Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Новая взрослость в современной культуре 19
1.1. Явление «новой взрослости» в современной культуре 19
1.2. Новая взрослость как культурное явление 43
Глава 2. Новая взрослость в современном городском пространстве 67
2.1. Механизмы формирования идентичности новых взрослых в городском пространстве 67
2.2. Город как среда формирования идентичностей новых взрослых 87
Глава 3. Частный случай идентичности новых взрослых - кидалты в современном городском пространстве 105
3.1. Субъектность кидалтов 105
3.2. Презентация и конфигурация городского пространства кидалтов 144
Заключение 177
Библиографический список
- Новая взрослость как культурное явление
- Механизмы формирования идентичности новых взрослых в городском пространстве
- Город как среда формирования идентичностей новых взрослых
- Презентация и конфигурация городского пространства кидалтов
Новая взрослость как культурное явление
Но определение взрослых как культурной категории для обозначения субъекта явно ограничено (и вряд ли ново: представление о взрослых как субъектах изучалось ещё М. Мид в архаичных культурах [68, с. 148]). Очевидно, что полное определение взрослости потребует дополнительного концептуального аппарата. В таком качестве применяется концепция жизненного пути (или жизненного цикла). В целом под жизненным путем подразумевается «последовательность действий и событий в различных сферах жизни институционализированных полях деятельности» [9, с. 16]. Исследования жизненного пути связывают каждый период жизни индивида с особыми культурными условиями, в которых он формируется и воспроизводится; это объясняет разные способы проживания детства и взрослости [9, с. 17-18]. Можно выделить обобщённое представление о взрослости, которое формировалось примерно во времена XVII-XVIII веков и продолжает существовать до сих пор, проявляясь в разных вариантах. Ярким примером этого традиционного представления о взрослости является образ взрослого человека, который создавался с эпохи Просвещения. Это уже описанное выше представление о воспитании из работ Дж. Локка. Считалось, что индивид постепенно осваивает навыки поведения, наблюдая за взрослыми или получая от них прямое поучение, чаще, конечно, именно второе [2, с. 101-102]. Показательны работы некоторых психологов, например, текст 1950-х годов под названием «Взгляды взрослых на себя: психология взрослости»; текст целиком представляет собой руководство по тому, как подросток или ребёнок должен стать взрослым, если хочет таким быть. Например, третья глава текста приписывает важность поиска собственного предназначения и персональной жизненной философии каждому человеку, которая требует от взрослых строгой постановки цели и образа себя через несколько лет и, соответственно, постепенной реализации данного плана [224, с. 67]. Эта книга была написана более 50 лет назад, когда уже стали появляться первые случаи изменения взрослости, но она всё ещё отталкивалась от суждений о взрослости, сформированных Локком. Взгляд Локка очень силён; он способствует тому, что любые разговоры о подготовке человека в современном российском ВУЗе или школе сводятся к, фактически, настройке будущего взрослого человека к определённой траектории жизненного пути [ПО, с. 13-14]. В целом, вся система заботы о детях, развивавшаяся на протяжении XX столетия в России, является реализацией созданных Локком правил и норм [78, с. 116-117].
Но как определяется, что данный индивид может быть наделён правом называться взрослым? Здесь необходимо отметить, что жизненный путь представляется неоднородным, он наблюдается одновременно в нескольких пространствах, «делится» на различные специфические типы возраста, которые могут протекать одновременно или по уникальным для каждого из них порядкам - в зависимости от условий, в которых живёт и воспитывается будущий взрослый [74, с. 102]. Эффективную концепцию для подобной характеристики возраста предложил И. Кон; он выделил три возраста.
