Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Семиотические исследования в рамках гуманитарного подхода 14
1.1 Настенное изобразительное творчество -
1.1.1 Пещерные изображения -
1.1.2 Наскальные изображения-писаницы 24
1.2 Искусство малых форм 27
1.2.1 Подвески, бусины, пронизки - «мелкие» свидетельства эстетики палеолитической культуры 27
1.2.2 Статуэтки и их интерпретация 34
1.2.2.1 Антропоморфные изображения 36
1.2.2.2 Зооморфные изображения 49
1.2.2.3 Орнитоморфные изображения 58
1.2.2.4 Ихтиоморфные изображения 62
1.2.2.5 Изображения рептилий 62
1.2.2.6 Композиционно сложные скульптуры 66
1.2.3 Орнаментально оформленные предметы - их интерпретация 69
1.2.3.1 «Жезлы» 70
1.2.3.2 «Плитки», «пластины» и другие орнаментированные предметы 72
1.2.4 Композиционные гравировки 73
Глава вторая. Семиотические исследования в рамках естественнонаучного направления 78
2.1 Методика интерпретации Б.А. Фролова 79
2.2 Методика интерпретации В.Е. Ларичева 90
Заключение 132
Список литературы 140
Список сокращений: 174
Приложения, таблицы, карта 176
- Настенное изобразительное творчество
- Подвески, бусины, пронизки - «мелкие» свидетельства эстетики палеолитической культуры
- Орнаментально оформленные предметы - их интерпретация
- Методика интерпретации В.Е. Ларичева
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Уже не одно поколение ученых посвятило себя изучению древнейшего искусства. Многое сделано для того, чтобы понять смысл палеолитических изображений и значимость их для первобытного общества. Чаще всего результаты исследований представлены в статьях и тезисах, где многосторонне раскрыть специфику работы с таким сложным источником как палеолитическое изображение чрезвычайно сложно. Но главная проблема кроется не в формате изложений, а в существующей практике решения вопросов, связанных, в частности, с интерпретацией содержания изобразительных систем палеолита. В отсутствии теории данной процедуры.
К настоящему моменту утвердилось положение о том, что любое изображение -это сложная информационная система, своеобразный «текст», раскрытие которого возможно лишь при условии обращения к определенным правилам работы с ним. Информационные системы (любой природы происхождения - предметы, изображения, звуки, запахи) и правила их познания - в сфере гуманитарных наук этими вопросами занимается семиотика. В археологии семиотические исследования редки, и не потому, что они не интересны. Археолог умеет видеть текст, но при его «прочтении» сталкивается с трудностями, преодоление которых требует специальной подготовки. И, тем не менее, выдвигаемые археологом «рабочие» гипотезы могут быть транслированы согласно правилам семиотического исследования, структурированы и в ряде случаев конкретизированы. В любом случае, обращение к семиотике в изучении уже существующих интерпретаций оправдано целью предстоящего исследования. С опорой на предлагаемые ею правила работы с текстами легче разобраться в том, что из «художественного наследия» палеолита подверглось осмыслению, как этот процесс происходил, оценить его глубину.
Таким образом, актуальность предложенного исследования определяет:
отсутствие в отечественной историографии обобщающих работ по данной проблематике;
необходимость структуризации существующих исследований, что прояснит методическую стратегию существующих на данный момент семиотического плана заключений;
возможность выхода на новый уровень анализа существующих проблем интерпретации.
Объект исследования - изобразительное творчество эпохи палеолита Северной Азии.
Предмет исследования - информационность палеолитических изображений, приемы и подходы к её выявлению, характерные для отечественной науки.
Цели и задачи исследования. Цель исследования - анализ имеющихся данных по теме: «интерпретация произведений изобразительного творчества эпохи палеолита
североазиатского региона» через призму семиотического структурализма, обобщение результатов.
Её реализация возможна при осуществлении следующих задач:
анализ трудов отечественных и западноевропейских авторов, предпринимавших попытки интерпретации североазиатского изобразительного материала палеолита;
выявление методических особенностей отечественных семиотических исследований на примерах анализа определенных видов изобразительных источников эпохи палеолита (настенного изобразительного творчества, мелкой пластики, знаковых записей);
- классификация и структуризация существующих концепций относительно двух
методических подходов палеолитического искусствознания: гуманитарного и естественно
научного;
- характеристика и определение вероятных тенденций их дальнейшего развития;
- проведение практического исследования в рамках данных подходов (представление
результатов будет возможно лишь в приложениях).
Территориальные рамки исследования. Нет никакой объективной возможности проанализировать в рамках кандидатского исследования все известные на данный момент труды, связанные с заявленной темой. Но интересным, в связи с серьезными изменениями в представлениях о «географии» феномена изобразительного творчества палеолита выглядит предложение к ознакомлению с частным его вариантом - североазиатским.
Северная Азия - чрезвычайно обширный регион. В него включено несколько крупных культурно-археологических зон: уральская, алтайская, прибайкальская и забайкальская, западно-сибирская, восточно-сибирская, дальневосточная. Во времена палеолита эти территории обладали различными экологическими условиями, что сказывалось не только на облике хозяйственно-экономической организации групп людей их заселявших, но и на образности, стилистике и содержательности их изобразительного творчества. В данном исследовании не будет затронут вопрос культурной характеристики (принадлежности) существующих произведений._ Эта тема, безусловно, интересна, но в настоящий момент её раскрытие невозможно ввиду малочисленности изобразительных текстов, обнаруженных на данной территории. В этой же связи к анализу будет привлечен материал всей уральской зоны (т.е. и некоторые изобразительные памятники Западного
В результате исследований последних трех десятилетий палеолитическая ойкумена лишилась своего художественного западноевропейского «центра». Образцы искусства древнейшей эпохи найдены на всех ныне заселенных континентах. Но до сих пор существуют зоны, к исследованию палеолитических изображений которых обращались очень редко, Северная Азия одна из них.
Урала, географически не относящегося к Северной Азии ), что позволит полнее осветить тему на примере всех трех типов изображений.
Хронологические рамки исследования К анализу привлечены концепции, построенные на обработке верхнепалеолитического материала североазиатской территории, датируемого 34-10 т.л.н.** Практические исследования связаны с изучением источников, возраст которых также укладывается в данный временной диапазон. Возраст историографических источников, привлекаемых к рассмотрению данной темы, охватывает период со второй половины XIX века по настоящее время.
