Содержание к диссертации
Введение
1. «Мир» мордовской деревни до октября 1917 г 22
1.1. Структура дореволюционной мордовской общины 22
1.2. Поземельно-хозяйственная и податная деятельность 35
1.3. Социально-бытовые функции крестьянского «мира» 52
2. Община в период советской власти (1917 - 1930 гг.) 75
2.1. Крестьянство и новая власть 75
2.2. Велень пуромкс (промкс) и советские местные органы власти 91
2.3. Земельная практика в доколхозной деревне 110
2.4. Общинные традиции и трансформация мордовской деревни 128
Заключение 167
Список сокращений 172
Список использованных источников и литературы 173
- Структура дореволюционной мордовской общины
- Социально-бытовые функции крестьянского «мира»
- Велень пуромкс (промкс) и советские местные органы власти
- Общинные традиции и трансформация мордовской деревни
Введение к работе
Актуальность проблемы исследования. Актуальность предпринятого исследования определяется тем, что на фоне внутриполитических процессов, происходящих на постсоветском пространстве, взгляд на взаимоотношения власти и общества сквозь призму общинных устоев приобретает особую остроту, так как позволяет глубже понять психологию деревенских жителей и выходцев из сельской местности, сознание которых восходит к традиционному укладу жизни. Изучение крестьянской общины как этностабилизирующего и социального института, в рамках которого довольно активно и успешно шло межэтническое взаимодействие, происходило удовлетворение материальных и духовных потребностей, предоставляет богатейший опыт для решения проблемы толерантности, роста национального самосознания, улучшения социально-психологического климата в российском обществе в целом.
Исследование исторически сложившихся форм сельского самоуправления позволяет использовать наработки предшествующих поколений в деле повышения эффективности работы органов местной власти.
Актуальность темы диссертации усиливается также недостаточной степенью научного изучения проблем, связанных с функционированием традиционных институтов у мордвы в первые десятилетия Советской власти.
С учетом перечисленного выбор мордовской общинной организации, проявившей ярко выраженную приверженность общинным порядкам и традициям и активно функционировавшей вплоть до массовой коллективизации, представляется весьма значимым.
Степень изученности проблемы. Для лучшего понимания процессов, происходивших в мордовской общине, важное значение имеют исторические исследования, проведенные на примере русской деревни. В первую очередь необходимо отметить труды дореволюционных историков К. Кочаровского, А. Кауфмана, М. Ковалевского и др. В них «мир» рассматривался прежде всего как институт крестьянской солидарности, акцентировалось внимание на его социально-экономической сущности, подчеркивалась жизнестойкость общины, относительная однородность крестьянства, имущественное неравенство трактовалось как продукт биологических процессов и естественно-природных причин.
В советский период возобладала точка зрения, в соответствии с которой отмирание общины, как исчерпавшей свой экономический и социальный потенциал, было неизбежно (В. Я. Осокина и др.). Однако ряд исследователей, признавая влияние капиталистических отношений, были менее категоричны в оценке потенциала общинного института (С. М. Дубровский, А. М. Анфимов и др.), или даже считали, что в первое послеоктябрьское десятилетие произошла активизация и укрепление позиций общинной организации (В. П. Данилов, В. В. Кабанов и др.).
Для понимания социальных и экономических основ крестьянской общины наряду с указанными работами также важны труды В. А. Александрова, позволяющие вскрыть глубинные причины трансформаций крестьянского института в начале XX в.
Период с 90-х XX в. стал временем возрождения лучших традиций отечественного крестьяноведения. В 1990 – 2000-е гг. публикуются итоги многолетних исследований П. Н. Зырянова, Л. И. Кучумовой, Л. В. Даниловой, Б. Н. Миронова и др. В них содержатся выводы о демократизации общинных устоев, превращении схода в арену политической борьбы, само общинное собрание предстает не в качестве инструмента классовой борьбы, а как «настоящий парламент», община же рассматривается как многофункциональный институт, хотя и сдерживающий модернизацию страны, но сохранявшийся в силу естественной потребности крестьян в трудовой и социальной кооперации, выдвигается также принципиальное положение о двустороннем характере воздействия в системе «государство-община» и проникновении «духа общинности и патриархальности» «во все поры общества». Историки и этнографы приходят к выводу о преждевременности и насильственности разрушения общины в 1930-х гг.
Специфика функционирования общинного института в Среднем Поволжье раскрывается в работах Ю. С. Смыкова, П. С. Кабытова, О. А. Суховой и др. В них жизнестойкость общины увязывается с социальными факторами, слабым развитием товарности крестьянского хозяйства, недостаточным распространением просвещения.
Из широкого круга работ мордовских историков наиболее значимы труды И. И. Фирстова, М. В. Дорожкина, Н. В. Полина, в которых раскрываются особенности капиталистических отношений в мордовской деревне.
Современные историки Мордовии также занимались изучением отдельных аспектов функционирования общины у мордвы, затрагивая проблемы общинного землепользования, роль традиционного института в жизни народа (А. С. Тувин, В. К. Абрамов), вопросы взаимоотношения крестьянства и местных органов власти (В. А. Юрченков, А. П. Солдаткин), налогообложение и податную функцию крестьянского мира (О. И. Марискин) и т. п. Здесь особо следует отметить кандидатскую диссертацию Т. В. Ефериной – первое и на сегодняшний день единственное историческое исследование эволюции общинного института на территории Мордовии с 60-х годов XIX в. по 30-е годы XX в. В ней проанализированы общинное землепользование и социально-регулятивные функции «мира». Однако община мордвы не выделяется в качестве самостоятельного объекта изучения. В дальнейшем крестьянское сообщество исследуется автором с социологической точки зрения.
Если историков преимущественно интересует социально-экономический аспект функционирования общинного института, то в этнографических работах акцент делается на изучении роли общины в быту, в развитии межкультурных и межэтнических контактов, в сохранении и передаче народных обычаев и традиций.
Из многочисленных общероссийских этнографических трудов, рассматривающих традиционные социальные институты других народов, следует в первую очередь выделить работы Н. А. Миненко, М. М. Громыко, Т. А. Бернштам, вышедшие в 1970 – 80-х гг. Авторы отмечали, что община препятствует развитию индивидуализма, но указывали на ее положительную роль в формировании этических отношений и психологической атмосферы в деревне, морально-нравственного облика молодого поколения, трудового образа жизни крестьян и сохранении этнокультуры.
Среди современных этнографических работ наиболее значимы труды А. Г. Красильникова, И. К. Калинина. Так, А. Г. Красильников, проанализировав движение мировоззренческих установок в восточно-финской сельской общине, пришел к выводу, что распространение в ней грамотности способствовало большей свободе и независимости личности, но ослабляло общинные устои. В монографии И. К. Калинина представлена концепция «трехэтапной модернизации» коми, мордвы, марийцев, удмуртов. При этом очередной виток социальных, культурных и технологических инноваций в жизни деревни автор, следуя традициям советской историографии, отождествляет с 1917 г.
