Введение к работе
Первая половина XX века показала себя не только средоточием катастрофических событий истории, но и многими признаками рождения новой эпохи в понимании человеком мира. Одним из таких признаков может служить сдвиг в понимании привычных смыслов, в неожиданном удивлении пред тем, что веками казалось очевидным. Сам мир предстаёт иначе: меняется, - пользуясь понятием Мартина Хайдеггера, - «картина мира»; быть может, мир даже перестаёт быть такой картиной... И пространство оказывается в XX веке в самом центре этих перемен.
С древности человек знал, что мир протяжён, что предметы имеют три измерения, ещё Аристотель в «Физике» объясняет что такое «место» и что такое «движение относительно места», как и два тысячелетия спустя Иммануил Кант вносит пространственность в число «априорных категорий». Но прежде поиск на этом и заканчивался. Именно в XX веке пространство становится подлинно загадочным, его «физике» и «метафизике» начинают посвящать целые научные исследования, а его существо осмысливается как всё и менее и менее понятное.
На путях «физики» основополагающую роль сыграло появление теории относительности: неоднородность и анизотропия пространства, обусловленная, с одной стороны, гравитационным взаимодействием (в рамках общей теории относительности), и, с другой, движением наблюдателя по отношению к заданной инерциальной системе отсчёта, - всё это открывает сферу явлений, удивительных и необъяснимых для традиционной (классической) «картины мира» Нового времени. Теория А. Эйнштейна, а также необходимые для её математического описания работы Г. Минковского, быстро легли в основание целого спектра современных естественных наук.
Пути же «метафизики» пространства в нашей стране первоначально были вдохновлены в значительной мере естественно-научной сферой - таковы знаменитый 9 «Мнимостей в геометрии» о. Павла Флоренского1 и развивающие его мысли страницы работы А. Ф. Лосева «Античный космос и современная наука»2. Но тема сразу же расширяется до подлинно философских горизонтов: они остро чувствуют появившиеся возможности преодоления «новоевропейского рационализма и позитивизма»3 и смело проводят мосты между неведомым миром, намечаемым новейшими открытиями, и самыми «старыми системами, которые давно всеми забыты и, можно сказать, совершенно не приходят никому на ум»4, т. е. прежде всего, с античной и средневековой метафизикой.5
1 Павел Флоренский, сеящ. Мнимости в геометрии. Расширение области двумерных образов геометрии (Опыт
нового истолкования мнимостей). -М.: Лазурь, 1991, ее. 44-51.
2 А. Ф. Лосев. Античный космос и современная наука. II А. Ф. Лосев. Бытие. Имя. Космос. -М.: Мысль, 1993,
ее. 277-289, а также 214-216.
3 А. Ф. Лосев. Вещь и имя. // Там же, с. 857.
4 А. Ф. Лосев. Философия имени. // Там же, с. 615.
5 А. Ф. Лосев утверждает, что физика после Эйнштейна гораздо ближе к Платону и Аристотелю, чем все по
строения классической науки Нового времени (см. сн. 2 выше, а также ее. 227 и 883 в том же издании).
Западная философия, более консервативная и устойчивая в традиции, в широких масштабах пришла к проблематике пространства уже в послевоенные годы, и, по мнению L. М. Harrington, первостепенную роль здесь играют такие мыслители как Мирча Элиаде и Мартин Хайдеггер6. Оба они заложили основу философско-исторического подхода к теме выделенных пространств и областей, соотнесения священного места и профанной периферии, в целом - к экзистенциальному и религиозному переживанию пространственности мира. Антропоцентрический аспект их работ вдохновил на дальнейшее изучение социологической и политической роли места и пространства, среди основоположников которого нельзя не назвать Ханну Арендт7. Тема своеобразной «экологии» земного пространства, знакомая отечественному читателю по «Вопросу о технике» М. Хайдеггера, была во многом предвосхищена Карлом Ясперсом в его «Духовной ситуации времени»8. Наконец, проблемы пространства и пространственности нашли существенное освещение у М. Мерло-Понти, а упомянув труды М. Элиаде, нельзя не назвать и имени К. Леви-Стросс.
