Содержание к диссертации
Введение
Глава I. История изучения комплексов эпохи поздней бронзы Хакасско-Минусинской котловины с. 7-20
Глава II. Характеристика комплексов лугавского типа и проблемы хронологии
1. Характеристика комплексов лугавского типа с. 21-31
2. Проблемы хронологии памятников эпохи поздней бронзы Южной Сибири и критика источников с. 31-49
Глава III. Относительная хронология лугавских памятников и их периодизация
1. Относительная хронология лугавских комплексов с. 50-86
2. Периодизация комплексов эпохи поздней бронзы Хакасско-Минусинской котловины с. 86-96
Глава IV. Происхождение памятников эпохи поздней бронзы Хакасско-Минусинской котловины с 97-134
Глава V. Памятники предскифского времени и татарская культура с. 135-146
Заключение с. 147-150
Библиография
- Характеристика комплексов лугавского типа
- Проблемы хронологии памятников эпохи поздней бронзы Южной Сибири и критика источников
- Относительная хронология лугавских комплексов
- Периодизация комплексов эпохи поздней бронзы Хакасско-Минусинской котловины
Введение к работе
Актуальность, новизна работы, цели и задачи исследования.
Эпоха поздней бронзы - особый этап в историческом развитии населения евразийской степной зоны. Это период перехода от повозки, движимой волами или лошадьми к верховой езде, что способствовало широкому освоению открытых степных пространств. Возросшая подвижность населения, начало становления кочевого способа ведения хозяйства привели к возникновению целого ряда новых культурно-исторических образований. Немаловажная роль в этих процессах традиционно отводится памятникам Хакасско-Минусинской котловины, как одного из ведущих металлургических и культурных центров Саяно-Алтая.
Основные точки зрения по вопросам происхождения, хронологии и групповой принадлежности комплексов эпохи поздней бронзы Хакасско-Минусинской котловины сформировались в 60-е - 70-е годы XX столетия. Главной целью этих развернутых комплексных исследований было выделение и характеристика двух больших совокупностей памятников: лугавской (бейской, каменноложской) и собственно карасукской (Членова, 1961, 1963, 1972; Хлобыстина, 1962, 1963, 1970а; Новгородова 1962, 1970; Грязнов, 1965, Грязиов, Максименков, Пяткин, 1968; Максименков, 1975). Проблемам относительной хронологии памятников внутри отдельно взятых групп уделялось значительно меньшее внимание. Большинство авторов ограничились разработкой типологий бронзовых ножей и их датировкой. Другие аспекты культуры (погребальные конструкции, элементы обряда, массовые категории бронзовых предметов и керамика) для этих целей практически не привлекались. Итоги этой многолетней дискуссии подвела Э.Б. Вадецкая в сводной работе посвященной археологическим памятникам Среднего Енисея. Ею был приведен анализ основных точек зрения, дана сводная характеристика каждой из групп комплексов и определены основные критерии их выделения (Вадецкая, 1986).
В настоящий момент назрела насущная необходимость перейти от суммарного изучения каждой из выделенных групп к их детальному анализу, Для этого необходимо уточнить локализацию памятников, выявить внутреннюю хронологию и основные тенденции их развития. Применительно к комплексам карасукского типа такая работа уже отчасти проделана А.В.Поляковым. Лугавские памятники до сих пор не становились предметом самостоятельного исследования.
Целью данной работы является изучение и реконструкция исторических процессов, протекавших в эпоху поздней бронзы на территории Хакасско-Минусинской котловины.
4 Для этого необходимо определить характер связей памятников карасукского и лугавского типов с местными культурами предшествующего и последующего времени, а также синхронными комплексами сопредельных территорий. С этой целью привлекаются сравнительные материалы андроновской, татарской культур Южной Сибири и отдельные комплексы Северного Китая, Монголии, Тувы, Западной Сибири и Казахстана,
Исходя из целей работы, были определены следующие задачи исследования:
определение общего хронологического соотношения карасукских и лугавских комплексов;
выделение локальных групп лугавских памятников и построение их относительной хронологии;
решение основных вопросов происхождения комплексов эпохи поздней бронзы;
разграничение памятников эпохи поздней бронзы и раннего железного века;
разработка общей периодизации памятников эпохи поздней бронзы Среднего Енисея.
Источники.