Из числа региональных этнографических исследований особого внимания заслуживает монография Е. П. Бусыгина, Н. В. Зорина, Н. В. Михайличенко. Характеризуя русскую поземельную общину на территории Среднего Поволжья, они пришли к выводу о постепенном разложении общинных устоев у русских крестьян уже в конце XIX – начале XX в.
Из дореволюционных этнографов, занимавшихся изучением общинных устоев непосредственно у мордвы, наиболее ощутимый вклад внес В. Майнов, исследовавший общественный быт и обычно-правовые нормы мордовского крестьянства. Большую ценность также имеют микроисследования отдельных мордовских общин, проведенные В. Трироговым, И. Красноперовым, К. Столыпиным и др.
В работах М. Е. Евсевьева, М. Т. Маркелова, А. А. Гераклитова и др. содержатся интересные наблюдения настроений мордовской деревни, обыденного сознания ее жителей, их культурного уровня, политических воззрений, отношения к религиозным вопросам, социально-классового восприятия аграрных преобразований, деятельности центральных и местных органов власти и т. д.
Значительный вклад в изучение мордовской крестьянской общины внесли В. П. Тумайкин и В. А. Балашов. Так, В. П. Тумайкин, впервые проанализировав структуру и принципы функционирования мирского управления мордвы Заволжья, указал на его сходство с традиционным аппаратом управления у других этносов. В трудах В. А. Балашова, исследовавшего бытовые функции мордовского социума, общественный досуг и механизм этнокультурной преемственности, зафиксирован дуалистичный характер общины и содержится вывод о пагубности советской политики по внедрению новой обрядности для этнокультуры мордвы.
Занимаются изучением отдельных аспектов функционирования общины у мордвы и современные этнографы Мордовии. Они затрагивают в своих работах такие проблемы, как значение традиционных календарных праздников в повседневном быту мордовского социума (Г. А. Корнишина), роль общинного института в социализации личности (Н. Ф. Беляева), регулировании религиозной жизни народа (Н. Ф. Мокшин), промысловой деятельности мордовских крестьян (А. С. Лузгин).
Подводя итог краткому историографическому состоянию темы в целом, можно констатировать, что при всем многообразии изданной этнографической и исторической литературы отдельные аспекты проблемы по-прежнему остаются недостаточно проработанными. Пробелом является также отсутствие специального, комплексного исследования, посвященного мордовской общине. Данные обстоятельства обусловили выбор объекта и предмета исследования, определили его цели и задачи.
Цель диссертации – рассмотреть особенности функционирования мордовской общины в условиях трансформации мордовской деревни. Основной упор сделан на исследовании общинных традиций, анализе общественного сознания мордовского крестьянства начала XX в. и его отношения к новому режиму как членов традиционной корпоративной ячейки.
Исходя из поставленной цели, были сформулированы следующие задачи: 1) рассмотреть структуру мордовской общины в начале XX в., происходящие в ней после Столыпинской реформы процессы; 2) раскрыть традиционную роль общинного института в хозяйственной и социально-бытовой сфере; 3) определить отношение мордовских общинников к Советской власти и критерии их оценки проводимой государством политики; 4) проанализировать характер изменений, произошедших с высшим органом сельского общества – сходом в первое послеоктябрьское десятилетие и выяснить отношение мордвы к новым органам местной власти; 5) выявить место и роль общинной, хуторской и коллективных форм хозяйствования в жизни мордовского крестьянства при новом режиме; 6) проследить трансформации, происходившие в сфере традиционных ценностных установок общинников, определить общую культурно-духовную атмосферу в мордовской деревне в условиях социалистического переустройства общества в 1920-е годы.
Объектом исследования является институт общины у мордвы, как исторически сложившаяся форма крестьянского самоуправления и совместного пользования землей в условиях трансформации общества в начале XX в.
Предметом исследования послужили общинные традиции и процессы трансформации общественного сознания; восприятие мордовским общинным крестьянством политики государства по отношению к своему образу жизнедеятельности.
Хронологические рамки работы охватывают первую треть XX в. (1906 –1930 гг.). Нижняя дата – 1906 г. определяется началом реформирования крестьянского землеустройства, предпринятого П. А. Столыпиным. Конечная граница – 1930 г. связана с юридическим упразднением института крестьянской общины, основой которого стало постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О ликвидации земельных обществ в районах сплошной коллективизации».
Территориальные рамки исследования охватывают границы современной Республики Мордовия. В начале XX в. она входила в состав четырех губерний: Пензенской, Симбирской, Тамбовской и Нижегородской и до 1928 г. не являлась самостоятельным государственным образованием. В 1928 г. ВЦИК утвердил создание Саранского округа в составе Средневолжской области, который в этом же году был переименован в Мордовский округ, а в 1930 г. преобразован в Мордовскую автономную область в составе Средневолжского края.
Источниковая база. Круг источников, привлеченных в работе, условно разделен на четыре группы: неопубликованные архивные документы, полевые этнографические данные, устно-поэтическое творчество, опубликованные материалы.
Из неопубликованных архивных источников главными явились материалы фондов Центрального государственного архива Республики Мордовия (ЦГА РМ), Центра документации новейшей истории Республики Мордовия (ЦДНИ РМ), Государственного архива Пензенской области (ГАПО). Материалы фондов канцелярии пензенского губернатора, губернского присутствия, земской управы, земельного комитета, землеустроительной комиссии, губернских, уездных и волостных исполкомов Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, земельных управлений, уездных и волостных комитетов ВКП (б), Мордовского облисполкома составили ту информативную базу, на которой решались основные исследовательские задачи. Данные фонды представлены рескриптами, рапортами, донесениями поступающими с мест, постановлениями губернских органов власти, протоколами общих собраний крестьян, собраний бедноты, делегатских собраний, волостных и сельских общих собраний женщин Ардатовского, Беднодемьяновского, Краснослободского, Рузаевского, Саранского, Темниковского уездов, решениями крестьянских съездов, наказами, заявлениями и жалобами граждан, поступающих в губернские, уездные и волостные органы власти, инструкциями, отчетами, докладными записками исполкомов и партячеек, сводками правоохранительных органов и органов ОГПУ. Они предоставляют уникальный материал, позволяющий судить о функционировании общинного института, происходящих с ним трансформациях, отношении мордвы к новой власти и изменениях в общинном сознании.
