Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Место химии в системе наук и ее роль в процессе формирования общенаучной картины мира. феномен полимодельности научного познания 22
1.1. Концептуальные основы химии и ее связь с другими науками 23
1.2. Эпистемологические предпосылки и закономерности формирования типов рациональности в химии 29
1.3. Химическая теория резонанса как парадигмальный образец постнеклассического стиля научного мышления в химии 37
Выводы 43
ГЛАВА 2. Архетипы решения проблемы многомерности и химическая теория резонанса в контексте междисциплинарного аналогового моделирования 46
2.1. Постмодернизм как корпус "теорем о несуществовании" метафизического мышления в оппозициях 48
2.2. Проект "воображаемой логики" Н.А. Васильева - логико-методологическая модель принципа дополнительности боровского типа 57
2.3. Алгоритмы совмещения различных познавательных концепций в современной физике 59
2.4. "Мезо"- форма как обобщенная модель синергетического типа суперпозиции множества "точек зрения" 62
2.5. Химическая теория резонанса - концептуальный аналог полимодельной дополнительности 74
Выводы 85
ГЛАВА 3. Импрессионизм как феномен философской рефлексии 88
3.1. Проблемная напряженность на стыке знания и не-знания 88
3.2. Сознание - разум - рациональное мышление 98
3.3. Классические парадигмы западноевропейского философского мышления: позитивные интенции и бифуркации импрессионизма 102
3.4. Рационализм "existenz": резонансное взаимодействие с "cogito" и другими социокультурными доминантами 114
3.5. Нравственность как нормообразующий критерий рациональности нового типа 117
Выводы 120
ГЛАВА 4. Позитивизм против философского импрессионизма: модельно-резонансныи подход 124
4.1. Сущность и истоки позитивизма как течения философской мысли 124
4.2. Идеи второго и третьего позитивизма: границы фальсификации 132
4.3. Метод "проб и ошибок" постпозитивизма в контексте плюрализма и многомерности 146
4.4. Позитивизм и генезис идей современной эволюционной эпистемологии 157
Выводы 172
ГЛАВА 5. Синергетика: позитивное знание и философский импрессионизм 175
5.1. Аналоговое мышление и компаративный анализ как методологические основания синергетики 175
5.2. Бифуркации синергетической апологетики. Самоорганизация и универсальный принцип относительности 180
5.3. Некоторые химические "cases-study" 188
Выводы 195
Заключение 196
Библиография 202
- Эпистемологические предпосылки и закономерности формирования типов рациональности в химии
- "Мезо"- форма как обобщенная модель синергетического типа суперпозиции множества "точек зрения"
- Классические парадигмы западноевропейского философского мышления: позитивные интенции и бифуркации импрессионизма
- Метод "проб и ошибок" постпозитивизма в контексте плюрализма и многомерности
Введение к работе
На рубеже XXI века человечество оказалось во власти новой мировоззренческой парадигмы - парадигмы универсального эволюционизма и выбора новых цивилизационных стратегий развития, требующей рационального переосмысления самых глубоких, философско-методологических оснований в различных сферах социокультурной и техногенной деятельности [172].
Давней традицией, своеобразным архетипом философского мышления является исторически ориентированный дискурс, протекающий в русле вечно "живого противоречия", конфликта интерпретаций, неизменно связанных с периодизацией, систематизацией, анализом и трансдисциплинарным синтезом многочисленных философских направлений, систем и концепций. Сравнивая этот процесс со становлением естественных наук, в частности химии, следует отметить, что философия, подобно последней, имеет и свою алхимию, и свои "Гималаи песка", скрывающие россыпи "золота". Но если химик, отдавая должное историзму роста знания, пытается избежать судьбы "золотоискателя" и апеллирует, в основном, к современным представлениям, то философствующий субъект тянется в "горы", "поругивая" рационализм "cogito" и проявляя зачастую больший интерес к самому процессу поиска, чем к россыпям "золота". В этом он находит (выражаясь в стиле классификации фундаментальных парадигм философского мышления по В.А. Коневу [86]) свои собственные и "existenz", и "effirmo", и в целом "on he on".
Не потому ли философ предпринимает порой попытки осмыслить вечные проблемы человека и бытия, не заглянув в "картотеку" когнитивных достижений разума? И не потому ли сам разум нуждается (как и добро по В. Соловьеву) в оправдании, а также в различении с одним из своих производных - рациональностью мышления - и в полном отмежевании от продукта идеологической и социальной патологии - безумия?
Известно, что, абстрагируясь от реального мира, философствующий субъект вовлекается в "игры" с моделями абстрактного мышления, что в соответст вий с концепцией гештальт-терапии Ф. Перлза [134] является вполне закономерным явлением. Характерно, однако, что такие игры могут приобретать схоластическую окраску, и более того - формировать "виртуальную реальность" философского импрессионизма, изобилующую мнимыми картинами весьма поверхностных впечатлений (отражений), не обремененных проблемой адекватности своему источнику - порождающим их объектно-сущностным основаниям.
В этом, по-видимому, сокрыт один из источников генезиса "Гималаев песка", с которым связано отчуждение философии от сфер, из которых она произрастает - гласе ее зачастую тонул в ропоте непросвещенных масс и призывах вождей, "алчущих власти с кровавой страстью".
И хотя результаты многовековых усилий "старателей" на ниве философской рефлексии весьма внушительны следует с сожалением отметить, что человеческому сообществу не удалось предотвратить постигшие его в XX веке разрушительные антропологические катастрофы и кризисы. Разобщенное непомерным эгоцентризмом отдельных наций и социальных групп, оно оказалось неспособным (и не благодаря [200], а вопреки нововременному рационализму и позитивизму) воплотить потенциал, взращенный на ниве Фило-Софии и Фило-Логии в созвучные духу времени идеологемы, реальные социоэкономические программы и востребованную культурную традицию в целом.
Упомянутое отчуждение - разрыв между философией, с одной стороны, и корпусом естественных наук, а также социальной практикой - с другой, не преодолено и поныне, несмотря на возникновение таких пограничных дисциплин, как социальная философия, социальная антропология и др. Именно в сфере такой практики, в реальном ее состоянии и в социоэкономических интенциях человек всегда будет искать критерии оценки достоинств и недостатков современной философии как трансдисциплинарной онтологии.
Очевидно, что рациональная реконструкция столь богатого наследия, включая достижения философской мысли последних десятилетий, с позиций современных представлений об "открытой" рациональности [172, 205] является актуальной задачей. По сути, здесь идет речь о структуре и динамике философ ского знания, что послужило объектом предпринятого в настоящей диссертационной работе метатеоретического исследования.
Естественно, объять необъятное невозможно, но автор надеется, что для него оказалась посильной более скромная задача - обозначить на безмерном философском континууме некоторый представляющий интерес информационный интервал, проблемное поле, то есть перевести объект исследования в конкретный предмет наших познавательных усилий.
Вторая, не менее важная задача, решаемая в работе на пути к поставленной цели, заключалась в выборе методологии исследования, в подборе того эвристического ключа, который позволил бы выявить некие новые грани столь многомерного и полифонического объекта исследования.
