Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Основные этапы этнической истории Ингерманландии
1.1. Этническая история Ингерманландии до XVIII в 25
1.2. Формирование русского населения Ингерманландии в XVIII - начале XX в 44
Глава 2 . Хозяйство русского населения Ингерманландии
2.1. Сельское хозяйство 65
2.2. Промыслы 91
Глава 3 STRONG . Материальная культура русского населения Ингерманландии
STRONG 3.1. Структура поселений 126
3.2. Жилище 129
3.3. Традиционная одежда 138
3.4. Пища 145
Глава 4. STRONG Духовная культура русского населения Ингерманландии
STRONG 4.1. Календарная обрядность 150
4.2. Родильная обрядность 163
4.3. Свадебная обрядность 166
4.4. Похоронно-погребальная и поминальная 187
обрядность
4.5. Традиционные верования 191
Заключение 199
Список использованных источников и литературы 203
Список сокращений 220
Приложения 221
- Формирование русского населения Ингерманландии в XVIII - начале XX в
- Сельское хозяйство
- Традиционная одежда
- Свадебная обрядность
Введение к работе
Исследование посвящено истории и культуре русских, проживающих на территории Ингерманландии (Ижорской земли, Ингрии) - историко-культурного региона, расположенного в западной части современной Ленинградской области, и занимающего земли от р. Нарвы на западе до р. Лавы на востоке. Северная граница региона проходит по р. Сестре, южная же не имеет четких географических ориентиров и соответствует границе между Россией и Швецией, установленной по Столбовскому миру 1617 г. В 1803 -1926 гг. земли Ингерманландии находились в составе 5 уездов Санкт-Петербургской (Петроградской, Ленинградской) губернии: Петербургского (Петроградского), Петергофского, Царскосельского (Детскосельского), Шлиссельбургского и Ямбургского. В настоящее время это территории Кингисеппского, Волосовского, Гатчинского, Ломоносовского, Тосненского, Всеволожского и западная часть Кировского районов Ленинградской области.
Русские, в отличие от прибалтийско-финских этнических общностей води и ижоры, не являлись автохтонным населением края. История формирования русских Ингерманландии начинается с проникновения славян в Приневье и последующего освоения этих районов Новгородским государством. Русская этническая культура развивались на территории Ингерманландии в тесном контакте и взаимодействии с культурой прибалтийско-финского населения - води, ижоры, ингерманландских финнов.
В последние 300 лет русские, основу которых составили переселенцы XVIII - первой половины XIX вв., становятся самой многочисленной группой в рассматриваемом регионе.
Цель данной работы - исследовать основные этапы этнической истории русских Ингерманландии и определить место русских в системе межэтнических кросскультурных связей в Ингерманландии, монографически описать особенности формирования и этнической культуры русских Ингерманландии.
В связи с поставленной целью в работе предполагается решить следующие задачи:
Реконструировать основные этапы этнической истории русских региона до XVIII в. и выявить роль славяно-финских (русско-финских) контактов в формировании этнокультурного облика населения Ингерман л андии.
Изучить историю массового заселения края русскими с XVIII в. (после окончательного вхождения Ингерманландии в состав России): установить направление миграций и происхождение основных групп переселенцев, особенности расселения новых жителей края, взаимодействие русских и представителей финноязычных общностей края.
Дать характеристику хозяйственных занятий русского населения Ингерманландии, определить их этническую специфику и место в экономике региона.
Описать основные компоненты материальной культуры русского населения Ингерманландии (поселения, жилище, одежда, пища). Выявить соотношение в ней русских и прибалтийско-финских компонентов, наличие региональных и общерусских традиций.
Определить особенности духовной культуры русских (календарная обрядность, обрядность жизненного цикла, традиционные верования), выявить ее региональные особенности.
Решение этих задач позволит выявить соотношение специфических и общерусских черт в культуре русского населения Ингерманландии и, соответственно, установить, статус этой группы в составе русского этноса.
Хронологические рамки исследования охватывают период с начала XVIII в. до первой трети XX в.
С начала XVIII столетия началось массовое заселение русскими крестьянами из внутренних областей России отвоеванной у Швеции Ингерманландии. Этот процесс привел в результате к изменению этнической карты региона: уже в XIX в. прибалтийско-финское население края оказалось меньшинством. Первая треть XX в. - это время проведения переписей 1920 и 1926 гг., зафиксировавших этническую ситуацию в регионе до начала таких политических акций, как коллективизация, промышленное строительство, депортация прибалтийско-финского населения, организованных межрегиональных миграций, в очередной раз изменивших соотношение этнических общностей Ингерманландии и состав русского населения края за счет новых мигрантов.
Изучение истории формирования локальных групп русских, особенностей их культуры, их места в структуре современного русского этноса в настоящее время является одним из наиболее актуальных направлений отечественной этнографии. По справедливому замечанию известной исследовательницы этнографии русских Т.А. Бернштам, «проблема локальных групп была и остается одной из постоянных и важнейших целей исследования ряда гуманитарных и общественных дисциплин отечественной науки».
На сегодняшний день в пределах Европейской России наиболее подробно исследовались локальные группы Русского Севера. Еще на рубеже 1970-80-х гг. были изданы монографии Т.А. Бернштам. посвященные поморам.2 Заонежане - локальная группа, проживающая на северном побережье Онежского озера - рассматривались в трудах К.К. Логинова.3 В 2002 г. появилась монография Т.И. Дроновой об обрядовой культуре старообрядческого населения средней Печоры - так называемых, усть-цилемах.4 Локальным группам был посвящен и один из издаваемых МАЭ РАН сборников «Русский Север» (под общей редакцией Т.А. Бернштам), значительную часть которого составили публикации об особенностях культуры населения Двинско-Важского региона (статьи Т.А. Бернштам, Т.Н. Щепанской, Н.Е. Мазаловой).5
Локальные группы русских соседнего региона - Северо-Запада (в пределах Ленинградской, Псковской, Новгородской областей) практически не становились объектом изучения. Исследования, как правило рассматривают культуру русских в масштабах области (или губернии), не учитывая меньшие по территории распространения группы. Едва ли не единственным исключением стали публикации СБ. Егорова об озерянах -группе русских в восточной части Ленинградской области.