Первый - биологический возраст, отражающий изменения человеческого тела: развитие или угасание физических способностей и систем организма. Второй - психологический возраст: он складывается их того поведения, которое предпочитает индивид, и практик, которые последний освоил. Третий - социальный возраст, который определяется тем, насколько поведение индивида соотносится со «средней нормой» по группе с тем же биологическим возрастом, социальным положением, культурным капиталом и т.п [51, с. 256]. В каждом из трёх направлений взрослости существует точка взросления, точка перехода из детского этапа жизненного пути во взрослый, каждая такая точка определяется культурными нормами, в которых воспитывается человек [51, с. 257]: в каждом из возрастов происходит важное событие, результатом которого становится наделение человека определённым статусом, которое делает его взрослым [34, с. 27-28] согласно этим нормам. Эти события также определялись существовавшими стандартами - нормами поведения, ценностями, представлениями о человеке - словом, культурой [3, с. 264-265]. В соответствии с тремя возрастами для данной диссертации необходимо выделить три таких события, но заранее важно отметить: идея разных трёх возрастов - это, безусловно, конструкция, произведённая учёными. В жизни человек не обязательно может разделять эти события, однако как-то фиксирует их в своей биографии. Их принято фиксировать в биографии (не случайно важнейшими документами в жизни индивида являются паспорт, документ об образовании и бумаги, подтверждающие физическое и психическое здоровье).
Первое событие касается биологического возраста. Это факт полового созревания, обретения сексуального желания и биологической способности создавать потомство. Это представление о взрослости крепко укоренено в культуре; и в качестве свидетельства снова будет использована работа Р. Зидера. Рассматривая крестьянскую семью XVIII века (хотя понятие «дети» в те времена ещё только формировалось и концепт не был синонимичен современному представлению о детстве), он показал, что брак был средством утверждения принятой самостоятельности сына, того, что отец готов доверить ему владение своим хозяйством, то есть признанием его равноправного или равносильного, способного стать равноправным родителю. Эта норма действовала только применительно к мужчинам и, как правило, старшим в семье [39, с. 44-45]. Другой пример, уже выше упоминавшийся, это семьи надомных работников. Как правило, они жили одной семьёй в очень тесном помещении; в таких условиях у младшего поколения возникала сексуальная фрустрация, которая стимулировала их к жизни в отдельном доме и к обретению в итоге набора социальных и психологических характеристик, соответствовавшего взрослым [39, с. 82]. Так развитие тела нередко подталкивало индивида к тому, чтобы бороться за статус взрослого.
Второе событие касается психологического возраста: это обретение способности трудиться [184, с. 52-53]. Труд является инструментом обеспечения экономической свободы и получения экономических ресурсов для изменения социальной позиции, но при этом навык труда имеет отношение не к экономике, но к сознанию индивида. Дети не трудились, дети либо играли, подражая труду взрослых и их занятиям, либо учились трудиться в специально отведённых для этого образовательных институтах: школах, университетах, училищах и т.п. В этих институтах дети получали не только дисциплину труда, но и понимание ценности этого занятия и понимание того, как организовать себя для того, чтобы трудиться [183, 68-69]. Труд предусматривает специфический набор освоенных практик, комплекс моделей поведения, который включает не только трудовые операции, но и способ мыслить, который подчёркивает необходимость и важность труда для самого индивида.
Механизмы формирования идентичности новых взрослых в городском пространстве
Но у новых взрослых эта ситуация становится менее определённой. Существующие работы показывают, что новые взрослые в ответ на вопрос «кто ты?» не будут с уверенностью отвечать, что являются взрослыми; возможно, это представление будет перекрыто другими суждениями. Субъектность новых взрослых содержит в себе элементы других жизненных периодов.
Интересна история этого обращения к иному опыту среди новых взрослых. Э. Калькутт доказывает, что основная причина поиска самоопределения новых взрослых в иных жизненных стилях - разница внешней среды, в которой эти люди воспитывались, и той, в которой они оказались, повзрослев биологически [143, с. vii-viii]. Также исследователь отмечает значительное отчуждение в различных сферах жизни [143, с. 26] и чувство одиночества, которое они нередко испытывают, в частности, в труде и в приватной жизни [173, с. 4]. Причина одиночества и отчуждения - не только естественная для профессиональной среды «искусственность» отношений и крайний бюрократизм современного труда. Есть ещё одна причина: некоторым новым взрослым, особенно в возрасте до 25 лет, становится очень комфортно «закрепляться» за родителями: этому способствует феномен helicopter parents, избыточно заботливых родителей, которые готовы оказывать помощь своим детям и заботиться о них, пока у них есть на то силы. В итоге новые взрослые становятся зависимы от родителей; им куда проще определять себя в совершенно другом жизненном периоде, чем взрослости: в подростковом периоде, детстве, и т.д [118].