В поиске методологических средств и методов была предпринята попытка использовать новую аналоговую модель - химическую теорию резонанса, описывающую объект исследования (молекулу) как результат суперпозиции (резонансного взаимодействия) множества соответствующих этой молекуле частных несамодостаточных предельных структур (глава 1).
Аналогичный алгоритм мышления, репрезентирующий научный релятивизм и диалектику взаимоотношения части и целого, послужил основой для экспликации модельного характера философской рефлексии и формирования соответствующей модельно-резонансной концепции, которая, в свою очередь, была использована в качестве инструмента критико-рефлексивного анализа и рациональной реконструкции ряда оказавшихся в эпицентре современной методологической дискуссии классических и постклассических философских представлений. При этом отдельные философские направления, концепции и альтернации рассматривались нами как частные модели мышления, идеализированные структуры, аппроксимации, лишь в большей или меньшей степени отражающие сущность многомерного объекта (явления) и работающие в заданном исследователем смыслообразующем интервале абстракции. При таком подходе каждое частное знание о многомерном объекте представляется как результат опреде ленного типа философской рефлексии, неизбежно осуществляемой в "закрытом" концептуальном пространстве.
Смысловая нагрузка понятия резонансного взаимодействия множества моделей заключается в том, что в отличие от простой суммы, они (по аналогии с физическим смыслом резонанса волновых паттернов) коммуникативно взаимодействуют и качественно дополняют друг друга, образуя некую "открытую интерконцептуальную" систему и репрезентируя, таким образом, многомерное видение описываемого объекта. В этой связи представлялось важным провести компаративный анализ важнейших версий многомерности, развиваемых с помощью различных аналоговых моделей (голографической, интервальной, перспективной, ипостасной и др.) (глава 2).
Концептуальный гештальт "модельного резонанса", используемый в качестве логико-методологической основы взаимодействия различных "точек зрения", позволил сформировать новый подход, удовлетворяющий важнейшим принципам современной рациональной критики. Последняя предполагает нацеленность не на механическое отбрасывание тех или иных моделей философского мышления, а на превращение их в рациональные конструкты посредством выяснения смыслообразующих интервалов и границ применимости в зависимости от природы используемых познавательных средств и процедур.
Главный лейтмотив наших познавательных усилий заключается в следующем: позитивизм и рационализм - против метафизической схоластики (но не метафизики как таковой), логико-гносеологических ошибок и философского импрессионизма (главы 3,4).
Тема философского импрессионизма и порождаемого им нигилизма, связанного с абсолютизацией роли особенного в философском и гуманитарном познании, развита нами на примерах некоторых классических философских альтернаций, категорий и систем: физика - метафизика, материальное - идеальное, сознание, разум, позитивизм, рационализм, герменевтика, парадигмы философского мышления (cogito, existenz, affirmo) и др., - что позволило продемонстри ровать эвристические возможности предлагаемых принципов модельно-резонансной рефлексии.
Как химик по базовому образованию, автор использует химическую онтологию не только как источник представлений о "резонансной" аналоговой модели, но и в качестве объекта критико-рефлексивного анализа, нацеленного на переосмысление с позиций современных теоретических положений эпистемологических предпосылок становления типов рациональности в химии как части глобального цивилизационного процесса рационализации (глава 1). История развития химии обнаруживает некоторые универсальные закономерности развертывания знания, характерные для всей деятельностной стратегии человека, высвечивая при этом достоинства и ограниченность философско-методологических концепций ряда авторитетных философов (К. Поппера, М. Полани, Т. Куна, С. Тул-мина и др.).
Химические познания позволили также автору принять участие в дискурсе по проблемам новейшего направления в философско-методологических изысканиях - синергетики [10] - и, прежде всего, в той ее части, которая касается физико-химических аспектов развития неравновесных систем, включая колебательные реакции, неправомерно использованные И. Пригожиным и его последователями для обоснования своих метафизических построений (глава 5).
Актуальность темы исследования. В ряде работ последних лет современное состояние эпистемологии на рубеже тысячелетий оценивается как кризисное и «описывается» в драматических терминах «смерти» абсолютной истины и познающего субъекта. Предпринимаются попытки «натурализировать» и заменить психологией (У. Куайн), неврологией (П. Черчланд) или просто отбросить эту важную область философской мысли, мотивируя это отказом от установок картезианства и кантианства.
В партитуру эсхатологических настроений в «теории познания» входит и программа «финализации науки» (М. Беме, В.Крон), идея отрицания ее философского и общекультурного значения (П.Фейерабенд и Р.Рорти), а в предельном случае — освобождение от рациональности вообще.
Для понимания смысла данной ситуации в гносеологии интересно обратиться к опыту психологической интерпретации состояний проживания страха смерти. По мнению современных специалистов, такие состояния в ряде случаев имеют определенную экзистенциальную ценность. И. Ялом, к примеру, утверждает, что интеграция идеи смерти спасает нас: она действует отнюдь не как приговор, обрекающий на пожизненный ужас или на мрачный пессимизм, а скорее как стимул к переходу в более аутентичный модус существования [213]. Более того, с этих позиций формулируется важнейшая задача экзистенциальной психологии - способствовать сознаванию смерти пациентом, инициируя таким образом мощный импульс жизни, структурирования личности.
Подобный подход вполне экстраполируем на прояснение "смысла и назначения" феномена страха смерти, проживаемого современной эпистемологией. Неслучайно китайская пиктограмма слова "кризис" представляет сочетание двух символов - "опасности" и "возможности" (опасность актуализирует потенциальные возможности).
В контексте такого рассмотрения проблемы эсхатологические концепции П. Фейерабенда, Р. Рорти и др. составляют аналог возникшего в науке корпуса теорем о несуществовании (Галуа, Гедель, фон Нейман). С помощью подобных "антиструктур" классическая теория познания нащупывает свои границы изнутри.
По всей вероятности кризис сложившихся типов рефлексии над закономерностями постигающего разума связан с необходимостью введения ограничений в созданные таким образом модели. И это нормальное "течение" познавательных процессов в эпистемологии. Ведь экспликация гносеологической ценности любой теоретической схемы предполагает испытание "фальсификацией", -выявлением "территорий" (областей), где эта теория не работает. Обнаружение же пределов еще не означает конца экстенсивного развития теории [139]. Как известно, теория может развиваться и внутри очерченных границ, даже став частью какой-либо более общей концепции.
Столь актуальный в настоящее время процесс идентификации границ применимости, сформированных в рамках классической гносеологии теоретических схем, требует притока новых идей и представлений из специально-научных дисциплин, включая естествознание и социогуманитарные науки. Не случайно ответы на вопросы, поставленные в общем виде философами, в настоящее время дают в анализе конкретных познавательных ситуаций (case studies) представители различных сфер и направлений научного познания: историки науки и социальные психологи, когнитологи и химики... Философия науки превращается в междисциплинарную область исследования [183], в рамках которой понятие "научной рациональности" приобретает новое содержание. На базе последнего формируются критерии научности, методологические нормы научного исследования. В качестве парадигмальных образцов подобных инноваций в ряде случаев рассматриваются маргинальных научные теории и концепции. Примером такого парадигмального образца решения современных теоретико-познавательных проблем может служить химическая теория резонанса, вытесненная в 50-е годы на периферию господствующего стиля научного мышления (антирезонансная кампания в квантовой химии) [137].