В то же время изучение истории Ингерманландии - одного из субрегионов Северо-Запада России - имеет давнюю историю. Значительное число работ рассматривают период VI - XIII вв. Важным для освещения этнокультурной истории края представляется решение проблемы о характере взаимодействия славянского и финно-угорского населения, роль последнего в формировании русского этноса. Еще классик отечественной исторической науки СМ. Соловьев, исследуя формирование русского народа, пришел к выводу о мирном обрусении финно-угорского населения северной части Восточной Европы. Этот тезис признавался впоследствии В.О. Ключевским и СФ. Платоновым.10 Благодаря их трудам достаточно распространенным стало мнение об отсталости и примитивности местных племен, о легкости с которой проходила ассимиляция автохтонного населения «более культурными пришельцами». Следует отметить, что в научной литературе высказывалась и противоположная точка зрения о вытеснении финно-угров с первоначальных мест обитания, вызвавшее их переселение в северные районы и лишь частичную ассимиляцию."
К сожалению, историки, писавшие в XIX - начале XX вв. на тему взаимодействия славян и финно-угров, сводили проблему к поглощению одной этнической группы другой, их интересовала лишь одна ее сторона, а именно «влияние финнов на пришлую Русь». Основным недостатком концепций этого периода можно считать ограниченный круг источников. По преимуществу, это были письменные источники, данные лингвистики, фольклора, реже этнографии, археологический же материал авторами оставлялся почти без внимания.
Противоположные точки зрения на характер славяно-финно-угорских контактов просуществовали в отечественной историографии до 1920-30-х гг. Своеобразным рубежом в изучении этой проблемы явилась дискуссия, вызванная статьей Д.К. Зеленина «Принимали ли финны участие в образовании великорусской народности?».12 В ней автор полемизировал с М.Н. Покровским, расценивавшим русский народ как сплав разноплеменных элементов, где почти 80% приходилось на финский субстрат. Д.К. Зеленин, признавая смешанное происхождение «великорусской народности», полностью отрицал участие в ее формировании финно-угорского элемента, отсутствие контактов славянского и финно-угорского населения он объяснял характером колонизации северных территорий, при которой племена не ассимилировались, а вытеснялись. Положения, изложенные Д.К. Зелениным вызвали резкую критику со стороны СП. Толстова14 и М.Т. Маркелова.15 Важнейшим итогом дискуссии, по существу, стало признание значимости археологических материалов, практически не использовавшихся до сих пор в историко-этнографических исследованиях.
В 1930-50-ее гг. проблема межэтнических контактов на Северо-Западе России практически не исследовалась в отечественной научной литературе, основное внимание уделялось изучению политическим и социально-экономическим аспектам жизни Древнерусского государства и его отношениям с соседними, в том числе и финно-угорскими, народами.16
С 1950-х гг. началось интенсивное изучение этногенеза славян, формирования восточнославянских племен и древнерусской народности. Особенностью этого этапа в изучении проблемы стала ее локализация, позволившая более детально рассмотреть вопросы, связанные со славянофинно-угорским взаимодействием (например, монографии Е.И. Горюновой, А.Л. Монгайта, Л.А. Голубевой, СИ. Кочкуркиной).17
Особо следует отметить работы археологов В.В. Седова, посвященные 1 Я выделению финно-угорского субстрата в древнерусской культуре, и новейшие исследования Е.А. Рябинина, анализирующие этнические процессы и этнокультурную ситуацию в пограничных районах проживания славянского и финно-угорского населения (в том числе непосредственно в Ингерманландии).19 Эти авторы на основе привлечения большого фактического материала реконструируют этнические миграции, происходившие в Новгородской земле, рассматривают взаимопроникновение этнических культур, показывают культурное своеобразие древнего населения Северо-Запада России и его отдельных групп (например, обитателей Водской земли). В последние годы появились и работы, затрагивающие частные вопросы славяно-финских контактов, например, монографии Н.В.
Хвощинской, детально обследовавшей один из могильников на территории Псковской области, А.Е. Мусина о локальных особенностях распространения христианства в Новгородских владениях.20
Появлению таких исследований предшествовало накопление археологических материалов. На территории летописной Водской земли, раскопки были начаты в 1870-х гг. Л.К. Ивановским. Материалы его многолетней работы, в ходе которой были раскопаны 5877 курганно-жальничных погребений (в основном на Ижорской возвышенности), были введены в научный оборот А.А. Спициным. На рубеже XIX - XX вв. археологическое обследование территории Ижорской возвышенности и примыкавшей к ней территории Северо-восточного Причудья продолжили Н.К. Рерих,22 А.Э. Мальмгрен23 и др.
С конца XIX в. и вплоть до 1970-х гг. разными исследователями проводился анализ накопленного материала. К этому источнику обращались Х.А. и А.Х. Моора,24 В.И. Равдоникас,25 В.В. Седов,26 И.П. Шаскольский.27
С 1970-х гг. начался новый этап работ, заключающийся в целенаправленном изучении памятников Ижорской возвышенности и Восточного Приладожья. Результатом археологических экспедиций стало появление целого ряда работ, обобщавших накопленный ранее материал с привлечением абсолютно новых данных. Среди исследователей наряду с уже упоминавшимся Е.А. Рябининым следует отметить труды А.Н.
Кирпичникова, О.В. Овсянникова.
В меньшей степени оказались освещены проблемы, связанные с расселением этнических групп на территории северо-запада России в XV -XVIII вв. Основным источником изучения этнической истории XVI в. являются Новгородские писцовые книги. Историки, использовавшие их в своих исследованиях, изучали, прежде всего, экономическое развитие региона, как правило, игнорируя этнодемографическую составляющую.29 Для исследователя-этнографа особый интерес представляют недавно изданные работы А.Г. Новожилова, А.Г. Семенцова, рассматривающие вопросы структуры и динамики расселения на территории Ингерманландии с зо учетом его этнического состава.
В большинстве исследований по истории Ингерманландии XVII XVIII вв. этнические и этнокультурные аспекты также оказывались за рамками интересов ученых. Работы в основном посвящены политическим событиям, происходившим на этой территории и истории крестьянства Ингерманландии, и оставляют за рамками исследований этнический аспект. Исключением стали статьи А.И. Андреева, С.С. Гадзяцкого, И.П. Шаскольского, изучавших этнический состав региона в XVII в. на основе шведских статистических документов. Лишь в последнее десятилетие на страницах журнала «Этнографическое обозрение» появились статьи Н.В. Шлыгиной, непосредственно анализирующие этнические процессы в регионе (в частности, отношениям между православным и лютеранским населением).