Как и при исследовании подавляющего большинства фундаментальных понятий человеческой мысли, обращаясь к пространству, невозможно обойтись без глубокого историко-философского анализа (именно в этом направлении ориентировано большинство работ двух последних десятилетий). И здесь обнаруживается, что в классической античности, как и в средневековье, представления о пространстве заметно менее насыщенны, чем яркие пространственные образы в мифологических сюжетах космогонии и космологии архаики. В самом деле, любое повествование о возникновении мира предполагает, что космос когда-то появился из ничего (или «чего-то» ему эквивалентного, будь то хаос, домирные воды и т. под.)9, то есть в некоей пустоте - если не пространственной, то смысловой и бытийной. И здесь необходимость объяснить, откуда взялось простирание мира, видимого нами в необъятности земли и неба, становится одной из самых насущных.
Анализу мифологических представлений о пространстве, равно как и пространственных парадигм в самых разных мифопоэтических контекстах посвящены работы таких отечественных исследователей как В. Н. Топоров, Вяч. Вс. Иванов, Ю. М. Лотман, Т. Я. Елизаренкова и др. Что же касается вопроса пространственности в античной философии, то ему посвящено заметно меньше работ. Фундаментальный характер носит антология Sh. Sambursky10, но её охват ограничен лишь
6 Harrington L. М. Sacred Place in Early Medieval Neoplatonism. Palgrave Macmillan, New York, Basingstoke, 2004, p. 15.
7 Заметим, что среди её учителей были М. Хайдеггер и К. Ясперс. См. тж.: D. Macauley. Hannah Arendt and the
Politics of Place: From Earth Alienation to Oikos. Capitalism, Nature, Socialism 3, no. 4 (December 1992), pp. 19-45.
8 К. Ясперс. Духовная ситуация времени. II Он же. Смысл и назначение истории. - М.: Политиздат, 1991; см.
глл. 1 и 2, passim.
9 Ср.: Е. S. Casey. The Fate of Place. A Philosophical History. University of California Press, Berkeley, Los Angeles,
and London, 1997, pp. 3-4.
10 Sh. Sambursky. The Concept of Place in Late Neoplatonism. Jerusalem, The Israel Academy of Sciences and
Humanities, 1982.
5 поздним неоплатонизмом11. Не менее содержательна монография В. Mori son, посвященная понятиям места, пространственного положения и движения у Аристотеля12, однако она почти не касается ни возможного предварения мысли Аристотеля Платоном, ни дальнейшей судьбы перипатетической «топологии». Достаточно кратко, но ёмко касается L. М. Harrington темы простран-ственности в «раннесредневековом неоплатонизме», включая сюда и христианских авторов, таких как свт. Василий Великий или (псевдо-)Дионисий Ареопагит, однако тема его исследования сосредоточена специально на концепции «священного места». Нельзя не указать также работу Т. Торранса, недавно ставшей доступной русскому читателю13, охватывающей широкий исторический отрезок в развитии христианского богословия Боговоплощения с точки зрения простран-ственности и временности земного мира.
Что касается раннего неоплатонизма, и в частности Плотина, то каких-либо монографических работ на тему пространственности в эту историческую эпоху нам не известно. В фундаментальной научной библиографии публикаций, посвященных Плотину за 1950-2000 годы14, нами найдено всего четыре статьи, касающиеся непосредственно пространственных понятий (включая движение) в Эннеадах и ещё две, опосредованно связанные с этой темой, - из списка, насчитывающего 1542 работы. За прошедшее десятилетие ситуация, насколько известно, почти не изменилась.