Наблюдение за собой становится нередко ситуативным и связанным с определёнными эмоциональными переживаниями, оно проявляется только тогда, когда новые взрослые готовятся заново определить себя и уже не испытывают удовлетворения и покоя в той позиции, которую занимали ранее: это наблюдение за собой во многом протекает как процесс эмоциональной оценки, в котором новые взрослые смотрят, когда им «комфортна» или «не комфортна» новая позиция. В работе С. Уитборн и К. Уайнсток описывается следующий случай: новая взрослая долгое время была удовлетворена жизнью домохозяйки, пока не начинает осознавать, что её действия больше не кажутся интересными. Она отмечает, что не находится в положении «равновесия»: она не чувствует себя несчастной, но и не ощущает жизненные цели полностью реализованными. Особенностью является то, что перемена, для других взрослых требующая невероятных вложений сил, для неё протекла очень легко, в результате моментальной смены взгляда на себя [227, с. 185-186].
Исследователи отмечают, что наблюдаемая в современном обществе сегрегация и маргинализация различных групп, которая осуществляется по различным признакам, усложняет жизнь людей в возрасте от 14 дол 30 лет в различных странах мира: как США, так и, например, ЮАР [152, с. 213-214]. Везде наблюдаются схожие тенденции: человек в современных условиях, и новый взрослый в особенности, маргинализуется, всё сложнее находит общий язык с другими людьми и всё труднее воспринимается ими; это как бы минимизирует отношения с другими исключительно до небольших полей взаимодействия; превращает отношения с другими в отчуждённые, потребность в их взгляде снижается [152, с. 215-216].
Но субъектности новых взрослых должны каким-то образом воспроизводиться: и постоянно меняющийся, пластичный, или, языком 3. Баумана, текучий социальный мир приучает их к особому режиму конструирования себя, заставляет перестраивать старую систему идентичностей, основанную на постоянном труде в одном рабочем месте [130, с. 29]. Традиционные взрослые тратили много сил на создание себя, они погружались всей своей жизнью в создание себя в каком-то качестве. Пример данного явления можно найти у Е. Здравомысловой в исследовании взросления будущего инженера в СССР. Презентация молодого инженера формировалась с помощью специфических практик: молодой человек заявляет о себе в дневнике: «Я себя считаю конструктором», - и начинает в школе и университете, в различных жизненных ситуациях действовать и думать так, как представляет свою профессию. Он формирует специфический ход мыслей: ему хочется понимать, как устроены различные явления мира, он задаёт вопросы о том, «почему» и как те или иные явления существуют, как «рационально» создать нечто [38, с. 173].
Новые взрослые иначе относятся к этому действию: лучшей практикой создания и совершенствования себя в условия постоянной смены идентичностей и ролей становится игра. Игра подразумевается не в своём буквальном определении, как непроизводительная практика для удовольствия [46, с. 47], но скорее в определении И. Хёйзинга, который приписывал игре роль всепроникающей практики, которой осваиваются новые социальные и культурные технологии и воспроизводятся некоторые культурные операции: коммуникации (игра слов), создание артефактов (произведений искусства), поддержка существующих образцов поведения (в спортивных играх) [101, с. 266].
Последний концепт расширяет в своём исследовании Дж. Комбс. Современный человек хочет играть больше всего, поскольку современные условия освобождают от старого табу на игровое и «несерьёзное» восприятие действительности, в противовес которому предлагалось «серьёзное» создание себя путём длительного конструирования субъектности и идентичности; в результате на сегодняшний день в жизни людей доминируют отдых, досуг, игра и карнавал [149, с. 83]. Но здесь не идёт речь об игре для развлечения - речь идёт о том, что новые взрослые имеют тенденцию, в результате, к более «лёгкому», игровому отношению к себе и своей субъектности, могут проще меняться.
