Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретико-методологические и лингвистические основания изучения русского военного дискурса 32
1.1. Дискурс как речевое образование 32
1.1.1. Дискурс и дискурсивные явления в современной социально-гуманитарной парадигме 32
1.1.2. К проблеме определения понятия дискурса как речевого образования 39
1.2. Универсальное и индивидуальное в типологической структуре военного дискурса 50
1.2.1. Структурные и типологические характеристики военного дискурса.. 50
1.2.2. Признаки институциональности военного дискурса 53
1.3. Русский военный дискурс: проблема универсальности и регионализации 59
1.4. Явления дискурсивно сти в источниках официального и неофициального характера 72
1.5. Жанрово-типологическая дифференциация источников русского военного дискурса 78
1.5.1. Жанрово-типологическая дифференциация и особенности официальных источников русского военного дискурса 78
1.5.1.1. Лингвистические и нелингвистические особенности военной организационной документации 78
1.5.1.2. Лингвистические и нелингвистические особенности военной распорядительной документации 80
1.5.1.3. Лингвистические и нелингвистические особенности военной информационной документации 83
1.5.1.4. Лингвистические и нелингвистические особенности военной отчетно-статистической документации
1.5.1.5. Лингвистические и нелингвистические особенности военной справочной литературы и документации 88
1.5.2. Жанрово-типологическая дифференциация и особенности неофициальных источников русского военного дискурса 89
1.5.2.1. Очерковая литература 90
1.5.2.2. Мемуарная литература (мемуаристика) 91
1.5.2.3. Эпистолярные источники 93
1.5.2.3. Художественная проза и поэзия 94
Выводы по I главе 97
Глава II. Русский военный дискурс в системе диахронической коммуникации 99
11.1. Диахронический анализ военно-дискурсивного пространства 99
П.2. Методология дискурс-анализа в диахронии 106
П.З. Основные категории дискурсивности в диахроническом аспекте 108
П.3.1. Диахроническая специфика концепта 108
П.3.2. Военный концепт, концептосфера и особенности их выражения в диахроническом плане 109
П.3.3. Методологические основы описания военной концептосферы в диахронии 111
П.3.4. Диахроническая коммуникация как система и динамическое пространство 114
П.4. Диахронические процессы в среде русского военного дискурса 121
Выводы по II главе 134
Глава III. Лингвистический компонент русского военного дискурса XIX-начала XX века 136
III. 1. Языковое пространство русского военного дискурса XIX - начала XX века 136
III. 1.1. Графическая и орфографическая организация лингвистического компонента русского воєнного дискурса 138
III. 1.2. Деривационная организация лингвистического компонента русского военного дискурса 138
III. 1.2.1. Словообразовательные гнезда как репрезентанты военной концептосферы 138
III. 1.2.2. Способы словообразования в репрезентации военной концептосферы 146
III. 1.2.3. Словообразовательная организация сложно со ставных лексем репрезентантов военной концептосферы 149
III. 1.3. Морфологическая организация лингвистического компонента русского военного дискурса 155
III. 1.4. Парадигматические отношения и синтагматическая организация лингвистического компонента русского военного дискурса. Проблема оппозиций 158
111.1.4.1. Синонимия русского военного дискурса 158
111.1.4.2. Антонимичность и проблема лексических оппозиций 160
Ш.2. Лексико-концептуальная организация русского военного дискурса XIX
- начала XX века 165
Ш.2.1. Военная языковая картина мира и её основные составляющие. Русская военная концептосфера XVIII - XIX века 165
Ш.2.2. Концептосфера русского военного дискурса XIX - начала XX века 175
Выводы по III главе 203
Глава IV. Реализация экстралингвистических и прагмастилистических категорий в русском военном дискурсе XIX-НАЧАЛА XX века 205
IV1. Экстралингвистический фон русского военного дискурса 205
IV 1.1. Этнокультурные особенности как элемент сверхъязыкового пространства русского военного дискурса 205
IV 1.2. Ментальные особенности как элемент сверхъязыкового пространства русского военного дискурса 211
IV 1.3. Психологические особенности как элемент сверхъязыкового пространства русского военного дискурса 213
IV 1.4. Языковая репрезентация экстралингвистических особенностей русского военного дискурса 215
