Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Русская нация и её концептуализация в трудах П.Б.Струве и М.О.Меньшикова 91
1. Природа нации и особенности нациеобразования в России 91
2. Этнические компоненты русской нации 98
3. Современные проблемы русской нации 105
4. Русская нация и государство 110
5. Взгляд на проблему национализма 115
Глава II. Две «национальные империи»: альтернативы П.Б.Струве и М.О.Меньшикова 118
1. Сущность «империи» и «национального государства» в историографии. «Империя» в представлении П.Б. Струве и М. О.Меньшикова 118
2. Национальное государство: общая характеристика 135
3. Культурно-ассимиляторская политика 140
4 Правовая политика 145
5 Национальная политика 153
A) еврейский вопрос 154
Б) Финляндия и Царство Польское 159
B) Украина и Белоруссия 166
Заключение 174
Список источников и использованной литературы 184
- Природа нации и особенности нациеобразования в России
- Сущность «империи» и «национального государства» в историографии. «Империя» в представлении П.Б. Струве и М. О.Меньшикова
- Правовая политика
- Украина и Белоруссия
Природа нации и особенности нациеобразования в России
В первую очередь следует рассмотреть, какие факторы для Струве и Меньшикова являлись нациеобразующими.
Главным нациеобразующим фактором для Струве была культура, которую он определял как «совокупность абсолютных ценностей, созданных и создаваемых человечеством и составляющих его духовно-общественное бытие» . Повышенное внимание Струве к феномену культуры можно объяснить тем, что он, воспитываясь в русской культуре, именно через неё идентифицировал себя как русский человек, несмотря на этнически немецкие корни.
Ричард Пайпс пишет: «Струве употреблял термин «культура» в таком значении, которое было не слишком близко русской аудитории того времени. Для его читателей культура означала одну из двух вещей: либо совокупное интеллектуальное и художественное наследие человечества, хранящееся в библиотеках и музеях, либо «материальную культуру», то есть плоды экономической деятельности. Струве же, рассуждая на данную тему, подразумевал совершенно иное... Сама же культура представляла собой духовный процесс, который предполагал умение индивидов общества в целом сначала определять для себя ценности и цели, а потом активно добиваться их воплощения. Культура означала триумф сознания над стихийностью, человеческой воли над хаосом, человека - над природой. По-видимому, описанная концепция была заимствована Струве у Канта....» "
С точки зрения Струве, именно из культуры рождается нация: «В основе нации всегда лежит культурная общность в прошлом, настоящем и будущем, общее культурное наследие, общая культурная работа, общие культурные чаяния» . На базе этой культурной общности мистическим образом приходит осознание себя её членом, возникают «духовные притяжения и отталкивания, и, для того чтобы осознать их, не нужно прибегать ни к антропометрическим приборам, ни к генеалогическим разысканиям. Они живут и трепещут в душе»154.
Возникшая нация, с философской точки зрения, является не содержанием, а формой для бытия и дальнейшего творческого развития культуры. Появившись на свет благодаря культуре, нация теперь и сама может на неё благотворно влиять: она даёт новый мощный импульс развитию культуры, позволяя ей продуктивно и органично развиваться в дальнейшем.
Поскольку творцом культуры выступает личность, необходимым условием этого творческого процесса является свобода, и в этом ярко проявляется либерализм Струве. В его трудах понятия «свобода», «личность», «культура», «нация» тесно связаны между собой и взаимообусловлены.
Меньшиков мыслил зарождение нации на базе кровной, а не культурной, общности. Он считал, что не культура, а генетические показатели определяют психический склад индивида, его способности и жизненные приоритеты, в конечном счёте определяя портрет нации. Нация для него нередко выступала синонимом этноса, хотя далеко не все народы и племена он считал способными создать нацию.
Меньшиков полагал, что не метафизические и неуловимые для человеческого глаза процессы куют нацию, а самые выдающиеся, успешные и талантливые её представители - аристократия, которая и «становится завязью нации, вождём, двигателем культуры (курсив автора, А.Т.), создателем организованного общества» 155. Таким образом, Меньшиков не отрицал важность фактора культуры в деле становления нации, хотя первоначальный импульс к её возникновению он видел в аристократии. Аристократия для Меньшикова являлась одновременно условием возникновения нации, и виновницей её упадка. Также он полагал, что по состоянию аристократии можно смело судить о здоровье всей нации.