Особую группу источников составили полевые материалы автора, собранные в 2004 – 2006 гг. в селах Рузаевского, Инсарского (2004), Кочкуровского (2005), Ковылкинского районов (2006) и сведения, полученные в ходе этнографических экспедиций другими исследователями (Н. Ф. Беляевой, Г. А. Корнишиной). Безусловно, полученная автором информация носит определенную долю субъективизма, тем более что часть ее – это воспоминания респондентов о рассказах представителей старшего поколения. Однако подобного рода сведения дополняют данные других источников, позволяют воссоздать исторический облик мордовского села, взглянуть на происходившие внутриполитические и общественные процессы глазами обычных людей. Это дает право говорить о введении в этнографическую науку нового пласта материала.
Отдельную группу источников составили произведения устно-поэтического творчества мордвы дореволюционного и советского периода: песни, сказки, частушки, пословицы, поговорки. В них отразились народный быт и обряды, процессы, происходившие в обществе. В основном они служат для иллюстрации традиционного уклада жизни, характеристики мироощущения мордовского общинного крестьянства, позволяют глубже понять его психологию, вскрывая господствующие в обществе стереотипы и отслеживая новые веяния в общественном сознании.
Из опубликованных источников в работе используются дореволюционные и советские законодательные акты, решения партийных органов. Они позволяют проследить, как менялось отношение власти к традиционной социальной организации земледельцев России, к общинному землепользованию, к общинным институтам и традициям.
Ценный пласт источников составляют статистико-демографические справочники, содержащие сведения по различным сторонам жизни деревенского социума, отражающие непосредственные результаты реконструкции сельского хозяйства в самых различных сферах. В очерченный блок опубликованных материалов можно также отнести данные единовременных переписей.
Традиционным и универсальным источником явились периодические издания. В них отражено участие мордвы в экономической, культурной, общественно-политической жизни, реакция сельских жителей на аграрную политику. Несмотря на их описательно-публицистический и идеологически-пропагандистский характер, они помогают воссоздать образ и уклад сельской жизни мордвы.
Существенно облегчают поисковые задачи и содержат значимую дополнительную информацию публикации архивных документов и воспоминаний участников событий, позволяющие охарактеризовать экономическое и социально-политическое состояние мордовского села.
В целом, использованные в работе источники, позволяют в полном объеме решить поставленные задачи.
Методология и методы исследования. Методологической основой исследования являются принципы диалектического познания общества, базирующиеся на рассмотрении явлений в их развитии и неразрывной связи с другими явлениями, а также традиционные принципы исторического исследования – историзм, научность, объективность. Среди общенаучных методов, используемых при написании работы, следует выделить анализ, синтез, сравнение. Для более углубленного исследования использовались сравнительно-исторический, позволяющий выявить закономерности того или иного явления, проблемно-хронологический, дающий возможность в хронологической последовательности раскрыть характер, свойства и изменения изучаемой реальности, более емко и разносторонне представить выявленный в ходе исследования фактический материал, а также статистический методы. При этом соблюден принцип сочетания макро– и микроуровнего подходов, содействующих изучению конкретных общин, типичных в своем развитии. При исследовании также активно применялся герменевтический метод – метод интерпретации и трактовки текстовых источников. Важную роль сыграли и методы этнологической и этнографической наук, в частности – сбор полевого материала.
Научная новизна состоит в том, что данная работа представляет первое специальное историко-этнографическое исследование общинного института у мордвы в условиях трансформации деревни, начиная со Столыпинской аграрной реформы до его юридического упразднения в годы советской власти. Автор акцентирует внимание на том, как в новых условиях самобытная мордовская сельская общность восприняла отличные от традиционных качества жизни и расширяла степень своей информированности об окружающем пространстве.
Особое внимание в работе уделено проблеме взаимоотношений мордовской крестьянской общины с органами Советской власти. Автор не только подробно рассмотрел отношение мордовских общинников к новой власти, но и выявил критерии оценки проводимой государством политики, исследовал роль и значение новых органов местной власти – сельсоветов и традиционных институтов самоуправления в жизни мордовского «мира», детально проанализировал причины и характер изменений, произошедших со сходом (велень пуромкс (промкс)) в первое послеоктябрьское десятилетие. При этом основной упор сделан на исследовании общинных традиций и общественного сознания внутри крестьянского сообщества во взаимосвязи с явлениями внешней социальной среды, показе динамики изменения мировоззренческих установок в мордовском сельском социуме. Автор подверг тщательному анализу процессы трансформации общественного сознания, традиционных ценностных установок внутри крестьянского «мира» в условиях социалистического переустройства общества.
Диссертация призвана способствовать дальнейшей разработке фундаментальных проблем этнографии и истории мордовского этноса. Она содержит ранее не публиковавшиеся архивные материалы, вводит в научный оборот собранный автором полевой материал.
Практическая значимость исследования заключается в том, что народные традиции сохранения этнокультуры могут быть востребованы в современной практике. Опыт выстраивания межэтнического, межконфессионального диалога, приобщение к культуре других народов ведут к снижению межнациональной напряженности в обществе. Материалы и выводы могут быть использованы при создании обобщающих трудов по истории и этнографии народов Среднего Поволжья, а также для решения частных проблем крестьяноведения как науки. Изложенный в диссертации материал по мордовской общине может привлекаться в качестве сравнительного при изучении аналогичных институтов у других этносов. Он может быть использован при разработке лекционных курсов, подготовке учебных пособий по этнографии, истории Мордовии, отечественной истории для ВУЗов и средних школ.
Положения, выносимые на защиту:
1. Столыпинская аграрная реформа и развитие капиталистических отношений не разрушили устоев деревенской патриархальности у мордвы. Общинное сознание оставалось определяющим, что выражалось в ориентированности на традиционный уклад жизни.
2. Стабильность мордовской общинной организации обеспечивалась структурными особенностями, наличием внутри нее семейно-родственных связей, различных традиционных форм общения и контактов. Ключевая роль по-прежнему принадлежала общественному мнению (велень мяль), совету стариков (велень атят), которые выступали мощным идеологическим и консолидирующим фактором.
3. Мордовская крестьянская община сохранила свои позиции в первые годы Советской власти и сумела адаптироваться к новым условиям. В производственной сфере это выразилось в приверженности общинному землепользованию. В общественных отношениях проявилось в крестьянской солидарности, авторитете норм обычного права и общественного мнения.
4. Отношение мордвы к новой власти отличалось определенными колебаниями, зависящими от конкретных шагов государства в аграрном секторе. Они оценивались с точки зрения хозяйственной целесообразности сквозь призму мирского идеала справедливости.
5. Мордовское крестьянство стремилось решать насущные проблемы через традиционные институты самоуправления. Сельские советы, являясь опорой центральной власти на местах, особым расположением у него не пользовались.
6. Классовые противоречия внутри мордовской общины, несмотря на усилия большевистского руководства, не носили абсолютного характера. Вызовы, поступающие из внешнего мира, затрагивали в той или иной степени интересы всех крестьян, заставляя их консолидироваться и искать адекватный ответ.