Суммарная информационная база раскопанных на сегодняшний день археологических комплексов эпохи поздней бронзы Хакасско-Минусинскои котловины достаточно велика и состоит из почти двух сотен могильников, отдельных курганов и погребений. Поселенческие материалы представлены в значительно меньшей степени. Раскопки производились на восьми поселениях, но только в одном случае это были масштабные работы (поселение Торгажак, свыше 1300 кв. м.), давшие разнообразный и выразительный материал (Савинов, 1996). В других местах исследование велось малыми площадями. Полученные материалы, за исключением Лугавской стоянки, до сих пор не обработаны и не опубликованы. Далеко не все комплексы оказались должным образом задокументированы и доступны, даже в виде отчетов.
Из общего числа погребений эпохи поздней бронзы (свыше 3000) к лугавскому типу относится не более 600 захоронений. Точное их количество подсчитать невозможно, так как довольно часто погребения разрушены поздними курганами. Их материалы представлены единичными находками фрагментов посуды и отдельными бронзовыми изделиями. Около трети из общего количества лугавских захоронений раскапывалось при непосредственном участии автора данного исследования или по его Открытому листу, в том числе крупнейший из известных на сегодняшний день могильников - Белое Озеро I (109 погребений). Материалы других комплексов, за редкими исключениями, также учте-
5 ны и используются в работе. Данные по ним получены из архивов МАЭ, ИА и ИИМК РАН. Зарисовка вещевого материала проводилась в Лаборатории камеральной обработки ИИМК РАН, Государственном Эрмитаже, Минусинском и Абаканском краеведческих музеях. Пользуясь случаем} хотелось бы выразить благодарность авторам, предоставившим свои не опубликованные материалы для проведения данного исследования: Н.А. Боковенко, Э.Б. Вадецкой, Н.Ю Кузьмину, Н.В. Леонтьеву, П.Г. Павлову, Е.Д. Паульсу, М.Л. Подольскому, А.И. Поселянину, Д.Г. Савинову, М.Н. Пшеницыной.
Методика исследования.
В процессе работы нами, в меру возможности, используются традиционные методики, широко распространённые в археологических исследованиях:
Картографирование памятников
Метод сравнительного анализа
Типологический метод
Метод горизонтальной стратиграфии
Радиоуглеродный метод
Необходимо отметить, что применение некоторых из перечисленных методов сопряжено с целым рядом объективных трудностей вытекающих из специфики лугавских материалов. В отличие от карасукских могильников, насчитывающих в своем составе от 70 до нескольких сотен погребений, лугавские комплексы обычно состоят из 3-10 курганов. Памятники с числом оград от 15 до 30 уже являются редчайшим исключением. Имеется также множество отдельных курганов разбросанных по степи. Применение в этих условиях методов горизонтальной стратиграфии, для определения последовательности строительства курганов, тенденций развития погребального обряда и инвентаря в пределах отдельно взятого памятника оказывается малопродуктивным. Единственным и уникальным комплексом, где отчетливо выделяются группы разновременных погребений и прослеживаются тенденции их развития, является лугавский могильник Белое Озеро І, в составе которого насчитывается 80 отдельных сооружений, содержавших 109 погребений.
Применение типологического и статистического методов в отношении погребальных конструкций, элементов погребального обряда и массовых категорий инвентаря также наталкивается на определенные трудности. В частности, около 80-90% лугавских оград являются стандартными для этой эпохи прямоугольными сооружениями, сделанными из врытых на ребро плит или выложенных из глыб рваного камня, а могилы представлены грунтовыми ямами или ящиками. Подсчеты их количественного соотношения мало пер-
спективны и отражают не объективную картину сходства и различия отдельных групп памятников, а их географическое положение и степень изученности региона. Даже в пределах одного микрорайона соотношение наиболее распространенных типов оград и конструкций могил могут сильно варьировать в зависимости от наличия источников различных строительных материалов. В памятниках, расположенных вблизи выходов песчаника, всегда будут присутствовать сооружения из врытых плит и каменные ящики, а в соседнем синхронном могильнике, стоящем у подножия скального выхода, будут преобладать ограды из глыб рваного камня и грунтовые ямы. Показательными с точки зрения хронологии и культурной принадлежности оказываются ограды и могилы наиболее редких типов, представленные единичными экземплярами.
