Иноэтнические компоненты в составе русского старожильческого населения Среднего Прииртышья Крих Анна Алексеевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Иноэтнические компоненты в составе казаков Среднего Прииртышья 56

1.1. Формирование казачьего населения Среднего Прииртышья в конце XVI-XVIII вв 56

1.2. Казаки Среднего Прииртышья в XIX в 76

Глава 2. Иноэтнические компоненты в составе крестьянского старожильческого населения Среднего Прииртышья 121

2.1. Складывание мирских групп Среднего Прииртышья 130

2.2. Формирование старообрядческого населения Среднего Прииртышья . 144

2.3. Переселенцы первой половины XIX в.: крестьяне-староселы 167

Заключение 192

Источники и литература 198

Список сокращений 223

Приложение 1. Таблицы иноэтнических и религиозных групп в составе русского старожильческого населения Среднего Прииртышья (конец XVHI-XIX вв.) 224

Приложение 2. Генеалогические схемы

• Формирование казачьего населения Среднего Прииртышья в конце XVI-XVIII вв
• Казаки Среднего Прииртышья в XIX в
• Складывание мирских групп Среднего Прииртышья
• Формирование старообрядческого населения Среднего Прииртышья

Введение к работе

В современной ситуации, когда в средствах массовой информации активно обсуждается проблема исчезновения русских, исследователи, прежде всего, этнографы, должны не только разобраться в основаниях данной проблемы, но и показать возможные пути ее решения. Поскольку решение демографической проблемы является одним из направлений государственной политики, оно реализуется в следующих основных сферах: привлечении мигрантов и решении проблем национальностей в Российской Федерации. Оба этих аспекта тесно связаны с такими вопросами, как: кто такие русские, каковы особенности их идентичности, что значит быть русским и как им стать?

Для проведения государственной политики в сфере демографии, восстановления сбалансированного демографического развития, необходимо, прежде всего, понять специфику процессов, которые формируют этнос; усвоить опыт развития этнических процессов в период Российской империи. В решении этих задач может помочь изучение сибирского региона, специфика которого заключалась в том, что в Сибири обозначенные проблемы возникли раньше, чем в Европейской России, поскольку особенностью региона были нехватка русских и проблема пополнения государствообразующего населения за счёт постоянного включения в его состав представителей других народов.

Таким образом, на сегодняшний момент, актуальным является обращение к этнической истории русского народа, в частности - к исследованию ассимиляционных процессов, приведших к сложению особых вариантов русского народа и выработке на этой основе особого типа идентичности.

В данном исследовании прослеживаются пути вливания различных иноэтнических групп в состав русских южной части Западной Сибири,

используя современные наработки в области изучения Российской империи и этнической истории. Объектом изучения стало русское старожильческое население Среднего Прииртышья. Термин «старожилы» применительно к русскому населению Сибири является одновременно общеупотребляемым и поливариантным¹ и чтобы разобраться в его значениях, следует проследить различные практики его использования.

Первой работой, в которой русское старожильческое население стало объектом исследования, стала диссертация Е.Я. Слепцова . Под русскими старожилами исследователь понимал крестьян, переселившихся в Сибирь до

реформы 1861 г. и их потомков, которые к середине 1880-х гг. составляли

' 3

основную массу сельского населения Сибири . Аналогичным образом

рассматривали хронологические рамки формирования старожильческого

населения Б.Е. Андюсев, П.Е. Бардина, П.Т. Сигутов⁴. Большинство

исследователей в качестве грани между старожилами и переселенцами

приняли 40-е гг. XIX в.⁵ Выбор той или иной хронологической границы

диктовал конкретный исторический материал, с которым работал

исследователь. При этом возникали ситуации, когда из поля зрения ученых

исчезал почти весь XIX в., т.к. в качестве хронологических рамок

формирования старожильческого населения принимались XVII-XVIII вв., а

б переселенческого - конец XIX - начало XX в.

В последнее время, помимо общепринятых точек зрения на время

формирования русского старожильческого населения Сибири некоторые

исследователи приводят мнения информаторов - жителей сельских

населенных пунктов, носителей традиционной культуры, - относительно

того, кого следует считать старожилом. Мнения информаторов совпадают с

рассуждениями путешественников, публицистов и ученых XIX в.:

старожилами являются те люди, которые родились и прожили в Сибири 25-

30 лет, а так же те, которые являются сибиряками в третьем-четвертом

<т поколениях⁷.

Путаница с хронологической границей, отделяющей старожильческое население от переселенческого, привела к тому, что Г.Н. Озерова и Т.М. Петрова, пытавшиеся систематизировать информацию о различных группах русского народа с целью их картографирования, вынуждены были отказаться от «подразделения русского населения Азиатской России на «старожилов» и «новоселов»»⁸.

Таким образом, исследователи, определяя рамки формирования русского старожильческого населения, исходили из массовости и интенсивности переселения крестьян (и не только!) в Сибирь. Сами старожилы, в лице наших информаторов, в качестве критерия принадлежности к своей группе, выдвигали успешное прохождение переселенцами процесса адаптации, по терминологии XIX в. - осибирячивания, которое занимало период жизни одного поколения (25-30 лет). В первом случае ученый имеет дело с жесткими хронологическими рамками формирования групп.

Следует заметить, что процесс колонизации Сибири являлся непрерывным, однако переселенцев, прибывавших между 50-90 гг. XIX в. часто не включали ни в старожильческое население, ни в позднее-переселенческое. Исследователи конца XIX - начала XX в. называли эту промежуточную группу староселами⁹. Часть этой группы, к моменту начала массового переселения, прошла ключевые стадии адаптации к местным природно-социальным условиям. Другая часть - прибывшие накануне переселения конца XIX в., - не успела адаптироваться и слиться со старожилами, а с наплывом новоселов критическая масса переселенцев стала превышать тот уровень вновь прибывших, который мог быть принят и осибирячен старожилами. В дальнейшем сам механизм адаптации был существенно изменен. С этой точки зрения условной хронологической границей между старожильческим населением и группами переселенцев можно считать конец 70 - середину 80 гг. XIX в.

На протяжении XIX в., вплоть до 1893 г. в Среднем Прииртышье не наблюдалось резкого увеличения численности населения , приток

переселенцев не превышал численность старожильческого населения, что способствовало постепенному растворению вновь прибывших в старожильческой среде. Резкое увеличение количества новоселов изменило процесс осибирячивания, а последующие события - Гражданская война, коллективизация и раскулачивание, - изменили социальную структуру общества, в которой не оказалось места различным этнокультурным и сословным группам русских сибиряков.

Таким образом, под старожилами Среднего Прииртышья следует понимать различные группы русского сельского населения, складывавшиеся на протяжении конца XVI в. - 80-х гг. XIX в. В зависимости от социальных и культурных особенностей, среди старожилов указанного региона принято выделять потомков казаков (старослужащих и приписных) и крестьян, а среди последних, на основе религиозного признака, - старообрядцев (кержаков и двоедан) и мирских (чалдонов и сибиряков). Городское население Среднего Прииртышья, имеющее отличные от сельских жителей этнокультурные характеристики, входило в область исследования в тех случаях, когда горожане участвовали в процессе формирования сельских населенных пунктов.

Принято выделять несколько этапов формирования русского старожильческого населения Среднего Прииртышья.

1. Конец XVI-XVII вв. С постройкой г. Тары в 1594 г. происходит

закрепление русских в северной части исследуемого региона. Необходимость обеспечения хлебом служилого населения, особенности комплектования казачьего войска, а также процесс перемещения населения из ранее освоенных таежных районов на новые земли привели к появлению первых деревень в среднем течении Иртыша.

Первые деревни располагались в окрестностях г. Тары, а их жителями являлись тарские служилые люди, их потомки, не поверстанные на службу, и выходцы из Верхотурского и Тобольского уездов, северных и центральных губерний России". По границам осваиваемого региона были возведены

укрепленные слободы, имеющие собственные гарнизоны: на западе -Аевская слобода, на востоке - Бергамакская, на юге - Такмыкская, превратившиеся впоследствии в крупные крестьянские села.

2. XVIII - первая треть XIX в. На этом этапе начинается

продвижение казачьих войск, а вслед за ними и крестьянского населения, в лесостепные районы Среднего Прииртышья, где существовали благоприятные условия для занятия хлебопашеством. Для закрепления за собой новой территории в середине XVIII в. строятся линии военных укреплений - Иртышская и Пресногорьковская, в результате чего район лесостепи стал активно заселяться крестьянами из Тарского, Ишимского, Ялуторовского и Тобольского уездов. На вновь построенные линии переводятся казаки из городов, оказавшихся далеко от неспокойной границы со степью - из Томска, Тюмени и, по большей части, из Тары. Также на линиях осела часть прикомандированных из европейской части России солдат и казаков. С 1760-х гг. большое значение для заселения Среднего Прииртышья приобретает ссылка помещичьих крестьян на поселение в счет рекрутов. Селения, образованные ссыльными, располагались вдоль Московско-Иркутского тракта.

3. 40-80-е гг. XIX в. Начало этапа связано с переселением крестьян в рамках реформы государственной деревни П.Д. Киселева. Значительная часть «Киселевских» переселенцев обосновалась в современных Муромцевском, Крутинском и Тюкалинском районах Омской области. Среди переселенцев 1840-х гг. преобладали выходцы из Смоленской, Пензенской, Орловской и Тульской губерний . Часть государственных крестьян из Европейской России была поселена в степях Петропавловского и Кокчетавского уездов с зачислением в казаки (современные Северо-Казахстанская и Костанайская области Республики Казахстан).

С конца 1850-х гг. добровольное переселение в Сибирь было приостановлено. Отмена крепостного права в 1861 г. не привела к серьезным изменениям в переселенческой политике властей: правом свободного

переселения обладали только бывшие казенные крестьяне, а в 1866 г. вышло распоряжение «о неназначении впредь особых кредитов на переселение»¹³. В этот период сибирские деревни продолжают пополняться административными и политическими ссыльными из европейской части России. С середины 1880-х гг. масштабы переселенческого движения возрастают в связи с принятием «Временных правил о переселении крестьян на свободные казенные земли», а с середины 1890-х гг. переселение приобрело массовый характер.

Таким образом, с середины 80-х гг. XIX в. начинается новый этап формирования русского населения Среднего Прииртышья -переселенческий, - который выходит за рамки данного исследования. Однако использование метода реконструкции генеалогических схем при помощи архивных и экспедиционных материалов позволяет проследить судьбы отдельных старожильческих семей с XVIII в. до конца XX в., что в результате дает представление о процессах изменения социальной и этнической принадлежности населения, приводящих к формированию русского населения изучаемого региона.

Под Средним Прииртышьем понимается территория, расположенная по среднему течению р. Иртыша. По определению географов, Среднее Прииртышье располагается в южной части Западно-Сибирской низменности, где р. Иртыш прорезает с севера на юг северную кромку сухой степи и сменяющую ее лесостепь, а затем врезается в западносибирскую тайгу . В административном отношении исследуемая территория в XVIII в. входила в состав Тарского дистрикта Тобольской губернии. В результате расширения района русского земледелия за счет смещения к югу, по указу от 19 января 1782 г. в Тобольском наместничестве были созданы два новых уезда -Курганский и Омский¹⁵. Вскоре Омский уезд был упразднен, но 8 ноября 1823 г. была организована Омская область в составе Западно-Сибирского генерал-губернаторства, как плацдарм для наступления в Среднюю Азию . В состав Омской области входили внутренние и внешние округа. Ко

внутренним округам относились Омский, Петропавловский, Семипалатинский и Усть-Каменогорский, которые были организованы в зависимости от расположения казачьего населения по полковому признаку. Внешние округа, где было мало русских поселений, только намечалось открыть. В конце 1836 г. в Омской области насчитывалось семь внешних округов, среди которых был Кокчетавский округ, заселенный в скором времени казаками из станиц Пресногорьковской линии военных укреплений и крестьянами из Европейской России, зачисленными в казачье войско. В 1838 г. произошла новая реорганизация: Омская область была упразднена, а в 1868 г. учреждена Акмолинская область, с центром в г. Омске.

В начале XX в. Среднее Прииртышье в административном отношении было разделено между Тобольской губернией и Акмолинской областью. К первой относились Тарский и Тюкалинский уезды¹⁷, ко второй - Омский уезд. В 1920 г. была образована Киргизская (Казахская) республика в составе РСФСР, к которой отошли казачьи поселки Иртышской и Пресногорьковской линий для «прогрессивного влияния на кочевое население» . 24 сентября 1924 г. было принято новое административное деление, по которому вместо губерний, уездов и волостей образовывались районы и сельсоветы. По окончанию районирования, в 1927 г. в правительственные органы РСФСР и Казахстана стали поступать прошения от местных советов о переводе южных районов - Черлакского, Степановского, Русско-Полянского и др., - экономически связанных с г. Омском, но административно подчиняющихся г. Петропавловску, в состав Омского округа Западно-Сибирского края. Для решения возникшей проблемы была создана согласительная комиссия, на основании деятельности которой ВЦИК издал указ от 13 сентября 1928 г., по которому часть северных районов Киргизской республики вошли в состав Омского округа (современные Черлакский, Павлоградский, Одесский и Русско-Полянский районы). Поселения бывших казачьих линий остались в составе северного Казахстана¹⁹. Так население Среднего Прииртышья, имеющее

общую историческую судьбу, оказалось в составе двух государств. На сегодняшний момент исследуемое население проживает на территории Омской области Российской Федерации, Северо-Казахстанской и Костанайской областей Республики Казахстан.

В процессе формирования русского старожильческого населения Сибири принимали участие различные иноэтнические группы. Предметом данного исследования являются иноэтнические компоненты в состав русских старожилов Среднего Прииртышья в XVIII - 80-х гг. XIX в. Необходимо указать на одновременность процессов включения иноэтнических групп и их отдельных представителей в состав русского старожильческого населения и формирования последнего. В предметную область исследования не будут входить процессы ассимиляции, протекавшие после окончания формирования старожильческих групп, т.к., как упоминалось выше, массовое переселение крестьян в Сибирь существенно изменило процесс включения вновь прибывших в состав старожилов. В дальнейшем, на изменение направленности и темпов ассимиляционных процессов повлияла национальная политика советской власти.

Для обозначения различных сторон интересующих нас этнических процессов в отечественной науке был выработан ряд терминов: обрусение, русификация и ассимиляция. Анализу практик употребления терминов «обрусение» и «русификация» посвящены работы Д.В. Васильева и А.И. Миллера . Изучив дореволюционные, советские и современные западные работы, в которых использовались данные дефиниции, Д.В. Васильев пришел к выводу, что оба термина трактуются как «распространение в среде коренного населения нерусских районов русских национальных черт»". Однако под «русификацией» понимается насильственное насаждение русского языка и культуры, влекущие за собой постепенную ликвидацию самобытности, а под «обрусением» - естественное сближение с русским народом.

В советской науке оба термина имели ярко выраженный негативный характер и практически не употреблялись в исследовательской литературе. Термин «ассимиляция», использовавшийся в дореволюционный период как синоним русификации, был заменен на «сближение» и «слияние» людей

различной национальности . В результате выделения этнической истории как особого направления этнографии начавшаяся работа по классификации этнических процессов, являвшихся предметом исследования этнической истории, привела к реанимации термина «ассимиляция». Под ассимиляцией стали понимать «процесс этнического поглощения той или иной обычно более крупной или численно преобладающей на данной территории этнической общностью отдельно попавших в ее среду инородных этнических групп», при этом следовало различать естественную и насильственную ассимиляцию .

Деление ассимиляционных процессов на естественные и насильственные весьма условно, хотя продолжает использоваться в современной научной литературе и публицистике. Так называемый «естественный» процесс ассимиляции всегда происходит под давлением каких-либо факторов, например, новых природно-климатических условий к которым приходилось адаптироваться переселенцам или социальной структуры, в которую нужно было встраиваться. Таким образом, отрицая продуктивность деление ассимиляции на естественную и насильственную, мы будет подразумевать под этим термином процесс включения в этнос многочисленных этнических групп, а также отдельных представителей других этнических общностей, конечным результатом которого является смена этнической идентичности ассимилируемых.

Цель исследования - изучение особенностей процесса включения иноэтнических компонентов, как.в лице отдельных представителей, так и целых групп, в состав русского старожильческого населения в ходе его формирования. Для достижения поставленной цели необходимо решить ряд задач:

1. определить этнический и социальный состав иноэтнических компонентов, вошедших на разных этапах в состав старожильческих групп русского населения Среднего Прииртышья;

2. исследовать пути и способы адаптации иноэтнических групп в сибирском обществе;

3. выяснить особенности идентичности - этнической, социальной и конфессиональной, - представителей иноэтнических групп и русских старожилов, способствующие или препятствующие процессу ассимиляции;

4. рассмотреть основные моменты государственной политики в отношении различных этнических групп, способствовавшей их включению в состав русского сибирского населения.

Степень изученности темы. В XVIII в. русские не являлись объектом специального исследования и научного описания. Вели инородцам Российской империи посвящались отдельные исследования монографического или статейного характера, то описания русского народа можно было найти лишь в самых общих трудах²⁴. Как отмечает 10. Слезкин, этнографические описания XVIII в. не выделяли русских из числа народов империи ³.

Победа над Наполеоном и дух романтизма обратили взоры ученых, путешественников и публицистов на русский народ, в частности, на казаков. В «Землеописании Российской империи для всех состояний» Е.>1. Зябловского нет отдельного очерка о русских жителях Сибири, по упоминаются сибирские казаки, как часть казачьего населения империи: «Казаки сии при всей смеси их с иноплеменными народами, при великом разнообразии климата и мест, сохранили коренной отличительный свой характер» . По-видимому, исследователь лишь констатировал хорошо известный факт смешения сибирских казаков с аборигенными народами, которое, однако, не привело к утрате характерных казачьих черт.

