Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Законодатель и дух умеренности (Ш.-Л. Монтескье)
1.1. Генезис идеи законодателя 19
1.2. Понятие политической свободы 36
1.3. Природа: физическая и моральная 56
Глава 2. Законодатель и предварительная реформа (Д. Дидро)
2.1. Три кодекса и «Наказ» Екатерины II 75
2.2. Естественное право и всеобщая мораль 107
2.3. Энергия человека и искусственная мораль 143
Глава 3. Законодатель и нравственное воспитание (Ж.-Ж. Руссо)
3.1. Свобода человека и социальные связи 166
3.2. Истинный законодатель 197
Заключение 221
Библиографический список 226
- Генезис идеи законодателя
- Понятие политической свободы
- Три кодекса и «Наказ» Екатерины II
- Свобода человека и социальные связи
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Реформирование любой правовой системы, в том числе и российской, предполагает постановку вопроса о роли и месте законодателя, призванного осуществлять необходимые преобразования. Между тем ответ на него рискует остаться неудовлетворительным, если не обратиться при этом к анализу содержания и теоретическому обоснованию самой идеи законодателя. В эпоху Нового времени ее первое концептуальное осмысление, положившее начало формированию и развитию континентальной западноевропейской традиции законотворчества, воспринятой впоследствии отечественным законодателем, приходится на период, предшествовавший правовым реформам конца XVIII - начала XIX вв.
Тогда из-под пера Ш..-Л. Монтескье, а затем и физиократов, маркиза Мирабо, С.-Н.-А. Ленге, аббата Мабли, Г. Филанджиери, Д. Дидро, Ж.-Ж. Руссо один за другим в свет выходят трактаты, касающиеся различных аспектов законодательной политики. Отдельная статья «Энциклопедии», как и глава VII «Общественного договора» Руссо, посвящены законодателю. Постепенно обсуждение законотворчества переходит границы круга философов, завоевывая салоны и журналистские клубы, такие, как созданный в 1790 г. депутатом Национального собрания Роммом, автором республиканского календаря, и размещавшийся в Сент-Антуанском предместье Парижа. Дебаты выносятся на страницы «Журнала Клуба кордильеров», официального печатного органа Общества Прав Человека и Гражданина, «Часового», развешенного на всех улицах столицы и крупных французских городов в ноябре 1792 г., «Публициста Республики без Марата», «Народного просвещения» Кондорсе и Сиейеса. Это явление исследовательница политических и правовых учений Нового времени С.Гояр-Фабр определяет удачным, на наш взгляд, термином «номофилия» .
1 См. подробнее: Goyard-Fabre S. Philosophic politique. XVIe-XXe siecies. Modernite et humanisme. - Paris, 1987. Pp. 267-270.
Активное участие, которое депутаты Национального собрания принимали в обсуждении концептуальных основ законотворчества, обнаруживает важную сторону этого процесса - самосознание законодателя. Наделенный властью и становящийся, по образному выражению Ж. Бенрекасса, «над временем и пространством»", он последовательно создает адекватную реальности модель правовой системы, искусно сообразуя ее с разнообразными факторами, как физическими, так и моральными, определяющими формирование и развитие социального организма. От того, насколько грамотно законодателю удается справиться с данной задачей, вписав бытие социума в рамку этих факторов, зависит, на что обращают внимание французские просветители, результат проводимых реформ. Согласно этому, свобода законодателя заключается в осознании им границ, необходимо положенных его деятельности «природой вещей». Последовательно познавая и осознавая характер и содержание ее объективных требований, он, пропуская их через свое сознание, переводит эти требования на язык правовых понятий и категорий.
Тем самым сущность процесса закопо - (познанные закономерности возникновения и развития социальных отношений) творчества (относительно свободный акт их осознания и преобразования в правовые нормы) предстает как сложная диалектическая взаимосвязь субъективного и объективного, или, в терминологии Просвещения, «индивидуальной» воли законодателя и «природы вещей»3. Иными словами, идея законодателя как реформатора, преобразующего уже существующую до него реальность и свободно формирующего ее новую модель, наполняется конкретным содержанием, анализ которого позволяет и сегодня избежать утилитарного и чисто технического подхода к ее восприятию,
2 Benrekassa G. Montesquieu. - Paris, 1968. P. 57.
3 Подобная трактовка сущности законотворческого процесса, положенная нами и основание настоящего
исследования, оставаясь вполне традиционной для отечественной и зарубежной социальной, политической и
правовой науки (назовем, в частности, известные работы Д.А Керимова по философии и методологии права, а
также законодательной технике), в то же время предоставляет широкую возможность ее разнообразных
интерпретаций и творческого подхода к ее осмыслению, что, к примеру, наглядно продемонстрировали Теодор
А. Адорно и Макс Хоркхаймер в «Диалектике Просвещения». См. подробнее: Хоркхаймер М., Лдорно T.B.
Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. - М. - СПБ., 1997. С. 16-61.
сводящегося исключительно к отдельным вопросам юридической техники, как в теории, так и на практике.
Стремление политиков конца XVIII - начала XIX вв. к осмыслению своего статуса как творцов нового позитивного права, адекватного социальной реальности, само по себе представляет несомненный интерес для историков права и политико-правовых учений, о чем свидетельствует значительной объем зарубежной, а с недавних пор и отечественной литературы4. Вместе с тем за этим процессом стоит непрерывающийся на всем протяжении XVIII столетия диалог, который просветители, открыто или в завуалированной форме, ведут между собой по поводу идеи законодателя, вовлекая в круг обсуждаемых ими проблем все новые вопросы: о взаимосвязи естественного и позитивного права, о сущности, содержании и гарантиях политической свободы индивида, об индивидуальной и общей воле, о физической и моральной природе человека, о становлении и бытии субъекта права.
Их рассмотрение в контексте темы настоящего исследования помогает конкретизировать и уточнить на материале истории политической и правовой мысли содержание таких основополагающих для юридической науки понятий и категорий, как сущность, содержание и форма права, отдельное, особенное и общее в праве, его системность и систематизация, субъект права. Обращение к историческому материалу становится необходимой предпосылкой обнаружения методологии решения проблем, остающихся актуальными для современной теории государства и права и философии права, вскрывая преемственность в их постановке и последующем осмыслении.
Отечественная юридическая наука, постепенно освобождаясь от догм признаваемого ранее «единственно верным» подхода к познанию правовой
Следует отметить исследования С. Гоир-Фабр, Ж. Карбоньс, Д. Реми. В российской правовой науке особое внимание этому периоду в истории права и государства, а также политических и правовых учений уделяется в работах В.Г. Графского, И.Л. Исаева, А.В. Чудинова. См. подробнее: Carbonnier J. La passion des lois au siecle des Lumieres II Bulletin de 1'Academie royale de Belgique. 5C serie. T. XLII. 1976. 12. Pp. 540-554; Goyard-Fabre S. Op.cit.; Rimy D. Legistique. L'art de faire les lois. - Paris, 1994; Графский В.Г. Всеобщая история права и государства. - М., 2005; Исаев И.A. Politica hermeticaxKpi.iTbie аспекты власти. - М., 2003. Его же. Власть и закон в контексте иррационального. - М., 2006; Чудинов А.В. На облаке утопии: жизнь и мечты Жоржа Кутона II Ж. Кутон. Речи. -M., 1994.