Сходная ситуация наблюдается в отношении массового керамического материала и бронзовых изделий. Большинство лугавских орнаментальных мотивов и декоративных приемов оформления посуды являются стандартными. Они формируются на начальной стадии сложения этого круга памятников и, практически в неизменном виде, доживают до конца эпохи поздней бронзы. Украшение из рядов оттисков штампа постоянно присутствует на лугавской посуде, варьирует только их количество, группировка, форма и наклон орнаментира. Однако эти показатели определялись индивидуальным творчеством конкретного мастера и не несли хронологической нагрузки. Столь же распространен в лугав-ское время обычай оформления шейки сосудов горизонтальными прочерченными линиями и украшения венчика рядом насечек, вертикальных или имеющих уклон в одну сторону. Хронологически значимые приемы орнаментации венчика представлены только у 10-15 % лугавских сосудов. Не показательными оказываются и наиболее массовые категории бронзового инвентаря (височные кольца, пронизки, обоймы). Изделия, демонстрирующие определенные тенденции развития во времени обычно представлены единичными экземплярами, В силу своей малочисленности эти бронзовые предметы, формы оград, конструкции могил, орнаментальные композиции мало пригодны для создания разветвленных типологий и не подходят для статистической обработки. Их можно рассматривать только как своеобразные хронологические маркеры. Все это вынуждает нас использовать в работе преимущественно качественные показатели (факт наличия/отсутствия признака или типа) без конкретизации их количественного соотношения и ограничиваться текстовым описанием с минимальным количеством цифровых данных.
Характеристика комплексов лугавского типа
В качестве самостоятельной группы, а затем культуры памятники лугавского типа впервые были выделены и охарактеризованы Н.Л. Членовой (Членова, 1960, с. 76; 1961, с. 279-280; 1964, с. 276). Это название (лугавский тип, этап или культура) представляется нам наиболее подходящим не только из соображений авторского приоритета, но и в силу других объективных причин. В частности, могильник Лугавское I - один из первых памятников эпохи поздней бронзы раскопанных в Южной Сибири (Тугаринов, 1913 г.; Мер-гарт, 1920 г.). В непосредственной близости от него расположены Лугавская стоянка и могильник Лугавское III, относящиеся к тому же периоду (Левашова, 1938 г.; Леонтьев, 1.971-1972 гг.). Совокупные материалы трех комплексов достаточно выразительны и позволяют с высокой степенью наглядности охарактеризовать этот тип памятников. Их данные полностью обработаны и частично уже опубликованы (рис. 2; Merhart, 1924; Членова, 1972, с. 100, 116-117, табл. 31, табл. 53). Другие памятники, претендующие на роль эталонных (Бейская Шахта, Каменный Лог I и II), менее представительны и в настоящий момент доступны ограниченному кругу исследователей. К тому же в материалах этих комплексов, особенно в посуде, отчетливо просматривается карасукское наследие. Напротив, памятники у села Лугавское, а так же могильники Федоров Улус, Волчий Лог I, Маткечик, по мнению Н.Л. Членовой и других исследователей, практически полностью свободны от инокультурных влияний. Это облегчает их характеристику и позволяет с максимальной наглядностью продемонстрировать отличия от классических карасукских комплексов.
Все захоронения могильников Лугавское 1 и Лугавское III производились в прямоугольных оградах, сооруженных из плит песчаника, врытых на ребро или уложенных плашмя . На первый взгляд по своей конструкции они почти не отличаются от большинства карасукских погребальных сооружений, что и послужило поводом для их сопоставления (Членова, 1972, с. 119). Однако имеется одна важная деталь, делающая эту аналогию не вполне корректной - наличие у лугавских оград контрфорсов. Карасукские курганы, как установлено в ходе раскопок и последующей реконструкции, первоначально име ли непосредственно над погребением небольшое надмогильное сооружение полусферической или усеченно-конической формы. Между ним и оградой обычно оставалось свободное пространство, не заполненное грунтом. У лугавских курганов все внутреннее пространство сооружения до верхней кромки ограды равномерно засыпалось землей. Внешне они выглядели как плоская каменно-земляная платформа, обрамленная снаружи крепидой из врытых плит или глыб рваного камня, уложенных на древнюю поверхность (Лазаретов, 1992, с. 14). Многочисленные контрфорсы, у оград сооруженных из врытых на ребро плит песчаника, должны были компенсировать давление грунта и предохранять эту конструкцию от разрушения. Таким образом, лугавские и карасукские погребальные сооружения, при всем своем внешнем сходстве, представляют две принципиально разные архитектурные традиции. Это хорошо видно на примере могильника Сабинка П, где в первый год раскопок П.Г. Павловым было исследовано несколько лугавских и баиновских курганов. Их ограды из врытых на ребро плит песчаника с дополнительными контрфорсами уцелели даже в условиях сплошной распашки. Карасукские курганы, расположенные на этом же поле, обладали аналогичной конструкцией оград, но без контрфорсов. К моменту раскопок, они уже не имели выраженных внешних признаков, были обнаружены случайно при прокладке трубопровода и впоследствии исследовались сплошным раскопом. Судя по тому, что все впускные погребения тесинского времени оказались приурочены именно к лу-гавским и баиновским кургаиам могильника Сабинка II, эта конструктивная разница отчетливо проявилась еще в древности. Следовательно, общими их чертами карасукских и лугавских курганов можно считать только прямоугольную форму ограды и использование плит песчаника. Однако выбор строительного материала во многом определялся природными факторами. В районах, где имелись выходы песчаника, лугавцы охотно его использовали. В других случаях ими применялись любые доступные местные материалы (рваный камень, грубый плитняк, крупный галечник). Карасукцы для строительства оград и могил использовали исключительно плиты песчаника, даже в тех случаях, когда его месторождения находились на значительном удалении от памятника.
