Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Становление социально-политических взглядов А.А. Киреева (60-е – 90-е гг. XIX в.) 17
1.1. Формирование общественно-политических взглядов А.А. Киреева (60-е – 70-е гг. XIX в.) 17
1.1.1. А.А. Киреев в молодости. Участие в политической борьбе в 1861–1868 гг. 17
1.1.2. А.А. Киреев в общественно-политической жизни в 1868–1880 гг . 31
1.2. Социально-политическая концепция А.А. Киреева
(80-е – 90-е гг. XIX в.) 43
1.2.1. Учение А.А. Киреева о русском государстве и обществе 43
1.2.2. Оппоненты А.А. Киреева справа и слева 59
1.2.3. А.А. Киреев и позднее славянофильство. Между консерватизмом и либерализмом 72
1.2.4. А.А. Киреев в общественно-политической борьбе в царствование Александра III 83
Глава 2. А.А. Киреев в общественно-политической жизни России конца XIX – начала XX в . 100
2.1. А.А. Киреев в социально-политической борьбе в 1894–1904 гг. 100
2.1.1. А.А. Киреев в первые годы правления Николая II (1894–1902 гг.) 100
2.1.2. Влияние А.А. Киреева на политическое развитие России в 1902–1904 гг . 107
2.2. А.А. Киреев в годы первой русской революции и Третьеиюньской
монархии 120
2.2.1. А.А. Киреев в политической борьбе в годы революции 1905–1907 гг. 120
2.2.2. А.А. Киреев в последние годы жизни (1907–1910 гг.) 136
Глава 3. Взгляды и деятельность А.А. Киреева в сфере религии и культуры 152
3.1. А.А. Киреев и западное христианство 152
3.1.1. Папство и католицизм в трудах А.А. Киреева 152
3.1.2. А.А. Киреев и движение старокатоликов 159
3.1.3. Религиозный модернизм А.А. Киреева 175
3.2. Концепции развития русской православной Церкви А.А. Киреева и его оппонентов 184
3.2.1. Полемика А.А. Киреева с Вл.С. Соловьевым 184
3.2.2. А.А. Киреев и К.П. Победоносцев 191
3.2.3. Борьба А.А. Киреева за реформы церковного строя 197
3.3. А.А. Киреев о вопросах культуры и образования 208
Глава 4. Взгляды А.А. Киреева на внешнюю политику России и национальный вопрос 228
4.1. А.А. Киреев о зарубежных странах и внешней политике России 228
4.1.1. А.А. Киреев о культуре, истории и судьбах Западной Европы 228
4.1.2. А.А. Киреев о социально-политическом развитии стран Запада во второй половине XIX – начале XX в. 235
4.1.3. Панславизм А.А. Киреева и внешняя политика России 250
4.2. А.А. Киреев и национальный вопрос в Российской империи 275
4.2.1. Вклад А.А. Киреева в разрешение польского вопроса 275
4.2.2. А.А. Киреев о еврейском, остзейском, финляндском и кавказском вопросах 285
Заключение 293
Список использованных источников 297
Список использованной литературы
- А.А. Киреев в общественно-политической жизни в 1868–1880 гг
- Влияние А.А. Киреева на политическое развитие России в 1902–1904 гг
- Концепции развития русской православной Церкви А.А. Киреева и его оппонентов
- А.А. Киреев о культуре, истории и судьбах Западной Европы
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В качестве темы настоящего диссертационного исследования было избрано одно из крупнейших «белых пятен» в истории общественно-политической жизни России: взгляды и деятельность крупнейшего представителя позднего славянофильства А.А. Киреева (1833–1910) – полного генерала от кавалерии, политика, общественного деятеля, публициста, богослова, почетного члена Московской Духовной академии. Объем наследия Киреева колоссален, но лишь небольшая часть его была опубликована, к тому же в основном до 1917 г.
Парадоксально, но жизнь и деятельность А.А. Киреева, его взгляды практически никогда не становились предметом научного исследования Всё написанное о нем – либо краткие энциклопедические статьи в словарях, либо косвенные упоминания и отдельные цитаты в работах, посвященных истории дворянства, самодержавия или истории общественной мысли в России в целом. Это не помешало многим исследователям (в дореволюционной России и в эмиграции, в Советском Союзе и в постсоветской России) повторять публицистические штампы рубежа XIX – XX вв., давать Кирееву краткие и легковесные характеристики, не отражавшие его действительного места в истории России и русской общественной мысли.
Последние два десятка лет ознаменованы устойчивым ростом интереса к русскому консерватизму, однако львиная доля работ в эти годы приходилась на наиболее крупных и прославленных его представителей; поздние славянофилы остались малоизвестными даже для специалистов. Лишь в последние пять – шесть лет ситуация стала меняться, и интерес к А.А. Кирееву в этом смысле естественен и закономерен. В самом деле, плеяда мыслителей, позиционировавших себя в конце XIX – начале XX в. как славянофилы, достаточно велика и представительна (Д.А. Хомяков, Ф.Д. Самарин, П.Е. Астафьев, В.И. Ламанский, А.В. Васильев, А.С. Глинка-Волжский, М.М. Бородкин). Практически единственным из них, чьи взгляды привлекли серьезное внимание историков в постсоветский период, является С.Ф. Шарапов. Роль Киреева как идеолога позднего славянофильства не менее значительна, чем роль Шарапова, но, несмотря на это, до сих пор не исследована. Более того, в историографии до сих пор отсутствует четкая концепция самого феномена позднего славянофильства.
А.А. Киреев как мыслитель интересен не только своей принадлежностью к позднему славянофильству, но и уникальностью своего общественного положения. Он был одновременно и «теоретиком», идеологом, и «практиком», имевшим возможность непосредственно контактировать с высшим политическим руководством России и европейских стран и пытаться оказывать влияние на принятие важнейших политических решений. Поэтому на примере Киреева открывается возможность исследовать соотношение между общественной мыслью и политической деятельностью русских консерваторов в период от эпохи Великих реформ до Третьеиюньской монархии. Наконец, исследование общественно-политических взглядов и деятельность Киреева помогает ответить на фундаментальный вопрос о роли, которую играл консерватизм в предреволюционную эпоху. Являлся ли он гарантом устойчивости общества в период модернизации, не позволявшим ей принять особенно болезненные и уродливые формы; были ли способны консерваторы предложить варианты социально-политического развития страны, альтернативные тому, который возобладал после 1905 года – для решения данных проблем обращение к наследию Киреева имеет немаловажное значение.
Сохраняющийся в российском обществе и политической элите интерес к наследию консервативных и либерально-консервативных мыслителей и политиков второй половины XIX – начала XX в., частые апелляции к принципам консерватизма, вызванные желанием извлечь уроки из российских потрясений начала XX столетия, обусловливают общественную актуальность настоящего исследования.