реальности, оказывается в настоящее время перед необходимостью обретения собственной идентичности, на что указывают теоретики и философы права . От исследователя требуется поиск новых парадигм и переосмысление уже ставших классическими, но до сих пор не утративших своей актуальности, концепций правопонимания. В диссертации предпринята попытка интерпретации именно такого, классического наследия истории политической и правовой мысли, а именно концепций законодательной политики трех ведущих французских просветителей (Ш.-Л. Монтескье, Д. Дидро, Ж.-Ж. Руссо) в контексте проблем теории государства и права, рассматриваемого в единстве онтологического, гносеологического и аксиологического аспектов. Таким образом, на наш взгляд, обеспечивается взаимосвязь исторического и логического, которая имманентно присуща научному познанию, в том числе и познанию правовой реальности, что позволяет выявить в законотворческом процессе не только совокупность конкретных приемов и способов создания системы позитивного права, но и саму идею законодателя, определив ее содержание, очевидно, не сводящееся только к набору этих способов и приемов.
Степень научной разработанности темы исследовании. Политические и правовые учения эпохи Просвещения достаточно подробно исследовались и анализируются в настоящий момент представителями как отечественной, так и зарубежной науки. В диссертации широко используются труды А.С. Алексеева, М.П. Баскина, В.П. Волгина, Т.Б. Длугач, В.М. Гессена, М.М. Ковалевского, И.К. Луппола, А.Н. Медушевского, П.И. Новгородцева, Ж. Бенрекасса, Б. Бернарди, В. Гольдшмидта, С. Гояр-Фабр, Р. Дерате, М. Дюше, Э. Кассирера, Ж. Пруста, К. Шмитта, Л. Штрауса, Ж. Шуйе, Ж. Эрара и ряда других. В то лее время в этих фундаментальных работах по истории политико-правовой мысли идея законодателя самостоятельно практически не рассматривается, выступая
5 См., к примеру: Басик В.П. Эволюция правовою статуса личности и его отражение в российской правовой науке // Правоведение. - 2005. - № 1; Васильев Л.В. Предмет, обьект и метод теории государства и права // Право и государство: теория и практика. - 2007. - № 9: Закомлистов Л.Ф. Концептуальная сущность юриспруденции // Государство и право. - 2003. - jV» 13; Коілихіш И.Ю. О нетрадиционных подходах к праву // Правоведение. - 2006. - № 1; Неважжай И .Д. О соотношении естественного и пози і іншого права // Правоведение. - 1997. - № 4: Его же. Тины правовой культуры и формы правосознания // Правоведение. - 2002. -№2.
либо, как, к примеру, у К. Шмитта, лишь одним из структурных элементов его собственной оригинальной концепции суверенитета, либо растворяясь в общей картине интеллектуального движения XVTTI столетия, как это происходит, в частности, в «Философии Просвещения» Э. Кассирера, либо оказываясь в поле зрения исследователя наравне с другими концептами в качестве своеобразного фона, на котором рельефно выступает определенная идея - природы, свободы или счастья.
Именно устоявшаяся в западной науке традиция вычленения из общей проблематики конкретной эпохи отдельной проблемы и ее последующего изучения на материале наиболее значительных первоисточников и памятников права того времени послужила основанием для подхода к анализу идеи законодателя, представленного в настоящей диссертации. Так, Ж. Эраром была написана работа «Идея природы во Франции в первой половине XVIII в.», Р. Мози - «Идея счастья в XVIII столетии»6. В современной российской науке необходимость обращения к анализу идеи законодателя как одного из важнейших концептов в истории политико-правовых учений была обоснована в работах И.А. Исаева «Politica hermetica: скрытые аспекты власти» и «Власть и закон в контексте иррационального» . Следует заметить, что в сравнительно недавно вышедшем учебнике И.Ю. Козлихина по истории политических и правовых учений один из параграфов главы об интеллектуальном наследии Ж.-Ж. Руссо посвящен его взглядам на место и роль законодателя в процессе заключения и реализации в жизни социума и государства положений «общественного договора», хотя и без достаточной критической оценки идей
французского просветителя.
В диссертации идея законодателя анализируется в единстве историко-правового и теоретико-правового подходов к ее осмыслению, что предполагает
6 См. подробнее: Ehrard J. L'idee de nature en France dans la premiere moitie du XVlll-e siecle. - Paris, 1994 (1963);
Mauzi R. L'idee du bonheurau XVIII-e siecle. - Paris, I960.
7 См. подробнее: Исаев И.А. Politica пегтепса:скрытые аспекты власти. - М., 2003. Его же. Власть и закон в
контексте иррационального. - М., 2006.
к Козлихин И.Ю. История политических и правовых учений. - СПб., 2006.
обращение не только к литературе по истории политико-правовой мысли эпохи Просвещения, но и к работам теоретиков и философов права. Среди таких исследований назовем, прежде всего, работы Д.А. Керимова «Философские проблемы права», «Законодательная техника», «Методология права (предмет, функции, проблемы философии права)», А. Нашиц «Правотворчество. Теория и законодательная техника», зарубежных авторов Д. Реми «Легистика. Искусство создания законов» и Ж.-Л. Бержеля «Общая теория права»9.
Любой теоретический конструкт рискует остаться безжизненным, не наполняясь конкретным содержанием и будучи оторванным от практической почвы. Поэтому особый интерес в контексте темы настоящего исследования представляют работы, ориентированные на решение конкретных практических задач, выявляющие специфику перехода от абстрактного к конкретному в процессе законотворчества. Так, в середине 90-х гг. в период реформ отраслей российского права был издан учебник Ю.А. Тихомирова «Публичное право», в котором наряду с актуальными практическими проблемами на достаточно высоком теоретическом уровне рассматривались вопросы законодательной политики . Тогда же вышла в свет коллективная работа сотрудников Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ «Российское законодательство: проблемы и перспективы». В ней приведено определение законодательства, рассмотрены его основные черты и динамика развития, факторы, влияющие на него. Отдельный параграф работы посвящен проблеме воздействия общественного мнения на принятие решений в процессе законодательства. Авторы определяют его как «внешнюю форму выражения объективного права, государственно-властное воплощение воли народа, ее
9 Керимов Д.Л. Философские проблемы прана. - М., 1972. С. 98-135; Fro же. Законодательная техника. - М.,
1998; Его же. Методология права (предмет, функции, проблемы философии права). - М., 2001. С. 345 - 380;
Нашиц А. Правотворчество. Теория и законодаїельная техника. - М., 1997; Бержель Ж.-Л. Общая теория права.
- М., 2000. С. 129-145; Remy D. Op.cit. Pp. 9-36.
10 Тихомиров Ю.А. Публичное право. - М., 1995. В другой своей работе - «Юридическая коллизия» - Ю.А.
Тихомиров замечает среди прочего, что «...концептуальное правопонимание оказывало и оказывает в большей
или меньшей степени, прямо или косвенно влияние на процесс законотворчества, развитие законодательства и
реализацию законов и иных нормативных актов», связывая, таким образом, процесс познания, осознания права,
правотворчества и его реализации в социальной жизни. См.: Тихомиров Ю.А. Юридическая коллизия. - М.,
1994. С. 21.
официальное закрепление», подчеркивая, что определение дается ими «в самом широком смысле», поскольку, по их мнению, «в настоящее время отсутствует
четкое, нормативно закрепленное определение, что создает трудности в
ІІ правотворческой и правоприменительной деятельности» .