Сложность темы обусловлена тем, что древнегреческий язык не знает слова, сколь-нибудь близкого по значению к нашему «пространство» (и, пожалуй, даже к латинскому spatiuni). Греки могли говорить о месте (тблхх;), области (хюра), границе (бро<;, лєрок;), о чём-либо охватывающем что-то иное (различные формы лєріурбкрю и лєрієхсо), о замысловатой аристотелевской категории места то 7ГОІЗ (субстантивированное «где?») и т. п., - но не о целостном концепте пространства или пространственности, - притом, что для обозначения времени такое абстрактное понятие имелось с глубокой древности - 6 xpovo<; (было известно и божество с таким именем).
Для современного человека, привыкшего жить в едином пространстве-времени, такая понятийная асимметрия кажется странной. Но древнегреческая мысль, ориентированная на зрительную, фигурную, пластичную образность, с её геометрически-наглядным языком понятий (ведь даже
11 Впрочем, в этой работе находим и раздел, посвященный Плотину, которого принято считать основополож
ником неоплатонизма, но с удивлением обнаруживаем в этом разделе всего две краткие цитаты общей длиной в две
строчки греческого текста, по которым никакого представления о мысли Плотина составить невозможно (op. cit,
pp. 38-39). Однако заметим, что автор и не ставил своей задачей освещать ранний неоплатонизм, и материал
Эннеад привлекается только в меру необходимости понимании последующего.
12 В. Morison. On Location: Aristotle's Concept of Place. Oxford University Press, 2002.
із j ф Хорранс. Пространство, время и воплощение. -М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2010.
14R. DufourandH. Teunissen. Plotinus: A Bibliography 1950-2000. //Phronesis, Vol. 46, No. 3, (Aug., 2001), pp. 237-411.
фундаментальные термины платонизма єібо<; и ібєа возводятся к єїбю, «вижу»), воспринимает эту наглядность, а значит и пространственность как нечто очевидное, тогда как течение времени, изменчивость мира и конечность человеческой жизни становились всё менее объяснимыми по мере погружения в них мысли, видимо, не для одного блаженного Августина, но, скажем, и для Платона, давшего, впрочем, определение времени как «образа вечности»15. Но уже Аристотель констатирует, «что время или совсем не существует, или едва [существует], будучи чем-то неясным»16...
В целом можно наблюдать, что различные аспекты темпоральности рефлексируются в античности, в том числе и в платонизме, гораздо ярче и интенсивнее, чем представления о месте и пространстве. Некоторым исключением оказывается IV книга аристотелевской «Физики», несколько глав которой посвящены тому, что такое «место», а также рассуждения о месте и движении неба в трактате «О небе». Однако эти рассуждения и у Аристотеля, и у перипатетиков так и остаются исключительно в области «физики», и, скажем, такой простой вопрос: «а откуда берётся, как возникает место?» - остаётся без ответа.
Вспоминая сложные построения платоновского «Тимея», где из треугольников с разным соотношением сторон и углов формируются объёмные многогранники, которые, в свою очередь, образуют четыре элемента (стихии) и, таким образом, лежат в основе всего материального мира17, у нас рождается ещё один вопрос: «как из чистых геометрических построений, не имеющих никакой вещественности, быть может, вообще никаких онтологических предикатов, рождается всё разнообразие зримых вещей?» - и он не только не находил ответа ни у Платона, ни у платоников дальнейших веков, но, кажется, даже никем и не задавался18.
И вот на этом историко-философском фоне мысль Плотина имеет несвойственные предшественникам черты. Формулируя своё учение об умопостигаемом мире и всё превосходящем, сверх-сущностном первоначале - едином, - он многократно подчёркивает, что ни единое, ни умные ипостаси -ум и мировая душа - не могут описываться никакими пространственными понятиями, они не могут находиться «где-то» и «в чём-то», и если очень настаивать на аристотелевской формуле aXko sv дХкю, то скорее весь космос находится в душе мира, нежели она - в чём-либо вещественном. Плотин вводит весьма строгий апофатический язык по отношению к первым началам своей метафизики, и изрядная доля отрицаний относится именно к пространственным понятиям.