Население Ингерманландии XVIII столетия отчасти описывалось уже в сочинениях того времени - описаниях Санкт-Петербурга и его окрестностей. Однако авторы, писавшие о строительстве новой столице, о состоянии почв, воздуха, флоры и фауны, лишь вскользь касались местного финского населения и его отличий по культуре и языку от русских, и уж тем более они не обращали внимания на местный старожильческий славянский компонент.
К изучению Ингерманландии обратилось созданное в 1765 г. Вольное Экономическое Общество, в серии Трудов которого был опубликован ряд статей, описывающих особенности хозяйства населения региона.
В начале XIX в. появились труды историко-краеведческого характера, посвященные различным достопримечательностям окрестностей Санкт-Петербурга, прежде всего, пригородным царским резиденциям и паркам, реже селениям мастеровых. Наибольший интерес для настоящего исследования представляют «Описания Петергофа» А. Гейрота, «История Села Царского» Яковкина,35 «Охтенские адмиралтейские селения. Историческое описание» Б. Мансурова и «Колпино. Селение ижорских адмиралтейских заводов».37 Авторы данных работ, конечно, не ставили перед собой задачу создания всесторонней исторической картины этих населенных мест, их целью, скорее, было «путеводительное» описание. Но в то же время в этих трудах содержится не мало ценных сведений о русском населении, которое участвовало в строительстве тех или иных объектов в окрестностях Петербурга.
Во второй половине XVIII в. появились и собственно этнографические описания населения Ингерманландии, когда в результате ряда экспедиций были собраны сведения о населении страны. В первом томе труда И.Г. Георги «Описание обитающих в Российском государстве народов...», (издавай в 1776 - 1780 гг.) приведено описание ижоры и финнов. 1789 -1789 гг. датирован труд Ф.О. Туманского «Опыт повествования о деяниях, положении, состоянии и разделении С.-Петербургской губернии»,39 который до сегодняшнего времени остался неопубликованным в полном объеме. Ф.О. Туманский поставил перед собой задачу создать полное описание губернии историко-статистического характера. Книга начинается историческим очерком, далее по каждому уезду рассмотрены особенности ведения сельского хозяйства, перечислены места нахождения мельниц, ярмарок, церквей и т.п. Несмотря на обширный объем материалов по ижоре, води, ямам, соседствовавшее с ними русское население оставлено автором без внимания.
Вторая треть XIX в. ознаменовалась «открытием» ингерманландских финнов как этнической общности, совершенным академиком A.M. Шегреном. Впервые A.M. Шегрен побывал в Ингерманландии в 1816 г., после переезда в Петербург он неоднократно бывал в ингерманландских деревнях, в 1823 г. совершил путешествие вокруг Ладожского озера, а в 1824 - 1829 гг. - по северу Европейской России. Итогом сбора материалов по ингерманландским финнам и соседним финно-угорским народам стала публикация в 1833 г. его работы «Uber die fmnische Bevolkerung des St.-Petersburgischen Gouvernements...».40 Однако внимание исследователя уделялось только финноязычным народам, без учета их русского окружения.
Эта монография осталась не переведенной в полном объеме на русский язык. В 1840-е гг. были напечатаны статьи Д. Языкова «О финских жителях Санкт-Петербургской губернии»41 и В. Пассека «Обычаи и поверья финнов»,42 - по сути переводы отрывков из книги A.M. Шегрена - также не содержали сведений о русских крестьянах региона.
В 1850-х гг. появилась серия статистических очерков, посвященных финноязычным народностям Ингерманландии, написанных академиком П.И. Кеппеном.43 Несмотря на то, что Кеппен, также как остальные исследователи не затрагивал русское население региона, его труды представляют большую ценность, так как дают полное представление о расселении народов Ингерманландии в середине XIX в.
Во второй половине XIX в. лишь незначительные по объему тексты содержали материал о русском населении Ингерманландии. Таковы, например, описание прибрежных деревень на Ладоге в книге А.П. Андреева «Ладожское озеро» или газетная заметка Н. Шишова, о праздновании Иванова дня у русского и финского населения Царскосельского уезда.
В то же время этнографическое изучение финноязычных народов Ингерманландии интенсивно развивалось в Финляндии. Создатель «Калевалы» Э. Ленрот, во время своего путешествия 1844 г. познакомился с народной поэзией, в основном водскими песнями, жителей региона. Сбор фольклора финнов, ижор, води продолжали финские фольклористы Д. Эуропеус, X. Рейнхольм, А. Алквист, Ф.А. Саксбек, Т. Талквист, А. Тернероос. В России новый этап в изучении Ингерманландии пришелся на 1920-е гг. и был связан с деятельностью таких организаций, как Комиссия по изучению племенного состава СССР и сопредельных стран (КИПС) и Ленинградского общества изучения финно-угорских народностей (ЛОИКФУН). К сожалению, ученые опять ориентировались на изучение финноязычных народов. Многочисленное русское население не находило отражения в их исследованиях (за исключением упоминаний о воздействии русской культуры на прибалтийско-финскую). В изданной в серии «Труды КИПС» Д.А. Золотаревым книге «Этнический состав населения Северо-Западной области и Карельской АССР»,49 была приведена этнографическая карта Ленинградской области, на которой, в отличие от карты П.И. Кеппена, было выделено русское население края.
Этнографическое изучение Ингерманландии в 1920-е гг. было тесно связано с краеведческим движением, предполагавшим комплексное исследование региона. Центральным печатным органом краеведческих организаций в это время был журнал «Краеведение», на страницах которого были поставлены вопросы о необходимости изучения близких народов и территорий,50 разработке новых программ для изучения народной культуры. В течение нескольких лет на страницах журнала появлялись статьи по различной проблематике, связанной с населением Ленинградской области и, в частности, ее западных районов.51
К сожалению, запланированная работа не была проведена, задачи, поставленные Д.А. Золотаревым и другими исследователями, не были выполнены. После этнографических совещаний 1929 и 1932 гг., на которых основным объектом исследования были признаны народы, находящиеся на доклассовой стадии социально-экономического развития (например, народы Сибири), этнографическое краеведение практически перестало существовать, его заменило изучение революционного движения на местах и, так называемое, производственное краеведение. С 1930-х гг. государственная политика по отношению к финноязычным народам СССР, привела к полному прекращению исследований посвященных населению Ингерманландии.