Первым попытался оценить степень смешения с инородцами различных групп русского населения Сибири П.А. Словцов. Историк отметил, что «одно духовенство и чиновные лица высшей и средней степени приезжали в Сибирь семейно», но, т.к. чиновники жили в Сибири временно, то «беспримесная чистота крови русской долго принадлежала одному духовенству, как посягавшему на браки в семействах своего чина»" . На втором месте по «степени чистоты русской крови» стояли ямщики и крестьяне, которые имели возможность переселиться в Сибирь с женами. Наибольшим смешением с инородцами через браки подверглись казаки, т.к. они приезжали без семей: «поколение в этом сословии первоначально пошло от крови татарок» , на которых были вынуждены жениться казаки, что наложило отпечаток на внешний вид сибирских казаков. В дальнейшем, в различных описаниях путешествий по Сибири, начиная с декабристов, пальма первенства по сохранению «русского типа» будет передана старообрядцам - полякам и семейским²⁹, - а казакам будут приписывать активное смешение с аборигенным населением путем заключения браков и через аккультурацию .

Некоторые авторы XIX в. подчеркивали вынужденность браков между русскими первопоселенцами и представительницами местных сибирских народов³¹. Приводимые путешественниками примеры не сопровождались положительной или отрицательной оценкой, что было связано, по-видимому, с общей установкой на неизбежность ассимиляции инородцев с русскими. Обратный процесс, ассимиляция русского населения инородцами, рассматривалась как временное и поправимое явление³². Отношение к подобным случаям изменилось после восстаний в Польше 1863-1864 гг. Тогда на повестку российской общественно-политической жизни был вынесен «инородческий вопрос», состоящий из ряда различных национальных вопросов, список которых на протяжении второй половины XIX - начала XX вв. постоянно пополнялся . Как отмечает Е.И. Кэмпбелл, в связи с «инородческим вопросом возник и русский вопрос... суть которого

заключалась в способности русского населения участвовать в имперском проекте сближения»³⁴.

В 1860-х гг. в печати появляется множество статей и брошюр описательно-рекомендательного характера относительно «обрусения» поляков и других инородцев Российской империи во благо последних³³. В этих условиях Сибирь предстала в качестве арены борьбы различных «племен», «развязка которой несомненна: одна часть инородцев должна постепенно вымирать и, наконец, вовсе исчезнуть с лица сибирской земли; другая должна постепенно сливаться со своими завоевателями и войти в состав русской народности»³⁶. Данное положение вошло в учебные пособия, где подчеркивалось, что «Русское племя, еще до покорения Сибири, одержало перевес над многими племенами в европейской России, частью победило и истребило, частью путем смешения претворило в свою плоть и кровь, в свою народность многие финские племена, напр. чудь заволоцкую, мерю, весь, корелов, лопарей, а также многих татар, даже немцев»³⁷.

Некоторые публицисты и ученые обращали внимание на то, что процессы ассимиляции инородных племен были характерны для восточных славян на самых ранних этапах истории³⁸. Эту мысль высказывал еще М.В. Ломоносов, а в XIX в. ее развивал В.О. Ключевский³⁹.

Таким образом, по меткому замечанию В. Сандерланда, к середине XIX в. «русский крестьянин был едва ли не канонизирован как знаменосец национальной культуры...»⁴⁰. В середине 1860-х гг. как гром среди ясного неба разразилось дело «сибирских сепаратистов» и сильнейший общественный резонанс вызвала работа А.П. Щапова по «этнологическому развитию сибирского населения», в которой было заявлено, что среди русского населения еще идет процесс «нарождения, нарастания в нацию или народ: еще не сложился национально-физиологический тип, еще явно выступают в этнографическом составе русских разнообразные разноплеменные контингента и не развито еще сознание своего национального единства и достоинства»⁴¹. Поэтому для русского народа, чье

развитие было тесно связано с колонизацией новых территорий и смешением с различными инородческими племенами, характерно формирование «областной разновидности великорусского народа, с особенным смешанным, европейско-сибирским или великорусско-инородческим типом»⁴².

Отмечая изменения - физиологические, лингвистические, умственные, нравственные и бытовые, которые произошли с русским народом в Сибири, А.П. Щапов подчеркивал, что, тем не менее, сибиряки - это часть русского народа, хотя и видоизмененная. Заметим, что А.П. Щапова не интересовало, как инородцы становились русскими, его привлекал обратный процесс и он задавался вопросом: почему русские перенимают облик и привычки сибирских народов.

Статьи А.П. Щапова привлекли внимание общественности к вопросу объинородчивания русского населения в Сибири и с начала 1870-х гг. наблюдался настоящий «публицистический бум» на эту тему⁴ . Причины объинородчивания видели в особенностях характера русского человека, который «по своей натуре, склонен легко подчиниться окружающему образу жизни, быстро сживаться со своим положением, каково бы оно ни было, легко мириться, а потому и легче, чем другая нация, утрачивает свои бытовые особенности» .

Исследования и наблюдения ибъинородченных русских наносили серьезный ущерб мифу об ассимиляционной способности русского народа. Не все публицисты и ученые были готовы от него окончательно отказаться. Некоторые исследователи, соглашаясь с наличием такого явления в народной жизни, пытались выставить его в более выгодном свете, подчеркивая негуманный характер европейской колонизации, приводившей к истреблению туземного населения⁴⁵. Профессор Э.Ю. Петри называл русского «превосходным колонизатором, так как он легко умеет применяться к измененным природным и культурным обстоятельствам, и в то же время дурным, так как он также легко утрачивает свои особенности родовые, национальные и приобретенные культурой»⁴⁶. При этом заявлении шла

отсылка к европейскому опыту колонизации - португальцев в Африке, которые аналогичным образом приспособились к жизни африканских аборигенов.

Огромные масштабы литературы по ассимиляции русских инородцами привели к ответным работам, где приводились примеры обрусения инородцев ⁷. Отдельную группу исследований этого направления составили работы, посвященные жизни иностранцев в России, начиная с периода Московского царства, где также рассматривались вопросы, связанные с их ассимиляцией⁴⁸.

Одной из первых работ, посвященных иноземцам на русской службе и их влиянию через своих потомков на русскую историю и культуру, являлась

статья Е.П. Карновича «Слияние иноземцев с русскими» , в которой рассматривались иноэтнические корни «коренного русского боярства». В своей следующей работе - «Родовые прозванья и титулы в России», - автор, прежде чем приступить к анализу фамилий, распространенных в России, и рассмотрению истории их появления, задался вопросом: «кого следует считать русским человеком?»⁵⁰. Имея дело с родословными источниками, указывавшими на иноземное происхождение виднейших деятелей русской истории и культуры, исследователь учел в ответе на этот вопрос, помимо традиционных критериев этничности - языка и вероисповедания, - такой критерий, как «ближайшее кровное родство». «Какого бы чуждого русским людям происхождения ни был человек, удерживающий по мужскому колену свою чужестранную фамилию, - писал Е.П. Карнович, - но если его мать, бабка, прабабка и так далее были коренные русские, то и он несомненно должен считаться вполне русским по своей природе», при условии, что «все прежние его родственные связи с представителями не-русского племени будут порваны и он станет для них чужим человеком, - то может считаться вполне русским»⁵¹. Е.П. Карнович построил свое исследование на дворянских фамилиях и родословных, отметив при этом, что «обрусевших

вполне указанным выше способом людей... встречается теперь у нас очень много среди всех сословий»⁵ .

В силу особого социального значения дворянские генеалогии были хорошо изучены к XIX в., но в контексте обрусительных идей второй половины этого столетия информация об инэтнических корнях российского правящего сословия воспринималась болезненно, вызывая укор в потере дворянством способности «русить» . В целом, тема иноэтнического происхождения российского дворянства во второй половине XIX - начале XX вв. не поднималась, а с приходом советской власти была надолго забыта историками. Возвращение к этой теме произошло в 1990-х гг. в рамках «имперского направления»⁵⁴.

Центром по изучению ассимиляции инородцев стал Казанский университет, т.к. Поволжье являлось одним из наглядных примеров, как стихийных ассимиляционных процессов (обрусения), так и целенаправленных усилий со стороны церкви и государства (русификации). В начале 1890-х гг. профессором этого университета И.Н. Смирновым была разработана программа по сбору этнографических сведений об обрусении инородцев Восточной России⁵⁵. В этой программе предлагалась система критериев по выявлению среди русского сельского населения потомков инородцев. На первом месте стояло визуальное сходство русских с инородцами: «по чертам лица, по отдельным принадлежностям костюма, по говору»⁵⁶. Далее, «для проверки предположения о родстве этих Русских, с теми или другими инородцами следует собрать фамилии всех жителей деревни и выделить из них те, которые не имеют такого ясно-русского происхождения, как фамилии, произведенные от христианских имен, от русских названий животных, птиц, орудий и т.д.»⁵⁷. На инородческие корни

русского населения могли указывать соответствующие топонимы , а также соседство с русскими населенными пунктами могильников с погребенными инородцами.

И.Н. Смирнов выделил семь категорий населенных пунктов, инородческое население которых находилось на различных стадиях ассимиляции с русскими. Были составлены списки вопросов для каждой категории. На первом месте стояли вопросы, связанные со сферами бытования русского языка среди инородческого населения и особенностями русского языка у обруселых инородцев. Далее шли вопросы об изменениях в быту под влиянием русского населения. Особое значение И.Н. Смирнов придавал оценке информаторами-инородцами ассимиляционных процессов, замечают ли они эти процессы и в чем видят признаки обрусения³⁹. Для четвертой категории населенных пунктов, в которых проживали совместно русские с другими народами, добавлялись вопросы, связанные с особенностями отношений между ними, в том числе и в брачной сфере.

В своей статье «Обрусение инородцев и задачи обрусительной политики» И.Н. Смирнов обосновал актуальность исследований ассимиляционных процессов в Российской империи, призывая использовать в государственной политике опыт русского народа, наработанный в результате совместного проживания с инородцами, а не обращаться за готовыми национальными проектами в европейские страны (Германию и Австро-Венгрию). Этот призыв можно считать актуальным для современной России. Разбирая процессы обрусения на конкретных примерах, взятых из жизни поволжских этносов, исследователь выделил в русском этносе особые группы, обладающие ассимиляционной способностью: «Русифицирует инородцев... главным образом русский крестьянин, но местами - заводской рабочий»⁶⁰. Этой же способностью обладала русская женщина, вышедшая замуж за инородца, но при условии, что она не единственная русская женщина в деревне '.

И.Н. Смирнов считал, что государственная власть, на протяжении всей истории России, не отдавала должного национальной политике. У государства не было единой «обрусительной системы» и все процессы слияния инородцев с русскими являлись «естественным результатом

сожительства русских с инородцами» . Обрусение инородцев «представляет собой нормальный результат истории и, как ее постулат, является прямой задачей правительства, которое не желает оставаться безучастным зрителем того, что происходит в жизни».⁶³ Далее подробно описывались условия, необходимые для успешной ассимиляции инородцев.

На отсутствие исследований иноэтнических компонентов в составе русского этноса указывал еще А.Н. Пыпин в 1885 г.⁶⁴ Одной из насущных задач русской этнографии он считал изучение различных «оттенков и вариаций» русского народа: «Варианты великорусского народного типа произошли не только от старых корней, отделяясь один от другого под всякими природными и историческими условиями, но и из множества племенных смешений. Русский народ воспринял в себя целую массу инородческих элементов. Изучение этих инородческих стихий русской народности, можно сказать, еще не существует»⁶⁵. Однако И.Н. Смирнов первым начал целенаправленный сбор полевого этнографического материала по этой теме, выделив основные аспекты ее изучения.

В.И. Ламанский, возглавлявший отдел этнографии Русского географического общества в 1865-1871, 1886-1910 гг., во вводной статье к первому номеру журнала «Живая старина» в 1890 г. отмечал, что «повсеместно и повсюду совершался процесс общения, скрещивания и смешения рас и племен, процесс, повлекший за собою взаимный обмен внешних и внутренних свойств разных племен и рас и многообразные заимствования другу друга»". Таким образом, академиком Ламанским была высказана мысль, что приобретение русскими антропологических типов и черт культуры инородцев не следует рассматривать в терминах отсталости и неразвитости русского народа, что процессы ассимиляции и культурных заимствований естественны для всех этносов. В дальнейшем эту идею развивал Н.Н. Харузин.

В 1894 г. вышла в свет статья Н.Н. Харузина «К вопросу об ассимиляционной способности русского народа», в которой была поставлена

под сомнение правомочность употребления термина «ассимиляционная способность» и предложено заменить его понятием «ассимиляционная деятельность»⁷. На широком этнографическом материале автор статьи показал различные варианты ассимиляционных процессов - от обрусения инородцев до объинородчивания русских, - и выделил ряд условий, содействующих ассимиляции: 1) смешанные браки, 2) географические условия, в особенности рельеф страны, 3) религиозная принадлежность, которая в обществах «на более низких ступенях развития» отождествлялась с принадлежностью к национальности, 4) сходство или различие в быте, 5)

/о

культурный уровень сталкивающихся народностей . Рассматривая ассимиляционные процессы, Н.Н. Харузин стремился построить исследование на примерах, в которых обрусение не поддерживалось государственной властью, в том числе через школу, т.к. его интересовала лишь естественная ассимиляция.

Н.Н. Харузин не случайно поставил этнически-смешанные браки на первое место среди условий, благоприятствующих ассимиляции. Во второй половине XIX - начале XX вв. наблюдался устойчивый интерес исследователей к этой проблеме. Был опубликован целый ряд работ, посвященных межэтническим бракам и их значению для ассимиляции . Причем интерес российской читающей публики к проблеме брака не ограничивался пределами России. В 1885 г. цензура одобрила печать русского перевода книги Фр. Гельвальда «Естественная история племен и народов», где имелся раздел, характеризующий межрасовые браки и потомков от этих союзов , а в 1910 г. была опубликована небольшая заметка о межрасовых браках в США⁷¹. Профессор М.Е. Красножен посмотрел на проблему межэтнических браков и их широкое распространение в России с точки зрения православных норм и церковного права .

Интерес к межрасовым смешениям подогревался в России развитием отечественных антропологических исследований⁷³. В 1900 г. Д.Н. Анучии очертил круг интересов российской антропологии, среди которых не

последнее место заняло изучение разновидностей русского народа, которые появились в результате освоения огромных пространств к востоку и северу первоначального ареала расселения русских и в результате соприкосновения с другими народами, в ходе которого русский народ «подчинил их себе и претворил в себя, отчасти сам подвергся их антропологическому влиянию» .

Вслед за Д.Н. Анучиным, В.В. Воробьев в 1902 г. поставил ряд задач в деле антропологического изучения славянского населения России: изучить физиологический тип славян разных губерний России и определить глубину различий между ними, определить, какие антропологические типы повлияли на славянское население и какие народы этим типам соответствуют". Обосновывая актуальность подобных исследований, В.В. Воробьев заявил, что «нет никакого сомнения в том, что современное славянское (по языку и обычаям) население России по своему происхождению и расовым типам, представляется населением смешанным, принявшим в свой состав многие неславянские элементы. Исторические, археологические и лингвистические изыскания указывают на достоверную примесь финской крови, на вероятную примесь монгольской крови, может быть и германской...» '. В другой своей работе популяризаторского характера, В.В. Воробьев высказал мысль, что «крестьяне больше других сословий сохранили и чистую, не смешанную великорусскую кровь», в то время как «в жилах нашего дворянства течет не чисто великорусская кровь, но кровь, смешанная с германскою» . В этих высказываниях отразилось противоречие между общепринятым знанием о сложной этнической истории русского народа и стремлении найти «чисто русский тип».

В конце XIX в., под влиянием набирающих силу национальных движений народов Российской империи и усиленных научных споров по поводу разграничения дефиниций «народ», «нация» и «народность», возникает проект, альтернативный ассимиляционному. Пересматривается отношение к «инородческим вопросам». Применительно к сибирскому региону «инородческий вопрос» стал трактоваться как вопрос о том, «почему

инородцы, при соприкосновении с более сильной расой, теряют свои самобытные черты или вымирают, и что нужно делать для того, чтобы не дать им сойти с исторической сцены, а продолжить развиваться и совершенствоваться»⁷ . В этих условиях стали возникать проекты «культурной и политической ассимиляции» инородцев, которые бы не приводили к смене их этнического самосознания, но создавали бы национальное единство поверх этнического разнообразия⁷⁹.

В дальнейшем, в результате революций 1917 г., прихода к власти РСДРП (б) и начавшейся политики коренизации, проблемы включения в состав русского этноса иноэтнических компонентов не становились предметом научного исследования. Характерны в этом отношении решения Первого Сибирского научно-исследовательского съезда, проходившего в декабре 1926 г. в г. Новосибирске. Ни в одной из резолюций по докладам на исторические и этнографические темы секции «Человек» не было сказано о необходимости изучения ассимиляционных процессов среди русского и аборигенного населения. На первое место среди насущных проблем изучения Сибири была поставлена история туземного населения, как стали называть сибирских инородцев, на второе - история колонизации и хозяйства сибирского региона, на третье - история народного просвещения "и па четвертое - исследования по революционному движению в Сибири (особенно среди туземного населения) .Однако в ходе обсуждении докладов, вопросы, связанные с ассимиляционными процессами среди туземного населения, неизбежно возникали. По докладу Е.И. Титова «Очередные задачи тунгусоведения» А.Р. Шнейдер отметил, что «большой интерес для изучения тунгусского быта представляют ассимилировавшиеся с русским населением тунгусы...» . Е.И. Титов - представитель Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества, - рассматривал ассимиляцию как естественный процесс , такого же мнения придерживался профессор Иркутского университета Б.Э. Петри⁸³.

М.А. Слободский - сотрудник Общества изучения Томского края, - в качестве главной задачи русской сибирской этнографии указал изучение процесса образования сибирского типа русского человека, под влиянием климата, почвы, племенных смешений, особых исторических и бытовых

условий . Но специального изучения иноэтнических компонентов в составе русского населения не последовало.