Надо полагать, Плотин был очень чуток к традиционным эллинским зрительно-пространственным интуициям, с лёгкостью переносимым в умопостигаемый мир, чего он старается всеми
15 ...odcbviov єікоуа, xouxov 6v Sf] xpovov cbvouUKauV, Plat. Tim. 37d7. l6Arist. Phys. IV.10, 217b29-33, пер. В. П. Карпова.
17 Plat. Tim. 53c4-89dl.
18 Ещё несколько подобных «вопросов к Платону» рождаются при прочтении работы: С. П. Лебедев. К пробле
ме платоновского учения о сущности пространства и природе пространственных измерений. // Ака5гщєіа. Матери
алы и исследования по истории платонизма. Вып. 4. - СПб.: Изд. С.-Петербургского ун-та, 2003, ее. 3-13.
7 силами избегать. В этом стремлении и обнаруживается то новое, что вносит Плотин в античный платонизм: не столько последовательная апофатика, и даже не иерархия умных начал - здесь с Плотином можно сравнивать и Нумения, и Плутарха19, - но скорее (среди прочего) рефлексия пространства, пространственности и соответствующих им понятий.
Однако Плотин не создаёт новых пространственных терминов, он пользуется языком Платона и Аристотеля, иногда сознательно архаизированным, и потому рождение новых понятийных конструкций сопровождается переосмыслением прежних, давно известных слов, что создаёт дополнительную сложность при анализе Эннеад.
Данная работа нацелена на то, чтобыпоказать глубину, которую достигаетПлотинвразработке этой темы, выделить основные тематические и концептуальные паттерны, определяющие «пространственную» диалектику Плотина, и наметить её место в истории античной и раннесредневековой философии.
Тема настоящего исследования - система представлений Плотина о пространстве и пространственных понятиях, как она может быть реконструирована на основе философского материала Эннеад и релевантных источников.
Объект исследования - текст Эннеад Плотина, а также тексты как предшествующей традиции (преимущественно те из них, что комментируются Плотином - досократики в цитатах у Платона и Аристотеля; диалоги Платона; «Физика», «Метафизика», «О душе» и «О небе» Аристотеля; сочинения стоиков), так и последующей (либо непосредственно комментирующие Эннеады (какЯмвлих), либо развивающие темы, существенные для понимания Плотина, прежде всего, это «Элементы физики», «Первоначала теологии» и «Платоновская теология» Прокла, а также свидетельства Порфирия, близкого ученика, биографа Плотина и редактора его трактатов). В целях сравнительного анализа привлекаются тексты христианских писателей: свт. Василия Великого (омилии на Шестоднев), прп. Максима Исповедника (Амбигвы, Вопросоответы к Фалассию), корпус Ареопагитик. Все цитируемые переводы Плотина и большинство переводов остальных гре-коязычных авторов сверялись с греческими оригиналами.
Предмет исследования - онтологические, гносеологические, космологические и космогонические, натурфилософские взгляды и целостные концепции Плотина, насколько они даны или могут быть реконструированы из текста Эннеад, релевантных философских текстов и исторических свидетельств.
Цель исследования - сформировать целостную картину представлений Плотина о пространстве и пространственности в связи с его онтологией и космологией.
19 См.: Р. В. Светлое. Пространство самопознания (Плотин. Перваяэннеада). IIПлотин. Перваяэннеада. - СПб.: Изд. Олега Абышко, 2004, ее. 22-25; Дж. Диллон. Средние Платоники. - СПб.: Изд. Олега Абышко, 2002; Алетейя, 2002; ее. 219-221, 388-393.
