Содержание к диссертации
Введение
Глава I. История изучения Евангелия Тяпинского 11
Глава II. Глагольные формы в Евангелии Тяпинского
1. Формы настоящего времени 48
2. Формы будущего времени 55
3. Формы прошедшего времени 64
4. Формы повелительного наклонения 77
5. Формы условного наклонения 85
6. Причастие 94
7. Деепричастие 103
8. Инфинитив 111
Глава III. Языковая вариативность в Евангелии Тяпинского
1. Орфографическая вариативность в ЕТ 118
2. Морфологическая вариативность в ЕТ 127
Глава IV. «Руськомовная» глагольная система 140
Заключение 157
Библиография 165
Приложение 188
- История изучения Евангелия Тяпинского
- Формы повелительного наклонения
- Орфографическая вариативность в ЕТ
- «Руськомовная» глагольная система
Введение к работе
Актуальность работы определяется тем, что, несмотря на наличие работ, посвященных непосредственно языку ЕТ, этот памятник Литовской Руси, как подчеркивает Ю. А. Лабынцев, до сих пор мало и недостаточно глубоко исследован: «Евангелие, изданное В. Тяпинским, представляет своего рода terra incognita. Исследователи пытались изучать его, с одной стороны, в связи с православной полемикой, а с другой — отдавая дань литературной, переводческой и издательской деятельности В. Тяпинского. Причем оба эти направления были, как правило, разобщены...»2. Целый ряд работ И. Климова конца XX — начала XXI вв. посвящен изучению этого Евангелия, но практически все они посвящены не «простомовной», а церковнославянской части ЕТ. Опыт описания «простомовной» глагольной
' Успенский Б. А. История русского литературного языка (XI-XVII вв.). М., 2002. С. 397.
2 Лабынцев Ю. А. Белорусскоязычное «протестантское» Евангелие в составе православного полемического сборника супрасльского архидиакона Иевстафия // Мартинас Мажвидас и духовная культура Великого княжества Литовского XVI века. Вильнюс — Москва, 1999. С. 146.
системы был также у А. Журавского . Подробное описание «простомовных» глагольных форм этого памятника проводится впервые.
Целью данного исследования является исчерпывающее описание всех глагольных форм «руськомовной» части издания Тяпинского и выявление на этом материале языковой вариативности; установление сходств и различий в области глагольного словоизменения и критическая оценка высказанных в литературе гипотез о существенном языковом различии между памятниками юридической (Литовский Статут) и религиозной письменности (Евангелие В. Тяпинского). Для достижения этой цели был решен ряд задач:
-
Описание всех глагольных форм, представленных в ЕТ: форм настоящего, будущего и прошедшего времен, повелительного и условного наклонений, причастных и деепричастных форм, инфинитива.
-
Описание орфографической вариативности в Евангелии Тяпинского (с отражением / неотражением на письме фонетических процессов).
-
Выявление на собранном материале «переводческой» языковой вариативности в ЕТ, которая могла возникать из-за невнимательности / бессознательного выбора переводчика под влиянием параллельного церковнославянского текста, использовавшегося В. Тяпинским в качестве оригинала для перевода.
-
Описание собственно «руськомовной» языковой вариативности со всеми вариантами формирования регулярных спрягаемых глагольных форм ЕТ, в том числе возникших в результате польского языкового влияния.
1 Жураускі А. 1. Псторыя беларускай літаратурнай мовы. Т. 1. Мінск, 1967. С. 207-213.
5. Сопоставление полученных результатов (пп. 1, 2, 4) с непереводным «руськомовным» памятником юридической письменности, получившим недавно исчерпывающее языковое описание — Литовским Статутом 1588 г. (ЛС)1.
При построении «руськомовных» глагольных парадигм в диссертации использовался синхронный метод описания словоизменения. При их интерпретации дополнительно применялся метод межъязыкового сопоставительного анализа при учете церковнославянской части ЕТ. Для получения более полной языковой картины материал для исследования собирался не выборочно, а целиком (включая те фрагменты Евангелия от Марка, где текст сохранился не полностью), т. е. учитывались абсолютно все глагольные формы ЕТ.
На защиту выносятся следующие положения:
-
В ЕТ абсолютно преобладает «руськомовная» морфологическая вариативность, число церковнославянизмов и описок невелико и они носят спорадический и, следовательно, нейнтенциональный характер.
-
Орфографическая вариативность в ЕТ является характерной для «руськомовных» памятников с белорусскими языковыми чертами.
-
Глагольные системы ЕТ и ЛС имеют схожую структуру, при наличии некоторых языковых особенностей.
-
Хотя Л С является памятником оригинальной юридической, а ЕТ — конфессиональной переводной письменности, написаны они на
1 Мякишев В. Язык Литовского Статута 1588 года. Krakow, 2008.