IV.2. Сверхъязыковое в русском военном дискурсе и его взаимодействие с другими типами дискурса в XIX - начала XX века 223
IV.2.1. Явление интерференции дискурсов 223
IV.2.1.1. Двухчленная интерференция военного дискурса 225
IV.2.1.1.1. Русский военный и деловой дискурсы 225
IV.2.1.1.2. Русский военный и учебный дискурсы 234
IV2.1.2. Трехчленная интерференция военного дискурса 234
IV.3. Реализация прагмастилистических категорий в системе диахронической коммуникации русского военного дискурса XIX - начала XX века 237
IV.3.1. Прагмастилистика военного дискурса 238
IV.3.2. Структура коммуникативного акта в дискурсе 239
IV.3.3. Стратегии и тактики речевого поведения военнослужащих 241
IV.3.3.1. Прагмастилистический и дискурс-анализ одноканальной
письменной коммуникации (переписка) 246
П .ЗАКатегория «тональность» в русском военном дискурсе 250
IV3.4.1. Языковая природа дискурсивной категории тональности 250
IV3.4.2. Реализация модусных категорий тональности в русском военном дискурсе 252
IV.3.5. Категория «языковая личность» 254
IV.3.5.1. Категория «языковая личность» в дискурсе 254
IV3.5.2. Вербализация языковой личности в военном дискурсе 256
IV3.5.3. Типология языковых личностей в дискурсе 258
V.4. Дискурс-анализ военно-специализированных текстов 269
Выводы по IV главе 273
Глава V. Русский военный дискурс в процессе исторической трансформации 277
1.1. Эволюция сверхъязыкового пространства русского военного дискурса XIX — начала XX века 277
V. 1.1. Параметры диахронического изменения сверхъязыкового пространства русского военного дискурса XIX - начала XX
века 277
V.I.2. Трансформация мировоззренческих констант и оппозиций в военном дискурсе 282
V.2. Эволюция лексико-стилистических средств дискурса 309
V.2.I. Трансформация лингвистических средств дискурса 309
V.2.2. Активный и пассивный дискурсивный запас 313
V.2.3. Динамические пласты лексического уровня русского военного дискурса 315
V.2.4. Трансформация прагмастилистических характеристик дискурса 312
V.2.5. Трансформация стилистических средств военного дискурса 323
V.2.5.I. Трансформация тропов в структуре военного дискурса 323
V.2.5.2. Трансформация стилистических фигур в структуре военного дискурса 341
Выводы по V главе 356
Заключение 358
Библиографический список
- Универсальное и индивидуальное в типологической структуре военного дискурса
- Основные категории дискурсивности в диахроническом аспекте
- Графическая и орфографическая организация лингвистического компонента русского воєнного дискурса
- Ментальные особенности как элемент сверхъязыкового пространства русского военного дискурса
Универсальное и индивидуальное в типологической структуре военного дискурса
Язык и дискурс — уникальные общекультурные явления, имеющие не только лингвистическое, но и социально-психологическое и историко-культурологическое содержание, именно поэтому понятия «дискурс» и «дискурсивность» активно вписались в парадигму социально-гуманитарного знания. В основе дискурса лежит междискурсивное взаимодействие, поэтому и в социогуманитарном знании основополагающим центром дискурса считается коммуникация.
Дискурс и символический интеракционизм. Символический интеракционизм был заложен в трудах У. Джеймса [James 1980], Д. Дьюи [James 1927], Ч. Кули [Cooley 1964], Дж. Г. Мида [Mead 1934]. Это направление базировалось, с одной стороны, на феноменологической концепции опыта и субъективных переживаний человека, с другой стороны, — на объективной теории человеческого поведения. Теоретически интеракционизм до сих пор базируется на таких ветвях философии, как прагматизм, феноменология, конструктивизм, феминизм, в некоторых аспектах доходя до анализа речевого общения [Strauss 1993], теорий ролевого поведения личности [Couch 1990]. Сегодня интеракционисты используют спектр интерпретативных методов, приемов анализа, основанных на структурной, практической и семиотической этнографии. М. Л. Макаров пишет: «интеракционисты изучают то, как люди строят, конструируют (преимущественно дискурсивно) собственные ситуативные версии общества» [Макаров 2003]. В то же время интеракционисты против попыток объективации и квантификации человеческого опыта, в их предпочтениях — оперирование текстами, которые непосредственно передают опыт людей. Недоверие у интеракционистов вызывают теории, которые игнорируют историческое измерение и не уделяют внимание биографии и жизненному опыту взаимодействующих индивидов.
