Содержание к диссертации
Введение
2. Королевские выезды 1603-1625 23
3. Повседневные публичные церемонии 79
4. Придворные развлечения. Символ и церемония 125
5. Дипломатический церемониал 175
6. Заключение 227
7. Приложения 237
8. Список использованных источников и литературы 247
- Королевские выезды 1603-1625
- Повседневные публичные церемонии
- Придворные развлечения. Символ и церемония
Введение к работе
Актуальность темы. Королевский двор XVI-XVII века на протяжении последних десятилетий продолжает вызывать неослабевающий интерес в современной исторической науке. Это связано в первую очередь с новыми тенденциями и подходами в изучении отношений между обществом и государством, форм социальности, микроисторического анализа, направленного на изучение личности, характерной для того времени политической культуры. Благодаря усилившемуся в последнее десятилетие интересу к феномену власти, королевский двор раннего Нового времени все чаше интерпретируют как важнейший властный институт (по мнению многих исследователей -единственный).
В современной историографии феномену двора отводится универсальная роль в обеспечении нематериальных форм власти - ее выражении через символ, художественный образ, мифологические концепты династии. Восприятие мира через символическое выражение идей становится характерным для придворного сознания, которое все чаще опирается на идеи неоплатонизма - философии, чрезвычайно популярной в XVI-XVII веке. Не только торжественные (коронация, крещение, свадьба, погребение), но и повседневные (рутинные) церемонии (процессии, выезды, посещение церкви, суд, маскарады, прием послов), а также придворный этикет ориентируются на конструирование и закрепление в сознании подданных важных представлений о величии короля. Исследование придворного церемониала сближается с новейшими тенденциями исторической науки, направленными, с одной стороны, на реконструкцию ментального мира человека изучаемой эпохи, феноменов массового сознания, с другой - на изучение обыденности в повседневности в противовес ее парадной составляющей.
При всем интересе к универсальным функциям двора, его церемониям и этикету, обеспечивавшим нематериальные формы королевской власти, тема повседневного церемониала разработана в исторической науке недостаточно. Внимание исследователей в основном сосредотачивалось на торжественных манифестациях королевской власти. Это замечание относится в равной степени и к работам последователей Эрнеста Канторовича, посвященным королевскому церемониалу во Франции (Ральф Гизи1, Сара Хенли2), так и ряду исследован и її, основанным на английском материале.
Объектом данного исследования является повседневный (рутинный) церемониал, сложившийся в годы правления Якова I Стюарга. Хронологические рамки исследования ограничены 1603 - 1625 гг. и совпадают со временем его правления в Англии. Долгое время период правления ранних Стюартов воспринимался в качестве промежуточного между двумя знаковыми событиями -Золотым веком Елизаветы и Великим Мятежом середины XVII века. В особенности мало внимания уделялось правлению Якова I. При этом его двору приписывали переходный характер. В культурном аспекте его двор считался намного менее значимым, чем двор его сына Карла I, несмотря на то, что при Якове творили Иииго Джонс, Дэниэл Мэйтенс, Бен Джонсон, Уильям Шекспир, Джон Донн. Тем не менее нам представляется значимым совершенно иной образ -король, пытавшийся реализовать свою главную цель - утверждение новой династии в Англии, обеспечить лояльность как аристократов, так и масс рядовых подданных. Этой цели служили различные средства - от внешней политики, обеспечения мирных отношений с континентом, колонизации Ольстера и Нового Света - до создания специфической придворной культуры, в которой переплетались новинки итальянского неоклассицизма и достижения английской готики, особая поли гика в создании новой аристократии. Не менее значимой оказывается политика, направленная на реконструкцию центра власти - двора, а также разработка специфических церемониальных средств для общения подданных и властителя. Этот последний аспект, а именно создание мифологии новой династии, воплотившиеся в церемониальном общении с подданными на разных уровнях, роль церемонии в объединении общества и визуализации его иерархии составит предмет нашего исследования.
Мы попытаемся проследить, какими церемониальными средствами формировался образ новой династии па двух основных уровнях: макросоциальном и микросоциальпом. Макросоциалыюму уровню соответствуют церемонии, включавшие в себя демонстрацию королевского величия на публике, прежде всего - публичные процессии. Здесь особо придется остановиться на двух социальных функциях церемонии. Речь идет, с одной стороны о структурной или иерархаизирующей общество функции и о тон, что обеспечивала его единство - с другой.
Историография проблемы. Интерес ко двору и его церемониям был характерен уже для современников. Двор как место, где осуществлялись властные функции монарха, как место его жизни, как источник различных благ и удовольствии вызьпшл не только интерес, но и неоднозначную оценку. Реакция современников усложнялась тогда, когда речь шла о правлении Якова I, насыщенном различными противоречивыми явлениями, во многом - переходном. Авторы мемуаров о придворной жизни не просто излагали свои воспоминания, они определили не только основы двух направлений в последующей историографии, но и существующую и поныне тенденцию разделять историю двора и страны.
Лртур Уилсоп в своих мемуарах "История Великой Британии при жизни и в правление Якова I" заложил основы для восприятия двора как негативного явления, прибежища коррупционеров, интриганов, развращенных во всех смыслах людей. Еще более яркий пример этой традиции предлагает нам сочинение Энтони Уэлдона "Двор и характер короля Якова".4 Он с резкой иронией, иногда - с сарказмом останавливается на наиболее существенных моментах как национальной политики Якова (шотландские фавориты, беспрецедентная раздача титулов, монополии), так и на его личных качествах (склонность к непритязательному юмору, фамильярности, употреблению вина). Во многих местах его работа читается как памфлет, насыщенный самыми абсурдными обвинениями. Главный объект его неприязни - новая знать, особенно - шотландские фавориты. Так закладывались основы историографической традиции, в рамках которой правление ранних Стюартов воспринималось как преддверие гражданской войны и оправдывались действия парламентариев.