одном и том же варианте «руськомовного» языка.
Новизна полученных результатов заключается в
том, что впервые описана вся глагольная система
«простомовного» памятника конфессиональной
письменности Литовской Руси XVI-XVII вв.
Теоретическая значимость диссертации
заключается в выявлении и описании языковой вариативности «простомовной» глагольной системы в религиозном переводном памятнике XVI-XVII вв. с белорусскими языковыми чертами.
Практическая значимость диссертации состоит в возможности использования ее результатов при изучении истории восточнославянских литературных языков, а также в использовании материалов приложения для дальнейших исследований в области славянского исторического языкознания.
Апробация результатов исследования. По теме диссертации было опубликовано 7 статей, в том числе 2 статьи в рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК. Материалы диссертации обсуждались на различных международных конференциях: Тартуская международная конференция молодых филологов — 2006 (Тарту, Тартуский университет, 28-30 апреля 2006 г.); Девятая международная конференция «Русистика и современность» (Одесса, ОНУ им. И. И. Мечникова, сентябрь 2006 г.); Русский язык: исторические судьбы и современность: III Международный конгресс исследователей русского языка (Москва, МГУ им. М. В. Ломоносова, 20-23 марта 2007 г.); I Межвузовская конференция по палеославистике (Санкт-Петербург, СПбГУ, 24-26 мая 2007 г.); Международная научная конференция «Современные проблемы лексикографии» (Гродно, Гродненский государственный
университет им. Янки Купалы, 19-21 октября 2007 г.); Международная конференция «Литовцы и славяне: взаимодействие языков и культур в истории и современности», посвященная памяти В. Н. Чекмонаса (Вильнюс, Вильнюсский университет, 27-29 ноября 2008 г.); Международная научная конференция «Симеон Полоцкий: мировоззрение, общественно-политическая и литературная деятельность» (к 380-летию со дня рождения) (Полоцк, Музей белорусского книгопечатания, 19-20 ноября 2009 г.).
Диссертационное исследование общим объемом 164 страницы состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии, содержащей 214 наименований (190 пунктов используемой литературы, 9 печатных источников, 15 словарей), и одного приложения.
История изучения Евангелия Тяпинского
«Проста мова» —- письменный язык Великого княжества Литовского XVI-XVII вв., в основу которого предположительно легли диалекты восточнославянского населения, проживавшего на его территории. Изучение и описание этого языка началось еще в конце XIX в. такими исследователями, как П. И. Житецкий, М. В. Довнар-Запольский, Е. Ф. Карский и др. Тогда же Я. Ф. Головацкий писал о «мове»: «материал пребогатый, тем не менее суть его не разработана и мало известна ... То, что писали об этом предмете Колосов, Соболевский, Недешев и др., далеко недостаточно» [Головацкий 1888: 35]. С тех пор прошло более ста лет, а ситуация не сильно изменилась: как отмечает в своей статье М. Гардзанити, до нашего времени «отсутствует какое-либо системное описание самого языка и его релевантных характеристик, прежде всего в сопоставлении с польским и с церковнославянским того периода» [Гардзанити 1999: 169].
По утверждению А. В. Карташева, Литва в XVI в. сознавала себя русским княжеством. В этот период Литовское Великое княжество состояло частично из «Литвы, занимавшей немного более двух нынешних губерний, Виленской и Ковенской, — пишет архиепископ Макарий, — а преимущественно из русских областей, обнимавших пространство девяти других, западных и южных, нынешних наших губерний: Смоленской, Витебской, Минской, Гродненской, Могилевской, Черниговской, Киевской, Волынской и Подольской. К этим областям надобно причислить и ту часть Галиции, которая хотя в гражданском отношении находилась под властью Польши, но в церковном принадлежала к Литовской митрополии» [Макарий 1996: 21]. «Русский народ диалектологически здесь принадлежал ко всем трем своим ветвям: великорусской, белорусской и южно-русской, названной греками малорусской. В самой столице Литвы —- Вильне к концу XV в. половина населения была по вере православной, а по расе и языку русской» [Карташев 1993: 535-536]. И, «хотя польская государственность и наводняла Литву делопроизводством и актами на польском языке, с литовской стороны государственный язык русский преобладал и был обязателен в актах и договорах. Даже акты королевской власти, публикуемые законы и все судопроизводство в Литве обязательно совершалось на государственном для Литвы русском языке» [Карташев 1993: 537].
Возникает вопрос, был ли этот язык действительно «русским» или это только одно из его названий. По подсчетам В. Мякишева, «со времени пробуждения научного интереса к прошлому литовско-русского государства учеными предложено по меньшей мере четыре десятка обозначений книжного языка здешних образованных людей» [Мякишев 2008: 9]. Путаница с названиями началась еще в конце XIX века: «Ученые до сих пор не решили, на каком наречии писаны эти книги и рукописи, и даже не придумали соответствующего ему названия, довольствуясь общим нарицанием: белорусский, малорусский, литовскорусский, польскорусский, мешаный славянский и наконец кривичский язык» [Головацкий 1888: 35].