Всё же отечественными и финляндскими этнографами и фольклористами в ходе полевых работ были собраны разнообразные материалы, характеризующие культуру финноязычного населения Ингерманландии на период второй половины XIX - первой трети XX века. Эти материалы представляют ценность и для настоящего исследования, так как позволяют провести сопоставления между культурой русских и прибалтийско-финских жителей края, выявить результаты взаимодействия этнических общностей региона.
В 1960-е гг. упоминания о населении Ингерманландии вновь стали появляться на страницах отечественной научной литературы: статья «Водь, ижора и финны Ленинградской области» в многотомном издании «Народы мира», работа З.М. Дубровиной «Из истории финского населения Ленинградской области».53 Как и прежде, при перечислении народов, проживающих на территории западной части Ленинградской области, не находится места русскому населению. Даже в историко-этнографическом атласе «Русские» (1967 г.),54 целью которого было комплексное изучение всех групп русского населения, Ингерманландия оказалась белым пятном в буквальном смысле этого слова.
Однако уже в 1965 г. в статье Н.В. Шлыгиной, посвященной этническим процессам, происходившим в среде ижоры и води на рубеже XIX - XX вв., рассматривалось культурное воздействие на эти этнические общности местного русского населения.55
С середины 1980-х гг. в научной среде и в обществе вновь наблюдается усиление интереса к проблемам малочисленных этнических групп Ленинградской области (в их числе статьи О.И. Коньковой об ижоре и води56, А.Ю. Заднепровской - об ингерманландских финнах , М.Л. Засецкой - об го эстонцах Северо-Запада России ), но при этом сохраняется почти полное игнорирование русского населения региона. Так, в монографическом труде «Русские»,59 подводящем итог под двухвековым изучением этнографии русского народа, нет ни одного упоминания о группе русских Ингерманландии, а в приведенном библиографическом списке ни одной работы на эту тему. В сборнике «Мы живем на одной земле», в популярной форме описывавшем население Ленинградской области, очерк «Русские» был основан по преимуществу на материалах, собранных в районах, расположенных восточнее Волхова, что вполне отражало состояние исследований русских Ингерманландии к началу 1990-х гг.60
Только в последние годы начали появляться научные работы, посвященные русскому населению Ингерманландии. В 1989 г. была опубликована статья Л.В. Выскочкова, посвященная историко-демографическим процессам на Северо-Западе России, автор которой, основываясь на материалах ревизий, опубликовал данные по численности всех этнических общностей С.-Петербургской, Новгородской и Псковской губерний. Целенаправленные полевые исследования русских Ингерманландии, ориентированные, прежде всего, на изучение традиционной материальной культуры, проводились с начала 1980-х гг. научным сотрудником МАЭ РАН Н.В. Ушаковым. В монографии и ряде опубликованных им статей жилище русских Ингерманландии рассматривается в сравнении с жилищем прибалтийско-финских народов Ленинградской области, а также жилищем русских сопредельных территорий. В 2004 г. была издана коллективная монография «Этнография Северо-Запада России. Южные окрестности Петербурга - Приладожье -Центральные районы Псковщины», одна из глав которой (автор - А.Ю. Чистяков) посвящена сопоставлению культуры русских и ингерманландских финнов в пределах Ижорской возвышенности.63
Подводя итог обзору опубликованных работ, посвященных различным аспектам истории и культуры Ингерманландии, можно сделать следующие выводы: во-первых, русское население никогда не являлось объектом специального изучения, во-вторых, исследования финноязычных групп региона в основном велось вне контекста окружавшего их русского населения.
Таким образом до сих пор остается неизвестным, выходцы из каких регионов селились в Ингерманландии с начала XVIII в., какую территорию занимали русские в различные периоды истории, наконец, как развивались культурные контакты с местными финноязычными этносами, а также с незначительным по численности старожильческим русским населением, проживавшим в регионе до XVIII в.
Недостаточная изученность населения Ингерманландии, и в первую очередь русских, проживавших в данном регионе, делает необходимым комплексный анализ различных видов источников.
Для изучения проблемы формирования русского населения Ингерманландии в XVIII в., были привлечены юридические документы. Во-первых, это именные указы императора Петра I и ингерманландского губернатора А.Д. Меншикова,64 на основании которых возможна реконструкция географии и структуры переселенческого движения в начале XVIII в. Во-вторых, это документы Ораниембаумского65 и Царскосельского66 дворцового правления, хранящиеся в Российском государственном историческом архиве. На основании дел дворцового правления планируется восстановить не только районы, из которых шла миграция населения в Петербургскую губернию, но и процессы адаптации переселенцев в новых условиях.
Для изучения русского населения Ингерманландии, его численного состава и распределения по территории региона наибольшее значение имеют статистические материалы: Военно-историческое описание Санкт-петербургской губернии 1851 г.,67 данные земской переписи 1881 - 1882 гг. и переписей 189768, 1920 и 1926 гг.69
Данные земской переписи 1881-1882 гг. легли в основу труда «Материалы по статистике народного хозяйства С.-Петербургской губернии», пять томов которого посвящены ингерманландским уездам губернии, а именно Петергофскому, Петербургскому, Шлиссельбургскому, Царскосельскому, Ямбургскому.70 Каждый том содержит сведения об этническом составе населения, приведенные в таблицах по распределению национальностей по волостям, а также сводные таблицы с указанием численности населения деревень и ряда хозяйственных показателей (размеры наделов, выращиваемые культуры, поголовье скота), кроме того авторы в сопроводительных текстах обязательно указывали на существовавшие различия в ведении хозяйства и организации поселений между группами населения. Несмотря на то, что составители включали в состав русских так же православных водь и ижору, подчеркивая почти полную их ассимиляцию, в случае существования более или менее значимых культурных различий, обязательно отмечали этот факт. Таким образом, используя эти данные, можно достаточно точно выделить русские или смешанные финско-русские поселения, специфику хозяйства русских, его сходство или отличие от хозяйства соседних этнических групп.
Особый интерес итоговые результаты первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г. представляют для изучения отходнического движения. С одной стороны эти данные позволят определить степень притяжения Петербургом и его окрестностями мигрантов из различных областей России, с другой - оценить степень вовлеченности крестьян ингерманландских уездов в промысловую деятельность.
Данные переписей 1920 и 1926 гг. хранятся в С.-Петербургском отделении архива РАН в фонде Комиссии по изучению племенного состава народов России и сопредельных стран. Сведения, нашедшие отражение в этих переписях использовались многими исследователями, но, в силу того, что в круг их интересов не входила собственно этнографическая сторона вопроса, основу их работ составила структура крестьянского хозяйства в целом. Результаты этих переписей в рамках данного исследования будут рассматриваться применительно к изучению динамики этнокультурных процессов.