Источники исследования. Исследование выполнено на основе двух видов источников: историографические (тексты) и археологические (предметы-изображения).
К текстам отнесены публикации (статьи, тезисы, монографии) и авторская корреспонденция (тематическая переписка с конкретными исследователями). Их можно упорядочить по разным параметрам . В данном случае актуально деление публикаций на отечественную и западноевропейскую литературу. Для первой характерно «контекстовое» рассмотрение материала, для второй - более теоретическое, связанное с построением различных интерпретационных матриц. Первую группу текстов также необходимо подразделить на работы, опубликованные в отечественных издательствах, и те, которые были сориентированы на научную общественность Запада и опубликованы на иностранных языках. Многие интерпретационные идеи отечественных исследователей, при их подаче в зарубежных изданиях, тематически и методически заметно отличаются от «отечественного» варианта их изложения. Часто озвучены мысли и гипотезы никогда не звучавшие «на русском языке», некоторые идеи (абсолютно принятые в отечественной науке), напротив, поданы более взвешенно.
Для обеих групп важна характеристика их хронологической структуры: конец XIX-начало XX века, первая половина XX - по 1980-е гг., современная литература. В каждый из этих периодов можно отметить преобладание определенного методического подхода,
Вопрос однозначно не решен. Известно мнение Л.В. Греховой, В.Н. Гладилина, Э.Ю. Демиденко, А.Х. Халикова, В.В. Сидорова и др., рассматривающих палеолитические индустрии этой зоны в рамках сибирского, а не европейского культурного единства палеоэпохи [Грехова, 1998, с. 120-122; Галимова, 1998, с. 124; Сидоров, 1996, с. 136].
Это период подразделен на несколько этапов: начальный, средний и заключительный [Деревянко, Маркин, Васильев, 1994, с. 229-259].
Например, по «темам» (открытие, датировка, семантика, консервация и хранение изображений), по «образности» (антропоморфные и зооморфные изображения), по видам памятников (мобильное, наскальное и пещерное искусство), по территориям (Урал, Дальний Восток, Забайкалье и т.д.) и по «временным» рамкам исследования (древнейшее, древнее искусство, искусство каменного века, искусство первобытности).
6 тематического спектра в интерпретации изобразительного материала, присутствие или же напротив угасание интереса к интерпретационным проблемам.
Безусловно, важен «формат» привлекаемых материалов - в монографии концепция исследователя раскрывается более полно, таких работ не больше десятка; в статьях более конкретно; в тезисах - соответственно нормам данного изложения - чрезвычайно лаконично. При всей привлекательности темы, в науке она остается темой «тезисно-статейного формата», что определенным образом характеризует, и глубину интереса к ней в науке, и степень сложности её историографического исследования. И, тем не менее, можно выделить круг работ, связанных с презентацией изобразительного материала, и нередко с его интерпретацией. Это труды - Н.К. Ауэрбаха, Г.П. Сосновского, М.М. Герасимова, А.П. Окладникова, З.А. Абрамовой, О.Н. Бадера, Н.Н. Дикова, М.А. Кирьяк, Д.Л. Бродянского, В.Т. Петрина и мн.др.
Особо и с большим уважением нужно отметить значимость исследований Б.А. Фролова и В.Е. Ларичева, научная деятельность которых посвящена разработке методики интерпретации палеоизображений. Их труды оказали большое влияние на формирование многих выдвинутых в диссертации положений.
Исследование не могло состояться без привлечения трудов западноевропейских исследователей: Х.-Г. Банди, X. Бозинского, Г. Кюна, А. Ламинг-Эмперер, А. Леруа-Гурана, О. Менгина, Я. Озолса, М. Рафаэля, А. Сальмони, A.M. Талырена, К. Хентце, американского исследователя А. Маршака. В работах этих известных археологов, историков и искусствоведов можно найти информацию по теории интерпретации, нередко сравнительную характеристику и объяснение содержания североазиатского изобразительного материала. Для многих отечественных ученых их труды были и остаются методическими ориентирами в решении семиотического плана задач.
Второй источник - предмет-изображение. В данном случае были использованы археологические фонды Омского историко-краеведческого музея - коллекции памятника Черноозерье II (раскопки В.Т. Перина); Института археологии и этнографии СО РАН -коллекции памятника Малая Сыя (раскопки В.Е. Ларичева), Археологического ведомства Дрездена - коллекции памятника Гройч 10 (раскопки М. Руммера). При участии в полевых работах на памятнике «Сундуки» (р. Белый Июс, север Хакасии), под руководством В.Е. Ларичева, в составе отряда экспедиции Института археологии и этнографии СО РАН в 1999 году автор диссертации познакомился с памятником «Белая лошадь».
Методология, методика и методы. Исследование базируется на общих принципах историзма, предполагающего наличие причинно-следственных связей между событиями и явлениями.
7 При изучении вопросов развития научного знания использована концепция Т. Куна, в основе которой:
понимание развития науки как последовательности кардинальных изменений ее облика, а также стандартов и идеалов научной рациональности;
признание роли социокультурных факторов в процессе смены тех или иных господствующих научных представлений новыми;
утверждение принципиальной теоретической содержательности эмпирических фактов [Кун, 2002, с. 9-258].
В исследовании использована классическая модель историографии, сформулированная в работе A.M. Сахарова [1977, с. 5-59]. Она предполагает выделение из текстов источников объективных сведений о методологии исследования, источниковой базе, методике и методах исследования, определение мировоззрения ученого, причастность его к определенному научному направлению.
Традиционная модель историографического исследования дополнена так называемым «антикваристским» подходом, задачей которого является реконструкция исследовательских традиций прошлого [Маркова, 1996, с. 365], в частности, научной ситуации конца XIX - начала XX веков. Данный подход позволяет избежать проблемы модернизации научного знания, восстановить картину прошлого в его внутренней целостности, тем самым адекватно оценить достижения науки того периода.
Применение этого подхода связывает настоящее исследование с новациями в историографии, которая в настоящее время рассматривается как интеллектуальная история [Зверева, 1996, с. 11-24]. Ее задачей является исследование интеллектуальной деятельности и интеллектуальных процессов в их конкретно-историческом социокультурном контексте [Репина, 1999, с. 7].