Интересны для современной дискурсологии отраженные в работах Г. Блумера [Blumer 1936] принципы интеракционизма: 1) оперирование объектами зависит от их значений и смыслов; 2) культурные значения и смыслы вырабатываются в ходе социальной интеракции; 3) в процессе интерпертации значения и смыслы меняются и пересматриваются.
По мнению Г. Блумера, символическая интеракция как слияние «Я» и социальной интеракции является главным средством, с помощью которого люди способны формировать социальные и совместные действия. В рамках концепции интеракционизма появляется особое интерактивное «Я», относящееся к той части образа себя, которая представлена во взаимодействии с другим человеком в определенной последовательности социальных актов. Формирование «Я» может быть и лингвистическим, и эмоциональным, и символическим процессом. Возможно и идеологическое «Я», предстающее в самом широком культурно-историческом значении, определяющем роль индивида в конкретной социальной группе или ситуации. Все формы «Я» играют роль в социальной интеракции, становясь частью биографии человека.
Дж. Г. Мид считал, что «Я» можено рассматривать социально, с точки зрения коммуникации как самого существенного элемента социального устройства [Mead 1934]. Главным в обсуждении согласно интеракционизму является разные аспекты личности, идентичность личности, личностные смыслы «Эго».
В интеракционизме был распространен взгляд на коммуникацию как на культуру, включающую различные информационные средства, структуры, системы комуникации, в результате переживания интреакции передается жизненный опыт людей [Cooley 1964; Couch 1990; Dewey 1927 и др.]. Коммуникативные сообщения, имеющие определенную структуру и семиотический код, обладают определенным спектром политических, социальных и исторических смыслов. Ч. Кули [Cooley 1964] считал, что социальная группа как таковая является средоточием коммуникативных отношений ее членов. Вербализация сообщений, коммуникация становятся своего рода окном в личностный мир человека, об этом говорил Дж. Г. Мид [Mead 1934]. Однако в интеракционизме лингвистическое понимание интеракции (на примере интеракции имен) предложили А. Л. Стросс [Strauss 1993] и Э. Гоффман [Goffman 1981]. С одной стороны, речь представляет последовательность высказываний, с другой стороны, она включена в интерактивный контекст. По мнению М. Л. Макарова, главной заслугой интеракционизма можно считать «непозитивистский, интерпретативный подход к изучению коммуникации в широком социально-интерактивном контексте» [Макаров 2003].
Дискурс и конструктивизм. Конструктивизм базировался на приоритете научного познания как процессе понимания и интерпретации. Конструктивисты считали, что конструирование действительности осуществляется «социально», а интерпретирование — сугубо индивидуально. Индивид появляется в том мире, который наполнен смыслами и значениями с помощью творчества общества, конструирующего свою социальную действительность. Интерпретация смыслов опирается на индивидуальные конструкты и осуществляется путем сегментации речевого потока на когнитивные схемы. Когнитивные репрезентации, которые создает человек, организуют его опыт, направляют его действия. Личность человека развивается в культурном контексте. Конструктивисты считают культуры процессом смыслообразования, который обеспечивает индивидов-интерпретантов значениями и смыслами. Именно интерпретативные схемы, по конструктивистам, позволяют создавать интенции и мнения людей. Индивид может выбрать вид дальнейшего действия, выбрав способ его осуществления из ряда альтернатив, это будет называться стратегией.
В конструктивизме появляется теория социальной интеракции, интерпретативные схемы конструктивисты делят на общие (универсальные механизмы коммуникативных ролей) и частные (регулируют координацию конкретных типов действий людей).