Точка зрения официальной власти была сформулирована в мемуарах епископа Глостерского Годфри Гудмена "Двор короля Якова I"5. Полемизируя с Уэлдоном, он, во многих случаях цитирует его работу и старается (и успешно) опровергнуть ее основные положения. Сам он, впрочем, также не свободен от очевидных ошибок. В целом сочинение Гудмсна закладывает основы для подхода ко двору как самодовлеющему явлению, оторванному от событии политической и экономической истории страны.
Историки второй половины XVII п XVIII века были увлечены изучением политических событий, борьбы за парламентские привилегии и свободы, гражданской войной и Славной Революции. Наиболее ярким представителем этого периода является знаменитый ученый Дэвид Юм и его работа "История Великой Британии под властью дома Стюартов"6, которая впоследствии стала частью его более масштабного исследования, посвященного английской истории от вторжения Юлия Цезаря до Славной Революции.
Всплеск интереса к королевскому двору не только как институту власти, но и как к источнику церемониальных и других репрезентативных проявлений монархии приходится на начало XIX века. Особенно важно, что предметом внимания историков этого периода становится источниковедческий аспект этой проблемы. Издаются компиляции мемуаров придворных, собранные Люси Эйкин -"Мемуары двора Якова Г 7, Джона Хинэйджа Джесси "Мемуары двора Англии в правление Стюартов, включая протекторат"8. Появляется новое издание мемуаров епископа Гудмеиа в двух томах, с обширным комментарием и приложением, в котором приводится иллюстрирующий придворную жизнь энистолярий.
Внимание историков привлекают и другие документы, до этого не вызывавшие значительного интереса - переписка, расходные чеки и другие финансовые документы, придворная поэзия и многие другие. Эти издания стали важнейшими источниками информации для последующих ученых п сохраняют свое огромное значение до сих пор. Двухтомная коллекция бумаг, относящихся к правлению Тюдоров и первого из Стюартов, изданная Томасом Парком под названием "Nugae Antiquac" , десятитомная подборка бумаг из библиотеки Эдварда Харли, второго графа Оксфорда, отредактированная все тем же Томасом Парком.10 Наконец, была опубликована важнейшая коллекция бумаг, относящихся непосредственно к придворному церемониалу - четырехтомное издание Джона Николса." Как правило, издатели сопровождали свои публикации развернутыми комментариями. Именно деятельность создателей этих коллекций документов сделала возможным всестороннее изучение жизни двора, истории церемониала, придворной культуры, ментального мира придворных аристократов.
Первая половина XX века отмечена спадом интереса к придворным исследованиям. Это явление связано с тем, что на первый план выходят работы, посвященные истории социальной жизни. Ситуация меняется в середине XX века, когда происходит реабилитация интереса к политической истории. В работах Эрнеста Канторовича12 и его последователей ярко проявилась попытка синтезировать новые объекты исследования. Объектом исследования историков, представляющих это направление исторической науки, становятся, в первую очередь, торжественные манифестации королевской власти и вопросы их восприятия.13 Из работ, изданных в последние годы, следует выделить исследование Уильяма Лии,14 в котором рассматриваются теоретический, духовный и мистический аспекты елизаветинских процессий, а также восприятие этого явления подданными.
Возросший интерес к королевскому двору Тюдоров и ранних Стюартов вызвал к жизни дискуссию среди историков - что есть двор, его функции и природа. Ответ на этот вопрос должен был определить направление, в котором продвигалось бы изучение этого явления. Был ли двор центром политической, общественной, культурной жизни для людей изучаемого периода? Был ли он единственным источником патроната? Был ли он четко отделен от современного ему общества или органично сливался с ним? И, самое главное, что подразумевается иод самим понятием "двор"? Работы последователей школы Э. Канторовича, в которых ощущался недостаток исследований конкретных фактов политической и придворноіі жизни Англии, не могли ответить на эти вопросы.
Именно это и вызвало огромный интерес к вышедшим в 50-е годы XX века работам сэра Джеффри Элтона,1 посвященных тюдоровскому двору и послужило толчком к масштабной дискуссии в исторической науке. Этот исследователь рассматривал двор в первую очередь как властный институт, представленный такими придворными структурами как Тайный Совет, Секретариат, Казначейство, Звездная Палата. Двор, согласно Элтону, становился "точкой контакта монарха и политической элиты". При этом ключевые изменения в структуре двора и переход от "средневековой придворной" системы управления к "национально-бюрократической" совпадали с периодом деятельности Томаса Кромвеля, фаворита Генриха VIII. Роль таких институтов, как Личная Палата, то есть относящихся к личной, а не публичной жизни короля представляется, при этом в виде уходящих с исторической сцены средневековых персонажей.
Эта точка зрения была оспорена группой оксфордских ученых (Д. Старки, К. Коулмэп, Дж. А. Ган, Дж. Лоуч, Дж. Элсоп, Д. Хоук). В своей коллективной монографии "Переоценка революции. Пересмотр истории Тюдоровского управления и Администрации"16 они смогли подвергнуть убедительной критике утверждение Дж. Элтона о "революционном" значении для придворной истории периода 1530-х годов, показали большую архаичность и традиционность придворных структур, ведущую роль личных, а не "государственно-бюрократических" институтов двора. Отталкиваясь именно от роли двора, как института, обеспечивающего непосредственный контакт с королем и связанных с этим архитектурных особенностей, Дэвид Старки выдвинул тезис о том, что понятие "двор" идентично тем институтам, которые обеспечивали доступ к королевской особе. Таким образом, двором считались несколько палат дворца (Личная Палата, Спальня, Королевский Кабинет, Личная Галерея) и примерно 50 человек, имевших постоянный доступ в эти палаты. В другой коллективной монографии, изданной под редакцией Д. Старки17 этот гезис применительно к стюартовскому двору блестяще развил Нейл Кадди.18 В своем исследовании он продемонстрировал роль наиболее приближенного к королю придворного института, Спальни в различных областях политики Якова I, и, особенно рельефно -значение этого института для объединения королевств.