Город как среда формирования идентичностей новых взрослых
Уход за куклами (в действительности - игра с ними: причёсывание, пение колыбельных и т.п. действия), хранение их в специальных комнатах дома, похожих больше на детские комнаты или спальни, чем на зал для коллекционирования - не элементы игры ли это? - задаётся вопросом Робертсон [215, с. 72-73]. Его коллеги интервьюировали дам в возрасте от 30 до 60 лет, которые хранят коллекции кукол, платят деньги - долю заработной платы или пенсии, а также деньги, которые некоторым из них дают повзрослевшие дети, - за свои игрушки. В итоге такой поддержки реальная стоимость коллекции может достигать нескольких тысяч долларов [215, с. 89-90]. Робертсона интересует, что именно толкнуло этих женщин, в частности, на покупку и игру с куклами.
Среди причин сближения статусов игровых и коллекционных кукол для взрослых автор перечисляет сложные жизненные условия, в которых воспитывались и проводили свои первые годы будущие коллекционерши кукол. Интервьюированные женщины не имели возможности играть с куклами в детстве, поскольку жили в тяжёлых социальных и экономических условиях. Это объясняет причины игры и коллекционирования старших женщин [215, с. 106-107]. Но что с теми, кто родился и воспитывался в более комфортные годы? Робертсон предполагает, что причиной появления у них кукол становятся материнские инстинкты, культурные механизмы, основанные на необходимости куда-то применять сохранившиеся у женщин эмоции; игрушки заполняют вакуум, создавшийся отсутствием детей, уже выросших и ещё не родивших детей, живущих независимо или своей жизнью [215, с. 107-108].
Но одной причины недостаточно, необходимы культурные условия, которые создаются для покупки кукол: продавцы заключили с покупательницами негласную конвенцию о том, как говорить о куклах (как о коллекционировании), в то время как в действительности, с самого начала их продают явно для другой функции. Неслучайно у всех кукол есть имена, причём такие, которые построены на ссылках к детским игрушкам 1950-1960-х годов и ранее, на моду середины XX века [215, с. 121]. Куклы являются персонажами, личности которых им приписываются маркетологами, знающими свой целевой рынок [215, с. 122], и дизайнерами кукол (локальными звёздами среди коллекционерок), разделяющими интересы своих покупательниц (нередко дизайнеры кукол - женщины, которые тоже разделяют это увлечение или, по крайней мере, понимают его). Словом, рынок кукол играет женщинам на руку, он помогает им легитимировать покупку кукол под видом коллекционных, он говорит с ними на комфортном для них языке и делает им хорошее предложение, помогает также скрыть увлечение игрушками под маской коллекционирования [215, с. 175-176].
Интересен основной вывод о статусе игры в кукол: куклы перестали быть исключительно «детским» предметом и стали элементом взрослой жизни, играющем вполне взрослые функции - средства борьбы со скукой, инструмента адаптации к старению, а также инструмента, который помогает женщинам вновь ощутить себя молодыми, сконструировать для женщин образ самих себя не в виде стареющих и скоро готовящихся уйти в мир иной одиноких женщин, но более молодых фигур [215, с. 191-192]. А главное, игра в куклы привносит в жизнь этих женщин элемент стабильности, который помогает им не ощущать, как неумолимо быстро протекает время их жизней [215, с. 189]. Но при этом куклы не перестали быть куклами, они не перестали быть, внешне и в своей сути, детским предметом, который подразумевает комплекс детских практик для взаимодействия с собой.
Возвращаясь к основному материалу исследования, можно отметить, что извлечённые из интервью данные позволяют сделать схожие выводы. Да, это борьба со скукой, да, это средство ощутить себя кем-то (знатоком истории, коллекционером и т.п.), даже базой для интерпретации окружающего мира - благо, многие современные игры и аниме-сериалы обладают очень сложным сюжетом, обилием персонажей, с которыми можно себя идентифицировать, богатым материалом для рефлексии по поводу окружающего индивида мира. Здесь уместны слова одного из интервьюированных, для которого игра была подручным источником интерпретаций для сегодняшней реальности с её сложной системой отношений:
«Сейчас уже меня Infinity привлекает - миниатюрки интересные, вселенная интересная, бэк40 очень хороший, злобно-социальный. [...] Там ребята посмотрели на те тенденции, которые сейчас есть, утрировали всё, сделали весь сюжет с транснациональными блоками, мегакорпорациями, там движениями восточными, мусульманскими блоками и прочим»41.
