Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Генезис и трансформация понятия религиозной идентичности применительно к этосу русской интеллигенции 21
1. Понятие идентичности в социальной философии 21
2. Особенности религиозной идентификации, ее динамика и структура 30
3. Интеллигенция как объект социально-философского анализа 39
Глава 2. «Социокультурные составляющие религиозной самоидентификации русской интеллигенции» 63
1. Христианский базис культуры русской интеллигенции» 63
2. Значимые «Другие» в религиозных идентификациях русской интеллигенции 92
Заключение 134
Библиография: 146
- Понятие идентичности в социальной философии
- Интеллигенция как объект социально-философского анализа
- Христианский базис культуры русской интеллигенции»
Введение к работе
В настоящее время состояние духовной культуры России представляет достаточно тревожную переломную картину в связи с изменением основ жизни общества. Современный мир стал сложным, взаимозависимым, быстро изменяющимся, непредсказуемым в своем развитии. В стране с некогда относительно однородным составом населения, произошла резкая социальная дифференциация, повлекшая за собой формирование новых субкультур в рамках современного российского общества, реструктуризацию ценностных ориентации.
Меняются образ мира и место человека в нем, идет отказ от многих привычных стереотипов, разрушены устоявшаяся система мировоззренческих ценностей и методологических ориентиров и привычный механизм трансляции культурных ценностей.
В такие периоды вопрос «Кто Я?», «Где мое место в этом мире?», «Каков мой путь?» для большинства людей, оказавшихся в ситуации слома их жизнеобразующих структур, приобретают особое значение. Говоря теоретическим языком, поскольку их идентификации как социальные, так зачастую и личностные, потерпели крушение, этим людям, прежде всего, как существам социумным, необходимо как установление своего социального статуса, так и восстановление разрушенных социальных связей, что невозможно без реконструирования вновь создаваемой социальной идентичности. Как отмечал Э. Фромм, потребность в обретении сущности или самоидентификации является одной из фундаментальных потребностей человека. [347]
В социальной философии социальная идентификация рассматривается как часть социальной идентичности, понимаемой как самоопределение индивида в социальном пространстве [401] и применяется для описания индивидов и групп в качестве относительно устойчивых, «тождественных самим себе» целостностей. Идентичность есть не свойство (т. е. нечто присущее индивиду изначально), но отношение. Она формируется, закрепляется (или, напротив, переопределяется, трансформируется) только в ходе социального взаимодействия. Особенно актуализировалась проблема идентичности с наступлением эпохи современности, или модерна. Поскольку в досовременных обществах идентичность индивидов
задавалась их происхождением и принадлежностью к определенному социальному слою (эту данность они не были властны изменить), проблемы самоидентификации не возникало. Идентичность современного человека связана с сознательной ориентацией на определенный стиль жизни, «выбирая» который индивиды формируют свою тождественность с определенной группой, образом жизни, ценностями. [230, С. 78] в последнее время можно зафиксировать всплеск интереса к проблемам идентичности, идентификации и самоидентификации в самых различных отраслях научного знания. Так, социология и психология подробно описывают, классифицируют и осмысляют понятия, механизмы, процессы личностной, профессиональной, культурной самоидентификации. [23][217][372]
В современном меняющемся обществе люди, утратившие прежнюю идентичность, вынуждены сопоставлять, выбирать, создавать новые общности, ориентируясь на совпадение личных ценностей с предлагаемыми тем или иным сообществом. «Индивид признает сообщество «своим» не только потому, что он разделяет его цели, но и потому, что способы их достижения для него морально приемлемы». [159]
Одной из важных составляющих человеческой идентичности является ценностная компонента, задающая иерархическую вертикаль сущностных потребностей. И то, что является Высшей ценностью для индивида, социальной группы, нации, государства, определяет наше существование и смысл нашего бытия. Другими словами, стойкость социальной конструкции обеспечивает именно наличие Высшего начала, которое чаще всего принято связывать с религией. На разных уровнях культуры религиозность может реализовываться как набор значимостей, норм или идеалов. [78, С. 74-75]
После долгого официального господства опоры исключительно на атеистическое и сугубо материалистическое понимание основ цивилизации и исторического процесса, приведшего, в конце концов, наше общество к социальному и цивилизационному краху, можно отметить достаточно заметный поворот в поисках основы бытия к религии. В обществе, три поколения декларировавшем отказ от идеи Бога, как таковой, активно исследуются проблемы
истории религии, социологии религии, философии религии1, религиозности, религиозного комплекса и т.д.
Именно религиозный комплекс как некая ось пересечения стихийной и институционализированной деятельности, сознательного и бессознательного, личной психики и коллективной, сакрального и мирского признается объективированной потребностью, которая перманентно конструируется «в процессе проживания миллионов человеческих жизней, путем проб и ошибок, через реализацию заложенных в психике функциональных возможностей в схему, являющуюся системой примирения сознательного и бессознательного». [285, С. 142]
Все чаще раздаются голоса, призывающие искать возрождение русского духа на путях религии, идентифицируя Русь и Православие. Предполагается, что религиозная идентичность должна ощущаться как исключительно сконцентрированное проявление мироощущения человека, квинтэссенция самых насущных вопросов его «жизненного мира», определяемого его культурными и ценностными установками. В то же время она зачастую становится и выражением несвершившихся надежд и упований в мире реальных общественных отношений, в том числе идеалов социального обустройства мира. Религиозная идентичность -это один из возможных способов духовного соотнесения себя с окружающими людьми (на индивидуальном уровне) и самоопределения целого общества в его соотношении с окружающими социумами (на макросоциальном уровне). Это всегда способ осознания мира «своей» духовной ориентации в соотнесенности с «иным» контекстом духовности.
История религий мира красноречиво демонстрирует возможность и даже плодотворность взаимопроникновения высоких образцов религиозной духовности. Религиозные деятели легко находят общий язык в различных уголках мира. Но на уровне религиозного массового сознания история изобилует и фактами непримиримости и фанатизма. Религиозные доктрины зачастую используются политическими элитами в качестве мощного средства, своеобразной «политической технологией» воздействия на сознание и поведение широких масс населения. Религия снова, как когда-то, становится действенным орудием
1 Только за постсоветский период вышло три монографии с таким названием - Л.Н. Митрохина, Ю. А. Кимелева, Е.И. Аринина
социальной и культурной мобилизации в политике. По мнению С.Хантингтона, «аллергическое детище западной цивилизации, происшедшее после Вестфальского мира - отделение религии от международной политики - доживает свои дни» [349, С. 121].
Растущее вмешательство религии на мировую политику также отмечает Э. Мортимер [398, Р. 7] и С.Хантингтон, которые резюмирует, что «межцивилизационное столкновение культур и религий вытесняет рожденное Западом внутрицивилизационное столкновение политических идей...» [349, С. 122]. Можно не соглашаться с этой позицией, но отрицать значение религиозно-культурного фактора самоидентификации вряд ли сегодня стоит. Особенно в условиях, когда основные линии «разломов» и современных конфликтов проходят на уровне межэтнических и межконфессиональных различий.