В той же коллективной работе Кевин Шарп,19 исследуя двор Карла I, показывает роль служб двора в установлении персональной монархии. "Двор был центром политики, центром персональной монархии" и, при этом, все изменения при дворе "исходили от самого монарха, были его откровением". Подчеркивая роль церемониала и формализации деятельности придворных служб, К. Шарп высказывает мысль о нескольких властных центрах двора при первых Стюартах (дворы Якова I, королевы Аииы и принца - сперва Генри, потом Карла - при Якове I; Карла I и Генриетты-Марии - при Карле). Двор королевы "наполнялся католиками, французами, и, естественно, женщинами".21 Отсюда следует вывод о том, что именно такая полицеитричная структура способствовала вовлечению в сферу влияния двора и его культуры значительных людских ресурсов.
При всей важности исследования институтов двора, которые обеспечивали личную жизнь короля и их исторической роли, следует заметить, что двор все же не был только местом жизни короля, он был местом, где его персона окружалась блеском и церемониями, где он устанавливал связь с аристократией, обеспечивал се лояльность, создавал мифологию своего правления.
Ряд историков, рассматривая двор прежде всего как властный институт, приходили к выводу об его своеобразной изолированности от английского общества в целом. Ярким представителем этого направления в исторической пауке является американский исследователь Перец Загорни.22 В его работах двор предстает синонимом политической элиты, поскольку включает в себя не только служащих и придворных в столице, находившихся в непосредственной близости к королю, но и представителей королевской власти в провинции. Характерное резкое отделение двора от остального общества проявляется даже в названиях его работ -"Двор и страна", "Мятежники и правители 1500-1660", задавая лейтмотив всего исследования.
Сходный взгляд на королевский двор присутствует и у известного англоамериканского историка Лоуренса Стоуна. В своей работе "Кризис аристократии"23 он выделяет группу аристократов, имевших амбиции при дворе (достижение власти и связанного с этим финансового благополучия) и не имевших таких амбиций. Важным признаком придворной деятельности этот исследователь представляет необходимость тратить больше, чем получать. Через привязывание к королевскому двору и его институтам, но мнению Л. Стоуна, средневековая знать трансформировалась в новую, определяя одну из составляющих кризиса аристократии.
Со справедливой критикой вышеизложенных концепций выступил американский историк Мал кол м Сматс. В его работах и в трудах других современных историков (Паулина Крофт, Уоллес МакКефри)ь прослеживается желание вписать двор в окружавший его исторический контекст, продемонстрировать его связь с обществом на различных уровнях. Кроме этих исследователей также необходимо упомянуть работы Линды Леви Пек, посвященные различным аспектам менталыюсти и повседневности английского двора и аристократии. Это связано, прежде всего, с желанием рассматривать двор как явление не только политической истории, по и как источник блестящих церемоний, культуры, патронажа, мифологии династии. В понятие "двор", таким образом, включаются не только дворцы короля и членов его семьи, но и лондонские дома могущественных придворных, корпорации барристеров, откуда начинали свою карьеру молодые джентльмены, Паулз-Уолк, где придворные собирали слухи и новости и, на самой периферии, провинциальные поместья знатнейших аристократов. В работах этих историков показывается отсутствие у раннеепоартовского и, особенно, яковитского двора единого центра как в политике, так и в культуре и даже патронате.
Стюартовское общество было "примечательно комплексным и разнообразным". Образ такого полицентричного как в пространственном, так и в культурном контексте двора, безусловно, является очень перспективным направлением исследования в исторической науке. Хотя, следует заметить, что, выдвигая этот тезис, сам М. Сматс не вполне ему следует. Изучая королевские процессии как феномен церемониала, призванный обеспечить связь короля и подданных, он справедливо критикует утверждение, что процессии были таким же средством распространения мифологии правящей династии, как и маски (в отличие от масок, представления и образы, используемые во время процессий, не были видны зрителям, но только непосредственным участникам). В свою очередь, сам Сматс исследует только лондонские процессии, пренебрегая провинциальными,27 хотя, следуя его изначальной посылке, они не должны выпадать из поля зрения историка, являясь конкретными проявлениями королевского церемониала, равноправными с аналогичными явленнями в столице.
Следует заметить, что, несмотря на резко возросший в историографии начиная с 80-х годов XX века интерес к ритуальным манифестациям королевской власти и роли двора как института, обеспечивавшего ее выражение в символических эквивалентах, художественных образах, мифологии династии, английский королевский церемониал изучен недостаточно полно. Работа Сидни Энгло касается роли церемониала в жизни двора при Тюдорах, и была опубликована в 1969 году. Аналогичного масштабного исследования роли церемониала в жизни стюартовской Англии ист, хотя, кроме работ вышеперечисленных историков следует упомянуть весьма значительное исследование Джона Акригга. При этом интерес историков привлекают торжественные аспекты церемониала, свадебные, коронационные, похоронные процессии. Здесь следует помимо исследований Энгло и Сматса упомянуть изданное еще в тридцатые годы работу Перси Шрамма. 0 Вопросы соотношения идеологии, проявлявшейся, в частности, в королевских процессиях и политики Якова I Стюарта рассмотрены в работе Джоан Соммервнлль.31 Интерес к этому виду процессий проявился в последнее время и в отечественной историографии. Благодаря работам О. В. Дмитриевой, мы получили возможность увидеть различные аспекты публичных процессий в период правления Елизаветы Тюдор. Исследованию королевских процессий и вопросов права предпочтения, связанных с этими церемониями, посвящен значительный пласт в работах С. Е. Федорова.33 Сложная символика придворной культуры времен Елизаветы I представлена в исследованиях И. А. Краснова.34 В 1999 году защитил кандидатскую диссертацию, посвященную раннестюартовскому двору, В. С. Копии.35
При этом работы, посвященные повседневному церемониалу и провинциальным процессиям, практически отсутствуют как в отечественной, так и в зарубежной историографии. Желание восполнить этот пробел и за счет рассмотрения повседневного и провинциального церемониала, прежде всего -королевских процессий —продемонстрировать разные уровни воздействия церемоний на общественное сознание и побудило меня к тщаіельному рассмотрению королевских вьіездов и процессий.