Особо следует отметить наличие в могильнике Лугавское III нескольких оград сооруженных в комбинированной манере. Так, в кургане 7 две стенки ограды (западная и восточная) были возведены из плит уложенных плашмя, иа двух других стенках участки горизонтальной кладки равномерно чередовались с вертикально врытыми плитами (рис. 7:4), Аналогичным образом была устроена и пристройка к этой ограде. Комбинированная техника зафиксирована в ряде баиновских памятников юга Хакасии и никогда не встречается в карасукских. Присутствие в могильнике этой довольно редкой разновидности оград может рассматривать в качестве позднего хронологического признака.
Детские погребения могильника Лугавское III во всех случаях совершены в пристройках, расположенных за северо-восточной стенкой основной ограды. Для лугавских памятников, в целом, характерно размещение захоронений взрослых людей в ряд по линии СЗ-ЮВ. Могилы половозрелых индивидуумов никогда не пристраивались к основному сооружению с северо-восточной и юго-западной стороны. Детские могилы всегда выносились за северо-восточную стенку центральной ограды. Карасукский же погребальный обряд позволял совершать подхоронения как взрослых, так и детей к любой из сторон центральной ограды без какой-либо четко выраженной системы.
Захоронения в могильниках Лугавское I и Лугавское Ш производились в неглубоких грунтовых ямах со срубом. Зачастую стенки могил с одной или нескольких сторон дополнительно обставлены плитами. Чаще всего плитами укреплялись торцевые стенки грунтовых ям. Покойники лежат на спине, вытянуто и ориентированы головой на юго-запад. Карасукские же погребения всегда совершались только в каменных ящиках или наземных цистах и в иной позе - на боку вполоборота с подогнутыми ногами.
Слева от головы покойника ставились 1-2 горшка, а в ногах деревянное блюдо с кусками мяса овцы или коровы. При наличии двух сосудов, один из них, меньшего размера, мог располагаться у локтя или голени погребенного. Внутри малого горшка или рядом с ним часто находятся бронзовые шилья, миниатюрные ножи и обломки лезвий. Примечательно, что подобная расстановка сосудов и размещение инвентаря отмечено во многих банковских и раннеподгорновских захоронениях.
Посуда в лугавских погребениях круглодонная, яйцевидной формы с невысокой, прямой или слегка отогнутой наружу шейкой (рис. 2-5). Несколько сосудов имели кольцевой поддон (рис. 2: 4; 3: 2; 4:15,23; 5:4J. Объем посуды варьирует в пределах от 1-2 до 5-8 литров. Малые горшки обычно находятся в погребениях детей, а во взрослых захоронениях они присутствуют только в качестве дополнительного сосуда. Орнаментация лугавской керамики скудная и состоит из рядов наклонных оттисков штампа и прочерченных горизонтальных пиний. Украшение зоны венчика у декорированных сосудов является обязательным . По этому показателю лугавская посуда легко отличаема от карасукской, у которой зона шейки никогда не орнаментировалась. И.Л. Членова уже отмечала несомненное сходство одного из баночных сосудов могильника Лугавское I с баиновской посудой (рис.2: 4; Членова, 1972, с. 120, табл. 31: 3). К этому можно добавить, что и в Лугавском I и в Лугавском Ш имеется несколько горшков с намеренно оббитым верхом (рис. 2: 3; 4: 15,33; Членова, 1972, табл, 31:6).