Степень изученности проблемы. Говорить о традиции изучения взглядов Киреева в исторической науке практически не приходится. Существенное значение имеют оценки мыслителя, данные его современниками. В большинстве случаев они сводились к обсуждению его личных качеств, но иногда встречаются и заслуживающие внимания историка оценки социально-политических воззрений Киреева. Наибольший интерес представляют высказывания К.Н. Леонтьева, В.С. Соловьева, С.Н. Трубецкого, Н.Ф. Федорова и М.О. Меншикова, во многом верно отметивших внутреннюю противоречивость позднеславянофильских взглядов Киреева и попытавшихся указать на обусловленность воззрений этого «последнего могикана старого, религиозного славянофильства» его социальным статусом и особенностями воспитания.
В.С. Соловьев и С.Н. Трубецкой указывали на А.А. Киреева как пример «разложения славянофильства». Этот тезис, дополненный оценкой поздних славянофилов как «эпигонов», был подхвачен П.Н. Милюковым и положил начало либеральной историографии данного течения общественной мысли, что негативно сказалось на изучении взглядов и деятельности А.А. Киреева: и советские, и эмигрантские, и западные исследователи XX столетия чаще повторяли штампы Соловьева и Трубецкого, чем пытались непредубежденно подойти к проблеме.
На этом фоне совершенно особое место занимают воспоминания Л.А. Тихомирова о Кирееве, представляющие собой прекрасный образец исторического исследования, непревзойденный и по сей день. Тихомирову удалось раскрыть конкретно-исторические условия, в которых мог сформироваться такой тип личности, «последним представителем» которого он считал Киреева: «Для того чтобы выработать А.А. Киреева, нужно иметь старорусского дворянина, пропустить его через стремления декабристов, через школу императора Николая Первого, через мечтания славянофильства и через освободительные порывы реформ Александра Второго». Тихомиров детально рассмотрел общественно-политические и религиозные убеждения Киреева, его участие в политической борьбе на рубеже XIX – XX вв., продемонстрировав пример добросовестного подхода к изучению роли генерала в социально-политической жизни России.
В ранней советской историографии единственная оценка взглядов и деятельности Киреева принадлежит Е.В. Тарле и во многом является справедливой и объективной. Тарле делал акцент на излюбленной Киреевым славянофильской формуле «Царю – сила власти, народу – свобода мнений». В историографии русского Зарубежья следует отметить мнение Г.В. Флоровского, назвавшего Киреева «систематизатором и официальным истолкователем позднейшего славянофильства».
К сожалению, вплоть до начала XXI в. никто из исследователей в оценках Киреева не смог приблизиться к развернутости и точности формулировок Л.А. Тихомирова и Е.В. Тарле. В послевоенной советской историографии Киреева называли «одним из теоретиков позднего славянофильства» и «т.н. славянофилом-националистом». Наследие мыслителя было прочно забыто, и даже крупнейших историков он интересовал лишь как свидетель политических событий конца XIX – начала XX в. Лишь Ю.Б. Соловьев отметил значение Киреева как «одного из наиболее целеустремленных поборников дворянского дела, сферой деятельности которого был высший придворно-бюрократический мир».
В историографии 1970-х – 1990-х гг. Киреева без всяких доказательств относили к охранителям и реакционерам (П.А. Зайончковский, В.А. Дьяков, Б.С. Итенберг, В.А. Твардовская). Этой ошибки не избежал и Ю.З. Янковский, по мнению которого генерал был «одним из реакционнейших последователей старших славянофилов, заметно обострившим их националистические тенденции». Более развернутую, но далекую от действительности характеристику Кирееву дал Н.И. Цимбаев, по мнению которого мыслитель прекрасно осознавал отличие своих «консервативных убеждений» от раннего славянофильства, но, тем не менее, выдавал их за подлинное «славянофильское учение». А. Дубинин и Д.П. Золотарев, напротив, вернулись к старому тезису либеральной историографии и рассматривали Киреева как простого эпигона ранних славянофилов. В.А. Фатеев присвоил мыслителю ярлык «славянофильствующего придворного публициста».
Вместе с тем в постсоветский период появились исследования, делающие акцент на отличии Киреева от реакционеров, на неоднородности его взглядов и принадлежности к «либеральным консерваторам», «консерваторам-реформаторам» (Ф.Д. Костылев, Д.В. Соловьев, И.А. Христофоров). Характеристику Кирееву в этом духе дал М. Суслов, по мнению которого мыслитель и его соратники «выработали проект модернизации, альтернативный правительственному, более мягкий и национально-ориентированный», который хотя и «стал неактуальным после революции 1905–1907 гг.», но всё же был востребован и в народе, и в политической элите. И.А. Христофоров и В.Е. Воронин впервые в историографии коснулись политической деятельности Киреева в 1860-е годы. С.Л. Фирсов отметил значение Киреева как «трезвомыслящего церковного консерватора», «неославянофила», «идейного монархиста» и притом гибкого политика.
Среди зарубежных исследователей лишь два американских историка обращались к наследию Киреева непосредственно, а не путем цитирования работ советских коллег. Н.В. Рязановский, следуя традиции русской либеральной историографии, причислил Киреева наряду с Д.А. Хомяковым к последним «обожателям славянофильства». Единственными специальными зарубежными работами о Кирееве являются статьи Дж.Д. Бэзила, по первоисточникам исследовавшего религиозные воззрения и церковную деятельность Киреева.
Несколько важных характеристик взглядов А.А. Киреева появилось в отечественной исторической науке в последние годы. А.Э. Котов в 2010 г. назвал Киреева «одним из забытых представителей славянофильского либерального национализма» и отметил наличие элементов либерализма в консервативной в целом программе мыслителя. А.Э. Котов также верно указал, что Киреев отдавал приоритет «принципу национальностей перед легитимизмом». Признает наличие отдельных элементов либерализма во взглядах Киреева и С.М. Сергеев, который в целом, впрочем, определяет место мыслителя на правом фланге позднего славянофильства. Солидарна с таким подходом В.М. Хевролина: «По своим идейным взглядам Киреев был консерватором с некоторым оттенком либерализма».
Важное историографическое значение имеет предисловие К.А. Соловьева к дневнику Киреева за 1905–1910 гг. (издан в 2010 г.), в котором точно и корректно поставлен вопрос об особенностях позднего славянофильства – главная историографическая проблема, связанная с Киреевым. К.А. Соловьев отмечает внутреннюю противоречивость взглядов Киреева, наряду с этим признавая его «одним из наиболее последовательных продолжателей славянофильского учения, что во многом обусловило его значение в ряду прочих консервативных мыслителей начала XX века». Предисловие С.В. Лебедева к тому избранных сочинений Киреева (2012 г.) подробно освещает взаимоотношения Киреева с великим князем Константином Николаевичем и дает должную оценку деятельности сестры мыслителя О.А. Новиковой, однако, к сожалению, содержит более десятка неточностей и фактических ошибок.
В целом, несмотря на явную тенденцию в историографии конца XX – начала XXI в. к отказу от причисления Киреева к эпигонам ранних славянофилов или, напротив, к реакционерам, несмотря на попытки рассмотреть его как либерального консерватора, создателя оригинальной общественно-политической концепции, ни одной крупной специальной работы о Кирееве не существует.