Особое значение в рамках интеллектуальной истории приобретает ситуативная историография, которая рассматривает факт науки как неповторимое, невоспроизводимое в других условиях событие. Научное открытие исследуется как историческое событие, в котором смешались идеи, содержание и цели предшествующей науки, культурные и социальные условия жизни того времени, когда открытие было сделано [Маркова, 1996, с. 424-426].
Историографическое исследование разделено на 3 этапа. Первый этап включает критическую работу с источниками, второй - реконструкцию научных фактов, и их отдельных аспектов. Третий, дополняющий классическую модель историографического исследования этап, - практическое исследование материала, по правилам выявленных методических установок. Для каждого из них характерны определенные методы исследования.
При работе с первой группой источников (труды исследователей) использована следующая концепция уровней осмысления текстов и классов интерпретации. Первый уровень понимания текстов связан с осмыслением его как неотъемлемой части всей системы текстов автора в целом. Смысл в рамках данной интерпретации понимается как выражение некоторой целостности и взаимосвязанности частей и элементов единой авторской концепции в анализируемом историком фрагменте. Для достижения этой цели необходимо абстрагироваться от возможной эволюции исследуемой концепции в рамках творческой биографии автора.
На втором уровне ставится задача выявления смысла при помощи исторической интерпретации, которая может быть внутренней и внешней. Предметом первой из них является объяснение изменения и эволюции идей автора на основе его собственных текстов. Вторая учитывает более широкий исторический контекст, пытается осознать смысл конкретного текста, его связь с текстами предшественников, последователей, учеников, критиков автора. Основу осмысления исследуемого текста составляет обнаружение в нем присутствия традиции. Осуществляется попытка отнесения взглядов автора к определенному направлению, и соотнесение их с нормами соответствующей традиции.
Третий уровень осмысления текстов опирается на вненаучные данные, внешние по отношению к научным текстам факторы. Текст истолковывается через определенного рода связи внутри социокультурного контекста деятельности людей. Смысл возникает как отражение в исследуемом фрагменте текста частичного среза всей суммы социокульутрных факторов, влияющих на выработку нового знания.
На этапе работы с текстовыми источниками используется сочетание аналитических, критических методов совместно с герменевтическим «понимающим» подходом к их интерпретации, традиционный сравнительно-исторический и компаративистский, проблемно-хронологический и историко-генетический методы.
Исследование непосредственно предмета, т.е. второго источника, также разделено на несколько уровней. Первый.связан с выбором методики предстоящего исследования. Независимо от выбранного методического направления - гуманитарного или же естественно-научного всегда необходимы сравнительно-исторический, аналитический и критический методы, помогающие в презентации изделия. На втором уровне предусмотрено самостоятельное проведение исследования. Предварительно можно отметить необходимость использования прикладного семиотического, структурного, математического, метрического и календарного методов.
Проблематика исследования. Осуществление любого исследования предполагает использование понятий, не характерных для основной дисциплины (в частности, для археологии). Потому необходимо дать краткий анализ-толкование этих понятий, авторское видение которых может содержать расхождения с общепринятым их восприятием. В
данном случае речь идет о таких явлениях, как «семиотика», и «естественнонаучное» и «гуманитарное» методические направления в интерпретации. Что они собою представляют, как преломляются в сфере археологии и палеоискусствоведения.
Семиотика - наука о знаках и знаковых системах, появилась в начале XX в. и с самого начала представляла собой метанауку, особого рода надстройку над целым рядом наук, оперирующих понятием знака. Она разделена на три основных области: синтактику (или синтаксис), семантику и прагматику. Синтактика изучает отношения между знаками и их составляющими (речь идет в первую очередь об означающих). Семантика рассматривает отношение между означающим и означаемым. Прагматика раскрывает отношение между знаком и его пользователями [Моррис, 1983, с. 37-89]. Трансляция этих понятий в контекст археологического знания нисколько не искажает их первоначально заданный смысл. Но, пожалуй, в связи со спецификой предмета исследования, несколько «расширяет» их. Так, например, при изучении пещерной живописи семиотическое поле может быть ограничено лишь изобразительной композицией, а может быть выражено и во взаимосвязи элементов всего пещерного пространства: подземной геоархитектуры, собственно изображений, и культурного слоя зала, где они находятся. В связи с этим меняются масштабы синтактических связей знакового текста, появляются определенного рода синтактические уровни: изображение - композиция - памятник (пещера, поселение); уточняется и корректируется прагматика и семантика текстов.
В основе семиотики лежит понятие знака, по-разному представленного в различных научных традициях. Перенесение его в поле археологического знания требует дополнительной корректировки, но все же она не выходит за рамки его восприятия лингвистическо-литературоведческой школой (Ф. де Соссюр, Л. Ельмслев, В.Я. Пропп, Б.М. Эйхенбаум, В.В. Иванов, В.Н. Топоров, Ю.М. Лотман и др.). Знаком называется двусторонняя сущность, где 'материальный носитель - означающее, а то, что он представляет, - означаемое. Синонимом «означающего» являются термины «форма» (скульптура, изображение, предмет) и «план выражения» (образная композиция, сопроводительный контекст), а в качестве синонимов «означаемого» используются также термины «содержание», «значение» и иногда «смысл», более привычные для археолога.
Другое ключевое понятие семиотики - знаковый процесс, или семиозис. Семиозис определяется как некая ситуация, включающая определенный набор компонентов. В основе семиозиса лежит намерение лица «А» передать лицу «Б» сообщение «В». Отправитель выбирает среду «Г» (или канал связи), по которой будет передаваться сообщение, и код «Д». Код «Д», в частности, задает соответствие означаемых и означающих, т.е. задает набор знаков. Код должен быть выбран таким образом, чтобы с помощью соответствующих означающих можно было составить требуемое сообщение. Должны также подходить друг к другу среда и означающие кода. Код должен быть известен получателю, а среда и означающие должны быть доступны его восприятию.
Применительно к ситуации характерной для археологии рассуждения о семиозисе теряют свою теоретическую актуальность за неизвестностью большинства «элементов-участиников» процесса. Археологу достается лищь само послание - «В» (в самой грубой, овеществленной его форме), иногда известен и канал связи - «Г»- (место дислокации предмета-изображения). В суть взаимосвязи этих элементов археолог стремиться проникнуть, реконструируя тем самым недостающие звенья цепи и текст в целом.