Проблемы хронологии памятников эпохи поздней бронзы Южной Сибири и критика источников
Даже самая обобщенная характеристика лугавских комплексов показывает исключительную вариабельность проявлений этой группы памятников. Многообразие погребальных конструкций, обряда и инвентаря позволяют предполагать достаточно длительный, притом весьма динамичный, период развития культуры, а также наличие в ее составе нескольких локальных вариантов. Тем не менее, несмотря на все предпринимавшиеся по пытки, вопросы абсолютной и относительной хронологии памятников предскифского времени Южной Сибири по-прежнему далеки от своего окончательного решения. Нет единства даже в определении общего соотношения памятников лугавского типа и кара-сукской культуры.
В различных публикациях даты карасукских и лугавских комплексов варьируют в пределах от начала второй половины II тыс. до VI в. до н.э. Чаще всего их помещают в интервал с XIII по VIII в. до н.э., что в целом соответствует эпохе Инь и периоду Западного Чжоу в Китае. Основанием для синхронизации послужило определенное сходство минусинских бронзовых изделий (ПННов, некоторых типов ножей, топоров, кинжалов) с находками из Монголии, Забайкалья и, прежде всего Северного Китая. Две последние категории предметов в Южной Сибири представлены исключительно случайными находками, и сами нуждаются в дополнительной культурно-хронологической привязке. Минусинские ПННы слишком сильно отличаются от китайских изделий, что препятствует их прямому сопоставлению. К тому же они отсутствуют в классических карасукских памятниках и встречаются только в комплексах лугавского типа или близких к ним (Максименков, 1975, с. 54). Что касается ножей, то «достаточно точные аналогии имеются только для некоторых групп» (Членова, 1972, с. 39). В качестве элементов сходства минусинских и северокитайских изделий приводится «хвостатость» лезвия, наличие шипа-гарды, характер орнаментации рукояти, а также форма навершия и наличие под ним дополнительного колечка для подвешивания. Все эти признаки свойственны в первую очередь ножам из памятников лугавского типа. Карасукские ножи с кольцом или кольцевым расширением и двояковогнутым сечением рукояти пока не имеют детальных аналогий среди китайских материалов. Время их бытования определяется, главным образом, местом в едином типологическом ряду (Членова, 1972, с. 45). Получается, что памятники карасукского типа, особенно I этапа, на сегодняшний день самостоятельной хронологической привязкой не обладают и могут датироваться только по их отношению к лугавским комплексам.
Это обстоятельство показывает лишь одну из сторон проблемы. Сомнительно, в настоящий момент, выглядит принципиальная возможность датировки минусинских бронз по китайским аналогиям. Не следует забывать, что перечисленный выше комплекс предметов собственно не является местным, а представляет собой импорты, полученные иньцами и ранними чжоусцами от их северных соседей (Линь Юнь, 1990, с. 30-42). Они фиксируют промежуток с XIII по XI век до н.э. как дату контактов китайской цивилизации с одной из групп кочевых народов, но вовсе не объясняют когда и каким образом подобные вещи оказались в Южной Сибири. Сходство изделий происходящих из двух весьма удаленных районов Евразии настолько специфично, что говорить об их независимом возникновении не приходится, однако трактовки этого явления могут существенно различаться. Теоретически, данные предметы могли иметь исходные прототипы в Иране или Хорезме и появиться в Минусинской котловине раньше чем в Ордосе и Китае (Членова, 1972, с, 134). Оно могли зародиться в Сибири и затем распространяться на юго-восток (Грязнов, Максименков, Пяткин, 1968, с. 185). Эти вещи могли сформироваться в Монголии и продвигаться в северном и южном направлениях практически одновременно (Хло-быстина 1962, с. 26-27; Новгородова, 1970, с. 92). Не исключено, что упомянутые изделия могли проникнуть на Енисей только в конце указанного периода и даже позднее. Любая из представленных точек зрения имеет право на существование, пока не разработана дробная типология и не выявлены основные тенденции развития бронзовых изделий центрально-азиатского региона, прежде всего Монголии. До тех пор, даты конкретных предметов из Минусинской котловины будут свободно перемещаться в диапазоне от XIV до VIII веков до н.э.
Существенную помощь в решении спорных вопросов могло бы оказать наличие серии радиоуглеродных дат. Для памятников лугавского типа до недавнего времени было известно всего две радиоуглеродных даты из могильника Карасук IV (Семенцов, Романова, Долуханов, 1969, с. 259). В связи с полным отсутствием в погребениях дерева, кара-сукские комплексы собственных хронологических привязок не имели. Ситуация несколько изменилась в последние годы, с появлением новых методов определения возраста по костным остаткам. Первая серия радиоуглеродных дат из карасукских захоронений была получена в результате раскопок могильников Терт-Аба и Анчил чон (Bokovenko, Legrand, 2000, с. 242-243; Алексеев, Боковенко, Васильев и др., 2005, с. 104-107,237-239).