В каждом обществе есть социальные группы, главная задача которых заключается в том, чтобы создавать для данного общества интерпретацию мира, интеллектуальный слой, который не только является лицом общества, выразителем его достижений, но и определяет способность данного общества к конкуренции на мировой арене, его вклад в мировую цивилизацию. Традиционно в России принято называть эти группы «интеллигенцией». Характерным отличием интеллигенции от интеллектуальных слоев предыдущих эпох, в первую очередь, духовенства, обладающих в соответствующем обществе монополией на формирование картины мира, на преобразование и сглаживание противоречий в наивных представлениях, созданных в других слоях, является то, что она «все больше рекрутируется из постоянно меняющихся социальных слоев и жизненных ситуаций и способ ее мышления не подвергается более регулированию со стороны какой-либо организации типа касты». [201, С. 134.]
Исследуя феномен «социально свободно парящей интеллигенции» (А. Вебер), необходимо признать, что основным делом этой страты общества есть процесс выработки представлений, объединяющих людей между собой и создающих основание для кристаллизации систем социальных отношений, процесс, который является ответом людей на исторические изменения, коллизии и обстоятельства, и что ее роль на современном этапе истории, когда происходит резкая смена моделей поведения, жизненных стандартов и представлений о мире и прогрессе, оказывается чрезвычайно важной.
В истории России интеллигенция сыграла особенную роль. Что бы ни совершалось в жизни нашего отечества за последние полтора столетия, происходило не без участия интеллигенции. Душа ее, как заявлено в «Вехах», есть ключ к грядущим судьбам российской государственности и общественного бытия.
Начавшаяся в России эпоха либеральной реставрации (при всей парадоксальности этого сочетания слов) [115, С. 87] вновь заострила вопрос о судьбах и социальной и культурной этого общественного слоя людей, профессионально занимающихся умственным, преимущественно сложным творческим трудом, развитием и распространением культуры, в новом обществе приобретает особое значение.
Надо заметить, что установившееся к 80-м годам XX века преобладание в российском общественном сознании системы либеральных ценностей, главным носителем которых выступала интеллигенция, было важной причиной крушения коммунистического режима. Экономические тяготы «переходного периода» более всего затронули именно российскую интеллигенцию, она оказалась на обочине политики и социальной жизни. Довольно широко распространено представление о том, что интеллигенция выполнила свою миссию, лишилась смысла своего существования и должна уйти с исторической арены «что для русской интеллигенции сегодня исчезла база». [65], [72, С. 326.] И хотя подобные взгляды высказываются чаще всего литераторами, это даже усугубляет ситуацию, так как их голос гораздо слышнее, чем голос философа.
Интересен тот факт, что в российской истории уже был подобный прецедент. В XIX и начале XX века небольшой общественной группе людей, хотя и не имеющей аналогов в новой европейской истории по склонности к радикальному нонконформизму и бунту, удалось потрясти основы могущественной монархии и в значительной степени способствовать ее краху. И это несмотря на то, что интеллигенция не имела никакого влияния на аппарат власти, не была сколько-нибудь укоренена в обществе и в буквальном смысле слова олицетворяла беспочвенность. [196, С. 3]
Другими словами, феномен советской интеллигенции сыграл по существу ту же роль в распаде советской системы и Советского Союза, какую сыграла в свое время русская интеллигенция в распаде царизма и российской империи. Можно говорить об идентичности последствий ее деятельности, которые обрушились на
голову подавляющего большинства российских интеллигентов как после 1917, так и после 1991 года. Идентична так же и все возрастающая оппозиционность власти. «Все это наводит на мысль об устойчивом, архетипическом характере феномена русской интеллигенции, который хоть и меняется от эпохи к эпохе, но сохраняет свое сущностное культурно-историческое ядро. От понимания его природы во многом зависит и вопрос о будущности этого феномена» [115, С. 88.]
В утвердившемся сегодня рефлексивном проекте современного российского интеллигента среди традиционного набора качеств образованности, компетентности, совестливости, духовности, культуртрегерства и т.п. почти начисто отсутствуют составляющие успешной жизни: динамизм, признание, достижение, удачливость, карьера и др. Более того, в информационной среде явно накапливаются различные концептуальные версии объяснений социальной нестабильности российского общества XX века, использующие аргументы из арсенала «комплекса вины» интеллигенции. Общий негативный контекст размышлений о судьбах российской интеллектуальной элиты усиливается такими самоопределениями ее представителей, в которых запечатлелись ощущения людей, отодвинутых от магистрального русла событий, оказавшихся на периферии общества, затерянных в частностях и несущественном, утративших позиции не только тех, кого слушают, но и тех, к кому прислушивается.
В целом все это свидетельствует о нарастании симптоматики кризиса социальной (групповой) идентичности, когда интенсифицируется процесс распада упорядоченной системы освоенных в процессе социализации смыслов и ценностей, утрачиваются традиционные групповые солидарности и, одновременно, выстраивается новый интеграционных механизм содержательных компонент идентификационного пространства.
Чтобы определить основные направления развития, российскому обществу необходимо всесторонне проанализировать и глубоко осмыслить характер своего исторического пути. Объективное изучение истории философского процесса в России невозможно без переоценки роли и места религии и церкви в отечественной истории и культуре, сознании различных групп населения и в первую очередь интеллигенции. Позиция интеллигенции по тем или иным вопросам наиболее заметны (в силу специфики ее деятельности) и существенным образом влияют на умонастроение общества в целом, его стабильность и
взрывоопасность. Резко возросший интерес российской интеллигенции к религии и мистике имеет существенное значение для характеристики религиозности общества в целом не только в настоящем, но и будущем, т.к. именно интеллигенция распространяет культурные ценности, в т.ч. и религиозные, среди всех социальных слоев и передает эти ценности в различных формах будущим поколениям. Общественные кризисы и социальные катастрофы способствуют поддержанию и развитию религиозных ценностей, выполняя в данном случае позитивную компенсаторную функцию. Активное участие интеллигенции в социальных трансформациях (особенно в кризисные моменты развития общества) предполагает «решение таких значимых задач как сохранение элементов накопленного обществом ценностно-мировоззренческого потенциала, преобразование или сохранение в неизменном виде социального и духовного наследия, в котором важнейшее место занимает является религия».[376, С. 8] Для выяснения сущности происходящего в религиозном сознании этоса интеллигенции нами было решено целесообразным ввести категорию религиозной самоидентификации. Вместо привычных терминов «самосознание» и «самоопределение» термин «самоидентификация» охватывает не только сферу сознательного осмысления, но и сферу бессознательного, в котором властвуют древние архетипы, поскольку религия относится к самым древним выражениям сферы бессознательного.