8 В соответствии с целью поставлены следующие задачи исследования:
выделить основные пространственные термины в тексте Эннеад Плотина;
выделить основные типы контекстов, в которых употребляется каждый из терминов;
дать контекстный анализ семантики каждого пространственного термина;
выделить семантическое ядро каждого термина, остающегося инвариантным во всех контекстах и установить причины и принципы контекстного варьирования семантики;
- выстроить целостную модель пространственных категорий в философии Плотина.
Научная новизна. В диссертации впервые:
выполнен филологический анализ употреблений пространственной лексики во всём тексте Эннеад, сформированы принципы классификации выбранных лексем и контекстов, в которых они употребляются;
показано, что традиционная пространственная лексика в Эннеадах привлекается для описания принципиально непространственных свойств умопостигаемых ипостасей, а также чистой материи;
сформирована целостная диалектическая структура, связывающая между собой основные пространственные понятия, вскрыты мотивировки, обусловливающие вариативность семантики анализируемых понятий и устойчивость их употребления в различных контекстах;
продемонстрирована определяющая роль учения об идеальных числах и примат структурно-числовых отношений в формировании онтологии Плотина в контексте пространственных представлений;
показано, что в целом язык пространственных понятий может служить инструментом для систематического описания метафизики Плотина, диалектического разрешения её видимых противоречий, установления историко-философского преемства между Плотином и предшествующими и последующими представителями античной и раннесредневековой греческой философской традиции.
Также впервые с точки зрения диалектики (квази)пространственных понятий рассмотрены такие важные для Плотина темы как проблема соотношения тяжести и протяжения, учение о симпатических связях в чувственном космосе, степень преемства стоического учения о сперматиче-ских логосах в учении Плотина о «логосах в семени», дана оригинальная трактовка «умопостигаемого места», понятие «софия» введено в контекст диалектики места-т6л;о<;, показана роль индоевропейского мифопоэтического архетипа мирового древа в формировании онтологической иерархии мироздания.
Теоретическая значимость работы в историко-философском отношении состоит в том, что выполненный анализ пространственных понятий в Эннеадах даёт целостную картину метафизики Плотина, собирая воедино разнообразные онтологические, космологические, антропологические
9 представления, разрозненные по отдельным трактатам. Обращаясь к выбранной теме, удаётся реконструировать важнейшие диалектические структуры философии Плотина: диалектику целого и частей, дискретного и непрерывного, апофатики и катафатики, онтологического иерархиз-ма и учения об идеальных числах, созданности и несозданности космоса, целый ряд антиномий в понимании материи. Выделение центральных парадигм Плотиновой диалектики, с одной стороны, снимает кажущуюся противоречивость отдельных мест Эннеад, а с другой - позволяет научиться воспринимать гибкий, изменчивый, нетерминологичный (в современном смысле) язык Плотина, для которого характерна постоянная неустойчивость смысла традиционных понятий. Язык Эннеад - язык переходной историко-философской эпохи, и через призму этого языка проявляется та новизна мысли Плотина, что часто скрыта за традиционными формами и темами.
В работе представлен обширный, систематически упорядоченный текстологический материал, который может быть использован при дальнейших исследованиях философии Плотина в самых разнообразных аспектах.
Практическая значимость работы: филологические результаты исследования и установленные принципы формирования понятийного аппарата у Плотина могут использоваться при создании новых переводов как самого Плотина, так и других современных ему мыслителей, прежде всего, неоплатонического круга. В образовательном процессе материалы и результаты исследования могут быть использованы для создания спецкурсов по философии раннего неоплатонизма (или специально Плотина) в рамках таких дисциплин как история философии, история и философия науки; в преподавании филологических дисциплин студентам философских специальностей высших учебных заведений.
Методология исследования основывается на лингвистическом принципе, сформулированном Э. Бенвенистом и заключающемся в том, что сложные «семантические категории,... с трудом поддающиеся объективации и формализации,... требуют прежде всего описания употреблений, которые только и позволяют определить данное значение»20. Исходя из того, что пространственные категории в языке Плотина отличаются концептуальной новизной, чтобы в полной мере уловить её, нельзя опираться на традиционные толкования слов, и тогда анализ словоупотреблений становится едва ли не единственным инструментом определения понятий.