В 1930-х гг. под давлением идеологических схем объектом изучения
этнографии становится «социализм в быту» и «расцвет культуры всех
национальностей СССР». Происходит смещение акцентов с изучения «живой
старины» на исследование современности. Высказанные В.И. Ленином идеи
тотальной ассимиляции наций и разрушения национальных перегородок
привели к формированию концепции слияния народов в единую общность -
советский народ, - которая должна была стать объектом исследования
советской этнографии, наряду с теми процессами, которые приводили к
этому «слиянию». При этом подчеркивалось, что «современный процесс
ассимиляции не имеет ничего общего с дореволюционным. ... современная
ассимиляция вытекает из равенства всех населяющих СССР народностей, из
единства их целей и стремлений - разрушить капиталистическое общество и
построить социалистическое. Этот процесс по праву может быть назван
естественным процессом - «денационализации» или

интернационализации» .

В 1961 г. была опубликована совместная статья В.К. Гардановой, Б.О. Долгих и Т.А. Жданко, в которой в научный оборот возвращался термин «этнические процессы» , введенный еще в 1920-х гг. академиком Н.Я. Марром . Вслед за этой публикацией появился ряд теоретических работ, посвященных разработке понятия «этнические процессы», а также классификации этих процессов . Наибольший вклад в теоретическую разработку этих вопросов внесли В.И. Козлов и Ю.В. Бромлей. В своем докладе на IX Международном конгрессе антропологических и этнографических наук, проходившем в сентябре 1973 г. в Чикаго, В.И.

Козлов изложил свою классификацию этнических процессов, под которыми он понимал, в узком смысле слова, процессы, «которые в конечном счете ведут к перемене этнического самосознания, отражающего реально существующие этнические связи между людьми...»⁸⁹. Были выделены два основных вида таких процессов: этнического разделения и этнического объединения, последние подразделялись на процессы этнической

консолидации, ассимиляции и интеграции .

Особая роль в ассимиляционных процессах отводилась распространению этнически смешанных браков , что было связано, с одной стороны, с утверждением историко-социологического подхода в этнографии (формирование и распространение теории этноса Ю.В. Бромлея), а с другой стороны, с широким распространением межэтнических браков среди народов Советского Союза, пик которого пришелся на конец 1960 - начало 1970-х гг. В связи с этим, большой корпус публикаций составили работы по характеристике национально-смешанной брачности различных регионов СССР⁹². При этом считалось, что «в царской России межнациональные браки были редки» и ретроспективные исторические исследования по этой теме практически не проводились. Вопросы межэтнических браков в дореволюционной России затрагивались в исследованиях более широкой этнографической тематики⁹⁴.

Одной из первых работ, посвященной процессам брачного смешения различных этносов в XIX-XX вв., была статья О.А. Мурашко «Старожилы Камчатки в историко-демографической и социально-экономической перспективе»⁹⁵. В этой работе впервые к анализу структуры брачных связей смешанного старожильческого населения Камчатки были привлечены метрические книги и генеалогии, собранные в ходе этнографических экспедиций.

Изучение современного состояния межэтнических браков продолжалось в конце 1980-1990 гг., но интерес центральных научных учреждений к этой проблематике ослабел. Применительно к Среднему Прииртышью и соседних

с ним регионов изучением межэтнических браков занимались А.Д. Калашников, СЮ. Первых, О.М. Проваторова, Р.К. Сатлыкова, Н.А. Томилов и др. Тематика национально-смешанных браков рассматривалась в этих работах в рамках исследования этнических процессов среди коренных и пришлых этносов Сибири, а также как составная часть вопроса взаимодействия народов сибирского региона.

После распада Советского Союза в целях профилактики межэтнических конфликтов, продолжая этно-социальную традицию изучения межэтнической брачности русского населения, сотрудниками Центра социальной демографии Института социально-политических исследований РАН был поставлен вопрос об этнической гомогенности русского народа ⁷. В исследовании, опирающемся на три всероссийских опроса с многоступенчатой выборкой, были поставлены задачи проследить масштабы ассимиляционных процессов и охарактеризовать национальную идентификацию современных представителей русского народа, а также их предков.

Социологи сделали ряд интересных наблюдений: 1) инкорпоративная функция русского этноса по-разному себя проявляет в зависимости от особенностей того или иного региона России; 2) процесс включения в состав русского этноса иноэтнических компонентов неуклонно растет, что может привести через сто лет к уменьшению количества русских, имеющих русских предков, до 50% от общей численности народа ; 3) процесс ассимиляции нерусских этносов осуществляется не только через этнически-смешанные браки, т.к. 0,5% респондентов, считающих себя русскими, имели родителей нерусской национальности"; 4) наибольшее количество межэтнических браков русское население заключает с украинцами и белорусами, а второе место по тесноте брачных отношений с русскими принадлежит финно-угорским и тюркоязычным группам народов¹⁰⁰.

Несмотря на новаторскую методику исследования межэтнических браков, коллектив авторов ограничился изучением второй половины XX в.

Социологи не ставили перед собой задачи объяснить рассматриваемые ими процессы ассимиляции, связать их с историческими условиями развития страны. Стремление создать исследование общероссийского масштаба исключило обращение к локальному подходу. В дальнейшем было проведено сравнительное изучение гомогенности у русских и нерусских народов России¹⁰¹.

В начале XXI в. новые расовые проблемы заставили обратить внимание исследователей на специфическую группу российских метисов - детей от русско-африканских браков, характерных для отечественных мегаполисов¹⁰².

Традиционные для досоветской историографии вопросы исследования этнического состава казачества нашли свое отражение в работах ученых второй половины XX - начала XXI в. Тема инкорпорации в состав казачества различных этнических групп и их отдельных представителей рассматривалась как составная часть вопроса о социальном происхождении казачества¹⁰³. В связи с активным развитием тюркологии в 1980-90-х гг. освещение получили этнокультурные связи казачества с соседними тюркоязычными народами. В Сибири центром изучения тюркских народов стал г. Омск, где был проведен ряд конференций по этнической истории сибирских тюрков и подняты вопросы их участия в формировании сибирского казачества .

Тема этнического влияния тюркского мира на сибирское казачество получила свое дальнейшее развитие в 2000-х гг.¹⁰⁵ Этническим процессам в среде западно-сибирского линейного казачества второй половины XIX в. были посвящены публикации СМ. Андреева, который впервые обратился к неизданным путевым дневникам Г.Е. Катанаева, хранящимся в Государственном архиве Омской области¹⁰⁶. В работе была затронута тема взаимоотношений «природных» и «приписных» казаков, среди последних был значителен процент мордовского населения.

В советском сибиреведении наиболее исследованными оказались начальные этапы освоения и заселения Сибири. В 1990-х гг. оформляется

направление по изучению роли иностранцев в колонизации Сибири, хотя

первая работы по этой теме появилась в 1977 г. В дальнейшем эта тема рассматривалась в работах А.А. Люцидарской и В.Н. Курилова . А.А. Люцидарская подробно рассмотрела процесс формирования русского старожильческого населения Сибири в XVII - начале XVIII вв., преимущественно на материалах г. Томска. Значительное место было уделено роли иноземцев в процессе формирования населения сибирских городов. А.А. Люцидарская, ссылаясь на работы антропологов, пришла к выводу, что «ассимилятивные процессы в Сибири имели ограниченное распространение и не были характерны для взаимодействия русского этноса с коренными народами края... вклад коренных народностей не превышает... 3-10% возможных предков, даже без учета приспособительных вариаций» ⁰⁹. Подчеркивалось стремление иноземцев западного происхождения сохранить этническое самосознание, что выражалось в заключении браков внутри своей этнической и социальной группы. Люцидарская не ставила цели проследить изменение этнического самосознания иноземцев.

Идею слияния «литвы» с русским сибирским населением к моменту прибытия следующей волны уроженцев Польши - барских конфедератов, -выдвинул тюменский исследователь С.Г. Филь¹¹⁰. Большую работу по составлению биографических словарей иноземцев западного происхождения - «литвы» и «немцев», - проделал новосибирский историк Д.Я. Резун , который в ряде последних статей рассматривал сюжеты из истории

иноземцев на русской казачьей службе в г. Таре . Отдельным иностранцам на русской службе в Сибири и их адаптации к местным условиям были посвящены публикации И.Р. Соколовского и Т.А. Опариной .

Как уже упоминалось, исследователи, путешественники и публицисты XIX - начала XX вв. приписывали сибирским старообрядцам «чисто русский тип». Первой на иноэтнические корни староверов, в частности каменщиков, указала Т.С. Мамсик¹¹⁴. Рассматривая этногенез уймонских старообрядцев, Л.И. Шерстова отметила наличие в этой группе тюркского «следа» . Обе

группы староверов с социальном отношении являлись «русскими ясашными». Особенностям оформления третьей группы «русских ясашных» - кумышцев, - была посвящена статья Т.С. Мамсик¹¹⁶. На принадлежность к мордве некоторых старообрядцев - курганов, проживавших по р. Изылу, указала в своей монографии Е.Ф. Фурсова¹¹⁷.

Мирское, т.е. не старообрядческое, крестьянское население Западной Сибири с точки зрения иноэтнических элементов стало объектом изучения этнографов лишь в последнее время. В рамках этпоархеологического направления на базе Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского и Объединенного института истории филологии и философии СО РАН было произведено исследование населения старинной д. Изюк. Результаты исследования были изложены в ряде научных публикаций. Археологические работы проводились в 1999-2004 гг. под руководством Л.В. Татауровой . Омские этнографы, опираясь на материалы Дозорной книги по Тарскому уезду 1701 г. и материалы ревизии населения конца XVIII в., пришли к выводу, что этническом отношении население д. Изюк было нерусским, но православным"⁹. Антропологическая экспертиза археологических находок показала, что монголоидные черты прослеживаются только у женского населения деревни¹²⁰.

Иноэтнические корни были обнаружены у старожильческого населения д. Резино современного Усть-Тарского района Новосибирской области, чьи предки были высланы в 1770 г. из различных губерний Европейской России. Изучению этой группы старожилов - чалдонов, - посвящены публикации

М.Л. Бережновой .

Большой вклад омские этнографы внесли в адаптацию методики реконструкции генеалогий для изучения этнической истории русского населения Сибири, которая оказалась продуктивной при исследовании иноэтнических элементов, вошедших в разное время в состав русских старожилов - казаков, старообрядцев и мирских - чалдонов и сибиряков.

Таким образом, ассимиляционные процессы (обрусения и объинородчивания), в которых принимало участие русское население, являлись не столько объектом изучения, сколько наблюдения, начиная со второй половины XIX в. Наибольшую податливость инородческому влиянию приписывали казакам и крестьянам, оказавшимся в среде преобладающего по численности коренного сибирского населения. Наибольшую стойкость объинородчиванию и стремление к сохранению «чистого русского типа» приписывали староверам. Советская наука, отошедшая от проблематики предшествовавшего этапа, в конечном счете, вернулась к изучению указанных групп сибирского населения. Одним из направлений советской этнографии стало изучение смешанных браков, получившее дальнейшее развитие в постсоветский период и современное время.

Большой вклад советские ученые внесли в теоретическую разработку классификации этнических процессов. Однако, в центре отечественных исследований XIX - начала XXI в. находилось русское население Сибири и его различные группы. Иноэтнические элементы, как отдельные люди, так и группы, включенные на разных этапах этнической истории в состав русских сибиряков, не являлись предметом специального систематического изучения. Отдельные публикации имеются по тюркским, мордовским и др. этническим компонентам среди сибирского казачества, но они не дают целостного представления о тех процессах ассимиляции, которые были характерны для всего периода формирования и существования сибирского казачества. Остальные группы русских сибиряков с точки зрения инкорпорации представителей нерусских народов исследованы еще меньше, чем казаки.

С точки зрения научной новизны предлагаемая работа является первым специальным исследованием, посвященным процессам формирования русского населения на территории Среднего Прииртышья сквозь призму иноэтнических компонентов. Автором были пересмотрены хронологические рамки формирования русского старожильческого населения изучаемого региона. Впервые при анализе этнических процессов в Среднем Прииртышье

использовались данные по Горькой линии, что позволило увидеть взаимосвязь этнических процессов и политических задач Российской империи. С теоретической точки зрения исследование построено на учёте как наработок советской историографии, так и влияния современных конструктивистских теорий и изучения имперского пространства.

Методологическое основание данного исследования строится на сочетании конструктивистского и примордиалистского подходов, а также использовании наработок «новой имперской истории». Конструктивизм, позволяет рассматривать «этничность как результат определенных социальных обстоятельств, внутренних и внешних, в которых находятся группы или общности» " , при этом конструирование этничности является сознательной деятельностью различных групп в определенных обстоятельствах. Данный подход позволяет увидеть, каким образом ряд групп представляет собственную этничность, в целях самосохранения или, напротив, вливания в состав более крупной общности.

Примордиализм позволяет избегать крайностей конструктивизма в абсолютизировании факторов создания и изменения этнической идентичности, исходя из того, что этничность имеет незыблемые основания в социуме, в окружающей среде и является объективной данностью, изначальной характеристикой человечества¹²³. В рамках нашего исследования продуктивным элементом примордиализма являются исследования аффилиации, которые позволяют определить этническую идентичность через стремление индивида (группы) принадлежать к той или иной общности (этносу); это позволяет рассматривать конкретные факты вливания отдельных индивидов и/или групп в состав русского старожильческого населения Сибири.

«Новая имперская история» не является в полном смысле направлением, сопоставимым с конструктивизмом или примордиализмом, собственно теоретическая составляющая здесь уходит на второй план по сравнению с конкретными историческими исследованиями. Особенностью этого

направления является трактовка имперского пространства как сети социальных и культурных взаимодействий различных социальных и этнических групп, при этом история отельных регионов и национальностей описывается с учетом многонационального имперского окружения¹² . Важным методологическим приемом является стремление «избежать проекции современных четких границ и фиксированных идентичностей на историческое прошлое, когда этнические деления только возникали и развивались в процессе нациестроительства» . В теоретическом плане «новая имперская история» сумела актуализировать заимствованный из конструктивизма ситуационный подход¹²⁶, отличие которого от инструменталистского заключается в том, что изменение этничности происходит под воздействием внешних обстоятельств, не всегда являясь результатом сознательной деятельности группы, а скорее ее нерефлексированной реакции на происходящие изменения. Особенную роль в этих изменениях играет государственная политика; в данном исследовании это позволяет рассмотреть влияние политических факторов на протекание этнических процессов.

Методы исследования. Основным методом исследования является историко-генеалогический, который подразумевает составление генеалогических схем семей русских старожилов на основании архивных и этнографических экспедиционных материалов. Генеалогические схемы охватывают период с XVIII в. до современности, т.е. конца XX в., и являются наглядным средством демонстрации изменения этнического самосознания, а порой и социального статуса членов одной семьи. Впервые методику реконструкций генеалогий для изучения малочисленных этносов использовали В.И. Васильев, Ю.Б. Симченко и Г.М. Афанасьева. Для исследования крупных этносов, в частности сибирских татар, эта методика была приспособлена Н.А. Томиловым и С.Н. Корусенко, а для изучения этнической истории русского населения Сибири - М.Л. Бережновой и Л.Б. Гегельман (Герасимовой) . При помощи статистического метода

оцениваются размеры групп, вступающих в контакты с русским населением, приводящие к ассимиляции первых. Сравнительно-исторический метод позволяет проследить динамику ассимиляционных процессов на протяжении изучаемого периода времени.

Характеристика источниковой базы. Развернутые характеристики источников генеалогических исследований были даны в работах М.В. Тарасова-Борисенко и С.Н. Корусенко . Комплекс источников, используемых при написании данного исследования, можно подразделить па следующие группы: 1) статистические материалы по учету населения: Дозорная книга по Тарскому уезду 1701 г., метрические книги, исповедальные ведомости, ревизские сказки, материалы Первой всеобщей переписи населения 1897 г., ведомости по учету старообрядцев; 2) делопроизводственная документация: рапорты, переписка ведомств, справки и прошения, отчеты о состоянии Сибирского казачьего войска; 3) экспедиционные этнографические материалы: истории населенных пунктов, генеалогии, анкеты по этническому самосознанию; 4) источники личного происхождения: путевые дневники Г.Ф. Миллера, П.С. Паласа, А.Н. Радищева, Г.Е. Катанаева, И.М. Словцова.

Материалы Дозорной книги по Тарскому уезду 1701 г., хранящейся в Российском государственном архиве древних актов (г. Москва), были любезно предоставлены доцентом кафедры этнографии и музееведения Омского государственного университета, к.и.н. С.Н. Корусенко, которая готовит к публикации текст этого интереснейшего источника но истории и этнографии населения Среднего Прииртышья. Дозорная книга была составлена для выяснения количества земли, угодий и форм землевладения различных групп сибирского населения. В данном источнике представлено лишь мужское население, переписанное по дворам в составе населенного пункта. Важным для данного исследования является указание в источнике социальной принадлежности переписанного населения.

Ревизские сказки, хранящиеся в 154 фонде Тобольского филиала Государственного архива Тюменской области, содержат данные, на основе которых можно реконструировать генеалогии, собранные в ходе этнографических экспедиций: фамилия, имя, отчество, возраст, семейное положение, имена родителей, жены, детей, братьев, сестер и т. д., их возраст, социальное положение, место переезда, выбывших из деревни семей и отдельных лиц, место выхода первых поселенцев. Наиболее интересны материалы 4 и 5 ревизий, где перечислялись полностью все члены семей с указанием сословной принадлежности, места добрачного жительства жен и места проживания, вышедших замуж дочерей, что является важной информацией для выделения брачных кругов. К сожалению, не все ревизии располагают такой информацией. Так, в ревизии населения 1811 г. нет данных о женском населении.

Характерным явлением для ревизских сказок было отсутствие у крестьян - основателей сибирских деревень, отчеств, в связи с чем, было затруднительно определить степень родства разных людей с одинаковыми фамилиями. Эти пробелы помогают устранить исповедальные ведомости и метрические книги фонда «Омской духовной консистории» (Ф. 16) Государственного архива Омской области . В исповедальных ведомостях фиксировалась численность приходского населения. Жители каждой деревни, входящей в приход, группировались по сословному признаку, а в рамках сословной группы переписывались по семьям. В каждой семье первым записывался глава, затем его жена и дети. В конце семейного списка указывались люди, не связанные с данной семьей кровнородственными отношениями, но проживающие вместе с ней, так называемые «иодворпики». У каждого человека указывались возраст и дата последнего причастия. В XVIII в. неявка на исповеди рассматривалась как принадлежность к расколу¹³⁰. В данной работе были использованы исповедальные ведомости за 1787, 1790 и 1796 гг., которые позволили уточнить состав семей и

родственные связи населения ряда деревень Бергамакской волости Тарского округа, значащихся в ревизских сказках 1795 г. «вновь заведенными».