Таким образом, в трактовке сущности и природы нации мы сталкиваемся с двумя концепциями - «почвы» и «крови». Если в первом случае нация возникает мистическим образом на базе общности культуры, то во втором - на базе кровной общности и в прямой зависимости от личностного фактора. Но объединяет концепции наших героев то, что для каждого из них нация является безусловным благом, несущим прогресс и процветание.
Приводя в пример европейские нации, возникшие в новое время, Струве полагал, что нация как таковая представляет собой продукт нового времени. Поэтому его позицию по этому вопросу мы можем назвать модернистской. Меньшиков, наоборот, утверждал, что нации существовали в течение всей истории человечества, хотя и не отрицал того факта, что на разных исторических этапах нации имели свою специфику15 . Следовательно, он был в большей степени примордиалистом.
В своих абстрактных рассуждениях Струве и Меньшиков настаивали на том, что нация органична и возникает естественным путём. Однако, несмотря на универсальность механизма возникновения нации, в истории конкретных народов имели место свои особенности, присущие только данной стране и народности. Посмотрим, в чём наши герои видели специфику возникновения и исторического развития русской нации.
Струве считал, что на протяжении всей русской истории возникновению русской нации препятствовало государство, так как оно выступало механизмом подавления личности.
Как пишет О.В.Ананьев, в России «самодержавно-удельная власть стремилась к полному уничтожению личности, которой только и живёт культура. Следовательно, власть препятствовала проникновению культуры в народную толщу и становлению народа в нацию. Только в XIX веке в России на месте религиозно-православной общности разворачивается процесс формирования нации на фундаменте великой русской литературы, но которой противостояла интеллигентская идея «мнимо классового» раздробления и «классового» взаимопожирания разных элементов нации», сумевшая надолго затормозить процесс культурного роста и самообразования русской нации»157.
Но на глазах самого Струве происходят события, способные, на его взгляд, в корне изменить положение и дать импульс зарождению русской нации. После 17 октября 1905г. в России возникла уникальная ситуация: появилась возможность соединить рост новой государственности с новым культурным и национальным подъёмом страны. Для этого требовалась только «новая общенациональная, государственная идея», способная окрылять общество, сплачивать личные и групповые интересы в национальном служении.
Меньшиков исходил из того, что этносы примордиальны и существовали на протяжении всей истории человечества, а этничность на разных исторических этапах находила выражение в разных категориях (институтах). По примеру европейской истории, когда этничность транслировалась на католицизм - абсолютизм - нацию, в русской истории этничность транслируется соответственно на православие - самодержавие -народность. В этих категориях (институтах) воплотились главные качества русского народа, они стали своеобразной квинтэссенцией русскости: «В православие ушла вся личность народа русского, всё его национальное чувство, его философия и поэзия»158. По его мнению, образование нации соответствует третьей стадии - народности, на которой русский этнос сможет наиболее полно реализоваться и самовыразиться и которая возродит и органически дополнит православие и самодержавие.
Несмотря на то, что Струве и Меньшиков считали образование русской нации задачей на будущее, они не слишком последовательно отстаивали эту позицию: в своих сочинениях они оба нередко рассуждали о русской нации как данности.
По мнению Меньшикова, отсутствие единой нации в современной ему России отнюдь не означает, что её никогда не существовало раньше: в своих рассуждениях он нередко говорил об «упадке» нации и утверждал, что Россия сложилась как нация к эпохе Петра. Значит, нации на стадии народности предстоит не образоваться на пустом месте, а возродиться. Этот мотив «возрождения» и противопоставление мрачной и безрадостной современности светлому и великому прошлому, с которого следует брать пример, является типично консервативной чертой.
Меньшиков употреблял термин «нация» при описании некоторых событий русской истории: когда речь шла о войне, ответе на внешнюю угрозу159, во время смуты и избрания царя160, при сопоставлении с другими развитыми нациями империи, от которых исходит опасность161. Значит, русские становились в его представлении нацией тогда, когда был вызов -государству, власти государя, этничности. Ответ на такой вызов требовал от народа сплочения, единения, что приближало его к нации, поэтому Меньшиков допускал употребление данного термина.
Струве также изредка называл русскую народность нацией. Во-первых, он говорил о русской нации при описании событий смутного времени ", что роднит его позицию с меньшиковской: народу, чтобы преодолеть эту смуту, нужно было действительно объединиться и стать нацией. Во-вторых, иногда он называл русских нацией in the making, что указывает, с одной стороны, на её существование, а с другой - на незавершенность этого процесса: нация и есть, и нет одновременно. Возможно, для Струве являлось большим соблазном назвать русских нацией ввиду несомненного факта наличия единой русской культуры.