Социальная интеракция (согласно точке зрения современных конструктивистов) создается благодаря координации своих действий разными людьми. Люди имплицитно пытаются договориться и упорядочить схемы общения, тем самым коммуникация становится одной из категорий социальной интеракции. Коммуникация в конструктивизме обладает намерением участников выразить себя и собственное я, признание другими актантами этого намерения, организацией действий и взаимодействий людей. Причем коммуникация, согласно точке зрения конструктивистов, не является синонимом интерпретации, действия, интеракции, она является специфическим случаем интерактивности, является фундаментом интерпретации.
Основные категории дискурсивности в диахроническом аспекте
Одной из задач нашего диссертационного исследования является описание лексико-концептуального уровня русского военного дискурса. Отдельные аспекты этого описания требуют подробной детализации и уточнения некоторых понятий и категорий когнитивной лингвистики, применяемых к диахроническому описанию русского военного подъязыка.
Ввиду того что мы хотим дифференцировать понятия «русская языковая картина мира» и «языковая картина мира военнослужащего» (или военная языковая картина мира), следует раскрыть понятие «языковая картина мира».
По мнению А. А. Зализняк [Зализняк 2005], «понятие языковой картины мира включает две связанные между собой, но различные идеи: 1) картина мира, предлагаемая языком, отличается от «научной» (в этом смысле употребляется также термин «наивная картина мира») и 2) каждый язык «рисует» свою картину, изображающую действительность несколько иначе, чем это делают другие языки». С одной стороны, «на основании системного семантического анализа лексики определенного языка производится реконструкция цельной системы представлений, отраженной в данном языке. С другой стороны, исследуются отдельные характерные для данного языка (= лингвоспецифичные) концепты» [Зализняк 2005].
Вопросы ментальности и языкового кругозора военнослужащих редко становятся темой научных публикаций. Зачастую к этому вопросу обращаются при решении практикоориентированных задач. Л. И. Лурье, Р. М. Нургалиева [Лурье, Нургалиева 2010: 98] подчеркивают необходимость учета ментальности военнослужащих, причем и стран-союзников, и стран-противников, а также языковое сознание гражданского населения в его отношении к военнослужащим.
«Картина мира - это обобщенное представление, являющееся итогом активности человека, всех его взаимоотношений с внешним миром, позволяющее интерпретировать окружающее пространство и явления и осуществляемое человеком для их более полного понимания. Картина мира объектов и явлений реальности «выражается в языке и жестах, искусстве и музыке, ритуалах и этикете, предметах и поведении людей. Представления о мире формируют отношения человека к природе, обществу, техническому прогрессу, к самому себе и другим людям. Суть этих отношений выражается в культуре. Лингвистическое миропонимание задаёт свой ракурс в его познании и нормы поведения человека, формирует стиль его жизни» [Лурье, Нургалиева 2010: 99]. точкой зрения Сепира - Уорфа, «люди, говорящие на разных языках и принадлежащие к разным культурам, по-разному воспринимают то, что их окружает». Военнослужащий проходит необходимый путь социализации, который сопровождается [Лурье, Нургалиева 2010]: «формированием навыков социализации; приобщением военнослужащих к профессиональной культуре и многообразию культурных пластов, сопровождающих их деятельность; пониманием речи противника».
Военнослужащие как социально-профессиональная группа имеют ярко выраженные социокультурные и социально-бытовые особенности. Служба в армии - это период приобщения к языковой культуре армии как социального института. Формирование языковой личности военного «осуществляется в условиях такой социальной организации, которая жестко регламентирует все стороны жизни индивидов. Освоение профессии военнослужащего предполагает не только изучение определенного набора дисциплин, приобретение тех или иных компетенций, но и адаптацию в мире, где правила унификации, решительные действия по приказу распространяются на все области человеческой жизни» [Лурье, Нургалиева 2010]. Таким образом, «военный» тип общения и военную языковую картину мира образует социальная организация армии, построенная на высокой социально-профессиональной регламентации действий (в том числе языковых) и на высокой степени контроля жизнедеятельности военных.