Объектом исследования выступает общественно-политическая жизнь России второй половины XIX – начала XX века, включающая в себя два аспекта: общественную мысль и социально-политическую борьбу.
Предметом исследования является система политических, социально-экономических и религиозных взглядов А.А. Киреева, нашедшая выражение в его многочисленных сочинениях и в его общественной, политической и церковной деятельности.
Хронологические рамки исследования определяются временем участия А.А. Киреева в общественно-политической жизни России – с начала 1860-х годов до его кончины в 1910 г.; при этом в начале первой главы дана краткая характеристика периоду детства и юности Киреева (1833–1861 гг.).
Цель диссертационного исследования заключается в комплексном исследовании общественно-политических взглядов А.А. Киреева, их места в истории русской общественной мысли, специфики участия Киреева в общественно-политической борьбе рассматриваемой эпохи.
Для достижения поставленной цели необходимо решить ряд задач:
– проследить эволюцию общественно-политических взглядов Киреева в контексте его участия в политической борьбе с 60-х по 80-е годы XIX века;
– проанализировать учение Киреева о государстве и обществе, окончательно сформировавшееся в 80-е – 90-е годы XIX века, в контексте противоборства консервативного и либерального лагеря;
– рассмотреть участие Киреева в политической борьбе в России конца XIX – начала XX в., его попытки воплотить в жизнь идеал законосовещательной монархии и причины их неудач;
– исследовать религиозные убеждения Киреева, его участие в церковно-общественной жизни, а также его воззрения по вопросам культуры и образования;
– проанализировать взгляды Киреева на общественно-политические проблемы Западной Европы и балканских стран, его попытки влиять на внешнюю политику России, а также на политику в отношении национальных окраин Российской империи.
Источниковая база исследования. Первую по значимости группу использованных источников составляет публицистика. Прежде всего, это публицистические сочинения самого А.А. Киреева, публиковавшиеся в периодической печати, в виде брошюр и в его посмертном двухтомном собрании сочинений 1912 г. (которое является неполным, но зато отражает поздние авторские правки: перед смертью в 1910 г. Киреев успел добавить примечания к некоторым своим старым статьям). Некоторые работы Киреева посвящены историческим и богословским вопросам, однако и в них неизменно присутствует публицистическая окраска и привязка рассматриваемой темы к социально-политической борьбе того времени.
К данной группе источников относятся также публицистические работы других мыслителей, полемизировавших с Киреевым либо являвшихся его единомышленниками. Среди них следует выделить такие имена, как И.С. Аксаков, Н.П. Аксаков, П.Е. Астафьев, А.В. Васильев, В.А. Грингмут, М.Н. Катков, В.А. Керенский, В.И. Ламанский, К.Н. Леонтьев, О.Ф. Миллер, О.А. Новикова, К.П. Победоносцев, В.В. Розанов, В.С. Соловьев, Л.А. Тихомиров, С.Н. Трубецкой, Н.Ф. Фёдоров, Д.А. Хомяков, Б.Н. Чичерин, С.Ф. Шарапов.
Вторую группу источников образуют дневники, воспоминания, а также содержащие элементы воспоминаний некрологи. Ключевым источником для настоящего исследования является дневник А.А. Киреева (Отдел рукописей РГБ. Ф. 126. Оп. 1. Д. 1–15) общим объемом около четырех тысяч листов. Мыслитель вёл его с 15 мая 1861 г. по 2 апреля 1910 г. регулярно (за исключением периода 1869–1873 гг., записи за который фрагментарны). Перед смертью Киреев просмотрел весь дневник, добавил некоторые примечания, многое вычеркнул.
Дневник содержит записи бесед Киреева с крупнейшими историческими деятелями, а также различных придворных слухов; многочисленные яркие и разносторонние оценки самим мыслителем происходивших событий, а подчас и развёрнутые размышления; наброски статей, сведения о подготовке к изданию и отзывах на свои работы и т. д. Советские и российские историки ценили дневник Киреева как уникальный источник, содержащий обширные сведения о скрытых от общественности событиях и процессах, происходивших в среде высших сановников России и отчасти Европы, в императорской семье, в русской православной Церкви и т. п. В качестве источника для реконструкции целостной системы воззрений Киреева по вопросам внутренней и внешней политики, религиозным и культурным вопросам данный памятник используется впервые.
Дневник великого князя Константина Николаевича (Государственный архив РФ. Ф. 722. Д. 93–121) содержит лишь единичные упоминания о его адъютанте Кирееве, однако именно за период 1869–1873 гг., плохо отраженный в дневнике самого Киреева. Дневник Л.А. Тихомирова за период с 1889 по 1910 гг. (ГАРФ. Ф. 634. Д. 5–20) исключительно ценен тем, что в него вклеены десятки писем от Киреева. Большой интерес представляют также воспоминания Л.А. Тихомирова о Кирееве.
Отдельные характеристики Киреева содержатся в мемуарах К.Ф. Головина, В.И. Гурко, С.Д. Шереметева, А.С. Суворина, Е.М. Феоктистова, а также сестры мыслителя О.А. Новиковой. Представляют определенный интерес написанные сразу после кончины Киреева воспоминания о нем В.А. Соколова и П.А. Кулаковского.
Весьма обширна третья группа использованных источников – письма. Основная часть переписки А.А. Киреева с другими лицами хранится в фонде Киреевых – Новиковых в Отделе рукописей РГБ (ф. 126). Сотни писем, весь дневник, множество других документов Киреев за месяц до смерти передал своему другу архивисту Г.П. Георгиевскому. Мыслитель писал ему: «Корреспонденция будет иметь значение в особенности как описание быта русского общества нашего времени. Может быть, в ней найдется немало такого, что окажется достойным опубликования». Киреев разрешил издать эти материалы только после 1975 г., но первые публикации из его писем появились уже в 1920-е годы. С 1910 по 1924 гг. О.А. Новикова передала сначала Г.П. Георгиевскому, а затем напрямую Государственной библиотеке множество документов и предметов, принадлежавших семейству Киреевых – Новиковых.
Некоторые принципиально важные для данного исследования письма содержатся в других фондах ОР РГБ: ф. 93 (Ф.М. Достоевский), ф. 120 (М.Н. Катков), ф. 224 (С.А. Петровский), ф. 265 (Самарины). Особенно большое значение для анализа политических взглядов Киреева имеют его письма к С.А. Петровскому и переписка с Ф.Д. Самариным (частично опубликованная в 1905 г., а в более полном виде – в 2005 г.). Необходимые для диссертационного исследования эпистолярные источники содержатся также в Российской государственном архиве литературы и искусства: фонд О.А. Новиковой (ф. 345), а также фонды Вяземских (ф. 195) и А.С. Суворина (ф. 459). Небольшой фонд Киреева, содержащий три десятка писем, имеется в Российском государственном военно-историческом архиве (ф. 293).
Из опубликованных эпистолярных источников следует выделить переписку Киреева (преимущественно о церковных вопросах) с греческой королевой Ольгой Константиновной и с прот. И.Л. Янышевым, а также письма Вл.С. Соловьева к Кирееву.