Изучение традиционной культуры русского населения Ингерманландии невозможно без привлечения материалов этнографических экспедиций, проводившихся на территории региона.
В 1920-е гг. после создания в Ленинградском университете самостоятельного этнографического учебно-научного подразделения — отделения этнографии при географическом факультете. В течение ряда лет преподаватели и студенты отделения и сотрудники Этнографического отдела Русского музея, Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого, Государственной академии истории материальной культуры и Ленинградского общества изучения местного края под руководством Д.А. Золотарева работали в Ленинградской этнологической экспедиции. Целью этих полевых исследований была фиксация исчезающей и существующей культурной и языковой традиции прибалтийских финнов западной части Ленинградской области. Неопубликованные материалы этих экспедиций хранятся в архиве Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера) им.
ТУ
Петра Великого РАН. В настоящей работе эти материалы предполагается привлечь для сравнительного анализа элементов традиционной культуры русского и финноязычного населения Ингерманландии.
До 1990-х гг. традиция системного полевого изучения культуры населения западной части Ленинградской области практически прерывается. Начало нового этапа полевых исследованиях населения региона связано с деятельностью кафедры этнографии и антропологии исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, под руководством профессора А.В. Гадло, определившего новую сферу интересов в границах исторической этнографии - проблемы этнической истории и истории культуры населения Северо-Запада России и, в частности Ингерманландии.74 Целью исследовательской программы было изучение этнических и этносоциальных процессов на Северо-Западе Европейской России в XIX - XX вв. (Ленинградская, Псковская, Новгородская области), исследование проблем формирования различных этнических общностей, населяющих регион, и их традиционных этносоциальных структур (русские, ижора, водь, карелы, вепсы, ингерманландские финны, эстонцы, сету), выявление этнокультурных особенностей в области хозяйства, материальной и духовной культуры на рубеже XX - XXI столетий.
С 1996 г. кафедра этнографии и антропологии СПбГУ начала проводить ежегодные этнографические экспедиции на территории Ингерманландии. За эти годы было проведено сплошное монографическое обследование ряда волостей Кингисеппского, Ломоносовского, Волосовского, Гатчинского, Всеволожского и Кировского районов, проведены интервью более чем у 500 жителей региона. Материал собирался по единой программе, что делает результаты обследований разных лет и разных сотрудников экспедиции легко сопоставимыми.
Автор настоящего исследования в период обучения в СПбГУ принимала участие в работе Ленинградского отряда (начальник - А.Ю. Чистяков), собирая материал в поселениях Калитинской, Губаницкой, Беседской волостей Волосовского района (1999 г., 2004 г.), Елизаветинской волости Гатчинского района (1999 г.), Усть-Лужской, Сойкинской, Котельской, Нежновской, Куземкинской, Опольевской, Пустомержской волостей Кингисеппского района (1999-2004 гг.). Таким образом, были обследованы как территории компактного проживания русских (например, Пустомержская волость, Беседская волость), так и зона контакта с ижорой, водью (Кингисеппский район), ингерманландскими финнами (Волосовский район). Некоторые результаты исследований уже представлялись автором на проводимой на базе кафедры этнографии и антропологии СПбГУ конференции «Этнографическое изучение Северо-Запада России».
В исследовании использованы полевые материалы автора, а также материалы других сотрудников Ленинградского отряда, хранящиеся в Архиве кафедры этнографии и антропологии СПбГУ. Именно на основе этих материалов в ходе настоящего исследования предполагается создать описание культуры русского населения Ингерманландии на рубеже XIX -XX вв., и попытаться реконструировать русскую культуру региона для более ранних этапов.
Помимо собственно сбора данных методом интервью в ходе экспедиционной работы кафедры этнографии и антропологии, автор изучала материалы архивных собраний местных краеведов, содержащие целый ряд весьма ценных сведений: воспоминания старожилов той или иной местности, рукописи местных краеведов по истории отдельных населенных пунктов и т.п. Наибольший интерес для настоящей работы представляет краеведческий архив сельской библиотеки в д. Большое Куземкино Кингисеппского района (собран заведующей библиотекой В.А. Пилли).76
Использование в исследовании разнообразных материалов позволит получить взаимодополняющие сведения для изучения истории формировании русского населения Ингерманландии, а также создания целостной картины культуры русских и определения их места в системе этнических связей региона.
Особенности этнической истории и эволюции традиционной культуры русского населения Ингерманландии охарактеризованы в работе с точки зрения сравнительно-исторического подхода. В частности, для реконструкции культурных явлений на основании источников, относящихся к различным периодам и различным группам населения, а также для выявления сближения и расхождения культурных комплексов различных групп населения Ингерманландии, использовались ретроспективный, разработанный Д.К. Зелениным, историко-типологический и историко-генетический методы соответственно.
Важную роль при написании диссертационного исследования сыграл полевой этнографический метод сбора первичной информации (интервью и непосредственное наблюдение), применявшийся автором в ходе экспедиций кафедры этнографии и антропологии СПбГУ на территории Ингерманландии в 1999 - 2004 гг. При анализе архивных полевых материалов кафедры (прежде всего - дневников полевых записей) необходимо учитывать методику их сбора и фиксации, разработанную сотрудниками кафедры и Н.В. Ушаковым.
Так как исследование базируется на различных неоднородных источниках, необходимо применение всех методов в комплексе.
Актуальность настоящему исследованию придает особенность геополитического расположения Ингерманландии, вновь ставшей в конце XX в. приграничным регионом. С одной стороны, эту территорию можно отнести к зонам периферийного расселения русских. С другой стороны, здесь расположен культурный центр - С.-Петербург, роль которого в политической и культурной жизни страны в настоящее время все более возрастает. На этом фоне западная часть Ленинградской области становится своеобразной «визитной карточкой» России, сквозь призму • которой создается этнокультурный облик страны, по крайней мере, для государств Циркумбалтийского региона.
Отсутствие историко-этнографических исследований, посвященных русскому населению Ингерманландии, привело к появлению (прежде всего через публикации в популярных изданиях и средства массовой информации) не всегда обоснованных представлений об этнической истории и этническом составе населения региона. Преувеличение в последние десятилетия значения финской составляющей в формировании культурной традиции Ингерманландии приводит к суждениям о чужеродности русских для этих территорий.