Сущность «империи» и «национального государства» в историографии. «Империя» в представлении П.Б. Струве и М. О.Меньшикова
В массовом сознании империя до сих пор ассоциируется с огромным агрессивным государством с деспотической формой правления, а национальное государство - с демократией и прогрессом. Посмотрим, согласится ли с этими определениями современная историография.
Интерес к изучению империй в гуманитарной науке традиционно высок. Многие западные и отечественные учёные не одно десятилетие пытаются дать своё определение империи и основные критерии «имперскости»20 : географический, временной, правовой, геополитический, этнический, идеологический... Однако, несмотря на такое многообразие подходов к имперской проблематике, консенсус в определении сущности империи так и не был достигнут. Как отмечает С.В.Ткачёв: «Несмотря на всё возрастающий интерес к данной теме, наблюдается своего рода кризис в теоретическом осмыслении этого концепта»; «При всей обширности и дотошности в перечислении атрибутов империи, как правило, всегда можно найти исторические исключении и несовпадения (даже взаимоисключающие друг друга) при сравнении той или иной империи»207.
Родоначальницей термина «империя» стала Римская империя, поэтому многие исследователи, ссылаясь на опыт Римской империи, приводят её в качестве примера классической империи. Термин «imperium» происходит от глагола «imperare» (приказывать, господствовать) и в Древнем Риме означал «законная власть». Сначала это было право римского магистранта отдавать приказы и требовать повиновения, однако позднее данное понятие было расширено и стало означать право Рима повелевать покоренными народами. Многие исследователи считают, что Римская империя пала из-за того, что гражданство перестало быть исключительной прерогативой римлян, эта категория стала размываться, и все варвары стали гражданами, принеся тем самым разлад во всю имперскую структуру. Таким образом, существует мнение, что перенесение принципа гражданства на всех подданных империи автоматически подрывает имперские устои.
Выбрать одно исчерпывающее определение империи или сформулировать своё собственное не входит в задачи данного исследования. Изучив современную историографию по данной проблеме, выделим несколько наиболее общеупотребительных и общепризнанных атрибутов империй, чтобы потом оперировать ими в ходе анализа двух империй Струве и Меньшикова.
Как правило, империи обладали большей, чем их неимперские соседи, протяжённостью в пространстве и времени. Власть в империи носила сакральный характер, поэтому нередко она приобретала деспотические формы. Правитель империи обеспечивал всех своих подданных определённым набором прав и гарантировал им защиту закона. Структуре империи была свойственна иерархичность.
Империи также отличались этнокультурной пестротой. При условии сохранения лояльности власти и исполнения определённых обязательств (определяемых в каждом случае индивидуально и весьма разнящихся между собой), местный уклад жизни покорённых народов оставался неприкосновенным. Поэтому в империях отсутствовала или была ограниченной ассимиляция населения вновь включаемых территорий.
Сильная этнокультурная мозаичность империи порождала её административную гетерогенность. Учитывая, что покоренные народности находились на разных стадиях развития, в разной степени удаленности от метрополии, обладали разными культурными и политическими традициями и степенью политической лояльности, унифицированной системы управления разными народами и территориями не могло сложиться.
Империи обладали военной мощью и успешно вели активную внешнюю политику. Вследствие завоевания новых территорий, империи получали колонии и высокий статус «великой державы», и всё имперское пространство становилось разделенным на метрополию и периферию (колонии). Как утверждает Э.А.Паин: «Во внешней политике империи нового времени отличались от феодальных государств тем, что добивались легитимизации статуса великой державы и претендовали на роль блокообразующего лидера на международной арене»208. Экспансионизм и агрессивность империй легитимировались на идеологическом уровне: империи как правило позиционировали себя как государства, несущие прогресс, культуру и цивилизацию покоренным народностям.
Глубоко исследуя признаки империи, исследователи часто оставляют за скобками ответ на вопрос о причинах, движущих силах их возникновения. Во многих трудах империи представлены как абстрактные конструкции, системы, живущие по своим собственным законам, тогда как тем, кто создаёт империи -народам - и соответственно этническому фундаменту империи - уделено минимум внимания209.