В зарубежной юридической литературе удачными, по нашему мнению, попытками рассмотрения историко-правовых и теоретико-правовых оснований законодательной деятельности в ее тесной взаимосвязи с практической реализацией правовых норм, в первую очередь - в судебном процессе, когда «науку законодателя», говоря словами Ж.-Э.-М. Порталиса, восполняет «наука магистрата», можно признать исследования П. Рикера и А. Гарапона ".
Объектом диссертационного исследования является политико-правовая мысль французского Просвещения.
Предмет диссертационного исследования - идея законодателя, разработанная в фундаментальных трактатах и не опубликованных при жизни работах Ш.-Л. Монтескье, Д. Дидро и Ж.-Ж. Руссо. Ее структура включает в себя проблематику становления и бытия субъекта права в качестве свободной личности и участника политической жизни общества; диалектического соотношения естественного и позитивного права; снятия противоречия между ними в форме закона как высшего по своей юридической силе источника права; взаимосвязи формы с содержанием и сущностью права; понятия политической свободы индивида; специфики характера его физической и моральной природы; суверенитета как активной, направленной на творческое преобразование реальности деятельности личности, осознающей себя свободной .
" Российское законодательство: проблемы и перспективы. - М., 1995. С. 1.
12 Отмеїим, к примеру, переведенный на русский язык сборник статей П. Рикера под общим названием «Le juste» (Справедливое. - М., 2005) и работу Л. Гарапона с предисловием к ней тою же П. Рикера «Le gardieti des promesses. Justice et democratic» (Хранитель обещаний. Суд и демократия». - М., 2004), особенно главу 7 «Судить несмотря ни на что», в которой автором рассматриваются «трудности законодателя». п Последний аспект требует некоторых пояснений. Помимо ею несомненной актуальности сеіодня в связи с появляющимися переводами на русский язык фундаментальных рабо і специалист но констиіушюнному праву и истории политико-правовых учений К. Шмипа — автора концепции «депииюнизма». пошоляющей, на его взгляд, разрешить вопрос о сувереншеїе, подчеркиваемый нами активно-деятельный характер процесса становления субъекта нрава важен по следующей причине. В теоретической психолоіии и социальной философии триада «деятельность, сознание, личность» уже давно получила признание и используется при изучении природы социальною бытия человека. См. в частости: Леонтьев Л. Н. Деятельность. Сознание.
Цель и задачи исследования. Основная цель работы заключается во всестороннем рассмотрении и выявлении особенностей генезиса и развития идеи законодателя в эпоху Просвещения на основе анализа концепций трех ведущих французских мыслителей XVIII в. - Ш.-Л. Монтескье, Д. Дидро и Ж.-Ж. Руссо - и в русле логики взаимосвязи сущности, содержания и формы права, эволюции представлений просветителей о его субъекте.
Исходя из цели исследования, предполагается решить следующие теоретические и научно-практические задачи:
- проанализировав основные подходы к осмыслению философско-
правовой концепции законодателя во французском Просвещении, уточнить
содержание основополагающих понятий общей теории права и государства,
таких как: «естественное право», «природа человека», «политическая свобода»,
«общая воля», «закон», «суверенитет» в контексте политико-правовых учений
Ш.-Л. Монтескье, Д. Дидро и Ж.-Ж. Руссо;
определить подходы к разрешению проблемы соотношения категорий «естественное» и «позитивное» право в интеллектуальном движении эпохи Просвещения;
исследовать эволюцию представлений французских просветителей о моральной природе человека в связи с процессом его становления и бытия как субъекта права;
Личность. - М., 1975. По нашему мнению, она могла бы оказаться полезной и юристам, тем более чю уже имели место удачные попытки ее использования в русле методологии познания права. См. подробнее: Керимов Д.А. Психологический аспект правового бытия // Керимов Д.А. Методология права. С. 399-443. В рамках настоящею исследования значение активной деятельности субъекта права трудно переоценить хотя бы потому, что добродетель - непременная предпосылка социализации индивида и неотъемлемый элемент его социальной природы - традиционно понимается французскими просветителями в ее первоначальном этимологическом значении как «деятельность», что указы висі не только на преемственность в развитии политико-правовой мысли Новою времени (сами иросвегиісли отсылают в этом случае к трактатам Макиавелли), но и намечает переход от Просвещения к учению о праве и морали И. Канта, интерес к которому очевиден сегодня в российской теоретико-правовой науке. См.: Кант И. Метафизика нравов и двух частях. 1797 // Кант И. Сочинения в 6-ій томах. Т. 4. 4. 2. - М.. 1965. С. 384; Алексеев С.С. Право: азбука - теория - философия: Опыт комплексною исследования. - М., 1999; І Іикищенкова М.А. Идея правового государства в русской либерально-правовой мысли конца XIX - начала XX вв. (историко-правовой и теоретико-методолої ический аспекты): Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. - Казань, 2002; Соловьев Э.Ю. И. Кант: взаимодополнительность морали и права. - М., 1992; 1го же. Категорический пмперагив нравсівеїжости и права. - М., 2005.
- обозначить конкретные юридические и политические проблемы,
возникающие в законотворческой деятельности (в частности, согласования
индивидуальной и общей воли в конституционном, гражданском и уголовном
праве), рассмотрев варианты их разрешения, предложенные французскими
просветителями;
- обосновать влияние концепций законодательной политики французских
просветителей на процесс правовых реформ на примере работы Комиссии по
выработке проекта Французского гражданского кодекса (1804) и на развитие
методологии и категориального аппарата теоретико-правовой и историко-
правовой науки.
Теоретико-методологические основы исследования. При решении поставленных задач автор опирался на философские и правовые категории и понятия, относящиеся к объекту и предмету настоящего исследования, а также на современные принципы и методы познания, выявленные и разработанные отечественной и зарубежной наукой и апробированные практикой. Основу исследования составляет диалектический метод. В процессе разработки отдельных аспектов темы диссертационной работы и на различных стадиях исследования автор исходил из единства исторического и логического методов познания. В работе используются общенаучные методы, особое значение среди которых имеют методы сравнительного анализа и синтеза, а также системно-структурный метод познания, позволяющие обозначить узловые моменты в развитии идеи законодателя в эпоху Просвещения, определить ее смысловую структуру и с этих позиций конституировать диалектичный по своей природе дискурс данной эпохи, характеризующийся разнообразием и взаимодействием подходов к теоретическому осмыслению идеи законодателя.
Научная новизна диссертационного исследования. Настоящая работа представляет собой одно из первых научных исследований идеи законодателя на материале истории политической и правовой мысли, а также в рамках философско-правового подхода к определению понятий сущности, содержания
и формы права, субъекта права, естественного права в его диалектическом соотношении с позитивным, отдельного, особенного и общего в праве, свободы и необходимости. Сообразно с этим, идея законодателя анализируется в единстве гносеологии, онтологии и аксиологии права, с привлечением как историко-правового, так и теоретико-правового материала. В диссертации, в частности, обосновывается влияние представлений французских просветителей о законодателе и законодательной политике на работу Комиссии по выработке проекта Французского гражданского кодекса (1804) и на последующее развитие категориального аппарата и методологии общей теории права, его философии и социологии.