Процесс «проникновения» в суть сообщения возможен в двух направлениях - извне и изнутри самого предмета-текста. Эти векторы познания и определили разницу двух методических направлений в изучении содержания знаков. В археологии их можно определить как гуманитарное (или же традиционное) направление и естественнонаучное, формирование и сосуществование которых происходило параллельно. История их развития раскрыта в трудах: А.С. Гущина (1937), Б.А. Фролова (1974,1992), В.Е. Ларичева (1989, 1990, 1999, 1999а), Я.А. Шера (1998), Г. Кюна (1923, 1929, 1962), М. Рафаэля (1945), М. Раппенглюка (1999). Обобщив результаты исследований можно охарактеризовать основные признаки каждого из них следующим образом.
Гуманитарное направление:
- объединяет в себе (из популярных) игровую, религиозную, мифологическую теории
возникновения и содержания первобытного искусства;
- вариации' интерпретационных схем: «гипотеза - археологический факт -
предположение», «археологический факт - гипотеза (компетентное мнение) -
предположение», «этнографический факт - оговорка (чаще отсутствует) -
археологический факт». Продолжительное развитие данного направления не предложило
какой-либо иной формы его существования как хорошо обоснованное предположение.
Гипотетичность - характерная его черта. В ущерб разработке методики интерпретации,
сторонники данного направления сконцентрировали внимание на выработке
разноплановых подходов к рассмотрению материала;
чрезвычайно редки попытки проникновения в суть конкретных изображений, чаще они подменяются рассуждениями о символе, обобщенной форме передачи той или иной идеи. Гносеологический пессимизм - вторая отличительная черта данного направления;
анализу поддаются, либо привлекаются к нему, только художественно выполненные изображения, каждое из которых может проиллюстрировать любую из существующих в этом направлении гипотез. Изображения геометрического характера, часто сопровождающие художественные формы, или орнаментально оформленные предметы непонятного назначения часто исключены из рассмотрения, либо адаптируются под «мифологическую реальность» и «палеошаманизм»;
- порядок семиотического анализа сводится к визуальному ознакомлению с предметом
(изображением), его контекстом и построению гипотезы-предположения. Основная цель
данной процедуры - как можно полнее описать то, что наблюдатель сумел увидеть (а
видит он лишь то, что подготовлен увидеть) - то есть, дать характеристику обнаруженному тексту извне. В западноевропейской науке подобный подход называется geisteswiessenschaftliche Methodik (гуманитарная методика) [Rappengluck, 1999, S. 28]. Естественно-научное направление:
- объединяет арифметическую, календарную, астрономическую гипотезы;
- интерпретационные схемы:' «подсчет - предположение» (характерна для начала
становления) и «подсчет (измерение) - интерпретация (предположение) - проверка».
к анализу привлекаются образные и знаковые изображения;
выявляется значение каждого конкретного изображения, а не обобщенной формы;
в ущерб тематическому многообразию в интерпретациях, внимание сторонников этого подхода сконцентрировано на методике доказательств полученных выводов;
информация «добывается» непосредственно из изображения (путем замеров, подсчетов, дешифровки синтактики знаковых записей), а не из представлений о нем. Исследователь «углубляется в предмет», а не расширяет предметные связи за его границами;
основная цель - получение точной и проверяемой информации о предмете-изображении.
Так, предельно тезисно, могут быть охарактеризованы два методических направления семиотического t анализа, становление которых прошло в рамках западноевропейской науки. Данная информация необходима для выявления генезиса семиотических исследований в отечественной археологии. Предметы палеолитического изобразительного творчества в нашей стране были открыты много позже, чем в Европе, поэтому отечественные исследователи находились (и находятся) под большим влиянием научной мысли Запада. Очень многое: темы, проблемы, методы, правила обработки находок и выводов - были заимствованы отечественными археологами у западных коллег. Самое главное заимствование, сказавшееся на анализе появлявшихся отечественных находок - односторонние (гуманитарные) научные представления XIX века о культуре палеолитического общества и образе человека. Согласившись с примитивностью первобытного мышления и с предельной ясностью символотворчества первобытных культур (восприимчивость этих идей обеспечена глубоким проникновением эволюционного подхода, и, безусловно, давлением материализма и трудовой теории развития культуры на науку советского периода), немногие из отечественных исследователей обращают внимание на методику интерпретации палеоизображений. Данный этап-научного исследования художественного материала не актуализируется в археологических работах.
Те исследователи, которые сделали интерпретацию предметов изобразительной деятельности палеолита специальной областью своих интересов, также ориентируются на опыт предшественников (западных коллег), но уже с некоторой корректировкой их методической структуры.
Научная новизна предлагаемого исследования состоит в систематизации и
обобщении широкого круга источников по теме палеоискусствоведение Северной Азии.
Впервые предпринята попытка рассмотрения подходов к интерпретации
изобразительного материала этой огромной территорий, обнаруженного в период с конца XIX по начало XXI веков через призму семиотического структурализма*.
В рамках анализа существующих концепций предлагается обзор факторов, указывающих на необходимость вывода процедуры интерпретации за рамки «прикладной археологии»; адаптируется целый ряд терминов и понятий семиотики к специфике исследований археологического материала.
Апробация. Основные положения исследования были освещены в тезисах докладов на всероссийских и региональных конференциях в Омске (2000, 2004), Новосибирске (2000), Ханты-Мансийске (2002), Алма-Аты (2004). По теме диссертации опубликовано 10 работ.
Многие сюжеты исследования нашли свое отражение в серии спецкурсов, подготовленных и прочитанных автором в ОмГУ: «Первобытное искусство» и «Материальная культура первобытности». Сделан доклад в археологическом ведомстве Дрездена по теме: «История исследования палеолитического искусства Сибири».
Практическое применение. Результаты исследования могут найти применение при написании обобщающих работ по истории отечественной археологии и историографии отечественного искусствоведения первобытной эпохи, при подготовке современных учебных и учебно-методических пособий для высшей школы, при подготовке спец. курсов для студентов гуманитарных факультетов. Ряд узловых проблем изучения интерпретации палеоизображений перспективен для разработки в рамках междисциплинарных проектов.
Основные защищаемые положения.
Существующие произведения изобразительного творчества ранней эпохи «от бусины - до высокохудожественного произведения» являются чрезвычайно емкими информационными системами. Как и любая иная информационная система -палеолитическая, может быть прочтена и, соответственно полученной информации, интерпретирована. Но при всем оптимизме данного тезиса, доказательно интерпретированы могут быть лишь хорошо сохранившиеся источники (их чрезвычайно мало).