В диссертационном исследовании впервые комплексно рассматриваются вопросы этнической истории русских Ингерманландии, их хозяйство, материальная и духовная культура, делается попытка определить место русского населения в этническом многообразии региона и в русском этносе в целом. Впервые изучается процесс формирования русского населения Ингерманландии и культурные взаимосвязи русских с финноязычными общностями региона.
Формирование русского населения Ингерманландии в XVIII - начале XX в
В конце XVII в. на Ингерманландию после всех войн обрушилось новое бедствие. Речь идет об охватившем все прибалтийские страны в 1695 -1697 гг. так называемом «великом голоде». Собственно уже 1693 г. началась «страшная болезнь скота», которая привела к гибели скотины: лошадей, коров, свиней, овец в Ореховецком уезде.79 В течение трех лет в Ингерманландии, также как в Эстляндии, Швеции, Финляндии, не вызревал хлеб. «Великий голод» привел к тому, что численность населения в регионе сократилась на 38%, составив против 66.000 человек в 1696 г. лишь 41.000 в 1699 г. Таким образом, начало Северной войны в 1700 г. застало Ингерманландию в достаточно бедственном положении. Не лучшим образом на демографической ситуации в регионе сказались и военные действия по освобождению Ингрии, которые велись непосредственно на ее территории. В августе 1702 г. ладожский воевода Апраксин с конницей из 3.500 человек, выступил в поход на шведов по левому берегу Невы от Орешка до Ижоры. Этот поход ознаменовался не только полным разгромом шведов на реках Тосне и Ижоре, но и значительным опустошением деревень. Для Петра I, с самого начала войны Ингерманландия была не просто театром военных действий, а землей необходимой России для обеспечения выхода к Балтийскому морю. Узнав о разорении, причиненном Апраксиным, Петр предписал ему «щадить жителей и имущество в Ингрии». Это тем более показательно учитывая то, что Шереметьеву, выступавшему на Нарву и Дерпт было приказано не жалеть местное население. Таким образом Русское государство, возвратив Ингерманландию, нашло здесь запустевший край, с разоренным хозяйством и находящемся в бедственном положении населением. Одновременно с этим в планах Петра I этим территориям отводилась центральная роль в будущем развитии страны. Поэтому правительство разрабатывало проекты, которые должны были обеспечить приток населения в регион из внутренних областей России. Весь миграционный поток, прибывающий в Ингерманландию, можно условно разделить на несколько групп:
Мастеровые люди и крестьяне, переселяемые в ближайшие окрестности будущего города Санкт-Петербурга для обеспечения рабочими руками строительство города и военного производства. Это переселение началось в 1703 г. и продолжалось в течении всего XVIII в., постепенно становясь все менее интенсивными. 2. Переведенцы из числа дворцовых крестьян из центральных районов России для восстановления хозяйства на землях дворцового ведомства. 3. Переселенцы в Ингерманландию из числа частновладельческих крестьян. 4. Крестьяне-отходники из внутренних областей России. Еще до окончания Северной войны сразу же после освобождения Ингерманландии Петр I начал строительство новой столицы - Санкт-Петербурга. Для обеспечения работ по строительству города и военных нужд в устье Невы в окрестности будущего города из внутренних областей России переселялись мастеровые люди. Начиная с 1704 г. императорские указы требовали ежегодной высылки в Петербург по 40.000 людей от всех губерний. Реальное число переселяемых определялось числом крестьянских и посадских дворов и варьировалось по одному с каждых 9 - 16 дворов. Переведенцам такой категории правительство предоставляло дома, выстроенные за казенный счет, с огородами, вспаханными к их приезду, некоторую сумму денег «на первое время». Кроме того, большинство переведенцев получали значительные льготы по уплате налогов и исполнению повинностей. Основная часть мастеровых набиралась в северо-восточной и центральной частях России - из окрестностей Вологды, Ростова, Галича, Великого Устюга. В 1712 - 1715 гг. число прибывших в Петербург в порядке отбытия государственной 4 повинности сократилось до 20.000 человек ежегодно, в 1718 г. повинность была резко сокращена, а 31 марта 1721 г. отменена вовсе.83
В 1710 г. вышел указ, предписывающий перевести в Петербург «на вечное житье» 4720 мастеровых, крестьян из дальних уездов страны. В течение двух лет после этого указа на адмиралтейском острове возникло 10 слобод, заселенных переведенцами.84 В 1713 г. Петр I издал именной указ о наборе для нужд Адмиралтейства тысячи «самых добрых и лучших плотников». Изначально предполагалось набрать плотников на Оке, Волоке, Северной Двине, но в последствии принудительные наборы стали проводиться в Новгородском, Белозерском, Вологодском уездах, в Московской и Костромской губерниях. Но были и случаи, когда крестьяне сами записывались в мастеровые различных канцелярий, так как это освобождало их от крепостной зависимости.
Сельское хозяйство
Природные условия для ведения сельского хозяйства на территории ингерманландских уездов Петербургской губернии было различными, и именно они являлись одним из факторов, определяющих характер основных занятий населения.
Ямбургский уезд занимал площадь 3561 кв.в., из которых 34 кв.в. приходилось на озера (самыми крупными из них были - Копанское, Бабино (Леонтьево), Судачье (Полуцкое).1 По территории уезда протекали судоходные реки Луга и Нарова, соединенные протокой Россонью, несудоходная Сума. Южную часть уезда занимала болотистая низменность, покрытая лесами, прилежащая к р. Луге. Остальная часть уезда имела более возвышенный характер. Почвы на территории уезда в низменном районе были болотисто-песчаными, а в нагорном районе - глинистые и известковые.