Кроме того, отдельные цитаты из первоисточников и критической литературы зарубежных исследователей приведены в авторском переводе. Это объясняется тем, что даже известные трактаты французских просветителей были переведены на русский язык несколько десятилетий назад (к примеру, текст «Замечаний на «Наказ»» Дидро последний раз переводился в середине 40-х годов прошлого века), тогда как за это время появились новые исследования, в которых уточняется содержание ключевых для понимания их концепций терминов: «энергия», «природа», «счастье», «законодатель». Отечественные переводчики по объективным причинам не были знакомы с этими работами, тем более — с работами многих зарубежных авторов.
Выбранный в диссертации угол зрения на концепции законодательной политики Монтескье, Дидро и Руссо позволяет по-новому интерпретировать содержание классических понятий, поместив их в контекст рассуждений философов об онтологических, гносеологических и аксиологических аспектах права. Так, название трактата Монтескье может быть традиционно переведено как «О духе законов», так и «О разумных основаниях... и даже - О смысле законов», что выявляет новые грани его концепции и углубляет представления исследователя об интеллектуальном наследии эпохи Просвещения, ее генезисе и влиянии на развитие политических и правовых идей в XIX и XX вв.
Результатом научного анализа данной проблемы являются следующие основные положения, выносимые на защиту:
Французскими просветителями впервые в эпоху Нового времени была обоснована возможность установления разумных оснований отдельных, особенных правовых явлений, их взаимосвязи в рамках единой и целостной системы правового бытия. Логика последнего стала очевидной благодаря новой методологии познания права, разработанной просветителями и включившей в себя анализ исторического развития правовых институтов как в отдельности, так и в системно-структурном плане. Объединивший в себе анализ отдельного, особенного и общего в правовой реальности такой метод позволил осмыслить эту реальность в ее тотальности и рационально обосновать правомерность притязаний человека на законотворческую деятельность, что, в свою очередь, определило постановку вопроса о субъекте права, его становлении, бытии и активной творческой деятельности по преобразованию социальной реальности и созданию адекватной ей модели позитивного права.
Принципиально новая методология познания права и преобразования социальной действительности, разработанная французскими просветителями, вскрыла диалектическую взаимосвязь субъективного и объективного в процессе законотворчества, а сам этот процесс предстал в единстве формы (закон), сущности (общая воля, не подавляющая, но аккумулирующая в себе отдельные частные воли) и содержания права (конкретное содержание этой воли). Разрешение проблемы противоречия между естественным и позитивным правом в соответствии с такой постановкой вопроса обнаруживает себя в той единственно возможной форме, которая примиряет их между собой и при этом устанавливает необходимое соотношение между ними - в форме закона, т.е. акта, создаваемого свободным, активно действующим субъектом, осознающим себя неотъемлемой частью политической жизни социума. Становясь высшим по юридической силе источником права, закон должен отвечать требованию легитимности как тому критерию, где, пересекаясь, взаимодополняют друг
друга требования морали, т.е. «естественное право», и требования права в значении позитивных установлений. Каждый раз акт, претендующий на то, чтобы стать законом, должен проходить через такую проверку, причем не последнюю роль в этом играет судья, применяющий закон.
В непрерывном развитии политико-правовая мысль французского Просвещения последовательно переходит от предпринятой Монтескье попытки обнаружения и постижения в массе отдельных, особенных правовых явлений самой сущности права как системы общественных отношений, потенциально имеющих правовой характер и несущих в своей природе разумное начало к его конкретному содержанию (Дидро), а затем и к форме (Руссо). При этом проблематика единства сущности, содержания и формы права остается общей для всех трех мыслителей, по-разному ставящих акценты в своей концепции законодательной политики, а объединяющим началом выступает в процессе постижения права идея свободы человека. Будучи неотъемлемым элементом социальной природы индивида как субъекта права, т.е. изначально возможной, подлинная свобода оказывается действительной, по мысли просветителей, через посредство законотворчества не просто как его разумной, но, прежде всего, как свободной деятельности. Сущность права определяется с этой точки зрения как добровольное согласие индивидуальной воли с общей, получающей свое нормативное выражение в законе, следствием чего становится реальная возможность индивида сохранять в социуме свою идентичность, оставаясь законодателем самому себе и для себя и не умаляя при этом свободы другого.
Свобода индивида, понимаемая французскими просветителями как правовая и нравственная категория, постигаемая только в единстве права и обязанности, ответственности человека за свои поступки как за акты свободной и разумной личности, преобразующей окружающую ее социальную реальность, наделяет право ценностью и придает ему смысл в глазах его потенциальных субъектов. Оно обретает свое подлинное значение в жизни социума, надежно защищенное от необоснованного и поверхностного восприятия только как
инструмента, механически регулирующего социальные отношения. Переходя от конкретному к абстрактному, а затем снова возвращаясь к конкретному, законодатель, согласно мыслителям эпохи Просвещения, должен сохранить смысл и ценность права как юридической формы индивидуальной свободы, тем самым не утратив подлинно живого характера его бытия.
Постановке вопроса о субъекте права и законотворческой деятельности корреспондирует проблема формирования правосознания свободной личности. Ее решение лежит в плоскости апофатической системы координат правового бытия, когда нравственное воспитание человека как личности и становление его как субъекта права оказывается возможным через посредство отрицания им сферы не-права, не-справедливости, не-свободы, представляющих собой, по сути, только произвол и «волю всех» вместо «общей воли». Правосознание формируется путем познания правовой реальности, осознания ее основ и их критического осмысления на предмет действительного соответствия этих основ объективным требованиям самой «природы вещей», что, в конечном счете, обусловливает возникновение общественного идеала. В этом процессе, по мысли просветителей, законодатель призван выполнять воспитательные функции, адаптируя человека к социальной жизни и подготавливая его к активной осмысленной деятельности в качестве гражданина, совместно с другими определяющего судьбу общественного и политического организма.
Взаимосвязь и взаимообусловленность процесса познания социальной реальности, ее осознания и деятельности по ее творческому преобразованию наполняют законотворческий процесс конкретным содержанием, придавая ему не только абстрактно-логический, но и конкретно-исторический характер. Вместе с тем возможность активного участия в нем каждого индивида как носителя индивидуальной и общей воли, как сформировавшейся личности и субъекта права, позволяет снять проблему противоречия между субъективным и объективным в праве, между свободой и необходимостью, устанавливая между ними диалектическое соотношение. В итоге истинным законодателем в
философско-правовом значении данного понятия становится сам народ как подлинный носитель суверенитета, принимающий решения в сфере правового бытия и способный нести за них ответственность.
7. Вывод о правовой природе суверенитета, сделанный французскими
просветителями, предполагает восприятие человеческой природы в единстве
способа бытия, преодолевающего многообразие различных преходящих форм,
что возможно только при условии предварительной редукции к собственно
человеческому в человеке, к его свободной воле и совести, отличающей его от
всех иных мыслящих существ. Эта картезианская редукция, переосмысленная в
эпоху Просвещения и возведенная на новый качественный уровень, определяет
высшее историческое предназначение человека как свободного творца
собственной судьбы, устанавливающего через посредство законотворчества
начала свободы в социальных отношениях, и отвечает на вопрос об источнике
права теперь уже не в строго юридическом, формальном смысле слова, а в
генетическом. На место Бога как «архитектора» (Декарт) социального бытия, в
том числе и правового, секуляризованная мысль XVIIT в. ставит человека,
требуя освобождения его стремящейся к самотрансценденции энергии и в то же
время предвидя, какие проблемы могут последовать за этим освобождением.
