Содержание к диссертации
Введение
1. Методологические ресурсы визуальной социологии в исследовании процессов социальной идентификации 13
1.1. Предметные границы визуальной социологии 13
1.1.1 Предметные границы 14
1.1.2 Понятийный ряд 18
1.1.3 Проблемные области 33
1.2 Визуальные репрезентации как способ конструирования социальной идентичности 36
1.2.1 Социальная идентичность как социологическая проблема 36
1.2.2 Механизмы идентификации 42
1.2.3 Фотография как средство социальной идентификации 47
1.3 Методы анализа визуальных данных 63
1.3.1 Социологические визуальные данные 63
1.3.2 Методы анализа содержания визуальных данных 65
1.3.3 Методы анализа контекста визуальных данных 73
Выводы по главе 1 85
Глава 2. Визуальные репрезентации и рассматривание города как идентификационные практики 88
2.1 Город как текст: перспектива «дистанцированного» наблюдения 91
2.2 Город как «свой/чужой»: перспектива обыденного восприятия 109
2.2.1 Ментальные карты города: обучение видеть 113
2.2.2 Рассматривание города: стратегии ролевой идентификации 120
2.2.3 Любительские фотографии города: «присвоение» городского пространства 127
2.2.4 «Чувство места»: наблюдаемое и демонстрируемое поведение «своих» и «чужих» 128
2.3. Визуальные версии современного Санкт-Петербурга как стратегии групповой
самоидентификации 133
2.3.1 «Парадный Петербург»: стратегии визуальной самоидентификации городской администрации 137
2.3.2 «Город контрастов»: стратегии визуальной самоидентификации медиа-групп 145
2.3.3 «Узнаваемый Петербург»: стратегии визуальной самоидентификации бизнес-групп 149
2.3.4 «Мой Петербург»: стратегии визуальной самоидентификации рядовых горожан 152
Выводы по главе 2 164
Заключение 167
Список литературы 173
Приложения 197
- Социальная идентичность как социологическая проблема
- Методы анализа содержания визуальных данных
- Ментальные карты города: обучение видеть
- «Город контрастов»: стратегии визуальной самоидентификации медиа-групп
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Происходящие в современном российском
обществе экономические, политические, социально-культурные трансформации, вызвавшие
интенсивные перемены в повседневной жизни людей, потребовали от отечественных
социологов значительных усилий, направленных на разработку и проверку
методологической перспективности пока еще не устоявшихся концептуальных моделей с целью проблематизации тех сторон и аспектов социальной жизни, которые редко оказывались в фокусе социологических исследований. Обращение в данном диссертационном исследовании к визуальной социологии как складывающейся отрасли социологического знания вызвано стремлением включиться в решение актуальной задачи дисциплинарного развития социологии, в ведущийся поиск новых тем и апробации неиспытанных методологических ресурсов. Социологическое изучение визуальности включает анализ культурных практик видения, визуального восприятия в повседневной жизни, технологий визуальной репрезентации и художественной образности.
Выбор города в качестве объекта изучения в контексте визуальной социологии позволяет выявить еще один аспект актуальности проводимого исследования. Города, в советский период выступавшие объектами рационального централизованного планирования, в новой социально-политической системе получили роль самостоятельных агентов деятельности, по-разному стали приспосабливаться к новым социально-экономическим и политическим условиям. Жители городов оказались вовлечены в сложнейшие процессы ломки социальной идентичности. Предложенный в диссертации контекст изучения города позволил обнаружить, что для горожан одним из эффективных ресурсов преодоления кризиса идентичности являются разнообразные формы визуальной репрезентации городской среды как способ соотнесения себя с городом, вовлечение в городские проблемы. Проводимый в диссертации анализ визуальных версий Санкт-Петербурга рассматривается нами как вклад в решение актуальной для управления городом задачи формирования городского самосознания и городской самоидентичности. В ходе обмена и потребления визуальных образов горожане переосмысливают городскую среду, наполняют ее новыми социальными значениями. Актуальность исследования, таким образом, определяется необходимостью концептуализации процесса возникновения и содержания новых визуальных репрезентаций города, социальных функций и роли этих репрезентаций в развитии городского сообщества.
Степень разработанности проблемы. Тема диссертации потребовала обращения к результатам исследований в различных отраслях собственно социологического знания, а также социальной философии и социальной психологии. К наиболее значимым следует отнести следующие работы.
В области изучения визуального аспекта социальной жизни, разработки социологии визуального - исследования Р. Барта, Г. Беккера, В. Беньямина, А. Бригенти, М. Бэнкса, О. Гавришиной, А. Ганжи, А. Горных, Б. В. Дубина, О. Запорожец, Н. Ю. Захаровой, С. Зонтаг,
B. В. Колодий, В. Л. Круткина, Е. В. Петровской, В. М. Розина, П. Свитмана, О. В. Сергеевой,
Р. Уильямс и С. Холл, П. Штомпки, Дж. Элкинса, Е. Ярской-Смирновой и др. Важнейшим
достижением исследователей, разрабатывающих визуальную социологию, является
последовательное обоснование того, что визуальное - это особая оптика взгляда, рожденная
культурой и в свою очередь создающая новые культурные образцы. Выделился значительный
круг исследователей (и это профессиональное сообщество постоянно пополняется новыми
членами), изучающих визуальные репрезентации социальной реальности. Уточнению
дисциплинарных границ визуальной социологии посвящают свои работы многие
отечественные и зарубежные социологи, в том числе Г. Беккер, А. Бригенти, О. Н. Запорожец,
Н. Ю. Захарова, В. Л. Круткин, П. Свитман, О. В. Сергеева, Д. Харпер, П. Штомпка и др.