Империи в историографии традиционно считаются феноменами доиндустриальной эпохи. С началом Нового времени, ознаменовавшим собой наступление секуляризации, эпохи капитализма и национализма, империи уже становятся анахронизмами, и им на смену приходят сильные динамично развивающиеся национальные государства. Отныне империи, чтобы ответить на вызов модернизации и выстоять в конкурентной борьбе с национальными государствами, были вынуждены меняться изнутри путем реорганизации по принципу национального государства. В противном случае им грозили гибель и распад на национальные государства.
В отличие от империй, национальные государства считаются более мобильными, эффективными и успешными, ибо их скрепляет приверженность не абстрактным идеалам и ценностям, далёким от рядового гражданина, а вполне конкретному - нации, то есть самим себе. В своём классическом виде империя считается противоположностью национального государства. Чтобы оценить в дальнейшем эклектичность воззрений Струве и Меньшикова, рассмотрим сначала базовые различия, по которым проходит грань между ними.
В национальном государстве на смену имперскому принципу поддаппичества приходит принцип гражданства, суверенитету государя -народный суверенитет, иерархическому устройству - эгалитарное.
По мнению И.Г.Яковенко, империя и национальное государство отличаются базовым интегратором, то есть ценностным ориентиром, вокруг которого государство объединяется: в традиционной империи это абстрактная Идея, в национальном государстве - конкретная нация, поэтому на смену идеальным устремлениям приходят вполне прагматические. «В империи каждый человек и население как целое являются средством. Цель империи -Идея, отражением которой Империя и выступает. Назначением национального государства является обслуживание общества, т.е. совокупности автономных и социально стратифицированных автономных индивидов»210.
Поэтому в империи нет и не может быть понятия «национальный интерес»: цель империи - иррациональна, национального государства -рациональна. Преследуя иррациональную цель, империя не ставит вопрос о цене, вся её сущность устремлена на достижение этой цели любой ценой.
«Империя не является инструментом обеспечения каких-либо прагматических интересов создающего её народа: она самоценна как система, материализующая политическими средствами универсальные и абсолютные ценности, по отношению к которым интересы любого народа занимают по определению подчинённое положение»"11.
Стремясь к иррациональной цели, империя может бесконечно расширяться. Поэтому ещё один критерий империи - это её безграничность. Национальное государство гранично, так как стремится к весьма конкретным целям. Достигнув желаемого, оно застывает в существующих границах.
Интересной и важной для нас является проблема бытия нетитульных народов в лоне империй и национальных государств. Какой тип государственного устройства наиболее отвечает их интересам? Поскольку национальное государство считается более демократичным, чем империя, можно предположить, что в империи неимперообразующим народам живётся плохо: в «тюрьме народов» они лишены прав и свобод, которые бы им предоставило национальное государство. Но при более глубоком рассмотрении оказывается, что оба государственных образования по-своему выгодны для этих народов.
В империи иерархическое правовое пространство подразумевает чёткие правовые ниши - статусы, поэтому народы лишены равенства друг с другом, что потенциально может вызывать их недовольство. Но с другой стороны, империя является выгодной многим народам, потому что эта государственная система не покушается на их исконный образ жизни и не требует отказа от своей идентичности. Более того, получается, что империя предоставляет отличный «питательный бульон» для зарождения наций.
Правовая политика
Важнейшим каналом влияния государства на процесс национальной интеграции должна была стать его правовая система. В этом вопросе позиции наших героев принципиально расходились.
Струве видел правовое поле будущего национального государства единым. Это проявлялось в том, что он не делал различия между гражданами и подданными, считая гражданами всех подданных империи.
Меньшиков предлагал различать граждан и подданных, предоставляя им разный набор прав и свобод: «Вы пока русские подданные, но «подданный» и «гражданин» не одно и то же. «Гражданин» есть подданство духа, единство любви к общей родине, единство гордости за неё и печали» 247. Памятуя историю Римской империи, такую позицию Меньшикова можно счесть вполне имперской.
Таким образом, мы сталкиваемся с двумя подходами к правам и свободам населения национальной империи - дифференцированным и недифференцированным: Струве выступал за предоставление всем подданным одинакового набора прав и свобод, независимо от их этнической, конфессиональной, социальной принадлежности, тогда как Меньшиков -предоставлял права выборочно, признавая необходимость дифференциации по этническому принципу и принципу политической лояльности.