Анализу методологических возможностей этой теории посвящено данное диссертационное исследование, которое связано с "оправданием" "научного разума" и демонстрирует способность современной науки оставаться источником рациональности для общества и личности.
Развиваемое в работе представление о полиструктурном, в широком смысле полимодельном резонансе рассматривается как концептуальный аналог столь востребованного в современной культуре взаимодействия и взаимовлияния различных «точек зрения». Оно занимает важное место в идейном каркасе формирующейся рациональности коммуникативного типа. Все это определяет актуальность настоящего диссертационного исследования, которое вписывается в рамки современной теоретико-познавательной тенденции, связанной с распространением наработанных в философии науки (в основном на материале естествознания) моделей на анализ социальных и гуманитарных наук. Химическая теория резо нанса вполне может выступить важным фактором нового междисциплинарного синтеза и в состоянии привлечь внимание к общетеоретическим дискуссиям специалистов самого разного профиля.
Выполненная работа относится к направлению философии науки, условно именуемому «фаллибилизмом» (от английского fallible — погрешимый) (К.Поппер, И.Лакатос, Дж. Агасси, Дж. Фетзер) и продолжает традицию либерализации трактовки рациональности (Ст. Тулмин, В. Ньютон-Смит, Л. Лаудан).
Степень разработанности проблемы. Вопрос о границах познания в рамках западной метафизической традиции был поставлен уже И. Кантом. Однако выдающийся философ принял их за границы самих познавательных возможностей человеческого разума. Рїм же, как известно, была предугадана общая идея операционализма. В «Критике чистого разума», к примеру, Кант утверждал, что «.. .в основе наших чувственных понятий лежат не образы предметов, а схемы... прежде всего благодаря схеме и сообразно ей становятся возможными образы...». Аналогичный тезис был положен в 1920 году английским физиком Н. Кэмпбеллом в основу его операционалистической концепции.
Формирование этого, одного из наиболее продуктивных направлений современной философской мысли, связано с универсализацией методологических идей теории относительности Эйнштейна. В данном случае эта теория использовалась П.У. Бриджменом в качестве аналоговой модели для создания особой методологической концепции. Однако последняя смогла трансформироваться в современный операционально-деятельностный подход, только предварительно пройдя путь "осознавания границы", начинающийся с "грубой абсолютизации".
И такова внутренняя логика любого междисциплинарного контакта. Как справедливо подчеркивает В.И. Аршинов [10], междисциплинарный подход конструктивен в той мере, в какой он включает в себя принцип границы, различения и коммуникативного связывания различенного.
В 80-е годы Ф.В Лазарев и В.Н. Сагатовский, ориентируясь также на теорию относительности А. Эйнштейна, сформулировали концепцию интервального стиля мышления [93] как способа понимания природных, общественных и ду ховных явлений, учитывающего многокачественность и многоаспектность познавательных объектов, а также механизмы их включения в универсальные структуры реальности. В понятие "интервальность" вкладываются представления об исследовании объекта (явления) в определенных ситуационных рамках (интервальные ситуации), которые позволяют выявить то или иное его свойство.
Некоторые черты многомерного подхода просматриваются также в творчестве X. Ортеги-и-Гассета (теория "перспективизма" [63]), Р. Карнапа (изучение различных логических форм языка с позиции толерантности [219]), Л. Витгенштейна (концепция "видения в аспекте" [25]) и др.
Упомянутые выше концепции стоят у истоков разработки философствования нового типа, базирующегося на принципах "открытой" рациональности. В терминах К. Поппера "открытая" рациональность обнаруживает себя в "ситуациях критики" тем, что способна видеть в системе предпосылок и принципов критикуемого объекта (в частности, философских концепций, направлений и парадигм) не "ирриционализм", а "иную рациональность" и работать в этой системе аналитически [141]. Здесь принцип дополнительности приобретает статус универсального принципа теории рациональности. Обоснованию подобных представлений посвящены работы многих мыслителей первой половины XX века. К этим идеям имеют вполне определенное отношение и концептуальные установки постмодернизма, в рамках которого разработаны особые познавательные стратегии (деструкция, деконструкция), направленные на выяснение причин и условий возможности (и невозможности) метафизического мышления в оппозициях (Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Делез, М. Фуко и др.). Однако созданные в таком контексте модели принципа дополнительности (идея замещающего дополнения Ж. Деррида, модель многомерного мышления "травы" как ризомы Ж. Делеза и Ф. Гаттари, "радикально-гетерогенного ансамбля" М. Фуко и др.) отнюдь не делают его логику прозрачной. На сегодняшний день приходится констатировать, что в решении вопроса выяснения действующего механизма принципа дополнительности как парадигмального базиса формирующейся рациональности нового коммуникативного типа мы, по существу, продвинулись не намного дальше И. Канта, который постулировал невозможность существования противоположных предикатов в одной и той же вещи в одно и то же время (онтологизация формально-логического закона противоречия).
Для решения обозначенной проблемы в настоящее время привлекаются многоликие аналоговые модели из разных сфер познания - в виде художественных образов, научных и даже религиозных представлений и концепций. Это вовсе не значит, что речь идет о той или иной форме редукции - выдвижение оригинальных гипотез обычно связано с применением аналогий между уже изученной и новой областью явлений [18, 37]. Здесь аналоговая модель задает некий образ структуры ("гештальт"), сквозь призму которого рассматриваются новые ситуации.
Таким образом формируются различные версии дополнительности, в широкой палитре которых можно выделить определенные парадигмальные образцы решения проблемы.
Принцип дополнительности Н.Бора, проект "воображаемой логики" Н. Васильева, вероятностное мышление В. Налимова, идея дивергирующих эквивалентных описаний Э. Чудинова, гештальт - подход Ф. Перлза... Подобные модели обнаруживают некий общий, но не единственный логический алгоритм современной концепции многомерности, связанный с описанием принципиально различных сущностных характеристик многокачественного объекта в рамках разных неинтегрируемых концептуальных пространств.
Иного типа парадигмальные образцы решения проблемы дополнительности развивает синергетика - одно из наиболее популярных междисциплинарных направлений исследований. Она нацеливает на поиск логической возможности интеграции различных, в том числе альтернативных концепций, подходов и направлений - их "срединного осознавания" в рамках одного и того же многомерного познавательного пространства. Иными словами, предполагается нахождение некой унитарной срединной "мезо"-формы, промежуточной позиции между "крайностями". Такой парадигмальный тип дополнительности разрабатывается с помощью различных моделей - в частности, топографической (Д. Бом, К. При брам, С. Гроф), лазерной (Г. Хакен), термодинамической (И. Пригожий, И. Стен-герс), аутопойетической (Н. Луман). Причем, каждая из них является результатом междисциплинарного аналогового моделирования различной степени эффективности [44] и вписывается в общую концепцию "открытой" рациональности, развиваемую в работах многих современных отечественных исследователей (B.C. Степин, В.Н. Порус, B.C. Швырев, В.И. Аршинов и др.).