Осмысление вопроса конструирования социальной идентичности и процессов социальной идентификации с использованием визуальных практик опирается на значительный объем социологических и социально-психологических источников, в том числе на работы Г. М. Андреевой, П. Бергера и Т. Лукмана, Э. Гидденса, Л. Д. Гудкова, С. Климовой, Ч. Кули, Дж. Марсиа, Э. А. Орловой, П. Рикера, Е. Ю. Рождественской, А. М. Сосновской, Э. Тоффлера, Г. Тэджфела, В. А. Ядова и др. Самопрезентация как идентификационная практика исследована в работах И. Гофмана, Л. М. Даукши, У С. Некрасовой, Н. А. Федоровой и др.
При обсуждении социологических аспектов фотографии и фотографирования, функций фотографии как инструмента формирования идентичности, а также влияния визуальных репрезентаций на социальные представления и социальные практики определяющее значение имели работы Р. Барта, Г. Беккера, П. Бурдье, Ж. Дийка, Б. Дубина, С. Зонтаг, В. Л. Круткина,
C. Мельшиор-Бонне, Е. Петровской, Н. Покровского, Д. Урри , П. Штомпки и др.
Обсуждая методический инструментарий визуальной социологии, нацеленный на отбор и анализ социологически значимой информации относительно визуальной реальности, мы учитывали достижения, идеи, предложения, рассматривающие методы анализа визуального, изложенные в работах М. Алварадо, Н. М. Богдановой, Р. Брекнер, М. Бэнкса, Т. ван А. Дейка, В. И. Ильина, В. Л. Круткина, С. Лангер, А. Людтке, М. Л. Макарова, Е. Орех, А. Сарна, Э. Панофского, Е. Ю. Рождественской, Г. Роуза, В. В. Семеновой, Л. Дж. Филлипс и М. В. Йоргенсен, П. Хейв, В. Хернан, П. Штомпки и др.
В числе важнейших для нашего исследования работ по социологии пространства, территориальной идентичности и переживанию чувства места отметим таких авторов, как П. Бурдье, А. В. Дахин, Ю. Л. Качанов, Г. Коржов, А. Лефевр, Л. Лофланд, М. де Серто, Э. Соджи, Э. Сойа, М. С. Уваров, А. Ф. Филиппов, Н. А. Черняева, Н. А. Шматко и др.
Анализ различных перспектив восприятия города и моделей поведения в городской среде проводился с учетом концептуальных идей и результатов эмпирических исследований, содержащихся в работах таких авторов, как Э. Амин, В. Беньямин, А. Т. Бикбов, В. Л. Глазычев, Дж. Голд, Дж. Джекобс, А. А Желнина, Д. Н. Замятин, О. Н. Запорожец, К. Линч, С. Милграм, О. Сётер, Р. Парк, В. В. Семенова, Н. Трифт, Е. Г. Трубина, Дж. Урри и др.
При описании визуальных версий современного Санкт-Петербурга потребовалось обращение к работам по социологии архитектуры, литературы и искусства, в частности таких авторов, как Р. Арнхейм, М. Б. Вильковский, В. Л. Глазычев, Ле Корбюзье, Г. Поллок, Федоров А. В. и др. Визуальный образ Петербурга становился предметом изучения многих исследователей. Для задач диссертации важное значение имели работы Н. П. Анциферова, Ю. М. Лотмана, Н. А Синдаловского, Д. Л. Спивака и др. Отметим социологические исследования репрезентаций Петербурга в художественных фильмах и литературе, а также изучение новых городских сообществ и публичных пространств, в том числе работу А. Кинчаровой, анализирующую репрезентации Санкт-Петербурга в фильме А. Учителя «Прогулка», исследование А. Желниной, посвященное Малой Садовой улице в Санкт-Петербурге, статьи С. Дамберга, О. Панченкова, Н. Соколова, А. Хохловой о новых публичных пространствах Петербурга, анализ С. Чуйкиной имиджа Петербурга в прессе и др.
Цель диссертационного исследования - выявление основных стратегий групповой идентификации горожан с использованием визуальных средств репрезентации города.
Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач:
-
Рассмотреть методологические ресурсы визуальной социологии в исследовании процессов социальной идентификации.
-
Описать методы исследования визуальной реальности.
-
Охарактеризовать визуальные репрезентации и рассматривание города как социокультурно заданные виды человеческой деятельности, как важнейшие идентификационные практики, посредством которых различные группы горожан (вос)производят свою идентичность.
-
Провести социологический анализ визуальных репрезентаций Санкт-Петербурга, представленных в работах фотохудожников, репортеров, фотографов-любителей, картографов.
-
Выделить визуальные стратегии групповой самоидентификации различных групп городского сообщества: жителей города и туристов; групп, наделенных административной властью, и рядовых горожан; профессиональных и непрофессиональных агентов в области производства визуальных образов Санкт-Петербурга.
Объектом исследования выступают профессиональные и непрофессиональные социальные группы, производящие визуальные тексты, содержанием которых является образ города.
Предмет исследования – стратегии конструирования социальной идентичности горожан посредством визуальных репрезентаций города.
Методологической базой диссертационного исследования стали идеи, положения, принципы, разрабатываемые в рамках так называемой коммуникативной парадигмы в социальном знании, берущей начало в концепции социального действия М. Вебера и получившей продолжение и реализацию в различных социологических теориях и концепциях так называемой интерпретативной социологии (от символического интеракционизма, феноменологической социологии до теории социальной драматургии и социального конструкционизма), а именно толкование социальной коммуникации как конститутивного фактора поведения и деятельности людей, а не простого обменного процесса между носителями информации. При выявлении социального содержания визуального поведения и визуального продукта существенную методологическую помощь оказали идеи Георга Зиммеля о непсихологичности переживания, уникальной социологической функции взгляда, визуальном контакте как базовом типе человеческого взаимодействия. Автору диссертации близка позиция сторонников экоантропоцентрической социологии, подчеркивающей
органическую связь между жизненной средой и поведением человека, исходящей из понимания человека как носителя жизненного потенциала, в той или иной мере позволяющего ему адаптироваться в интенсивно меняющейся среде обитания. Немаловажное значение для диссертационной работы представляла практическая ориентированность данной методологической позиции, а именно то, что экоантропоцентрическая парадигма принята в качестве исходной платформы в прогнозном социальном проектировании, которое трактуется ее авторами как вариант «мягкой» социальной технологии, позволяющей интегрировать научное знание в практику выработки и принятия управленческих решений.