В России связь типов и векторов религиозного мышления такой социальной страты как интеллигенция с процессами, происходящими как в нашей стране, так и во всем мире, зачастую считается чем-то вторичным по отношению к экономическим или политическим моментам и, следовательно, иногда недооценивается. Но от того, каким богам или Богу поклоняется русская интеллигенция, как выяснилось, зависит не только судьба России, но опосредованно судьба достаточно большой части мира.
Учет этого фактора чрезвычайно важен при комплексных исследованиях явлений, подобных российскому кризису. Рассмотрение данной проблематики именно под этим углом зрения способствует более глубокому пониманию процессов, протекавших в российском обществе, и делает новое обращение к теме вполне оправданным.
Состояние проблемы исследования.
Проблемы идентичности - социальной, культурной, профессиональной -занимают все более большее место в исследованиях социологов, социальных психологов. Представляется актуальным осмысление накопленного социологического и исторического материала в философских категориях. Но как философская проблема понятие религиозной самоидентификации в отечественных исследованиях поднимается впервые.
В советский период интерес к различным сторонам религии в научной среде также сохранялся, и несмотря на то, что практически все работы по религиозной тематике начинались со слова «критика» [17], [50], [64], среди откровенно оголтелого отрицания под флагом атеизма печаталось немало серьезных исследований с приклеенными «атеистическими» главами, которые можно было спокойно отрезать без ущерба для смысла. [267, С. 221.]
О безрелигиозности русской интеллигенции написаны горы литературы, сейчас ее обвиняют во всех смертных грехах, в том, что именно интеллигенция привела Россию к катастрофе XX века. Но этот вопрос далеко не так однозначен. Если принять, что «религия - связь с Высшим, со Святым, открытость и доверие к Нему, готовность принять в качестве руководящих начал своей жизни то, что исходит от Высшего и открывается человеку при встречах с ним...» [69, С. 178.], то назвать классическую русскую интеллигенцию совершенно безрелигиозной нельзя, ведь на место такого Высшего интеллигенты ставят «идеал, которому они служат и которому стремятся подчинить всю жизнь: идеал достаточно широкий, включающий и личную этику, и общественное поведение: идеал, практически заменяющий религию». [329, С. 70]. И нельзя отрицать, что именно в интеллигентской среде родилась русская религиозная философия, шли напряженные искания в этой сфере (Религиозно-философские собрания в Санкт-Петербурге в 1901-1903 гг., богостроительство Богданова и Луначарского, христианский социализм, богоискательство и др.), что не могло не отразиться на определенной социальной страте, а в конечном итоге на всем русском обществе. «Там, где интеллигенция свободна, всем открыт доступ к свободе» [255, С. 68.], в том числе и свободе религиозной, в России о свободе чаще всего приходилось говорить в сослагательном наклонении. Недаром и марксизм называли последней великой религией. [178, С. 34.] Но, даже формально отрицая Бога, интеллигенты ставили на его место народ, или разум, или еще что-нибудь. В XX веке среди
официально насаждаемого атеизма происходит новый поворот, интеллигенция, всегда преклоняющаяся перед мучениками («святые цареубийцы»), несет «свое служение с аскетическим энтузиазмом, который часто связан с религиозным служением православной культуре» [328, С. 209.], немалую роль в этом сыграло жестокое преследование служителей Церкви, которая из «властителей» переходит в разряд «гонимых». «Гонения воспламенили веру и ревность избранного меньшинства. ... Для этих первых лет аскетического очищения Церкви характерно возвращение к ней значительной части интеллигенции». [329, С. 225-226.], [309, С. 180.] Религиозные искания в среде интеллигенции не прекращались и в последующие годы, о чем, в частности свидетельствуют творчество С. Аверинцева, М.Ворфоломеева, И.Друцэ, поэтов Д.Бобышева, Г.Айги, И. Бродского, В.Кривулина, О. Охапкина, Е. Благининой, Г.Померанца, феномен Александра Меня и др. [ 141 ]
В постсоветский период на конгрессах и форумах интеллигенции широко обсуждаются проблемы необходимости диалога между религией, образованием и культурой. Несмотря на то, что российское общество переживает глубокий духовный и нравственный кризис, оно обладает огромным потенциалом, который заключается, прежде всего, в нашей культуре, хранителем которой всегда бьша интеллигенция. Рухнувшая идеология, маскировавшая кризис, оставила после себя чувство пустоты и господство цинизма, но демократические ценности и идеалы не умерли. Религиозный фактор может стать стабилизирующим, но только конструктивный диалог всех социальных сил может предотвратить дальнейший раскол общества, искоренить предрассудки межнациональной и религиозной розни.
Иногда можно услышать такое мнение: «В начале этого десятилетия мы возлагали большие надежды на духовное возрождение общества через религию, ее историю, мораль, нравственность. Однако - не получилось». [332, С. 47-48] В этом снова слышится извечная надежда русского человека на внезапное чудо, десять лет слишком маленький срок, но подвижки в направлении религиозного возрождения, как мне кажется, есть. И данный процесс - достойный объект для исследования, хотя говорить о каких-то фундаментальных сдвигах еще рано.
Предмет исследования.
Несмотря на огромное количество работ о проблемах русской интеллигенции, особенно классической интеллигенции XIX века, до сих про нет исследования, в котором бы рассматривалась эволюция форм религиозного мышления этой страты общества на протяжении достаточно длительного времени.
Объект исследования - структура и динамика религиозной идентификации классической русской интеллигенции конца XVIII - начала XX века как общественного слоя людей, профессионально занимающихся умственным, преимущественно сложным творческим трудом, развитием и распространением культуры, и отвечающих за выработку представлений, которые объединяют людей между собой, создают основание для кристаллизации систем социальных отношений и являются ответом людей на исторические изменения, коллизии и «обстоятельства».
В России взаимосвязи интеллигенции, религии, власти и Церкви представляют сложное и неоднозначное явление, последствия и влияние которого до сих пор не получили должной оценки.
Цель исследования - теоретически обосновать философский анализ понятия религиозной самоидентификации применительно к этосу русской интеллигенции и провести исследование трансформации данного понятия в конкретной исторической ретроспективе, а также обозначить новый перспективный путь изучения феномена русской интеллигенции путем анализа ее религиозной самоидентификации как специфического проявления социально-философской мысли, объяснение его онтологической и метафизической сущности, определение границ и закономерностей существования, специфики и особенностей его развития, в том числе на примере отечественной философии, определение взаимосвязи и взаимозависимости вышеназванных факторов.
Реализация указанной цели потребовала постановки и решения ряда исследовательских задач, а именно:
Сформулировать адекватное специфике философско-социального уровня познания определение религиозной самоидентификации;
Очертить контуры понятийно-смыслового поля, в котором должно осуществляться исследование религиозной самоидентификации;
Проследить развитие феномена религии в системе социального знания в
европейской традиции;
Рассмотреть генезис и конкретизировать понятие этоса русской интеллигенции;
Определить онтологический статус категории самоидентификации и актуализацию его в современных условиях;
Провести на основе рассмотренных философских взглядов анализ религиозной
самоидентификации и применить его к конкретному социокультурному образованию - этосу русской интеллигенции.
Исследовать взаимосвязи религиозного идентификационного мышления и
соответствующих ему онтологических и метафизических оснований;
Проанализировать основания и социально-историческую обусловленность
исторически конкретных форм проявления религиозной самоидентификации русской интеллигенции как значимого элемента мировоззрения. Кроме того, представляется необходимым:
обосновать целесообразность подобного подхода через анализ реальных свидетельств, составляемых актами сознания современников;
рассмотреть особенности восприятия ценностных идей религиозного плана данной группой общества;
выявить тенденции в эволюции форм религиозного мышления этой группы русского общества на протяжении последних двух столетий, т.е. со времени, когда интеллигенция как реальный фактор проявилась в российской действительности;
раскрыть обстоятельства, которые способствовали или, наоборот, препятствовали формированию и выражению религиозных интеллигентских представлений.
Степень разработанности проблемы:
Теоретическим фундаментом исследования являются религиоведческие концепции (Л.Н. Митрохин, Д. М. Угринович. И. Н. Яблоков, В.И. Гараджа. Д.В. Пивоваров, А.А. Радугин, А.В. Баграновский, Д. Е. Мануйлова, СИ. Самыгин, В.И. Нечипоренко, И.Н. Полонская и др.), теории социологии религии (М.Вебер, Э.Дюркгейм, Малиновский, П.Сорокин, П.Бергер, Т.Лукман и др.), теории духовной культуры (ССАверинцев, М.М.Бахтин, Г.С.Батищев, В.СБиблер, Л.П.Буева, Г.П.Выжлецов, Г.ДХачев, Я.Э.Голосовкер, Ю.Н.Давыдов, Э.В.Ильенков, М.С.Каган, О.Н.Козлова, В.М.Межуев, Н.Д.Никандров, Г.В.Платонов, З.И.Равкин, В.Н.Сагатовский, В.Г.Федотова и др.); теории
духовности (Б.З.Вульфов, Ю.П.Вяземский, П.М.Ершов, С.Б Крымский, Д.В .Пивоваров, П.В.Симонов и др.); развития самосознания (К.А.Абульханова-Славская, А.А.Бизяева, С.М.Годник, Л.Н.Захарова, Б.Т.Лихачев, Л.М.Митина, Е.Н.Шиянов, А.И.Шутенко и др.); развития духовных способностей (Б.САлякринский, В.Д.Шадриков); ментальности (Б.С.Гершунский, И.Г.Дубов, О.Г.Усенко, работы по исследованию особенностей, основных черт характера русского народа (Е.А. Ануфриев, П.Е. Астафьев, Н.А. Бердяев, Д.С. Лихачев, Н.О. Лосский, Ю.М. Лотман, Вл. Соловьев, К.Касьянова, И.В. Ильин, И.Б. Чубайс и
ДР-)-
Анализ самоидентификации как производной от термина идентичность, базируется на классических трудах в этой области: Э. Эриксон, Дж. И. Марсиа, Дж. Тэшфел, П. Рикер, О.Кернберг и др.. Если истолковывать «идентичность» как понятие уникальной природы, самобытности человека, продуцированное ментальной рефлексией по поводу истории человека, становления личности, то его истоки обнаруживаются в философских трудах Сократа, Платона, Протагора, И.Канта, И. Фихте, Г.Гегеля, Л.Фейербаха, Ф.М. Достоевского, С.Кьеркегора, П.А. Флоренского, М.Хайдегтера, М.Шелера, А. Шопенгауэра, П.Рикера, М.Фуко, В. С. Библера, М.М, Бахтина, М.К. Мамардашвили. Антропологический контекст рассмотрения личности человека обнаруживаются в трудах М.Бубера, И. Канта, К. Леви-Стросса, М. Мид, Ж.-П. Сартра,, Л. Фейербаха, Э. Фромма, П. Тейяр де Шардена и др.
Большую роль при разработке данной темы сыграли исследования кризиса идентичности современного человека (Г.МАндреева, М.В. Заковоротная, А.В. Лукьянов, Л.М. Путилова, П.С. Гуревич, А. Тоффлер, Ж. Лиотар и др. ), а также отечественная философско-психологическая традиция, связанная с «деятельностньгм» подходом (Г.С. Батищев, В.В. Давыдов, Э.В. Ильенков, А.Н, Леонтьев, Ф.Т. Михайлов), значимость и важность которого в условиях официальной советской идеологии состояла в попытке вычленить и обосновать гуманистические духовно-творческие аспекты человеческого существования.
При исследовании проблемы интеллигенции автор опирался также на работы Л.Н. Когана, Г.К. Чернявской, А. В.Квакина, М. Литвака, С.Кара-Мурзы и др., материалы ежегодных конференций, проходящих в разных ВУЗах страны и за рубежом.
В течение долгого времени основополагающими для проблемы «интеллигенция и религия» были статьи в сборнике «Вехи» с их резко отрицательной оценкой интеллигентской безрелигиозности.
Среди работ последнего времени прежде всего надо остановиться на монографии Е. С. Элбакян «Религия в сознании российской интеллигенции XIX -начала XX вв.: философско-исторический анализ», в которой теоретически обобщена и решена крупная научная проблема, имеющая важное социально -культурное значение - выявлена «многослойность» мировоззрения интеллигенции, наслоение элементов различных мировоззрений в ее сознании; дан анализ специфики религиозного феномена как компонента идеологии и ментальности интеллигенции; выявлены особенности отношения к религии различных групп российской интеллигенции, и раскрыт широкий спектр нерелигиозных и религиозных ориентации различных групп интеллигенции в начале XX века. [376]
Также можно назвать работу А.Н. Лазаревой «Интеллигенция и религия. К историческому осмыслению проблематики «Вех» [175], в которой рассмотрены духовные установки российской интеллигенции; осознание ею своих задач и миссии в устройстве России. Предпринята попытка соизмерить существенные характеристики социально-психологического и нравственно-духовного облика либеральной и радикальной интеллигенции с выдвигаемыми ею перед собой и обществом целями, а также с ее действительным историческим призванием. Проанализирован исторически воспроизводящийся (со времен «Вех» и до наших дней) и не решенный вопрос о необходимости обновления этого слоя общества как условия для выполнения своего общественного и исторического назначения. Общий контекст, в котором проведен данный анализ - русская идея; т.е. показано отношение интеллигенции к Духовности, Державности и Соборности. Утверждается примат интеллигентской отстраненности от религии, государства, народа и его истории и интеллигентского нигилизма.
Другую точку зрения высказывает В. К. Кантор, отмечая взаимосвязь «между горестным атеизмом Белинского и трагическим православием Достоевского. И тому, и другому не хватало в России цивилизующей силы христианства. Неимоверное усилие по христианизации России, предпринятое Достоевским, было бы вполне бессмысленным, если бы православие само
действовало. Но получилось так, что не религия была опорой писателей и художников, а воспитанные на западноевропейской культуре писатели попытались собственную духовную энергию сообщить православной церкви». [145, С. 278.]
Анализируя феномен интеллигенции в контексте русской общественно-политической мысли рубежа ХГХ - XX веков Н.В. Зайцева в работе «Логика любви: Россия в историософской концепции Г. П. Федотова», пишет, что «вдохновляясь религией человекобожества, интеллигенция почувствовала себя призванной сыграть роль Провидения относительно своей родины. ... Интеллигенция нуждается в признании самоценности истины, в смирении перед истиной и готовности на отречение во имя ее. Недостойно свободных существ во всем всегда винить внешние силы и их виной себя оправдывать. Виновата и сама интеллигенция: атеистичность ее сознания есть вина ее воли, она сама избрала путь человекопоклонства и этим исказила свою душу, умертвила в себе инстинкт истины. Только сознание виновности нашей умопостигаемой воли может привести нас к новой жизни. Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, т. е. возложим на себя ответственность и перестанем во всем винить внешние силы. Тогда народится новая душа интеллигенции». [117]
О политике и философии, о судьбах марксизма, о вечных и преходящих ценностях обновляющегося Российского общества, о нравственной позиции интеллигента в эпоху бурных политических страстей и пристрастий, о русской религиозной традиции и проблемах национального многообразия и единства России пишет В. Д. Жукоцкий в статье «Русская интеллигенция и религия: опыт историософской реконструкции смысла» [115]. Можно отметить работы этого же автора: «Особенности современной религиозной культуры и перспективы диалектического гуманизма К. Маркса. Марксистское измерение религии и религиозное измерение марксизма» и «Маркс и Россия в религиозном измерении. Опыт историко-философской реконструкции смысла» [114], где дан необычный ракурс рассмотрения учения К. Маркса - сквозь призму религиозного измерения.
Своеобразную трактовку религиозности русского интеллигента дает В.В. Кормер: «Атеизм русской интеллигенции действительно был верой наизнанку. Уверовав в Канта, русский интеллигент решил, что легко обойдется и без Бога».
[167, C.73.] В постперестроечный период в свободный доступ вышли много произведений, ранее закрытых - дневники, письма, мемуары.
Исследование проводилось на базе обширной, появившейся за последнее десятилетие в свободном доступе литературе: мемуары, дневники, издания Самиздата. Нужно отметить, что в сознании интеллигенции соотношение между теоретическим сознанием и ментальностью не отчетливо. Имеется огромное количество письменных источников, в которых, зачастую причудливо переплетаясь, находят отражение оба уровня интеллигентского сознания. Первый -в концепциях, теориях, четко «прописанных» идеологических принципах, ценностно-этических позициях; книгах, теоретических статьях, программных документах; второй - в оговорках, в наиболее часто употребляемых вербальных формах; в письмах, дневниковых записях, судебных документах и т.п.
Это главные источники, содержащие сведения о предмете анализа, а именно: этические каноны общения, шаблоны восприятия; общепризнанные версии социального мира и взаимоотношений в нем; предрасположенность к тем или иным настроениям и реакциям, тому или иному умонастроению, мировоззрению, тем или иным эмоциям или состояниям; тактика и стратегия массового поведения в критических ситуациях, ситуациях общественного кризиса; психографические характеристики публики и пр.
Методология
Сложность и многогранность исследуемого объекта потребовало многостороннего подхода, но основными методами, используемыми автором, являются:
метод социокультурно-исторической реконструкции, позволяющий проследить динамику религиозной составляющей в понятии самоиндентификации определенного общественного слоя интеллигенции во времени;
метод социального конструирования реальности П. Бергера и Т. Лукмана;
методология исследования социальной идентичности Г. Тэшфела, Дж. Тернера.
Автор использует широкий крут литературы и источников, принадлежащих к классической мировой и отечественной философии, труды современных
философов, религиоведов, социологов, психологов, историков, относящихся к различным научным школам и направлениям, произведения различной мировоззренческой ориентации.
Одним из важных аспектов предполагаемого исследования состоит в организации огромной, существующей по данной тематике базы данных, их классификации, систематизации и введения в научный оборот, а также определении тенденций религиозного развития русской интеллигенции на протяжении длительного времени.
Результаты и научно-теоретическая новизна исследования
Показана нарастающая актуализация идеи самоидентификации. На современном этапе в нашем все более атомизирующемся обществе идея идентичности и производной от нее самоидентификации приобретает небывалую остроту. Практически в России до самого последнего времени идея ценности отдельной личности не прививалась в общественном сознании. Устанавливающейся, новой, дифференцированной структуре мира должна соответствовать и новая, по-иному структурированная человеческая личность. Она становится совокупностью обособленных ролей, распадается на множество специализированных личин, ипостасей. Ипостаси живут относительно самостоятельной жизнью. Выигрыш - многократно возросшие гибкость и эффективность деятельности, богатство и полнота жизни. Но отсюда же и главная культурная проблема - восстановление утраченной целостности картины мира и самой личности, в которой решающая роль принадлежит именно интеллигенции.
Впервые сформулировано понятие религиозной самоидентификации, которая определяется как акт человеческого самосознания, в котором определяется жизненная высшая идея, под знаком которой строится вся жизнь, как индивида, так и социальной группы, во имя которой совершаются подвиги и могут быть принесены жертвы.
Определена структура религиозной самоидентификации, которая включает следующие компоненты: базисную самокатегоризацию, противопоставление «Другому/Другим», пространственно-темпоральный континиум. Особенную важность для общества приобретает подобные акты в референтной группе, ответственной за выработку и трансляцию социокультурных
паттернов, распространяющихся в социуме, роль которой в Новое время выполняет именно интеллигенция.
Раскрыта специфика процесса религиозной самоидентификации русской интеллигенции. Вопреки общепринятому мнению, процесс религиозной самоидентификации русской интеллигенции представляется далеко не однозначно атеистической направленности. Именно интеллектуальные слои Древней Руси были носителями христианского сознания в отличие от крестьянства, языческие корни которого сохранялись вплоть до XX века, а в настоящее время просто происходит их возрождение под видом возврата к народной культуре.
Проанализирован отход мыслящего слоя России от тотально религиозного способа мышления, начиная с XVIII века. Несмотря на декларированную антиклерикальную и во многом атеистическую идеологию русской интеллигенции до начала XX века ее ментальность оставалась в религиозной парадигме. Независимо от того, какие взгляды сознательно исповедовал в то время любой русский человек, в том числе и интеллигент, его первичные интуиции, его непосредственные переживания бытия были укоренены в православной церковности. Но так как основная самоидентификация русского интеллигента проходила через отрицание государственной власти, с которой Церковь в то время была тесно связана, автоматически отвергалась как Церковь, так и религия, легимитизирующая существующий порядок.
В советский период аналогичный процесс произошел с марксизмом, являющимся по значимости официальной религией большевизма. Необходимо учитывать, что в XX веке в России произошел невиданный эксперимент с мыслящим слоем общества. Социальная группа носителей российской культуры и государственности был уничтожен вместе с культурой и государственностью исторической России. В течение полутора десятилетий после установление коммунистического режима было в основном покончено с его остатками, и одновременно шел процесс создания «новой интеллигенции», которому изначально предписывался «временный характер». Восторженный прозелитизм построения нового невиданного общества сменился разочарованием, когда обнажилась несостоятельность данной концепции, как практическая, так и теоретическая. Иногда факт обращения к Богу среди той интеллигенции, которую изначально воспитывали в духе оголтелой атеистической пропаганды, к религии и
Церкви, гонимой, не имеющей права голоса, оценивается как проявление свободомыслия (в смысле свободы от общепринятых в обществе норм и ценностей), но нам кажется, что это проявление религиозного комплекса как объективированной потребности человека в трансцендирующей реальности.
Практическая и социальная значимость обуславливается потребностью в аподиктическом разрешении философских проблем. Это не экзальтированная амбиция отвлеченных умов, а «крайняя жизненная нужда», «жизненный вопрос», если только мы верно понимаем истинный смысл этих проблем. Вопрос о возможности рационального руководства своей жизнью в соответствии с почерпнутыми из абсолютно достоверных источников значимостями поистине есть кардинальный вопрос для человека как разумного существа. Философские вопросы предшествуют любым частнонаучным интересам, подлинное значение которых сущностно зависит от окончательного прояснения основ бытия. Таким образом, данные, полученные при исследовании, можно будет использовать при разработке конкретных проектов и составлении программ деятельности общественных организаций для построения гражданского общества в России.
Материалы исследования способствуют расширению знаний о русской культуре, формах религиозной самоидентификации, русской интеллигенции и могут быть использованы при чтении курсов по истории русской культуры, философии религии, социологии религии, а также различных спецкурсов, посвященных интеллигенции и проблемам идентичности.
Структура диссертации определена поставленными задачами и состоит из введения, двух глав, пяти параграфов, заключения и списка используемой литературы - 169 страниц.
Понятие идентичности в социальной философии
Выбирая, как охарактеризовать предмет нашего анализа среди схожих и существующих параллельно в отечественной философской литературе привычных «устоявшихся» терминов «самосознание», в некоторых случаях -«самоопределение», мы остановились на понятии «самоидентификация», производном от понятия «идентичность», которое затрагивает жизненно важные, в том числе и философские, проблемы, т.к. специфика человеческого бытия и проблема истины могут быть интерпретированы как производное от проблемы идентичности.[182, С. 55] Идентичность - это широкая концепция, включающая все качества личностных сочетаний, обусловленная большим массивом биологических, психологических, социальных и культурных факторов, позволяющая отразить те оттенки смысла, которые в традиционное понятие самосознания не включаются.
Если термин «самосознание» содержит в себе значение «самоосознания», осознание своего «Я», своей подлинной сущности, и, таким образом, известную тождественность бытия нации и ее сознания — то в понятии идентичности, на наш взгляд, заключена возможность рассматривать образ «Мы», существующий у этоса в тот или иной исторический момент, как не всегда адекватный, как всего лишь один из возможных, таким образом, мы получаем возможность учитывать элемент сконструированности, который присутствует в национальной идентичности. Понятие же идентификации — как производное от рассматриваемого — означает попытку выявления количественно-качественной характеристики вещи, ее границы, меры, предела («о-предел-ить»), установления ее подлинной сущности.
Следует также отметить, что рассматриваемый термин позволяет использовать категориальный аппарат индивидуальной идентичности при анализе идентичности коллективной. Признавая необходимость учитывать качественные различия между индивидуальной и коллективной психикой, мы, вместе с тем, полагаем, что, поскольку индивидуальная идентичность отражает в себе, в том числе, социальную экспоненту бытия индивида (в т.ч. национальную, конфессиональную, профессиональную или тендерную), то допустимо признать наличие общих закономерностей их функционирования.
Таким образом, если идентичность есть функция бытия социального субъекта, осознание им тождества «Я вчерашнего» и «Я завтрашнего» и своих отношений с Другими, то, применительно к коллективному субъекту, она означает осознание и переживание им своего единства, целостности, групповой сплоченности, во-первых, и своих интересов, своего места в социальном пространстве, во-вторых.
Обращаясь к историко-философским аспектам развития термина «идентичность», нужно вспомнить, что еще Аристотель учил об идентичности жизненного правила растений, животных, людей, среди философских принципов выдвигая на первое место принцип идентичности: А есть А, т.е. вещь в себе и вне себя переживается и интерпретируется одинаково каждым человеком. [10, С. 120.] Вслед за ним и Хайдеггер под «идентичностью» рассматривал всеобщность бытия. [388]
Абсолютное тождество объективного и субъективного утверждал Шеллинг. [368, С. 98] «Все, что есть, есть, по сути, одно» - свою философию «всеединства» Владимир Соловьев будет строить именно на этом шеллинговом положении. Шеллинг, в свою очередь, опирался на Спинозу, учившего о тождестве (идентичности) бытия и интеллектуального созерцания, «реальности» и «идеальности». Абсолютная идентичность, по Спинозе, «не есть причина универсума, а сам универсум». [312, С. 370.]
Достаточно долго в социально-гуманитарных науках - культурной антропологии, социологии, социальной психологии - термин «идентичность» употреблялся параллельно с философией, практически не пересекаясь с последней. Впервые релевантно относительно философии проблематика идентичности разрабатывается Дж. Мидом и Ч. Кули, которые не употребляют самого термина «идентичность», пользуясь традиционной «самостью» (Self). [199, С. 44]
Полемизируя с бихевиористскими теориями личности, Мид показывает, что личностная целостность, «самость» не есть a priori человеческого поведения, а складывается из свойств, продуцируемых в ходе социального взаимодействия («социальной интеракции»). Идентичность - изначально социальное образование; индивид видит (а, следовательно, и формирует) себя таким, каким его видят другие. Ч. Кули в этой связи выдвигает концепт «зеркальной самости» - the looking - glass Self [389]. «Я - идентичность» и «Другой» неотделимы друг от друга. Мид [397] различает две составляющие «самости» - те и Г. первая есть результат интернализации социальных ролей и ожиданий, вторая - активная инстанция, благодаря которой индивид может не только идентифицироваться с интернализированными ролями, но и дистанцироваться от них.
Работы Мида и Кули легли в основание концепции символического интеракционизма, в котором Я - идентичность рассматривается и как результат социальной интеракции, и как фактор, обусловливающий социальную интеракцию), а также дали толчок разработке «теории ролей» (Р. Тернер, X. Беккер и др.). Теория ролей демонстрирует своеобразное обстоятельство: говоря об «индивиде», или Я, можно представлять, по сути, совокупность определенных ролей, или иными словами, у индивида не одна, а несколько идентичностей. Но тем самым, перед социально-философской теорией встает проблема: как привести «идентичность» к тождеству с самой собой? Своеобразный синтез концепций символического интеракционизма и теории ролей предложил Эрвин Гоффман [392], выдвинувший так называемую «драматическую модель» социального взаимодействия. Благодаря его работам в научный оборот прочно вошла метафора «сцены» (и понимание общественной жизни как «инсценирования»), а также такие понятия как «само - представление» (performance), «команды» (teams), «ролевая дистанция». Под последней Гоффман имеет в виду способность индивида к рефлексии на собственные социальные роли, к «само» - наблюдению, а значит к дистанцированию от тех ролей, которые он играет. Благодаря ролевой дистанции как раз, возможно, то, что мы связываем с понятиями «индивидуальности» и «личности». [391]
Интеллигенция как объект социально-философского анализа
Приступив к анализу феномена русской интеллигенции, пришлось столкнуться не только с огромным разнообразием имеющимися суждений, но и с множеством противоречий, которые проявляются и в виде противоположных подходов к проблеме разных авторов, но и в оценках, даваемых одним и тем же исследователем. Здесь представляется важным учитывать и последовательность появления разных точек зрения в истории науки.
Осознавая условность любого анализа структуры интеллигенции, тем не менее, следует признать, что это не отрицает наличия определенных критериев объективной принадлежности к духовной элите, хотя они не могут быть жесткими и оставляют определенный простор для борьбы оценок и мнений.
Анализ созданной русскими мыслителями, в первую очередь, П.Л. Лавровым и Н.Н. Михайловским, теории интеллигенции дает все основания считать, что им принадлежит заслуга выявления самого явления интеллигенции как общечеловеческого социального феномена, опыт первой постановки и тщательной разработки проблемы, обнаружения его исключительной значимости в жизни общества. И сделано это было на русском историческом материале, «который в силу определенных исторических причин оказался благодатным источником для подобного анализа». [168, С.76.]
Мысль об универсальной природе интеллигенции, о единстве выполняемых ею социокультурных функций развивали уже и другие мыслители в более позднее время. Получил распространение взгляд на интеллигенцию как на некий постоянный элемент социума, представляющий собой его наиболее культурную и сознательную часть и в этом своем качестве - необходимое условие его существования. И еще, приступая к анализу феномена интеллигенции, следует учитывать, что практически все источники принадлежат перу представителей тех или иных групп самой интеллигенции, т.е. являются документами самоосознания, самокритики, самоопределения. Т.е. отношение объект-субъект сменяет отношение субъект-субъект (взгляд изнутри неадекватен взгляду постороннего наблюдателя). И надо иметь в виду, что иногда те или иные отзывы об интеллигенции, в большей степени характеризуют самих высказывающихся.
Вопрос, когда же впервые появляется группа людей, которая может быть названа этим термином, не вполне ясен. АХрамши полагает, что интеллигенция была уже в Древнем Риме [95, С. 371.]. Ряд отечественных историков считает, что она появилась в эпоху Возрождения [249]. Известный русский философ и публицист Г.П. Федотов датирует ее появление началом XVIII в. (петровский период) [329, С. 79.], а литературовед Г.Фридлендер концом этого же столетия, считая ее зачинателями Новикова, Карамзина, Жуковского и Батюшкова [345, С. 226.]. Писатель Б. Зайцев склонен отнести ее появление к первой половине XIX в. (Грановский, Бакунин, Станкевич) [116, С. 82.]. То есть, в решении проблемы генезиса интеллигенции не существует даже относительного единства. До конца XVTII века латинское слово intelligence означало «разумность». Затем во Франции он получило новый смысл и стало обозначать слой просвещенных, в отличие от непросвещенных. В этом качестве оно привилось в Германии, где уже в 1800 г. выходила газета «Intelligentzeitung». [256] Р. Пайпс считает его неуклюжей метафизированной адаптацией немецкого слова intelligenz и французского intelligence, первоначально применявшейся для обозначения образованных, просвещенных прогрессивных людей. [246, С. 328] У Гегеля этим термином именуется процесс самопознания теоретического духа, у Шеллинга - созидающая и рефлексирующая способность сознания.
В России понятие «интеллигенция» начинает применяться уже в первой половине XIX в. в трудах В.Г. Белинского, А.И. Герцена, Н. А. Добролюбова [298, С. 67-75.]. В 1866 г. в «Дневнике писателя» Ф.М.Достоевский писал о юношах из «интеллигентных сословий» [109, С. 241. ]. В том же году историк В.О.Ключевский замечает в дневнике: «А вот и интеллигенция! Что она? Как себя чувствует? Грустно!... Интеллигенции грезятся призраки...» [160, С. 228.]. Для Ключевского понятие «интеллигент» и в дальнейшем имело исключительно негативный смысл, и почти через 30 лет, в 1897 г., он так же называл любителей отвлеченных абстрактных умствований, совершенно не знающих естествознания, но берущихся судить обо всем на свете [161, С. 2.], уверенных, что можно все понимать, ничего толком не зная. По мнению Ключевского, интеллигенция станет действительной силой, когда она преодолеет пропасть между пониманием и знанием. «Назначение интеллигенции - понимать окружающее, действительность, свое положение и своего народа». [Там же].