Для определения познавательной ценности широкого спектра концепций многомерного видения действительности, реализующих оба обозначенных выше парадигмальных образа дополнительности и составляющих "точки роста" рациональности коммуникативного типа, мы используем представления о полимо-дельности научного познания. Проблема моделирования относится к числу фундаментальных и наиболее успешно развиваемых направлений философии и методологии науки. Под моделью в широком смысле понимают мысленно или практически созданную структуру, воспроизводящую ту или иную часть действительности в упрощенной (схематизированной или идеализированной) форме. Сторонники современной деятельностной (операциональной) концепции познания справедливо считают, что любая картина реальности носит упрощающий, схематизирующий характер, и ее отождествление с объектом исследования может быть правомерным лишь в определенных границах [171]. Более того, на одну и ту же картину реальности может отображаться множество различных теоретических схем, благодаря чему осуществляется их объективация, они обретают статус "естественного" выражения сущности изучаемой реальности.
Особенно ярко это явление обнаруживается при исследовании сверхсложных объектов, включающих в себя элементы, относящиеся к разным формам движения материи. М. Вартофский для отражения указанного феномена использует понятие "многомодельность" [18], которое, на наш взгляд, соответствует многомерному видению действительности и составляет методологический субстрат последнего.
Примерами подобного отношения к изучаемым объектам располагает и химическая наука. В этом плане показательна химическая теория резонанса. Да 16 в ее рамках набором так называемых "предельных структур". Причем, особый интерес в контексте рассматриваемой проблемы представляет алгоритм совокупного видения объекта, которое достигается множеством "измерений", имеющих самостоятельный статус и свою определенную гносеологическую ценность. Практически это означает селективное использование той или иной идеальной модели молекулы -ее "предельной структуры" - в зависимости от того, какую группу свойств вещества необходимо объяснить исследователю.
Настоящая работа связана с рефлексией над философско-методологи-ческими основаниями химической теории резонанса, которая используется нами в качестве аналоговой модели для формирования так называемой "резонансной" версии полимодельной дополнительности.
Цель и задачи исследования. Цель настоящей работы - развитие представлений о полимодельности научного познания с использованием химической теории резонанса в качестве парадигмального образца для решения теоретико-познавательных проблем.
Достижение поставленной цели предполагало решение следующих задач:
ретроспективный анализ истории химии, связанный с экспликацией некоторых универсальных закономерностей структуры и динамики научного знания, выявлением доминирующих в различные периоды ее развития типов рациональности, определяющих идеалы и нормы научности;
философско-методологический анализ структуры и функций химической теории резонанса, которая, демонстрируя феномен полимодельности, выступает в качестве образца постнеклассического стиля научного мышления в органической химии;
критико-рефлексивный анализ широкого спектра философско-методоло-гических концепций многомерного миропостижения с позиций представлений о моделировании. Формирование "резонансной" версии полимодельной дополнительности как парадигмального базиса рациональности коммуникативного типа;
введение концептуальных ограничений в ряд метафизических положений "Философии нестабильности" И. Пригожина, относя последние на счет "философского импрессионизма";
обзор и рациональная реконструкция наиболее представительных концепций позитивизма разной генерации с позиций предлагаемой "резонансной" версии полимодельного подхода;
Теоретико-методологические основания исследования. В качестве методологического базиса исследования послужили выводы и положения философии науки о природе рациональности, моделирования, деятельности, операциональном характере научного и философского познания. Диссертация выполнена с соблюдением принципов историзма, целостности, междисциплинарности, комплексности, системно-структурного анализа. В работе использованы:
представления о моделях и моделировании в науке (В.А. Штофф, В.П. Бранский, М. Вартофский, И.С. Алексеев, Б.А. Глинский), в т.ч. закономерности междисциплинарного аналогового моделирования (B.C. Степин);
концепция структуры и динамики научного знания, формирования общенаучной картины мира (В.И. Вернадский, Н. Винер, М. Борн, Т. Кун, И. Лакатос, Дж. Холтон, Л. Лаудан, B.C. Степин);
теоретико-методологические разработки, связанные с выяснением роли гипотез и моделей в становлении химии, особенностей структуры и функций квантово-химической теории (И.А. Коулсон, Е.Ф. Колдин, Г.М. Шваб, В.И. Кузнецов, А.А. Печенкин);
принципы "открытой" рациональности и критерии рациональной критики (К. Поппер, B.C. Швырев, В.Н. Порус);
Научная новизна:
1. В полемике с известными интерпретаторами истории химии Э. Кас-сирером, Э. Фарбером и их последователями сформулированы представления о специфике структуры и динамики химического знания, отражающие современные идеи об исторически обусловленных типах научной рациональности, этапах формирования общенаучной картины мира.
В таком контексте представлена химическая теория резонанса, которая демонстрирует парадигмальный образец постнеклассического стиля научного мышления в химии. В этом ракурсе данная теория рассматривается впервые.
2. Эксплицирован полимодельный характер формирующейся философской рациональности нового типа, соответствующий принципиальной полион- тологичпости исследуемой реальности. Исходя из представлений о моделировании как универсалии когнитивных процессов понимания предложена оригинальная типология широкого спектра "многомерных" подходов, включая синер- гетический познавательный дискурс. При этом показано, что каждый из таких подходов является результатом междисциплинарного аналогового моделирования различной степени эффективности.
Заимствованные из разных сфер познания многоликие аналоговые модели в виде художественных образов, научных и даже религиозных представлений и концепций (голографическая, лазерная, термодинамическая, аутопойетическая, "ипостасная" и др.) несут определенную рациональную смысловую нагрузку, детерминируя познавательную ценность формируемых представлений о сложном нелинейном объекте.
3. В "открытую" систему концептуальных моделей многомерности вписывается и предлагаемая в работе "резонансная" модель, связанная с универсализацией методологического принципа химической теории резонанса. В таком качестве эта теория используется впервые.
Выступая в роли аналоговой модели, химическая теория резонанса задает некий образ, стиль многомерного философского мышления, своеобразный геш-тальт, сквозь призму которого в работе рассмотрены различные познавательные ситуации, исследованы ряд феноменов развития философской мысли, в том числе таких, как позитивизм и философская герменевтика, с нацеленностью на их синергейю. При этом в теоретико-методологический базис критико-рефлексивного анализа нами введено понятие философский импрессионизм, которое отражает феномен существования концептуальных схем фундаменталистского типа - аппроксимаций, отождествляющих какую-либо одну, ситуативно значимую модель исследуемого объекта с самим объектом, придавая ей абсолютный, всеобъемлющий характер. Такие концепции подобны мнимым "резонансным " структурам - фикциям, которые, тем не менее, имеют определенную познавательную ценность, внося свой вклад в создание совокупного образа молекулы вещества.