8. Новая методология, применяемая французскими просветителями в
процессе познания правовой реальности, позволяет обнаружить взаимосвязь
онтологии, гносеологии и аксиологии права, связывая между собой философию
права и его социологию, одним из основоположников которой выступает Ш.-Л.
Монтескье, закладывая тем самым основы для развития теоретико-правовой и
историко-правовой науки. Осмысление идеи законодателя, включающее в себя
определение природы субъекта права и законотворчества, обнаружение
имманентных праву смысла и ценности и установление соотношения между
первым и вторыми, выявляет структуру права, открывая, таким образом, путь
его феноменологическому исследованию.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Отдельные положения и выводы могут быть учтены в процессе дальнейшего изучения политико-правовой мысли французского Просвещения, ее формирования и влияния на развитие представлений о праве и государстве в XIX и XX вв., прежде всего, методологии познания права. Они могут быть использованы в учебно-педагогической деятельности при проведении лекций и семинаров по курсам: «История государства и права зарубежных стран» (темы, посвященные предреволюционному периоду истории Франции, законодательству эпохи Великой французской революции, западноевропейским правовым реформам начала XIX столетия); «История политических и правовых учений» (история политико-правовой мысли французского Просвещения); «Теория государства и права» и «Проблемы теории государства и права» (методология теории государства и права, понятие, сущность, формы права, правовое государство, правотворчество, юридическая техника, правосознание и правовое воспитание); «Философия права» (проблематика становления и бытия субъекта права, онтологии, гносеологии и аксиологии права, формирования общественного идеала); «Социология права» (история ее становления как науки, взаимосвязь сущности, содержания, формы права и социальных отношений, социализация индивида), «Конституционное право зарубежных стран» (теория конституции, правовой статус личности, принципы верховенства права и парламента), при подготовке по этим дисциплинам учебных и методических материалов.
Апробация результатов исследования. Материалы диссертации были использованы при проведении лекций и практических занятий по курсам «История государства и права зарубежных стран», «История политических и правовых учений», «Конституционное право зарубежных стран». Изложенные в работе положения и выводы содержатся в опубликованных научных статьях, в том числе в изданиях, рецензируемых ВАК, неоднократно докладывались на международных, всероссийских, региональных и межвузовских конференциях. С докладами по теме диссертации автор выступал на съездах Российского
историко-правового общества в Санкт-Петербургском и Московском государственных университетах14. Они были рассмотрены и обсуждены на семинарах в лаборатории «GERCIE» Университета Франсуа Рабле (г. Тур, Франция) под руководством профессора Ж. Россетто и профессора Ж.-П. Бранкура в течение двухмесячной стажировки по программе Посольства Франции в Российской Федерации.
Структура диссертации. Настоящая диссертация включает в себя введение, три главы, заключение и библиографический список. Каждая глава посвящена комплексному анализу идеи законодателя в контексте политико-правовой концепции отдельного просветителя - Ш.-Л. Монтескье, Д. Дидро и Ж.-Ж. Руссо. Логика ее структуры продиктована методологией исследования процесса формирования и развития идеи законодателя в эпоху Просвещения с точки зрения взаимосвязи сущности, содержания и формы права. От того, на чем именно акцентировал внимание конкретный мыслитель, зависели предмет и методология исследования его концепции (разумеется, при сохранении в поле зрения исследователя всех трех категорий правового бытия, равно как и онтологических, гносеологических и аксиологических оснований права), что нашло отражение в названии, структуре и содержании каждой отдельной главы диссертации. При этом автор стремился выявить и обозначить преемственность в эволюции идеи законодателя, вскрывая диалектику дискурса, характерного для французского Просвещения.
См.: Борш И.В. II съезд российских историков права // Правоведение. - 2003. - № 3.
Генезис идеи законодателя
В 1748 г. в Женеве выходит в свет первая часть значительного по своему объему двухтомного сочинения, озаглавленного «De l Esprit des lois» («О Духе законов»). Несмотря на предпринятые предосторожности — трактат был издан анонимно - сохранить в тайне имя его автора не удалось. Им, как практически сразу же стало известно первым читателям, оказался Шарль-Луи Монтескье, просветитель, уже успевший прославиться к тому времени благодаря своим изящным «Персидским письмам» (1721).
Почти двадцатилетняя работа Монтескье над текстом нового трактата не оказалась напрасной, и «Дух законов» вызвал всеобщий интерес. Секрет его успеха, на наш взгляд, заключался, прежде всего, в том, что автор удивительно точно определил, чем можно заинтересовать своего потенциального читателя. «Сначала я изучил людей, - пишет Монтескье в предисловии к «De l Esprit des lois», - и я обнаружил, что среди этого бесконечного разнообразия законов и нравов не только фантазии руководят ими»13. Одной этой фразы было вполне достаточно, чтобы понять, кто окажется в центре внимания просветителя.
Развивая далее свою мысль, он замечает, что его трактат достигнет цели только при том условии, если люди обнаружат новые основания полюбить свои обязанности, государя, отечество и законы. Обретя их, человек, по мысли Монтескье, почувствует себя более счастливым в любой стране, при любом правительстве и на всякой занимаемой им должности. Он сообщает своему читателю, что считал бы себя «счастливейшим из смертных», избавив людей от свойственных им предрассудков, под которыми просветитель понимает не то, что мешает индивиду изучать природу вещей, а то, что мешает ему познавать самого себя. Человек, по мысли Монтескье, настолько гибкое и восприимчивое к мнениям других людей существо, что он одинаково способен и понять свою собственную природу, когда ему показывают ее, и полностью утратить верное представление о ней, когда ее скрывают от него. Поэтому автор «Духа законов» замечает, что стремление к наставлению людей относительно подлинного содержания человеческой природы предоставляет просветителям уникальную возможность применить на практике ту «общую добродетель (в оригинале -vertu generale), в которой заключается любовь к человечеству» .
Замысел Монтескье был близок читателям «Духа законов», поскольку касался непосредственно каждого из них, а точнее, их моральной природы. С политических и правовых учреждений акцент был смещен в сторону человека, живущего под их властью («Сначала я изучил людей...»). Но смещен лишь для того, чтобы затем вновь вернуться к их детальному анализу. Предисловие, таким образом, обещало читателям трактата не просто увлекательный рассказ о человеческой природе, пусть и написанный автором нашумевших в свое время «Персидских писем». В намерения Монтескье входило обнаружить разумные основания законов, регулирующих различные сферы жизни общества и непосредственно затрагивающих интересы каждого индивида.
Последовательно рассматривая отношения, в которых эти законы и обычаи находятся с природой и принципом правления, климатом и качеством почвы, положением и размерами конкретной страны, просветитель, как мы полагаем, стремится развенчать миф о том, что многие древние и новые институты явились следствием, по его выражению, «единственно произвола фантазии»17 людей. Монтескье прекрасно понимает, что окружающая человека правовая реальность предстает в новом свете, когда у каждого закона можно определить его смысл и назначение. Читателю эпохи «старого порядка», склонному видеть в бесконечном разнообразии законов только сплошное нагромождение ошибок и заблуждений, автор «De PEsprit des lois» предлагает их беспристрастный анализ, основанный на богатом фактическом материале.