Четвёртая группа источников – делопроизводственные источники – сосредоточена почти исключительно в фонде 126 ОР РГБ и представлена в основном документами о награждении А.А. Киреева орденами, присвоении ему почетных званий и т. п., что имеет значение для реконструкции жизненного пути мыслителя.
Методологическая основа диссертации. Исследование основано на базовых принципах исторического познания: объективности, историзма, системности. Принцип научной объективности выражается во всестороннем анализе максимального круга доступных источников. Принцип историзма позволяет проследить процесс постепенного формирования системы общественно-политических взглядов Киреева и оценить ее в контексте исторической эпохи второй половины XIX – начала XX в. При этом взгляды А.А. Киреева и его современников рассматриваются в связи с той позицией, которую они занимали в общественно-политической борьбе и с их сословным положением. Принцип системности проявляется в рассмотрении социально-политической концепции Киреева как сложноорганизованной системы, в развитии и тесной взаимосвязи всех ее элементов, даже на первый взгляд далеких друг от друга (политических, религиозных, культурных).
В работе были применены общенаучные и специально-исторические методы исследования. К числу первых относятся методы ситуационного и причинно-следственного анализа, синтеза (агрегации собранных фактов), отождествляющего и идеализирующего абстрагирования. Ряд специально-исторических методов позволил осуществить комплексный анализ источников и решить задачи диссертационного исследования. Историко-генетический метод позволил проследить изменение социально-политических позиций Киреева. Метод проблемно-хронологического анализа сделал возможным рассматривать отдельные проблемы в хронологической последовательности. Метод ретроспективного и сравнительно-исторического анализа нашел применение в сравнении взглядов А.А. Киреева с воззрениями других мыслителей и общественных деятелей и в поиске источников их сближений или расхождений. Историко-системный метод и метод когнитивной реконструкции дали возможность выстроить разрозненные на первый взгляд идеи и теоретические положения, содержащиеся в наследии А.А. Киреева, в целостную социально-политическую программу. Наконец, типологический метод позволил сделать необходимые экскурсы в проблемы классификации русского консерватизма 2-й половины XIX – начала XX в.
Научная новизна исследования. Впервые в историографии проведено исследование политических, социально-экономических, религиозных взглядов А.А. Киреева, реконструирована целостная система его воззрений, прослежено его участие в общественно-политической борьбе на протяжении полувека. Вводятся в научный оборот практически все материалы личных фондов А.А. Киреева (ф. 126 ОР РГБ и ф. 293 РГВИА), ранее использовавшиеся историками лишь фрагментарно. Диссертационное исследование позволило уточнить типологию течений русской общественной мысли второй половины XIX – начала XX в., усилить аргументацию в пользу самого факта существования феномена позднего славянофильства и конкретизировать его место в истории русской общественной мысли, подчеркнув наличие существенного либерального влияния на это консервативное в целом идейное течение.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту.
1. Будучи в юности воспитан в среде ранних славянофилов, А.А. Киреев, тем не менее, вступил в эпоху реформ 60-х годов XIX века приверженцем умеренно-либеральных идей, сторонником развития капитализма и введения конституции. Однако, включившись в политическую борьбу и потерпев ряд неудач, он к концу 60-х годов переходит на более правые позиции и начинает характеризовать себя как славянофила.
2. В 80-е и 90-е годы XIX века А.А. Киреев заявляет о себе как публицист и выстраивает свои политические, социально-экономические, государственно-правовые взгляды в единую концепцию. Ее важнейшей частью становится апология самодержавной монархии как формы правления, ограниченной только православной Церковью, Богом и совестью монарха. А.А. Киреев придерживался традиционной для славянофилов идеи об аполитичности русского народа, о гармонии между сословиями и принципиальном отсутствии враждебных политических партий. Залог такой гармонии виделся ему в патриархальном характере самодержавия. Критикуя отклонение самодержавия от этого идеала в XVIII и особенно XIX вв. в сторону абсолютизма и бюрократизма, Киреев предлагал восстановить земский собор как наиболее эффективный инструмент постоянного совещания монарха со своими подданными.
3. В целом общественно-политические взгляды А.А. Киреева можно охарактеризовать как умеренно консервативные, с включением некоторых либеральных требований. Внутреннюю противоречивость общественно-политических взглядов А.А. Киреева в 80-е и 90-е годы XIX в. отмечали его оппоненты справа и слева. Эта противоречивость была характерна и для позднего славянофильства в целом (к правому крылу которого принадлежал Киреев), обусловливая специфику данного течения общественной мысли.
4. К 90-м годам XIX в. А.А. Киреев, оставаясь сторонником самодержавия, пришел к выводу об обреченности существующего «бюрократического» строя. Единственный способ избежать революции под либеральными и конституционалистскими лозунгами виделся ему в опережающих реформах, суть которых заключалась бы в дебюрократизации управления, расширения свободы слова и некоторых личных свобод. По замыслу Киреева, правительству следовало опереться на независимые консервативные силы дворянства и земства с дальнейшей перспективой созыва законосовещательного органа. Однако попытки Киреева влиять в этом направлении на Николая II, В.К. Плеве, П.Д. Святополк-Мирского в конечном счете не увенчались успехом. В 1905 г. А.А. Киреев стал идеологом Отечественного союза и способствовал разработке собственного проекта созыва законосовещательной Думы, который, однако, проиграл «булыгинскому» проекту. Манифест 17 октября был воспринят Киреевым как крах всех его политических устремлений. После 3 июня 1907 г. А.А. Киреев выступал за возврат к законосовещательному характеру Государственной Думы, хотя и сообразовывал свои требования с реальными политическими возможностями. В целом ко времени кончины (1910 г.) Киреев становился всё более пессимистичен в оценке общественно-политической будущности России.
5. Наиболее важной для самого А.А. Киреева сферой деятельности являлись не политические, а церковные вопросы. Будучи последовательным противником римо-католицизма, после Ватиканского собора 1870 г. он стал главным инициатором поддержки движения старокатоликов со стороны русской православной Церкви. В старокатолической Церкви Киреев видел возможность альтернативного православия западного обряда. Старокатолическое богословие было рационалистическим, как и протестантское. Это импонировало Кирееву, который отрицал проявление русской народной религиозности и в богословской сфере выступал как последовательный модернист. Сближение со старокатоликами, по его замыслу, должно было инициировать процесс кардинальной перестройки всего православного богословия. Киреев последовательно выступал за дебюрократизацию русской православной Церкви, за религиозное оживление в ней, предпринимал попытки созвать Вселенский собор, а затем поместный собор. Этим было вызвано его активное участие в работе Предсоборного Присутствия в 1906 г.
6. А.А. Киреев был сторонником элитарной европейской культуры, активным поборником классического образования, доступного лишь для немногих. Он считал недопустимым понижать уровень образования, а для подавляющего большинства населения предлагал ограничиться реальными учебными заведениями. Подчеркнуто антидемократический характер носила и защита Киреевым иных дворянских привилегий, особенно дуэлей.