4. В рамках предлагаемой модельно-резонансной версии многомерности получили развитие некоторые парадигмальные представления, формирующие логико-методологические основания философской рациональности коммуникативного типа.
Важное место в концептуальном каркасе такой рациональности занимает обосновываемая с помощью "резонансного" гештальта идея "локальной надежности" в познании. Она репрезентирует своеобразную промежуточную "мезо"-форму между древнегреческим идеалом "epist eme" как твердого (надежного) знания и принципом фаллибилизма. В такой идейный контекст вписывается представление о конкурирующих концепциях как своеобразных "предельных структурах" многомерного объекта исследования, отражающих различные его стороны, которые проявляются в разных условиях. Соответствующие им онтологии обладают реальными референтами, в качестве которых выступают сущностные аспекты материального мира.
5. С позиций современной теоретической органической химии предпринято развернутое исследование типа "case study" некоторых физико-химических оснований синергетики, обнаруживающее определенные предпосылки для обстоятельной научной дискуссии в рамках концептуального диалога с И. Приго- жиным и его последователями. В частности, ставя под сомнение метафизические положения "Философии нестабильности", связанные с утверждениями классика метафорического плана: "... вещество в равновесном состоянии "слепо", а в сильно неравновесном "прозревает...", "какую из ветвей "изберет" система, решает система...", мы показываем, что направление любого процесса детерминируется внешними условиями, которые делают "жизнеспособными" вполне определенные структуры из спектра потенциально возможных для данной нелиней ной системы. При этом, неправомерно абсолютизировать роль каждого из этих двух факторов в отдельности - фактора внешних условий и фактора внутренних структурных потенций системы. "Движущей силой" химических превращений, а подобно им и других процессов самоорганизации, является феномен "резонанса" того и другого. Иными словами, имеют место взаимоотношения системы со средой скорее по типу адаптации, чем "выбора".
Теоретическая и практическая значимость работы. В диссертации представлен ретроспективный анализ истории химии, связанный с выявлением доминирующих в различные периоды ее развития типов рациональности, определяющих идеалы и нормы научности. На материале современной теоретической органической химии развиты представления о полимодельности научного познания, эксплицированы некоторые универсальные закономерности его структуры и динамики.
Предложена "резонансная" версия полимодельной дополнительности как парадигмального базиса рациональности коммуникативного типа и показана ее продуктивность в исследованиях "case study", связанных с анализом различных познавательных ситуаций и решением теоретико-познавательных проблем в философии и методологии науки.
Результаты работы могут найти применение в учебном процессе, в преподавании студентам и аспирантам высших учебных заведений нормативных курсов и спецкурсов по философии и методологии науки, теории познания, теории деятельности.
Апробация результатов диссертационного исследования. Диссертация обсуждена на заседании Сектора философских проблем междисциплинарных исследований Института философии РАН. Основные положения и результаты диссертационной работы докладывались в 2004 году на заседании Сектора философских проблем междисциплинарных исследований Института философии РАН в первых научно-практических чтениях, посвященных памяти Н.А. Носова на тему "Постнеклассическая картина мира: когнитивно-коммуникативные стратегии в пространстве полионтологической реальности" (Институт человека и Институт философии РАН, круглый стол "Синергетика в постнеклассической научной картине мира").
Материалы исследований докладывались на VI-XI ежегодных конференциях кафедры философии РАН (1992-1998).
Публикации. Результаты диссертации опубликованы в 21 научной работе, в том числе в 2-х монографиях.
Эпистемологические предпосылки и закономерности формирования типов рациональности в химии
Каковы же историко-эпистемологические предпосылки формирования образа научной химии, черты которого сохранились до настоящего времени? Где на шкале истории обозначена стартовая позиция генезиса соответствующих химических знаний, и кто положил начало химической науке: Р. Бойль (XVII в.), Л.А. Лавуазье (конец XVIII в.) или Д. Дальтон (начало XIX в.) [22, 77, 198]? По нашему мнению, химия как наука в современном понимании этого слова начала свой отсчет времени с тех пор, когда были заложены основы теоретического фундамента, суть которого заключалась в формировании понятийно-категориальной матрицы и в открытии общих операционально-значимых, структурирующих законов протекания химических процессов на основе атомно-молекулярных представлений. Именно этот фундамент позволял устанавливать причинно-следственные связи в химических явлениях, планировать эксперимент и предвосхищать с определенной долей вероятности результаты исследований.
Руководствуясь сформулированными выше сущностными признаками предмета современной химии, мы должны констатировать, что эпистемологические предпосылки для конвенционального узаконивания понятий атома, молекулы и химического элемента были созданы лишь к середине XIX века (съезд химиков, совершивший эту акцию, состоялся в 1860 г. в г. Карлсруэ). До открытия электрона (1897 г.), создания ядерной (планетарной) модели атома (Резерфорд, 1911) и первой теории химической связи (Льис-Коссель, 1917 г.) химики оставались на позициях механистически-корпускулярных представлений, оперируя понятиями атома и молекулы без понимания их природы (пространственного и электронного строения) и механизма реакций. Вместе с тем это не помешало открытию во второй половине XIX века ряда фундаментальных законов (теорий) и созданию понятийного аппарата, которые послужили основой для системной, теоретической химической науки в современном смысле. К ним, прежде всего, относятся: теория валентности (Э. Франкланд, А. Купер, А. Кекуле и др., 50-е годы XIX в.); теория химического строения (A.M. Бутлеров, 1861 г.); периодический закон химических элементов Д.И. Менделеева (1868 г.); представления о пространственном (объемном) строении молекул (Я. Вант-Гофф, Ле-Бель, 1874 г.); теория строения комплексных соединений (А. Вернер, 1893 г.).
Что же касается первых в историческом плане законов, описывающих химические превращения: закона кратных отношений и закона эквивалентности (Д. Дальтон, 1803 г.); закона постоянства состава (Пруст, конец XVIII в.); закона Авогадро (1811 г.) и некоторых других законов, - то они касались лишь количественных соотношений реагирующих веществ и некоторых характеристик сопутствующих физических явлений (прежде всего - энергетических параметров), закладывая первоосновы, по сути дела, не предмета химии в полном смысле этого понятия, а отдельного ее раздела, именуемого в настоящее время физической химией.
Тогда как следует оценивать в когнитивном аспекте исторический период развития преднаучной химии (XVII - первая половина XIX вв.), отмеченный трудами Р. Бойля, М. Ломоносова, Э. Шталя, А. Лавуазье и др. химиков, а также ему предшествовавший полуторатысячелетний опыт алхимии (златоделания), иатрохимии и ремесленнической химии?
Алхимия и сопутствующие ей химические изыскания практической направленности - это уникальное социокультурное явление, связанное с поиском гносеологическим субъектом рационального нерациональными методами. При этом цели, принципы и нормы исследований не подкреплялись адекватными средствами и методами. И все же стихийный поиск непрогнозируемым методом проб и ошибок приводил к определенным положительным результатам, методологическим обобщениям и трансляции рациональных знаний.