Современные подходы к их рассмотрению могут быть организованы в двух направлениях относительно предмета исследования - «извне» и «изнутри» него.
Для улучшения методической и методологической стратегии данной процедуры, по-видимому, необходимо её «вынесение» за рамки практической археологии (но
* Этот методический принцип объяснен Е.М. Мелетинским [1998, с. 34]. Его основная цель - схематизация природы изучаемого объекта (в конкретном случае - методики интерпретации изображений), что в дальнейшем облегчает его структурирование и выявляет специфику «целого».
не за рамки археологии вообще). Специфика археологического знания, тенденции его развития чаще всего исключают из поля своих интересов «феномен», которым продолжает оставаться изобразительная деятельность первобытной эпохи.
Настенное изобразительное творчество
В 1959 г. на Урале зоологом А.В. Рюминым в Каповой пещере были открыты палеолитические изображения [Рюмин, 1959; 1960, с. 189-190; 1960а, с. 39-42; 19606, с. 32-36; 1961, с .31-34; Гурьев, 1959; Мец, 1960, с. 26] (см. приложение 1.1). Значимость этого открытия рассматривалась многими исследователями и, в целом, сводится к следующему:
1. в 1959 г. на территории России был обнаружен первый пещерный памятник, содержащий следы палеолитической изобразительной деятельности;
2. это открытие повлекло за собой постепенное изменение общепринятой, подтвержденной фактами гипотезы о локализации палеолитической живописи во франко-кантабрийском регионе.
А. Брейль - один из тех, кто занимался исследованием феномена территориального рассредоточения памятников пещерного палеоискусства. Им были организованы специальные поиски живописи в пещерах Восточной Европы, но, кроме нескольких охристых пятен в одной из пещер Моравии и гравировки при входе в пещеру в Югославии, а также немногочисленных рисунков палеолитического возраста в пещере Кучулат в Румынии, ничего обнаружено не было [см. Петрин, 1999, с. 36]. Эти редкие находки не изменили общего отношения к проблеме пещерной художественной деятельности палеолитических коллективов людей восточных территорий [Ucko, Rosenfeld, 1967, S. 37], обозначив в этом аспекте их некую «инаковость», и даже определенную «ущербность» в сравнении с европейскими соседями.
Капова пещера - самый восточный памятник и до 1980 года - единственный на территории нашей страны. Обнаружение в ней палеолитической живописи открывало новый этап в истории и теории изучения пещерной живописи. Стилистика изображений поставила его в один ряд с классическими западноевропейскими пещерными комплексами, показав, что за тысячи километров от культурных палеолитических центров Европы существовала не менее «интеллектуальная» общность людей, выражавшая свои представления о мире посредством пещерных рисунков.
В этой ситуации «широта» и «глубина» понимания-объяснения, обнаруженных изображений приобретали особое значение. Но все попытки в этих направлениях были ограничены возможностями , сравнений лишь с западноевропейским образцами. Сложившиеся (с конца XIX века) традиции восприятия и объяснения этого феномена в западноевропейской науке были перенесены на отечественный материал. Это позволило увидеть в нем как общие с европейскими изображениями черты, так и выявить определенную уникальность.
Начало семиотического анализа памятника связано с 1960-ми гг., и именем О.Н. Бадера. В это время мировое палеоискусствоведение переживало смену интерпретационных концепций, внимание было сосредоточено на теме мифологического мышления и форм его отображения в палеокультуре (в искусстве в частности) [Rahpael, 1945; 160 р.; 1993, 292 S.; Leroi-Gurhan, 1958, р. 384-394; 1995, 532 S.; Laming-Emperaire, 1959, 320 р.; 1962, 362 S]. Композиция и взаимодействие элементов её составляющих становятся основой мифологического повествования, зафиксированного посредством сочетания геометрических форм и художественных образов. На фоне продолжающихся рассуждений о семантике отдельных изображений начинают свою историю исследования изобразительной синтактики. О.Н. Бадер пытался рассмотреть с этих позиций уральскую пещерную живопись. Но он не увидел связей между образами, и посчитал невозможным их объединение в композиции [Бадер, 1965, 32 с]. Значимость же самой пещеры, архитектуры её подземных залов, их оформление им были отмечены. Он дал заключение о культовости пещерного пространства и всего того, что с ним связано [Там же, с. 20, 23]. Следовательно, и характера рисунков, расположенных в пещерных галереях.
Замечание об отсутствии очевидной композиционной связи между рисунками было встречено с пониманием, что выдвинуло на первый план поиск семантики единичных изображений: геометрических знаков и отдельных художественных образов.
Интерпретация геометрических знаков и форм. О.Н. Бадер согласился с вариантом восприятия подобных знаков А. Леруа-Гураном, разработавшим для них таблицу на основе франко-кантабрийских материалов. Главными её разделами являются системы женских и мужских символов [Там же, с. 23]. В.П. Любин высказался против ограниченного семантикой пола восприятия знаков [Любин, 1991, с. 37]. А.Д. Столяр определил геометрические знаки-тектоформы Каповой пещеры, как «планы-конструкции» полуподземных домов верхнего палеолита приледниковой зоны Европы и Азии. По его мнению, древний художник показал их как бы в разрезе, такими, какими видел и знал изнутри - со всей системой опорных конструкций и свай, с крышей, в одних случаях двускатной, а в других - куполовидной [Столяр, 1983, с. 123].
Таким образом, единичные изображения геометрических форм (редко сочетания знаков), в условиях их символического восприятия, могли быть прочтены, и как знаки пола, и как изображения архитектурных конструкций.
В 1990 гг. данный подход был подвергнут критике. В.Е. Щелинский и В.Н. Широков предлагали все же обратиться к поискам композиций, в которые могли быть включены геометрические знаки. По их мнению, они являются информационными дополнениями к художественньш образам, которьіе в свою очередь не могли без знакового сопровождения передать требуемый диапазон информации [Srokov, Scelinskij, 1999, S. 35].