Для проведения анализа, представленного в настоящей работе, были проведены следующие предварительные шаги:
- из анализа Эннеад, современной исследовательской литературы и наших предшествующих работ, сформирован список лексем, потенциально могущих нести пространственную семантику в языке Плотина. В него вошли: Р<х9о<; (14)21, pdGpov (8), Риоо6<; (1), біаотєХХю (3), біаотпца (94),
20 Э. Бенеенист. Семантические проблемы реконструкции. // Он же. Общая лингвистика. - М.: Прогресс,
1974, с. 349.
21 В скобках указывается число упоминаний слова или его производных в тексте Эннеад.
10 єбра (18), sktsivcq (20), 698 (89), Cfhvr\ (1), ksvo<; (37), цєотбю (7), дг|ко<; (8), 6уко<; (122), оіко<; (3), opiCfu (49), лєрієхсо (55), тікатос, (1), тєкдар (4), тб7го<; (297), х^ра (34), %<х>ріС{й (50), а также их грамматические формы и дериваты;
из всего греческого текста Эннеад извлечены фрагменты, достаточные по объёму для установления контекста, содержащие каждое из указанных выше слов, каждому фрагменту сопоставлен русский перевод, основанный на доступных современных публикациях переводов Эннеад, сверенный с греческим текстом, исправленный и приведенный в терминологическое единообразие со всеми прочими фрагментами. Этим гарантируется, что одно и то же значимое для нашей темы греческое слово, употреблённое в разных местах Эннеад, всюду будет переведено одним и тем же русским словом;
выделенные фрагменты сгруппированы по общности контекста, темы и предметов, к которым прилагаются пространственные описания; полученные группы выстроены в определённом логическом порядке, стремясь следовать пути развёртывания метафизического дискурса Плотина;
полученная таким образом структура определила порядок изложения материала в приводимом далее тексте.
Для описанной филологической работы использовалось издание: Plotini opera. Ed. P. Henry and H.-R. Schwyzer. 3 vols. Leiden: Brill, 1951, 1959, 1973, переведенное в электронную форму, сверенное с версией TLG и опубликованное в электронном виде22. На основе электронного текста Эннеад составлен полный конкорданс и затем база данных, содержащая все указанные выше фрагменты с переводами. Общее число проанализированных фрагментов - 532, общее число употреблений выбранных лексем - 915.
Дальнейший анализ подготовленного материала проводился с использованием:
традиционных принципов анализа имеющегося материала, выделения основных закономерностей и концептуальных схем, их сравнения в различных контекстах и обобщения для получения целостной картины; соответствующим образом применяется системный метод;
исторического (историко-философского) метода, применяемого как в «узком» контексте -внутри корпуса трактатов Плотина (благодаря тому, что до нас дошла достаточно точная их хронология в передаче Порфирия), так и в «широком» контексте грекоязычной философской традиции античности и раннего Средневековья; учитываются как влияния предшествующих эпох на творчество Плотина (особенно представителей платонизма и стоицизма), так и опыт прочтения Плотина в последующий период;
герменевтического метода, обусловленного тем, что сам Плотин использует элементы этого метода для толкования диалогов Платона, вводя символические и аллегорические конструкции,
22 На сайте проекта «Bibliotheca Augustana» (в редакции Ульриха Харша): graeca/Chronologia/S_post03/Plotinos/plo_enn0.html.