7. Происходящие в мордовской деревне процессы трансформации традиционных мировоззренческих установок и устоев протекали медленно. В основной массе мордвы доминировало общинное сознание, что ориентировало ее на следование традиционным порядкам и нормам.
Апробация работы. Основные положения диссертации излагались на международной (Чебоксары, 2006), всероссийских (Саранск, 2006), республиканской (Саранск, 2005) научных и научно-практических конференциях, III Клеянкинских чтениях (Саранск, 2005), Евсевьевских чтениях (Саранск, 2005 – 2007) и отражены в 6 опубликованных статьях.
Структура исследования. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка сокращений и библиографического списка.
Структура дореволюционной мордовской общины
В начале XX века община, как исторически сложившаяся форма крестьянского объединения и самоуправления, продолжала оставаться в жизни мордовского этноса важнейшим общественным институтом и по-прежнему играла ключевую роль в его жизни. Мордовский крестьянин включался в систему общинных отношений, а через них - в окружающую его социальную среду, с момента рождения и находился под опекой и защитой общинных устоев до самой смерти. Институт общины проявлял себя, по сути, во всех сферах жизнедеятельности мордовских крестьян. Он активно участвовал в решении хозяйственно-экономических, административных вопросов, в регулировании морально-этических норм. При осуществлении общиной своих функций происходило аккумулирование и воспроизводство народных традиций. В этой связи институт общины являлся хранителем этнических традиций, а также гарантом их точного, безусловного соблюдения. По меткому замечанию В. К. Абрамова, «своему двухтысячелетнему выживанию на равнинной, продуваемой всеми ветрами земле мордовский народ был обязан именно сельской общине» [Абрамов, 1996:53]. Уходящий корнями в глубь многовековой истории этноса, общинный институт нашел отражение, как в произведениях фольклора, так и в архивных документах.
Собственно говоря, в мокшанском и эрзянском языке термин «община» отсутствует. По замечанию исследователей, «в повседневном быту крестьяне обычно употребляли термин «ведень пуромке» (м.), «ведень промке» (э.), имея ввиду орган управления, соединивший в себе и правотворческие и исполнительные функции» [Мордва, 2004:331]. В устно-поэтическом творчестве мордовского народа крестьянский «мир» характеризуется как механизм свободного народного волеизъявления, способный эффективно отстаивать интересы его членов: «Мезьть мирсь арьсезе, тянь шкайсь тиезе» (м.) - «Что мир приговорил, то бог рассудил»; «Мирсь ювади стане, будто вирсь явси» (м.) - «Мир заревет, так лес причитает»; «Мирса и черттке сяськсак» (м.) - «Миром и черта одолеешь»; «Мирти суд аш - мирти шкайсь судья» (м.) - «На мир суда нет - мир Бог судит» [ПМА, 2004, 2006].
Внешний облик любой крестьянской общины характеризуется прежде всего ее типом, модификацией и структурой. Традиционно сельские общины подразделяются на простые, раздельные и сложные. Простые общины - это сообщества, состоявшие из одной деревни или села. Раздельные общины - союзы, объединявшие на базе одного села или деревни несколько поземельных обществ. Их могло быть от 2 до нескольких десятков. Сложные общины представляют объединение двух и более населенных пунктов в один поземельный союз. В основном отмечается зависимость типа общины от категории крестьян. Так, П. С. Кабытов считал, что раздельные общины преобладали у бывших помещичьих крестьян, а сложные - у государственных [Кабытов, 1982:52]. На территории мордовского края простые и раздельные общины доминировали среди помещичьих крестьян, простые и сложные - среди государственных крестьян [Еферина, 1995:71]. Мордва преимущественно относилась к категории государственных крестьян, поэтому здесь преобладали простые общины.
Согласно подсчетам по Спасскому, Инсарскому, Саранскому, Краснослобод-скому и Темниковскому уезду, к началу XX века на их территории в основном одному селению соответствовала одна община. В означенный период «в большинстве случаев шел процесс в сторону формирования простых общин» [Еферина, 1995:66-67]. Аналогичное положение сложилось и у мордовской диаспоры. Так, уже в конце XIX в. в отличие, например, от марийцев и чувашей, у которых еще долго сохранялись сложные общины, у мордвы Левобережья Средней Волги они были простыми [Тумайкин, 1974:13]. Подобные процессы происходили и у ряда других этносов (таблица 1).
Как видно из привиденной таблицы, простые общины были типичны для татар и удмуртов. У русских крестьян значительную часть составляли раздельные общины. У марийцев и чувашей были сильны позиции сложных общин, хотя здесь также наблюдались процессы их распада. В тоже время нетрудно заметить, что в среде мордовского крестьянства в начале XX века продолжают функционировать в той или иной мере все три типа крестьянской поземельной общины. Причем, если наличие у мордвы сложных общин, а тем более простых, понятно, то бытование нетипичных для нее раздельных общин нуждается в особом пояснении. Последние характерны прежде всего для помещичьих деревень и широко распространены среди русского крестьянства. Близкие к ним качественные характеристики имели селения бывших помещичьих мордовских крестьян - категории среди общего числа мордвы крайне не значительной. В Симбирской и Казанской губерниях имелось по одной раздельной общине, состоящих из бывшей владельческой мордвы - д. Турдаково Алатырского уезда и д. Войкино Спасского уезда. Между тем, согласно данным таблицы 1, в Симбирской губернии насчитывалось 6 раздельных общин, а в Казанской - 3. В частности, Г. А. Николаев отметил, что в нерусской деревне, представленной почти сплошь бывшими государственными и удельными крестьянами, раздельные общины оформлялись в тех немногих случаях, когда группы крестьян деревни принадлежали до отмены крепостного права к разным разрядам. Часть раздельных общин в национальной деревне была порождена конфессиональными и этническими аспектам повседневной жизни [Николаев, 2003:304].
Общины по своему количественному составу подразделяются на многодворные (от 150 до 600 дворов), средние и малодворные (менее 10 хозяйств). Общины мордвы были преимущественно многодворные. Так, на рубеже 50 -60-х гг. XIX в. средняя численность мордовских селений в Пензенской губернии составляла 680 человек, в русских - 530, в татарских - 510. В начале XX в. в общинах мордвы-мокши и мордвы-эрзи данная тенденция сохранялась. В середине 1920-х гг. средняя численность, хотя и уменьшилась и доходила до 200, но была выше, чем у их русских и татар. По мнению В. И. Козлова, причины этого крылись в более раннем возникновении мордовских поселений, сравнительной стойкости мордовской сельской общины, малочисленности выселков среди мордвы [Козлов, 1960:31, 46]. В свою очередь Н. Ф. Беляева, изучавшая мордовские общины Заволжья и Левобережья, наряду с вышеуказанными причинами выделяет экономический и психологический факторы. Многодворные общины имели свои преимущества, особенно когда дело касалось вопросов пополнения мирской казны, благоустройства или отстаивания интересов общества перед соседями или властями [Беляева, 2004:332].