С этим согласился В.Г. Котов. Он предложил вариант системного рассмотрения геометрических знаков и реалистично выполненных зооморфных образов. Особое внимание бьио уделено символической сцене - лошадь, и стоящий на четвереньках под ней антропоморф - которая, по его убеждению, раскрывает суть системы «геометрические изображения - реалистические образы». В виду характерной стилистики изображения антропоморфа, сближающей его с изображениями трапеций, эти геометрические конструкции («трапеции с ушками») предложено рассматривать символом человека, либо воспринимать их символами его социального статуса. «В некотором роде они (трапециевидные знаки) являются тамгами, о чем говорит и устойчивость их формы» (приложение 1.1, рис.4). Встречающиеся же .вариации последних отмечают этапы прохождения обряда инициации на индивидуальном уровне [Котов, 1997, с. 75; 1999, с. 14-15].
Таким образом, В.Г. Котов пытается объяснить геометрическое изображение через объяснение его связи или же идентичности со знаком ему более понятным.
Аналогичный ход (за исключением характера выявленных связей) был предложен в конце 1990-х гг. группой западных исследователей. Ж. Клотт, Д. Левис-Вильямс и Т. Довсон рассматривали сочетания геометрических знаков в пещерных росписях как фиксацию различных стадий транса шаманов. Исследователи уверены, что образно-знаковое сопровождение трансцендентного путешествия шамана современного и шамана палеолитического в целом идентичны [Lewis-Williams, Dowsen, 1988, p. 204-205; Clottes, Lewis-Williames, 1997, 120 S.]. Но уральские исследователи B.E. Щелинский и B.H. Широков призывают к осторожности в восприятии и попытках адоптации данного вывода к отечественному материалу. Предложенные объяснения групп знаков, на их взгляд, малоубедительны, и для интерпретации отечественного материала - различного рода штриховых и пунктуационных изображений Каповой (и Игнатиевской) пещеры не подходят. Они построены на анализе сочетаемости определенной формы знаков, не характерных для уральских композиций [Srokov, Scelinskij, 1999, S. 152-153].
Таким образом, рассматривается ли знак «сам по себе» или же ведется поиск его связи с изобразительным контекстом, предпринимаются ли попытки его объяснения через другие знаки - предложенные варианты пока не помогли в аргументированном прочтении геометрических символов, но указали на их особый информационный статус.
Подвески, бусины, пронизки - «мелкие» свидетельства эстетики палеолитической культуры
Открытие древнейших образцов изобразительной деятельности палеолитического человека совпало в русской науке с развитием самой археологии . Несмотря на то, что первобытная археология не получала в царской России той поддержки, которую правительство оказывало античной и славяно-русской археологии [Формозов, 1961, с. 84], русские ученые не только активно интересовались достижениями своих европейских коллег, но и предпринимали/ самостоятельные попытки исследования разрозненных отечественных материалов, работали над созданием теоретической научной базы.
Глубокой осенью 1871 г. в Иркутске, на правом берегу р. Ушаковка, шло строительство нового военного госпиталя. При проведении строительно-земляных работ в слоях глины рабочими были обнаружены странные предметы, среди них: несколько каменных наконечников стрел, изделия из мамонтовых бивней и «пробуравленные» клыки оленя. Так была открыта первая палеолитическая стоянка России, давшая начало предметному изучению палеолита Сибири. И началось оно с анализа костяных предметов, оформленных геометрическим узором. Их исследование и объяснение связано с именами И.Д. Черского и А.Л. Чекановского (см. приложение 1.6).
И.Д. Черский подробнр изложил свои замечания о технологии производства найденных предметов и об их внешнем облике. Все они, за исключением «колец», были «разрисованы» симметрическими группами параллельных, кольцеобразных бороздок. По внешнему виду этого оформления он сделал заключение о трудности подобной операции. По его мнению, шлифовка и обтачивание легче давались нашим предкам. Технологические неточности в нанесении орнамента, что выражалось в некоторой кривизне выполненных линий, он объяснил низким уровнем развития соответствующих инструментов [Черский, 1872, с. 168-169], но не замыслом мастера.
Были сделаны предположения и о способах дальнейшего использования ряда «поделок». Клыки должны были нанизываться на какой-нибудь эквивалент нитки, и могли служить как трофеями ловкого охотника, так и «модным украшением допотопных красавиц». К числу «нанизываемых украшений» А.Л. Чекановский причислял и цилиндрические столбики с отверстиями [Там же, с. 169].
Интерпретация функционального назначения предметов - прагматическая их оценка, являлась результатом наблюдения окружавшей исследователей этнографической действительности, где подобные по форме изделия имели определенный порядок использования. «Отверстия для подвешивания» и способы ношения предметов, окружавшими исследователей аборигенами были достаточным поводом, чтобы назвать обнаруженный материал украшением, либо охотничьим трофеем. Так И.Д. Черский и А.Л. Чекановский стали первыми отечественными исследователями, применившими метод соотношения археологической действительности с этнографической реальностью, «прямой ассоциации», не опосредованной какой-либо реконструкцией возможного исторического развития взаимосвязи этих явлений.
Предложенное И.Д. Черским и А.Л. Чекановским объяснение, как и само открытие из современников оценили не многие. Одним из них был А.С. Уваров, отведший в своей двухтомной монографии результатам исследований в Иркутске отдельную главу [1881, с. 233-236]. Позже, уже в XX веке, ранее высказанные заключения были приняты, а некоторые дополнения - «столбики... - украшение, напоминающее «катушки»» [Ефименко, 1938, с. 516], «вариант своеобразного эстетического мировоззрения, абстракционизм палеолита» [Окладников, 1981, с. 53-54], расширили спектр возможного их восприятия.
Если орнаментированные находки Иркутского госпиталя и их осмысление заложили начало традиции рассмотрения специфического материала, то аналогичный им материал Афонтовой горы продолжил её формирование.
Активное накопление материалов эпохи палеолита сибирского региона начинается в конце XIX - начале XX веков. Однако внимание советских исследователей было сконцентрировано на изучении орудийной сферы палеокультуры. К тому же, в 1920-х гг. в североазиатском регионе было заметно отсутствие «явных» образцов палеолитического изобразительного творчества. Известное объяснение данной ситуации Б.Э. Петри: «... палеолитические насельники Сибири в противоположность своим европейским собратьям были людьми лишенными художественной одаренности. Несмотря на самый тщательный осмотр костяной и роговой индустрии, а также костей, остатков трапезы — сибирского палеолитического искусства не найдено» [Петри, 1923, с. 44], справедливо именно для года выхода его монографии. Уже в следующем, 1924 году, появилась возможность развития темы эстетики палеолита сибирского региона.