Наряду с исповедальными ведомостями приходское духовенство вело метрические книги, где фиксировались не все жители деревни, а лишь те прихожане, которые были связаны с фактами рождения детей (родители и крестные), бракосочетания (жених, невеста и их поручители) и смерти. Демографы отмечают неполноту и неточность метрических книг за 1796— 1866 гг.¹³¹ Поскольку демографический анализ не входит в ряд задач данного исследования, отметим, что метрические книги являются основным источником для изучения иноэтнических групп, проживающих в среде русского населения Среднего Прииртышья - поляков, крещеных татар, калмыков и казахов, мордвы и др., - и межэтнических браков.

Самые ранние метрические книги, хранящиеся в ГАОО, датированы 1722 г., что позволяет сопоставлять друг с другом материалы Дозорной книги по Тарскому уезду 1701 г. и ревизских сказок конца XVIII в. и реконструировать некоторые генеалогии до конца XVI в. Сопоставление данных ревизий и метрик способствует уточнению информации о годах жизни, именах, отчествах и фамилиях, составе семей, родственных связях между семьями, т.к. в метриках фиксировались заключаемые браки, где указывалась девичья фамилия невесты, а иногда имя и отчество ее отца. На круг родственных связей указывали отношения восприемства, поскольку крестных для детей выбирали из родственников или близких семье людей.

Особенностью данного исследования является использование метрик для изучения старообрядческого населения Среднего Прииртышья. Как уже отмечалось, в XVIII в. существовала инструкция по распознанию раскольников, в которой неявка на исповедь являлась основным критерием принадлежности к расколу. Непосещение исповеди каралось денежным штрафом, поэтому семьи сибирских староверов можно обнаружить как в метрических книгах, так и в исповедальных ведомостях. Старообрядцы-поповцы, приемлющие церковные браки, наряду с прихожанами-

никонианами или мирскими записывались в метрические книги. Беспоповцы были склонны к венчанию в православных никонианских церквях для придания законности своему браку в глазах государства. Как отмечают исследователи, нередко венчания в официальной церкви требовали женщины, т.к. в этом случае мужчине было сложнее «отослать» разонравившуюся жену родителям, жена не лишалась прав на наследство мужа, а дети считались законнорожденными. Прежде чем повенчать старообрядческие пары, молодых крестили по официальному обряду, о чем ставилась запись в метрической книге в разделе о крестившихся. Метрики позволяют установить связи между старообрядческими и мирскими семьями в виде заключаемых браков и отношений восприемства, что указывает на открытый характер старообрядческих групп Среднего Прииртышья.

Связующим звеном между ревизиями населения и современными полевыми материалами является Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. Первичные переписные листы по Тобольской губернии хранятся в 417 фонде Тобольского филиала Государственного архива Тюменской области. Один переписной лист заполнялся на семью, включая всех живших в переписываемом дворе: работников, квартирантов, гостей и так называемых «прохожих». Листы содержат такие графы как: фамилия, имя, отчество; отношение к главе семьи; сословие, семейное положение, место рождения, проживания и приписки; религиозная принадлежность, родной язык, отношение к воинской повинности, а также основное и подсобное занятие каждого человека. Также в переписных листах можно узнать о количестве жилых домов и надворных построек, из какого материала они сделаны, чем крыты. Таким образом, в переписи 1897 г. нашли свое отражение все основные моменты жизнедеятельности человека: в каком доме он жил, чем зарабатывал себе на жизнь, какую религию исповедовал и на каком языке говорил, умел ли читать и писать и где обучался этому. Материалы переписи раскрывают перед нами частную жизнь человека конца XIX в.: с кем он жил в одном доме, имел ли семью или по

каким-то причинам оставался холостым или «девицей», если речь идет о женщине.

Несмотря на безграничные информационные возможности этого источника к его данным следует подходить критически. Как отмечал К.Б. Литвак, уже исследователи начала XX в. обнаружили в переписи множество недостатков как количественного, так и качественного характера. К примеру, в сведениях переписи обнаружились кочующие калмыки в Московской губернии, женатые малолетние, киргизы католического вероисповедания и проч.¹³² Во многом полнота и достоверность сообщаемых данных зависели от качества работы переписчиков. К примеру, в графе «место рождения» переписчик мог указать «местный (-ая)», вкладывая в это понятие несколько иное значение, чем современный исследователь. Как отмечает Л.Б. Герасимова, «возможно, переписчик считал «местными» уроженцами всех кто родился не только в данном населенном пункте, но и в ближайших деревнях или даже волости, уезде, губернии»¹³³. Так же «местными», с точки зрения делопроизводства, считались дети переселенцев, рожденные в данном населенном пункте, хотя в глазах старожилов местными они и не являлись.

Не следует, однако, преувеличивать роль переписчиков в искажении данных переписи. Само население неоднократно пыталось ввести в заблуждение переписчиков. Особенно это касается выяснения вероисповедания у раскольников. Сложности возникают при определении этнической принадлежности населения сибирских деревень. Как известно, в переписи 1897 г. не указывалась национальность. Вместо этого переписные листы содержали графы «вероисповедание» и «родной язык». Сопоставляя эти две графы, можно делать вывод об этническом составе населения. К примеру, если в графе «вероисповедание» стоит «римско-католическое», а в графе «родной язык» - «польский», логично предположить, что этот человек был поляком. Но иногда в переписи встречаются сочетания религиозной принадлежности и родного языка, которые сложно отнести к какой-либо этнической принадлежности. Косвенным показателем, объясняющем

спорные моменты этнической идентификации, может служить указание на место рождения человека, особенно если это переселенец. Но чаще всего такие спорные ситуации невозможно прокомментировать без сопоставления данных Первой всеобщей переписи с материалами других источников, например, метрических книг.

При подсчете количественных данных переписи населения 1897 г. были созданы «Ведомости распределения населения по вероисповеданию», характеризующие конфессиональный состав отдельных населенных пунктов и волостей Тобольской губернии, хранящиеся в фонде «Центрального статистического комитета» (Ф. 1290) Российского государственного исторического архива (г. Санкт-Петербург). Сводные ведомости содержат информацию о количестве мужского и женского населения в каждом конкретном населенном пункте и их конфессиональной принадлежности. Информация по населенным пунктам сведена в поволостпые и поуездные таблицы . В данном исследовании материалы сводных ведомостей переписи 1897 г. используются для характеристики старообрядческого населения Тарского и Тюкалинского уездов Тобольской губернии.

При сопоставлении информации, содержащейся в сводных ведомостях и первичных переписных листах, выяснилось несовпадение численности старообрядцев по ряду населенных пунктов Тарского уезда. Например, по первичным листам в с. Низовом Малокрасноярской волости Тарского уезда проживало 32 чел. об. п. старообрядцев поморского толка , а в сводных ведомостях указаны 23 чел. об. п. поморского согласия и 17 чел. об. п. «староверов» . Расходятся данные и по старообрядческому населению д. Ушаково Бергамакской волости того же уезда: в первичных листах значится

106 чел. об. п. поморцев, а в сводных ведомостях указаны 100 чел. об. п. ' Несмотря на существенные расхождения между этими источниками, преимущество сводных ведомостей заключается в возможности характеристики конфессионального состава населения больших территориальных единиц - уездов, - выявляя при этом места компактного

проживания старообрядцев разных толков. Материалы «Ведомостей распределения населения по вероисповеданию», характеризующие старообрядческое население Среднего Прииртышья в рамках Тарского и Тюкалинского уездов, приведены в виде таблиц в Приложении 1.

Для уточнения данных по численности и расселению старообрядцев в первой трети XIX в. использовалась «Ведомость о старообрядцах и раскольниках по Тобольской губернии за 1830 г.», находящаяся в фонде «Главного управления Западной Сибирыо» (Ф. 3) Государственного архива Омской области. Информация о старообрядцах представлена в табличной форме, данные о численности приведены по отдельным населенным пунктам в составе волостей и уездов. Так как многие старообрядческие деревни Среднего Прииртышья возникли в результате переселения крестьян-староверов из соседних сибирских районов, то данный источник позволяет уточнить принадлежность к согласиям переселявшегося населения.

Вторая группа источников является важной для изучения комплектования Сибирского казачьего войска в XIX в. и сосредоточена в фонде «Войскового хозяйственного правления Сибирского казачьего войска» (Ф. 67) ГАОО. В частности, в данном исследовании были использованы делопроизводственные документы, отражающие процесс включения в состав казачества ссыльных польских повстанцев 1830-31 гг. и крещеных казахов. Относительно польских повстанцев источники позволяют установить их общую численность и распределение по полкам Иртышской, Пресногорьковской и Бийской линий. Ценными являются сведения, характеризующие установки ссыльных на адаптацию к сибирскому образу жизни посредством женитьбы и, наоборот, установки на использование малейшей возможности для отъезда из Сибири. Вспомогательный характер имеют опубликованные «Отчеты о состоянии Сибирского казачьего войска» за 1894 и 1898 гг., где имеется статистическая информация об иноэтнических группах в составе казачьего войска.

Источники третьей группы собирались в ходе этнографических экспедиций кафедры этнографии и музееведения ОмГУ и Сибирского филиала объединенного института истории, филологии и философии РАН с 1982 по 2003 гг. С 1997 г. автор исследования являлся участником этнографических экспедиций, проводившихся под руководством К.И.Н., доцента кафедры этнографии и музееведения ОмГУ М.Л. Бережновой. Полевые этнографические материалы - генеалогии, истории населенных пунктов, анкеты по этническому самосознанию, - основаны на непосредственном общении этнографа с информаторами - носителями определенного этнического самосознания. В связи с чем, качество и полнота этого источника зависят от умения исследователя поставить интересующий его вопрос так, чтобы не получить запрограммированный ответ. Поэтому качество этнографических источников контролировалось на этапе их сбора в экспедиции.

Особое значение для данного исследования имеют генеалогии, собранные в этнографических экспедициях, которые состоят из двух частей -генеалогической схемы и ее родословного описания. В генеалогиях фиксировались стандартные сведения об информаторе и его родственниках: фамилия, имя, отчество (у женщин также фиксировалась девичья фамилия), годы жизни, место рождения и проживания, если они не совпадали, то записывалась причина переезда, сведения об образовании, профессии и этнической принадлежности. Особенностью генеалогий, собранных в экспедициях, является огромное количество боковых ветвей и небольшой хронологический охват - только до конца XIX в. Это обусловлено, как отмечают исследователи, небольшой глубиной народной памяти русских сибиряков о своих предках , поэтому генеалогии в большинстве случаев содержат сведения о бабушках и дедушках информаторов. Но и эти сведения могут отличаться неполнотой: отсутствием девичьих фамилий у женщин, приблизительным указанием возраста и проч. Полнота или отсутствие

сведений о боковых ветвях связаны с практикой поддерживания отношений с дальними родственниками самим информатором.

Пробелы в генеалогиях, собранных в экспедициях, приходилось заполнять сведениями из других источников, в частности из метрических книг XIX в. Особую сложность представляло определение годов жизни людей, живших в XIX в., т.к. сведения, полученные от информаторов и содержащиеся в метриках и переписи 1897 г., могли расходиться между собой на пять - семь лет. В таком случае приходилось выбирать наиболее приемлемую дату рождения исходя из года вступления в брак и появления первых детей.

Несмотря на эти недостатки, которые в ряде случаев не удается устранить и тогда полевые генеалогии оказывается невозможно состыковать с архивными материалами, данный вид источника является важным звеном в цепи изменений этнической идентификации представителей одной семьи в течение нескольких поколений.

Материалы по истории и этническому составу населенных пунктов носят вспомогательный характер и служат для восстановления контекста, в котором протекали рассматриваемые в данном исследовании этнические процессы. Информацию, содержащуюся в данном виде этнографических источников, не всегда следует воспринимать как буквальное отображение реальности. К примеру, высказывания информаторов о брачных связях казаков были обусловлены общим представлением относительно замкнутости казачьего сословия, распространенным как среди исследователей, так и среди казачьего населения и активно поддерживаемого государственными мерами. В связи с этим, информацию, содержащуюся в этнографических источниках, следует рассматривать в контексте проводимой социальной и религиозной политики изучаемого периода времени. Необходимо определить возможный источник и время формирования тех или иных представлений, бытующих среди различных групп русского населения. Условная датировка их возникновения позволяет уловить общий

РОССИЙСКАЯ

ГОСУДАРСТВЕННА^

БИБЛИОТЕКА

исторический контекст, в котором существовали данные представления, и определить скрытые причины их возникновения.

Не всегда сведения, полученные в ходе этнографических экспедиций, подтверждаются статистическими и другими источниками. К примеру, в с. Низовом Муромцевского района Омской области ряд информаторов указали на принадлежность семьи Николаевых к старообрядчеству, а основателей этой семьи - к мордовскому этносу. Материалы Первой всеобщей переписи населения эти факты не подтвердили. Данная ситуация связана с особенностью учета старообрядческого населения, которое скрывало свою принадлежность к расколу перед лицом официальных властей, а именно ими воспринимались переписчики 1897 г. В связи с этим нет оснований не доверять сведениям, сообщенным информаторами.

Данные исследовательские процедуры позволяют выявить факторы, влиявшие на формирование и изменение этнического самосознания различных групп русского населения Среднего Прииртышья, в том числе, па установки межэтнического общения.

Четвертую группу источников составляют опубликованные путевые дневники Г.Ф. Миллера, П.С. Паласа, А.Н. Радищева и И.М. Словцова, а так же еще не изданные путевые заметки и наблюдения Г.Е. Катанаева, хранящиеся в его личном фонде (Ф. 366) Государственного архива Омской области. Путевые записи Г.Ф. Миллера, П.С. Паласа и А.Н. Радищева отличаются краткостью и фрагментарностью описания сибирского населения. Из этих дневников используются факты совместного проживания русских с другими народами. Детализировашюсть, использование приемов полевой этнографической работы характерны для путевых дневников И.М. Словцова и Г.Е. Катанаева.

В 1878 г. по станицам Кокчетавского уезда проезжал И.М. Словцов. Его путевой дневник был опубликован в 1897 г. в «Записках Западно-Сибирского отдела русского географического общества» . Подстрочные примечания и дополнения к наблюдениям Словцова были написаны Г.Е.

Катанаевым, который в 1889-1890-х гг. побывал в этом же районе, поэтому эти два источника органично дополняют друг друга.

Путевые этнографические заметки стандартное явление для конца XIX в. и в этом отношении дневники И.М. Словцова и Г.Е. Катанаева следуют сложившейся традиции в описании этнографических явлений. Заметки о населении станиц включают в себя: 1) сведения о прежнем месте жительства бывших переселенцев - нынешних казаков; 2) описание этнических процессов, протекающих в среде казаков иноэтнического происхождения (т.е. среди мордвы и малороссов): характеристику сферы бытования родного языка, изменения в материальной культуре - одежде, быте, хозяйстве; 3) заметки об антропологическом типе или, по терминологии автора дневника, «внешнем виде» казаков. Есть отдельные упоминания о распространенных фамилиях среди мордвы и хохлов, а также замечание о национально-смешанных браках.

Данные путевые заметки носят ретроспективный характер, их авторы постоянно обращается к моменту переселения крестьян из Европейской России и «превращению» их в казаков. С этой целью Г.Е. Катанаев расспрашивал казачьих офицеров, которые были переселены в Киргизскую степь с Пресногорьковской и Иртышской линий одновременно с приездом переселенцев из Европейской России. В частности одним из информаторов Катанаева являлся сотник Иванов из станицы Щучинской. Таким образом, дневник Катанаева содержит информацию, относящуюся к двум временным пластам: к 1849-1850 гг. и к 1889-1890 гг., что позволяет выявить особенности процесса инкорпорации мордвы в казачье сообщество.

Апробация. Основные положения и выводы диссертационного исследования были изложены в пяти статьях¹⁴⁰ и восьми тезисах¹⁴¹. Различные аспекты работы докладывались и обсуждались на конференциях различного уровня: III Сибирском симпозиуме «Культурное наследие народов Западной Сибири» (Тобольск, 2000 г.), VII Сибирском симпозиуме «Культурное наследие народов Западной Сибири» (Тобольск, 2004 г.), VI

Международной научно-практической конференции «Этнокультурные взаимодействия в Сибири (XVII-XX вв.)» (Новосибирск, июнь 2003 г.), IV Международной научно-практической конференции «Немцы Сибири: история и культура» (Омск, 2003), Международной научно-практической конференции «Этнография Алтая и сопредельных территорий» (Барнаул, 2005 г.), Всероссийской научно-практической конференции «Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития» (Омск, 2002 г.), VI Международной научно-практической конференции «Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития» (Омск, 2006), V Всероссийской научно-практической конференции «Русский вопрос: история и современность» (Омск, 2005 г.), Всероссийской научно-практической Интернет-конференции на сайте . «Сибирский субэтнос: культура, традиции, менталыюсть» (Красноярск, 2004 г.), Региональной научной конференции «Университеты как регионообразующие научно-образовательные комплексы» (Омск, 2004 г.), а также в ходе работы зимней школы «Устная история: теория и практика», прошедшей в 2002 г. на базе Европейского университета в г. Санкт-Петербурге, и летней школы «История Российской империи - преодоление национальных и региональных нарративов», проходившей в 2003-2006 гг. в г. Саратове и г. Москве.

Структура работы обусловлена сложившейся научной традицией подразделения русского старожильческого населения Сибири на казаков и крестьян, о чем говорилось выше. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и литературы и двух приложений. Первая глава посвящена рассмотрению процесса формирования казачьего населения Среднего Прииртышья, характерной чертой которого являлось регулярное включение в его состав различных иноэтнических групп, сообразно с целями государственной политики, как в Европейской России, так и на ее азиатских рубежах. Глава разбита на параграфы в соответствии с этапами формирования казачьего населения исследуемого

региона, которым соответствует процесс сложения внутри казачества особых этнокультурных групп - старослужащих и приписных казаков.