Теснейшим образом к работам, изучающим королевский двор, примыкают исследования, посвященные королевским маскам. Этот исторический феномен весьма подробно изучен, но при этом столь многогранен, что может быть рассмотрен с разных точек зрения и на разных уровнях, в различном контексте. Поэтому интерес к придворным маскам весьма велик и в современной исторической пауке, где основным направлением исследований является связь масок с церемониалом, королевской властью и мифологизацией общественного сознания.
Интерес к такому элементу придворной культуры, как маски проявлялся у Дж. Ииколса и его современников, по их интерес был достаточно поверхностным, а возникавшие дискуссии касались скорее терминологии и отдельных внешних проявлений (подробнее об этом будет сказано в соответствующей главе). Более глубокое изучение придворных масок началось на рубеже ХІХ-ХХ веков.
Разворачивается активная деятельность по изданию источников, связанных с историей придворного и публичного театра, различными аспектами их деятельности, восприятия театрального искусства современниками. Здесь следует выделить издание документов, касающихся деятельности службы развлечений королевского двора в правление Эдуарда VI, Марии Тюдор и Елизаветы, осуществленное Альбертом Фуллеро. 6 Также имеет большое значение для понимания роли театров в политической жизни издание законодательных актов и памфлетов, связанных с театром, осуществленное Уильямом Хазлиттом. 7 Поднимается вопрос о происхождении современного театра.
Чарльз Уоллес в своей работе "Эволюция английской драмы к Шекспиру"38 первым предположил, что источником, создавшим современный театр были не средневековые религиозные представления-миракли, и не уличные подвижные сцены {pageants), но именно придворные представления заложили основу бурного роста английского театра. Очень подробно воссоздав историю службы развлечений королевского двора от ее основания в 1543 году и до конца сотрудничества при стюартовском дворе Бена Джонсона и Иниго Джонса, он пришел к ряду выводов, далеко не все из которых были подтверждены позднейшими исследователями. В частности, узкое рассмотрение проблемы (Уоллес анализирует практически только деятельность службы развлечений, не уделяя внимания развитию публичного театра) ire позволило ему увидеть истинные источники бурного роста театрального искусства на рубеже XVI-XVII веков. Уоллес практически не обращается к континентальному материалу, и этим также сужает свой взгляд на проблему. При всех этих минусах, его работа имела большое значение, стимулировав дискуссию о происхождении театра, которая в своем развитии привела к вопросу о происхождении самих придворных масок.
В этом вопросе основополагающими на значительный период времени стали работы Эдварда Чамберса "Елизаветинская сцена" и "Средневековая сцена".39 Выявив исторические корни придворных масок в шуточных развлечениях "правления Повелителя Беспорядка", Чамберс предпринял беспрецедентное по масштабу исследование придворных развлечении и публичного английского театра. При этом он избегал утверждений о революционных изменениях, стараясь найти средневековые корни каждого из видов театрализованных развлечений. Чамберс совершенно справедливо заметил специфичность раннестюартовских придворных представлений, однако связывал их с позднесредневековыми развлечениями, модернизированными при Тюдорах. К некоторым минусам автора можно отнести его излишний британоцентризм.
Тогда же в тридцатые годы XX века издается работа Эллардайса Ни кол л а "Стюартовские маски и ренессансная сцена",40 в которой автор делает ряд важных выводов о структуре придворных масок. Он в большей степени, чем Чамберс видит в придворных представленнях демонстрацию эмблем и символов, характерных для неоплатонической философии эпохи Ренессанса. Этот вывод неизбежно ведет его к необходимости тесно связать стюартовские маски с континентальной, прежде всего - итальянской культурой. Не менее важными выглядят и другие его утверждения. Так предположение, что пространство, используемое для танцев в конце маскарада, рассматривалось современниками как вторая сцена, привело его к примечательному выводу, что два мира - волшебный мир масок на сцене и реальный мир аристократической аудитории - магически связывались в процессе представления и влияли друг па друга. При этом Ни кол л все же видел в масках именно представление, а не церемониал, наделенный социальными функциями.
Растущее внимание к визуальному искусству, особенно после появления работ Эрвина Папофски, привело к дальиеііпіеіі стимуляции интереса к придворным маскам, особенно к их символике и их роли в репрезентации королевской власти и распространению официальной идеологии.
Связь придворной английской культуры с континентальным Ренессансом теперь становится лейтмотивом исследований. Особенно активно этот аспект придворных масок развивают работы Франсез Иейтс, сэра Роя Стронга и Стефана Оргела.43 Эти исследователи видели источник английской придворной культуры и масок, как одного из ее проявлений, в деятельности континентальных придворных академий Франции и Флоренции. Основой трактовки масок становится традиция неоплатонической философии, делавшей действующей силой идеи и аллегорические образы, подчинявшие все аспекты придворных спектаклей. В своей совместной работе Стронг и Оргел обратили внимание на соответствие появления перспективы в придворном театре и идеологии стюартовской монархии, выраженной, в частности, в "Царском даре" (Basilicon Dor on) Якова I. Параллельное рассмотрение истории публичного и королевского театров позволяют выявить их отличительные черты и подтвердить тезис о том, что сама архитектура театра, его оформление и механизмы, расположение декораций, текст масок, сама структура рифм и ритма служили одной цели - распространению идеи контроля разума над хаотичным миром природы.
В целом эти исследователи также видят в масках более представление, чем придворный ритуал. Это приводит к тому, что вес "недраматические" особенности масок трактуются как маргинальные комментарии к их тексту, не интегрированные в само действие. Не следует, однако, понимать это утверждение как то, что Стронг и Оргел совершенно отвергали социальный аспект масок. Стронг видел в придворном театре "государственную литургию", заменившую в протестантских странах литургию церковную. Оргсл обратил внимание на расположение мест в зале и их соответствие расположению декорации. Это позволило ему сделать вывод о центральной роли присутствующего в зале монарха, поскольку "он смотрел спектакль, а придворные смотрели, как король смотрел".44
В работах современных исследователей, таких как Малколм Сматс,45 Ежи Лимон,46 Каролин Хиббард47 на первое место выходит роль масок как специфического ритуала. При этом Сматс, подобно Оргелу обращается к тому, как видели представление современники. Он справедливо критикует утверждение, что символика масок воспринималась аудиторией непосредственно. Также заслуживает внимания его утверждение о том, что тезис о полицентризме двора, который ои отстаивает в своих работах, неизбежно ведет к полицентризму в придворной культуре. Таким образом, хотя представления и утверждали контроль над миром единого разума, их собственное развитие не контролировалось из единого центра.