7. В противоречии со своим пристрастием к западной «классической» культуре, А.А. Киреев полагал, что западное общество, изначально развившееся на «юридическом», а не «этическом», принципе, к XIX в. пришло к своему краху, к буржуазно-капиталистическому строю, и обречено в обозримом будущем на гибель. При этом его отношение к различным европейским странам и перспективам их отношений с Россией было различным. Киреев имел возможность лично общаться почти со всеми главами западных держав и ведущими политиками, что делает его позицию уникальной среди других русских мыслителей.
8. А.А. Киреев был сторонником «принципа национальностей» и последовательно выступал за достижение славянскими народами независимости от Австро-Венгрии. Панславизм Киреева был окрашен в религиозные тона: защита православия была для него даже более важна, чем политические права славян и других православных народов. Считая покровительство балканским странам миссией России, Киреев резко выступал против активной политики на Дальнем Востоке, приведшей к русско-японской войне. Сыграв немаловажную роль в проведении реформ в Польше в 1862–1863 гг., А.А. Киреев и в дальнейшем считал себя знатоком польского вопроса, выступая за широкую автономию Царства Польского в этнографических границах с одновременным искоренением польского влияния в Литве, Белоруссии и Малороссии. Еврейский вопрос Киреев предлагал решить переселением евреев в Палестину. Мыслитель также выступал против русификации окраин Российской империи, за их свободное культурное национальное развитие.
9. Киреев участвовал в общественно-политической борьбе в России на протяжении полувека, однако ему не удалось добиться реализации своих проектов реформ на пути к идеалу «земско-совещательной» монархии и «соборно-совещательной» Церкви. Причины неудач одного из наиболее разносторонних и плодовитых консервативных мыслителей заключались в том, что предлагаемые им проекты носили компромиссный характер и не могли удовлетворить ни либералов, ни последовательных консерваторов. Не последнюю роль сыграла и приверженность Киреева к защите сословных интересов, привилегий и ценностей дворянства, его отчужденность от других сословий, прежде всего крестьянства.
Практическая значимость работы. Полученные в ходе исследования результаты могут быть востребованы при создании обобщающих трудов по истории русской общественной мысли, а также при подготовке общих и специальных университетских учебных курсов по истории русского консерватизма, политической истории Российской империи, ее внутренней и внешней политики, истории международных отношений и связей между славянскими народами, истории русской православной Церкви, истории западных христианских Церквей, истории образования и культуры в России.
Апробация работы. Основные положения и выводы данного исследования изложены автором в 19 публикациях общим объемом 6,1 п.л., пять из которых опубликованы в изданиях из списка, рекомендованного ВАК РФ (включая такие журналы, как «Клио» и «Родина»). Результаты исследования были отражены в докладах на нескольких всероссийских (с международным участием) и межрегиональных конференциях в Пермском и Ивановском государственных университетах, в Калужском государственном педагогическом университете, в Вятском государственном гуманитарном университете, а также в целом ряде региональных конференций в Нижегородской области. Материалы диссертационного исследования использованы при работе в рамках гранта Министерства образования и науки РФ по проекту «Образы прошлого в историографических и политических дискурсах Западной Европы и России» (федеральная целевая программа «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России», мероприятие 1.2.1, соглашение №14.В37.21.0962).
Структура исследования построена по проблемно-хронологическому принципу и обусловлена поставленными целями и задачами. Деление работы на главы, разделы и параграфы вытекает из логики раскрытия заявленной темы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.
А.А. Киреев в общественно-политической жизни в 1868–1880 гг
Александр Алексеевич Киреев родился 23 октября (4 ноября н. ст.) 1833 г. в Москве. Род Киреевых происходит от казанских татар, перешедших на службу к Ивану Грозному. После участия П.Г. Киреева в освобождении Москвы в 1612 г. его потомки получили вотчины, стали стольниками и стряпчими. Прадед А.А. Киреева М.М. Киреев вместе со старшим сыном был убит Е.И. Пугачёвым в 1774 г. Воспоминания о роде и о своей воинской службе оставил М.Н. Киреев – дядя А.А. Киреева30.
Отец будущего мыслителя Алексей Николаевич Киреев (1812–1849) был воспитан шотландцем Бакстером (будущим депутатом и членом правительства У.Ю. Гладстона). А.Н. Киреев окончил Лейпцигский университет, стал гусарским офицером. Был награждён за участие в подавлении польского восстания 1830–1831 гг. орденом св. Георгия и имением Сенькино в Московской губернии (ныне Подольский район). Он «был высоким патриотом с широкими и великодушными симпатиями к угнетённым», в 1841 г. составил проект освобождения крестьян. Высокий уровень образованности, нравственную чистоту, глубокую религиозность и патриотизм семьи Киреевых отмечали как соотечественники, так и великий английский историк Дж. Фроуд31.
Мать будущего славянофила Александра Васильевна Алябьева (1812– 1891) происходила из известного вологодского рода, восходящего к А.С. Алябьеву – нижегородскому воеводе и соратнику К. Минина. А.В. Алябьева в юности считалась первой красавицей Москвы, ей посвящали свои произведения А.С. Пушкин, Н.М. Языков, М.Ю. Лермонтов, Л.Н. Толстой. Интересные воспоминания о ней оставили Б.Н. Чичерин и А.Ф. Тютчева32. В 1832 г. Алябьева вышла замуж за А.Н. Киреева. Она была очень образованна, глубоко интересовалась естественными науками и содержала свой салон, где в 40-е годы собирались славянофилы33.
У Киреевых родилось пять детей, двое из которых умерли в младенчестве, а трое – Александр, Ольга и Николай – стали видными славянофилами второй половины XIX века. Это неудивительно: посетителями дома Киреевых в 30-е и 40-е годы были Аксаковы, Киреевские, Самарины, А.С. Хомяков. Не случайно А.А. Киреев называл себя «славянофилом по происхождению». В 1876 г. он вспоминал: «Блестящая была плеяда 40-х годов. Аксаков, Киреевские, Самарины, Погодин и в особенности Хомяков! …Но они не бесследно прошли в нашем обществе, и следы их учения видны и поныне. Оно отразилось в реформе крестьянской и в славянских комитетах»34.
Нельзя не отметить, что крёстным отцом всех детей А.Н. Киреева был император Николай I, чьё правление запомнилось А.А. Кирееву как время «военщины, цензуры, обскурантизма, шагистики». «Отец хотел сделать из меня учёного помещика, матушка – дипломата», – вспоминал Киреев. В 1849 г. он уже готовился к поступлению в Московский университет, когда внезапно умер его отец; тогда Николай I лично определил Александра и Николая Киреевых в Пажеский корпус. Там А.А. Киреев вошёл в число лучших учеников и по окончании корпуса (1853) стал корнетом любимого полка Николая I – лейб-гвардии Конного полка, где некогда служил А.С. Хомяков. Во время Крымской войны Киреев добровольно нёс службу в войсках на границе с Австрийской империей. В 1856–1859 гг. он являлся вольнослушателем Петербургского университета35.