В 1923 году, по поручению Восточно-Сибирского и Красноярского отделов РГО продолжились работы на памятнике Афонтова гора, открытом в 1884 г. И.Т. Савенковым. Их вели П.Г. Сосновский и Н.К. Ауэрбах. Отчет о проведенных в этом году раскопках включал специальную главу «Украшения и орнаментация». В ней авторы сообщали об обнаружении на памятнике предметов неутилитарного назначения: «... что характеризует быт человека этой эпохи с иной стороны и указывает на существование у него не только технических навыков, но и эстетических потребностей» [Сосновский, Ауэрбах, 1924, с. 210]. К украшениям были отнесены три плоские бусины, общим диаметром 1-1,5 см и диаметром отверстия в 0,5 см. Две из них имели обычную круглую форму с тщательно обработанными поверхностями и закругленными краями, а третья - четырехугольную, длиной и шириной по 1,1 см, с биконическим отверстием в центре равным 0,4 см. Вероятно, она представляла собой заготовку для бусины, которая при дальнейшей обработке должна была приобрести форму вышеописанных. В этом же разделе упомянуты две цилиндрические подвески, сделанные из трубчатых костей мелких животных. Единичной на тот момент была подвеска, из пластины мамонтового зуба по форме напоминающая прямоугольный треугольник, с отверстием на одном конце. Зубы мелких хищников, клыки и резцы песца, просверленные у корня, тоже использовались как украшения (приложение 1.7 , рис. 23) [Сосновский, Ауэрбах, 1924, с. 210-211; Bordes, 1968, S. 210].
«Средством украшения в описываемый период жизни человечества, по-видимому, служили и краски» [Там же, с. 211], часто попадавшиеся в культурном слое в виде небольших комочков желтой и красной охры, крупных кусков извести, которая могла употребляться как белая краска. О присутствии красителей в культурном слое упоминал в своих отчетах и И.Т. Савенков в 1886 г. [Ларичев, 1969, с. 46].
Орнаментально оформленные предметы - их интерпретация
Сюда отнесены немногочисленные изображения змей и черепах. И если ранее утверждалось, что археологи не работают с феноменом, то данный пример можно .рассматривать подтверждающим правило исключением. Чаще всего изображениям не г подобраны аналогии, не известны дискуссии об их стилистике, но почти каждое из них , располагает семиотической характеристикой.. Изображения змей. Эту группу открывает пластина из мамонтового бивня с гравированными изображениями змей. Она привлекла внимание многих специалистов. И в результате, всесторонних исследований стала «эмблемой» памятника и мальтийского искусства. Нередко в ней видят центральную, находку всего комплекса артефактов, обнаруженных на памятнике [Кондратенко, 1983, с. 74]. Но первое время большинству исследователей она казалась достаточно простым предметом. Формально был описан покрывающий её поверхности орнамент [Salmoni, 1931, S. 2-3; Hancar, 1940, S. 113-114; Grahmann, 1952, S. 254]. На это, по-видимому, повлияло её терминологическое определение, данное первооткрывателем - «пряжка», «украшение» в виде трапециевидной пластины с сильно закругленный краями и отверстием для прикрепления в середине [Герасимов, 1931, с. 16]. Вследствие чего, спиралевидный, орнамент и линеарные изображения змей, расположенные на разных сторонах изделия стали рассматриваться лишь его украшением и стилизованной метафорой опасности, окружавшей палеолитического человека [Ефименко, 1938, с. 513].
Позже А.Д. Столяр предложил мифологическое объяснение змееподобных изображений как таковых, связав эти образы с атрибутикой подземного и подводного мира. Символикой нижних сфер назвали их А.П. Окладников, В.Н. Топоров, Б.А. Фролов [История Сибири..., 1968, с. 113; Топоров, 1972, с. 93; Фролов, 1992, с. 107]. Фаллической символикой, ввиду образной идентичности, изображения мальтийских кобр стали для Й. Винтуиса [Winthuis, 1928, S. 136]. Но на характеристике символа исследование не остановилось. С позиций г знаковрсти рассмотрены не только изображения змей, но и изделие в целом, что для гуманитарной методики - редкость.
Предпосылка к продолжительному исследованию была заложена в неоднозначной первоначальной оценке: «...Трудно говорить о назначении этого предмета. Безусловно, это было не только украшение. Вряд ли-мы ошибемся, если спирали на наружной стороне объединим с изображениями змей, спирали можно истолковать, как попытку передать движение таковых; выполнение их ямками удачно имитирует чешую» [Герасимов, 1931, с. 17]. Первым, кто обратил внимание на это замечание, был К. Хентце. Применив свою методику по восстановлению исторических корней мифов, он приходит к неожиданному выводу. Луночные узоры, покрывающие выпуклую сторону пластины, нужно воспринимать как характерные символы Луны, образно передающие динамику её , изменений. Безупречно в формах знаков и их расположении продуман весь спиральный узор. Предложено следующее объяснение его порядка: «Изгибы и противоположно направленные спирали неизменно соответствуют полной эволюции Луны, где регрессивная эволюция передается линиями, направленными в противоположную сторону по отношению к развитию прогрессивному. Двойная спираль в её действительном смысле слова представляет собой иллюстрацию последовательного развития и смены лунных ,., фаз». Семантика этих, различных по стилистике своего выполнения знаков тесно связана с представлениями палеочеловека о Луне, её росте и убывании, с водой и плодородием, с рождением и смертью, с культом предков и верованиями в загробную жизнь и обновление. Но наиболее приемлемые (первичные) из предложенного спектра, по его мнению, те из них, которые так или иначе связаны с Луной и наблюдениями за ней. Полученные выводы по характеру знака и символа исследователь подкрепил широким анализом этнографических и археологических примеров [Евсюков, Ларичев, 1985, с. 121-122].
Бляшкой-оберегом и графическим изображением мирового деления видится мальтийская пластина А.П. Кондратенко. Он посчитал необходимым расширить синтактическое поле до двух предметов. Для семантической интерпретации пластины исследователь посчитал полезным привлечь костяной цилиндрический предмет, обнаруженный на стоянке Военный госпиталь в 1871 г. «... В центре (в наиболее узкой части) цилиндра расположена спираль из точек, по технике исполнения напоминающих дискоспиарли мальтийской пластины... При сравнении упомянутых предметов (цилиндра и бляшки) обращает на себя внимание их функциональная идентичность и общность идейного содержания» [Кондратенко, 1983, с. 66-71].