Вторая глава исследования освящает формирование крестьянского населения Среднего Прииртышья и появление в его составе различных иноэтнических компонентов. Структура второй главы отражает, с одной стороны, этапы и особенности формирования крестьянского населения региона, а с другой стороны, - особые этнокультурные группы в его составе, такие как старообрядцы (кержаки и двоеданы), мирские, придерживающиеся официального православия (чалдоны), и староселы (сибиряки), прибывшие в Среднее Прииртышье в 50-70 гг. XIX в.

В приложениях помещены таблицы, характеризующие сословный и этнический состав иноэтнических компонентов, вливавшихся в русское старожильческое население Среднего Прииртышья в конце XVIII—XIX в., и отражающие религиозный состав населения изучаемого региона в конце XIX в., составленные по материалам Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г., но которые можно экстраполировать на более раннее время при изучении старожильческого населения Сибири, а также генеалогические схемы русских семей, иллюстрирующие содержание глав.

См. об этом: Новоселова А.А. Кто такие старожилы? (истолкование термина в современной этнографии) // Русские старожилы: Матер. III Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». - Тобольск; Омск, 2000. - С. 89-90.

² Слепцов Е.Я. Старожильческая деревня Западной Сибири (середина 80-х годов XIX в-
1917 г.): Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. - Томск, 1978.-18 с.

³ Там же. - С. 5.

Сигутов П.Т. Особенности динамики населения Омской области в связи с основными этапами ее хозяйственного освоения (дореволюционный период) // Очерк населения и хозяйства Западной Сибири: Сб. ст. - Новосибирск, 1965. - С. 69; Бардина П.Е. Быт русских сибиряков Томского края. - Томск, 1995. - С. 15; Андюсев Б.Е. Чалдоны и старожилы // http//andjusev.narod.ru/ergo3.htm

⁵ Фурсова Е.Ф. Историческая память и национальный менталитет старожилов и переселенцев Приобья // Русский вопрос: история и современность: Матер, докл. Второй Всеросс. науч. конф. - Омск, 1994. - Ч. 2. - С. 19; Липинская В.А. Старожилы и переселенцы. Русские на Алтае. XVIII - начало XX века. - М., 1996. - С. 253; Верник А.А. О некоторых итогах русской колонизации Хакасско-Минусинского края второй четверти XVIII - начала XX вв. // Россия и Хакассия: 290 лет совместного развития. - Абакан, 1998. - С. 97; Золотова Т.Н. Сибирские старожилы и поздние переселенцы (к вопросу об

особенностях материальной и духовной культуры) // Музей и общество на пороге XXI века: Матер. Всеросс. науч. конф. - Омск, 1998. - С. 62; Шелегина O.I I. Адаптация русского населения в условиях освоения территории Сибири (Историко-этнографические аспекты. XVII-XX вв.): Учеб. пособие. - Вып. 1. - М., 2001. - С. 4; Щеглова Т.К. «Народная этнография»: представления об этнокультурных и этносоциальных группах в современной деревенской среде // Этнография Алтая и сопредельных территорий: Матер, науч.-практич. конф. Вып. 4. - Барнаул, 2001. - С. 37; Курилов В.Н. Русский субэтнос Западной Сибири в середине XIX в.: расселение и топонимия: Рукопись дисс.... канд. ист. наук. - Новосибирск, 2002. - С. 7; Бережнова МЛ. Этническая идентичность как-исторический феномен (на примере этногруппового деления русских Сибири) // История. Антропология. Культурология: Программы и избранные лекции. - Омск, 2003. - Ч. II. - С. 67 и др.

⁶ См., например: Головачев П. Сибирь: Природа. Люди. Жизнь. - М., 1905. - С. 191, 367;
Скрябина JI.A. Русское население Притомья: взаимодействие культурных традиций
старожилов и переселенцев: Автореф. дисс. ... канд. ист. паук. - СПб., 1995. - С. 3,4.

⁷ Андюсев Б.Е. Чалдоны и старожилы // http//andj.htm; Жигуиова М.А.
Русские Западной Сибири: проблемы самосознания и культуры // Русские: Матер. VII
Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». - Тобольск,
2004.-С. 345.

Озерова Г.Н., Петрова Т.М. О картографировании групп русского народа на начало XX века // СЭ. - 1979. - № 4. - С. 77-78.

⁹ Кауфман А. Земельный вопрос и переселение // Сибирь, ее современное состояние и ее
нужды: Сб. ст. - СПб., 1908. - С. 91; Кузнецов В.К. Русские старожилы в Сибири и
Средней Азии // Азиатская Россия. - СПб., 1914. - Т. 1. - С. 183; Писарев М.П. Сибирь.
Историко-географический очерк. - М.; Пг., 1915. - С. 130.

¹⁰ Си тутов П.Т. Указ. соч. - С. 59, 63-64.

¹¹ Колесников А.Д. О национальном составе населения Омской области (Исторический
процесс формирования населения Среднего Прииртышья в этническом и национальном
отношении) // Материалы к III научному совещанию географов Сибири и Дальнего
Востока. - Омск, 1966. - Вып. I. - С. 94.

¹² Там же.

¹³ ГАОО. Ф. 183. Он. 1. С. 1-2.

¹⁴ Помус М.И. Западная Сибирь. (Экономико-географическая характеристика). - М., 1956.
-С. 499.

¹⁵ Колесников А.Д. Русское население Западной Сибири в XVIII - начале XIX вв. - Омск,
1973.-С. ПО.

¹⁶ Ремнев А.В. История образования Омской области // Степной край: зона
взаимодействия русского и казахского народов (XVIII-XX вв.): Междунар. науч. конф.,
посвященная 175-летию образования Омской области: Тез. докл. и сообщ. - Омск, 1998. -
С. 6-7.

¹⁷ С 5 октября 1919 г. к ним добавился Калачинский у.

¹⁸ Колесников А.Д. От истоков до наших дней // Райцентры Омской области. - Омск. 1992.
-С. 6.

¹⁹ Там же. - С. 6-7.

Васильев Д.В. О. политике царского правительства в Русском Туркестане (к вопросу о «русификации») // Сборник Русского исторического общества. - М., 2002. - Т. 5. - С. 58-70; Миллер А.И. Русификация или русификации? // Миллер А.И. Империя Романовых и национализм: Эссе по методологии исторического исследования. - М., 2006. - С. 54-77. Краткий обзор зарубежной историографии по истории употребления терминов «русификация» и «обрусение» см.: Пирсон Р. Привилегии, права и русификация // АЬ Imperio. - 2003. -№ 3. - С. 39-43.

¹ Васильев Д.В. Указ. соч. - С. 65.

Козлов В.И. Этнические процессы // Свод этнографических понятий и терминов. - М. 1988.-Вып. 2.-С. 54.

Козлов В.И. Проблемы фиксации этнических процессов. - М., 1973. - С. 6.

Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. - СПб., 1799.

- Т. 4. - С. 84-85; Зябловский Е. Землеописание Российской империи для всех состояний.
-СПб., 1810.-4.2.-С. 6-7.

Слезкин Ю. Естествоиспытатели и нации: русские ученые XVIII века и проблема этнического многообразия // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. Литология. - М., 2005. - С. 131.

Зябловский Е. Указ. соч. - С. 6-7.

Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. Стихотворения. Проповеди. -Новосибирск, 1995.-С. 216.

Там же.

Розен А.Е. Записки декабриста. - Иркутск, 1984. - С. 251-252; Якушкии И.Д. Записки // Декабристы. Избранные сочинения. - М, 1987. -1.2. - С. 492; Кропоткин П.Л. Дневники разных лет. - М., 1992. - С.84, 287-288; Шелгуиов Н. Сибирь по большой дороге // Русское слово. - 1863. - № 3. - С. 21-22, 24; Кельсиев В. Святорусские двоеверы /,' Отечественные записки. - 1867. - Т. 174. - Кн. II. - № 10. - С. 583-619; Б. Метаморфозы русского населения в Сибири//Мысль. - 1881. —№ 8. — С. 133;Ядринцев Н.М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении. Изд. 2-е, испр. и доп. - СПб., 1892. - С. 129; Головачев П. Сибирь: Природа. Люди. Жизнь. Изд. 2-е, испр. и доп. - М., 1905. - С. 195-196; Осокии Г.М. На границе Монголии: очерки и материалы к этнографии юго-западного Забайкалья. - СПб., 1906. - С. 20, 64-65; Петров М. Западная Сибирь. Губернии Тобольская и Томская. - М., 1908. - С. 90-91; Кузнецов В.К. Русские старожилы Сибири и Средней Азии // Азиатская Россия. - СПб., 1914. - Т. 1.

»

- С. 185-186; Шиейдер А.Р., Доброва-Ядринцева Л.Н. Население Сибирского края
усские и туземцы). - Новосибирск, 1928. - С. 65-66.
Потанин Г. Заметки о сибирском казачьем войске // Военный сборник. - 1861. - № 5. -

С. 4-32; Харузин Н.Н. К вопросу об ассимиляционной способности русского народа // ЭО.

1894. - Кн. 23. - № 4. - С. 71-74; Гарин- Михайловский И.Г. По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову. Карандашом с натуры // Гарин-Михайловский II.Г. Собр. соч.

М., 1958. - Т. 5. - С. 37; Логиновский К.Д. О быте казаков восточного Забайкалья // ЖС- 1902.- Т. 2. - С. 182-200; Осокин Г.М. Указ. соч. - С. 18-19; Невесов А. Иртышский казак // Сибирские вопросы. - 1912. - № 18. - С. 72-82; Писарев М.Н. Сибирь. Историко-географический очерк.-М.; Пг., 1915.-С. 134.

" Колмогоров. Город Тара и его округ, Тобольской губернии // ЖМВД. - 1856. - № 9. - С. 3-4; Шелгуиов Н. Указ. соч. - С. 24; Завалишин Д. Письма о Сибири // Московские ведомости. - 1865. - № 110 и др.

См. об этом: Сандерланд В. Русские превращаются в якутов? «Обынородчивание» и проблемы русской национальной идентичности на Севере Сибири, 1870-1914 II Российская империя в Зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. -М., 2005. - С. 202-204.

Подробнее см. об этом: Кэмпбслл (Воробьева) Е.И. «Единая и неделимая Россия» и «инородческий вопрос» в имперской идеологии самодержавия // Пространство власти: исторический опыт России и вызовы современности. - М., 2001. - С. 204-216. ³⁴ Там же.-С. 213-214.

Смотритель еврейского училища. Еще несколько слов о сближении евреев с русскими // Учитель. - 1865. - Т. V. - С. 643-646; Сушков Н. Обрусение поляков и евреев // Чтения в Имп. Об-ве истории и древностей российских при Московском ун-те. - 1866. - Кн. 3. - С. 228-239; Тургенев Н. О разноплеменности населения в Русском государстве. - Париж,

1866. - 40 с; [О мерах к обрусению татар магометан] // Современный листок. - 1867. - Ич 94. - С. 1-2; [Об обрусении евреев] // Санкт-Петербургские ведомости. - 1869. - № 25. -С. 1 и др.

Т/Г

Серафимович [Шашков] С. Очерки русских нравов в старинной Сибири // Отечественные записки. - 1867. - Кн. 1. - С. 682.

Семенов Д. Отечествоведение. Россия по рассказам путешественников и ученым исследованиям: Учеб. пособие для учащихся. - СПб., 1867. - Т. IV. - С. 17-18. ³⁸ Применительно к начальной истории Киевской Руси ассимиляцию называли «ославяниванием». См.: Беляев И. О велико-русском племени. - М., 1868. - С. 5.

См. Машкин Н.Ф. В.О. Ключевский об участии финских народов в формировании русского народа// Ключевский: Сб. материалов. - Пенза, 1995. - Вып. 1. - С. 202-208. ⁴⁰ Сандерланд В. Указ. соч. - С. 204.

Щапов А.П. Историко-этнографическая организация русского народонаселения: этнологическое развитие сибирского населения // Русское слово. - 1865. - № 1. - С. 6.

Щапов А.П. Историко-этнографическая организация русского народонаселения...// Русское слово. - 1865. -№ 2. - С. 90.

Северо-восточная окраина. Сибирь - Влияния ее замкнутого положения и помеси различных рас па физическое и психологическое развитие се население // Дело. - 1873. -№ 10. - С. 76-96; Ядринцев Н.М. Русская народность на Востоке // Дело. - 1875. - № 4. -С. 167-198; Поляков И.С. Письма и отчеты о путешествии в долину р. Оби. - СПб.. 1877.

187 с; Ядринцев Н.М. Паши переселения и колонизация // Вестник Европы. - 1880. -Кн. 6. - С. 448^486; Б. Метаморфозы русского населения в Сибири // Мысль. - 1881. - № 8. - С. 133-143; Петри Э. Сибирь как колония // Сибирский сборник. - СПб., 1886. - Кн. II.

С. 83-98; Бессонов П.А. Мнимый «туранизм» русских. К вопросу об инородцах и переселениях в России. - М., 1885. - 135 с; Швецов С. Очерк Сургутского края. - Б.м., б.г. [1888]. - 87 с; Олсуфьев А.В. Общий очерк Анадырской округи ее экономического состояния и быта населения // Зап. Приамурского отдела Имп. Русского географ, об-ва. -1896. - Вып. 1. - 214 с; Гамов И. Очерки далекой Сибири. - Гомель, 1894. - 117 с; Бартенев В. О русском языке в Обдорском крае // ЖС. - 1894. - Вып. 1. - С. 126-129; Головачев П. Взаимное влияние русского и инородческого населения в Сибири // Землеведение. - 1902. - Кн. 2-3. - С. 53-68; Осокин Г.М. На границе Монголии: очерки и материалы к этнографии юго-западного Забайкалья. - СПб., 1906. - 304 с; Попов Е. Некоторые данные по изучению быта русских на Колыме // ЭО. - 1907. - № 1-2. - С. 159-181; Васильев В. Угасшая русская культура на дальнем севере // Сибирские вопросы. -1908. - № 1. - С. 29-34; Комаров В.Л. О русском населении Камчатки // Русский антропологический журнал. - 1912. -№ 2-3. - С. 100-136.

⁴⁴ Осокин Г.М. Указ. соч. - С. 86.

^4э Б. Метаморфозы русского населения в Сибири ... - С, 143; Русские народы: наброски

пером и карандашом / Текст под ред. НЛО. Зографа. - М., 1894. - Ч. 1. - Вып. 3. - С. 29.

⁴⁶ Петри Э. Указ. соч. - С. 92-93.

⁴⁷ Смирнов И. Несколько слов о русском влиянии на инородцев Казанского края // Изв.
Об-ва археологии, истории и этнографии при Имп. Казанском ун-те. - 1886. - Т. 6. - Вып.
1. - С. 59-63; К вопросу о взаимодействии русского и инородческого населения в
восточной России. Обрусение западно-сибирских инородцев // Изв. Об-ва археологии,
истории и этнографии при Имп. Казанском ун-те. - 1892. - Т. 10. - Вып. 3. - С. 338-339;
Соболевский А.И. Русский народ как этнографическое целое. - Львов, 1911. - 16 с;
Зензинов В.М. Старинные люди у холодного океана: Русское Устье Якутской области
Верхо-Янского округа. - М., 1914. - 134 с. и др.

Цветаев Д. К истории изучения вопроса об иностранцах в России. - Варшава, 1891.-9 с; Сапожников А. иноверцы и иноземцы в России. (Их права и отношения к коренным жителям). - СПб., 1898. - 30 с; Красножсн М. Иноверцы на Руси. Изд. 3-е, иенр. и доп. -

Юрьев, 1903. —-Т. 1.- 202 с; Цветаев Д. Обрусение западноевропейцев в Московском государстве. - Варшава, 1903. - 23 с; Цветаев Д. Положение иноверия в России. -Варшава, 1904.-28 с.

⁴⁹ Карнович Е.П. Слияние инородцев с русскими. Исторический очерк // Карнович Е.П.
Родовые прозванья и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. Репринт, изд.
1886 г. -М., 1991.-С. 231-250.

⁵⁰ Там же. - С. 9.

⁵¹ Там же.-С. 9-Ю.

⁵² Там же. -СП.

⁵³ Об этом писал КельсиевВ. Святорусские двоеверы // Отечественные записки. - 1867. -
Т. 174. - Кн. И. - № 9-Ю. - С. 593.

См., например: Канпелер А. Включение нерусских элит в российское дворянство. XVI-XIX вв. (Краткий обзор проблемы) // Сословия и государственная власть в России. XV-середина XIX вв.: Тез. междунар. конф. - М, 1994. - Ч. 2. - С. 215-225; Бычкова М.Е. Русское и иностранное происхождение родоначальников боярских родов: исторические реалии и родословные легенды // Элита и этнос средневековья. - М.. 1995. - С. 53-58; Горский А.А. Этнический состав и формирование этнического самосознания древнерусской знати // Там же. - С. 78-85; Трепавлов В.В. Тюркская знать в средневековой России // Там же. - С. 127-134 и др.

Смирнов И.П. Программа для собирания сведений об обрусении инородцев Восточной России // Изв. Об-ва археологии, истории и этнографии при Ими. Казанском ун-те. -1892. - Т. X. - Вып. 6. - С. 548-551.

⁵⁶ Там же. - С. 549.

⁵⁷ Там же.

В это же время А. Соболевский призывал исследователей с большой осторожностью относиться к топонимам, в том числе к названиям населенных пунктов, имеющим этническую окраску, т.к. названия сельских поселений не всегда были идентичны этнической принадлежности их основателей. См.: Соболевский А. Названия населенных мест и их значение для русской исторической этнографии // ЖС. - 1893. - Вып. 4. - С. 437-439.

⁵⁹ Смирнов И.Н. Программа для собирания сведений... - С. 550.

⁶⁰ Смирнов И.Н. Обрусение инородцев и задачи обрусительной политики // Исторический
вестник. - 1892. - № 3. - С. 762.

⁶¹ Там же.-С. 759.

⁶² Там же.-С. 760-761.

⁶³ Там же.