По мнению Струве, помимо культуры, способствовать интеграции всех народов России вокруг русского ядра призваны права и законность: «По отношению к нерусским народностям нам нужна не националистическая политика «Малой» России, обивающейся от «инородцев» исключительными законами, а империалистическая политика «Великой» России, свободной и культурной, правами и законностью стягивающей все племена империи вокруг её русского ядра» .
Свобода для Струве являлась одним из главных условий развития нации . Его национализм был не просто тесно связан с либерализмом, они были тождественны, что раскрывается в статье «В чем же истинный национализм?»" . Поэтому для него принципиально важным был принцип равноправия всех подданных империи, поскольку ограничение в правах неизбежно предполагало наступление на свободу - идеал, священный для Струве
Неравноправие хоть по какому-либо принципу - тем более этническому - Струве считал недопустимым и вредным. Распространение русской культуры на всей территории национальной империи должно было, по его мнению, происходить ненасильственно, без дискриминации прав людей, не принадлежащих к ней. Поэтому, как уже говорилось ранее, он предпочитал употреблять не жёсткий термин «господство», а более либеральный и мягкий - «гегемония». 0.10.Малинова пишет: «Нерусское население «национальных окраин» России должно иметь равные с этническими русскими права, ибо только отказ от насильственного национализма может обеспечить то, что казалось Струве главным для расцвета русской нации и государства свободную и органичную гегемонию русской культуры»251.
Но нельзя утверждать, что Струве был сторонником полного равноправия. Признавая формально необходимость равноправия для всех народов империи и недопустимость дискриминации по национальному признаку, в одной сфере он напрочь отвергал равноправие: в сфере культуры. Безусловно, он признавал право любых народов на свободное развитие собственной культуры. Но, полагая, что культуры нерусских народов должны интегрироваться в рождающуюся русскую нацию, он тем самым признавал их не на равных, а уступающими. Всем нерусским культурам, кроме польской и финской, он отказывал в статусе национальных, оставляя за ними право считаться лишь местными, областными. В частности, в результате такого подхода он решительно выступал против украинской и белорусской культур. Как пишет О.Ю.Малинова: «Он полагал, что этот процесс ещё не завершён, что русская нация ещё находится в процессе создания, и потому он особенно болезненно относился к попыткам подвергнуть сомнению факт наличия общерусской культуры. Отсюда - его яростное сопротивление украинскому партикуляризму, вызванное не столько политическими, сколько культурными соображениями. Струве решительно отказывал «малорусской» и «белоруской» культурам в статусе национальных»252.
«Ибо не может быть никакого сомнения в том, что постановка в один ряд с русской культурой других, ей равноценных, создание в стране множества культур, так сказать, одного роста, поглотить массу средств и сил, которые при других условиях пошли бы не на националистическое размножение культур, а на подъём культуры вообще»253, - писал он. В этих строках Струве предстаёт яростным обличителем мультикультурализма и более напоминает консерватора, нежели либерала.
Итак, если во всех сферах Струве не считал нужным указывать на превосходство русского народа, то в сфере культуры он его всячески подчёркивал. Однако, несмотря на то, что превосходство русской культуры и, следовательно, титульного этноса должно было стать директивой во всей политике государства и подразумевалось им как прописная истина, Струве ничего не говорил о том, будет ли оно закреплено законодательно, и если да, то каким образом.
Для Меньшикова свобода была не менее важным фактором образования нации, без неё нация не может существовать: «Какая бы группа ни соединялась для защиты и бережеиия основных прав человека, она становится нацией» .
Но понятия «свобода» и «равноправие» он использовал только применительно к одному этносу - русскому. Для всех остальных народов империи он предполагал ограничение в правах и дискриминацию по этническому признаку. По его мнению, эта мера диктовалась справедливостью и здравым смыслом: Россия - государство русских, это их детище, созданное их кровью, именно они осуществили наибольший вклад в развитие этого государства, поэтому в нем правомочно наличие привилегий для русского этноса и его господство на всей территории страны.
Пагубность принципа равноправия всех народов империи Меньшиков обосновывал рядом рассуждений.
Во-первых, являясь националистом биологизаторского толка, он выступал рьяным противником равенства как такового: если в ходе исторического процесса одни народы побеждали, а другие проигрывали, одни достигли величайших успехов в деле развития государственности, культуры, а другие оказались на периферии исторического процесса, то не может быть никакой речи о равенстве, люди изначально неравны: «Сама природа выдвинула племя русское среди многих других как наиболее крепкое и даровитое. Сама история доказала неравенство маленьких племён с нами»"55. Он полагает, что «истинный прогресс общества возможен лишь тогда, когда действует отбор лучших»"56.