Эмпирические данные, включенные в диссертационное исследование, получены в результате анализа: 30 плакатов наружной рекламы и лайтбоксов с видами города в петербургском метро; 19 туристических карт Санкт-Петербурга (в том числе включённых в путеводители); 304 открыток с видами Санкт-Петербурга, изданных в период с 1970 по 2012 гг.; 4 экспертных интервью с бильд-редакторами петербургских изданий «КоммерсантЪ», «Невское время», «The St.Petersburg Times», ИА «ИТАР-ТАСС»; содержания фотографий, размещенных на страницах восьми наиболее многочисленных групп социальной сети «В контакте», объединенных темой «Санкт-Петербург» («Мой Питер», «Питер – столица мира», «Это Питер, детка (Типичный Питер)», «Санкт-Петербург», «Город, которого больше нет», «Весь Питер», «Другая сторона Петербурга», «Дворы Петербурга»); 149 комментариев, опубликованных в чате «Странное чувство (места города, которые вызывают странные чувства)»; визуальных материалов, представленных на фотовыставке «Город глазами людей», прошедшей в Санкт-Петербурге в 2010 г. в культурном пространстве «Лофт проект ЭТАЖИ».
Методический инструментарий диссертации включал: контент-анализ изображений
Санкт-Петербурга на открытках, рекламе, фотографиях; идеографический анализ
визуальных репрезентаций Санкт-Петербурга на открытках, рекламе, фотографиях, картах;
качественный дискурсивный анализ подписей, размещенных под фотографиями и
открытками; текстов экспертных интервью; комментариев и высказываний респондентов на
интернет-форумах с целью выявления предпочитаемых стратегий групповой
самоидентификации; анализ нормативных документов правительства Санкт-Петербурга с целью реконструкции видения администрацией стратегического развития города.
Научная новизна работы определена теоретико-методологическими и эмпирическими задачами диссертационного исследования. Наиболее значимые научные результаты заключаются в следующем:
-
Предложен и содержательно разработан ряд понятий и концептуальных положений, обеспечивающих последовательное развитие и самоопределение визуальной социологии как самостоятельной отрасли социологического знания. В их числе: визуальная реальность; визуальные репрезентации; визуальные версии города; визуальные коммуникативные практики.
-
Обосновано и эмпирически проверено функционирование визуальных коммуникативных практик (таких как фотографирование, картографирование, художественное изображение, рассматривание и пр.) в качестве важного средства групповой идентификации субъекта деятельности.
-
Показаны концептуальные возможности визуальной социологии при обращении к теме города. В частности становится возможной проблематизация профессиональной и непрофессиональной деятельности по созданию разнообразных визуальных версий города как относительно самостоятельной визуальной реальности с присущими именно ей формами социальной организации, особенностями функционирования, моделями социального поведения, способами социальной идентификации.
-
Проведен социологический анализ значительного объема визуальной продукции с изображением Санкт-Петербурга (профессиональных и любительских фотографий, рекламных плакатов, открыток, туристических карт) с целью прояснения их функционального значения как средств социальной идентификации.
-
Выделены и классифицированы визуальные стратегии групповой самоидентификации различных групп городского сообщества: жителей города и туристов; групп, наделенных административной властью, и рядовых горожан; профессиональных и непрофессиональных агентов в области производства визуальных образов Санкт-Петербурга.
Теоретическая значимость исследования определяется тем, что оно вносит вклад в разработку визуальной социологии при изучении темы города. Предложенное в диссертации аналитическое описание функционирующих образов города демонстрирует, что визуальные репрезентации города содержат признаки одновременно реального и символического городского пространства, выявляют наличие стратификационной системы, воспроизводимой по основанию культивируемых или дискриминированных визуальных образов города.
Практическая значимость работы определяется, в первую очередь, описанием и классификацией визуальных стратегий групповой идентификации различных групп городского сообщества Санкт-Петербурга, что может быть использовано как административными
структурами города, так и общественными организациями при разработке программ развития городского самоуправления, формирования комфортной городской среды. Содержательный анализ визуальных версий современного Петербурга и характеристика особенностей их восприятия различными группами горожан могут быть востребованы как экспертами в области имиджевой деятельности, так и в сфере бизнеса. Разработка понятий и концептуальных положений визуальной социологии может быть использована при разработке учебного курса «Визуальная социология» для студентов, специализирующихся в области социологии города, социологии культуры, социологии массовой коммуникации, связей с общественностью. В целом результаты исследования могут быть использованы в научной деятельности и при чтении учебных курсов по социологии, культурной антропологии, социальной психологии, методам социальных исследований.
Положения, выносимые на защиту
-
Визуальная социология может быть выделена в качестве самостоятельной отрасли социологического знания, со своим особым предметом, понятийным рядом, нацеленным на описание и объяснение социальных функций, процесса и процедур наблюдения, видения, рассматривания, изображения, визуальной репрезентации социальных объектов.
-
Визуальные коммуникативные практики (фотографирование, картографирование, художественное изображение, рассматривание и пр.) являются для социальных субъектов важным средством самоидентификации.
-
Визуальная социология города, обращаясь к анализу различных способов и форм визуализации городского пространства, позволяет проблематизировать социальные функции и социальное значение пространственных и оформляющих городское пространство наблюдаемых продуктов человеческой деятельности.
-
Важнейшие визуальные стратегии социальной идентификации зависят от принадлежности/непринадлежности наблюдателей к числу жителей данного города, их профессионального и социально-политического статуса, используемых каналов коммуникативной связи.
-
Визуальные версии Санкт-Петербурга, создаваемые различными группами горожан, фиксируют их социальный статус и становятся средством воспроизводства социальной стратификации. Город как визуальная реальность может быть рассмотрен как множество не связанных между собой «мест», которые требуют от людей, оказавшихся в этих местах, определенного способа поведения/функционирования.
Апробация работы
Обсуждение промежуточных результатов работы проводилось на российских и международных конференциях: «Всесоюзный социологический конгресс», Москва, МГУ – 2006, «Реальность этноса», СПб, РГПУ им. А.И. Герцена – 2007, 2011; 3-я и 5-я конференции молодых ученых «Социальные коммуникации: профессиональные и повседневные практики», СПб, СПбГУ – 2009, 20011; «Потребление как коммуникация», СПб, СПбГУ – 2009, 2011; «Экология: синтез естественнонаучного, технического и гуманитарного знания», Саратов, СГТУ – 2011; «Цели развития тысячелетия и инновационные принципы устойчивого развития северных регионов», СПб – 2010, 2011; «Социальные коммуникации: универсум профессиональной деятельности», СПб, СПбГУ–2011; «Актуальные вопросы общественных наук: социология, политология, философия, история», Новосибирск, 2014. Результаты, полученные в диссертационном исследовании, внедрены в НИР по научному обоснованию проектов территориального планирования Республики Саха (Якутия) (2008), Эвенкийского муниципального района (2011), Мурманской области (2010), выполняемых по заданиям Российского научно-исследовательского и проектного института Урбанистики и Агентства по наукоёмким и инновационным технологиям, а также в учебном процессе Якутского университета высоких технологий.
Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, шести параграфов, заключения, списка литературы и 12 приложений. Общий объем работы составляет 266 машинописных страниц.
Социальная идентичность как социологическая проблема
Интересующая нас проблема социальной идентичности и в частности виды идентификационных практик имеет давнюю историю. Это история того, что можно назвать социологизацией психологического знания. Как известно, само понятие идентичности возникло в психоанализе и было метафорическим перенесением некоторых процедур опознания или отождествления, появившихся в практике уголовного расследования, на психологические ситуации при диагностике неврозов. Позже оно стало использоваться для описания эмпирически фиксируемых процессов социализации в группе, принятия различных ролей в институте, коллективе или неформальной группе для характеристики усвоения общих верований, ценностей, символов [См.:58, с. 265]. Механизм социализации личности, посредством которого происходит усвоение ценностей и норм поведения социальных групп, с которыми личность себя идентифицирует, получил название идентификации.
В ставшей уже классической теории Г. Тэджфела социальная идентичность определяется как знание индивида о том, что он принадлежит к определенной группе, а также эмоциональная значимость для него группового членства. Идентичность – это когнитивная система, выполняющая роль регуляции поведения в соответствующих условиях, причем личностная и социальная идентичность глубинно связаны. Одной из основных закономерностей процесса идентификации, согласно Тэджфелу, является стремление индивида к достижению или сохранению позитивной социальной идентичности. Он выделил следующие этапы процесса идентификации: а) социальная категоризация, когда индивид самоопределяется как член некоторой социальной категории (например, определяет себя как мужчину или женщину, человека определенной национальности, вероисповедания, возраста и т. п.); б) социальная идентификация, когда индивид усваивает нормы и стереотипы поведения, свойственные этой категории; в) социальная идентичность – когда усвоенные нормы и стереотипы соответствующей группы становятся внутренними регуляторами социального поведения индивида. Ключевые положения этой теории могут быть изложены в следующих шести постулатах: 1. Социальная идентичность складывается из тех аспектов «образа Я», которые возникают в процессе восприятия индивидом себя как члена определённых социальных групп. 2. Индивиды стремятся к сохранению или повышению своей самооценки, то есть стремятся к положительному «образу Я». 3. Оценка собственной группы определяется индивидом в результате взаимодействия с другими группами посредством социального сравнения ценностно-значимых качеств и характеристик. 4. Сравнение, результатом которого становится положительное отличие своей группы от чужой, порождает высокий престиж группы, отрицательное отличие – низкий. Из данных постулатов выводится ряд следствий: - индивиды стремятся к достижению или к сохранению позитивной социальной идентичности; - позитивная социальная идентичность основана на благоприятных сравнениях своей группы (ингруппы) с несколькими релевантными внешними группами (аутгруппами); - члены группы стремятся дифференцировать, отделить свою группу от других групп; - существует, по меньшей мере, три класса переменных, которые оказывают влияние на межгрупповую дифференциацию в конкретных социальных ситуациях: а) индивиды должны осознавать принадлежность к группе как один из аспектов своей личности, субъективно идентифицировать себя с релевантной группой; б) социальная ситуация должна быть такой, чтобы имели место межгрупповые сравнения, которые дают возможность выбора и оценивания релевантных качеств; в) ингруппы не сравнивают себя с каждой мысленно доступной аутгруппой (аутгруппа должна восприниматься как релевантная для сравнения). 5. Цель дифференциации – достичь превосходства над аутгруппой по определенным параметрам. Поиск положительных отличий своей группы от других и стремление их увеличить (так называемый ингрупповой фаворитизм) способствует интеграции группы. 6. Если социальная идентичность не удовлетворяет членов группы, они стремятся либо покинуть группу, к которой в данный момент принадлежат, и присоединиться к более высоко оцениваемой ими группе, либо сделать так, чтобы их настоящая группа позитивно отличалась от других. [См.: 87, с. 25-26]. По общему признанию, теория Г. Тэджфела заложила основы современной теории стереотипизации, объясняющей причины возникновения дискриминационных стереотипов (гендерных, этнических, расовых и др.). Поскольку формирование идентичности предполагает такую степень освоение субъектом обычаев и норм, когда индивид уже не отделяет себя в определенном плане от группы, воспринимая происходящее как имеющее отношение не к нему отдельному, а к определенному «мы», для социолога это «мы» становится одним из объяснений характера групповой солидарности. Аналитические усилия при этом направлены на то, чтобы установить и описать структуру ценностных представлений, образующих «мы», интенсивность подобных связей, сами ситуации возникновения или распада «мы», формы и механизмы институционализации и репродукции «мы» и пр. [58, с. 265].
Вместе с тем, начиная с работы П. Бергера и Т. Лукмана, общим местом в социологии стало представление о том, что социализация никогда не бывает завершенной, соответственно идентичность и реальность не являются раз и навсегда решенным делом. Заданная и более или менее сформированная идентичность в современном мире вполне может быть подвергнута риску изменения, трансформации [См.:18, с. 223]. Иными словами, структура идентичности является не статичной конфигурацией ценностных представлений, существующих сами по себе, без связи с другими представлениями, культурными нормами или социальными регулятивами, но изменчивой, условной, социально детерминируемой конструкцией [См.:58, с. 268]. Наряду с этим, тот факт, что человек одновременно принадлежит более чем к одной группе, вызвал появление понятия «множественные идентичности» [См., напр.: 156]. В результате быстрого расширения числа сообществ, с которыми человек может себя идентифицировать, можно говорить не только о множестве идентичностей, но и об их неустойчивости и кратковременности, а также об отсутствии базовой “доминанты” идентичности, или их равнозначности. Как следствие, для современного человека ответ на вопрос “кто я?” нередко становится проблемой, то есть может иметь место так называемый кризис идентичности.
Таким образом, хотя понятие «идентичность» по определению постулирует тождество с «другим», идентичность изменчива и непостоянна как в самоощущении, так и в сопоставлении с постоянно меняющимися другими индивидами. Л. Гудков предложил представить структуру идентичности в виде системы зеркал (включая и кривые, и льстящие зрителю), так что смотрящийся в них может найти наиболее эффектное для себя изображение. Оно будет меняться как в детском калейдоскопе, при каждом повороте, то есть при новом соотношении участников действия, давая каждый раз несколько иные конфигурации смыслов в зависимости от воображаемого характера партнера [См.:58, с. 269]. Большинство исследователей согласны с тем, что идентичность развивается по мере разрешения значимых социальных проблем, принятия значимых решений, в ситуации социального выбора и предстаёт как динамическая организация потребностей, способностей, убеждений и собственной истории. Стремясь операционализировать понятие идентичности, Дж. Марсиа предложил рассматривать идентичность как структуру эго, то есть внутреннюю самосоздающуюся, динамическую организацию потребностей, способностей, убеждений и индивидуальной истории. Данная структура проявляется феноменологически через наблюдаемые паттерны «решения проблем». Решение каждой жизненной проблемы вносит определённый вклад в формирование идентичности, усиливает эго, наполняет его содержанием, раскрывает сильные и слабые стороны. По мере принятия все более разнообразных решений относительно себя и своей жизни развивается осознание индивидом своих сильных и слабых сторон, целенаправленности и осмысленности своей жизни, то есть складывается определенная структура идентичности. Модель идентичности Дж. Марсиа включает в себя два параметра: 1) наличие или отсутствие кризиса – состояния поиска идентичности; 2) наличие или отсутствие единиц идентичности – личностно значимых целей, ценностей и убеждений.
Методы анализа содержания визуальных данных
Методы анализа, обращенные к содержанию отобранных или созданных визуальных текстов, могут прояснить, как в самой структуре изобразительного образа реализуются социальные и культурные смыслы. Тем самым визуальные формы начинают работать как идентификационные механизмы. Подчеркнем, что многослойность изображения как уникального вида социологических данных предполагает использование особых методов для анализа внешних, явных, зрительно заметных элементов изобразительных текстов и для выявления скрытых за ними значений. П. Штомпка, цитируя Тимоти Карри, пишет об этом так: «…визуальные социологи, интересуясь внешним видом объектов, стараются выяснить, что скрывается за этим видом, откликаясь на условия социологии (...) Когда внешний вид чего-либо связывается с социологическим объяснением, можно сказать, что задание визуальной социологии выполнено» [См.: 206, с. 29]. В то же время, говоря словами Г. Беккера, хорошие снимки устроены так, что в них содержатся правила их рассматривания. Этих указаний бывает достаточно для запуска речи. И в этих речах обнаружат себя не только репрезентативные стороны образов, но и те, что воздействуют непосредственно (“пунктум”, по Барту). В образ входит не только то, что дозволяют интерпретации демонстратора, но и то, что их превышает, изображение «начинает само себя показывать» [Цит. по: 99, с. 69].
Важнейшей методической задачей становится поиск и использование процедур анализа визуальных данных, которые учитывали бы принципиальную несводимость последних к вербальным средствам языка. Как отмечала С. Лангер, визуальные формы (линии, цвета, пропорции и пр.), как и слова, могут быть выражены посредством артикуляции, но законы, которые этими формами управляют, полностью отличаются от тех законов синтаксиса, которые управляют языком. Коренное отличие заключается в том, что визуальные формы в принципе не дискурсивны. Они представляют составляющие их элементы не последовательно, как это происходит в речевой практике, а одновременно. Соответственно, отношения между этими элементами в визуальной сфере схватываются нами сразу, целиком, одним актом видения. Изображение (фотография или картина) не обладает никаким словарем, т. к. нет «слов», для которых были бы применимы общие правила («синтаксис»), а также не может быть никакого фиксированного значения отдельно от контекста. Можно выделить какую-то линию на определенном рисунке, но в другом месте та же самая линия может иметь уже совсем другое значение. Недискурсивные символы (презентативные формы) нельзя определить и переопределить на другом языке, как в случае с дискурсивными. Не может быть и переводного словаря, поскольку нет стандартного единого «ключа» для перевода, например, скульптуры в живопись или рисунка карандашом – в мазок краской. Их эквивалентность основана на общем полном соответствии всех составных частей, а не однозначной соотнесенности этих частей, как в случае дословного перевода [См.:108, с. 85-87].
Решению этой же задачи посвящены описанные П. Штомпкой функциональные различия герменевтического, семиотического, структурного и дискурсивного подходов к анализу фотографического образа [См.: 206. Гл.5]. Сарна А., отталкиваясь от различных теоретических традиций анализа визуальных текстов, предлагает комплексный подход, включающий методический разбор изображения как визуального сообщения, который должен быть адекватен своему объекту в соответствии с 1) репрезентацией (отображением внешней по отношению к самому тексту реальности) и 2) инвенцией (внутренним смыслом текста). Визуальный текст рассматривается как сложно организованный феномен, объединяющий в себе различные средства репрезентации (знак, символ, образ, метафору, «визиотип» и пр.), которые воспринимаются как осмысленное сообщение, доносящее информацию до реципиента с помощью изображений. Двойственная природа изображения, характерная для любых типов визуальных материалов, объединяет в себе субъективный аспект, т. е. произвольность выбора объекта изображения и технических средств этого изображения, а также объективные данные – место съемки, выбор кадра, ракурс, перспектива, монтаж и т. п. Сарна А. предлагает следующий алгоритм исследования визуального текста на основе выделения формальной последовательности применяемых аналитических процедур: 1) описание видимых данных; 2) распределение их на структурные элементы и выявление взаимоотношений между ними; 3) поиск взаимосвязи значения и изображения в данной конкретной ситуации осуществления коммуникации. Каждому из этих этапов соответствует свой метод изучения: - дескрипция (фиксация изобразительного материала и его описание); - реконструкция, т. е. анализ смыслового содержания визуального сообщения; - интерпретация социокультурного контекста сообщения. Логика анализа разворачивается от «края к середине», когда воссоздаются формальные взаимосвязи между отдельными элементами сообщения, затем реконструируются их значения в контексте целостного образа. При этом дескрипция включает детальное описание элементов изображения (общий фон, место изображения, композиционная структура, передача цветов, деление на планы, точное обозначение параметров, их пространственные локализация и взаимосвязь, вербализация эстетических элементов). Реконструкция предполагает разделение текста изображения на составляющие его элементы, затем выявление их значения на предмет совпадения/различия в процессе восприятия, раскрытие их смыслового содержания и герменевтическое выстраивание скрытой символической структуры, где целое определяет свойство частей. Интерпретация включает формулирование соответствия денотативных и коннотативных аспектов содержания в контексте целостного истолкования изображения как текста, анализ элементов формы изображения, ведущий к восстановлению социокультурного комплекса, воссоздание системы взаимосвязей фрагментов текста в соответствии с культурно значимыми и традиционно закрепляемыми образцами [См.: 164].
Приведенный алгоритм функционально близок иконологической методике анализа произведений изобразительного искусства, разработанной Э. Панофским, который предлагал выделять уровни 1) пре-(или до-)иконографического или формального анализа картины, в том числе фактического и экспрессивного анализа; 2) иконографического анализа картины, а именно сопоставления образов, нарратива и аллегорий и их комбинаций, используемых в картине, с известными темами и сюжетами из мировых литературных источников, тем самым выявляющего вторичный смысл художественного произведения; наконец, 3) собственно иконологического анализа, направленного на поиск скрытого внутреннего смысла изобразительного произведения в целом. Э. Панофский приводит такой пример: когда знакомый приветствует меня на улице, приподнимая шляпу, он предполагает, что признание того факта, что он джентльмен со шляпой подразумевает некоторую интерпретацию, но «элементарную и легко понятную».
Ментальные карты города: обучение видеть
Понятия «ментального образа города» (mental image) и ментальных карт (mental maps), как известно, были использованы К. Линчем для обозначения восприятия и организации людьми пространственной информации во время перемещения по городу. Предложив респондентам нарисовать карты своих городов, какими они им представляются, и получив в результате множество разных карт, он обнаружил повторяющиеся визуальные характеристики, которые и были предложены им в качестве ключевых структурных элементов образа города: пути (paths), края (edges), ориентиры (landmarks), районы (districts) и узлы (nodes) [См.: 112]. «1. Пути – это коммуникации, вдоль которых наблюдатель может перемещаться постоянно, периодически или только потенциально. Их роль могут играть улицы, тротуары, автомагистрали, железные дороги, каналы: люди обозревают город, двигаясь по нему, относительно путей организуются все остальные элементы среды. 2. Границы, или края, – это те линейные элементы окружения, которые наблюдатель не использует в качестве путей и не рассматривает их в этом качестве. Это границы между двумя состояниями, линейные разрывы непрерывности: берега, железнодорожные выемки, края жилых районов, стены. Это скорее линии соотнесения по горизонтали, чем координирующие оси. Такие границы могут быть легко или трудно преодолимыми барьерами, отгораживающими один район от другого; они могут быть лишь швами, линиями, вдоль которых два района как-то соотнесены и связаны между собой. 3. Районы – это части города, средние по величине и представимые как двухмерная протяженность, в которую наблюдатель мысленно входит «изнутри». Всегда опознаваемые изнутри они могут служить и в качестве системы отнесения извне, если только их можно рассматривать с внешней позиции. Большинство людей упорядочивает свой город по районам с большей или меньшей четкостью, вопрос о том, пути или районы являются доминантными элементами, решается индивидуально, что зависит не только от личности, но и от характера каждого города. 4. Узлы – это места или стратегические точки города, в которые наблюдатель может свободно попасть, фокусирующие пункты, к которым и от которых он движется. Это прежде всего соединительные звенья, места разрыва транспортных коммуникаций, перекрёстки или слияния путей, моменты скачкообразного перехода из одной структуры в другую. Узлы могут быть и просто местами максимальной концентрации каких-то функций или особенностей облика: от кафе на углу до замкнутой площади. Некоторые из таких мест концентрации являются фокусирующими точками целого района или даже отождествляются с ним, если их воздействие носит центробежный характер и сами они приобретают символическое значение. Такие узлы можно было бы назвать сердцевиной. 5. Ориентиры – тоже точечные элементы, но наблюдатель не вступает в их пределы, и они остаются внешними по отношению к нему. Обычно это достаточно просто определяемые материальные объекты: здание, знак, фасад, витрина, гора. Использование ориентира означает вычленение одного элемента из множества. Одни ориентиры – дистанционного типа – воспринимаются обычно под разными углами и с различных расстояний, поверх элементов меньших габаритов и служат для ориентации относительно центра или центров. Они могут быть расположены внутри города или на таком удалении, что для практических нужд вполне надёжно обозначают направление: отдельно стоящие башни, золоченые купола, крутые холмы. Другие ориентиры – локального типа, видимые только в ограниченных пределах и с определённых подходов. Это бесчисленные знаки, вывески, витрины, деревья, дверные ручки и прочие детали, которые насыщают образ города для большинства наблюдателей. Они часто служат ключами опознания даже структуры образа, и на них люди полагаются вовсе большей степени по мере того, как маршрут становится знакомым.
Образ данной предметной действительности может менять позицию к нашей классификации в зависимости от обстоятельств восприятия. Так, скоростная магистраль одновременно играет роль пути для водителя и границы для пешехода; зона центра может трактоваться как район в городе средней величины или как узел, если учесть территорию агломерации. Однако нами избраны категории, обладающие стабильностью для данного наблюдателя, действующего в определённой роли».
Методологической установкой исследования образа города, по заявлению самого К. Линча, было достижение очевидной ясности, или читаемости, городского ландшафта, под которой он понимал «лёгкость, с которой части города распознаются и складываются в упорядоченную картину». Казалось бы, перед нами явно выраженная «текстологическая» перспектива, с характерной (как было рассмотрено в предыдущем параграфе) установкой на управление и преобразование городской среды: «Читаемым городом мы назовем такой, в котором районы, ориентиры или пути легко определяются и легко группируются в целостную картину. Цель книги – отстоять взгляд, согласно которому читаемость имеет ключевое значение в сложении города, и показать, как эту концепцию можно было бы использовать сейчас в перестройке наших городов» [112].
Вместе с тем ментальные карты города, выступая одновременно исследовательским методом и полученным в результате проведенного исследования продуктом, имеют отношение прежде всего к повседневному восприятию города, то есть к визуальной деятельности рядового горожанина. В связи с этим показательны рассуждения Линча, касающиеся стратегического воздействия ментальных карт именно на визуальный опыт людей: «…конечной целью плана визуальной организации является не предметная форма как таковая, а качество образа. Поэтому не меньшее значение имеет улучшение этого образа через подготовку наблюдателя, через обучение горожан смотреть на свой город, видеть многообразие его форм и их взаимопереплетение. Извлекая людей на улицу, проводя занятия в школах и вузах, можно преобразовать город в живой музей нашего общества. Искусство проектирования города будет во многом зависеть от информированности и критического чувства городской аудитории; образование и реконструкция предметного окружения представляют собой две стороны единого процесса. … В процессе формирования образа обучение видеть будет играть не меньшую роль, чем перестройка того, что открывается взгляду. Это и в самом деле циклический, а в идеале – спиральный процесс: визуальное просвещение толкает горожан к воздействию на видимый мир, а это воздействие в свою очередь позволяет видеть его чётче и острее. Развитие искусства проектирования для города тесно сопряжено со сложением внимательной, способной на критику аудитории, и если само искусство и публика будут развиваться вместе, наши города превратятся в источник повседневного удовлетворения для миллионов их обитателей» [112]. Очевидно, что в данном обращении актуализированы визуальные процедуры формирования идентичности горожанина как стратегическая задача.
«Город контрастов»: стратегии визуальной самоидентификации медиа-групп
К медиа-группам обычно относят группы компаний, работающих в медиа среде (издательские компании, СМИ, рекламные и информационные агентства), а также профессиональных журналистов – сотрудников различных (государственных и негосударственных) средств массовой информации. В своем исследовании к этой группе мы отнесли профессиональных фотографов, сотрудничающих с различными петербургскими печатными СМИ, а также бильд-редакторов таких петербургских изданий, как «КоммерсантЪ», «Невское время», «The St.Petersburg Times», «ИТАР-ТАСС», принимающих решение о включении тех или иных визуальных репрезентаций города в свое издание.
Размышляя о профессиональной идентичности журналиста, А. М. Сосновская отмечает, что «если журналист не будет бороться за место на полосе, предлагая все новые и новые материалы, то его никто не будет ждать и тянуть, как бывало в советское время. Но если штатному сотруднику все же дают задания, то фрилансеру надо быть «на голову выше», то есть предлагать такой эксклюзивный, интересный материал, который потеснит рутинные задания» [181, с.101]. Более того, «журналисту, у которого нет хороших источников, нередко приходится самому организовывать для себя факт или информационный повод, делать так, чтобы он был эксклюзивным. Эта практика присуща в основном журналистам, пишущим на социальные, городские и культурные темы» [Там же, с. 132]. Такая необходимость и готовность к поиску оригинального эксклюзивного материала, умение представить самые обычные факты проблемно, неординарно еще в большей степени относится к фотожурналистам. Профессиональная мотивация подобного рода, а также рассмотренные ранее в параграфе 1.2.3 такие характерные для этой группы идентификационные механизмы, как дискурсивные практики власти и высокого искусства, позволяют объяснить предпочитаемые этой группой визуальные репрезентации города. Анализ содержания визуальной продукции Дискурс-анализ высказываний, полученных в ходе интервью с представителями медиа группы, позволяет сделать вывод, что для самоидентификации данной группы наиболее значимым оказывается возможность увидеть и продемонстрировать в образе города его противоречивость, смысловую раздробленность, дисгармоничность, иначе говоря, показать его как «город контрастов». Важнейшие стратегии визуальной репрезентации города, используемые данной группой, можно обозначить как стратегии его «эстетизации» и «квазиреалистичности».
В понимании эстетизации мы следуем сформулированному в ряде исследований толкованию этого принципа как особого стиля отношения к действительности, в котором на первый план выходит определенный тип переживаний, а именно эстетическое переживание, повышенная аффективность восприятия и связь эстетического восприятия с вниманием к телесности, которая составляет основу чувственного восприятия [127, с. 20], причем открытая демонстрация эмоционального отношения, сфокусированность переживания обычно сопряжены с театрализованностью социального поведения [См.: 211].
Подчеркнуто эмоциональное отношение к изображаемому пронизывает все высказывания респондентов из этой группы. В медиа-дискурсе конструируются образы «Петербурга», «Петрограда», «Ленинграда». Это деление производится как по территориальному, так и по архитектурному признакам. Наиболее интересным для наших респондентов представляется «Петербург» (исторический центр), наибольшее неприятие вызывает «Ленинград» (новая застройка), он признаётся безвкусным, «ужасающим» и «страшным». «Никто не любит снимать новую застройку, она скучна и неинтересна, она банальна и уныла» (См.: Приложение 4). «Обычно всё ограничивается городом Петербургом, дальше идёт Петроград, чуть дальше ещё – Ленинград…в Ленинграде уже никто не снимает».
«Я здесь родился…лично мой город не изменится никогда…он всегда со мной…но мой город не имеет никакого отношения к моей работе…в Ленинград я не езжу – мне там страшно…для меня чудовищность этой геометрии непостижима. Меня это однообразие настолько сдавливает….Там Ленин живёт. Там другие люди, другие ценности». Один из фотографов так представляет образ Петербурга: «линейный, романтический Петербург а-ля Париж, где красота показана не за счет декора, а общей композиции, дворцов, рек, фонтанов. Это Париж, город любви. Провинциалы видят «парижские» моменты в Петербурге, это город романтики, любовного настроения – «лодочка плывет по реке» … это согласуется с русской натурой. Их не трогает дом из малахита, подсвечники из злата, орнамент из бриллиантов – для них это абстракция, она потребляют среду: садики, оградки, дворы, мосты».
Даже если на кадрах, предлагаемых фотожурналистами, изображены привычные городские объекты с использованием так называемого «адреса», «ландмарка», который делает город узнаваемым, будь это Исаакиевский Собор, Эрмитаж, Петропавловская Крепость, Летний cад, Миллионная улица или Невский проспект, тем не менее их отличает нетривиальность сюжета, небанальность, высококачественное исполнение. Петербург предстаёт на этих фотографиях красивым городом с потрясающей архитектурой, изящными оградами и утончёнными фонарями, городом на воде – Северной Венецией. Авторы снимков наслаждаются своим видением города. «Мы снимаем какие-то природные состояния…наводнения, или же туманы, какие-то необычные ракурсы…с необычной точки зрения», - рассказывает фотограф газеты «St.Petersburg Times». Но и то, что нарушает гармонию и архитектурную целостность Петербурга, изображается и описывается не менее эмоционально, тем самым эстетизируется. В интервью неоднократно встречаются слова «ужасный» и «печальный»: «новая архитектура у нас ужасная», «горестные, печальные кадры», «город изуродован новыми постройками, мансардами».
Наряду с эстетизацией не менее значимой для самоидентификации медиа-группы, на наш взгляд, является стратегия, которую мы обозначили как «квазиреалистичность». Введение в название стратегии характеристики «квази», то есть значения, подчеркивающего мнимость, подобие, но не аутентичность, эффект «как если бы», представляется необходимым именно для различения так называемой объективной социальной реальности и реальности визуальной. Как подробно рассматривалось в Главе 1.1, любая визуальная репрезентация представляет собой конструирование объекта, это реальность, задаваемая взглядом фотографа, ограниченная рамками кадра, в котором визуальную выпуклость приобретают те, а не иные объекты и т. д., то есть это – визуальная реальность. По существу об этом говорят фотожурналисты, описывая процедуры поиска объектов для снимка: «Нужно найти что-то интересное… например, город в зелёных пластиковых упаковках (во время реставрации), памятник Дворнику и подобные … Новая Голландия (раньше туда было не попасть)». Из фотокадров «для души» бильд-редактор газеты «КоммерсантЪ» предлагает «что-нибудь абсолютно безадресное, но чтобы там люди были, и было видно, что это питерские люди. Без всяких там Петропавловских Крепостей и других исторических объектов…» (см. Приложение 4). Практически полностью за кадром остаются работа/учеба, домашние обязанности, быт, семьи горожан, можно только догадываться как выглядят их будни.