Относительная хронология лугавских комплексов
Хотя Хакасско-Минусинская котловина и представляет собой единый в географическом отношении регион, невысокие горные хребты и водные артерии разделяют ее на несколько обособленных территорий. Обычно, в качестве локально-территориальной единицы меньшего масштаба в археологической литературе используется отдельная котловина: Назаровская, Сыда-Ербинская, Чулымо-Енисейская, Минусинская. Именно такой принцип территориального деления памятников Среднего Енисея применен Э.Б. Вадец-кой в ее сводной работе. Выше уже отмечалось, что в карасукской культуре, особенно на II этапе ее существования, памятники отчетливо распадаются на две большие локальные группы: северную (Сыда-Ербинская и Чулымо-Енисейская котловины) и южную (собственно Минусинская котловина). Это противопоставление отчасти сохраняется и в лугав-ское время, хотя проявляется в менее выраженной форме. Степень изученности южной группы лугавских памятников позволяет разделить ее дополнительно на несколько локальных вариантов: южный (междуречье Абакана и Енисея), юго-западный (левый берег Абакана до устья Камышты), центральный (северо-западная часть собственно Минусинской котловины), правобережный (правый берег Енисея до устья Тубы). Количество исследованных комплексов в северной группе не столь значительно, и материалы из Наза-ровской, Сыда-Ербипской и Чулымо-Енисейской котловин приходится рассматривать в совокупности (рис. 1). По мере накопления новых данных памятники этого обширного района, возможно, удастся разделить на несколько самостоятельных локальных вариантов.
Для построения относительной хронологии лугавских комплексов отдельных территорий в наибольшей степени пригодны памятники южной группы, расположенные в междуречье Енисея и Абакана. Здесь, на ограниченной площади Означенской оросительной системы в Бейском районе Республики Хакасия исследовано два крупных памятника (Белое Озеро I, Сабинка II), несколько небольших могильников (по 2-3 ограды), а также несколько отдельно стоящих курганов эпохи поздней бронзы. Все они находятся в степной зоне неподалеку друг от друга, в пределах прямой видимости, что исключае существенные локальные расхождения. В этом же регионе (Бейский и Алтайский районы Республики Хакасия) производились раскопки еще ряда небольших могильников и отдельных курганов лугавского типа: Бейская Шахта, Подсиняя I, Маткечик, Куйбышево. Материалы части памятников уже опубликованы и доступны широкому кругу исследователей.
Могильник Белое Озеро I расположен в 1,5 км к юго-востоку от села Новотроицкое Бейского района по дороге в село Сабинка. Он насчитывает в своем составе свыше 80 сооружений различной степени сохранности. Данный памятник является крупнейшим из известных нам на сегодняшний день могильников лугавского типа и, пожалуй, единственным в составе которого отчетливо выделяются представительные, ярко выраженные группы разновременных погребений. До раскопок Белого Озера I самым крупным из лу-гавских комплексов считался могильник Карасук IV, насчитывающий 33 сооружения. Все остальные памятники были еще меньше: от 3 до 10 курганов. Такие небольшие комплексы функционировали непродолжительное время, и проследить тенденции развития обряда и инвентаря в них практически невозможно.
В могильнике Белое Озеро I раскопано 70 курганов, содержавших в общей сложности 109 захоронений взрослых и детей. Остались не исследованными несколько сооружений находящихся на западной периферии памятника. Для строительства оград использовались 3 вида камня, выходы которого расположены поблизости: серый скалышк, красноватый гранит, низкосортный песчаник, иногда в сочетании друг с другом. Несмотря на задерновку большинство курганов хорошо видны на поверхности степи и только в южной части памятника их поиск производился разведывательными траншеями. В направлении СЗ-ЮВ могильник разрезает глубокая промоина, по-видимому, образовавшаяся уже после того, как памятник перестал функционировать. Ею повреждены прилегающие курганы, а несколько сооружений, вероятно, полностью разрушено. Площадка, на которой расположен могильник, неоднократно использовалась в древности. На берегу озера обнаружены многочисленные кремневые изделия и при раскопках захоронений найдены отдельные мелкие фрагменты окуневской керамики. Некоторые лугавские курганы использованы для совершения позднейших захоронений. В могильнике обнаружены подгорновские (к. 14), раннесарагашенские (к. 55, 62) и тесинские (к. 34, 76) впускные погребения. Общность строительных приемов, постепенное изменение погребального обряда и инвентаря позволяют говорить, что этот комплекс, скорее всего, оставлен небольшим коллективом людей, хоронившим здесь своих покойников на протяжении длительного времени.