Во-вторых, используя примеры Древней Персии, Вавилона, Рима и Византии, павших «именно от того равенства с инородцами, которое было навязано властью господствующему племени»"57, Меньшиков пытался доказать, что «Равноправие народностей под одной государственной крышей ведёт, как оказывается, не к братству их, а к междоусобной войне»" .
В-третьих, это тем более недопустимо в России, ибо у нас «при отсутствии либеральной конституции, инородцам предоставили права даже не равные, а несравненно более высокие, чем «господствующему» ) народу» : инородцы не знали крепостного состояния, обладали правом свободы вероисповедания, иностранцы не подвергались телесному наказанию и т.д. Теперь же нужно, чтобы историческая справедливость восторжествовала.
В-четвёртых, он был уверен, что лишение того или иного нетитульного народа политических прав упрощает и ускоряет процесс его ассимиляции: лишение определённых прав подстёгивало бы его желание «стать» русскими.
Как утверждает Д.А.Коцюбинский: «Идеологи ВМС уделяли специальное внимание критике популярного в среде их радикально-либеральных оппонентов мнения, согласно которому именно нежелание провозгласить полное равноправие инородцев обрекало последних на противостояние России и русскому народу. По убеждению русских националистов, дарование инородцам всей полноты прав способствовало бы лишь усилению из разрушительного натиска на русскую нацию и российскую государственность»" .
Украина и Белоруссия
Наконец, окончательно позиции Струве и Меньшиков сходились в оценке будущей политики в отношении восточнославянских братьев. Оба наших героя считали русских, украинцев и белорусов единым русским народом, и их принадлежность к будущей русской нации была для них бесспорна. Они очень эмоционально реагировали на появление национализма у этих братских народов, расценивая его как нечто противоестественное, беспочвенное, как плод деятельности местных элит, пытающихся искусственно сконструировать новые языки и культуры на теле русской нации.
Поэтому взгляды Струве и Меньшикова на политику в отношении украинцев и белорусов были практически идентичны: они считали необходимым преодоление этнографического деления внутри восточных славян, их приобщение к общей - великорусской - культуре, а также противодействие малорусскому и белорусскому национализмам.
Как утверждает Д.А.Коцюбинский: «Беспочвенность» украинофильства, по мнению идеологов ВНС, подтверждалась фактом полного равнодушия малоросского простонародья к «украинской идее»: «К счастью ... среди хохлов украйнофильство едва заметно. Простые хохлы считают себя такими же русскими, как и москали, - такими же православными, подданными одной русской власти, детьми одной матери - русской земли. Простые хохлы любят свой край как жители Волги - свой край, жители Архангельской губернии -свой край..., но в общегосударственной жизни любят и великорусский быт, и великорусский язык... Хохлацкий сепаратизм явление вовсе не народное. Это измышление недалёких умов, продукт обезьяньей подражательности»299. -писал Меньшиков.
Струве считал украинский вопрос «вредной интеллигентской выдумкой»; а Меньшиков, в свою очередь, называл так называемое «мазепинство» «этнографическим романтизмом», а украинский язык зоо «нелепым» .
В интеллигентских кругах к украинскому движению далеко не все относились серьёзно: «либерально и радикально настроенные русские люди относятся крайне благодушно к украинскому движению, в сущности, потому, что они фактически придают ему ничтожное значение, а его конечные цели признают утопическими, если не прямо вздорными» .
Струве и Меньшиков, наоборот, осознавали его крайне высокую опасность для России, тем более, что вслед за украинцами аналогичные требования и претензии стали предъявлять белорусы. Меньшиков подчёркивал опасность украинского национализма для российского государства: «мазепинство чрезвычайно опасно для России»; «Подобно всякому романтизму, этнографический имеет огромную потенциальную силу»; «Мазепинское движение в России следует объявить государственно преступным и подавлять его всемерно» .