Встав на этот путь исследования, Монтескье проявляет особый интерес к тем политическим и правовым институтам, которые могли показаться наиболее абсурдными его просвещенным современникам. Невзирая на их насмешки, он пытается обнаружить в средневековых ордалиях, в законах Ликурга, в процветающем в восточных деспотиях гражданском и политическом рабстве скрытые в них от поверхностного взгляда разумные основания. Поэтому название знаменитого трактата «De l Esprit des lois» можно, на наш взгляд, перевести на русский язык как «О духе законов», так и «О смысле законов», не погрешив при этом ни против языковых норм, ни против намерений автора.
Посвятив, к примеру, отдельную главу в книге XVI своего трактата полиандрии, распространенной на Малабарском побережье, он замечает в ней, что в касте найров мужчина может иметь только одну жену, тогда как женщина может жить с несколькими мужьями. «Я полагаю, - пишет просветитель, - что возможно объяснить происхождение этого обычая» . Он обращает внимание своих читателей на то существенное обстоятельство, что найры — это каста знатных людей, которые являются воинами у некоторых народов. В Европе солдатам вообще запрещают жениться, но на Малабаре, как подчеркивает Монтескье, иные климатические условия, требующие смягчения этого правила. Там ограничились тем, что, по мере возможности, облегчили для воинов затруднения, связанные с браком, и дали нескольким мужчинам по одной женщине, чтобы ослабить в них привязанность к семье, сохранив их боевой дух. Рассуждая подобным образом, просветитель приходит в этой главе ко вполне приемлемому, по его мнению, объяснению странного, на первый взгляд, обычая обитателей Малабарского побережья.
Вместе с разумными основаниями каждого отдельного института он в то же время обнаруживает прочную связь между ними. «Я установил принципы, -пишет Монтескье в предисловии к «Духу законов», - и увидел, что частные случаи как бы сами собою подчиняются им, что история каждой нации есть не что иное, как следствие, и всякий частный закон связан с другим законом или зависит от другого, более общего закона» . Просветитель показывает своим читателям, как при более внимательном изучении правовой сферы становятся очевидными не только ее смысл, но и внутренняя целостность, связанность ее отдельных элементов. Так, рассуждая в главе 11 книги XXIX своего трактата о способе составления законов, Монтескье замечает, что во Франции, в отличие от Англии, за лжесвидетельство полагается смертная казнь. Предостерегая читателей от поспешных выводов при сравнении английского и французского законов, он добавляет к этому, что на его родине к преступникам применяются пытки, чего так же нет в Англии, а обвиняемый не вправе представлять суду своих свидетелей. Эти три закона, как полагает просветитель, составляют одно последовательное и тесно связанное целое. «Итак, чтобы решить, которые из этих законов лучше отвечают требованиям разума, - заключает он, - не следует сравнивать их друг с другом по отдельности, необходимо сопоставлять их между собой во всей их совокупности»" .
Эта связанность законов обусловлена, как неоднократно подчеркивает Монтескье, природой вещей. Поэтому, отказываясь критиковать институты той или иной страны прежде, чем станет очевидным их разумное основание и взаимосвязь, просветитель прекрасно понимает, насколько в дальнейшем будет трудно их реформировать. «Каждый народ найдет в моей книге объяснение существующих у нее порядков, и она, естественно, приведет к заключению, -развивает он свою мысль, - что предлагать в них какие-нибудь изменения этих порядков Ихмеют право только те лица, которые получили от рождения счастливый дар проникать одним взглядом гения всю организацию государства»" .
Понятие политической свободы
Избранный автором «De PEsprit des lois» метод исследования отдельных, скрытых от поверхностного взгляда отношений, устанавливаемых разумом, приводит, по нашему мнению, к их восприятию как своего рода механизмов. Сама структура трактата подсказывает внимательному читателю такой вывод. Уже в первой книге дух законов разложен на ряд составляющих его элементов, чтобы затем, на протяжении всего исследования, можно было рассмотреть каждый из них в отдельности, почти так, как это делает механик, пытающийся понять устройство нового для него прибора. Впрочем, не одна только структура текста указывает на эту особенность методологии исследования просветителем «духа законов». Предваряя трактат «Заявлениями автора», Монтескье недвусмысленно замечает в них, что следует отличать утверждение о том, будто добродетель не является главным двигателем какого-либо правительства, от того положения, согласно которому она совсем в нем отсутствует. «Если я скажу, что такое-то колесо, - поясняет он свою мысль, - или шестерня не относятся к орудиям, приводящим в движение механизм часов, то можно ли из этого заключить, что их совсем не имеется в этих часах?»48. Перед нами аргументация, характерная для механистического мышления и довольно часто встречающаяся в текстах Монтескье. Как замечает Ж. Старобински, законодатель, осмысливая сферу права и создавая адекватную ей модель, становится в один ряд, по мысли просветителя, «со сборщиком машин (ajusteur)»49. Обнаруживающий себя в его рассуждениях техницизм отчасти объясняется, на наш взгляд, живым интересом Монтескье к проблемам политики, и, прежде всего, к идеям Макиавелли, которого он называет «своим наставником» в этих вопросах3 . Трактаты итальянского мыслителя, написанные им в традиции эпохи Возрождения, свидетельствуют, как это подчеркивает в своей «Диктатуре» К. Шмитт, о чисто техническом подходе к рассматриваемому в них кругу тем. Исследуя область политики, дипломатии или военного дела, Макиавелли неизменно задается вопросом о наиболее оптимальных способах достижения в них конкретного результата. Абсолютный техницизм нередко приводит автора «Государя», по мнению К. Шмитта, к некоторому безразличию по отношению к дальнейшей политической цели. Опытному механику, по сути, неважно, каким образом будет использована создаваемая им сейчас машина - главное, чтобы она вообще функционировала. Так и государственный деятель, перед которым поставлена задача достижения политического результата, должен справиться с ней в независимости от того, понимается под ним монархия или республика, абсолютизм или свобода. Вопрос заключается лишь в определении им набора способов и приемов для оптимального разрешения поставленной задачи. Размышляя над этим набором, «наставник» французского просветителя отдает должное добрым чертам человеческой природы в своих «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия», чтобы затем в «Государе» заявить прямо противоположное и, тем самым, навлечь на себя многочисленные обвинения. Подобная аргументация, основанная на предположении об изначально злой природе человека характерна, как известно, для апологетов абсолютизма, тогда как в пропитанных республиканским духом «Рассуждениях» она оказалась бы неуместной. Но как в «Рассуждениях», так и в «Государе» речь, по замечанию К. Шмитта, идет не о моральном или правовом обосновании политического абсолютизма и республиканских институте вэ1. Напротив, одной из ключевых проблем в этих трактатах оказывается техническая сторона как абсолютной монархии, так и республики. С этой точки зрения, добрая или злая природа индивида рассматривается уже не как отправной пункт в цепочке рассуждений о достоинствах и недостатках той или иной формы правления. Сообразно с этим, сама проблема формулируется иначе и связана с тем, какой должна быть человеческая природа, если перед законодателем стоит задача установления в государстве конкретной формы правления. Монтескье пытается разрешить ее уже в третьей книге «Духа законов», вводя понятие «принципа правления» (principe du gouvernement), под которым подразумевает движущие им человеческие страсти. «Различие между природой правления и его принципом в том, что природа его есть то, что делает его таким, каково оно есть; а принцип - это то, что заставляет его действовать»5", -пишет просветитель. По его мнению, принципом демократии оказывается добродетель, понимаемая Монтескье как «политическая», т.е. как «любовь к отечеству и равенству» , о чем он сразу предупреждает читателей трактата. Своеобразным двигателем аристократии он признает основанную на той же добродетели умеренность, отсутствие которой в монархии восполняется другим принципом — честью. Что же касается деспотии, то ее «пружиной», по мысли просветителя, оказывается страх, поскольку пи в какой иной она не нуждается. Перечислив, таким образом, все принципы правления, он предостерегает читателей от поспешных выводов из его рассуждений. По мнению Монтескье, ошибочно полагать, будто в определенной республике ее граждане обязательно добродетельны, а в конкретном монархическом государстве господствует честь. Из его размышлений следует лишь, как он подчеркивает, что «гак должно быть, поскольку в противном случае эти государства не будут совершенными» . Кроме того, сами принципы, обнаруженные им, имеют свойство разлагаться (se corrompre), неминуемо приводя к падению движимую ими форму правления. Когда это происходит, то действие лучших законов обращается, как полагает Монтескье, против государства, в то время как при «здоровых принципах» применение даже худших законов может иметь те же последствия, что и реализация наиболее оптимальных при данных условиях норм позитивного права. Поэтому естественно возникает необходимость в средствах поддержания и сохранения формы правления. Но поскольку ее совершенство и устойчивость напрямую зависят от principes du gouvernement, постольку и сами эти средства должны быть сообразованы с принципами правления. В «De l Esprit des lois» Монтескье во множестве приводит исторические примеры, когда побуждаемые искренним желанием преобразовать политические и правовые институты в своей стране, государственные деятели действовали вопреки этим принципам. Они создавали законы, противоречащие духу аристократии или монархии, а иногда, как в случае с демократиями, впадали в крайности, развращая народ предоставленной ему безграничной властью и доведенным до всех разумных пределов равенством. Иначе поступали Солон и Сервий Туллий, прекрасно понимавшие, по мнению Монтескье, что даже в демократическом государстве народ все же должен быть разделен на определенные классы. Он полагает, что прочность и процветание демократии напрямую зависят от того, каким образом будет организовано это разделение, в различных способах производить которое «особенно наглядно проявился гений великих законодателей» (курсив наш — В. Г.).