Объясняя расположение блоков линий цилиндра (абсолютно другого предмета из другого памятника, и, возможно, иной культуры) А.П. Кондратенко приходит к выводу о значении изображений змей, характерно расположенных на мальтийской пластине. По его мнению, пластина, как и цилиндр, является «древнейшей моделью психической жизни человека и календарно-мифологической системой эпохи палеолита» [Там же, с. 72]. Три зигзагообразных изображения, напоминающие змей, по-видимому, символизируют линейное время. Идея «времени-вечности» зафиксирована и на другой стороне пластины, % где изображены свернувшиеся змеи. Несомненно, образы змей имеют мифологическое .значение,-а сам предмет был важен в культовой практике. Причем, своими корнями культ змея уходит в эпоху мустье и в Мальте зафиксирована одна из последних стадий его существования, а пластина служит свидетельством его (культа) недавнего могущества: «Небесный Змий в линеарном изображении одинаково" почитался в Среднем мире, в Верхнем мире (богов), в Нижнем мире (людей и демонов); поворот головы спирального змия, расположившегося на оборотной стороне пластины, возвещал о начале или конце нового сезона - сезона тепла или холода, наступлении сезона голода или сытости» [Там же, с. 74-76].
Методика интерпретации В.Е. Ларичева
В отличие от Б.А.Фролова, сконцентрировавшего свое внимание на причинах %- происхождения знаковых записей, пытавшегося найти ответ на вопрос «как этот, феномен , культуры мог состояться», исследования ,;В.Е. Ларичева являются примером научной деятельности основная цель которой - интерпретация художественно выполненного и орнаментально оформленного материала Он ведет поиски ответа на вопрос - «что есть этот культурный феномен». .
Интерес к данной проблеме складывался у исследователя постепенно, в ходе дискуссий с коллегами по поводу восприятия художественной формы предметов и их семантики. Интерпретировать обнаруженный материал исходя только из его визуального анализа, В.Е. Ларичев считал недопустимым, а объяснение семантики изображения предположением - недостаточным. Иначе видеть художественную форму и знак, объяснять увиденное, он учился по работам Буше де Перта и А. Маршака. Разделяя многие положения их методик анализа, он тщательно работал над этапом проверки полученных результатов, стремясь уменьшить в нем долю предполагаемого и сделать вывод констатируемым. Итог - появление своеобразной методики исследования различных знаковых текстов первобытности, «каркас» которой отличается структурной гибкостью.
Дело "в том, что порядок и методические составляющие анализа одного вида изображений, например, мобильного искусства, не представляют собой строго заданной последовательности определенных методов - для анализа статуэток используется одна методическая последовательность, для текстов «неутилитарных предметов» несколько иная, «пластины» требуют уже другого подбора-последовательности методических приемов раскрытия их содержаний. Таким образом, своеобразие каждого предмета, либо орнамента отражено и в методике его исследования. Но в каждом отдельном случае можно говорить о «методическом активе», к которому постоянно обращается исследователь: " _ анализ сырья (его физических возможностей и культурной значимости), из 9 которого изготовлен предмет, анализ геометрии предмета и знакового текста, возможность диалога между «геометрией» и «иконографией» текста, . иконографические закономерности построения знаковых композиций, снятие точных графических копий знаковых и геометрических текстов, поиск логики прочтения текстов, интерпретация знаковой записи изделия, проверка полученных данных, определение логики сопричастности информации запечатленной в знаках и образности предмета, на котором данная запись выполнена, прагматическая оценка текста (и знакового, и образного), историческая и культурологическая реконструкция статуса выявленной информации.
Мобильное искусство
Начало формирования новой методики .требовало корреляции традиционной, характерной для отечественных исследований методологической позиции. Она заключалась в отказе от представлений о предельной прагматичности мировоззрения первобытного человека; от предположений о его интеллектуальной ограниченности. Изучая изделия палеолитической эпохи, нужно быть методически готовым к восприятию информации любого характера - астрономической, календарной, арифметической,
биологической и мн.др.; уметь пользоваться методиками различных наук, либо иметь представление о том, к какому методическому блоку необходимо обратиться в каждом отдельном случае. Не ограничивать исследование сферой гуманитарных методик, не привыкших работать с доказательствами.
Методический же план исследования предметов мобильного искусства заключал в себе следующие важные установки:
1. осознание отсутствия «случайностей»,? в построении художественных и знаковых изображений, а, следовательно, необходимость соблюдения предельной строгости в „ анализе любых «мелочей» (пропорций предметов, рассредоточению орнамента, объективной внутренней группировке его знаков, форме знаковых элементов и т.д.), сопровождающих изображения.
2. Группы насечек и лунок необходимо воспринимать своего рода «подписями» к предметам-носителям, а их комбинации полновесными «текстами». Начало исследований и отработка «методического каркаса» должны быть связаны с анализом моногознаковых орнаментальных композиций. Это условие особенно важно. Только в многознаковой записи можно заметить закономерности построения и размещения групп знаков, особенности знаковых форм, легче объяснить логику их размещения и сочетания с общей формой изделия, которая также является «текстом», но уже метрического плана.
3. В палеолитических записях ведется поиск различного характера информации. Но чаще . всего, согласно существующим наработкам сторонников естественнонаучного направления, они являются лунно-солнечными календарями. Приступая к исследованию, нужно помнить о том, что устойчивые лунно-солнечные календарные системы появились в палеолите не на финальной его стадии, а, напротив, чуть ли не на самых ранних этапах, синхронных с ориньяком Европы. Потому можно предположить, что некоторые из длинных «записей» верхнего палеолита могут быть не просто отметками визуальных наблюдений за Луной в какой-то конкретный промежуток времени, а, своего рода, «календарным шаблоном», работающим в любой год.
4. Доказать календарность содержания анализируемых записей поможет наложение современного астрономического календаря [Ларичев, 19846, с. 3-8; 58-60]. Для отработки методики В.Е. Ларичевым было выбрано три предмета - три текста [Ларичев, 1990а, с. 5]. Последовательно обратимся к каждому из них, наблюдая за развитием методической концепции.