Однако, важна была не столько общая численность дворов, сколько благосостояние отдельно взятого крестьянского двора, крестьянской семьи, которые выступали мерилом мирского благополучия и определяли жизнестойкость общины. Во главе их стоял кудазыр (м.) или покштя (э.) - самый старший в семье мужчина, ее отец. В официальных документах он именовался домохозяин. Кудазыр (покштя) представлял семью перед властями и «миром», управлял с ведома домочадцев семейным имуществом, отвечал как за хозяйство, так и за все проступки и дела своих домочадцев. Экономически сильная патриархальная мордовская семья со второй половины XIX в. начинает распадаться, основной формой мордовской семьи XIX -начала XX века стала малая двухпоколенная семья. На ее долю в 1911 г приходилось около 70% общего количества мокшанских и эрзянских семей [Балашов, 1992:43]. Аналогичное положение было в общинах мордвы Левобережья Средней Волги уже в конце XIX века, когда господствующей формой становится малая семья [Тумайкин, 1974:14]. Подворные переписи 1911-1912 гг. свидетельствуют, что средняя мордовская семья имела 6,8 чел. (и у эрзян, и у мокшан). Для сравнения у русских и татар этот показатель был чуть ниже - 6,2 и 6,3 чел. [Абрамов, 1996:54].
Официальная структура внутреннего управления в мордовских общинах на начало XX века была представлена сельским сходом и выборным аппаратом сельской администрации. Сельский сход - «велень пуромкс» (м.), «велень промкс» (э.) - являлся высшим органом общественного управления. Сама практика его созыва, возникшая благодаря разделению хозяйственных функций в общине по деревням, из естественной потребности самоорганизации и восстановления ее природных и трудовых ресурсов, уходит своими корнями в глубь многовековой истории мордовского этноса. Именно велень пуромкс (промкс), тесно связанный с институтом общины, для мордовского землепашца выступал в качестве традиционного, исторически сложившегося способа решения общественных дел.
Социально-бытовые функции крестьянского «мира»
В социально-бытовой сфере под особый контроль общины попадала в первую очередь семья. Институт общины держал под своим пристальным вниманием практически все стороны хозяйственной деятельности и семейно-брачных отношений мордовских крестьян: поддержание семейно-бытового распорядка, наследование имущества, семейные разделы, создание новых семей, воспитание сирот... Это объяснялось тем, что семья по отношению к общине выступала в роли низшей хозяйственной единицы, чье благосостояние - гарантия жизнестойкости и благополучия всего общества. Кроме того, крестьянский «мир» в тесном взаимодействии с семьей реализовывал организацию стереотипов группового опыта, осуществлял межпоколенную передачу этнической специфики и этнических традиций. Наконец, семья, как биологическая единица, участвовала в процессе производства и воспроизводства членов общины. Регулирование семейной жизни осуществлялось при помощи механизмов прямого и опосредованного контроля. Первый выполнялся либо самой общиной, либо ее порученцами - выборными лицами, соседями, родственниками. Действие второго проявлялось в выработанных институтом общины обычаях и традициях, закрепляющих сложившийся комплекс морально-этических норм и воздействующих на сознание и поступки людей.
Во всех отношениях с внешним миром мордовскую семью представлял домохозяин - кудазор. В круг его обязанностей входило распоряжение имуществом и управление хозяйством от имени домочадцев, организация семейного производства. Домохозяин нес бремя ответственности перед властями, общиной, церковью, не только за свой дом и хозяйство, но и за все поступки и дела своих домочадцев.
Как правило, кудазором был отец семейства или кто-либо старший по возрасту. Его власть в семье была бесспорна и окружалась у мордвы ореолом святости: «Власть отца - хозяина очень сильна и все находится в его воле. Нигде не случалось, чтобы при жизни такого главы семьи вздумали его сместить и посадить на его место другого, так как такой поступок был бы равен покушению на священные воззрения и убеждения всего народа... » [Майнов, 1885:158]. Однако в силу болезни главы семьи, либо его нежелания нести «обузу домоправительства» он мог передать свои полномочия любому члену семьи, причем не обязательно по старшинству. В случае его смерти проходили выборы нового домохозяина. При этом обращали внимание на возраст, женатость будущего главы, его хозяйственные навыки и поведение. В общинной среде существовал защитный механизм, ограждающий семью от разорения по нерадению кудазора, и, таким образом, обеспечивающий мордовскому «миру» большую устойчивость и витальность. Согласно нормам обычного права, если домохозяин не справлялся с делами, либо стремился пустить вверенное его попечению семейное имущество «на пропой», то члены семьи имели право собраться на торжественный совет, сместить такого горе-главу и назначить нового. Традиционно подобные вопросы обсуждались перед едой, чаще всего за обедом. Перед таким советом на стол ставился один лишний прибор. Он символизировал последнего умершего кудазора, который своим присутствием освящал принятое решение. Институт общины проявлял себя в этом случае опосредованно: в его недрах был выработан данный обычай, и он же следил за его соблюдением. Однако в экстренных случаях общество могло и напрямую вмешаться в дела семьи. По сообщениям информаторов, в начале XX в. были случаи, когда за пьянство и бесхозяйственное отношение к семейному имуществу сельский сход отстранял кудазора от руководства домашними делами и поручал их во временное ведение одного из членов семьи [ПМА, 2004, 2006]. Аналогичный обычай существовал и у других народов. Например, у удмуртов [Никитина, 1993:124].
Но, как правило, мордовский «мир» стремился не вмешиваться во внутренние дела крестьянской семьи до тех пор, пока сами семейные не попросят помощи. Данное положение нашло отражение в устно-поэтическом творчестве мокши и эрзи:
«Миртть-рьват сялондыхть - фкя-фкянь тонафтыхть» (м.), «Мирдеть-полат севныть - вейкест-вейкест тонавтыть» (э.) - «Муж с женой ругаются - друг друга учат»; «Миртть-рьват хоть и сялондыхть - курок фкя-фкянь кородыхть» (м.), «Мирдть-нить севныть-тюрить - часонь ютаз мекев мирить» (э.) - «Муж с женой поссорятся -через час помирятся»; «Мирдесь ды козыйкась кува севныть, сия ладить» (м.) -«Муж с женой ругаются - только тешатся»; Ломань семиясь - чопода лисьма (м.) -«Чужая семья - яма, не разберешь прямо» (Эквив.) [МППП, 1986:35-36]. Контроль со стороны общества часто укладывался в рамки поощрения или осуждения и выражался в оценках «хороший» - «плохой»: «хороший муж», «хорошая жена», «плохой хозяин» и т. п.