С некоторой долей условности могильник можно разделить на 4 части: 1 - карасук-лугавская, 2 - лугавская, 3 - лугавско-баиновская, 4 - банковская (рис. 9). Впускные погребения исключены из анализа, так как не имеют отношения к эпохе поздней бронзы.
Группа 1 (к. 6-13,15,21,66-68,71,72, возможно 76 и 77)13. Захоронения компактно расположены в южной части памятника на небольшой закрытой площадке, ограниченной с трех сторон крутыми склонами. Большинство оград имели прямоугольную форму и были сложены из глыб рваного камня на уровне древней погребенной почвы. У части сооружений (к. 7,12,13,76,77) углы оказались намеренно скругленными, что придало им вид неправильного круга или овала. То, что такие ограды не являются результатом разрушения или небрежности строителей позволяет говорить их концентрация только в этой части могильника (рис. 10), Курганы 10 и 11 были «комбинированными»: три их стенки сооружены из валунов, четвертая - из врытых на ребро плит песчаника. В одном случае оказалась выделена северо-восточная стенка, в другом - юго-западная. Соответствующим образом, в сторону выделенной стенки, были ориентированы и погребенные в них люди. Четко выраженные столбообразные угловые камни в могильнике отсутствуют. Вместо них использованы валуны большего размера, чем в обычной кладке. Ограды ориентированы углами по сторонам света с незначительным отклонением. Их внутреннее пространство заполнено землей и мелкими камнями. Система размещения пристроек свободная. Погребения и взрослых и детей могли примыкать к любой из сторон основного сооружения. В каждой ограде находится только одна могила. Как правило, это неглубокая грунтовая яма со срубом, реже ящик, составленный из плит песчаника (только детские захоронения). В двух случаях отмечены углубленные цисты, сложенные из плоских камней (к. 8 м. 1,3). Прямоугольные ямы ориентированы осью по линии ЮЗ-СВ. Они перекрыты продольным бревенчатым накатом и слоем мелкого рваного камня. В могилах находились одиночные и групповые захоронения (до 3 человек, включая детей), Погребенные лежали на левом боку вполоборота с подогнутыми ногами. Некоторые, возможно, располагались на спине. Покойники ориентированы головой на ЮЗ, реже на СВ. Причем, оба направления могли встречаться в пределах одной системы оград. Слева от головы погребенного ставились 1-2 сосуда, а в районе груди или таза располагалось блюдо с мясом овцы, реже коровы.
Периодизация комплексов эпохи поздней бронзы Хакасско-Минусинской котловины
Используя разделение памятников на территориальные группы, мы стремились подчеркнуть не только элементы локального своеобразия луганских памятников, но таюке старались показать непрерывность и закономерность их общего развития. Несложно убедиться, что в каждом из выделенных микрорайонов Южной Сибири в большей или меньшей степени представлены все известные нам варианты комплексов эпохи поздней бронзы. Такая ситуация возможна лишь в том случае, когда наблюдаемые различия между памятниками обусловлены сугубо хронологическими причинами. Если бы карасукское и лу-гавское население на протяжении нескольких столетий жило бок о бок, мы имели бы районы абсолютного преобладания одной разновидности памятников и несколько контактных зон со своим неповторимым вариантом смешения. Причем, количество синкретичных памятников с течением времени должно было неуклонно возрастать. В действительности наблюдается обратная картина. Чем позже комплекс, чем ближе он к памятникам банковского типа, тем меньше в нем карасукских элементов. Причем, в каждой отдельно взятой локально-территориальной группе прослеживается один и тот же вектор развития - по степенное исчезновение карасукского наследия и формирование особенностей, присущих лугавским, а затем и банковским памятникам. Все это позволяет рассматривать выделенные нами группы памятников с определенным набором признаков как последовательные хронологические горизонты.