В течение всей жизни мысли Киреева не раз возвращались к образу Николая I и к причинам краха его системы в Крымскую войну. Помимо внешних причин (вероломства Франца-Иосифа), основной червоточиной николаевской эпохи Киреев считал «недоверчивое отношение к мысли», пренебрежение гуманитарным образованием и воспитанием общества, «технический уклон»: «Бедный рыцарский царь, которого так жестоко обманывали и который так верил в возможность борьбы с идеей административными мероприятиями». Личность самого монарха для Киреева была образцом рыцарских качеств: «Император Николай был человек глубоко преданный России; никто больше его не дорожил её величием, никто искреннее не желал её блага, никто, конечно, не страдал больше покойного царя… Несомненно, Николай Павлович – величественная царственная фигура, не только физически, но и нравственно. Он несомненно любил Россию, готов был лечь за неё костьми, работал неустанно на её пользу и величие». Систему Николая I, полагал Киреев, наряду с предательством Австрии, погубил саботаж ленивых и глупых чиновников внутри России. Тем не менее, мыслитель писал: «Император Николай I растёт по мере отдаления его эпохи»36.
После Севастополя Киреев, как и все его современники, жаждал преобразований и был настроен оптимистически. «Живо помню наши юношеские восторги, наши золотые мечты! – вспоминал он. – “Поле вспахано”, повторяли мы, и с нетерпением ожидали “сеятеля”…» Спустя полвека А.Ф. Кони писал Кирееву: «Мы дети одного времени, светлого и радостного, над которым сияют дорогие всякому любящему Россию имена –
Отмену крепостного права Киреев одобрил, но с рядом оговорок. По его мнению, старый порядок мог бы спокойно просуществовать ещё 20 лет, крестьяне жили бы зажиточно, но раз уж реформу решили проводить, то следовало сделать это более осторожно, прирезав помещикам больше земли. Киреев считал реформу достаточно выгодной лично для себя и своей семьи, но в интересах всего дворянства требовал быстрее сделать выкупные платежи обязательными и не отступать от буквы положения 19 февраля. Киреев полагал, что наиболее способные помещики сумеют наладить хозяйство и в новых, капиталистических условиях. Что касается крестьян, то он писал: «Крестьяне в эмансипации видят только средство поменьше работать (лентяи), а работящие – улучшение экономическое». Спустя 30 лет Киреев вспоминал: «Великая крестьянская реформа была зрело обдумана, проведена в строго русском духе и – удалась; если же она, впоследствии, тяжело отозвалась и на помещиках, и на крестьянах, то лишь вследствие посторонних причин – уничтожения дешёвого и терпеливого кредита для помещиков и введения несметного количества кабаков у крестьян»
Влияние А.А. Киреева на политическое развитие России в 1902–1904 гг
Киреев шёл гораздо дальше других славянофилов и провозглашал: «Россия – это православная Церковь, соединённая с народом русским и лишь облечённая в мундир государства… Россия – не государство, а Церковь-государство». При таком понимании, естественно, становился невозможен никакой клерикализм или вражда Церкви с государством: «Мы – и государство, мы же – и Церковь… Не можем же мы бороться сами с собой»97. По мнению Киреева, «самодержавие, неразрывно связанное с православием, твёрдо верящее в себя, не боящееся лежащей на нём ответственности, угадывающее стремления и нравственные потребности своего народа и ведущее его к тем идеалам, которым он верит, конечно, наилучшая из всех форм правительства (по крайней мере, для России)». Однако монарх должен «узнавать действительные нужды и желания народа» путём связи с «землёй». Повторяя формулу К.С. Аксакова «сила власти царю, сила мнения народу», Киреев восклицал: «Без этого права, этой возможности, вытекающей из взгляда народа на своего государя как на отца, и столь же священной, как и право детей обращаться к своему естественному
В русле типичных для исторической науки XIX в. представлений о происхождении русского государства мирным путём, Киреев писал об отсутствии в России постоянной вражды правителя с народом, которая в Европе привела к формированию юридических гарантий их безопасности друг от друга. Согласно этой теории, русский народ сам призвал Рюрика (862) и сам избрал Михаила Романова (1613), Русь никто не завоёвывал, а потому «между государем и большинством его народа не было политического “средостения”». Если бы русский народ выбирал правителя, он всё равно выбрал бы Александра III, полагал Киреев: «На Западе до такой степени привыкли к мысли, что монарха следует остерегаться, следует держать в конституционных тисках, не доверяя ни его прозорливости, ни его честности, что там никак и никто бы не допустил возможности такого факта, что если бы, например, русский народ был спрошен, кому он готов вручить свою судьбу – он бы почти единогласно указал на своего царя. Этому на Западе не верят». Киреев подчёркивал, что в Церкви монарх не имеет власти, является рядовым прихожанином, зато он – «всероссийский трибун», доверенное лицо народа, которое обязано верить в своё призвание. В противном случае «он превращается в ничто»99.
Противопоставление России и Запада было краеугольным камнем концепции Киреева. Русский народ мыслитель вплоть до конца XIX века считал самым религиозным в Европе, хотя на примере нигилизма указывал, что «религиозность эта лежит очень глубоко в нашем сердце, она часто загромождена всяким хламом и мусором». «Русский человек по преимуществу моралист, этик», – заявлял Киреев. Он подчёркивал огромное влияние этического начала в отечественной судебной системе (совестные суды, третейский суд) и в русской литературе, даже революционной100.
С 1870-х годов выражением этического начала русского народа Киреев стал считать сельскую общину: «В России мы находим настоящую крестьянскую республику – наиболее демократическое и социалистическое учреждение во всей Европе, которое может дать западному миру, усталому от индивидуализма и всемирного соревнования… указание на возможное решение наиболее жгучих его затруднений». Киреев усматривал «в общинном владении известной неотчуждаемой частью земли и в русской артели» лекарство от бедности; указывал он и на эффективность полицейских функций мира (по приговорам общин в Сибирь ссылалось в десять раз больше крестьян, чем административным путём). Более того, в крестьянской общине мыслитель видел христианскую коммуну, основанную на добровольном братстве, а не на принуждении101.
Русское государство, в отличие от западного, писал Киреев, является сословным организмом, а не механизмом; более того, оно является лишь средством к нравственному усовершенствованию народа, а не самоцелью политической борьбы. Русский народ ищет только правды Божьей на земле, и более ничего. Киреев замечал: «Иностранец становится в тупик перед этим отсутствием борьбы. Ему трудно понять, что у нас нет борьбы, потому что у нас нет к ней повода. Он это приписывает или хронической спячке самого народа, или страшному всеугнетающему деспотизму нашего правительства». Поэтому партий в западном смысле слова в России нет: «Никто в России не думает о низвержении власти, и низшие классы менее кого другого… по той простой причине, что наша общественная и политическая организация даёт низшим классам нашей страны возможность достигать самых высших служебных должностей». Русский народ повторил бы и сейчас выбор 1613 г. в пользу национальной самодержавной монархии, утверждал Киреев102.