Вопрос о главенстве в семье в мордовском обществе решался просто: жена должна была подчиняться своему мужу. В. Майнов отмечал, что «на все вопросы о повиновении жены мужу.,, одно и тоже, и везде... говорили, что жена обязана во всем повиноваться своему мужу», «власть мужа над женою в мордовской семье... не знает никаких границ...» [Майнов, 1885:121]. Народная мудрость на этот счет также весьма недвусмысленна: «Мирдьфтома авась сиротакс ащи» (м.) - «Без мужа женщина - сирота», «Нись мирдентень - вить кедь» (м.) - «Жена мужу - правая рука» [МППП, 1986:36,38]. В то же время, как свидетельствуют собранные полевые материалы, взаимоотношения супругов в мордовской семье «старались строить на основе согласия» [ПМА, 2004, 2005, 2006]. Эта особенность прочно закрепилась в мордовской фольклорной традиции: «Мирдсь и рьвясь - фкя кевонь толхт» (м.) - «Муж и жена - искры одного кремня», «Цебярь миртть-рьват - фкя мяльсот, фкя кяльсот» (м.) - «У хороших супругов - одни мысли, одни слова», «Эряйхть, фкя-фкянди саф-тозь, фкя-фкянди мялень касфтозь» (м.) - «Живут, друг другу угождают, друг друга уважают» [МППП, 1986:37]. Такая семейная гармония позволяла выступать супругам «равноправными радетелями о своем семейном благосостоянии», а жене даже пользоваться «нравственным влиянием» на мужа при решении хозяйственных вопросов [Мордва, 2004:925]. «Ортась ащи кафта свайса, кудсь - кафта пряса» (м.), «Ортась ашти кавто свайсэ, а кудось - кавто прясо» (э.) - «Ворота держатся на двух столбах, а дом - на двух головах», - замечает по этому поводу одна из мордовских поговорок [МППП, 1986:36]. Это делало мужа и жену одинаково ответственными за благополучие и порядок в семье перед лицом общества.
В реальной жизни редко царила подобного рода идиллия. В некоторых из них также фиксируются случаи бытового насилия со стороны мужей [ПМА, 2005, 2006]. Однако грубость и произвол в супружеских отношениях в мордовской семье не были определяющими, так как подобные действия встречали порицание со стороны однообщинников [ПМА, 2005, 2006]. А этого было вполне достаточно, чтобы обрести в народной памяти недобрую славу на века.
В начале XX в. в мордовской общине продолжал господствовать стереотип, в соответствии с которым женщина воспринималась как хранительница домашнего очага и семейного уюта. В пределах семьи за мордовкой сохранялась относительная самостоятельность. Она обладала авторитетом во внутрисемейных делах, достаточно широкими правами в вопросах воспитания детей, что в значительной мере являлось следствием их важной роли в обрядовой жизни семьи и общины.
Тем не менее, хотя в мордовской семье они обладали значительным статусом в воспитании детей, в религиозно-культовой сфере, но от участия в общественно-политической жизни были фактически отстранены. Решение общественных дел продолжало оставаться прерогативой главы семьи и хозяина дома, тогда как женщина не только не избиралась и не назначалась ни на какие административные должности, но и зачастую не имела права голоса на сходе. И хотя в годы Первой Мировой войны происходит процесс демократизации схода, в том числе за счет вовлечения женщин в решение «мирских» дел и наделения их правом голоса, но масштабы его не стоит преувеличивать. Все-таки, в целом, мордовская женщина, оставаясь «хранительницей старинных обычаев и обрядов», «практически не связанная с внешним миром, выросшая в патриархальной обстановке и впитавшая в себя все особенности существующего быта» [Балашов, 1992:33-34], была лишена возможности проявлять общественную активность.
Велень пуромкс (промкс) и советские местные органы власти
В первые послереволюционные годы сельский сход, как высший орган крестьянской общины, по-прежнему оставался у мордвы самой распространенной структурой управления на селе. На нем, как и прежде, обсуждались все сколько-нибудь значимые вопросы, затрагивающие сферу производственных или общественных отношений. Даже появившиеся в период революции новые местные органы власти -сельсоветы - воспринимались населением, скорее в качестве исполнительных звеньев мирской организации, нежели как органы государственной власти. Это подтверждается тем, что зачастую число образованных в селе Советов соответствовало количеству общин [История..., 1987:80]. Сам порядок выборов в новые органы власти - на сходе, прямым и открытым голосованием - также позволяет провести параллель с традиционными институтами самоуправления. Об авторитете велень пуромкс свидетельствует и тот факт, что новая власть стремилась заручиться его поддержкой при решении наиболее важных для нее проблем. Так, в 1920 г. Темниковский уком при обсуждении вопросов, связанных с общегражданским налогом и хлебным займом, указывал на необходимость «провести сходы по волостям» [ЦДНИ РМ. Ф. 26, оп. 1, д. 15, л. 32].
Конечно, изменения, происходящие в стране, не могли не сказаться на составе и функционировании велень пуромкс. В ходе революционных событий происходит его дальнейшая демократизация. На сход собиралось все взрослое население, и, хотя правом голоса традиционно обладали крестьяне-домохозяева, постепенно в обсуждение общественных вопросов втягивались женщины, прежде всего вдовы и бед-нячки. Данный процесс начался еще до Октябрьской революции, но тогда он носил, в целом, естественный характер. С приходом к власти большевиков началась политика, направленная на активное подключение крестьянок «к борьбе за коммунизм и к советскому строительству» [КПСС..., т. 2, 1984:114]. Подобное не соответствовало сложившемуся в мордовской общине стереотипу, в соответствии с которым женщина воспринималась как хранительница домашнего очага и семейного уюта, тогда как решение общественных дел являлось прерогативой главы семьи и хозяина дома. Традиционное отношение к статусу женщины было характерно как для мордовского, так и для русского крестьянства. Порой оно отражалось уже в самом названии протокола сельского схода: «Протокол Трускляйского общего собрания всех домохозяев», «Протокол общего собрания всех домохозяев деревни Юрьевки» [ЦЦНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 7, лл. 42,44].
Раньше, согласно устоявшейся традиции, собрание схода вел староста. Теперь с упразднением выборного аппарата все чаще эти обязанности возлагались на председателя сельского совета, или на председателя, избираемого каждый раз из числа присутствующих, наиболее уважаемых общинников.