Военной языковой картине мира присущи собственные языковые модели, понятийные и лингвокультурные оппозиции, отношения разного уровня и порядка. Характерная черта военного подъязыка - бинарные лингвокультурные пары, в числе которых есть оппозиция «война - мир» [Кацюба, Калмыкова 2011: 88]. Данная оппозиция заняла прочное положение в языковой картине мира военных, что подтверждается языковым опытом русского народа (источниками фольклорного происхождения). Но любое явление языковой картины мира должно быть оценено не только с лингвокультурной, но и с семантической и семиотической точек зрения, без чего не может быть дана объективная оценка его функционированию в реальной языковой среде того или иного периода.
Представления военнослужащего о реальном мире связано с представлением о военной структуре, а именно административной иерархии армии. Военная система, с одном стороны, является характерной чертой военной сферы, с другой стороны, становится частью менталитета военнослужащих. Задачей нашего исследования является изучение процесса вербализации понятия военной структуры в языковой картине мира военнослужащего XIX века.
Рассмотрим аспекты военной языковой картины мира XIX века на примере базового концепта Военная структура . Оценка лингвистического описания иерархии должна начинаться с оценки экстралингвистического фона. Иерархия в армии регламентировалась на протяжении XVIII-XIX веков следующими документами: Уставом Воинским (1816 г.), Учрежденіемь для управленія большою действующею армією (1812 г.), Уставомъ для управленія арміями в мирное и военное время (1846 г.), Положением о полевом управлении войск в военное время (1868 г.) и иными актами.
Большую группу в сфере номинаций структуры составляют названия военных ведомств. Официальные названия военных ведомств и подразделений ранжируются по принципу соподчинения (иерархии). В плане экстралингвистическом подобные номинации различаются по той роли, которую они играют в жизнедеятельности армии и в ее функциональном кругообороте. В плане лингвистическом можно выделить несколько «граней» подобных сочетаний и лексем, в частности, обратить внимание на словообразовательные особенности и морфологический состав номинаций, которые представляют собой либо однословное субстантивное наименование (департамент), либо двусловное адъективно-субстантивное сочетание (генеральный штабъ). Применительно к дискурсу целесообразно также рассмотрение его в прагмастилистическом плане (аспекта анализа).
Графическая и орфографическая организация лингвистического компонента русского воєнного дискурса
Мужество нашихъ артиллеристовъ было невыразимо. Они видимо не дорожили жизнъю, и бились до смерти за каждый зарядъ; они дрались за Царя, за свое Отечество — Богомъ благословенную Россію, за оскорбленную ВЄру [Севастополь... 1855: 15]. б) Бог поможет сражающимся. И такъ, не смотря на жестокм натискъ христіанскихь державъ — поборниць луны, хлынувшихъ на насъ пламенемъ и разрушеніемь, мы упоеаемъ на Бога, на Его чудотворную, святую силу, видимо поднесь укрывающую насъ отъ гибелънаго д йстеія непріятельскихь ядеръ и бомъ, густымъ дождемъ носящихся надъ нашими головами [Севастополь... 1855: 17]. в) Бог и власть едины. Въ чувствахъ верноподданической преданности и любви къ Престолу великаго, и единаго Православнаго подъ солнцемъ нашего Монарха, мы молимъ Бога, да сохранить Онъ Помазанника Своего, подвизающагося за Праеослаеіе, за святую В Єру отцовъ нашихъ, - да не постыдимся во в ки! [Севастополь... 1855: 17].
Оттенок репрезентируется единицами следующих морфологических характеристик: прилагательными: Не могу не удержаться отъ слезъ, видя этихъ храбрыхъ и неустрашимыхъ Христолюбивыхъ воиновъ, переносящихъ самыя страшныя и смертельныя раны, - и что же Вы не услышите ни одного стона, ни одного ропота, не увидите ни одной слезы. [Севастополь... 1855: 27]; глаголами в повелительном наклонении: Благослови Господи это храброе войско, и подкріти его мужество! /Севастополь... 1855: 27]. Константа отношение к войне : осуждение военных действий .