На "прахе" недостигнутых целей, нерешенных задач и нерационального опыта произрастали "цветы" новых эвристических идей, концепций и проектов. Такова общая, давно усвоенная научным сообществом на гносеологическом и онтологическом уровнях закономерность развития химической реальности: периоды накопления эмпирического материала завершаются качественными скачками, выражающимися в формировании эмпирических правил и теоретических положений. Новые же обобщения и выводы выдвигали на первый план новые проблемы и позволяли решать более сложные задачи эмпирического плана.
История химии демонстрирует каскад моделей метафизического и теоретического мышления. И даже опровергнутые гипотезы и теории оставляли свой след в базисе знаний, обозначая русло, в которое следовало направлять усилия нового поиска. С позиций модельно-резонансного подхода [44, 48] каждая из теорий (концепций) характеризуется определенными логическими пределами функционирования, ограниченным интервалом абстракции, и накопление фактов, не вписывающихся в этот интервал, приводит в конечном итоге не к фальсификации теории, как это следует из концепции К. Поппера, а к ее диалектическому отрицанию новой, более совершенной теорией (концепцией).
Весьма показательна в таком дискурсе судьба "короткоживущих" добутле-ровских теорий, сформировавшихся в истории органической химии: теории радикалов (Ж. Дюма, Я. Берцелиус, начало XIX в.) и унитарной теории типов (Ш. Жерар, середина XIX в.). Не выдержав "напора" эмпирических данных, эти, отнюдь не бесполезные для своего времени, модели теоретического мышления обнаружили свою ограниченность и уступили место фундаментальной теории строения A.M. Бутлерова. Характерно, однако, что и эта теория, а вместе с ней и перестройка оснований химической науки не родились внезапно, "с чистого листа", а явилась результатом фундаментального обобщения многолетнего экспериментального опыта и теоретических наработок различных химических школ.
В этой связи вряд ли можно согласиться с тезисом Т. Куна о несоизмеримости сменяемых друг друга теорий и вытекающим из него заключения о том, что новая теория отметает все старое и начинает создавать новые структуры знания с нуля. В процессе формирования новой концепции (схемы, модели) могут, естественно, отпадать устаревшие элементы и ложные положения, но эти естественные "приметы роста" не опровергают универсальный принцип преемственности.
И все же, как оценивать события, прерывающие монотонный эволюционный процесс накопления эмпирических данньк в химической сфере познания? Что это - качественные скачки, революции (по Куну) или последовательная смена типов химической рациональности (В .П. Визгин) [22]?
"Мезо"- форма как обобщенная модель синергетического типа суперпозиции множества "точек зрения"
Далеко идущие перспективы для современного процесса познания открывают новые принципы, сформировавшиеся за последние три десятилетия на основе наработок в области математики, лазерной технологии, голографии, кванто-во-релятивистской физики, в исследованиях мозга и социальной сферы [33]. Эти принципы были названы холономными, голографическими или голограмм-ными и являют собой фундаментальную альтернативу конвенциальному пониманию отношений целого и его частей. Уникальной моделью, демонстрирующей их сущность, являются записи, воспроизведение и комбинирование информации техническими средствами оптической голографии. Голографический метод основан на принципе интерференции (суперпозиции) световых паттернов. Особый интерес представляет полученная таким образом оптическая голограмма, которая имеет распределительную память — любая ее малая часть, объем которой позволяет вместить полную дифракционную картину, содержит информацию обо всем объекте в целом. Указанное свойство голограммы позволяет использовать ее в качестве концептуального средства, чрезвычайно полезного для понимания принципа целостности.
Голографические принципы лежат в основе холономных подходов к описанию спектра Сознания (К. Прибрам, К. Уилбер, С. Гроф), созданию новой гипотетической модели Вселенной (Д. Бом, К. Прибрам), развитию представлений об акустическом восприятии и созданию технологии холофонического звучания (X. Зукарелли) [33]. Суть спектральной концепции многомерности сознания К. Уилбера и С. Грофа заключается в том, что весь комплекс человеческого опыта в этой части невозможно описать с помощью какой-то одной психологической системы и что каждый из главных уровней эволюции сознания требует самостоятельной структуры объяснения. В теорию спектральной психологии Уилбера заложена модель сознания, интегрально сочетающая достижения ведущих западных психологических школ с принципами так называемой "вечной философии" (philosophia perennis), опирающейся на некоторые прозрения древних в понимании человеческой психологии. Уилбер применил свою модель не только для описания эволюции сознания индивидуума, но и человеческой истории.
Используя голографические представления, Д. Бом наряду с голографиче-ской моделью Вселенной предложил модель научного познания как коммуникативной деятельности [215]. В рамках этой модели научное исследование рассматривается в качестве целостного процесса, который не может быть расчленен на отдельные последовательно реализуемые акты наблюдения над объектом и акты коммуникации. Концепция Бома демонстрирует попытку обозначить "третий путь" между кумулятивистскими и антикумулятивистскими моделями роста научного знания. Она является примером поиска новых стратегий согласования различных экспериментальных контекстов современной физики, созданных и открытых ею двух альтернативных миров, которые до сих пор считались лишь конфронтирующими . Эти миры часто представляются в образах методологических концепций Эйнштейна и Бора.
В концептуальное пространство синергетики, его идейный каркас вписывается и гештальт-подход Ф. Перлза, созданный в поисках "способа видения мира без предубеждения какой-либо идеи, но с пониманием предубежденности умозрительности перспективы, где мы не будем удовлетворяться принятием абстракции в качестве целостной картины мира.." [135, с. 55].