Как правило, сельский сход собирался раз в месяц для решения важных мирских вопросов. При советской власти наметилась тенденция приурочивать проведение общинного собрания и к дням новых праздников: годовщине Октябрьской революции, Первомаю... Так в протоколах сельских сходов мордовских крестьян появлялись решения, вроде «провести... дни годовщины Октябрьской революции в великом торжестве», «встретить и провести годовщину Октябрьской революции с полным торжеством», «провести годовщину Октябрьской революции с великим торжеством и с веселым духом» [ЦЦНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 7, лл. 6, 22, 23]. Иногда принимались и более обстоятельные постановления. В качестве примера обратимся к содержанию протокола № 9 общего собрания граждан деревни Мордовское Баймаково Рузаевского уезда от 1 мая 1927 года: «Мы, крестьяне деревни Мордовское Баймаково, трудовые крестьяне, дети земли, собравшись в великий день праздника 1-го Мая, сознавая, что капиталисты, хищники других стран скалят на нас свои зубы, будем поддерживать тесную связь с рабочими всего мира, так как только организованная дружная работа трудовых крестьян и рабочих всего мира избавит нас от эксплуатации капиталистов и возродит экономическую мощь страны, так же протягиваем свои руки к угнетенным других стран, которые вместе с нашими стремятся к установлению и укреплению власти Советов рабочих и крестьян всего мира под руководством III Коммунистического Интернационала» [ЦЦНИ РМ. Ф. 30, оп. 1, д. 14, л. 75].
Сельские сходы у мордвы в годы советской власти, особенно в первые послереволюционные годы, нередко носили политизированный характер. Это отчетливо видно из протоколов и резолюций общих собраний крестьян. Так, крестьяне мордовского села Болдово Болдовской волости в 1918 году постановили: «Приветствовать доблестную Рабоче-Крестьянскую Армию, борющуюся за советскую власть рабочего трудового беднейшего крестьянства, по первому зову правительства мы готовы вступить в ряды Красной армии» [ЦДНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 7, л. 16]. В этом же году общее собрание другой мордовской деревни - Трускляя вынесло резолюцию: «защищать советскую власть от контрреволюционных банд, по первому зову встать в ряды Рабоче-Крестьянской Армии и приветствуем наших вождей товарищей Троцкого и Ленина и всех борцов за свободу» [ЦДНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 7, л. 6]. Аналогичные постановления содержатся также в протоколах собраний жителей других мордовских сел - Новая Муравьевка, Старый Усад, Макаровка [ЦДНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 7, л. 7]. Такая ситуация не являлась специфичной исключительно для мордовских сходов. Похожее происходило и у русских. Например, в решении схода крестьян села Украинцева значится: «приветствовать рабоче-крестьянское правительство, Красную армию, борющихся за власть рабоче-беднейшего крестьянства и мы, граждане села Украинцева, по первому зову рабоче-крестьянского правительства готовы вступить в ряды Красной Армии» [ЦДНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 7, л. 3 об.]. Мало чем отличаются постановления сходов и в других русских селах [ЦДНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 7, лл. 4-5].
При новой власти сельские сходы у мордовских крестьян проходили все чаще по случаю приездов «уполномоченных лиц» с разъяснением последних законов государства, политической ситуации в стране. После подобных «разъяснений по текущему моменту» сходы мордовских общинников принимали решения типа: «Мы приветствуем рабоче-крестьянское правительство и его решительные меры по подавлению контрреволюционного движения кадетов Каледина, Дутова, Рады и всей буржуазии. Мы приветствуем национализацию всех банков...» [Установление..., 1957:267], «Мы, граждане села Могиловки, единогласно постановили приветствовать декрет народных комиссаров «О чрезвычайном налоге» и всеми силами постараемся о распределении налога только на имущий класс, то есть на кулаков-мародеров, а беднейшее население освободить совершенно от налога» [ЦДНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 7, л. 11]. Такие же решения характерны и для сельских сходов русских крестьян: «Мы, граждане деревни Юрьевка, постановили единогласно приветствовать СНК и декрет их проводить в жизнь без замедления. А также приветствуем Декрет о чрезвычайном налоге, который всеми силами постараемся провести в жизнь» [ЦДНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 7, л. 43].
На сельских сходах рассматриваемого периода находили отклик и события, произошедшие за пределами страны. К примеру, мордва села Трускляй в 1918 году на известие о начале Германской революции отреагировало принятием следующего постановления: «Единогласно приветствовать наших братьев за границей, которые последовали нашему примеру и подняли Красное знамя революции, а также по возможности будем помогать им в борьбе за великое дело» [ЦДНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 7, л. 44]. Приветствовал «восставший германский пролетариат» и сход мордовских крестьян Нагорского общества села Болдово [ЦДНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 7, л. 16]. Данная ситуация для мордовских земледельцев, быт которых до революции отличался чрезвычайной замкнутостью, а интересы ограничивались своим хозяйством, была несколько необычной.
В целом, спектр обсуждаемых на велень пуромкс проблем отличался многообразием. Об этом ярко свидетельствует выносимые на повестку дня вопросы: «Об организации сельскохозяйственной трудовой коммуны», «Об организации культурно-просветительной секции школы всеобщей грамоты», «О всеобщем обучении военному делу», «Организация сельско-крестьянского комитета взаимопомощи», «Выборы делегатов и делегаток на волостную беспартийную конференцию», «Об элек-трофикации», «О подписке на газету», «О помощи жертвам после голода» и т. п. [ЦДНИ РМ. Ф. 27].
Общинные традиции и трансформация мордовской деревни
С установлением новой власти социально-бытовые отношения, духовная сфера жизни народа стали объектом пристального внимания со стороны партаппарата. Общинные обычаи и традиции стали испытывать давление со стороны государства, подвергаться корректировке извне. Не избежала этого и мордва. В рамках данного пункта мы проанализируем некоторые стороны культурно-бытовой обстановки в мордовской деревне 1920-х годов, проследим процессы постепенной трансформации отдельных духовных ценностей и этических норм, сопровождавшие гибель общинного института.
Исследование начнем с системы отношений взаимной помощи, без которой ни одно хозяйство внутри общины практически не могло существовать.
В жизни доколхозной мордовской деревни обычай взаимопомощи (лездома, лездама) оставался основой крестьянских взаимоотношений. С его помощью по-прежнему выполнялись самые различные работы: жатва, вязка снопов, молотьба, перевоз леса, сенокос, прядение, постройка дома, мостов, рытье колодца... Каждый общинник проявлял готовность прийти на выручку в случае неблагоприятных жизненных обстоятельств и ждал того же от других. По свидетельству информаторов, «хорошему человеку в соседском деле помочь считалось святой обязанностью» [ПМА, 2004].
Учитывая значимость данного института в жизни крестьян, новые органы власти стремились поставить его под свой контроль. С этой целью Совнарком РСФСР 14 мая 1921 года принял декрет «Об улучшении постановки дела социального обеспечения рабочих, крестьян и семейств красноармейцев». Он предусматривал создание в деревнях крестьянских комитетов общественной взаимопомощи (ККОВ). Они занимались выделением нуждавшимся единовременных денежных, продовольственных и иных пособий из фондов общественной взаимопомощи, а также организацией хозяйственной, трудовой помощи бедноте и лицам, получавшим пенсии и пособия от государства. Решение об организации ККОВ принималось на общем собрании. Так, в Рузаевском районе на основании резолюции сходов были созданы кресткомы в мордовских селах Макаровка, Болдово, в русских - Новоникольское, Озерки, Инсар-Акшино, Николаевка, в татарских - Нижний и Верхний Урле-дим [ОДНИ РМ. Ф. 27, оп. 1, д. 36, лл. 23, 26, 28, 31, 50, 52, 55, 56].