Описательные средства данной константы составляют прилагательные оценочно-осудительной семантики и коннотации: все это сливалось въ страшный и дикій гулъ [Севастополь... 1855: 15]; было слышно одно только дикое и ужасающее клокотанье [Севастополь... 1855: 15]; я виделъ это неимоверно-жестокое сраженіе [Севастополь... 1855: 15]; и этотъ свирепый бой неумолкалъ ни наминуту [Севастополь... 1855: 15].
Характерной особенностью указанного источника является компилятивное сближение оттенка надежда на Бога в совершении военных действий, оттенка преклонения перед императорской властью и ее представителями и оттенка установки на величие русского оружия. Это смысловое и прагматическое объединение стратегий особо ощущается в следующем контексте:
Въ понед ітьникь, 6-го декабря, въ высокоторжественный и священный для Православной Россіи день Тезоименитства Его Величества Государя Императора Николая Павловича, въ здешней Михайловской церкви, что близъ вновь строящагося Адмиралтейскаго Свято-Николаевскаго Собора, совершены были соборно Божетвенная Литургія и благодарственное Господу Богу молебствіе, въ присутствуй Его Высопреосвященства Митрополита Агафангела (по слабости здоровья не принимавшаго участія въ священнодійствіи), Его Світлости Главнокомандующаго военными морскими и сухопутными силами, Князя Александра Сергеевича Меншикова, Его Высокопревосходительства исправляющаго должность командира Севастополъскаго порта и военнаго губернатора, Вице-Адмирала Станюковича, и всЁхъ Генераловъ, Штабъ и Оберъ-ОФицеровъ флота и армій, и при многочисленномъ стеченіи жителей всЬхъ сословій [Севастополь... 1855: 25].
Константа отношение к родине дополняется оттенком искренний патриотизм : При выходе же съ вокзала на улицу я впервые былъ совершенно захваченъ патрютическимъ подъемомъ манифестировавшаго народа [ЩО: 11].
Константа отношение к войне дополняется оттенком усталось от войны (в отношении простых солдат): Усталые, раздраженные солдаты, утомленные длинным передвижением в неудобных вагонах, были молчаливы и пасмурны. На какой-то станции со странным, не по-русски звучавшим названием их поили водкой и пивом какие-то люди в поддевках. Солдаты кричали «ура!», пели песни и плясали с каменным выражением лиц. [Куприн. Военные рассказы. Бред]; оттенком скука в отношении средних чинов: Но более всего угнетала Авилова всегда овладевавшая им во время похода тупая скука, от которой он старался избавиться каким-нибудь мелким занятием. То он срывал с придорожной ивы гибкий хлыст и отчищал его зубами и ногтями от коры, то старательно сшибал шашкою пунцовые головки колючего репейника, то, наметив вдали какой-нибудь пункт, старался угадать, сколько до него шагов, и потом проверял себя. [Куприн. Военные рассказы. Ночлег].
Константа отношение к богу — частотность обращения к богу («Бог нам в помощь», «За Бога, царя и отечество», «Господь намъ въ помощь»), в том числе и в коммуникативном поведении Николая II и его окружения: 26-го января. Понедітьникь. (...) Вернувшись домой получилъ от Алексеева телеграмму съ изв стіемь, что этой ночью японскіе миноносцы произвели атаку на стоявшихъ на внгйшнемъ рейді «Цесаревичъ», «Ретвизанъ» и «Палладу» и причинили имъ пробоины. Это безъ обьявленія войны. Господь да будетъ намъ в помощь! [ДИН 1923: 130].
Ментальные особенности как элемент сверхъязыкового пространства русского военного дискурса
Сверхъязыковое пространство военного дискурса (нелингвистический компонент, или экстралингвистический фон) образуют все те дискурсивные категории, которые не составляют его собственно 362 языковую основу, однако непосредственно влияют на ее формирование. Сюда, прежде всего, относится экстралингвистический фон дискурса: психологические, ментальные и этнические экстралингвистические особенности. Этнокультурный особенности — элементы национального содержания дискурса (предметы, традиции, отношения, межкультурные связи), которые являются следствием межкультурных отношений задействованных в дискурсивной практике лиц-коммуникантов и вербализованные в военном дискурсе в языковых единицах разного порядка. Ментальные особенности — элементы, создающие фундамент когнитивного пространства языковой личности как субъекта коммуникации. Ментальные особенности в рамках исследования военного дискурса - это особенности мировоззрения и мироощущения военнослужащих, особенности их взгляда на военный быт и театр военных действий, которые их окружают. К явлением морально-психологического (психологическим особенностям) состояния военнослужащих относятся: умонастроения военнослужащих, состояние рациональной сферы их психической деятельности, индивидуальные и групповые эмоциональные состояния как совокупность сопереживаний, состояние волевой мобилизованности, готовности, настроенности и решимости.