⁶⁴ Пыпин А.Н. О задачах русской этнографии // Изв. Имп. Русского географ, об-ва. - 1885.
- Т. 21. - С. 480-500. В этом же году статья вышла отдельным оттиском.

⁶⁵ Пыпин А.Н. О задачах русской этнографии. - М., 1885. - С. 2.

⁶⁶ Цит. по: Берг Л.С. Всесоюзное географическое общество за сто лет. - М.; Л.. 1946. - С.
165-166.

⁶⁷ Харузин Н.Н. Об ассимиляционной способности русского народа // ЭО. - 1894. - Кн. 23.
-№4.-С. 77.

⁶⁸ Там же. - С. 64-70.

⁶⁹ Стр-ков. Что такое латинизанство? // Виленский вестник. - 1866. - 19 сент. - С. 3;
Серафимович [Шашков] С. Очерки русских нравов в старинной Сибири // Отечественные
записки. - 1867. - Кн. 1. - С. 681-736; Судьба православия в Сибири за минувшие 300-
летие // Тобольские епархиальные ведомости. - 1883. - № 2. - С. 25-26; Оглоблин Н.
«Женский вопрос» в Сибири в XVII веке // Исторический вестник. - 1890. - Т. XL1. - С.
195-207; Бакай Н. Захват, купля и продажа инородок Якутской области сибирскими
служилыми людьми в первой половине XVII в. // Изв. Об-ва археологии, истории и

этнографии при Ими. Казанском ун-те. - 1893. - Т. XI. - Вып. 2. - С. 191-193; Серебренников И. Половой состав русского и инородческого населения Сибири // Сибирские вопросы. - 1908. - № 9. - С. 24-30; Линьков А. К истории брака в Сибири (По архивным данным)//Сибирская летопись. - Иркутск, 1916.-№ 11-12.-С. 508-515. ⁷ Гельвальд Фр. Естественная история племен и народов. - СПб., б.г. - Т. 1. - С. 605-611.

⁷¹ Смешение рас при заключении браков // Естествознание и география. - 1910. - № 10. -
С. 82-83.

⁷² Красножен М. Иноверцы на Руси. Изд. 3-е, испр. и доп. - Юрьев, 1903- Т.1. - С. 120—
132.

⁷³ О развитии антропологических исследований в Сибири см.: Дрёмов В.А. История
антропологических исследований в Западной Сибири (XIX - начало XX вв.) // Вопросы
этнокультурной истории Сибири. - Томск, 1980.-С. 128-150.

Апучин Д.Н. Беглый взгляд на прошлое антропологии и на ее задачи в России // Русский антропологический журнал. - 1900. - № 1. - С. 41.

⁷⁵ Воробьев В.В. Об антропологическом изучении славянского населения России // Русский антропологический журнал. - 1902. - № 1. - С. 104.

Там же.

Воробьев В.В. Великорусы. - М, 1902. - С. 56-67.

Кулаков П.Е. Инородцы и инородческий вопрос на Нижегородской Всероссийской выставке // Русское богатство. - 1896. -№ 12. - С. 79.

Ламанский В.И. К вопросу об этносах и государственности в России // ЭО. - 1994. - № 3. - С. 113-118 (впервые опубликовано в 1894 г.); Южаков С. Дневник журналиста // Русское богатство. - 1895. - № 10. - С. 102-117; Липранди (Волынцсв) А.П. Инородческий вопрос и наши окраины. - Харьков, 1910.-37 с. и др.

⁸⁰ См. резолюцию по докладу профессора СВ. Бахрушина «Очередные задачи
исторического изучения Сибири»: Труды Первого сибирского краевого научно-
исследовательского съезда. - Новосибирск, 1927. - Т. 1. - С. 254. В самом докладе СВ.
Бахрушин упомянул о физиологическом влиянии местного населения на русских
сибиряков как об общеизвестном факте. См.: Бахрушин СВ. Задачи исторического
изучения Сибири // Бахрушин СВ. Научные труды. - М, 1955. - Т. 3. - Ч. 2. - С. 258.

⁸¹ Труды Первого сибирского краевого научно-исследовательского съезда. - С. 184.

⁸² Там же.-С. 176.
* ⁸³ Там же. -С. 196.

⁸⁴ Слободский М. Итоги и задачи этнографического изучения Томского края. - Томск,
1929. - С 22.

⁸⁵ Плисецкий М.С Великий Союз народов // Религиозные верования народов СССР:
сборник этнографических материалов. - Т. 1. - М.; Л., 1931. - С. 28.

⁸⁶ Гарданова В.К., Долгих Б.О., Жданко Т.А. Основные направления этнических
процессов у народов СССР // СЭ. - 1961. - № 4. - С. 9-29.

⁸⁷ Козлов В.И. Этнические процессы // Свод этнографических понятий и терминов. - Вып.
2.-М., 1988.-С. 54.

⁸⁸ Жданко Т.А. Этнографическое изучение процессов развития и сближения
социалистических наций в СССР // СЭ. - 1964. - № 6. - С. 16-24; Хомич Л.В. О
содержании понятия «этнические процессы» // СЭ. - 1969. - № 5. - С. 79-87; Бромлей
Ю.В., Козлов В.И. Ленинизм и основные тенденции этнических процессов в СССР // СЭ. -
1970. - № .1 - С. 3-14; Марков Г.Е. Проблемы этнических общностей и этнических
процессов (По страницам журнала «Советская этнография») // Вопросы философии. -
1970. -№ 12. - С. 150-156; Арутюнян Ю.В. Социально-культурные аспекты развития и
сближения наций в СССР (Программа, методика и перспективы исследования) // СЭ. -

Ф 1972. - № 3. - С 3-19; Козлов В.И. Проблемы фиксации этнических процессов. - М., 1973. - 14 с. (Доклады советской делегации на IX Международном конгрессе

антропологических и этнографических наук. Чикаго, сентябрь, 1973 г.); Мыльников А.С. К вопросу о локальных особенностях культуры и этнических процессов // Расы и народы.

- М., 1975. - Вып. 5. - С. 42-54; Марков Г.Е. Этнос, этнические процессы и проблемы
образа жизни // Расы и народы. - М., 1977. - Вып. 7. - С. 9-28; Бромлей Ю.В. Этнические
аспекты современных национальных процессов // История СССР. - 1977. - № 3. - С. 19-
28; Арутюнов С.А. Этнические процессы и язык // Расы и народы. - М., 1985. - Вып. 15. -
С. 30-55; Гумилев Л.Н., Иванов К.П. Этнические процессы: два подхода к изучению //
Социологические исследования. - 1992. - № 1. - С. 50-57; Томилов П.А. Проблемы
этнической истории: (По материалам Западной Сибири). - Томск, 1993. - 222 с. и др.

⁹ Козлов В.И. Проблемы фиксации этнических процессов. - М., 1973. - С. 3. ⁹⁰Там же.-С. 4-5. ⁹¹ Там же. - С. 9; Козлов В.И. Национальности СССР. - С. 227-247.

² Развернутую характеристику исследований национально-смешанных браков за период 1960-1970 гг. см.: Терентьева Л.Н., Устинова М.Я. Межнациональные браки и их роль в этнических процессах в СССР (Историографический очерк) // Основные направления изучения национальных отношений в СССР. - М., 1979. - С. 216-245.

Ганцкая О.А., Терентьева Л.Н. Межнациональные браки и их роль в этнических процессах // Современные этнические процессы в СССР. Изд. 2-е. - М., 1977. - С. 461. Александров В.А. Черты семейного строя у русского населения Енисейского края XVII

- начала XVIII в. // Сибирский этнографический сборник - М.; Л., 1961. - С. 3-26 (Труды
Института им. Н.Н. Миклухо-Маклая. - Т.64. - Вып. 3.); Копылов А.Н. Государевы
пашенные крестьяне Енисейского уезда в XVII в. // Сибирь XVI—XVIII вв.: Материалы по
истории Сибири. - Новосибирск, 1962. - Вып. 1. - С. 30-60; Гурвич И.С. Русские
старожилы долины р. Камчатки (К вопросу об исторических судьбах обособленных групп
русского народа в Сибири) // СЭ. - 1963. - № 3. - С. 31-41; Миненко Н.А. Брак у русского
крестьянского и служилого населения юго-западной Сибири в XVIII - первой половине
XIX века // СЭ. - 1974. № 4. - С. 37-54; Сафронов Ф.Г. Русские на северо-востоке Азии в

17. - середине XIX вв.: Управление, служилые люди, крестьяне, городское население. -М., 1978. - 258 с; Лишшская В.А. Семейно-брачные связи у русских крестьян Западной Сибири в конце XIX - начале XX в. // Культурно-бытовые процессы у русских Сибири.

18. - начало XX в. - Новосибирск, 1985. - С. 64-72 и др.

⁹⁵ Мурашко О.А. Старожилы Камчатки в историко-демографической и социально-экономической перспективе // Межэтнические контакты и развитие национальных культур: Сб. ст. - М., 1985. - С. 77-88.

⁹ Сатлыкова Р.К. К изучению динамики межэтнических браков (на примере татар Омской области 1950-1970-х годов) // Источники и методы исследования социальных и культурных процессов: Сб. науч. тр. - Омск, 1988. - С. 109-119; Томилов Н.А. Опыт изучения национально-смешанных семей (по материалам Западной Сибири) // Там же. -С. 103-108; Лоткин И.В. Динамика русско-эстонских браков в Западной Сибири в 1935-1980-х годах // Духовное возрождение России: Матер. Всеросс. науч.-пракгич. конф. Секция 3. - Омск, 1993. - С. 140-142; Гончарова Г.С. Этнически однородные и смешанные семьи Новосибирской области // Этносоциальные процессы в Сибири: Тематич. сб. - Новосибирск, 1998. - С. 115-127; Жигунова М.А. Межэтнические контакты русских Среднего Прииртышья (вторая половина XX века) // Этнокультурные взаимодействия в Сибири (XVII-XX вв.): Тез. докл. и сообщ. Междунар. науч. конф. -Новосибирск, 2003. - С. 256-259; Гончаров Ю.М. Межнациональные браки в городах Западной Сибири во второй половине XIX - начале XX в. // Этнокультурные взаимодействия в Сибири (XVII-XX вв.): Тез. докл. и сообщ. Междунар. науч. конф. -Новосибирск, 2003. - С. 237-240 и др.

⁷ Кожевников Н.А., Рыбаковский Л.Л., Сигарева Е.П. Русские: этническая гомогенность? (Опыт социологического исследования). - М., 1998. - 33 с.

^vs Там же.-С. 29.

"Там же.-С. 31.

¹⁰⁰Там же.-С. 30.

¹⁰¹ Рыбаковский Л.Л., Сигарева Е.П., Харланова Н.Н. Этническая гомогенность народов

России // Народонаселение. - 2000. -№ 3. - С. 59-75.

I СО

Крылова Н.Л. Особенности статистической регистрации детей-метисов от русско-африканских браков в России // Тендерные исследования в африканистике. - М., 2000. -С. 206-216; Крылова Н.Л., Прожогина СВ. «Смешанные браки». Опыт межцивилизациопиого общения. - М., 2002. - С. 51-125.

См., например: Петров В.И. К вопросу о социальном происхождении сибирского казачества (XVIII - первая половина XIX вв.) // Сибирь периода феодализма: Материалы по истории Сибири. - Новосибирск, 1965. - Вып. 2. - С. 201-217; Никитин Н.И. Служилые люди в Западной Сибири XVII в. - Новосибирск, 1988. - 255 с; Он же. Первый век казачества Сибири // Военно-исторический журнал. - 1994. -№ 1. - С. 77-83; Нсдбай Ю.Г. История Сибирского казачьего войска (1725 - 1861). -Омск, 2001. -Т. 1.-428 с.

Щербанов Н.М. Этнокультурные связи уральского казачества с соседними тюрко- и монголоязычными народами // Этногенез и этническая история тюркских народов Сибири и сопредельных территорий: Сб. науч. тр. - Омск, 1983. - С. 116-124; Успеньев Г.И. Тюркоязычпое население в составе Сибирского казачьего войска в XIX в. // Там же. - С. 124-130; Он же. Казахи в составе Сибирского казачьего войска // Этническая история тюркоязычных народов Сибири и сопредельных территорий: Тез. докл. областной науч. конф. по этнографии. - Омск, 1984. - С. 141-142; Чершщын СВ. Некоторые аспекты этнических процессов в войске Донском XVII в. (на примере тюркоязычных переселенцев) // Дон и Северный Кавказ в древности и средние века. - Ростов-на-Дону, 1990. - С. 72-82; Андреев СМ. Казаки-мусульмане в Сибирском казачьем войске (вторая половина XIX - начало XX веков) // Ислам, общество и культура: Матер, междупар. науч. конф. - Омск, 1994. - С. 5-8; Галиев А.А. Казахи и казаки // Россия и Восток: проблемы взаимодействия: Тез. докл. - Челябинск, 1995. - Ч. П. - С. 147-149; Абдиров М.М., Абдирова Б.М. Тюркские корни славянского казачества // Россия и Восток: археология и этническая история: Матер. IV междупар. науч. конф. «Россия и Восток: проблемы взаимодействия». - Омск, 1997.-С. 158-161.

' ⁵ Зуев А.О., Кадырбаев А.Ш. Поход Ермака в Сибирь: тюркские мотивы в русской теме // Вестник Евразии. - 2000. - № 3. - С. 38-60; Ржапникова Т.Е. К вопросу о социально-правовом положении служилых татар и сибирского казачества в XVII—XVIII вв. Опыт сравнительно-исторического изучения // Диалог культур и цивилизаций: Тез. IV науч. конф. молодых историков Сибири и Урала. - Тобольск, 2002. - С. 96-98; Ермачкова Е.П. Татарское казачество в начале XIX века // Тюркские народы: Матер. V Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». - Тобольск; Омск, 2002. -С. 168-169; Арапов Д. «Где есть магометане казачьего сословия». Правила устройства духовной жизни мусульман в казачьих войсках России // Источник. Документы русской истории. - 2003. - № 4. - С. 5-8; Тычинских З.А. Численность и расселение сибирских служилых татар в XVII-XIX вв. // VI Конгресс этнографов и антропологов России: Тез. докл. - СПб., 2005. - С. 128; Крих А.А. Тюркский компонент в составе западносибирского казачества (первая половина XIX в.) // Азиатская Россия: люди и структуры империи: Сб. науч. ст. к 50-летию со дня рождения проф. А.В. Ремнсва. - Омск, 2005. - С. 510-523. ¹⁰ Андреев СМ. Мордва в этническом составе сибирского казачества (по материалам Г.Е. Катанаева 1889-1890 гг.) // Архивный вестник. - 1994. - № 5. - С. 26-29. На эти же сюжеты см.: Крих А.А. Г.Е. Катанаев об этнических процессах в среде казачьего населения (на примере внешних округов Киргизской степи второй половины XIX в.) // Русские: Матер. VII Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». - Тобольск, 2004. - С. 367-371; Она же. К вопросу об этнической

неоднородности казачества Западной Сибири (на примере внешних округов Каргизской степи второй половины XIX в.) // Сибирский субэтнос: культура, традиции, менталыюсть: Матер. Всеросс. науч.-практич. Интернет-конференции на сайте -Вып. 1. - Красноярск, 2005. - С. 138-147.

¹⁰⁷ Емельянов Н.Ф. Жители Речи Посполитой в Томске в XVII - первой четверти XVIII вв. // Материалы третьей отчетной научно-методологической конференции. - Омск, 1977. -С. 149-151.

I ЛЯ

Курилов В.II., Люцидарская А.А. К вопросу об исторической психологии межэтнических контактов в Сибири в XVII в. // Этнические культуры Сибири. Проблемы эволюции и контактов. - Новосибирск, 1986. - С. 26-46; Люцидарская А.Л. Старожилы Сибири: Историко-этнографические очерки. XVII - начало XVIII вв. - Новосибирск, 1992. - 197 с; Она же. От «иноземцев» к «инородцам» (один из аспектов колонизации Сибири) // Аборигены Сибири: Проблемы изучения исчезающих языков и культур: Тез. Междунар. науч. конф. - Новосибирск, 1995. - Т. II. - С. 165-169; Она же. Служилые поляки в Томске (по материалам XVII столетия) // Сибирско-польская история и современность: актуальные вопросы: Сб. матер, междунар. науч. конф. - Иркутск, 2001. -С. 106-108; Курилов В.Н. Русский субэтнос Западной Сибири в середине XIX в.: расселение и топонимия: Дисс... канд. ист. наук. - Новосибирск, 2002. - 213 с. ^{1 9} Люцидарская А.А. Старожилы Сибири. - С. 61. Противоположной позиции придерживался С.Г. Скобелев, рассматривающий «широкие процессы вливания коренного населения в состав русских сибиряков». См.: Скобелев С.Г. Ассимиляционные процессы в Сибири и их влияние на динамику численности коренного населения в XVII-XIX вв. // Россия и Восток: археология и этническая история: Матер. IV междунар. науч. конф. «Россия и Восток: проблемы взаимодействия». - Омск, 1997. - С. 169-175; Скобелев С.Г. Демография коренных народов Сибири в XVII - XX вв. колебания численности и их причины //

¹¹⁰ Филь С.Г. Казаки «литовского списка» - составляющая этногенеза современного русского народа Сибири // Словцовские чтения-97: Тез. докл. и сообщ. науч.-практич. конф.-Тюмень, 1997.-С. 151-154.

¹ Резун Д.Я. Выходцы из стран Западной и Центральной Европы на русской казачьей службе в Сибири XVII в. // Народонаселенческие процессы в региональной структуре России XVII-XX вв.: Матер, междунар. науч. конф. - Новосибирск, 1996. - С. 83-85; Он же. Именной и биографический словарь «немцев» в Сибири XVII в. // Немецкий этнос в Сибири: Альманах гуманитарных исследований. - Новосибирск, 2000. - Вып. 2. - С. 67-77; Резун Д.Я., Соколовский И.Р. Л «Литве» в Сибири XVII в. // Белорусы в Сибири. -Новосибирск, 2000. -С. 22-63.