Однако слабая материальная база кресткомов не позволяла в полной мере решать поставленные перед ними задачи. Тем более, что их и без того ограниченные ресурсы стремились использовать при решении задач, не входивших в компетенцию. Так, Пензенский губернский отдел народного образования просил «об отчислении на оказание помощи беднейшей части учащихся сельских школ части средств, идущих по линии кредитования бедноты, а также крестьянской общественной взаимопомощи» [ГАПО. Ф. Р. 2, оп. 1, д. 3484, л. 5]. Беспомощность комитетов вызывала только нарекания со стороны крестьянства. Так, в жалобах в адрес ККОВ содержится признание их несостоятельности: «Если у бедняка нет хлеба и в ККОВ нет фонда, то где взять хлеб?», «Нет хлеба - 5 человек детей, пар не пахан, никто не берется пахать. КОВ на это не обратил внимание, как быть?», «Почему сельский крестком не оказывает помощи женщинам и не обращает внимания на их жалобы и к кому обращаться?», «Живу сама четвертая, нет ни дров, ни хлеба, ни соли, уже целую неделю изба нетопленная, я обращалась в совет за помощью, но на меня сельский крестком внимания не обратил» [ЦДНИ РМ. Ф. 1, оп. I, д.255, л. 16; Ф. 485, оп. 1, д. 51, лл. 1 об., 18]. О бессилии новых структур в деле обеспечения поддержки населению свидетельствует также то, что в случае невозможности оказания помощи со стороны общины, бедняк был готов искать ее у богатого односельчанина. Так, по замечанию одного старосиндровского крестьянина, «... всякий бедняк ближе находится к богатому. Бедняк думает, когда ККОВ поможет, а у богатого помощь получишь скорее» [ЦДНИ РМ. Ф. 19, оп. 1, д. 8, л. 2].
На неудовлетворительную работу комитетов указывается и в решениях местных партийных ячеек. Так, в плане работы Лесно-Ардашевской ячейки РКП (б) на период с мая по июль 1925 г. среди прочих мер отдельно прописана задача «наладить работу... селькресткомов» [ЦДНИ РМ. Ф. 1042, оп. 1, д. 3, л. 15 об.]. В губернские исполнительные комитеты с мест шла информация о недостаточной работе кресткомов. Например, в Пензенский ГИК в 1928 г. поступил сигнал о «крайне слабой работе укресткома» в Рузаевском уезде [ГАПО. Ф. Р. 2, оп. 1, д. 3482, л. 18]. В ряде мест происходила даже ликвидация ККОВ. Об этом свидетельствует протокол заседания Деревенской Комиссии при Губкоме РКП (б) от 10 января 1925 г.: «Нарастающие местами тенденции к ликвидации ККОВ считать ошибочной» [ЦДНИ РМ.Ф1,оп. 1,д. 533, л. 12].
Не добавляли авторитета новым структурам злоупотребления и хищения в них, дублирование полномочий с сельсоветами. Согласно упомянутому декрету крестьяне не просто были обязаны оказывать помощь малоимущим соседям, но и обязательно отчитываться о проделанной ими работе. Если раньше оказание помощи друг другу воспринималось как этическая норма и в определенной степени как привилегия, то в новых условиях оно стало больше ассоциироваться с принуждением. Такой характер взаимопомощи не устраивал мордовское крестьянство, которое предпочитало либо вовсе не создавать кресткомы, либо после «долгих споров» все-таки их организовывала, но они носили, как правило, формальный характер. Об этом свидетельствуют резолюции сельских сходов (таблица 12).
В глазах мордовского крестьянства кресткомы по сравнению с лездома имели существенный минус: помощь через ККОВ осуществлялась в одном направлении -малоимущим, хозяйственно несостоятельным односельчанам без всякой отдачи. Традиционный обычай взаимной помощи был куда более справедлив. Он, хотя и носил безвозмездный характер, но подразумевал выставление угощения помочанам, а также ответную помощь в случае необходимости. По сведению информаторов «через кресткомы помогали «за здорово живешь», а на помочах все было по справедливости: как поработал, так и угостят, как сам потрудишься, так и тебе помогут» [ПМА, 2004].
Настроения мордовского крестьянства постепенно передаются и части местного партийного и советского руководства. Например, в 1927 г. в Ново-Троицкой волости Саранского уезда по ККОВ «создалось некоторое ликвидаторское настроение у ответственных даже работников...» [ЦДНИ РМ. Ф. 557, оп. 1, д. 5, л.1].
На фоне новых форм общественной взаимопомощи обычай лездома, как традиция общинной взаимовыручки, сохраняет для мордвы свою притягательность. Однако в 20- начале 30-х гг. отношение к традиционному обычаю лездома претерпевает определенные изменения. Безвозмездность начинает носить все более условный характер. Так, рассуждая о перспективах бесплатной вспашки земли бедноте, старо-синдровский общинник Аюев признался: «Если допустить так, чтобы прикрепить к безлошадным лошадных членов сельсовета, то они вспахать, пожалуй, и вспашут, но денежки потихоньку сдерут, а кто из бедняков не согласится заплатить деньгами, то так вспашут, что ничего не уродится» [ЦДНИ РМ. Ф. 19, оп. 1, д. 8, л. 8]. Один из крестьян села Старые Пичеуры Торбеевской волости Беднодемьяновского уезда отметил: «... лошадный обрабатывает мне землю, а я ему плачу деньгами и натурой» [ЦДНИ РМ. Ф. 563, оп. 1, д. 66, л. 18 об.].
Достаточно распространенной формой оплаты услуг помочан становится самогон. Например, по словам жителей села Старое Синдрово Краснослободского уезда, «каждый за помочь требует три бутылки» [ЦДНИ РМ. Ф. 19, оп. 1, д. 8, л. 2]. Распространение вознаграждения за помощь у мордвы в 20-е - начале 30-х гг. XX в. не является показателем кризиса обычая лездома. Здесь важно учитывать психологический аспект. Насаждение властями обязательной помощи представителям беднейших слоев, среди которых встречались, в том числе и просто плохие работники, лентяи, неминуемо порождало иждивенческие настроения в их среде. Это неизменно должно было девальвировать в глазах остальной части социума сам принцип безвозмездности. Получение общинником чего-либо «задарма» словно равняло его с теми, кто на селе составлял категорию бездельников, неудачников, лодырей. Сознание, основанное на крестьянской трудовой этике, и общественное мнение восставали против подобного сравнения.