Ключевым понятием такого несуществующего до сих пор "органона", согласно Ф. Перлзу, является заимствованное из гештальт-психологии представление о неделимом феномене - сущности, которая есть и которая исчезает, когда целое разрушается на компоненты. Не вдаваясь в детали, целесообразно рассмотреть в самом общем виде специфику самого гештальт-подхода, представляющего безусловный интерес в контексте обсуждаемой проблемы многомерности в философском познании. В частности, обращает на себя внимание тот факт, что гештальт, как неделимый феномен, дифференцируется на фигуру и фон [135, с. 58]. В каждом отдельном случае "обозначение" создается путем связывания фигуры переднего плана с фоном, по отношению к которому фигура появляется. Фон часто называют контекстом, связью или ситуацией. Иными словами, изучаемый объект и условия, ситуация его изучения рассматриваются в составе единого неделимого "гештальта". Согласно гештальт-представлениям, описывать "поведение" объекта исследования в отрыве от условий наблюдения, абстрагируя, таким образом, его из ситуации равносильно отрыву утверждения от контекста, которое легко ведет к фальсификации. Используя терминологию химической теории резонанса, представленной нами в первой главе, суть гештальт-подхода можно интерпретировать следующим образом. Фигура входит в резонанс с фоном. В зависимости от фона работает соответствующий ему гештальт. Поэтому изменение фона (условий, ситуации) ведет к изменению рабочего гештальта, обеспечивая его так называемое "переключение". В настоящее время предпринимаются попытки создания своеобразной теории единства человека и природы — хомонатурологии [29]. Новый стиль научного мышления, основанный на идеях нелинейности и глобального эволюционизма, а также общности закономерностей самоорганизации мира природы, человека и социума развивает синергетика [39, 140]. Она не только оправдывает разнообразие научных направлений, теорий, моделей и подходов, но и нацеливает на поиск логической возможности их интеграции, "срединного осознавания" в рамках одного и того же многомерного концептуального пространства, или, иными словами, предполагает нахождение некоего "третьего" - срединного пути между крайностями [10]. Такая позиция синергетики и позволяет классифицировать ее как междисциплинарное направление. Этот термин, предложенный Г. Хакеном, происходит от греческого "синергейя", что в переводе означает содействие, сотрудничество. Известный современный философ Ян Хакинг, отмечая общую тенденцию развития науки эпохи постмодерна, констатирует, что "начиная с 1840 г. каждый год только в каждодневной физической практике используется больше (несовместимых) моделей явлений, чем их использовалось в предыдущем году" [197]. В рамках организации междисциплинарных контактов синергетика демонстрирует взаимодействие естественнонаучного и социогуманитарного знания, их креативную коммуникацию.
Классические парадигмы западноевропейского философского мышления: позитивные интенции и бифуркации импрессионизма
Весьма показательно, что палитра человеческих проблем, решаемых Гегелем, очень широка. Здесь мы находим актуальные идеи и гражданского общества, и правового государства, и свободы печати, и генезиса объективного (абсолютного) духа, проявляющегося в социальном пространстве. Под абсолютным духом подразумевается божественно-духовное начало природы и человека, высшие сферы самопознания духа - искусство, религия, философия. Как и положено, на вершине иерархической пирамиды форм мышления (и познания) - сфера духовного, трансцендентального. Все это (в полном соответствии с современными представлениями) дает основания определить философскую систему Гегеля как многомерную, антропоцентристскую, социально направленную и лишь с определенной степенью условности вписывающуюся в интервалы абстракции традиционного абсолютного или объективного идеализма [67, 68].
В структуре гегелевской системы объективный дух объединяет в себе идеи и принципы объективизации права, морали и нравственности, то есть приоритет разума неразрывно связан с самопознанием и нравственностью, вырастающей до масштабов "всеобщей разумной воли" - синонима "вселенского духа". Именно эта составляющая сущности разума в периоды социальных потрясений или им предшествующие зачастую "выносилась за скобки", в результате чего рождались запредельные концепции и парадигмы, редуцирующие разум до параметров научно-технического творчества, противопоставляющие когнитивные достижения и экзистенциальные потребности человека и, наконец, допускающие полное выведение из-под контроля разума человека подсознания, чувств, воли, страстей и других свойств его характера. При этом игнорировался тот факт, что всякое деяние или движение души индивидуума является результатом интегрирующей функции разума, а любое отдельно взятое качество ментальности или характера оказывает, в свою очередь, влияние на весь его биопсихосоциальный геном как целостную систему.
Человеческий разум объективно ограничен, но лишенный нравственного критерия, он способен превращаться в свою полную противоположность - безумие как продукт социальной и идеологической патологии. Особенно мощные деструктивные интенции обозначились в индустриальную и постиндустриальную эпоху, когда растущая демографическая напряженность и биосоциальная обусловленность наращивания темпов роста производства породили новые деструктивные процессы глобального масштаба, вступающие в глубокие противоречия с идеалами парадигмы cogito. Оголтелое "покорение" природы и варварское использование ее ресурсов, освящение массового убийства людей для достижения "благородных целей", террор во имя свободы и равенства - вот закономерный результат гипертрофированной роли государства, материализации идей о "превосходстве воли над интеллектом" и "воли к власти", идеологического и националистического эгоизма отдельных вождей, социальных групп и партий.
По мнению же ряда философов и социологов (Шпенглера, Юнгера, Орте-ги-и-Гассета и др.) первопричина губительных тенденций сокрыта именно в абсолютизации разума, "засилии" позитивизма и техническом прогрессе, который истощает ресурсы планеты, "обездушивает и нивелирует человека" [177, 200]. Правда, уже в то время складывалось понимание того, что виновен во всех бедах не скальпель, а хирург, не по назначению его использовавший (Ясперс, Хайдег-гер).
Многие же представители гуманитарно-антропологического направления западной философии не обращались к анализу социальных процессов и видели основной источник кризиса в постулатах классической философии [14, 21, 63]. Именно на рационалистическую философию возлагается ими ответственность за ограниченность научных парадигм, в частности, механистический взгляд на мир. Однако в этом случае мы видим, что причина и следствие меняются местами. Отражение не может быть в полной мере ответственно за пороки соответствующего реального процесса (явления), имеющего глубокие социальные корни, хотя и способно по законам обратной связи содействовать их искоренению.
В действительности ограниченность знаний об окружающем мире, социуме и человеке создавала предпосылки для кризиса философской мысли, рефлексирующей на объективных предметно-сущностных основаниях, социальном и духовном опыте. Непонимание этой объективной закономерности проявилось в чисто импрессионистской манере в философском учении Ортеги-и-Гассета, работы которого пронизаны констатацией кризиса общественного сознания и всей европейской жизни [63]. Философ направил критику против самого принципа создания мыслительных моделей рационалистической философии, неправомерно редуцируя ее до одной из ее составляющих, именуемой автором "чистым разумом".
Как известно, одним из основополагающих тезисов рационалистической философии был тезис Декарта о соответствии между "порядком вещей" и "порядком идей". То есть "порядок" связей в объективном мире и "порядок" связей в сознании однотипны, аналогичны, и, хотя созданные сознанием модели не охватывают всей сложности объективной действительности, человек, познавая внешний мир, познает и деятельность своего сознания. И, наоборот, постигая связи последнего, он тем самым познает и связи объективного мира.
Ортега возражает против этого тезиса, так как считает, что, признавая самостоятельную ценность "порядка идей", то есть моделей, созданных "чистым разумом", мы создаем возможность отрыва сознания от реальности. Таким образом, по мнению Ортеги, идеализм классической философии, завоевывая "реальность субъективности", лишал человека реального внешнего мира, погружая его в острые и болезненные ощущения распада своих связей с этим миром. Однако при внимательном рассмотрении можно увидеть, что философ абсолютизирует философскую рефлексию, оторванную от породивших ее оснований. По сути в такой концепции находят выражение не идеи "cogito", представленные выше, а сущность и методология экзистенциальной философии. О преференциях концепции "cogito" достаточно красноречиво свидетельствует тезис Канта о том, что субъект не просто познает окружающий мир, а, проявляя творческую активность, вступает с ним во взаимодействие и тем самым наделяет его собственным бытием.