Ежи Лимон, также развивая точку зрения на маски как на социальный ритуал, делает это несколько иным образом. Акцент в его исследовании смещается на идеографический аспект масок, причем, полемизируя с Оргелом и Стронгом, он рассматривает все элементы придворного театра как части единого социального ритуала. В подтверждение этого он приводит несколько примеров того, как просцениум и другие части сцены, рассматриваемые в работах Оргела как декоративные, являются элементом представления - фронтлистом текста масок. При этом игнорируются совершенно справедливые замечания Оргела, что во многих случаях всякая связь между сюжетом действия и украшением просцениума отсутствует. Блестящим развитием работ предыдущих историков является созданная Лимоном модель трех миров в придворных представлениях (небесного мира, двора и внешнего мира), но вот его утверждение об асимметричности масок, то есть отсутствии обратной связи между залом и сценой, представляется весьма спорным. Как мы увидим в главе, посвященной маскам, были случаи и реплик зрителей, и смыслового обыгрывания личностей участников маскарада, которые, согласно Лимону были "обезличенными добродетелями, порожденными королевской мудростью". Возможно, такое убеждение сложилось у Лимона, поскольку он ограничивает пространство своего исследования королевским двором в Лондоне (таким образом игнорируя тезис Сматса о полицентризме двора), не обращая внимания на представления, которые ставили перед королем во время его посещения поместий своих аристократов. Именно в этих, более неформальных представлениях, легче нарушались границы в общении между сценой и зрителями.
В целом именно рассмотрение придворных представлений как формы социального ритуала является наиболее популярным подходом к данной исследовательской проблеме в современной историографии, хотя, как было сказано выше, явного конфликта между последователями той и другой точки зрения нет.
Кроме этого, следует заново упомянуть работы Сидни Энгло, посвященные тюдоровским придворным представлениям,49 особенно их политическому аспекту. Внимания заслуживает труд с довольно интригующим названием "Белая магия и английская рсиессансная драма" , автор которого, Дэвид Вудмен отстаивает идею о роли придворных масок как магического ритуала, позволявшего контролировать природу и разрушительные силы злых волшебников, а также коллективная монография "Придворные маски", изданная под редакцией Дэвида Линдли.51
Степень изученности темы определила постановку задач исследования.
1. Реконструировать порядок организации королевских выездов и связанных с ними публичных процессий; определить их маршруты и интенсивность.
2. Проследить па основе провинциальных церемоний порядок проведения светских и религиозных процессий, выявив при этом их наиболее значимые и характерные черты.
3. На основе анализа декоративно-изобразительных средств и драматургии придворных развлечений выявить соотношение в масках и турнирах развлекательного и церемониального аспекта, продемонстрировав при этом основные цели церемонии, связанных с маскарадами при дворе ранних Стюартов.
4. Реконструировать порядок приема дипломатических представителей при дворе Якова I Стюарта, показав наиболее значимые аспекты таких церемоний.
5. Синтезировать на основе анализа публичных церемонии, придворных развлечений и дипломатических приемов их общие черты и цели.
6. Продемонстрировать значимость церемониальных средств для политической и культурной жизни английского общества.
7. Воссоздать модель единого церемониала при дворе Якова I Стюарта.
Задачи, поставленные в исследовании, определили выбор источников. Реконструкция хронологического порядка королевских выездов потребовала привлечения различных материалов - общих, городских и локальных хроник (хроники Уильяма Кэмдена52, Джона Стоу53 и Эдмунда Хоуза54), документов службы лорда-камергера, финансовых и административных документов городских советов, переписки придворных, мемуаров (епископа Годфри Гудмепа,5 Артура Уилсона,56 Энтони Уэлдопа,57 Финеаса Питта, дневники сэра Симондса д Эвза58 и компиляции мемуаров, изданные Люси Эйкин } и Джоном Хинэйджем Джесси ). В некоторых случаях порядок выезда восстанавливался только по свиткам возведенных рыцарей. Важным источником является матрикулы университетов Оксфорда61 и Кембриджа.62 Регистры провинциальных городов были изучены по изданию Джона Пиколса.
Важнейшей коллекцией эпистолярных источников, является переписка Джона Чемберлеиа, изданная под редакцией Н. Е. МакКлюра в 1939 году.64 Также несколько писем, содержащих важніле факты по истории королевских выездов и связанных с этим явлением обстоятельств, содержит второії том мемуаров епископа Годфри Гудмеиа.
Хроники и переписка имеют значение также и для понимания того, как королевские выезды и связанные с ними процессии в провинциальных городах представлялись современникам. Такое сочетание источников позволяет восстановить две точки зрения - зрителя и участника процессии.
Поскольку первая и вторая главы исследования дополняют друг друга, то второй из них соответствуют те же источники, что и первой. Особенностью второй главы является использование для воссоздания королевской процессии в собор св. Павла (1616 г.) изобразительного источника - триптиха, отражающего порядок этой процессии. Этот источник рассматривается также по изданию Джона II и кол са.65
Работа с мемуарами была сопряжена с известными сложностями, поскольку сказывалась крайняя тенденциозность такого рода изданий, приходящихся на период правления ранних Стюартов. Артур Уилсон являлся оппонентом шотландских фаворитов Якова, он демонстрирует нам новілії двор как деградацию высокой, по его мнению, елизаветинской культуры. Он повторяет, не подвергая никакому анализу, самые неправдоподобные слухи - например о том, что Яков знал об отравлении его сына принца Генри графом Сомерсетом при пособничестве принца Карла. Это никак не подтверждается и, более того, прямо противоречит известным нам фактам (само отравление принца Генри не доказано), логике самих событий (непонятны мотивы Якова, Карла, кроме того - Карл был десятилетним ребенком). Полностью в том же антистюартовском ключе выдержаны и мемуары Энтони Уэлдопа.