призванные выявить смыслы, скрытые за образно-мифологическим повествованием известных мест «Федра», «Тимея», «Государства» и т. д.;
методов семиотики и структурного подхода, привлекая исследования Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, Т. Я. Елизаренковой, Ф. Б. Я. Кёйпера, используя аналитические работы А. Ф. Лосева, С. С. Аверинцева и др. Для исследования генезиса некоторых мыслительных парадигм Плотина привлекаются данные по архаическим формам мифопоэтического мышления, реконструируемые на основе принципов семиотики;
диалектического метода для установления взаимной связи и генезиса платонических и неоплатонических категорий. Следуя А. Ф. Лосеву23, в данной работе предполагается, что диалектический метод является завершающим и придающим окончательность и полноту всякому построению зрелой неоплатонической мысли24.
Положения, выносимые на защиту:
такие традиционные для греческого языка пространственные понятия как бкхотгща, єкта-ок;, дг|ко<;, тблхх;, хсоріСю (а также более широкие по значению єбра, (ps^fj<;, 6рі(^ю, лєрієхсо) в языке Плотина используются для описания онтологических характеристик умопостигаемых ипостасей. С другой стороны, Плотин неукоснительно отрицает любого рода пространственность умопостигаемого. Таким образом, означенные понятия изымаются из сферы их традиционной семантики и переосмысливаются;
в метафизическом дискурсе эти понятия не приобретают терминологичности, их значения варьируются в зависимости от контекста, и неизменным у каждого остаётся только внутреннее смысловое ядро, имеющее чисто диалектическую формулировку и ответственное за единство употребляемой лексемы при всей пестроте семантики;
каждый из таких смысловых инвариантов может быть понят в контексте учения Плотина об идеальных числах, из которого вытекают структурно-числовые отношения, пронизывающие все ступени онтологической иерархии. Сами пространственные и квазипространственные понятия в их чистом виде лежат за пределами какой-либо онтологической предикации: нельзя сказать, что «они есть» или «их нет», они могут лишь «полагаться» и «усматриваться»;
начиная с самого понятия единого, структурно-числовые отношения в философии Плотина определяют характер сущего, его онтологическую специфику, поэтому отвечающий им (ква-зи)пространственный понятийный аппарат может служить языком, достаточным для выражения онтологии и космологии Плотина, упорядочения и приведения его метафизики в стройную, последовательную систему.
23 Ср., напр.: А. Ф. Лосев. Философия имени. // Он же. Бытие. Имя. Космос. - М: Мысль, 1993, ее. 617-626.
24 Плотин утверждал, что «самое важное», или «ценное» (то Tiixiuxaxov) есть философия, а наиважнейшая («наи
ценнейшая») часть философии - это диалектика {Plot. Enn. 1.3.5.8-9).
Необходимо также отметить, что свойственное Плотину переосмысление и переобозначение традиционной лексики может свидетельствовать о том, что его творчество в историко-философском отношении имеет пограничный характер, ещё раз подтверждая общепризнанную роль Плотина как основоположника нового типа грекоязычной антично-раннесредневековой философской традиции - неоплатонизма.
Степень достоверности и апробация результатов. Достоверность полученных результатов определяется применением научно обоснованных и многократно проверенных методов и принципов исследования; достаточной широтой привлекаемых научно-исследовательских и справочных источников; использованием античных грекоязычных источников на языке оригинала, в составе современных критических изданий. Использование в филологическом анализе полного текста Эннеад и привлечение 532 фрагментов, в которых проанализировано 915 лексем, позволяет оценить статистическую достоверность первичных обобщений как достаточно высокую.
Основные положения исследования были представлены в докладах на историко-философских конференциях «Универсум платоновской мысли» (Санкт-Петербург, 2008, 2009, 2010, 2011 и 2012 гг.), на летних молодёжных научных школах «Платонополис» (Санкт-Петербург, 2008, 2009), на международной конференции «Человек верующий в культуре России» в рамках Дней петербургской философии (Санкт-Петербург, 2010), на международной конференции «Платон и платонизм в европейской культуре» (Москва, 2012).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения и библиографического списка, включающего 138 источников. Текст диссертации изложен на 231 странице.