Но нет ли информации, которую может сказать игра о субъектности кидалтов как новых взрослых в целом? Главный контекст их самоопределения основан на восприятии себя как людей, в жизни которых важную роль занимают игрушки. И в данной ситуации им становится необходимо определить, чем именно является в их жизни игра - уже
Background -фоновая информация. Респондент 8,1984 г.р., муж. показано, что она - не детское занятие; тогда появляется очевидный вопрос: а чем становится игра для взрослых, как определить тип данной практики? Чтобы лучше понять этот концепт и найти в нём особые культурные характеристики, есть смысл обратиться к тому, как кидалты определяют свои занятия. Основное и наиболее распространённое определение их практик -это хобби или форма проведения досуга: «[Я] больше игрок, чем коллекционер. Но в последнее время хобби у меня, так получилось, выходит на немножко другой уровень»42. -размышляет о своей деятельности один из респондентов. Его соучастник по сообществу игроков в варгеймы называет своё увлечение аналогичным образом:
«Хобби. Ну, иногда для домашних я говорю: «Я поехал в клуб». Когда ребятам звоню, говорю: «Давайте поиграем». Как-то так»43. Далее респондент более эксплицитно определяет свою деятельность: [...]я -хоббист. Я этим увлекаюсь»44. Ещё один повторяет его слова: «Опять же, это хобби, и на него тратится только моё свободное время» ; «[...] Это просто хобби, способ времяпрепровождения, который мне нравится и приносит моё удовольствие.»46; «[...] хобби это тоже не всех привлекает»47; «...и если я трачу свободное время на хобби, они его тратят только на работу и до исследования либо на работу ту же» .
Презентация и конфигурация городского пространства кидалтов
порядком, микроскопическое, главное значимое пространство Это естественная практика конструирования приватного пространства как значимого места. Это явление, применительно к более общим понятиям (этике частной и общей), объяснял Бауман: в современном мире каждый индивид имеет, фактически, какой-то небольшой участок пространства под своим контролем. Этот участок и есть место, в котором индивид может воспроизводить себя, это участок с локальным индивида, в котором тот делает то, что считает нужным, так, как считает нужным [129, с. 194]. Интересно, что у кидалтов конструирование таких участков производится постоянно, даже у тех, кто живёт в тесных условиях (один из интервьюированных отметил, что живёт с женой и ребёнком в однокомнатной квартире, а это очень неудобно для организации приватного пространства).
Но иногда они допускают других людей в этот небольшой мир, самых близких: жён, которые, как отмечалось выше, не готовы принимать все нормы этого приватного мира, но готовы принять какие-то его практики -хотя бы в форме того, чтобы тоже красить миниатюры - и детей:
«Ребёнку четыре года, поэтому он сейчас очень увлечён этими штуками. Что дальше - не знаю. Он сейчас интересуется чем-то в плане потрогать, посмотреть, в песочнице покатать, отломать что-нибудь -ребёнку, конечно мальчику, интересны солдатики. И он вместе со мной даже красит их и иногда собирает»100. «[Дочь] папу видит каждый вечер, который солдатиков красит. У неё есть свои краски, своя кисточка и свои солдатики. У всех есть такая проблема: ребёнок берёт солдатиков ими играет и их портит. А у меня есть стеклянная витрина на полу. А ребёнок не будет в неё заглядывать, потому что у него есть свои солдатики и свои краски. «Папа, я хочу с тобой покрасить». - Держи. Вот тебе краски, вот тебе солдатики. Крась»101.
С другой стороны, дом становится пограничной территорией -буквально рядом с ними, там же, где находится их небольшое значимое место в приватном пространстве, есть хотя бы один другой человек, который имеет свои собственные интересы и своё собственное значимое место здесь же, а главное, рассматривает кидалтов совершенно иначе: если это ребёнок, то кидалт становится отцом, если это жена, кидалт трансформируется в мужа. И, вступая во взаимодействие с этими людьми на одном пространстве, кидалты начинают играть иные социальные роли. И эти места, где они играют другие роли, для их идентичностей кидалтов становятся не-местами из концепции Оже. Это те места, в которых они исполняют, по совпадению, большую часть своих социальных ролей (как было отмечено по исследованию практик и приблизительной их доли во времени кидалтов). Именно здесь, как пишет Д. Колб, проходит «большая часть времени их жизни» [189, с. 71].