Три кодекса и «Наказ» Екатерины II
Летом 1774 г., возвращаясь из Петербурга в Париж, редактор знаменитой «Энциклопедии» Дени Дидро останавливается в Гааге, где наблюдает за печатанием уставов воспитательных учреждений Екатерины II. Внимательно просматривая указания, которые были даны за семь лет до этого российской императрицей депутатам созванной ею Комиссии по составлению Уложения, просветитель принимается последовательно критиковать каждое положение этих указаний, занося их в тетрадь под общим названием «Замечания к «Наказу Ее Императорского Величества депутатам для составления законов».
Несомненный интерес для историка политической и правовой мысли представляет уже сама судьба этой тетради, попавшей в руки той, кому она была адресована, только после смерти Дидро, а затем бесследно исчезнувшей более чем на сто лет . Но и в контексте интеллектуального движения века Просвещения «Observations», несмотря на то, что в отличие от «Духа законов» или «Общественного договора», впервые увидели свет совсем в другую эпоху, занимают особое место. В них, полностью опубликованных лишь в 1921 г., Дидро предстает перед своими читателями, по словам его издателя Мориса Турне, случайно обнаружившего следы этой рукописи в конце XIX столетия, «прорицающим и законодательствующим» . И в то же время дискутирующим, причем не только и не столько с самой Екатериной II, сколько с Монтескье, чьи идеи она положила в основу «Наказа», часто дословно переписывая отдельные места из его «De 1 Esprit des lois».
Среди критикуемых Дидро положений «Наказа» оказывается статья 158, в которой императрица предлагает обучать детей чтению по церковным книгам и по кодексам, содержащим нормы различных отраслей права. Комментируя ее, философ замечает, что катехизис и кодекс должны составлять одну книгу с той целью, чтобы религиозные догмы освятили положительные законы, а те, в свою очередь, сделали их цивилизованнее. Причем в нее, по его мнению, можно включить только те догмы, которые согласовывались бы с основными началами общественного устройства. «Останется лишь один кодекс - это кодекс природы, - пишет Дидро, - с которого будут скопированы два других закона».144 Он с сожалением констатирует, что до тех пор, пока эти законы противоречат друг другу, индивид вынужден сообразовывать свои поступки с противоположными требованиями каждого из них, что в принципе невозможно. В результате, как полагает просветитель, он постепенно перестает быть человеком, гражданином и верующим, находясь в разладе со своей собственной природой и пренебрегая обязанностями, возложенными на него обществом.
Идея «трех кодексов» - религии, позитивных законов и природы -первоначально формировалась у Дидро в непосредственной связи с проблемой оппозиции религиозных догм принципам гуманизма. На противоречия между ними он указывал брату-католику Дидье Пьеру еще в предисловии к своему первому сочинению, а точнее - вольному переводу с английского философского трактата Шефтсбери. «Но вспомните историю наших гражданских волнений, -писал Дидро в «Опыте о достоинстве и добродетели», - и вы увидите, что половина нации из благочестивых побуждений купалась в крови другой половины и для защиты божьего промысла попирала первоначальные чувства человечности»145. Начинающий философ замечал тогда, что в современном ему обществе для того, чтобы прослыть верующим, следовало перестать быть человеком. При этом он обращал внимание своего брата на возможность и необходимость скорейшего преодоления разногласий между противоречивыми требованиями религии и нравственности, поскольку они, по его мнению, были слишком тесно связаны между собою, чтобы их фундаментальные принципы продолжали противоречить друг другу. Впрочем, как замечает в своей биографии французского просветителя A.M. Вильсон, «посвящение этой книги «Моему брату» было для Дидро не чем иным, как символическим жестом»146. Дидье Пьер, в то время изучавший теологию в Париже и готовящийся к рукоположению, вряд ли мог благожелательно отнестись к философскому сочинению брата, к тому же опубликованному анонимно. В любом случае, согласно биографу, ничто не свидетельствует как о явном протесте с его стороны против подобного посвящения, так и о каком-либо общении между братьями во время их совместного пребывания в столице.
Спустя одиннадцать лет в «Литературной корреспонденции» Гримма будущий автор «Замечаний» на «Наказ» российской императрицы сопоставит кодекс природы с положениями уже т.н. «кодекса Республики», т.е. кодекса норм позитивного права. Теперь он придет к выводу о том, что людей делает несчастными «не естественный закон, а их мнения и предрассудки, которые они в свое время осмелились ему противопоставить». В «Корреспонденции», как и в «Опыте», Дидро вновь обращает внимание своих читателей на серьезные противоречия, возникающие между требованиями, адресованными индивиду и проистекающими из разных источников. Но вместе с тем, за их очевидным различием от взгляда просветителя не ускользает и то общее, что объединяет эти противоречивые требования. Кодекс Республики, как и кодекс религии, появляется только в обществе, являясь, следовательно, продуктом социальной жизни людей. Это принципиально важное обстоятельство предопределяет саму возможность приведения кодексов к согласию, поскольку созданные когда-то индивидами, они могут и должны быть ими же преобразованы.