Петергофский уезд с внутренними водами занимал 2403 кв.в., озера составляли от общей площади 7.4 кв.в. Рельеф делил уезд на две ландшафтные зоны. Первая из них - северная - представляла собой болотистую низменную полосу шириной 10-20 в., примыкавшую к побережью Финского залива. Вторая - южная - располагалась на плоскогорье. Границей между этими зонами был уступ - древний берег Балтийского моря,, протянувшийся с востока на запад через весь уезд. Среди почв в уезде преобладали суглинистые и глинистые, реже встречались песчаные. Минералов в уезде практически не было, только на низменности встречались « болотистые туфы, пригодные для выжигания извести».3
Площадь Царскосельского уезда составляла вместе с внутренними водами 3789,4 кв.в., из них Дудергофское и Орлинское).4 На территории уезда было значительное число рек, но из них только Ижора, Славянка и Тосна были судоходными и сплавными. Для северной части был характерен возвышенный рельеф (Дудергофские, Царскосельские, Пулковские высоты), постепенно понижающийся к югу и северо-востоку, переходя в болотистую низменность. Лесные массивы располагались по преимуществу в южной части уезда, за городами Павловск и Гатчиной. На севере и северо-западе, на возвышенности, преобладали суглинистые и песчаные почвы, сменявшиеся к юго-востоку на подзолистые. Из добывавшихся на территории уезда минералов можно упомянуть известковый туф в окрестностях Пудости и торф у селения Тайцы.
Шлиссельбургский уезд, занимавший площадь 3423 кв.в.,5 делился естественной географической границей - р. Невой - на две значительно отличающихся половины. К северу от правого берега реки тянулась так называемая заневская часть уезда с преобладанием возвышенного рельефа, который по мере приближения к Ладожскому озеру становился все более низменным и заболоченным. Южная же часть уезда, за исключением небольших площадей, представляло собой покрытое кустарником и лесом болото. Реки, протекавшие на территории уезда, играли большую роль в жизни местного населения, поскольку большинство из них - Лава, Шальдиха, Назия, Черная, Мга - были сплавными. А Тосна в своих низовьях была еще и судоходной. Почвы уезда в основном были песчано-глинистыми, становясь на берегах Невы глинистыми. Из местных минералов добывались путиловская плита, Никольский камень - разновидности петербургских известняков, белый песок, глина, торф.
Петербургский уезд, самый маленький по площади в губернии - 1751 кв.в. - также как и Шлиссельбургский, делился Невой на две части. В северной заневской половине «...по мере спуска в долины и котлованы
между кряжами местность становится лесистою; сначала редкий сосновый лес, затем кусты, все более и более густые, наконец на самом дне котлована лежат озера или болота, залитые водой и совершенно непроходимые...».6 Болота в Петербургском уезде занимали не менее 1/6 части его площади. Почва по преимуществу суглинистая, переходила в глину или пески.
Основой крестьянского хозяйства на территории Ингерманландии, несмотря на достаточно скудные почвы и заболоченность достаточной части региона, являлись земледелие и животноводство.
Трехпольная система земледелия, которая сохранялась на территории Ингерманландии вплоть до начала XX века, возникла еще к XIV в. Уже к концу XV в. были освоены почти все пригодные для пашни места: долины, приозерные понижения, водоразделы.
Основными зерновыми культурами в Ингерманландии были рожь и ячмень. В XVIII в. почти во всех хозяйствах высевали для домашнего потребления гречиху. Пшеницу крестьяне сеяли очень редко и то, только зажиточные. Ее урожайность варьировала от сам-3 до сам-10, но часто в местных природных условиях она не вызревала вовсе. Горох и коноплю сели также крайне редко, в основном в огородах. Коноплю выращивали не для производства пеньки, а для семени, из которого приготавливали масло. Лен, использовавшийся в основном для изготовления домотканой одежды, высевался не в большом количестве. Только в окрестностях Мариенбурга было известно выращивание льна на продажу.7
Кроме того, еще до конца XIX - начала XX в. сохранялась и подсечно-огневая система, применявшаяся в основном для посевов репы и капусты, которые в Ингерманландии наряду с зерновым производством занимали важное место. В Копорском уезде выращивание капусты и репы в XVIII -начале XIX в. было основным занятием крестьянина, которое определяло его хозяйственный цикл.
В течение недели после первой вспашки земли под посев зерновых готовили новую землю под репу и капусту, рубили и вязали кубыш. Перед Ивановым днем крестьяне высевали репу и рассаживали на грядах капустную рассаду. Под посадки репы всегда использовали новые участки земли. Участки выбирали так, чтобы они не были очень высокими, так как на них репа сохнет, и не очень низкими, так как на них - подмокает. Лучшая почва под репу та, которая содержит песок. Срубив на участке хворост и связав его в кубовья, убирали. Вспахивали участок после посева ярового хлеба, а после того, как вывезли навоз и запахали паровое поле, на участок, подготовленный под репу, выкладывали на расстоянии около сажени друг от друга кубовья хвороста и, покрыв их дерном, поджигали. Получившуюся золу разбрасывали по полю и тотчас бороновали. Через 2-3 дня землю снова пахали, изредка перепахивали до трех раз.
Семена для посева репы готовили ранней весной. Для этого оставляли после уборки урожая крепкую репу с полностью сохраненным корнем и ботвой, хранили такие корнеплоды в специальных репных ямах или теплых погребах. Ранней весной, сразу после схода снега ее высаживали огород, где она пускала ствол, на котором после цветения и образовывались стручки с семенами.
Традиционная одежда
Источники по традиционной одежде русского населения Ингерманландии крайне ограничены. Краткие описания относятся только ко второй половине XIX в., реконструировать костюм начала XX в. представляется возможным только на основании полевых материалов.