Помимо дома, ярким примером не-места становится, безусловно, место работы. Рабочее место- это очень важное пространство, в котором интервьюированные проводят значительную часть своей жизни, за которую они ответственны, но которая, главное, совершенно чужда территории игры. Это серьёзный мир традиционной взрослости, и, как правило, кидалты должны здесь вести себя так, как ведут себя традиционные взрослые - им просто нет времени до игр, и они сами в отрывках, цитированных выше, отмечали важность той ответственности, которую несут на рабочих местах. Взаимодействие с коллегами на работе явно указывает на очевидные границы, произведённые профессиональной культурой: говорить на работе о свободном времени часто нет смысла и места просто потому, что это не место для такого общения. Но это не означает, что место труда - территория «одномерного человека» Маркузе, где царит овеществление индивида [66, с. 225]; не открытие то, что на работе люди с лёгкостью находят место проявлению индивидуальности - в личных беседах во время работы, в устройстве рабочего места [47, с. 73]. В это время у порошенных появляется возможность заявить о том, что они играют в игрушки. Но все ли ей пользуются?.
Один из интервьюированных не имел возможности это сделать, поскольку на работе он связан ситуативными коммуникативными ограничениями:
«Сейчас работаю на рынке. Так, небольшая временная подработка, потому что я сейчас учусь на заочном и, временами, пока я учусь, подрабатываю»102.
Разговор о том, что он занимается своими кидалт-практиками, заходит с коллегами крайне редко. Иногда интервьюированный говорит об этом, но он не отмечал глубокого интереса или подозрительности к своей практике: «[Говорю,] только если спрашивают. Если ко мне подходят и спрашивают про это увлечение, я о нём говорю, что да, оно есть у меня. Спокойно, в принципе, относятся» .
Другие два опрошенных демонстрируют более примечательную позицию. Один говорит, что не считает свои занятия в свободное время темой для обсуждения коллег и подчинённых, а на их отношение к его занятию ему наплевать, им он даже показывал игрушки на чаепитии - особом ритуале, на который указывали многие опрошенные, который является сохранившейся советской технологией социализации на рабочем месте [112, с. 295]:
«Я в своё время показывал миниатюры, им понравилось, они сказали, что им это очень понравилось; но им просто миниатюры понравились, а не сама игра. Им это понравилось как хобби какое-то, у кого-то рыбалка, у кого-то миниатюры»104, - говорит интервьюированный, отмечая при этом, что разговаривал об этом с подчинёнными, но с людьми на равных ему позициях в управленческой структуре предприятия он ничего не говорил: «Я особенно не распространяюсь»105, - здесь, кажется, проявляются какие-то профессиональные нормы, которые свидетельствуют об избытке власти на рабочем месте: не стыдно признаться в чём-то подчинённым, но равным себе руководителям говорить об этом не хочется - очевидно, что именно они являются для интервьюированного референтной группой. А в месте его работы, на одном из предприятий «Лукойл», его игра в солдатики может быть воспринята не так, как он бы хотел [14, с. 73-74]. В то же самое время подчинённые - вовсе не та группа, перед которой он испытывает подобный страх: «Нет, напрямую никто не говорил, может, кто-то так и подумал, но мне лично никогда этого не говорили. И мне, честно, говоря, по ть на это»106. В других ситуациях коллеги проявляют безразличие в увлечениям индивида, но в основном интервьюированные отмечают, что у них часто не бывает повода об этом рассказать:
«Вообще практически никогда не спрашивали об увлечениях и интересах вне работы. Один коллега один-единственный раз спрашивал, чем я увлекаюсь - сказал, что играю в «Skyrim» [компьютерная игра, в которую в момент интервью активно играл респондент - М. М.]. А... дальше это никак не пошло ».
Кидалты могут не скрывать своё увлечение, но здесь существует явный акцент, который свидетельствует о том, что они, вероятно, готовы говорить об игре тем, с кем у них есть достаточно тесные и разнообразные социальные связи. Так, у предыдущих респондентов разные рабочие условия: первый работает на одном месте и регулярно общается с коллегами, в то время как второй тщательно избегает общения, например, чаепитий с коллегами или близких бесед:
