Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Логико-методологический аспект проблемы 17
1. Террор и терроризм: анализ исходных понятий 17
2. Диалектика субъекта и объекта терроризма 32
3. Типология терроризма 44
ГЛАВА II. Альтруистический терроризм 65
1. Характерные черты и сущность альтруистического терроризма 65
2. Русская леворадикальная интеллигенция как субъект альтруистического терроризма 97
3. Ресентиментное сознание как основа альтруистического терроризма 122
ГЛАВА III. Исламо-фанатический терроризм 135
1. Характерные черты и сущность исламо-фанатического терроризма 135
2. Исламский фундаментализм: понятие и основные черты 154
3. Духовный протест традиционной культуры как ведущий фактор исламо-фанатического терроризма 172
Заключение 184
Список литературы
- Диалектика субъекта и объекта терроризма
- Русская леворадикальная интеллигенция как субъект альтруистического терроризма
- Ресентиментное сознание как основа альтруистического терроризма
- Исламский фундаментализм: понятие и основные черты
Введение к работе
Актуальность диссертационного исследования. Несмотря на множество все увеличивающихся научных исследований, представляющих взгляд со стороны различных наук и методологических подходов, проблема концептуализации терроризма как особого феномена бытия современного человека далека от своего разрешения. Современные исторические события показывают несоразмерность роста эмпирического материала уровню теоретической разработки террористической проблематики. Даже в западной гуманитарной науке, где изучение терроризма впервые выделилось в целую дисциплину, террологию (хотя это скорей сфера междисциплинарного исследования, нежели чем отдельная наука со своими методами и категориальным аппаратом), несмотря на обилие литературы, видна крайняя путаница даже относительно содержания базовых понятий террора и терроризма, не говоря уже об общей теории терроризма как социокультурном феномене.
Отечественная литература достаточно богата исследованиями терроризма, однако, при этом их основная масса, носящая общетеоретический характер, далека от философских аспектов в осмыслении проблемы терроризма. По общему количеству лидируют прежде всего юридические (относящиеся к рубрике уголовно-правовых наук) и исторические (в том числе публицистического характера) исследования. На втором месте в общем объеме литературы стоят социологические и политологические работы. Круг социально-философских работ, пожалуй, наиболее узок. Общей слабой стороной как юридических, так социологических и политологических исследований терроризма является, на наш взгляд, концентрация внимания на объективных (формальных) аспектах терроризма, тогда как субъективные моменты феномена (мотивы, ценности, эмоционально-нравственные переживания и др.) по большей части остаются за рамками исследований. А между тем для понимания терроризма как родового понятия, также как и для лучшзго уяснения особенностей современных видов и форм проявлений террористической активности представляются весьма актуальными социально-философские исследования, вскрывающие социокультурную, исторически изменчивую природу терроризма, включающую в себя глубинные метафизические основания, не фиксируемые, как правило, эмпирически. С позиции социальной философии внимание исследователя смещается с «объективных» причин экономического, социального, политического и др. характера, представляющих первичный интерес для иных гуманитарных дисциплин (политология, социология, геополитика, криминология, криминалистика и т.д.), на «субъективную» природу феномена, вытекающую, из экзистенциального опыта, миросозерцания и этических представлений
террориста. Нам представляется, что без этого невозможно адекватное и целостное представление о феномене терроризма.
Ситуация с научно-теоретической изученностью проблемы терроризма может быть продемонстрирована на частном примере двух конкретно-исторических видов терроризма, русском народническом терроризме (второй половины XIX — начала XX вв.) и современном исламистском («исламском») терроризме, достаточно подробно исследованных в отечественной литературе во многих исторических, политологических, юридических и социологических аспектах, но неудовлетворительно в социально-философском плане, вследствие чего испытывается значительный недостаток в концептуальном объяснении их сущности, а также обусловливающих причин и факторов метафизического порядка. Для восполнения данного пробела именно эти два типа терроризма избраны диссертантом в качестве материала для теоретического исследования феномена терроризма.
Степень разработанности темы. Проблема определения терроризма, несмотря на постоянно возвращающийся к ней интерес исследователей различных наук и огромное количество разработанных определений (в настоящее время насчитывается не менее ста), остается до сих пор в неудовлетворительном состоянии. Разработка проблемы определения понятий террора и терроризма, а также другие теоретические аспекты терроризма, рассматривающиеся преимущественно в социологическом и политологическом ракурсах, широко представлены в трудах западных ученых: У. Лакера, Е. Александера, Б. Крозье, Л. Бонанате, А. Бернарда, Я. Шрейберга, П. Уилкинсона, Дж. Белла, Б. Дженкинса, Б. Миллера, Ч. Рассела, Г. Дэникера, И. Фетчера, X. Мюнклера, М. Креншо, Р.Е. Рубинштейна и многих других. Среди концептуальных исторических исследований феномена терроризма (террора), обращающихся к его историческим истокам и контексту зарождения понятия (французской революции), стоит отметить научные разработки французского исследователя П. Генифе. В настоящее время повышенный интерес западных и прочих зарубежных исследователей вызывает современный исламистский экстремизм и терроризм, в этой области работают множество исследователей, таких как Б. Тиби, Р. Митчел, Дж. Эспозито, Дж. Волл, Д. Пайпс, Й. Янсен, X. Мюнклер, Ж. Кепель, О. Руа, П. Марсден, Р. Жаккар, Й. Бодански и др.
Для отечественной литературы по данной проблематике в целом характерна многосторонность в освещении проблем терроризма при неудовлетворительной социально-философской разработанности темы. Общие теоретические работы в основном представлены юридическими, политологическими и социологическими исследованиями. Наиболее обширны юридические исследования, представляющие разработки правового определения понятий терроризма и его разновидностей (в частности,
государственного и международного терроризма) и международно-правовых аспектов борьбы с ним (A.M. Байчоров, А.Н. Трайнин, Е.Г. Ляхов, В.В. Лунеев, Г.И. Морозов, В.П. Емельянов, В.Е. Петрищев, К.Н. Салимое, Л.А. Моджорян, Т.С. Бояр-Созонович, Н.В. Жданов и др.). Особое место среди юридических трудов занимают криминологические исследования терроризма Н.Д. Литвинова, СВ. Помазана, М.В. Назаркина, Ю.М. Антоняна, И.В. Задорожной. Социологический подход к феномену терроризма демонстрируют В.В. Витюк, С.А. Эфиров, И.В. Данилевич, В.А. Эпштейн. Политологические исследования представлены трудами К.В. Жаринова, A.M. Бородина, И.В. Манацкова, А.С. Грачева, А.Г. Володина, В.Н. Коновалова, П.А. Сельцовского и др. Теоретико-психологические аспекты терроризма наиболее подробно разрабатывались Д.В. Ольшанским, опубликовавшего единственную в своем роде монографию «Психология терроризма» (СПб, 2002). Исторической реконструкцией генезиса понятия террора (терроризма) и «"террористической" менталыгости» (на материале французской революции и русского революционного движения) занимались М.П. Одесский и Д.М. Фельдман.
Специальные социально-философские исследования русского народнического терроризма фактически отсутствуют. Однако можно выделить наличие широкого пласта литературы, близкого к данной проблематике. Мировозрение и идеология движения революционного народничества (от ишутинцев и нечаевцев до «Народной воли») подробно исследовалась многими советскими (Н.М. Пирумова, А.И. Володин, Ю.Ф. Карякин, Е.Г. Плимак, Э.С. Виленская, Р.В. Филиппов, Б.С. Итенберг, В.А. Малинин, А.И. Барабанова, Е.А. Ямщикова, Н.А. Троицкий, И.К. Пантин, Е.Г. Плимак, В.Г. Хорос и др.) и некоторыми современными историками (Г.С. Кан, О.В. Будницкий, Ф.М. Лурье). Идеология и психология эсеровского терроризма представлены в публицистических и научных трудах В.М. Лаврова, К.В. Гусева, Л.Г. Прайсмана, Р.А. Городницкого, К.Н. Морозова, М.И. Леонова. Единственным обобщающим историческим трудом по истории русского терроризма, предлагающим концептуальный взгляд на развитие его идеологии, является монография О.В. Будницкого «Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология» (М., 2000), в которой отдельно затрагиваются некоторые психологические и этические аспекты народнического и анархического терроризма в России. В немногочисленных культурологических исследованиях, вышедших в последние годы, были исследованы леворадикальная мифология как семиотическая система (М. Могильнер) и «культурная семантика революционного терроризма» (А.С. Баранов). Философия революционного народничества и феномен русской леворадикальной интеллигенции затрагивается в трудах русских мыслителей, философов и публицистов конца XIX — первой половины XX вв. (С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, М.О. Гершензона, С.Л. Франка, П.Б. Струве, Г.П. Федотова, Л.А. Тихомирова, Г.А.
Флоровского, В.В. Зеньковского, Ф.А. Степуна, А.Н. Потрясова), советских ученых (А.В. Малинина, В.А. Твардовской, В.3. Дворкина, Н.Н. Губанкова), а также ряда современных исследователей (В.В. Аксючица, О.С. Соиной, В.Ш. Сабирова, А.В. Колесниковой и др.). Из зарубежных авторов значительный вклад в разработку данной проблематики принадлежит трудам А. Келли, Р. Пайпса и А. Камю. Как показывает степень исследованности проблемы, в отечественной научной литературе изучены многие теоретико-философские аспекты русского народнического терроризма, однако практически отсутствует интегральное и концептуальное представление о данном социокультурном феномене.
Что касается теоретико-философской исследованности
исламистского («исламского») терроризма в отечественной научной литературе, то можно констатировать, что в большинстве случаев данная проблема затрагивается косвенно и как частный аспект в рамках более широкой темы, когда предметом исследования становится либо феномен исламского фундаментализма (политического ислама или исламизма) (Л.Р. Полонская, М.Т. Степанянц, И.В. Кудряшова, Р.Г. Ланда, А.В. Сагадеев, Л.И. Медведко, А.В. Германович, В.И. Комар, С.Э. Бабкин, К.И. Поляков, Д.А. Трофимов, А.Б. Борисов, О.В. Плешов, Т.П. Милославская, И.Л. Алексеев и др.), либо феномен исламского радикализма или экстремизма (И.П. Добаев, А.А. Игнатенко, А.В. Малашенко, А.В. Коровиков, В.В. Волков, Б.В. Долгов, Д.Б. Малышева, В.Н. Пластун и др.), или же ваххабизм как идеология религиозно-политического экстремизма (А.А. Игнатенко, А.В. Малашенко, И.П. Добаев, З.С. Арухов, В.Х. Акаев, СЕ. Бережной, Д.В. Макаров, А.А. Мантаев и др.). Социокультурные и доктринально-идеологические основы исламистского терроризма стали непосредственным предметом исследования лишь в отдельных научных и публицистических статьях и еще более редких монографиях А.А. Игнатенко, И.П. Добаева, В.И. Немчиной, М.З. Ражбадинова, Д.А. Трофимова, Ю.Л. Тегина, А.О. Филоника, Г.И. Мирского, А.И. Пальцева, А.В. Кырлежева и нек. др. Однако и в данных исследованиях, как правило, не представлены четкие критерии для теоретического отделения исламистского терроризма от (умеренного) исламского фундаментализма на уровне мировоззренческих отличий. Для понимания социально-философских аспектов исламистского терроризма в диссертации привлекались также научные разработки, дающие философскую характеристку современной западной цивилизации (немецкий философ Ф. Ницше, А.С. Панарин, В.А. Емелин, Л.В. Денисова) и раскрывающие причины социокультурного конфликта между современной западной цивилизацией и культурой традиционного общества (в частности, современного мусульманского общества) (американский ученый С. Хантингтон, А.Г. Дугин, Ю.А. Королев, А.В. Кырлежев, Э. Кулиев).
Объектом исследования является терроризм как социокультурный феномен.
Предметом исследования выступает социокультурная природа терроризма в его двух конкретно-исторических разновидностях: «альтруистическом терроризме» (русском народническом терроризме) и «исламо-фанатическом терроризме» (современном исламистском («исламском») терроризме).
Цель и основные задачи исследования. Цель исследования — социально-философский анализ и концептуализация терроризма как особого социокультурного феномена современности.
Поставленная цель требует решения следующих задач:
- определение базовых понятий террора и терроризма (и некоторых
других связанных с ними понятий) в свете современного состояния
проблемы, а также социально-философского анализа сущностной природы и
общих системообразующих черт терроризма;
разработка классификации субъекта и объекта терроризма и рассмотрение их диалектической взаимообусловленности;
обоснование социально-философского подхода к классификации терроризма и разработка оригинальной типологии конкретно-исторических видов терроризма по социокультурным основаниям;
- составление социально-философской характеристики, причин,
сущности и основных черт альтруистического терроризма;
- социально-философская характеристика русской леворадикальной
интеллигенции (второй половины XIX — начала XX вв.) как субъекта
альтруистического терроризма и выявление ресентиментных оснований в
террористической мотивации;
- составление социально-философской характеристики причин,
сущности и основных черт исламо-фанатического терроризма;
- рассмотрение исторического и социокультурного контекста, этапов
эволюции, понятия и основных черт движения исламского фундаментализма,
выступающего (в экстремистском варианте) духовно-идейной основой
исламо-фанатического терроризма;
- специальное рассмотрение проблемы конфликта ценностей
современной западной («западно-христианской») и мусульманской
цивилизаций и вытекающего из него духовного протеста традиционной
(исламской) культуры, выступающего в качестве особого фактора в генезисе
исламо-фанатического терроризма.
Методологические основы и теоретические источники исследования. В диссертационном исследовании активно используется компаративный метод (метод сравнительного анализа). В первой главе осуществлена попытка построения авторской типологии конкретно-исторических видов терроризма по социокультурным критериям на основе данных компаративного анализа нескольких видов терроризма
(«альтруистического», анархического, «антисистемного» и «исламо-
фанатического» терроризма). Основная часть работы (вторая и третья главы)
посвящена подробному социально-философскому исследованию и
сопоставлению двух конкретно-исторических типов терроризма:
альтруистического терроризма и исламо-фанатического терроризма, ' с
последующими выводами в заключении. По мнению диссертанта, общая
теория терроризма, выделяющая в нем родовое, будет менее спекулятивной
только лишь после тщательного компаративного исследования множества
отдельных конкретно-исторических видов терроризма, весьма различных по
своим духовным, идейно-теоретическим, экзистенциальным,
психологическим и другим мотивам и основаниям.
В качестве методологии социально-философского исследования применяются основные положения философской феноменологической школы. В частности, из феноменологического категориального аппарата активно применяются понятия «интенциональных предметов» и «жизненного мира» в приложении к сознанию субъекта терроризма. При этом диссертант опирается на ключевые работы основателя феноменологии Э. Гуссерля, опубликованные на русском языке, а также некоторых авторитетных феноменологов и критиков феноменологии (Н.В. Мотрошиловой, И.Н. Шкуратова, К.А. Свасьяна, П. Прехтля). Феноменологический подход позволяет четко отмежевать социально-философский ракурс исследования от исторического, социологического, психологического и иных гуманитарных подходов в исследовании духовных и ментальных оснований терроризма.
В-третьих, в работе используется философская теория ресентимента, применяемая в качестве методологических оснований к изучению специфики мотивационных основ альтруистического терроризма. В качестве философского понятия ресентимент был введен в оборот Ф. Ницше. М. Шелер создал развернутую теорию ресентимента, показав его феноменологические и социологические аспекты. В работе используются разработки не только основоположников, но и некоторых современных отечественных ученых, занимающихся данной тематикой (Р.Г. Апресян, А.Н. Малинкин, О.С. Соина, В.Ш. Сабиров).
Новизна исследования.
1. В диссертации решается проблема определения понятий террора и терроризма, разграничения их содержания и смысловой взаимосвязи. В результате проведенного анализа различных подходов и определений терроризма предлагается авторская дефиниция, отграничивающая терроризм как от террора (подобного, но не идентичного терроризму вида политического насилия), так и от криминальных видов целенаправленного устрашения, таких как шантаж, захват заложников с целью выкупа и т.д. (так называемый «криминальный терроризм»), и заключающая в себе основные системообразующие признаки терроризма как социокультурного феномена.
-
Диссертационная работа представляет собой первую попытку целенаправленного приложения феноменологической методологии к научному исследованию феномена терроризма, потому общий характер работы можно обозначить как феноменология терроризма. .
-
В работе намечается новый социально-философский подход к проблеме типологии терроризма, в рамках которого предлагается сопоставительное описание нескольких конкретно-исторических видов терроризма, а также подробная сравнительная характеристика двух асинхронных по времени существования и качественно разнородных видов терроризма (русского народнического терроризма второй, половины XIX — начала XX вв. и современного исламистского («исламского») терроризма), в связи с чем вводятся понятия «альтруистического» и «исламо-фанатического терроризма».
4. Аргументировано обосновывается тезис о нигилистических
истоках альтруистического терроризма, который представлен в
диссертационной работе концептуально как продукт радикальной
переоценки традиционных метафизических (христианских) ценностей при
сохранении бессознательного религиозного чувства и духовных устремлений
леворадикальной интеллигенции. В связи с чем в работе доказывается
утверждение о том, что революционное народничество, составлявшее основу
миросозерцания альтруистического терроризма, можно рассматривать в
качестве особого типа религиозности, по сути идолопоклоннического, но
вобравшего в себя некоторые чисто христианские аберрации.
-
Впервые в научном исследовании выявляется значение и роль ресентиментного сознания в генезисе альтруистического терроризма в контексте социально-философской характеристики русской леворадикальной интеллигенции как субъекта данного типа терроризма.
-
В диссертации предлагается описание основных сущностных черт сознания исламо-фанатического терроризма, которое рассматривается как относительно самостоятельный. тип мировоззрения, основанный на экстремистской версии исламского фундаментализма и отличный от умеренного исламского фундаментализма. Отдельно рассматривается ведущая роль духовного протеста в мотивации исламо-фанатического терроризма в свете проблемы социокультурного конфликта современной «западно-христианской» и современной мусульманской цивилизаций.
Научные положения, выносимые на защиту.
1. Терроризм как социокультурный феномен представляет собой вариативные конкретно-исторические формы пассионарных социально-протестных движений, институционализирующихся в автономных оппозиционных организациях, стремящихся достичь определенных политических целей или радикального социально-политического преобразования общества и использующих стратегию психологического устрашения систематическим насилием. Основными сущностными чертами
терроризма являются: политический характер, идеология ность, элемент психологического эффекта, пассионарный социальный протест.
-
В работе доказывается утверждение о необходимости дополнения классификации терроризма по формальным признакам, в том числе идейно-политической направленности, типологией терроризма на основе комплексного социокультурного критерия (мотивы, ценности, моральные нормы и идеалы, составляющие миросозерцание субъекта терроризма). По данному критерию предлагается краткая социально-философская характеристика нескольких конкретно-исторических типов терроризма: альтруистического, исламо-фанатического, антисистемного и анархического. Первые два становятся предметом специального исследования во второй и третьей главах диссертации.
-
Согласно основным положениям диссертации, альтруистический терроризм представляет собой особую конкретно-историческую разновидность терроризма в условиях царской России второй половины XIX — начала XX вв., субъектом которого выступала леворадикальная народническая интеллигенция. Данный тип терроризма имеет несколько сущностных черт: крайний альтруизм, основывающийся на безусловном приоритете блага общества над интересами индивида; примат автономной морали (радикальный морализм); коллективистский мессианизм; пессимистический революционный эсхатологизм, включающий в себя демонизацию образа власти («самодержавия»).
-
Скрытой духовно-психологической основой крайнего альтруизма как центрального нравственного принципа альтруистического терроризма является ресентиментное сознание, сложившееся в особых исторических обстоятельствах бытия русской интеллигенции, занимавшей маргинальное социокультурное положение между «молотом» самодержавного государства и «наковальней» народной стихии.
-
Исламо-фанатический терроризм представляет собой конкретно-исторический вид терроризма, зародившийся на третьем этапе мировой исторической эволюции (с 1970-х гг.) движения исламского фундаментализма в ходе размежевания экстремистского крыла от умеренного фундаментализма. Его основными сущностными чертами являются: фанатическая религиозность (включающая в себя абсолютизацию ритуальной стороны религии; примат религиозно-правовых общественных установлений перед внутренним усовершенствованием личности мусульманина; восприятие справедливости исключительно как наказания грешников и воздаяния «врагам веры»); фатализм, склоняющийся к абсолютно-детерминистической интерпретации исламского догмата о предопределении; мессианизм «спасшейся общины». Одним из ведущих факторов в генезисе исламо-фанатического терроризма является духовный протест традиционной исламской культуры против навязывания либеральных ценностей, исторически сложившихся в лоне светской западной
«либерально-демократической» цивилизации, нигилистичной в отношении
собственных духовных (христианских) ОСНОВ. ,i
Теоретическая и практическая значимость исследования. В
данном диссертационном исследовании разработаны и обоснованы
теоретические положения, позволяющие по-новому взглянуть на
сущностную природу терроризма, его место в обществе и культуре. В
частности, проводится черта между явлениями террора и терроризма с одной
стороны, и между терроризмом и внешне подобными ему видами
криминального устрашения, с другой; приводится подробная классификация
субъекта и объекта терроризма; предлагается попытка построения новой
типологии терроризма. Диссертационное , исследование показывает
метафизическую глубину и социокультурную обусловленность феномена
терроризма, природа которого гораздо сложнее внешне подобного
криминального насилия. Данные разработки могут быть востребованы для
более правильного юридического определения явления терроризма,
практической деятельности соответствующих государственных
правоохранительных органов в деле борьбы с терроризмом, а также более точного и политкорректного употребления самого термина в политической деятельности. Разработанные идеи и положения диссертации могут предоставить концептуальную основу для проведения дальнейших социально-философских, этических, политологических, социологических и исторических исследований феномена.
Материалы диссертации также могут быть использованы при разработке лекционных курсов, пособий и методических рекомендаций в курсе социальной философии, политологии, социологии, отечественной и всеобщей истории, спецкурсов по истории российского и современного терроризма, глобальным проблемам человечества.
Апробация работы. Некоторые положения диссертации получили отражение в ряде докладов на ежегодной апрельской Научно-технической конференции Новосибирского государственного архитектурно-строительного университета (НГАСУ) (в 2003, 2004 и 2005), II Международной научно-практической конференции «Правовые проблемы становления: и развития гражданского общества в России» (Новосибирский государственный аграрный университет (НГАУ), 2005), межвузовской конференции «Перспективы исторического и культурологического образования в школе и вузе: теория и практика» (Новосибирский государственный педагогический университет (НГПУ), 2005), II Межвузовской научно-практической конференции «Глобальные проблемы цивилизации. Человек: предвидимое будущее» (НГАУ, 2005) и Всероссийской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Наука: Технологии. Инновации» (Новосибирский государственный технический университет (НГТУ), 2005). Тезисы докладов и статьи опубликованы в соответствующих сборниках. Материалы диссертации легли в основу спецкурса «Терроризм как
глобальная проблема человечества», читаемого автором в НГАУ (с сентября 2005).
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, девяти параграфов, заключения и библиографического списка (302 наименования). Общий объем работы - 212 с.
Диалектика субъекта и объекта терроризма
Для определения сущности терроризма как социокультурного феномена необходимо в первую очередь рассмотреть проблему смысловой взаимосвязи и смыслового разграничения понятия терроризма с его понятием-близнецом, часто используемым в публицистической литературе, обыденной речи и даже в научных исследованиях в качестве синонима терроризма. Понятие террора хронологически первично по отношению к «терроризму». Однако оба они родились в одну и ту же эпоху в пределах одного и того же социально-политического и культурного контекста, т.е. во времена Великой французской революции. Понятие «террор» (фр. la terreur, «страх», «ужас») впервые стало употребляться в леворадикальных кругах Франции в рамках антимонархического дискурса. Историки М.П. Одесский и Д.М. Фельдман, подробно изучавшие этот вопрос, говорят, что «само слово "terreur"... вошло в политический лексикон стараниями жирондистов и якобинцев, объединившихся в 1792 г., дабы вынудить короля заменить прежних министров лидерами леворадикальных группировок», угрожая при этом королю народным восстанием масс, если он не уступит1. М.П. Одесский и Д.М. Фельдман приходят к выводу, что первоначальный смысл «террора», ассоциировался с массовыми антиправительственными выступлениями, посредством которых лидеры леворадикальных группировок устрашали политических противников . В речах леворадикалов, срывающихся с трибун, стихийное насилие масс подавалось как реакция народа на беззаконное насилие («террор»), устрашающие население, якобы постоянно практикуемое королевской властью. Власть при этом в лице Людовика XVI отождествлялась с деспотией, как формой правления, согласно определению
Монтескье, основывающейся на страхе своих подданных3. Такой ход служил моральным оправданием возможных вспышек насилия со стороны народа. Данные авторы считают, что практику паразитирования леворадикалов на «гневе народном», сложившуюся ранее своего терминологического оформления, можно уже обозначить как террористическую4.
Свое окончательное оформление и наиболее устойчивое содержание понятие террора приобрело с приходом к власти якобинской партии и введением диктатуры. Чрезвычайно репрессивная политика якобинского правительства по отношению к реальным, потенциальным и даже мнимым политическим противникам («врагам народа») и получила название «террор». Хронологически «период Террора»5 во Французской республике определяется с 31 мая 1793 г. (падение правительства жирондистов) по 27 июля 1794 г. (конец правления Робеспьера). С этого времени понятие террора приобрело свое смысловое ядро, которое сохраняется за ним до сих пор: репрессивная политика со стороны государства, направленная на устрашение любой оппозиции в целях укрепления своей власти.
Одно из наиболее ранних определений терроризма можно обнаружить в словаре Французской академии 1798 года, который определяет терроризм как «систему, режим террора» (якобинского)6. Данное определение связывает терроризм с террором самым непосредственным образом, не различая их по сущности: террор здесь выступает как метод политики, а терроризм - как его систематическое практическое применение. Такова первоначальная смысловая связь понятий, которая объясняет традицию почти полного их отождествления в публицистической и отчасти в научно-исследовательской организованности народных антиправительственных волнений и ложно приписывают руководство над этими стихийными по своей сути акциям лидерам якобинцев и жирондистов. Это позволяет им вводить понятие «террор толпы» как исторически первичный вид террора (терроризма). Более правильна точка зрения П. Генифе, четко разводящего в разные стороны массовое стихийное насилие во время Французской революции и политику террора (исходящую от государственных структур), которую взяли на вооружение леворадикальные партии. См.: Генифе П. Политика революционного террора 1789-1794. М., 2003. С.18-20.
Однако, большинство современных ученых, отмечая определенное родство и генетическую взаимосвязь террора и терроризма как социально-политических феноменов, все же разводят по смыслу данные понятия. Террор и терроризм как виды деятельности в основном различаются на уровне субъектов, несмотря на то, что их объединяет общий метод - создание атмосферы страха ради реализации своей политической воли при психологическом подавлении антагонистических воль.
Эволюция смысла, отчетливо обозначившаяся во второй половине XX в., была связана с явным «различием между открытым насилием со стороны государства и вооруженным насилием оппозиционных групп, становившимся все более заметным фактом в жизни общества»7. Феномен оппозиционного террористического насилия появился гораздо раньше их терминологического размежевания. Опираясь на концепцию И. Ивиански, О.В. Будницкий относит зарождение терроризма к 70-м гг. XIX в. одновременно в трех типологических вариантах: социально-революционном (в России), анархистском (США и Европа) и национально-освободительном (Ирландия, Польша, Балканы, Индия). При этом, констатируя сложность формулировки универсальной дефиниции, исследователь связывает терроризм преимущественно с политически мотивированным насилием, создающим угрозу жизни и безопасности людей, отмечая его «публичный» характер. Приведем слова самого автора: «Разумеется, политические убийства практиковались в Европе и ранее, в начале и в середине XIX столетия, как отдельными лицами (К. Занд, Ф. Орсини и др.) и даже организациями (карбонарии в Италии). Однако говорить о соединении идеологии, организации и действия - причем носящего "публичный" характер - мы можем говорить лишь применительно к последней трети XIX в
Русская леворадикальная интеллигенция как субъект альтруистического терроризма
Объект анархического терроризма также имел значительные отличия от объекта альтруистического терроризма. Если объектом альтруистического терроризма выступало государство в лице конкретных его представителей, то анархический терроризм имел не только антигосударственный, но и антибуржуазный характер, он гораздо более тяготел к массовому терроризму, дополнению «политического» терроризма «аграрным» (против помещиков) и «фабричным» терроризмом (против фабрикантов и предпринимателей).
Аптисистемный терроризм. Антисистемный терроризм - это конкретно-исторический вид терроризма, получивший распространение преимущественно в европейских капиталистических государствах на стадии индустриального этапа развития в условиях холодной войны. В литературе существует достаточно устоявшееся обозначение этого типа терроризма, который именуется «левым терроризмом» (или же «ультралевым»78) в Европе 1970-80-х гг. Эти годы были пиком активности данного типа терроризма, хотя истоки его лежат в самом конце 1960-х гг., последние же, «реликтовые», проявления относятся к середине 1990-х гг.79 Главным очагом данного терроризма были ФРГ («Фракция Красной Армии», «Движение 2 июня»,
Последним террористическим актом германской «Фракции Красной Армии» (РАФ), имевшим символический характер, был взрыв новой тюрьмы в Дармштадте в 1993 г. «Антиимпериалистические ячейки») и Италия («Красные бригады»), но были затронуты и другие страны капиталистического блока, хотя и несравнимо в меньшей степени, такие как Франция («Пролетарская левая») и Бельгия («Боевые коммунистические группы»).
Распространенное определение данного типа терроризма имеет ряд недостатков. При географическом ограничении данного терроризма только Европой выпадает Япония (вместе с не менее известной левотеррористической «Японской Красной Армией»), в которой в тот же период возник типологически идентичный терроризм, родившийся в сходных политических и социокультурных условиях с европейским левым терроризмом. Когда мы говорим об общности политических условий, имеем в виду то, что три основные страны, послужившие источником левого терроризма (ФРГ, Италия и Япония) были государствами, пережившими фашистские режимы (кроме Японии, где была военная диктатура), проигравшими вторую мировую войну и испытывающими трансформацию политической и социально-экономической жизни. К тому же, все они испытывали усиленное политическое и культурное влияние США. Хотя в случае каждой конкретной страны имели место свои конкретные причины объективного и субъективного характера, выделение нами «антисистемного» типа терроризма (также как «европейского левого терроризма» в традиционной классификации, основывающейся на идеологических и политологических моментах), возможно на основании общности миросозерцания, разделяемых ценностей и мотивов, лежащих в фундаменте данных террористических движений.
Левый терроризм в Европе возник после спада и поражения массовых студенческих бунтов и расколов молодежных леворадикальных организаций О/Л в конце 1960-х , манифестировавших протест против технократизма индустриальной цивилизации, экзистенциального вакуума «общества массового потребления» в ситуации атомизации, отчужденности индивидов,
представительных систем в ряде европейских государств. Э.Я. Баталов отмечает, что массовый молодежный студенческий и леворадикальный протест, предшествовавший терроризму, показал, «что не только голод, материальная нужда, но и голод духовный, отчужденность от власти, от свободного творчества, сведение всей человеческой деятельности к безудержному накопительству и "потребительской гонке" становится внутренней движущей силой протеста»81. М.А. Хевеши, отмечая, что 1960-е годы были временем экономического расцвета (когда заговорили о «немецком чуде» и расцвете «общества благосостояния»), утверждает, что кризисные явления коснулись, прежде всего, духовной сферы, культуры: «Все более очевидным становилось то, что сам по себе технический прогресс не означает расширения свободы человека, создания нового образа жизни, нового качества жизни. Рассмотрение общества сквозь призму достижений и последствий научно-технической революции выявляло наглядно, что технический прогресс не только не уменьшил степени отчуждения человека, но в определенных сферах усилил его, хотя форма проявления его стала более завуалированной» . В таких условиях в качестве субъекта терроризма выступила интеллигенция (представители интеллектуального труда) и бывшие активисты молодежных движений легального протеста, бунтарски настроенные в отношении общепринятых стереотипов поведения и общественных порядков.
Мировоззренческо-философская и экзистенциальная основа антисистемного терроризма получила свою теоретическую кристаллизацию в философии широкого общественно-политического движения «новых левых», давшей развернутую критику индустриального общества. Наиболее последовательные и разработанные теории были созданы в рамках так называемой Франкфуртской школы, сообщества академических философов и социологов, близких к левому радикализму (Т. Адорно, М. Хоркхаймер, Г. (Из истории политической философии). М., 1994. С.196. Маркузе и нек. др.). Авторитетный исследователь К.Г. Мяло справедливо отмечает, что теории «новых левых» были лишь верхним, теоретическим уровнем общественного сознания (оказывающим в свою очередь и обратное влияние на умы), который представлял собой систематизацию и обобщение «гораздо более широко распространенного эмоционально-аффективного восприятия буржуазно-демократического строя как системы жесточайшего гнета, по своей тяжести, а в особенности вездесущности едва ли не превосходящего гнет абсолютизма»83. Одним из основных терминов данной традиции, перешедших в лексикон современного левого радикализма, стало слово «система» .
Под «системой» подразумевается «тоталитарный» характер индустриального общества (вне зависимости от капиталистической или же социалистической модели), рационализированного и бюрократизированного, построенного на технократизме, которое поглощает отдельного человека и встраивает его в механизм, работающий на самообеспечение и саморазвитие при эксплуатации каждого отдельного человека. «Для такого сознания и психологического склада "система", подлежащая насильственному разрушению и уничтожению, - это вся совокупность экономических, политических, социальных, правовых, этических и культурных установлений. Все это - прутья, образующие решетку репрессивности: прямой, т.е. государственно-полицейской, и скрытой, но наиболее жестокой, осуществляемой через хитросплетения этических норм и культурных ос ценностей и идеалов»
Ресентиментное сознание как основа альтруистического терроризма
Нигилизм - это процесс обесценивания высших ценностей, переворот в мировоззрении, когда устоявшаяся метафизика терпит крах. Первые две формы нигилизма только закладывают основу для завершения этого процесса, которое осуществляется в третьей форме нигилизма. На последней ступени нигилизма человек полностью отказывается от метафизического мира как иллюзорного и созданного им же лишь из психологических потребностей. Человек перестает верить в объективный смысл (цель) и целостность бытия. Жизнь в представлении человека полного нигилизма -это борьба единичных воль, измышляющих свои представления о мире лишь в угоду своим интересам. Основа жизни биологична, а не метафизична - это «воля к власти». Ницше считал, что такое представление о мире наиболее реалистично и соответствует самому здоровому типу человека.
Важно отметить, что согласно Ницше на последней стадии процесса нигилизма происходит полный отказ от метафизики. При полном нигилизме не просто одни ценности подменяются другими, что происходит в двух предыдущих стадиях нигилизма, но исчезает сама потребность в ценностях прежнего рода, сверхчувственных (метафизических) ценностях159. Таким образом, устраняется трагический дуализм мышления западного человека. Человек упраздняет ментальный пласт «истинного», образцового бытия, и оставляет как достаточный для своих нужд и чаяний лишь мир «становления». Для человека полного нигилизма реальность становления, жизнь как вечный изменяющийся поток, представляется единственной. Для него нет высших идеалов, существующих в иных измерениях бытия и задающих норму этой жизни. Ницше, пророчески фиксируя неизбежность процесса нигилизма для западной культуры, в качестве идеала устанавливает полный нигилизм, который лишь один, по его мнению, может окончательно освободить человека от всех онтологических иллюзий. Только пройдя через весь цикл нигилизма, человек поймет свою самоценность и свободу, не зависящую от представлений о космосе в целом, а человеческое сознание обретет покой и человек начнет жить, наконец, в посюстороннем мире реальности, которого он так долго избегал из-за душевной слабости и невозможности его принять таким каков он есть со всеми несовершенствами, убегая в мир метафизических иллюзий.
Концепция нигилизма по Ницше не только объясняет социокультурную динамику западноевропейской цивилизации со времен эпохи Возрождения, но и показывает религиозные корни западных социально-утопических идеологий (социализма, коммунизма и др.). Для лучшего уяснения сущности нигилизма крайне необходимо дополнить концепцию Ницше русской религиозной философией (Л.А. Тихомиров, С.Н. Булгаков, С.Л. Франк, Н.А. Бердяев и др.), в русле которой активно разрабатывались те же вопросы. Так, В.В. Зеньковский указывает на то, что «светская» культура в Западной Европе и в России имела своим корнем распад предшествовавшей ей церковной культуры, откуда в ней возникает своя «религиозная стихия», или если угодно «свой (внецерковный) мистицизм»: «Идеал, одушевляющий светскую культуру, есть, конечно, не что иное, как христианское учение о Царстве Божием, но уже всецело земном и созидаемом людьми без Бога»160. О духовном состоянии Запада С.Н. Булгаков пишет следующее: «Упразднив религию Бога, человечество старается изобрести новую религию, причем ищет божеств для нее в себе и кругом себя, внутри и вне; пробуется поочередно: религия разума (культ разума во время великой французской революции), религия человечества Конта и Фейербаха, религия социализма, религия чистой человечности, религия сверхчеловека в новое время с перспективой религии сверхчеловека161 и т.д. В душе человечества, теряющего Бога, должна непременно образоваться страшная пустота, ибо оно может принять ту или иную доктрину, но не может заглушить в себе голоса вечности, жажду абсолютного содержания жизни. И, погасив солнце, оно стремится удержать свет и тепло, делает судорожные усилия к тому, что бы спасти и удержать божественное и заполнить "пустоту" новыми богами, но зыбкая почва проваливается под ногами, и духовная атмосфера становится все напряженнее и тяжелее. В высшей степени трогательна эта борьба человечества за духовное свое существование и мучительные усилия искать твердую почву то там, то здесь [орфография изменена - С.Ч.]» . Продолжая свою мысль, Булгаков утверждает, что духовным нервом всей Новой истории Запада являются «похороны Бога»163, порождая аллюзию на тезис Ницше «Бог умер».
С.Н. Булгакову вторит Л.А. Тихомиров, обстоятельно рассуждавший о причинах европейского революционного подъема, нашедшего отклик в условиях русских реалий. Секуляризация культуры и автономизация морали, через что прошли так или иначе все европейские народы, согласно Тихомирову привели к переносу духовных стремлений человека, обращенных к абсолютной сфере, в социально-политическую плоскость, обладающую лишь относительной ценностью. Так духовность человека, потерявшая связь с Богом, трансформировалась в «социальную религиозность»1 , ставшую двигателем революций. Весь чудовищный потенциал нового антирелигиозного человеколюбия проявился во французской революции, прошедшей под лозунгами «суверенитета народа» и «прав человека», при полном забвении не только национальных традиций, но и религиозных основ жизни. Сама революция приобрела перманентный характер, поскольку стремление к абсолютному идеалу в рамках социальной жизни есть «алкание ненасытимое», вечно движущееся к разрушению общественно-политических форм, но не удовлетворяющееся никакими новыми построениями1 5.
Исламский фундаментализм: понятие и основные черты
С теории С. Хантингтона о столкновении цивилизаций распространенным клише стало рассмотрение исламского фундаментализма и связанных с ним исламского экстремизма и терроризма как продукта столкновения западно-христианской и мусульманской цивилизаций, причем не только на уровне политико-экономического соперничества, но и на уровне культуры, базовых ценностей и верований297. Не подвергая сомнению адекватность самой постановки тезиса, позволяющего зафиксировать социально-философскую основу исламо-фанатического терроризма на уровне конфликта ценностей, хотелось бы отметить недостаточную проясненность исторического и социокультурного контекста данного цивилизационного столкновения. Для этого необходимо разобраться, каково социокультурное и духовное состояние конфликтующих цивилизаций, а также определить характер доминирующих в них ценностей.
В современное время так называемая западно-христианская цивилизация, пережившая принципиальный пересмотр собственных социокультурных основ в эпоху модерна, может сохранять свое прежнее наименовние лишь с определенной долей условности. Ведущими направлениями культурного развития современного постиндустриального общества Запада выступают две линиии развития: продолжение модернистских тенденций (особенно в США), которые оспариваются альтернативными постмодернистскими культурными тенденциями.
Секулярные ценности, сформированные в эпоху модерна, занимают центральное положение в государственно-общественной жизни западных народов. Их костяк составляют ценности либеральной идеологии. Сохранившийся пласт культуры модерна все еще не только господствует в мировоззрении западной цивилизации, но и к тому же прогрессирует. Мы имеем ввиду трансформацию либеральных ценностей в универсалистский неолиберальный проект, сменивший бывший европоцентризм на американоцентризм. Если интеллектульная элита Европы охвачена критической рефлексией над основами бытия собственных культур, разрушающей классические установки модернистского мировосприятия, Северная Америка в большей степени продолжает традиции просвещенчества и цивилизаторской миссии Запада в условиях однополярного мира. Гегемония США как единственной свердержавы, поддерживается в идеологическом плане модернистским проектом неолиберализма, диктующего стандарты глобализации в современном мире. Как метко выразился израильский диссидент Израэль Шамир по этому поводу: «Глобализм - это американская гегемония плюс глубокий последовательный неолиберализм» . Идеологическая концепция «конца истории» Ф. Фукуямы, провозглашающая «завершение идеологической эволюции человечества и универсализации либеральной демократии как окончательной формы правления»", демонстрирует не что иное, как возрождение глобального безальтернативного идеологического проекта в «лучших» традициях модерна.
Однако современная западная культура испытывает также сильные постмодернистские тенденции, ведущие к закладыванию новых духовных основ западной цивилизации. Предшествующая эпоха модерна (XVII -первая половина XX вв.), выражаясь языком Ф. Ницше, манифестировала повсеместное распространение декаданса и разных форм неполного нигилизма, реставрирующих традиционную метафизику и понятие Абсолютного в виде просвещенческих ценностей (веру в бесконечные возможности разума, науки, социальный прогресс) и материалистических идеологий различного рода социального утопизма (коммунизм, фашизм и т.д.). Радикальный скепсис в отношении метанарративов , характерный для философии постмодерна (Ж.-Ф. Лиотар) - признак полного нигилизма, наступающего после разного рода вариантов неполного нигилизма, устанавливавших глобальные сверхцели для человечества. Метанарратив всегда связан с представлением об Абсолютном, человек постмодерна отказывается как от первого, так и от второго. Признание равноправия всех возможных форм познания при отчетливо выраженном скептицизме в отношении объективной истины, ценностный релятивизм, ирония и игровое отношение к действительности, - все эти характерные черты все еще становящейся культуры постмодерна говорят о подмене онтологии семиологией . Действительность все более становится виртуальной, лишь вариацией разных текстов-интерпретаций, за которыми скрывается лишь «воля к власти» различных субъектов, на что недвусмысленно намекают теоретики постструктурализма, ведущего философского течения постмодерна. Такое миропонимание, не нуждающееся «в крайних догматах веры» и допускающее «добрую долю случайности, бессмысленности»302, вполне соответствует ницшевскому {сильному) человеку полного нигилизма, расквитавшимся со всяким метафизическим знанием и любыми «высшими» ценностями. Впрочем, отечественный исследователь постмодерна, В.А. Емелин, оспаривает трактовку философии постмодерна как радикальной формы нигилизма и правомерность связывания постмодерна с тотальным отказом от всех ценностей. В данном случае, считает он, идет речь о равноправном выборе между всеми ценностными позициями: ни одна ценность не может больше занять доминирующую позицию, и все они имеют равное право на существование303. Однако данный нюанс не изменяет сути: ведь «ирония» и дезавуирование в отношении всех претензий на строго объективное отражение реальности любого вида знаний, расценивающихся всего лишь как «нарративы» (интерпретации), приводит к абсолютному релятивизму в аксиологии и потере ценностных ориентиров. Впрочем, последствия постмодернистского отношения к ценностям осознает и упомянутый нами автор, о чем говорят следующие его строки: «...подобный подход может привести к крайностям релятивизма, индифферентности в выборе ценностей; если "все годится", тогда и "все дозволено", и где гарантии, что предпочтительными станут конструктивные силы, если они находятся в равноправном положении с деструктивными тенденциями?»304.
Философская позиция, провозглашающая равнозначность всех ценностей скрывает в себе завуалированный нигилистический отказ от всех ценностей как традиционной (христианской) культуры, так и периода неполного нигилизма, имевших определенную корреляцию друг с другом. Самым главным «объективным» признаком нигилистичности (антитрадиционности) современной западной цивилизации, по нашему мнению, выступает следующий неоспоримый факт: универсум все менее воспринимается как порядок, и все более как хаос. Причем это ведущее и последовательно прогрессирующее мировосприятие нашей эпохи, децентрирующее и фрагментирующее реальность, прослеживается чуть ли не во всех сферах культуры: постклассической философии, постнеклассической науке, искусстве постмодерна и т.д.