Епископ Гудмсн откровенно полемизирует с Уэлдоном. Цель этих мемуаров прямо заявлена самим автором - "продемонстрировать заблуждения рыцаря"66 (так Гудмен называет своего оппонента). Оба автора выражают противоположные тенденции в описании раннестюартовской монархии - точки зрения двух сообществ, сосуществовавших в Англии в начале XVII века, которые Перец Загорий называл "двор" и "страна".
Финсас Питт был близким другом принца Генри, и это накладывает определенный отпечаток па его видение современных ему событий, но в любом случае, важным является представленное им описание королевского судопроизводства, увиденного глазами обвиняемого.
Не свободен от тенденциозного видения личности и правления Якова и Джон Джесси, который видит в первом Стюарге пример низкой культуры и неформальных отношений, унижавших королевское достоинство. Джесси весьма некритично представляет нам фрагменты из книги упоминавшегося выше Артура Уилсона, где описывается пьянство и непристойное поведение яковитских придворных. При этом столь же неоправдано возвеличивается высокий уровень культуры придворного окружения Карла I, превозносятся его личные качества а так же достоинства его фаворита - Джорджа Вильерса, первого герцога Бэкингема. Мемуары, тем не менее, остаются важными источниками, как для первых двух глав, так и для всей данной работы.
Некоторые важные факты как по истории королевских выездов, так и по религиозному церемониалу короля Якова сообщает нам "История жизни Джона Донна" Айзека Уолтона, изданная Эдмундом Госсе.67
Для третьей главы, посвященной церемониальному аспекту придворных развлечений, ключевым источником являлись тексты придворных масок. Они были изучены по двум изданиям. Речь идет об антологии придворных представлений, изданной совместно Стронгом и Оргелом - "Иниго Джонс. Театр двора Стюартов".6 Поскольку в ней представлены тексты только тех пьес, над оформлением которых работал Иниго Джонс, то тексты остальных придворных пьес рассматриваются по изданию Дж. Николса. Визуальное оформление придворных представлений также изучалось но эскизам Иннго Джонса, представленным в издании Стронга и Оргела.
Документы, связанные с организацией масок и расходами на них также приведены в упоминавшейся выше антологии пьес. К сожалению, большинство документов службгл развлечений королевского двора для правления первых Стюартов не сохранились, хотя существуют издания аналогичных документов для более раннего периода владычества династии Тюдоров.
Взглянуть на придворные развлечения глазами современников нам позволяют письма и мемуары придворных. Об этих источниках уже было сказано выше, авторы мемуаров, описывая маски, следуют своим предубеждениям.
Для понимания истории развития раннестюартовского театра имеют значение связанные с театром законодательные акты и памфлеты, приведенные в издании "Английская драма и сцена при Тюдорах и Стюартах" под редакцией Уильяма Хазлитта.70
Основным источником при написании четвертой главы явились мемуары сэра Джона Финетта.71 Будучи помощником главы службы церемоний при Якове I (при Карле I он получил должность главы этой службы) он представил в своих двухтомных мемуарах (первый том посвящен правлению Якова I, второй - его сына) уникальный по информативности материал но проведению дипломатических церемоний. Подробное изложение особенностей церемониала - порядок следования посла ко двору и через дворец на аудиенцию, место проведения встречи с королем, положенные послу почести, возникавшие конфликты - делают этот источник поистине уникальным. К особенностям изложения событий следует отнести фокусировку внимания автора на вопросах права предпочтения между послами. Это, впрочем, не снижает ценности источника, поскольку спор об этих правах был характерен не только для дипломатических, но и для других церемоний и был важнейшей проблемой в глазах современников событий. Другой особенностью является чрезмерная акцентировка собственной роли в описываемых событиях, иногда складывается впечатление, чго вес придворные службы и даже сам монарх принимают решения по совету сэра Джона. Впрочем, и эга легкая дань собственному тщеславию нисколько не снижает значения этих мемуаров для реконструкции дипломатического церемониала.
Поскольку сэр Джон Финетт начинает свои мемуары с 1611 года, для воссоздания более ранних событий в сфере придворной дипломатии, а также для уточнения данных и создания более полной картины церемоний приема послов, используются различные документы, изданные Джоном Пиколсом, а также переписка Джона Чемберлена и бумаги сэра Симондса д Эвза.72 Также имели большое значение некоторые документы (патенты на должности и титулы, регламенты), изданные Томасом Раймером.73
Научная новизна исследования определяется прежде всего тем, чго в нем впервые рассматриваются провинциальные процессии и другие церемонии. Изучение этого аспекта придворного церемониала в сочетании с рассмотрением других проявлений церемониальной деятельности позволяет по-новому осмыслить период правления Якова I Стюарта и роль ритуальных манифестаций королевской власти в политической жизни английского общества. Это позволяет внести коррективы в представления о формах, методах и степени интенсивности распространения мифологических концептов династии Стюартов в начале XVII века.
Практическая значимость исследования заключается в возможности привлечения его выводов и материалов при составлении и чтении лекционных курсов, посвященных английской и более широко - европейской истории раннего Нового времени. Представленные материалы могут быть использованы при написании работ, посвященных европейскому абсолютизму конца XVI - начала XVII вв., его идеологии, эволюции королевской власти и государственности, ментального мира, политической культуры стюартовского общества.
Структура исследования. Работа состоит из введения, четырех глав, поделенных на разделы, заключения, приложений и списка использованных источников и литературы.
Завершая введение, хотелось бы обратить внимание на некоторые технические детали:
При переводе придворных должностей используется германоязычная терминология, в скобках дается английское написание (например - лорд-камергер (lord-chamberlain)). В разделах, посвященных финансовым вопросам, суммы пишутся согласно английской традиции - фунты, шиллинги, пенсы, разделенные точкой (например - 249.16.11). Все даты даны по принятому в рассматриваемый период в Англии старому стилю (для пересчета па новый необходимо прибавлять 10 дней), для датировки по годам новым годом считается 1 января (исключается двойная датировка для периода 1 января - 1 апреля). Все стихотворные переводы сделаны автором, при этом наибольшее внимание уделялось точной передаче значимых смысловых моментов, которые важны для понимания церемонии, например - порядка следования. Несмотря на это, принципы ритмической организации и структура рифм оригинала также соблюдаются. Все цитаты из Библии даны согласно синодальному переводу.74
Королевские выезды 1603-1625
Источники но королевским выездам весьма разнообразны и делятся на несколько больших групп. Документальные источники королевской администрации представлены, в первую очередь, издаваемыми ведомством лорда-камергера "Списками королевских остановок" (Lists of King s guests). Эти списки позволяют четко проследить маршрут, по которому перемещался королевский двор, с указанием расстояния между остановками и времени пребывания на каждой из них. Сопоставление данных этих документов с другими источниками, о которых будет сказано ниже, позволяет утверждать, что, за одним исключением (которое было вызвано форс-мажорными обстоятельствами), порядок и продолжительность королевских остановок соблюдались неукоснительно. К сожалению, доступными на данный момент являются лишь несколько подобных списков - от 10 августа 1603 года (выезд 10 августа - 21 сентября), 2 июля 1605 (16 июля - 30 августа), июля (точная дата не указана) 1612 (20 июля - 3 сентября), 27 июня 1614 (16 июля - 30 августа), июля 1616 (19 июля - 29 августа) и поездки Якова І в Шотландию в 1617 году, точнее - английской части пути - от Лондона до Бервика (15 марта - 10 мая) и возвращение - от Карлайла до Тсобальдса (6 августа - 16 сентября). Существуют и другие документы королевской администрации - предписания служащим (warrants), сообщения этих служащих об исполнении предписаний, финансовые документы. В некоторых случаях единственным свидетельством, позволяющим определить маршрут выезда, оказываются свитки возведенных рыцарей.
При этом финансовый аспект организации королевских выездов более полно освещается в другой группе документов - расходных книгах городских корпораций. В них содержаться указания на все расходы города на организацию торжественного въезда короля - от изготовления подарков и выплат королевским служащим до расходов на ремонт дорог и домов. Это - наиболее пол шле источники, содержащие данные по финансовым вопросам, наиболее подробные из них - корпоративные книги Ковентри, Ноттингема, Кембриджа, Лестера. Здесь также следует обратить внимание на то, что доступность источников различна, и, если городские книги перечисленных выше городов дают богатый материал, то для других городов данные отсутствуют или крайне отрывочны. С финансовыми документами сочетаются и другие акты местной администрации - распоряжения по организации приема, обеспечению необходимых составляющих приема (подарка, процессии городских магистратов и т. д.), регламентация действий горожан (или студентов и преподавателей университетов в Кембридже и Оксфорде). Тексты речей, произносимых традиционно при вт.езде короля в город городским рекордером (city s recorder) или учителем местной, школы, не являются особо важным источником, кроме тех случаев, когда они являются единственным свидетельством о визите короля (как, например, в шотландской части большого выезда 1617 года)
Города и другие места, где происходили торжественные королевские въезды, предоставляют также и источники другой группы - нарративные источники -записи в корпоративных книгах и городских хрониках, описывающие саму церемонию въезда короля в город. Информативность подобных источников также неоднородна. В некоторых случаях (например, в приходском регистре Тэмуорта -Parish Register of Temworth) сообщение ограничивается констатацией факта - "18 августа 1619 года наш король и достойный (worthy) принц Карл посетили Тэмуорт".75 В хрониках других городов - таких, как, например, Кембридж или Бервик, описания весьма подробны. Особый тип нарративных источников -описания королевских выездов в придворной поэзии. Например, единственным описанием выезда Якова I и принца Генри в Пенхарст является короткая поэма Бена Джонсона.
Повседневные публичные церемонии
Тема этой главы связана с вопросами, рассматриваемыми в предыдущей части работы. Если до этого мы рассматривали королевские выезды как бы изнутри, или с точки зрения их непосредственной рутинной организации, то теперь мы рассмотрим встречи короля и его подданных в их внешнем, церемониальном проявлении.
Традиции публичных процессий тесно связаны с организацией королевских выездов. Эта церемония со времен раннего средневековья строилась из того расчета, что внешний блеск, торжественность и величина процессии отражает статус и достоинство. Понятие "честь" (honor) всегда включало в себя способность демонстрировать могущество и авторитет, и поэтому выезд превращался в парад слуг, свиты, друзей и союзников. Англичане долго держались за эту традицию -по утверждению Френсиса Бэкона аристократы ни одной страны, за исключением поляков, не окружает себя такими огромными свитами.22
Раннефеодальный монарх непрерывно перемещался по стране и, таким образом, жил практически в условиях постоянного выезда. Королевская ставка -aula Regis - была своеобразным кочевым двором. За счет перемещения по стране король, во-первых, обеспечивал себя, перебираясь от имения к имению, во-вторых - демонстрировал власть и могущество непосредственно, чем укреплял лояльность в тех условиях, когда основой власти были прямые личные связи. В начале XVII века первая функция выезда (кормление) окончательно утратила свое значение, поскольку, как мы видели в предыдущей главе, выезды были расходным, а не доходным фактором для королевской казны. Зато вторая функция - демонстрация и легитимация власти - приобрела еще большее значение в виду распространения представлений о государственном теле короля, воплощавшем в себе политические и религиозные идеалы, объединявшие страну.
Сущностью выезда и связанного с ним торжественного проезда через город была демонстрация знатности, геральдических эмблем, конной свиты джентльменов, пешей гвардии ливрейных йоменов. Королевский выезд, в этом смысле, имел скорее количественное, чем качественное отличие от выезда любого аристократа. Короля сопровождали зачастую до 1000 знатных всадников. По время выезда королевская свита размещалась в 600 экипажах (Яков, правда, сократил это число до 220).224 Огромным было количество гвардейцев, трубачей, других сопровождающих. Для демонстрации могущества крайне важны были одежды -шелк, бархат, парча, кружева, драгоценности демонстрировали престиж и власть. Особыми признаками короля в торжественных процессиях были королевская попона на его лошади и балдахин над ним. Таким образом, на этом уровне королевские процессии и выезды были элементом позиционирования монарха как главного лорда и коренились в новофеодальных обычаях содержания огромной свиты.
С другой стороны, королевские выезды органично сплетались с традицией городских процессий. В обычных случаях (как, например, в Лондоне на День лорд-мэра) эти процессии должны были демонстрировать иерархию городской структуры: мэр, олдермены, в Лондоне - шерифы и рекордер (recorder) - вершина городской пирамиды, далее - главы компаний и их старшие члены, затем остальные горожане. В четком сохранении этой иерархической структуры горожане видели основу существования как самого города, так и его свобод. Включение в эти процессии монарха было обусловлено тем, что он, хотя и не был членом городского социума, являлся единственным источником всех городских привилегий. Роль мэра и олдерменов, которые участвовали в самой процессии, подносили королю подарок, хартии с городскими вольностями и символ власти -меч или жезл, подчеркивала их функцию связующего звена между миром королевского двора и городским сообществом.
Придворные развлечения. Символ и церемония
Театр, его бурное развитие в Англии в конце XVI - начале XVII является, безусловно, наиболее специфичным и наиболее интересным феноменом английской культуры данного периода. Менее чем за полвека произошел отказ от классических средневековых видов сценического искусства - подвижных сцен (pageants), моральных представлений (moralities), средневековых масок-пантомим » (disguisings, mummer plays, mummings). Средневековые миракли (miracles) еще в начале XVI века дали более удобный для восприятия вид придворных развлечений - интерлюдии (interludies) - пьесы-диалоги с участием небольшого числа актеров.3" Этот вид развлечения сохраняется на рубеже веков в виде элемента придворных масок. При дворах Англии и Шотландии в конце XV в. утверждается особый вид игры-развлечения, известного под названием "Правление Повелителя Беспорядка" (Lordship of Misrule). Это развлечение происходит из средневекового Праздника шутов (Feast of Fools). В Шотландии традиционным главным персонажем этого праздника был Аббат Бессмыслицы (Abbot of Unreason), а в Англии - Повелитель Беспорядка или Рождественский Лорд. Развлечения представляли собой, обычно, въезд Повелителя Беспорядка в Лондон как правителя или иностранного посла, турнир или триумф, охоту. Некоторые знатные люди также устраивали триумф Повелителя Беспорядка (до 1554 - лорд-мэр Лондона, а в 1556 г. Повелителя Беспорядка принимал у себя маркиз Уинчестер, хотя сама Мария не устраивала праздников Повелителя Беспорядка). Повелитель Беспорядка назначался, обычно, на все Рождественские праздники, которые начинались в день св. Томаса и заканчивались в 12-ую ночь. В первые дни января Повелитель Беспорядка устраивал банкеты, маски и интерлюдии, а на день св. Стефана устраивалась традиционная охота на лису с собаками. Назначался Повелитель Беспорядка к Рождеству и должен был сочинять развлечения, в помощь ему ВЕЛДСЛЯЛСЯ специальный Глава развлечений {Master of the Revels). С 1544 года эта должность становится постоянной, и постепенно именно на него возлагаются обязанности по организации королевских развлечений. Парная система Повелитель БесЕїорядка (отвечает за сюжет развлечений) - Глава развлечеЕіий (отвечает за оформление и рутинную организацию) разрушается, поскольку в Англии последнее правление Повелителя Беспорядка происходит при Эдуарде VI.313 В Шотландии развлечения Повелителя Беспорядка или Аббата Бессмыслицы продолжались и в начале правления Якова I. Предположение, что возрождение этой парной системы приходится как раз на время совмеетой работгл і Бена Джонсона и Иниго Джонса над развлечениями яковитского двора, может быть признано верным лишь отчасти. и Во-первых, мы имеем дело в данном случае с совершенно иными развлечениями, намного более сложными внутренне, но более краткими по времени и четче локализованными пространстЕ енно. Правление Повелителя БеспорядЕ а Еіодразумевало многодневные развлечения, турнир, охоту, в то время как рождествсЕЕСКие развлечеЕЕИя начала XVII ВСЕО занимали ЕЕЄСКОЛЬКО вечеров в Банкетном доме или Большом зале Уайтхолла. Во-вторЕлх, Иниго Джонс,
Эта ЕЕОвая система отражала ЕЕОВЫЙ ВИД развлечеЕЕИй - маски, одновременЕЕО являвшиеся и пьесами, сочетавшими в себе достижения ЕЕОВОГО публичного театра с его развитой драматургией и яркое зрелище. Воздействие в этих представлениях велось сразу на все органы чувств зрителя: глаза его восхищались великолепным оформлением сцены и не менее впечатляющим зрелищем аристократических зрителей в их лучших костюмах (свет в зале не затемнялся), слух наслаждался прекрасной музыкой и пением, разум получал удовольствие от изысканных диалогов и удивлялся сложным сценическим машинам. При этом, поскольку представления проводились, обычно, в Банкетном зале, вкус и обоняние получали удовольствие от нищи, вина и ароматов благовоний.
Специфическим видом развлечений, точнее - частью придворных представлений были так называемые антимаски (antimasque или antic-masque). Они представляли собой вставленные в основной сюжет интермедии, отличавшиеся от основного действия. Восходят они к итальянским intermezzi XVI века. В итальянской традиции intermezzi - гротескные, комичные или зрелищные представления, не связанные с основным сюжетом и проходившие почти без слов, зато с намного более активным применением сценических машин.