Свое окончательное оформление эта идея получает в главе «О морали» из «Добавлений к «Истории обеих Индий» аббата Рейналя», написанных Дидро практически одновременно с «Замечаниями». «Мы живем под властью трех кодексов - кодекса природы, кодекса положительных законов и кодекса религии. Очевидно, - пишет автор «Добавлений», - что до тех пор, пока они будут противоречить друг другу, невозможно стать добродетельным».148 Чтобы сообразовать свое поведение с требованиями законов, индивиду, как полагает Дидро, приходится постоянно пренебрегать собственной природой, «попирая ее ногами», по его образному выражению. В то же время человек вынужден нарушать даже эти нормы позитивного права, т.к. помимо них существуют еще и религиозные догмы, во многих странах поставленные выше самих законов. Предвосхищая свой комментарий на ст. 158 «Наказа», Дидро замечает здесь, что «поочередно нарушая требования столь различных властей, мы в итоге не будем уважать ни одну из них и не станем ни людьми, ни гражданами, ни верующими».
Признавая необходимость и, главное, возможность преобразования норм позитивного права и догм религии, он сталкивается с вопросом о том, как именно следует проводить реформы. К ответу на него просветитель приходит, анализируя природу каждого из трех кодексов. Два из них были созданы людьми, находившимися в общественном состоянии. Тогда как естественные законы, в отличие от них, возникают вместе с самим человеком, обнаруживая надежную легитимацию своим нормам в его природе, а не в искусственных, фактически вторичных образованиях, или, что еще хуже, по мнению Дидро, в каких-то совершенно случайных обстоятельствах. «Счетная палата, - замечает он Екатерине II, - явилась первым судебным учреждением в нашей истории. Чему же она была обязана своим возникновением? Частым путешествиям короля»130. Если учреждения такого уровня возникают подобным образом, то, как полагает философ, в дальнейшем невозможно избежать столкновений между ними и их взаимного уничтожения, что, на его взгляд, неоднократно происходит в истории социальных институтов.
Свобода человека и социальные связи
Спустя несколько лет после выхода в свет «De l Esprit des lois», осенью 1750 года, в Париже при непосредственном участии Дидро было издано сочинение, получившее незадолго до этого премию Дижонской академии. Объявленный ею годом ранее конкурс предполагал от соискателей премии ответ на вопрос о том, способствовало ли улучшению нравов начавшееся в эпоху Ренессанса возрождение наук и искусств. Ознакомившись с условиями, опубликованными во «Французском Меркурии», будущий победитель, поддержанный все тем же Дидро в своем стремлении принять участие в конкурсе, представил на суд академии «Рассуждение», в итоге отмеченное престижной премией. В то время, правда, имя его автора, тридцатисемилетнего Жан-Жака Руссо, мало что могло сообщить читающей публике, которой только предстояло оценить его «Эмиля» и «Общественный договор». Впрочем, и это небольшое сочинение не осталось незамеченным ей, вызвав вокруг себя, по свидетельствам современников, довольно оживленную полемику.
Собственно, ни тема, предложенная академией, ни содержание первого «Рассуждения» (а за ним в 1755 г. последует и второе, так же представленное на конкурс, вновь объявленный Дижонской академией, но уже не получившее премии) непосредственного отношения к вопросам политики и права не имели. Более того, сам Руссо замечает в написанном им в 60-е гг. Предуведомлении к «Рассуждению», что оно, некогда принесшее ему премию и создавшее имя, в «лучшем случае посредственно», оставаясь «одним из самых незначительных его произведений»329. Подобную оценку можно встретить и в «Исповеди», где он признает, что «полное жара и силы», оно «страдало отсутствием логики и стройности», а в сравнении с более поздними работами оказывалось «самым слабым в отношении доводов и самым бедным с точки зрения соразмерности и гармонии» . 1ем не менее, пока следует оставить в стороне эти слова автора, уже ставшего знаменитым ко времени написания «Исповеди», тем более что он давал и несколько иную оценку, относя «Рассуждение» к числу трех наиболее значительных своих произведений, и обратиться к анализу его текста. В нем, на наш взгляд, обнаруживают себя идеи, которые впоследствии будут положены просветителем в основу его политико-правовой концепции
Уже в самом начале «Рассуждения» он позволит себе скорректировать формулировку конкурсной темы, добавив к словам «способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов» недвусмысленное «или же их порче». В этом проявится стиль Руссо, одна из характерных особенностей его мышления. Так, в книге V «Эмиля» он повторит этот прием, вновь изменив первоначальную постановку вопроса. Размышляя здесь о путешествиях, Руссо заметит, что вопрос об их пользе для молодых людей по-прежнему остается открытым. По его мнению, причина бесконечных споров заключается в самой формулировке проблемы, которую следовало бы ставить иначе,"-опуская при этом прилагательное «молодые». Тогда задача сведется к выяснению того, насколько полезны путешествия для всех людей вообще, независимо от их возраста. Решить ее автор педагогического романа попытается на протяжении следующих за этим замечанием нескольких страницах «Эмиля»
Наконец, определяя в книге 1 «Du contrat social» ее предмет, просветитель сформулирует два принципиальных вопроса, касающихся положения индивида, перешедшего из естественного состояния в общественное («Как совершилась эта перемена?» и «Что может придать ей законность?»), предполагая подробно ответить на один из них. Последовательно идя к этой цели, в главе VI той же книги он наметит еще один вопрос, заставивший его вернуться к определению предмета его исследования. Так, разъясняя читателям, каким образом индивид, переходя из естественного состояния в общественное, мог отказаться от «орудий своего самосохранения», т.е. от силы и свободы, не причинив при этом себе вреда и не пренебрегая заботой о себе, Руссо посчитает необходимым обозначить основную задачу, разрешаемую общественным соглашением.
Особо выделив в тексте трактата, просветитель рассмотрит ее с учетом поставленных им выше принципиальных вопросов. «Эта трудность, - пишет Руссо, - если вернуться к предмету этого исследования, может быть выражена в следующих положениях...» . Их содержание он сводит к необходимости обнаружить такую форму ассоциации, которая, во-первых, защищала и гарантировала бы всей общей силой как личность, так и имущество индивида. А во-вторых, при которой отдельный человек, объединяясь с другими людьми, оставался бы, благодаря ассоциации, настолько же свободным, как и раньше, подчиняясь только самому себе.
Так каждый раз, обращаясь к исследованию интересующей его проблемы, автор «Рассуждения», прежде всего, станет проверять, насколько корректно, на его взгляд, был в свое время сформулирован поставленный перед ним вопрос. «Но спрашивается, - замечает Руссо, - как человек может быть свободен и в то же время принужден сообразоваться с желаниями, что не суть его желания?... Я отвечаю, что вопрос неправильно поставлен» .
Изначально некорректная формулировка вопроса в дальнейшем может привести к ложным выводам, уведя исследователя от понимания самой сути проблемы. Приступая к написанию «Политических установлений», из которых впоследствии им был извлечен «Общественный договор», просветитель все больше убеждается в справедливости этой банальной истины. «Наши политики, - пишет он, - не будучи в состоянии разделить суверенитет в принципе, разделяют суверенитет в его проявлениях»333. Заблуждения Гроция, Барбейрака и Бюрламаки он считает неизбежными следствиями того, что ни один из них не составил себе в свое время точных представлений о природе верховной власти, принимая за отдельные самостоятельные части лишь ее проявления. Поэтому многие его предшественники рассматривали, к примеру, акты объявления войны и заключения мира как акты суверенитета, между тем как по своей юридической природе они представляют собой, и Руссо подчеркивает это, акты частного характера, определяющие случаи применения закона. Иными словами, они являются не самими законами, как ошибочно, по его мнению, полагали их интерпретаторы, а лишь их применениями.