Для Струве главная опасность украинского партикуляризма и национализма заключалась в его культурных последствиях, так как, с его точки зрения, он ведёт к раздвоению и растроению единой русской культуры: «Все наши «окраинные» вопросы окажутся совершенными пустяками в сравнении с такой перспективой «раздвоения» и - если за «малороссами» потянутся и «белоруссы» - «растроения» русской культуры» . Интересно наблюдать, как Струве, традиционно безэмоциопальный, невнимательный к этнической стороне и обычно не усматривающий угрозы русским со стороны других этносов, в вопросе украинского и белорусского партикуляризма становился нетерпимым и эмоциональным, подобно Меньшикову. Струве придавал столь большое значение проблеме партикуляризма восточнославянских народов именно потому, что считал все три братских народа русскими, и сепаратизм на теле русской нации он считал едва ли не главным злом.
О.В.Малинова пишет, что яростное сопротивление Струве украинскому партикуляризму было вызвано не столько политическими, сколько культурными соображениями. Струве решительно отказывал «малорусской» и «белоруской» культурам в статусе национальных....он готов был поддержать требования свободы украинской печати на общих основаниях и свободы образования - но не претензии на культурную самостоятельность... Вместе с тем, Струве не отрицал своеобразия украинской и белорусской культур и готов был поддерживать их развитие - но в качестве «местных или областных», а не национальных. Ему казалось, что корнем украинского сепаратизма являются настроения, проистекающие из Галиции, которая оказалась оторвана от русской культуры»304.
Струве писал по этому вопросу: «Я не отрицаю вовсе того, что в известном смысле существует «самостоятельная малорусская культура», и я не желаю вовсе исчезновения малорусского языка. Я глубоко убеждён, что -наряду с общерусской крой и общерусским языком - культура малорусская или украинская есть культура местная, областная. Это положение «малорусской» культуры и «малорусского» языка определилось всем ходом исторического развития России и может быть изменено только с полным разрушением исторически сложившегося уклада не только русской государственности, но и русской общественности»303.
В украинском националистическом движении Струве различал две разновидности. К первому - это культурное украинофильство, предполагавшее движение в поддержку местной культуры - он относился положительно и не считал нужным ему противодействовать. Зато крайне опасным он считал второй - воинствующий партикуляризм, под которым подразумевал яростные попытки поставить белорусскую и малоросскую культуры в один ряд с «великорусской» и добиться политической независимости. В воинствующем партикуляризме он видел величайшую угрозу: ведь тут речь идёт не просто о «преподавании в начальной школе на местном языке»; «перед нами не более, не менее как огромный, поистине титанический замысел раздвоения или растроеиия русской культуры на всём её протяжении - от букваря до «общей патологии» и «кристаллографии», от народной песни до переводов из Овидия, Гёте, Верлэна или Верхарна» , -писал он.
Меньшиков не делал таких различий внутри украинского националистического движения и выступал в равной степени против любого проявления сепаратизма в отношении русского народа. С его точки зрения, националистам не следует потворствовать ни в чём, поскольку за скромными требованиями поддержания культуры рано или поздно неизбежно последуют более серьёзные политические претензии.
Итак, мы видим, что Струве и Меньшиков пропагандировали одинаковую политику в отношении восточнославянских народов: они оба препятствовали сепаратизму, попыткам конструирования украинской и белорусской культур, языков и тем более государственности, отдельных от русских. Они полагали, что в отношении этих народов должна проводиться политика, способствующая их слиянию с русской, т.е. великорусской, народностью и культурой. Небольшая разница между их взглядами на проблему заключалась в том, что Струве готов был предоставить известную степень свободы украинцам и белорусам в сфере культуры, но только при условии, что они не будут претендовать на статус «национальных», а останутся региональными, местными.
Причиной консенсуса Струве и Меньшикова в данном национальном вопросе можно считать то, что эти народы - украинцы и белорусы - были близки русским как культурно, так и генетически. Эти народы, безусловно, включались нашими героями в русскую нацию, так как их ассимиляция будет минимальна и легка.
Мы видим, что термин «национальная империя», несмотря на кажущуюся эклектичность, имеет вполне адекватное содержание, отражающее синтез имперской и националистической идей. Формы этого синтеза у Струве и Меньшикова отличаются своеобразием.
Если говорить о политике государства в отношении конкретных этносов, то здесь Меньшиков выступал как империалист, поскольку его видение этнической картины будущего государства предполагает отсутствие равноправия между народами: в зависимости от этнической принадлежности, народы обладают разными правами, и не все подданные имеют право стать гражданами и членами нации. Он предлагал достроить Россию как империю по примеру Англии, где титульная нация обладает привилегированным статусом, тогда как покорённые народности не имеют многих свобод, в первую очередь права участия в политическом управлении.