Споря и с охранителями, и с либералами, Киреев повторял доводы К.С. Аксакова о том, что «народ русский не любит “государствовать”» и «понимает, что политика даёт только рамки для жизни государства, в котором ему приходится вращаться, жить; что она для нас средство, а совсем не цель жизни, как на Западе, где ею поглощены жизненные силы народа». Согласно Кирееву, государство есть раковина, укрывающая народный быт (Д.А. Хомяков читал само слово «свобода» как «свой быт») от иноземных вторжений. Киреев говорил: «Мы не гонимся за свободою гражданскою. Пусть царь властвует и управляет без конституции, но пусть это будет царь русский, православный. Иноземца мы свергнем, хоть бы он нам надавал десять наилиберальнейших конституций! Это потому что для нас царь есть выражение нас самих, своего народа, пусть он будет строг, но он должен быть наш! Он должен быть – мы!»103 Подобные высказывания характерны для поздних славянофилов (И.С. Аксакова, Н.П. Аксакова, А.В. Васильева).
«Дети имеют право говорить с отцом», – настаивал Киреев. Поэтому так важно, чтобы голос всех слоёв народа доходил до монарха – через развитие местного самоуправления («при самодержавии необходимо должна существовать децентрализация самая обширная»), через свободу печати и право подачи прошений, через земский собор и личную газету императора, даже через оперативные доклады спецслужб. Все эти каналы связи народа с царём для Киреева были равно значимы, ибо имели одну цель – гласность.
Концепции развития русской православной Церкви А.А. Киреева и его оппонентов
Мы проследили процесс оформления целостной концепции государственного устройства России А.А. Киреева в 80-е – 90-е гг. XIX века. Однако мыслитель постоянно реагировал на изменения политической обстановки в стране, соотносил свои идеалы с жизнью и корректировал их. Если выступления Киреева в печати были полны надежд на победу славянофильских идей в мировом масштабе, то для его дневниковых записей времён Александра III и Николая II характерно разочарование в правительстве и острое сознание невозможности выхода России из тупика, близости революции.
Сознание растущей опасности социальной и политической катастрофы пришло к Кирееву уже в 1879 г., когда он вместе с Катковым вынашивал планы введения военной диктатуры. Генерал радовался, что покушение на императора 5 февраля 1880 г. «помешало разным пагубным конституционным поползновениям». Он был рад, когда Александр II решился, наконец, назначить диктатора « la Муравьёв» – министра внутренних дел М.Т. Лорис-Меликова. Киреев поддерживал его курс в течение всей его «диктатуры сердца», будучи уверен, что министр готовит для России совещательное собрание, а не парламент. Лишь после его отставки, когда выяснилось, что в перспективе Лорис-Меликов видел именно конституцию, Киреев разочаровался в нём и стал критиковать за оппортунизм, колебания курса и неумение подавить революцию172.
C 1878 г. авторитет Александра II неуклонно падал. Киреев категорически не принял его любовницу, а затем вторую супругу Е.М. Долгорукую-Юрьевскую. Всё чаще он рассуждал о слабом характере императора, о его плохом образовании и воспитании, о том, что при принятии политических решений император руководствуется капризами, что он относится к революционному движению с «дряблой сентиментальностью», боясь исправить явно неудачную судебную реформу, страшась «общественного мнения». «Бедный, слабый, бесхарактерный человек! – восклицал Киреев. – Винегрет в мыслях и чувствах, нет никакой цельности». Он полагал, что великие дела Александр II совершил благодаря лишь тому авторитету, который власть заработала в эпоху Николая I173.
Киреев был шокирован не только убийством императора 1 марта 1881 г., но и тем, что сразу после него среди студентов произошёл всплеск революционных настроений. Больше всего его поражало, что либеральные газеты вполне разделяли цели террористов, брезгуя лишь их средствами. Но в акте цареубийства мыслитель увидел также шанс на избавление России от угрозы дальнейших либеральных реформ. Царь-Освободитель, по его мнению, сорвал русскую жизнь с прочных устоев, «нагородил либеральной чепухи», «составлял себе иллюзии насчёт своего государственного могущества… и воображал, что ведёт Россию по равнодействующей, в то время как она шла отчаянными зигзагами». Киреев критиковал Александра II за передачу дел временщикам, отгородившим его от народа: Шувалову, Тимашеву, Лорис-Меликову, даже «содержанке» Юрьевской. «Его величие длилось недолго, – писал генерал. – Он действительно был велик в эпоху освобождения крестьян. Затем всё остальное велось не самостоятельно, не стойко, а многое сделано глупо, невпопад!.. Страшно сказать, жаль, что государь не погиб после подписания Сан-Стефанского мира. Он погиб от рук злодея в то время, когда звезда его начинала меркнуть, Долгорукова его стянула бы в бездну»174.
Киреев радовался, что убийство «доброго царя-мученика» предотвратило введение конституции, выгодной лишь адвокатам и фельетонистам. Он писал о событиях 1 марта: «Это злодеяние было счастием для России (уберегши нас от позора коронования содержанки, от дальнейших конституционных поползновений), уберегши государя от дальнейших слабостей… Страшно вымолвить, а не погибни Царь именно в этот день и час, – у нас была бы теперь узаконенная анархия». Но последствия падения авторитета царской власти, по мнению Киреева, оказались необратимыми: «Реформы Александра II взбудоражили общественное мнение. Рост общественного сознания шёл быстрее работы государства по упорядочиванию новых отношений – отсюда сомнение в пригодности современного аппарата»175.
Теперь задачей дня было навести порядок, восстановить престиж монарха и правительства. Сразу после 1 марта Киреев потребовал немедленно принять меры к искоренению нигилизма из учебных заведений и не давать конституции (которая не уберегла монархов Италии, Испании,
Германии от покушений). Узнав, что Лорис-Меликов, Валуев и Милютин предлагали включить в Государственный Совет депутатов на постоянной основе, что одним из них должен был стать либерал Лейкин, а для консультаций вызывали либерала Градовского, генерал пришёл в ужас. Манифест Александра III 29 апреля 1881 г. о незыблемости самодержавия Киреев приветствовал, хотя и отмечал, что «он должен был явиться 2 марта»176.
Уход в отставку почти всех либеральных министров и вместе с ними – досрочно, в мае 1881 г., вел. кн. Константина Николаевича – поставил Киреева в принципиально новое политическое положение. Чем больше росла ненависть опального великого князя к авторам нового консервативного курса (К.П. Победоносцеву, Д.А. Толстому и др.), чем усерднее пытался он создать либеральную фронду, требуя дать свободу прессе и включить выборных депутатов в Госсовет, тем больше Киреев отмежёвывался от Константина Николаевича, что причиняло огорчения им обоим. «Твои Катков и Победоносцев отняли у России свободу, которую даровал ей государь», – говорил великий князь Кирееву. – «Всё, что сделано покойным государем, теперь разделывается. Посягают на реформу юстиции, на суды присяжных… а это никогда, ни под каким видом не хотел допустить покойный брат. Земство обрезали… все права отымаются»177. Киреев категорически с ним не соглашался. Их политические пути разошлись.