Подобная работа в отношении карасукских комплексов уже была проделана А.В. Поляковым. Им обосновано существование двух этапов культуры эпохи поздней бронзы, первый из которых подразделяется на хронологические горизонты 1-а и 1-6 (Поляков, 2002, с. 209-213). Эту схему можно продолжить, выделив Ш этап - лугавский и IV - баиновский (рис. 54). В свою очередь Ш этап можно разбить на хронологические горизонты Ш-а, III-б и Ш-в, соответствующие ранним, средним и поздним лугавским комплексам. Внутри IV этапа выделяются горизонты ГУ-а и ГУ-б, соответствующие переходным лугавско-баиновским и собственно банковским комплексам. Сложнее обстоит дело с карасук-лугавскими памятниками. По большинству показателей они сходны с комплексами II этапа и отличаются от них, главным образом, новациями в сфере погребального обряда. Как уже отмечалось, есть основания полагать, что они могут быть синхронны наиболее поздней прослойке погребений II этапа. Это хорошо видно на примере сопоставления посуды из карасукских и карасук-лугавских захоронений (рис. 66,67). По-видимому, их следует выделить в хронологический горизонт ІІ-б, а II этап в целом рассматривать как переходный карасук-лутавский. При таком подходе система приобретает определенную логичность и последовательность. При необходимости, в случае выявления новых хронологических горизонтов, она может быть легко дополнена без изменения общей системы нумерации.
Мы осознаем, что не все исследователи согласятся с предложенными наименованиями. В частности, памятники П этапа разные авторы называют батеневскими, позднека-расукскими или анашенскими, а комплексы HI этапа лугавскими, каменноложскими, бей-скими или атпичными, вкладывая в эти определения свое понимание исторической ситуации. Цифровое обозначение этапов позволяет вывести вопросы этнической и культурной атрибуции конкретных памятников за рамки данной временной последоватеньности. К примеру, могильник Карасук IV, независимо от того, как мы его будем в дальнейшем называть, сохранит неизменной свою хронологическую позицию в пределах хронологического горизонта Ш-а. Предметом отдельной дискуссии также могут быть вопросы принадлежности всех перечисленных этапов к единой карасукской культуре или же нескольким самостоятельным археологическим культурам. Эта проблема не имеет, в данный момент, однозначного решения. Она требует глубокой теоретической проработки, что выходит за рамки нашего исследования. Поэтому мы предпочитаем рассматривать памятники эпохи поздней бронзы (в дальнейшем ЭПБ) Хакасско-Минусинской котловины под цифровыми обозначениями и условными наименованиями, без указания их принадлежности к конкретной археологической культуре.
Для удобства пользователей, хронологически значимые для комплексов ЭПБ Хакасско-Минусинской котловины признаки, о которых говорилось выше, можно представить в виде сводных таблиц (рис. 57-59). В них включены показатели, разделенные на три совокупности, имеющие собственную нумерацию: погребальный обряд, бронзовый инвентарь и керамику.
I. Погребальный обряд.
1. Свободная схема размещения пристроек, позволяющая совершать подхоронения как взрослых, так и детей к любой из сторон основной ограды. Широко практиковалась в памятниках I и II этапов, но никогда не встречается в комплексах Ш и IV этапов.
2. Линейная схема размещения пристроек. Погребения взрослых и детей образуют общий ряд по линии СЗ-ЮВ. Эпизодически отмечается в памятниках I и П этапов, но наиболее распространена в хронологических горизонтах П-б и начале Ш-а. В комплексах более позднего времени не встречается.
В таблицу не включена строгая система размещения пристроек с погребениями взрослых в ряд по линии СЗ-ЮВ и выносом детских захоронений к северо-востоку от него. Она практиковалась на всем протяжении эпохи поздней бронзы. Однако, начиная с хронологического горизонта Ш-б, такая схема становится единственно возможной.
3. «Овальные» ограды. Сооружения со скругленными углами, приближающиеся по форме к овалу. Периодически встречаются в памятниках хронологического горизонта П-б и самого начала Ш-а. Возможно, являются пережиточной формой ведущей свое происхо ждение от круглых оград, широко распространенных на I этапе и в начале II этапа ЭПБ.
4. «Комбинированные» ограды. Конструкции, у которых одна из стенок, юго западная или северо-восточная, отличается от остальных либо способом сооружения (со четание горизонтальной кладки и врытых на ребро плит), либо материалом (сочетание плит песчаника и рваного камня). Погребенные ориентированы головой в сторону выде ленной стенки. Такие конструкции распространены в хронологических горизонтах П-б и Ш-а. Возможно, единственным исключением является курган 49 могильника Белое Озеро I. Погребение в нем полностью разграблено, однако, судя по расположению на пла не могильника и намечающейся «трапециевидности» ограды, этот комплекс, скорее всего, относиться к концу хронологического горизонта Ш-б или началу горизонта Ш-в.