В доминирующей в первой половине ХХ-го века в Европе "философии заката" [200] мысль о научно-техническом прогрессе неизменно сопровождалось чувством неминуемой катастрофы. И были для этого веские объективные причины отнюдь не философского плана - сначала бессмысленная мировая война, которой не хотел ни один из участвующих в ней народов, затем глобальный экономический кризис, сталинско-гитлеровская пандемия насилия, лжи и страха, нависшая угроза апокалипсиса второй мировой войны. И лишь немногим в такой атмосфере удавалось сохранить веру в будущее человечества (Э. Мунье, Ж. Рожен, Н. Бердяев).
Метод "проб и ошибок" постпозитивизма в контексте плюрализма и многомерности
Эпистемология в его понимании должна базироваться на множестве стандартов рассуждения в различных сферах научной деятельности, приобретая, таким образом, полифундаментальный, компаративный характер. Мысль о том, что научная рациональность является функцией целого ряда факторов (социальных, политических, психологических) вела философа к необходимости создания концепции человеческого понимания, по сути дела - разработки целой программы философской антропологии, хотя этим планам не суждено было сбыться. Тулми-ну казалось, что он нашел способ, благодаря которому можно обойти «коралловые рифы» абсолютизма и релятивизма. Для этого, по его мнению, требовалось указать «рациональной оценке и критицизму» точное место в социально-исторической матрице человеческого понимания. Однако подобный замысел не мог быть осуществлен при отсутствии представлений о механизме действия принципа дополнительности как парадигмального базиса многомерного мышления.
Заслуживает также внимания еще одна взаимоисключающая, на первый взгляд, пара концепций (именно так они трактуются в философской литературе [121]), К. Поппера- о перманентом развитии процесса накопления научного знания - и Т. Куна - о революционном, скачкообразном его характере. Нами эти концепции рассматриваются как взаимодополняющие модели мышления, отношение к которым определяется "точкой отсчета", исходными предпосылками в рассмотрении вопроса и смыслообразующим интервалом исследования.
Нельзя при этом не отметить, что для научного сообщества задолго до появления концепции Куна было ясно на гносеологическом и онтологическом уровнях, что рост научного знания представляет собой перманентный процесс накопления эмпирического базиса, который порождает большие и маленькие качественные, революционные скачки, формирующие новые теории, поглощающие, а зачастую и опровергающие старые концепции. В свою очередь новый, более высокий уровень теоретических наработок порождает новые проблемы и создает предпосылки для решения более сложных задач эмпирического плана.
Генетически обусловленная, взаимообогащающая связь эмпирической и теоретической форм мышления - неотъемлемая черта деятельностной концепции человека, уходящей в глубь веков. Известно, например, что классический эмпирик Фр. Бэкон, утверждая принципы индуктивного мышления, предлагал восходить от частностей и малых аксиом к самым общим аксиомам (читай - теоретическим обобщениям). А приверженец дедуктивного типа творческого мышления - Г. Галилей, был прекрасным эмпириком. Поэтому разграничительные линии в истории развития знания, определяющие периоды эмпиризма и теоретизма [120], весьма условны, размыты, и усилия философов, направленные на абсолютизацию одной из сторон целостного процесса, мягко говоря, неправомочны.
Весьма показательна в этом плане история химии [22, 41, 58] (см. главу 1), тысячелетний период развития которой, именуемый алхимическим, представляет собой образец слепого эмпирического поиска, осуществляемого непредсказуемым по своим результатам методом проб и ошибок. Однако даже этот стихийный социокультурный феномен сопровождался некоторыми теоретико-методологическими обобщениями опытных данных и рациональными выводами.
Позволим себе еще раз подчеркнуть, что сформулированные во второй половине XIX в. и в начале XX в. теоретические операционально значимые законы протекания химических процессов и соответствующий понятийный аппарат позволяли устанавливать причинно-следственные связи в химических явлениях и, обладая прогностической функцией, сделали возможным планируемый эксперимент с ожидаемым результатом.
Диалектика роста базиса химических знаний такова, что каждая из теорий характеризовалась определенным логическим интервалом функционирования, и накопление фактов, не вписывающихся в этот интервал, приводило, в конечном итоге, к ее отрицанию новой, более совершенной теорией. Именно этот этап, особенно если это касалось смены фундаментальных, эпохальных парадигм, приобретал характер кризиса в силу того, что, как правило, он оказывался связанным с ломкой устоявшихся стереотипов научного мышления, морально-психологических и социально-экономических установок.
В этой связи весьма неубедительным выглядит принцип фальсификации теории по Попперу [140], нацеленный на поиск сущностных признаков теории за пределами ее действия. Парадоксальность этой концепции демонстрирует, например, то обстоятельство, что отказывая в истинности теории самолетостроения, сам автор не колеблясь отправлялся в трансатлантический перелет. Любопытно при этом отметить, что принцип фальсификационизма не сработал бы даже в случае крушения самолета - причины случившегося были бы сокрыты в эмпирическом опыте. Поппер вслед за Юмом убеждает нас, что какие-либо критерии истины отсутствуют , но в то же время (как это ни парадоксально) декларирует способность исследователя доказать ложность теории. Но ведь идентификация любой из оппозиций в дихотомии "истина - ложь" возможна лишь на фоне ее антипода ("зеркального отражения").
В процессе формирования нового знания, естественно, могут отпадать устаревшие части целого и ложные концепции типа птоломеевской мировоззренческой установки, но эти факты не опровергают универсальный принцип преемственности в развитии как эмпирического базиса, так и теоретического знания.
Как видно, в философских моделях, рождающихся в недрах мышления, традиционно называемого позитивистским, обнаруживаются явно непозитивные идеи, теории и конструкты, вплоть до своеобразного "кубизма" по Фейера-бенду, выражающегося в том, что элементы распадающегося здравого смысла вновь синтезируются в причудливых, иррациональных формах. В других же случаях обнаруживается неопределенность смысловой нагрузки позитивизма как философской категории. Обратимся, например, к публикации [211], касающейся философского анализа научного объяснения. Выделенная здесь среди прочих ги-потетико-индуктивная концепция, основанная на правилах формальной логики, и есть, по мнению автора, проявлением логического позитивизма. Что это - использование традиционного понятийного аппарата или отбрасывание упомянутой концепции как ошибочной или малопригодной? Ведь, по сути, эта концепция представляет собой не более, чем модель, описывающую реальный мыслительный процесс научного объяснения с определенной степенью абстракции.
Несомненно, она несамодостаточна, ограничена и вполне закономерным выглядит поглощение ее более полной моделью - концепцией "научного реализма". Уже в силу этого поглощения последняя не лишается своего усматриваемого ранее позитивистского начала, хотя содержание ее значительно расширено. Однако и эта модель не представляется исчерпывающей и содержит в себе некоторые скрытые переменные, в частности, как отмечает автор, "темную" реальность психологической компоненты. Очевидно, что неотъемлемой чертой "научного реализма", как и всего процесса познания, является "научный релятивизм", который хорошо отражается предлагаемой нами модельно-резонансной концепцией.