¹¹² Резун Д.Я. Люди на сибирском фронтире в XVII в. // Фронтир в истории Сибири и
Северной Америки в XVII-XX вв.: Общее и особенное. - Новосибирск, 2002. - Выи. 2. -
С. 19-29; Он же. Откуда пошли Немчиновы в Сибири // Гуманитарные исследования в
Сибири. - 2003. - № 2. - С. 76-77; Раев Д.В., Резун Д.Я. О посылке иноземцев в Сибирь в
1635 г. // Сибирский плавильный котел: социально-демографические процессы в
Северной Азии XVI - начала XX века: Сб. науч. ст. - Новосибирск, 2004. - С. 13-21.

¹¹³ Опарина Т.А. Иностранец на государевой службе в XVII веке // Проблема истории
местного самоуправления Сибири конца XVI - начала XX вв.: Матер. III регион, науч.
конф. - Новосибирск, 1998. - С. 22-28; Соколовский И.Р. Сибирский служилый человек-
Андрей Барнешлев (к вопросу об аккультурации иностранцев в XVII веке) // Там же. - С.
28-30; Он же. Аккультурация иностранцев в Сибири XVII века (пример Андрея
Барнешлева) // Гуманитарные науки в Сибири. - 1999. - № 2. - С. 84-87.

¹¹⁴ Мамсик Т.С. Хозяйственное освоение Южной Сибири: Механизмы формирования и
функционирования агропромысловой структуры. - Новосибирск, 1989. - С. 44-^16.

Шерстова Л.И. Тюркский этнический компонент в этногенезе уймонских старообрядцев // Этнография Алтая и сопредельных территорий: Матер, науч.-практич. конф.-Барнаул, 2001.-С. 11-14.

¹¹⁶ Мамсик Т.С. «Русские ясашные» в Сибири в XVIII-XIX в. (К характеристике этнокультурного состава) // Этнокультурные взаимодействия в Сибири (XVII-XX вв.): Тез. докл. и сообщ. Междунар. науч. конф. - Новосибирск, 2003. - С. 38-43.

Фурсова Е.Ф. Календарные обычаи и обряды восточнославянских народов Новосибирской области как результат межэтнического взаимодействия (конец Х1Х-ХХ вв.). - Ч. 1. - Новосибирск, 2002. - С. 66.

См. Татаурова Л.В. Археология о русских Омского Прииртышья // Русские старожилы: Матер. III Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». -Тобольск; Омск, 2000. - С. 421-423.

¹¹⁹ Бережнова М.Л., Корусенко С.Н., Новоселова А.А. Логистический анализ одного построения: Как историки создают мифы // Интеграция археологических и этнографических исследований: Сб. науч. тр. - Нальчик; Омск, 2001. - С. 48-56; Бережнова М.Л., Корусенко С.Н. Евгащина, она же Елгащина, она же Изюк: ранний период истории старинного сибирского села // Интеграция археологических и этнографических исследований: Сб. науч. тр. - Омск; Ханты-Мансийск, 2002. - С. 184-188; Бережнова М.Л. «Русский татарину брат», или взаимоотношения русских и татар в Среднем Прииртышье в XVIII в. // Тюркские народы: Матер. V Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». - Тобольск; Омск, 2002. - С. 255-257.

Багашов А.Н., Антонов А.А. Антропологические особенности русских старожилов Омского Прииртышья // Русские: Матер. VII Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». - Тобольск; Омск, 2004. - С. 12.

¹²¹ Бережнова М.Л. История «посельги» в Сибири, или как чужая земля стала родиной //
Мультикультурализм и этнокультурные процессы в меняющемся мире:
Исследовательские подходы и интерпретации. - М., 2003. - С. 118-145; Она же.
«Чалдоны» и «посельга» (история русских в Барабе в XVIII-XX вв.) // Этнографо-
археологические комплексы: проблемы культуры и социума. - Омск, 2004. - Т. 8. - С.
123-135.

¹²² Барбашин М.Ю. Современные социологические подходы в изучении этничиости //
Социально-гуманитарные знания. - 2005. - № 4. - С. 178.

¹²³ См., например: Бромлей Ю.В., Козлов В.И. Этнос и этнические процессы как предмет
исследования // Этнические процессы в современном мире. - М., 1987. - С. 5-6.

¹²⁴ В поисках новой имперской истории // Новая имперская история постсоветского
пространства. - Казань, 2004. - С. 28-29.

¹²⁵ Там же.

¹²⁶ Особенности ситуационного подхода см.: Миллер А.И. Новая история Российской
империи: региональный или ситуационный подход? // Азиатская Россия: люди и
структуры империи: Сб. науч. ст. к 50-летию со дня рождения проф. А.В. Ремнева. -
Омск, 2005. - С. 7-23; Малахов B.C. Новое в междисциплинарных исследованиях
(«Историко-ситуативпый метод» в работах В. Тишкова) // Общественные науки и
современность. - 2002. - № 5. - С. 131-140.

¹²⁷ Описание данной методики см.: Бережнова М.Л., Корусенко С.Н. Использование
архивных фондов для изучения этнического состава населения Западной Сибири конца
XVIII-XIX вв. // Музей и общество на пороге XXI в. - Омск, 1998. - С. 247-248; Они же.
О методах изучения этнической истории русских Сибири // Русские старожилы: Матер. III
Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». - Тобольск;
Омск, 2000. - С. 268-270; Герасимова Л.Б. Генеалогия русских крестьян Среднего
Прииртышья как этнографический источник // Там же. - С. 177-179; Она же. Семейные
хроники как часть культурного наследия народа (о возможности применения семейных

хроник в этнографических исследованиях) // Досуг. Творчество. Культура: Сб. науч. тр. -Омск, 2000.-4.2.-С. 71-74.

¹²⁸ Тарасов-Борисенко М.В. Ареал генеалогии русских крестьян. Проблемы и опыт микроисследований по материалам Тобольского и Тарского уездов конца XVI - начала XX в. - СПб., 2001. - С. 65-107; Корусенко С.Н. Источники генеалогических исследований в России // История. Антропология. Культурология: Программы и избранные лекции. - Омск, 2003. - Ч. 2. Избранные лекции. - С. 147-176.

Анализ возможностей церковных источников для демографических исследований см.: Кабакова Н.В. Государственные и церковные источники о демографических процессах в южных уездах Тобольской губернии в конце XVIII - первой половине XIX века: Дисс. ... канд. ист. наук. - Омск, 2004. - 215 с.

¹³⁰ Третьякова Н.В. Социально-правовой статус старообрядчества в дореформенной и
пореформенной России // Вопросы истории СССР. - М., 1972. - С. 481.

¹³¹ Миронов Б.Н. О достоверности метрических книг - важнейшего источника по
исторической демографии России XVIII-XX вв. // Россия в XVIII-XX вв.: Сб. ст. к 70-
летию со дня рождения Р.Ш. Ганелина. - СПб., 1998. - С. 41.

Литвак К.Б. Перепись населения 1897 года о крестьянстве России (Источниковедческий аспект) // История СССР. - 1990. - №1. - С. 115.

Герасимова Л.Б. Генеалогии русских крестьян Среднего Прииртышья как этнографический источник // Русские старожилы: Матер. Ш-го Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». -Тобольск; Омск, 2000. - С. 278.

Поволостные ведомости использовала в своей статье В.А. Липинская: Липипская В.А. Конфессиональные группы православного населения Западной Сибири (вторая половина XIX - начало XX в.) // ЭО. - 1995. - № 2. - С. 118-119.

^,35ТФГАТО.Ф. 417. Оп. 2. Д. 2496. Лл. 28, 99, 106, 117-121, 123, 134, 138, 143, 149, 150, 153.

¹³⁶ РГИА. Ф. 1290. Оп. 11. Д. 2443. Лл. 1102, ИОЗоб.

¹³⁷ ТФ ГАТО. Ф. 417. Оп. 2. Д. 2212. Лл. 1, 2, 6, И, 15-18, 20-25, 47-50, 57, 60, 61, 64, 67;
РГИА.Ф. 1290. Оп. 11.Д.2443.ЛЛ. 1172, 1173об.

См., например: Герасимова Л.Б. Генеалогии русских крестьян Среднего Прииртышья как этнографический источник... - С. 278.

¹³⁹ Словцов И.М. Путевые записки, веденные во время поездки в Кокчетавский уезд
Акмолинской области в 1878 году // Записки Западно-Сибирского отдела Русского
географ, об-ва. - 1897. - Кн. 21. - 198 с.

¹⁴⁰ Новоселова А.А. Иноэтнические компоненты в структуре русских сибирских деревень
конца XIX в. (на примере деревень Средней Тары) // Горизонты локальной истории
Восточной Европы в XIX-XX веках: Сб. ст. - Челябинск, 2003. - С. 70-80; Крих А.А.
Грани этнической идентичности белорусов: панцирные бояре - литва - сибиряки //
Народы и культуры Сибири: изучение, музеефикация, преподавание: Сб. науч. тр. - Омск.
2005. - С. 234-240; Она же. К вопросу об этнической неоднородности казачества
Западной Сибири (на примере внешних округов Киргизской степи второй половины XIX
в.) // Сибирский субэтнос: культура, традиции, менталыюсть: Матер. Всеросс. иауч-
практич. Интернет-конференции на сайте . - Вып. 1. - Красноярск,
2005. - С. 138-147; Она же. Тюркский компонент в составе западносибирского казачества
(первая половина XIX в.) // Азиатская Россия: люди и структуры империи: Сб. науч. ст. к
50-летию со дня рождения проф. А.В. Ремнева. - Омск, 2005. - С. 510-523; Она же.
Ссыльные поляки в Сибири: стратегии выживания (на примере Горькой и Иртышской
казачьих линий первой трети XIX в.) // Rosja і Europa Wschodnia: «imperiologia» stosowana.
- Krakow, 2006.-C. 144-163.

¹⁴¹ Новоселова А.А. Кто такие старожилы? (истолкование термина в современной
этнографии) // Русские старожилы: Матер. III Сибирского симпозиума «Культурное

наследие народов Западной Сибири». - Тобольск; Омск, 2000. - С. 89-90; Она же. «Сибиряки» как одна из групп русского населения Омского Прииртышья // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития: Сб. науч. тр. - Омск, 2002. - Ч. 2. - С. 17-18; Она же. Потомки белорусских переселенцев в деревнях нижнего и среднего течения р. Тары // Этнокультурные взаимодействия в Сибири (XVII-XX вв.): Тез. докл. и сообщ. междунар. науч. конф. - Новосибирск, 2003. - С. 265-268; Она же. Немцы в русской деревне: «свои» или «чужие»? // Немцы Сибири: история и культура: Матер. IV междунар. науч.-практич. конф. - Новосибирск, 2003. - С. 125; Крих А.Л. Взаимоотношения русских и чувашей в Омском Прииртышье (конец XV1II-XX вв.) // Университеты как регионообразующие научно-образовательные комплексы: Тез. докл. регион, науч. конф., посвященной 30-летию Омского гос. ун-та им Ф.М. Достоевского. -Омск, 2004. - Ч. 3. - С. 386-388; Она же. Г.Е. Катанаев об этнических процессах в среде казачьего населения (на примере внешних округов Киргизской степи второй половины XIX в.) // Русские: Матер. VII Сибирского симпозиума «Культурное наследие пародов Западной Сибири». - Тобольск, 2004. - С. 367-371; Она же. История старообрядческого населения Аевской Слободы сквозь призму брачных отношений (конец XIX - первая треть XX века) // Русский вопрос: история и современность: Матер. V Всеросс. науч.-практич. конф. - Омск, 2005. - С. 218-220; Она же. Крещеные татары как источник формирования русского населения Среднего Прииртышья (по магериалам меірических книг второй половины XVIII в.) // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития: Матер. VI междунар. науч.-практич. конф. - Омск, 2006. - Ч. I. -С. 100-104.

Формирование казачьего населения Среднего Прииртышья в конце XVI-XVIII вв

Появление казачьего населения в Среднем Прииртышье было связано со строительством нового военного укрепления на южных рубежах территории, осваиваемой Российским государством, - со строительством г. Тары в 1594 г. Не останавливаясь на истории возникновения г. Тары, отметим, что состав служилых людей1, закладывающих город, в этническом отношении был чрезвычайно пестрым. Под началом воеводы князя Андрея Васильевича Елецкого было: 147 московских стрельцов, 50 стрельцов конных из Казани, 50 стрельцов пеших (полоненников) из Лаишева, 100 человек татар казанских и свияжских, казаков польских из Тетюш под начальством сотника Никиты Корякина - 50 человек, 100 человек «литвы», «черкас» и казаков конных из Тобольска и 40 - из Тюмени; 300 человек башкирцев, татар служилых конных из Тобольска 100 человек, ясашных конных и пеших из Верх-Иртышских волостей 450 человек; татар конных тюменских, верхотурских, Андреевских, из Табаров, Кошуков, беляковцев и зырянцев - 100 человек . Всего 1487 человек, из которых 247 стрельцов, этническая принадлежность которых не установлена, 750 татар, 300 башкирцев и 190 человек западного происхождения.

Большинство служилых людей, возводивших острожек, покинули его по окончанию строительства. Исследователи приводят различные данные о количестве оставшегося гарнизона. По подсчетам Е.Н. Евсеева, в Таре осталось около 450 человек конных «литвы», черкас, казаков и стрельцов, которые положили начало тарским казакам3. Н.А. Хвостов считал, что из оставшихся 450 человек часть была уволена к зиме 1594 г., поэтому гарнизон Тары насчитывал 320 человек . А.Д. Колесников и А. Калошин исходили из того, что во вновь построенном городе сибирская администрация рекомендовала оставить в качестве гарнизона лишь 140 тобольских и тюменских казаков, у которых в Таре были собственные дворы, и перевести к ним семьи5. По мнению вышеперечисленных исследователей, именно этот гарнизон положил начало формированию русского населения Среднего Прииртышья. В дальнейшем, в 1598 г. в Тару было послано на постоянно жительство 120 человек «литвы», «черкас» и казаков6.

На протяжении всего XVII в. Тара являлась своеобразной «горячей точкой», что предопределило постоянное увеличение ее гарнизона с 425 человек в 1630 г. до 783 человек в 1699 г. и включение в состав гарнизона служилых иноэтнического происхождения. По данным Н.Г. Апполовой и Н.И. Никитина в 1635 г. из Нижнего Новгорода в Тару было переведено 100 служилых людей «иноземного списка» - преимущественно «литвы», и «черкасов» . А.С. Зуев приводит данные о 99 человек, переведенных из Нижнего Новгорода9. Совершенно отличные данные приводит А.Д. Колесников. По его подсчетам, в 1634 и 1635 гг. на службу в Тару было переведено с семьями 200 стрельцов из Вологды и 140 человек из Нижнего Новгорода10. Исследователь приводит фамилии нижегородцев и вологодцев, ставшие наиболее распространенными среди населения Среднего Прииртышья. Это такие фамилии, как Сидельниковы, Избышевы, Логиновы, Ложниковы, Неупокоевы, Щегловы, Носковы, Котовщиковы и др.

Архивные находки белорусского исследователя Г.Ф. Лещенко и сибирских ученых Д.В. Раева и Д.Я. Резуна позволяет существенно изменить наши представления об этническом составе нижегородцев. Московское правительство действительно планировало перевести в 1635 г. 140 нижегородских жителей иноземного происхождения, но завербовать удалось лишь 97 чел., из которых «больше половины составляли украинцы, примерно четверть - белорусы, остальное -литовцы, поляки и представители других национальностей» . По социальному составу среди переселенцев преобладали шляхтичи (дворяне) и казаки (гайдуки). До Тобольска добралось 92 человека. Сохранилась «Роспись разобранным иноземцам», которые прибыли в столицу Сибири и впоследствии были распределены между Тарой, Томском и Тобольском. Среди «поляков» и «литвы» видим известные в Омском Прииртышье фамилии. Это Ян Грабинский, Васка Адамов сын Свидерский, Васка Федоров сын Кучковский, Михайло Иванов сын Островский и Филипко Иванов сын Островский, Роман Молодовской и Павел Ставской13. Потомки этих нижегородских «поляков» и «литвы» основали в XVII в. одноименные деревни: Свидерскую, Кучковскую и [В]ставскую и стали родоначальниками русских крестьянских старожильческих фамилий Среднего Прииртышья.

Как и в других городах Западной Сибири, подвергавшихся нападениям со стороны кочевников, в Таре «иноземцы» составляли «ударную силу» городских гарнизонов - конницу. По подсчетам Н.И. Никитина, «иноземцы» составляли не менее трети западносибирских гарнизонов и Тара, в этом отношении, не была исключением14. Помимо «иноземцев», пришедших из-за Урала, в конницу входили представители местных народов - «служилые татары». В Тобольске и Тюмени количество «служилых татар» было значительно больше, чем «литвы» и «черкас», а в Таре, наоборот, преобладали последние группы служилых людей15.

Всех людей нерусской, иноэтнической принадлежности в XVI - XVII вв. в делопроизводственных документах называли «иноземцами», вне зависимости от того, были ли это представители коренного населения Сибири или же это были пришельцы, ссыльные, переведенные на службу из стран Западной и Центральной Европы16. Служилые «иноземцы» подразделялись на отдельные списки. Так в Таре существовала группа казаков «литовского и черкасского списка». Отдельно от них учитывались «служилые татары». Существование таких «списков» указывает на стремление войсковой администрации разграничить между собой различные группы казаков и служилых людей иноэтнического происхождения.

Казаки Среднего Прииртышья в XIX в

В течении первой половины XIX в. сибирская администрация решала проблему малочисленности народонаселения казачьих линий, учитывая тот факт, что крестьянам не разрешалось селиться на территории Сибирского линейного казачьего войска. В 1813-1814 гг. казачьи войска Иртышской и Горькой линий пополнились ссыльными военнопленными поляками из наполеоновской армии. В.И. Петров, опираясь на материалы Государственного архива Омской области, приводит данные о трех партиях «военнопленных поляк» поступивших из г. Ишима на казачьи линии: в октябре 1813 г. прибыло 416 чел., в ноябре - 49 и в декабре - 136 чел . Однако И.В. Балюнов, исходя из источников, хранящихся в ГУТО ГА в г. Тобольске, существенно корректирует эту информацию. По его данным, в Омскую и Петропавловскую крепости - административные центры Иртышской и Пресногорьковской казачьих линий, - было направленно 2056 чел. и 250 чел. военнопленных поляк соответственно .