Со второй половины XIX в. происходила постепенная унификация традиционной крестьянской одежды разных групп сельского населения. Процесс этот шел в нескольких направлениях. Во-первых, стирались
различия в одежде разных групп одной и той же этнической общности. Так, в 1851 г. Жуковский в своем обозрении Санкт-Петербургской губернии писал: «можно видеть костюмы, которыми отличаются между собой жители великорусских губерний». То есть можно предположить, что в середине XIX в. еще бытовали все варианты русского костюма, появившегося здесь благодаря переселенцам. А составители «Материалов по статистике народного хозяйства в Санкт-Петербургской губернии» через всего тридцать лет указывают, что различий в костюмах води, ижоры и русских не существует. За короткий отрезок времени исчезли не только различия в одежде внутри группы русских, но и среди всех православных жителей региона. Так же, в XIX в. исследователями фиксировались различия в одежде групп ингерманландских финнов - савакот и эвремейсет, которые сохранялись до начала XX в., когда происходит их постепенное взаимослияние.69 Во-вторых, с начала XX в. происходит нивелировка еще сохранявшихся этноспецифических различий в традиционном народном костюме. Еще в середине XIX в. И. Пушкарев отмечал сходство мужского костюма русского и финского крестьянского населения Ингерманландии. В 1920-е гг. Е.Р. Леппер писала, что люди старшего возраста, от пятидесяти лет, помнили о различиях в национальной одежде, а молодежь традиционной одежды не знала и никогда не видела. Основными причинами, обусловившими этот процесс можно считать связь со столицей, дававшей деревне новые материалы, изделия и какую никакую моду на одежду. Ранее всего традиционная одежда исчезла у жителей тех районов, связь которых со столицей была сильнее. Поэтому же, вероятно, именно русский костюм раньше подвергся интенсивной унификации: русские крестьяне, в результате своей промысловой деятельности, испытывали большее влияние города. А с конца XIX в.. когда практически все население 1 Ингерманландии было вовлечено в промысловую деятельность, ориентированную на столичный рынок, произошло полное стирание этнических черт в традиционной одежде. Этим же, видимо, можно объяснить, тот факт, что мужская одежда (большинство промышляющих в городах были мужчинами) раньше, чем женская утратила свои традиционные черты. В первой трети XX в. повсеместно встречалась домотканая одежда. В отдаленных областях, например, на территории нынешнего Кингисеппского района все женщины занимались прядением и ткачеством. Ткали в основном рубахи, передники, а также постельное белье. Рубахи из домашнего холста носили как женщины, так и мужчины,74 иногда только низ рубахи мог шиться из холстины, а верх - из покупной ткани, украшенной вышивкой.75 Считалось, что домотканая холщовая одежда была более удобной для ношения во время различных работ, например, во время 76 г, пахоты. В целом же, даже здесь в достаточном удалении от городов с их модой, фабричными тканями и готовыми изделиями, на рубеже XIX - XX вв. старинная одежда выходила из использования, в следствие распространения деревенских магазинов, торговавших фабричными товарами.77 На западе Ингерманландии ткачество стало терять свое значение с конца XIX в., после открытия в Нарве льно-джутовой фабрики, изготавливавшей дешевую продукцию. В результате полевых исследований только в деревнях прилежавших к Нежновской мызе было зафиксировано выращивание льна на приусадебных участках и изготовление из него постельного и нижнего белья сохранялось в течение всей первой половине XX в.
Свадебная обрядность
Знакомство у всех групп населения Ингерманландии происходило по сценарию единому для Северо-Запада в целом. Молодые люди имели множество возможностей для знакомства и достаточно свободного общения. В летне-осенний период молодежь встречалась на престольных праздниках.
В эти дни устраивались деревенские гуляния, в которых принимали участие жители определенного круга соседних деревень. Обычно временной промежуток между престольными праздниками соседних деревень составлял несколько дней, поэтому можно предположить, что за лето устанавливался тесный контакт между молодежью соседних деревень.85 В своей же деревне гуляния устраивали ежедневно, собираясь, например, у деревенских качелей. Помимо гуляний и праздников, на которых молодые люди оценивали друг друга как возможных супругов с точки зрения внешних данных (красота, веселый нрав), существовали и совместные деревенские работы в помещичьем хозяйстве или, чтобы помочь одиноким старикам, так называемые толока. Во время толоков молодежь и их родители могли рассмотреть и оценить их трудолюбие, умения и ловкость. В течение всего года, но особенно в зимний период, молодежь до собиралась на беседы или вечера (вечерки). Избу для таких посиделок либо снимали у старых одиноких людей, в качестве оплаты предлагая помощь по хозяйству (вымыть полы, скосить сено или сжать урожай),89 либо вечеринки устраивались по очереди в каждом доме деревни, в которых имелись парни и девушки на выданье.90 На такие беседы девушки собирались обычно раньше парней, они приносили с собой рукоделие и, пока ждали парней, шили, вязали, вышивали.91 Ближе к вечеру приходили парни. У русских и других групп православного населения Ингерманландии, в отличие от финнов, несмотря на то, что при выборе брачного партнера достаточное внимание уделялось социальным и имущественным критериям, эти требования не распространялись на молодежные вечеринки.
Кроме того, надо отметить, что у русского, водского и ижорского населения на территории Ингерманландии не встречалось такого распространенного у финнов Карельского перешейка обычая знакомства, как «ночное хождение».9 У православного населения Ингерманландии практически не отмечались случаи заключения браков против воли молодых, тем более не было насильственных браков.95 Это привело к тому, что у православных жителей региона, по сравнению с финнами и некоторыми другими соседними группами русского населения, у которых выбор партнера был делом не только родителей, но зачастую и всей родни, не было и такого явления, как тайный брак или брак уводом. В послереволюционный период в связи со стиранием социальных и имущественных границ в деревенском обществе, выбор стал определяться исключительно репутацией семьи, и делали его именно парень и девушка, зачастую ставя родителей перед случившимся фактом. Вероятно, этому же способствовало и уменьшение роли церкви и венчания в свадебной обрядности, сделав возможным кратковременные брачные союзы.
Проанализировать возраст вступления в брак почти не возможно, так как даже малейшие изменения социально-экономической ситуации ведет к снижению или возрастанию возрастных рамок. Так, например, в группах со значительным числом отходников среди молодых людей, возрастает их вступления в брак.98 Но некоторые тенденции все же удается проследить. К концу XIX в., возраст вступления в брак у населения Ингерманландии был несколько выше, по причине развития отхожих промыслов, чем у соседних народов и групп русских, нижняя граница была строго обозначена для девушек и парней: 18 и 20 лет соответственно, тогда как в соседних регионах обычным явлением было заключение брака в 16 - 17 лет." Что же качается начала XX в., то в это время произошло расширение возрастных границ, и нормой стали браки, заключаемые с 17 до 27 лет.100 Сватовство вплоть до середины XX в. являлось одним из основных этапов свадебной обрядности. Как отмечалось выше, у русских распространен был «брак сватовством».101 В конце XIX - начале XX в., когда еще встречались случаи заключения браков между незнакомыми людьми, сватовство включало в себя несколько этапов: ряд поездок сватов в дом невесты, знакомство родни с обеих сторон и т.д. Сватовство можно разделить на несколько этапов: предварительная засылка сватов (предварительный этап), собственно сватовство, различные формы окончательного договора. Такие многоступенчатые формы складывались, по-видимому, тогда, когда, во-первых, сватали девушку из далекой деревни и было необходимо точно оценить ее имущественное положение, во-вторых, длительность знакомства давала возможность обеим сторонам отказаться от этого брака, не нанося морального ущерба. Несмотря на существовавшие в XIX в. этнические различия в элементах сватовства, его основа была единой для всех групп населения Ингерманландии.