Как свидетельствует тот же В.О.Ключевский, понятие «интеллигенция» в 90-х годах XIX века в официальную литературную речь еще не вошло и употреблялось только в газетном жаргоне. Очевидно, так это и было, ибо в изданном в 1894 г. 13-м томе «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Эфрона слово «интеллигенция» отсутствует, хотя это издание быстро включало новые термины. Однако если термин «интеллигенция» крайне медленно внедрялся в официальной словоупотребление, то он значительно интенсивнее использовался в кругах нелегальных и полулегальны. Народническая молодежь 80-х гг. уже называла себя «интеллигенцией». Это и понятно, ибо свою историю массовая интеллигенция в России ведет от разночинцев - детей городского мещанства, учительства, приходского духовенства, мелкого купечества. Себя они уже считали интеллигенцией. К концу 90-х гг. XIX в. наметились и пять основных центров, вокруг которых концентрировалась интеллигенция: I) салоны, 2) кружки, 3) университеты и институты2 , 4) журналы, 5) земства [246, С. 343-345.],
Не случайно первыми теоретиками, обосновавшими сущность интеллигенции, стали идеологи народничества. Уже П.Л. Лавров определяет интеллигенцию как нравственно-идеологическую группу и как все «образованное общество». Интеллигенция - совокупность личностей, «... в каждом обществе действующих под влиянием созданного побуждении к развитию общества и наслаждения самим этим процессом». Интеллигент критически мыслящая личность. Вот почему им является далеко не каждый образованный человек, среди которых немало «дикарей высшей культуры». [174, С. 22.] Н.Н. Михайловский добавляет, что интеллигент понимает источник получения образования: это труд и пот простых людей, — поэтому интеллигента характеризует «щемящее чувство ответственности перед народом». [225, С. 586.] В «критической мысли» видел главную силу интеллигенции народник В. И. Воронцов [77, С. 23.]. Примыкавший к эсерам историк Р.В. Иванов-Разумник полемизирует с Михайловским, относившим к интеллигенции только творческих работников умственного труда.
Христианский базис культуры русской интеллигенции»
Обращаясь к русской истории, мы обнаруживаем, что появление в Древней Руси этоса, отвечающего за создание, развитие и трансляцию культурных ценностей, тесно связано с принятием Русью христианской религии, способствующей как мировым связям молодого государства, так и его внутреннему сплочению. Христианство, принятое от Византии, шло не снизу усилиями апостолов, подвижников и мучеников, но вслед княжеским решениям. Не случайно написано, что «к русским святым наименование великомученика не прилагалось». [113, С. 25.]. Христианским монахам и книжникам не приходило в голову войти в конфликт с властью в Древней Руси. Силой власти, а не силой слова шло на Руси приобщение к христианской вере, так что с самого начала вера была державная.
Вот здесь появляются образованные христианские священнослужители, (а ведь именно их сменила в деле учительства наша интеллигенция [329, С. 49.], и первая зарубка в нашу историческую память. Уже само крещение Руси, проведенное методом выжигания исторической памяти о дохристианской культуре, могло быть оправдано только через внесение в народное сознание установки на необходимость покаяться в своем язычестве. Кто кроме тогдашней «интеллигенции», мог сформулировать подобную задачу и предложить методы ее решения» [357, С. 153]
По словам первого русского митрополита, «не было ни одного противящегося благочестивому повелению его (князя Владимира. - Н.Б.\ даже если некоторые и крестились не по доброму расположению, но из страха к повелевшему сие, ибо благоверие его сопряжено было с властью». [135, С. 59.]. Если сопротивление и было, то со стороны язычников из народа, ибо православие поначалу отнюдь не было народной верой. [5, С. 306.] Как свидетельствовал краковский епископ Матвей в XII веке, «русский народ Христа лишь по имени признает, а по сути и в глубине души отрицает». [367, С. 115.] Всякое разрушение традиций и внедрение чего-то нового - процесс в истории культуры всегда достаточно болезненный, и долгое время языческие традиции, лишь слегка замаскированные под христианские, имели своих приверженцев и блюстителей. 9
Итак, первый момент, на который следует обратить внимание: «Христианство в Киевской Руси было, главным образом, религией цивилизованного, городского населения, {Курсив- Н.Б.) верой аристократического общества. Только в более поздние, более демократические и националистические века образовался сплав старого и нового, который с большей легкостью и более глубоко вошел в народную жизнь». [328, С. 320] Многие элементы языческих представлений и культа постепенно внедряются в христианское мировоззрение и в церковный культ - идет процесс активного «обрусения» христианства. [98, С. 277-280.]
И в течение длительного времени, когда шла христианизация Руси, отнюдь не бывшая единовременным событием [98], [265], хранителем христианского сознания был именно тонкий слой древнерусских мыслителей.
Ключевая фигура российской истории и культуры - митрополит Иларион, чье «Слово «О Законе, Моисеем данном, и о Благодати и Истине, Иисусом Христом бывший (осуществленной)» (40-ые годы XI в.) содержит первую в истории отечественной мысли политико-социологическую концепцию теологического, провиденциалистского типа, которая легла в основание русской идеи, споры о которой не утихают и по сей день. Представления о цивилизационной судьбе были сразу же сформулированы мощно и с размахом. «Идейным итогом работы русского самосознания в Киеве, начиная с 40-х гг. XI в. и до начала XII в., было формирование трех, в конечном счете связанных друг с другом, идей-концепций, ставших вместе с тем и нравственными императивами русской жизни того времени, так или иначе продолженными в последующем развитии русского самосознания и, в частности, социально-религиозной мысли»: 1) единство в пространстве и в сфере власти («Повесть временных лет», «Слово о полку Игореве» 2) единство во времени и в духе, т. е. идея духовного преемства («Слово о законе и благодати»); 3) святость как высший нравственный идеал поведения, жизненной позиции, точнее — особый вид святости, понимаемой как жертвенность, как упование на иной мир, на ценности, которые не от мира сего». [323, С. 3-4.]
По Илариону русская история отмечена прямым переходом от дозаконного состояния — «Прежде были мы, как звери и скоты, не разумели десницу и шуйцу, и лишь к земному прилежали» [135, С. 65.] - к состоянию Благодати и Истины в Христе: «И Закона озеро пересохло, евангельский же источник наводнился, и, всю землю покрыв, до нас разлился». [135, С. 61.] Результат — выход Руси на позиции цивилизационного лидера в силу ее обновления10 и способности воспринять и воплотить идею цивилизации (христианства) в наиболее чистом и совершенном виде.
Намеченная Иларионом формула находит подкрепление и параллели в других текстах, принадлежащих или приписываемых ему. Более того — она органически пронизала русское самосознание, заболевшее парадоксальной идеей одновременного вступления в мировую историю и преодоления ее, что могло трактоваться тем же Иларионом как избранничество, но могло — гораздо позже — предстать и как проклятье, как «насмешка горькая обманутого сына над промотавшимся отцом». Как заметил современный философ А.Маилов, «благодать выше закона. Но ведь и без него, как без минимума нравственности она не приходит» [197, С. 123.]
Такая хронополитическая формула вполне способна обернуться идеей «всемирного служения» и принесения себя в жертву (православию, Европе, коммунизму, мировому цивилизованному и т. п.) или оборотной стороной жертвенности — агрессивными импульсами «вступления в историю», чреватыми самоотказом и работой на чужую историю. [138] [355] Вместе с тем в иларионовой формуле скрыты также позитивные моменты преодоления собственной «заброшенности» и одновременной устремленности к универсальному синтезу (ср. последующие идеи всеединства, соборности и т. п.).
Похожие диссертации на Религиозная самоидентификация русской интеллигенции (Социально-философский анализ)