Практически все военнопленные зачислялись в рядовые казаки, вне зависимости от того, какую службу они несли в армии Наполеона. Так, 12 человек служили в пехоте, один из них - Игнатий Барецкий, - был принят на казачью службу в звании сержанта, остальные стали рядовыми казаками . Некоторые из пленных за короткий промежуток времени успели продвинуться по службе, например, Антон Белоскурский стал урядником и его перевели из лейб-атаманского полка в 3 казачий полк, в котором было сосредоточено значительное число поляков (18 человек) . Генерал-лейтенантом Глазенапом предписывалось иметь к полякам «кроткое обхождение», всячески «приохочивать к службе» и склонять к принятию российского подданства и присяги на верность России. Без последних двух обязательных условий полякам не разрешалось вступать в обязанности супругов .

По данным В.И. Петрова, в результате подобной «агитации» часть пленных наполеоновской армии осталось в казачьем войске: с 9 января по апрель 1814 г. на верность царю присягнули 412 чел . С другой стороны, в мае 1814 г. император Александр I принял командование над воевавшими в армии Наполеона польскими войсками и стал возвращать их на родину"1. По-видимому, значительная часть военнопленных поляков вернулась в Европейскую Россию, т.к. на 6 марта 1823 г. по официальным данным в Сибирском казачьем войске состояло 127 чел. «военнопленных поляков»112. Об этом же свидетельствует тот факт, что конкретные проблемы, связанные с обустройством быта военнопленных на линиях, решались правительством гораздо позднее - в 1833-1834 гг., после прибытия новой партии ссыльных поляков.

Не смотря на то, что по указу от 13 апреля 1823 г. запрещалось принимать в казачьи войска иностранцев, под которыми понимали европейцев, в результате Польского восстания 1830-1831 гг. в Сибирь прибыла новая крупная партия поляков. По оценкам польских исследователей, в результате этого восстания, было сослано в различные регионы империи 50 тысяч поляков113. По подсчетам СВ. Кодана и Б.С. Шостаковича, более 2,5 тыс. повстанцев 1830-1831 гг. были определены рядовыми в Отдельный Сибирский корпус . Однако материалы фонда Войскового хозяйственного правления Сибирского казачьего войска Государственного архива Омской области позволяют говорить лишь о 373 чел;, которые в 1831 г. стали казаками"5 (Табл. 3).

В официальных документах 1830-х гг. ссыльных мятежников называли казаками «из числа польских пленных нижних чинов» или казаками «из военнопленных поляк», тем самым подчеркивая их двойственное или, вернее, тройственное положение: с одной стороны участники восстания были государственными преступниками, сосланными на поселение, с другой стороны они воспринимались как пленные, захваченные во время ведения военных действий, а с третьей стороны они являлись уже военнослужащими казачьих войск Российской империи. Определения «польские пленные», «военнопленные поляки» не носили этнического характера, а лишь указывали на место, откуда прибыли ссыльные. Об этом свидетельствует приказ о высылке за границу «состоящих в числе польских пленных уроженцев Австрийских, Пруских и Других Держав»"6. Таким образом, вне зависимости от этнической принадлежности, все ссыльные в глазах империи являлись «поляками». Вслед за источником, в данной работе термины «польские ссыльные», «пленные поляки» и др., будут употребляться как синонимы понятию «участники польского восстания».

Практически сразу же после подавления восстания, его участников стали зачислять в линейные казаки, а по прибытию в Омск - распределять по полкам. Новоявленных казаков распределили по редутам и станицам Пресногорьковской и Иртышской линий, поселив их на квартиры к сибирским казакам. Тяготы казачьей жизни на линиях и отсутствие надежды на скорую амнистию заставляли польских ссыльных стремиться к обустройству своего быта на новом месте жительства. Одним из действенных способов улучшения бытовых условий было вступление в брак с местной уроженкой. 29 августа 1832 г. в Штаб Отдельного Сибирского казачьего войска был направлен первый запрос о разрешении строевым казакам «из числа пленных польских нижних чинов» жениться на сибирячках, живущих на линиях117. Через четыре месяца было издано распоряжение, по которому полякам разрешалось жениться «в том только случае если не женаты, о чем наводить справку с кем следует» . В ноябре 1832 г. Штабом была выработана форма, по которой следовало брать показания с казаков из польских пленных,«желающих обзавестись семьей в Сибири. Форма предусматривала наличие в показаниях 4-х категорий данных: 1 - место и период службы в Польской армии, 2 - «из какого родопроисхождения», 3 - место рождения (губерния, уезд, город) и 4 -семейное положение. В форме не пояснялось, что следует понимать под «родопроисхождением». Место рождения и проживания в это понятие не входило, т.к. эти показания были выделены в отдельную группу данных, поэтому «родопроисхождение» каждый ссыльный определял для себя сам.

Большое значение для самоопределения казаков из польских пленных имела форма дачи показаний. Штаб предписывал, чтобы казаки сами писали показания на польском языке, к которым должен был прилагаться перевод. Неграмотные должны были давать показания устно при помощи другого ссыльного из грамотных. Несмотря на это, в источнике имеется только один экземпляр показаний на польском языке от Михаля Игнатьева Гловацкого, причем это были его третьи показания, предыдущие были написаны по-русски.

Складывание мирских групп Среднего Прииртышья

До конца XVII в. Тарское воеводство относилось к числу сибирских областей с плохо развитым земледелием. К 1701 г. в Тарском уезде насчитывалось 3 слободы (Аевская, Бергамакская и Татмыцкая), 2 погоста (Знаменский и Ложниковский), 43 русских деревни и 47 татарских юрт. В этих населенных пунктах насчитывалось около 600 дворов, из которых только 135 принадлежала пашенным крестьянам1. Если к концу XVII в. служилое сословие в Тарском уезде увеличивалось за счет естественного прироста, то крестьянское - за счет механического прироста извне . По подсчетам исследователей на территории уезда, преимущественно в слободах, проживало 34 домохозяина, пришедших по своей воле «с Руси»: 11 чел. «родом русских городов», 12 чел. «выходцы из района Устюга Великого», 2 - «с Колмогор», 2 - «с Вятки», 1 - «с Мезени», 1 - из Соли Вычегодской, 1 - «из Сарана города», 1 - «еренчанин», 1 - «Соликамской, с Обвы», 1 - «кунгурец»; 53 домохозяина переселились из других уездов Западной Сибири: 18 чел. прибыло из Верхотурского уезда, 8 - из Туринского уезда, 4 - из Тюменского, 2 - из Томского, остальные - из разных слобод Тобольского уезда; 24 чел. были ссыльными3.

Таким образом, первоначальное население русских деревень в Среднем Прииртышье было служилым в сословном отношении. Это были казаки и стрельцы, а также их дети, которые, как уже говорилось, через промежуточную группу разночинцев становились крестьянами . Деревни служилых людей располагались преимущественно на левом берегу Иртыша, в районе, защищенном с трех сторон военными укреплениями - Аевской слободой на северо-востоке, Такмыкской слободой на юге и Бергамакской слободой на берегу р. Тары - правого притока Иртыша. Правый берег

Иртыша являлся владением аялынских и коурдакских татар, но к началу XVIII в. здесь существовали русские деревни: Ананьина, Логинова, Усть-Тарская, Евгаштина, Тонатова, Сейткулова, Кайгашева и Безрукова, которые, с точки зрения А.Д. Колесникова, были основаны «на свободных участках и с согласия ясашных татар» . Только в трех последних деревнях имелось собственно крестьянское население: в Сеткуловой было б дворов пашенных крестьян, в Тонатовой - 5 и только население д. Безруковой было исключительно крестьянским .

Казаки не просто поселялись на землях ясачных татар, они поселялись непосредственно рядом с татарскими деревнями или даже в самих деревнях ясашных, как это было в случае с д. Усть-Тарой . Село Логиново находилось в 5 верстах от татарского аула Отчау и в 2 верстах от Чепляровского аула . Деревня Евгащина располагалась на берегах оз. Изюк, на берегах которого также находилось летнее поселение татар из аула Инцисс, который располагался на р. Таре9. Бергаматская слобода, построенная в 1668 г. получила свое название от татарского Бергаматова городка, напротив которого она была построена. Первоначально слобода носила «русское» название - Красноярская, но впоследствии за ней закрепилось татарское наименование10. В непосредственной близости, в 2 верстах, от юрт Таксайских на правом берегу Иртыша находилась д. Сеткуловка .

Деревне Евгащино (Изюку) было посвящено множество публикаций последних лет, что было связано с проведением в 1999-2004 гг. археологических работ на месте поселения XVIII в. Работы проводились под руководством Л.В. Татауровой. Омские этнографы, опираясь на материалы Дозорной книги 1701 г. по Тарскому уезду и аптроионимию населения д. Евгащииой, пришли к выводу, что в этническом отношении данное население было нерусским, но православным, судя по находкам нательных крестов в захоронениях.

Исследователи - B.C. Аношин, Л.В. Татаурова, - датируют появление д. Изюка серединой XVII в. Более обоснованной является датировка возникновения поселения близь оз. Изюка, предложенная М.Л. Бережновой и С.Н. Корусенко. По их мнению, д. Евгащина возникла не ранее 1660-70-х гг., т.е. не раньше того, как была построена Бергамакская слобода на р. Таре13. Первыми жителями этой деревни стали тарские служилые люди: 3 чел. казаков литовской сотни, 3 чел. черкасской сотни, один конный казак, 3 стрельца, 4 пеших казака и 4 казачьих сына. Всего в д. Изюцкой в 1701 г. было учтено 45 чел. м.п. Анализ фамилий казаков показал, что из 9 фамилий 4 имеют нерусские корни - Тулянинов, Уразов, Прондошин и Евгаштин. Фамилия Евгаштин, возможно, произошла от имени Евгашча, встречающегося среди татар Бергамака и Тартамака (Усть-Тары) "\ Происхождение фамилий Зорин и Щеглов также не связано с русскими каноническими именами, от которых могли возникнуть фамилии. Известно, что Щегловы были среди стрельцов, переведенных из Вологды в 1634-1635 гг. для усиления гарнизона г. Тары16. Таким образом, исследователи пришли к выводу, что часть населения д. Евгащино являлась потомками служилых крещеных татар, происходивших из местных тарских деревень. Местное происхождение давало им право поселиться рядом с татарскими Изюцкими юртами и пользоваться сообща с ясачными рыболовным оз. Изюк.

На инородческое происхождение служилых людей указывала также форма их землевладения. Как в случае с казаками из д. Усть-Тарской, жители д. Евгащиной владели землей «исстари», а некоторые имели «выписи». К примеру, Рілюшка Евгаштин с братьями владел землями «по челобитию деда своего Ивашки Евгаштина... с 1670 году», а «выпись» на владение пашней, сенокосами и землей под усадьбу была выдана в 1697 году17. Некоторым казакам - Мишке Андрееву Резину, Федке Тулянинову, - «выписи» дали только в 1701 г.

Формирование старообрядческого населения Среднего Прииртышья

В исследовательской литературе существуют различные точки зрения на вопрос о появлении старообрядцев в Сибири. Изучая формирование общины «каменщиков» - старообрядцев р. Бухтармы, Т.С. Мамсик обращалась к данным ономастики и топонимии, что позволило установить районы выхода предков переселенцев, достигших к середине XVIII в. Рудного Алтая. Проследив фамилии «каменщиков» в названиях населенных пунктов Западной Сибири и уральского региона, Т.С. Мамсик пришла к выводу, что предки этой группы старообрядцев на четверть принадлежали к служилым и посадским людям, ямщикам и крестьянам Тюменского уезда. Дальнейший анализ выявил пласт инородческих фамилий первопоселенцев, который сформировался, с одной стороны, в результате контактов пришлого русского и местного угорского населения, а с другой стороны, - в результате притока зырян и пермяков из Восточного Поморья .

Некоторые сибирские краеведы склонны считать, что первыми старообрядцами в Среднем Прииртышье были семьи казаков и стрельцов, переведенные в г. Тару в 1634 г. из Нижнего Новгорода и Вологды, полагая, что «... многие из казаков-нижегородцев прибыли с реки Керженец. Поэтому их в Сибири называли кержаками. Позже этим прозвищем стали называть староверов» . Но, как отмечалось в первой главе, казаки-нижегородцы в этническом отношении были не только русскими, но и поляками, литвинами, немцами и черкасами. Следует заметить, что отряд вологодцев и нижегородцев прибыл в Тару еще до исправления богослужебных книг и появления старообрядцев как таковых. С другой стороны, среди прибывших в 1635 г. служилых людей были представители таких фамилий, которые впоследствии будут известны в Среднем Прииртышье как старообрядческие. К таким фамилиям относятся Седельниковы, Карбаиновы, Свидерские, Кучковские, Вставские и др.

Как уже отмечалось, в 1669 г. в конце сентября в г. Таре вспыхнул пожар. Большая часть города выгорела и погорельцам пришлось выехать па свои заимки, в деревни и слободы. В результате этого события значительно увеличилось население Знаменского (Изюцкого) и Ложниковского погостов, а также Аевской слободы, расположенной в 75 верстах от города. В

Знаменский погост выехали боярский сын Александр Чередов с пятью сыновьями, семьи казаков Седельниковых и Репиных. Впоследствии Седельниковы перебрались за оз. Изюк и основали старообрядческую д. Островную. В Аевскую слободу перебрались беломестные казаки Зензип л Бутаков .

В начале XVIII в. вблизи г. Тары существовали соперничающие между собой старообрядческие скиты - Сергиева пустынь (поповцы), во главе которой находился старец Сергий из Устюга Великого, и беспоповский скит под началом Ивана Смирнова 36. 30 мая 1722 г. тарские жители взбунтовались против указа Петра 1 о престолонаследии и отказались присягать безымянному наследнику. Под «отказом» подписалось около 700 человек. Как выяснилось позднее, основная часть восставших оказалась староверами. Для усмирения тарчан и приведения их к присяге из Тобольска был выслан карательный отряд. Выступление казаков и горожан было подавлено, начались репрессии и дознания, которые продолжались до середины 30-х гг. XVIII в.137 Крутые меры администрации по расправе со староверами привели к массовым побегам жителей за пределы Тарского уезда. После расправы с бунтовщиками жители Тары получили прозвание «коловичей», которое продолжало бытовать вплоть до начала XX в., когда священник Аевской слободы Павел Светлозоров отмечал, что «это прозвище в особенности сохраняется среди старообрядцев, которые своих предков считают мучениками и страдальцами за правую веру и древнее благочестие» .

По данным И. Линка, в г. Таре в 1835 г. находилась деревянная старообрядческая часовня. Всего в Тобольской губернии насчитывалось на тот момент четыре часовни старообрядцев, три из которых находились в г. Тюмени139. Однако, по сведениям.Колмогорова, в середине XIX в. в Таре не имелось старообрядческих культовых зданий .

По мнению исследователей, Тарский бунт положил начало расселению старообрядцев по деревням Среднего Прииртышья. В Аевской слободе появляется Александр Готовцев, возглавивший местную старообрядческую общину141. А.Д. Колесников отмечал, что к середине XVIII в. старообрядцы все более и более обособляются и выделяются из среды крестьян и разночинцев. Увеличивается переселенческая активность староверов. В общем внутрисибирском крестьянском потоке они переселяются на новые места, но как только предоставлялась возможность, заводили отдельные от никониан/мирских селения142. 15 августа 1759 г. губернатор Западной Сибири Ф.И. Соймонов издал указ об учреждении и заселении новой почтовой дороги через Абацкую степь. В 1759-1760 гг. семья Гоноховых из Аевской слободы и Бердюгиных из Белозерской слободы Ишимского дистрикта основывают д. Крутинскую1 . В это же время начинает заселятся Тюкалинский станец, переименованный в 1763 г. в слободу. Первопоселенцами Тюкалы были 7 семей Зыряновых, 4 семьи Горчаковых, две семьи Сажиных и по одной семье Ложниковых и Бутаковых, прибывших из Ложниковского и Знаменского погостов (всего 170 человек) 4. Однако массовое переселение крестьянских семей в этот район началось лишь в 1765-1770 гг. 145. К 1782 г. Тюкалинская слобода обросла выселками, куда перебрались семьи первопоселенцев - это деревни Сажина, Верх-Тюкалинская, Бунькова, Чащина, Кошкульская и Солдатская . Среди желающих поселиться на новой дороге оказалось немало старообрядцев и во всех выселках, кроме деревень Верх-Тюкалинской и Чащиной, в конце XIX в. проживали старообрядцы (См. Прил. 1, Табл. 3).

Похожие диссертации на Иноэтнические компоненты в составе русского старожильческого населения Среднего Прииртышья

Миграционный обмен с Россией как фактор формирования этнического состава населения Казахстана (XVIII - начало XXI века) Тарасова Елена Владимировна

Этнический состав населения Нижнего Притомья и его динамика в XVII - начале XXI в. Гончарова Татьяна Александровна

Африканский компонент в культуре населения Сейшельских острововМеритон Эриниа Ромелиа

Влияние индустриального развития Иркутской области на динамику численности и состав населения. 1950-1980-е гг. Исторические аспекты Николаенко Наталья Сергеевна

Антропологический состав населения Западной Сибири в эпохи развитой и поздней бронзыЗубова Алиса Владимировна

Национальный состав населения Кубани в XX веке : Историко-демографический аспектРакачев Вадим Николаевич

Антропологический состав населения Западной и Южной Сибири во второй половине 1 тыс. н. э.-первой половине II тыс. н. э. Поздняков Дмитрий Владимирович

Система расселения, обороны и этноконфессиональный состав населения Европейского Боспора в III - VI вв.Ермолин, Александр Леонидович

Состав населения Среднего Поволжья и Южного Урала во второй половине XIX векаПетров Владимир Иванович

Изменение численности и состава сельского населения Западной Сибири. 1946-1959 гг.Бадалян, Тамара Михайловна