В этой связи крайний интерес представляет запись Киреева, в которой он подводит итоги идейной борьбы 60-х – 70-х годов и её состояние в начале 80-х: «В сущности, у нас никаких партий нет, есть в Петербурге три кружка: 1) кружок либералов пошиба Краевского, журнального, адвокатского, гешефтмахерского (к народности и православию относится этот кружок
К нему, к сожалению, примыкает Константин Николаевич и считается (напрасно) его главою, но эту главу ведут за нос. 2) Кружок аристократический, глава его (настоящая) Пётр Шувалов (Pierre IV). Сидят в петербургских салонах, ничего не смыслят, воображают себя английскими лордами. К народности и православию относятся свысока (Мещерский). Обе эти партии действуют интригою и одинаково не любят 3) партию народную, во главе которой хотел стать Игнатьев. Нынешний “кабинет” (Толстой, Победоносцев, Делянов, Островский) до некоторой степени выражает эти мнения (“Русь”, “Московские ведомости”). Консерватизм в политике, самодержавие, народность, протекционизм в финансах»178. Именно к последнему кругу (добавляя имена Аксакова, Каткова, Филиппова) Киреев относил себя. Круг его политических симпатий определился окончательно.
Политическими ориентирами мыслителя по-прежнему выступали два столпа русского консерватизма: И.С. Аксаков и М.Н. Катков. Киреев и Новикова активно поддерживали аксаковскую газету «Русь» всё время её существования (конец 1880 – начало 1886 гг.). Правда, сам Киреев публиковал в ней лишь статьи на религиозные темы. Причиной были его расхождения с Аксаковым по тактическим вопросам: старый славянофил считал Киреева чересчур консервативным и «слишком православным». Тем не менее, генерал чтил в Аксакове правдивого и конструктивного критика власти и потенциального общественного лидера179.
А.А. Киреев о культуре, истории и судьбах Западной Европы
Так Киреев и поступил, написав к февралю 1902 г. свою «Россию в начале XX столетия». МВД запретило печатать записку, и в течение года – вплоть до весны 1903 г. – она распространялась в ста напечатанных в Праге и во множестве рукописных экземпляров. Её прочитали десятки ведущих сановников Российской империи и вся царская семья. Киреев полагал, что его работа дополняет манифест 26 февраля, «даёт конкретное содержание неопределённым переживаниям. Она указывает путь к достижению целей»222. Рассмотрим содержание «России в начале XX столетия».
Киреев отдавал должное «вдумчивому» Чичерину, частично соглашался с его критикой существующего строя, однако предлагал реформы в направлении «самодержавия, усиленного, освящённого советом земли», а не конституции. На текущем этапе Киреев предлагал ограничиться рядом простейших преобразований: 1) доклад министра царю должен происходить в присутствии независимых наблюдателей; 2) для министерств должна быть разработана программа, определяющая цели их деятельности; 3) в Государственный Совет следует ввести независимых экспертов; 4) следует восстановить право подавать жалобы («челобитья») императору; 5) нужно отменить цензуру и создать министерство печати. Только после этого можно будет говорить о созыве земского собора, полагал Киреев. Передавая свою брошюру императору, Киреев писал ему: «Россия пришла к распутию – и с трепетом ожидает от Вас державного слова. Смею думать, что предлагаемые мною меры, и даже конечная намеченная цель – возвращение к государственному строю, введённому в жизнь первыми Романовыми – вполне соответствует духу манифеста 26 февраля»223. Несколько иначе Киреев разъяснял смысл своей записки А.С. Суворину: «Я её отвезу государю и некоторым другим лицам, власть имеющим, или скорее – имеющим не власть, а тень, карикатуру власти… Нет у нас сильного человека, ни Сильвестра, ни Филиппа, ни Годунова, ни Пожарского, ни Гермогена, ни Минина. Ergo – нужно (хотя это вообще и трудно) заменить совет… одного человека – советом нескольких»224.
Подобные записки и проекты в 1903–1904 гг. поступали к императору и от других славянофилов, таких как С.Ф. Шарапов и А.А. Клопов. Однако Киреев счел своим долгом представить собственный проект: «Кажется, да даже и наверное, никто ещё царю не говорил этого с такою систематичностью и полнотою, и кажется, ясностию. Чего бы я желал? Чтобы царь, сознав, что я прав, принял мою (славянофильскую) программу и хотя бы принципиально об этом заявил, это бы торжественно сказал. Затем, было бы желательно, чтобы хотя отчасти были бы проводимы в жизнь предлагаемые мною меры… какие-либо подобия этих мер». В то же время Киреев писал Л.А. Тихомирову: «Влиять на него [царя] так, чтобы вызвать какое-либо прямое действие, едва ли возможно. У государя “накопляются” впечатления и появляются потом вдруг, непосредственно. Что он прочтёт, это верно, что он задумается, это вероятно. Но что он вследствие этого сделает?»225
Но Николай II не спешил созывать земский собор, а Плеве говорил: «Дайте мне успокоить Россию, сломить явную крамолу… Я это сделаю… и тогда!» – тогда идеалы славянофилов воплотятся в жизнь. Киреев относился к такой программе скептически: «Справиться с революцией, с мятежами и затем обратиться к консервативным, вернее к неконституционным силам славянофильского оттенка (такова программа Плеве) – дело очень мудрёное». Противоречивые шаги Плеве заставляли Киреева гадать: является ли этот курс «умным балансированием между разными течениями государственной жизни» или же «шатанием слабого, не имеющего опоры министра»? Желание министра опереться на крестьян Киреев не одобрял, считая, что «с помощью мужиков нельзя управлять Россиею». Крестьян-монархистов легко сбить с толку, считал Киреев: «Народ чувствует, он хорош в 1612 г., в 1812, он бережёт нашу веру, наши предания; беда с ним расходиться, но он не может решать государственных задач, сложных и учёных, тонких!» В беседах и письмах мыслитель убеждал министра, что поддержку самодержавию надо искать в «силе сознательно культурной… в дворянстве и земстве». Киреев предлагал Плеве созвать представителей дворянских и земских собраний на условиях выборности, абсолютной свободы слова и непременной публикации в газетах стенограмм заседаний этих депутатов. Киреев надеялся, что после принятия этих мер образуется огромная партия «золотой середины» под славянофильскими знамёнами226.
Киреев убеждал Плеве, что царю нужно публично заявить о переходе к славянофильскому «земскому самодержавию». Существовала ли такая возможность? Ведь большинство земцев и дворян были не славянофилами, а конституционалистами. Поэтому долгое время Плеве не хотел и слышать о земском соборе или ином представительстве, надеясь спасти самодержавие путем административных улучшений, «отнять у оппозиционных элементов смысл существования зиждительною работою, на общую пользу и благо направленною». К концу 1903 г. Киреев разочаровался в политике Плеве, который так и не сблизился с «благомыслящей частью дворянства и земства».