Языковая репрезентация нелингвистических факторов русского институционального военного дискурса сопровождается присутствием в анализируемых контекстах ряда лингвистических признаков. В плане ментальных особенностей дискурса — лексика военно-патриотического дискурса, подчеркивающая черты патриотизм , военная гордость , уважение к воинам-предкам , глаголы различной модальности, характеризующие ментальные в сознании мира военнослужащих. Психологические особенности субъектов дискурсивной коммуникации обнаруживаются в эмоционально-окрашенной лексике. Положительно и отрицательно окрашенная лексика сопровождает возникающий оценочный статус высказывания военнослужащих. Признаком этнокультурных факторов военного дискурса является доминирование лексем со значением этнос .
Одним из динамических языковых процессов в среде дискурса является дискурсивная интерференция, которая обусловлена процессами интеграции социальных институтов. Интерференция дискурсов выражается на каждом уровне лингвистического компонента, но особенно явно на лексико-концептуальном уровне. Военный дискурс - открытая и разветвленная структура коммуникации, в рамках которой происходит интеграция различных дискурсивных практик. Двухчленная интерференция военного дискурса представлена междискурсивной интеграцией военного и делового, военного и учебного, военного и политического, военного и экономического дискурсов. Интерференция военного и делового дискурсов осуществляется в рамках контекстов военные действия и контекста тыл . В военном дискурсе реализуется и трехчленная интерференция (военный, деловой и учебный дискурсы), которая имеет место в документах по военно-учебному делопроизводству.
Результатом взаимодействия военного и учебного дискурсов явился военно-учебный дискурс, который подвергся усиленному процессу интерференции ввиду его тесной интеграции с разными сферами жизни общества, а также сложностью и разветвленностью учебно-бюрократической структуры военно-учебных заведений. В учебном дискурсе помимо собственно военного, отразились элементы и делового и экономического дискурсов.
Явление междискурсивных связей было широко распространено в дискурсивном пространстве военного дискурса исследуемого периода; при его скрупулезном анализе встает вопрос о выделении и типологии трансдискурсивных явлений: существовании военно-делового, военно-учебного, военно-экономического типов дискурса.
Прагмастилистический план русского институционального военного дискурса представлен следующими прагмастилистическими категориями: речевым поведением военных, стратегиями и тактиками этого поведения, модусными категориями речи и категорией тональности военнослужащих, реализацие категории языковой личности в милитарном контексте, прагмастилистическая сущность изобразительно-выразительных средств и милитарной метафоры, образных средств и фигур в военно-специализированном контексте.
С позиции лингвопрагматики военный дискурс - это «длительная интеракция» милитарно обусловленных коммуникативных актов, построенных на специфических речевых стратегиях, которые учитывают глубинную структуру взаимодействия и последовательность коммуникативных ходов коммуниканта. Анализ стратегий в военном дискурсе должен включать понятия макроречевых актов и речевых жанров. Применение методики стратегического анализа в сфере дискурса специфично применительно к военному дискурсу, что обусловлено письменным характером анализируемого нами типа дискурса — русского военного дискурса XIX века. В военном дискурсе находят отражение все стратегии речевого поведения военнослужащих (классификация В. И. Карасика): объясняющая, оценивающая, контролирующая, содействующая, организующая. Анализ военно-дискурсивного пространства XIX века показывает, что речевая стратегия военнослужащих в это время обусловлена речевой ситуацией коммуникации, и в частности, речевыми событиями военной конъюнктуры.