Лексический состав «простой мовы» очень неоднороден, поэтому исследователи не могут прийти к единому мнению о происхождении языка, и вследствие этого не могут договориться о его названии. Например, Франциск Скорина называет язык своих изданий русским, противопоставляя ему язык словенский, хотя в действительности язык скорининских изданий определяется специалистами как церковнославянский с элементами «простой мовы» [Соболевский 1888: 321-322; Жураускі 1968: 277-304; Журавский 1979: 44-53]. Василий Тяпинский, переводчик Евангелия на «просту мову», называет народ
Великого княжества Литовского и его язык «зацнымъ рускимъ». Как пишет Е. Карский, «вследствие преобладания в этом наречии особенностей теперешних белорусских говоров многие ученые исследователи называют его белорусским, как, например, Буслаев, Огоновский, Житецкий, Соболевский, Недешев, Владимиров, Крыжанич» [Карский 1893: 3]. С другой стороны, западнорусские писатели того времени иногда называют его также литовским. Так, «Лаврентий Зизаний слово "катехизисъ" объясняет следующим образом: "по-литовски оглашение "; или Памва Берында в своем словаре (1653 г.) говорит: "петель: чески и руски когуть ; волынски півень ; литовски петухъ "» [Карский 1893: 1]. В 20-х годах XIX века Н. И. Греч наполнил термин «руський» «более узким географическим содержанием, приравняв руський к белорусскому (руський или белорусский), с чем, конечно же, не согласились украинские ученые» [Мякишев 2008: 12], еще в конце XIX — начале XX вв. утверждавшие, что «так звана руська мова XIV-XVII віків — це мова головно українська, а не білоруська» [Огієнко 1995: 98]. В 40-е годы XIX века в трудах С. П. Шевырева [Шевыревъ 1841: 508] и А. X. Востокова [Описаніе Русскихъ и Словенскихъ Рукописей... 1842: 193] появляется именование этого языка как польско-русского, однако этот термин очень быстро выходит из употребления [Мякишев 2008: 13].
Во второй половине XIX века основным становится термин западнорусский язык, впервые встретившийся в работах основного идеолога течения М. Кояловича [Мякишев 2008: 13]. Е. Ф. Карский предложил в свою очередь модифицировать название в старое западнорусское наречие, однако особой поддержки среди исследователей не нашел, и к концу столетия термин западнорусский язык оказался вне конкуренции. Его использовали как сам Е. Ф. Карский, так и A. И. Соболевский, А. А. Назаревский. Позднее он фиксируется в трудах B. В. Аниченко, Л. Л. Гумецкой, 3. Лещинского, В. Н. Топорова [Мякишев 2008: 14].
В конце XIX — начале XX века украинские ученые в свою очередь используют термины книжная малорусская речь (П. И. Житецкий [Житецкій 1889: 40]), українська літературна мова (И. Огиенко [Огієнко 1930]). Во второй половине XX века получает распространение определение староукраинский применительно к языку XIV-XVII вв. и выступает в вариантах староукраинский письменно-литературный язык (Л. Л. Гумецкая [Гумецкая 1965: 43]), староукраинский книжный язык (М. А. Жовтобрюх [Жовтобрюх 1978: 191]).
И. Огиенко [Огієнко 1930: 131-135] и В. Н. Перетц [Перетц 1929: 22] ввели в употребление термин «проста мова», который, как известно, стал очень употребительным.
Исследователи второй половины XX века внесли свои нововведения. Например, Вяч. Вс. Иванов предлагает термин письменный западнорусский (рутенский) язык [Иванов 2003: 264]. Однако, по мнению В. Мякишева, «позиции понятия рутенский существенно ослабляют два обстоятельства: его общий характер (в латинских текстах «рутены» не дифференцировались по принадлежности к конкретным восточнославянским народностям) и омонимичность — совпадение с термином рутенский язык (калька с немецкого Ruthenische Sprache), используемым как название языка галицких украинцев (русинов)» [Мякишев 2008: 14].
Помимо названия, много вопросов и споров вызывает проблема выявления языковой основы «простой мовы». Многие исследователи указывают на искусственность этого языка. Некоторые из них по этой причине даже отказывают языку в собственном названии. Так, Бодянский пишет о западно-русском наречии: «Им никто никогда не говорил и не говорит... (так как он представляет) самую отвратительную смесь, какую только можно себе представить и какая когда-либо существовала на Руси» [Карский 1893:2]. Действительно, «проста мова» приняла в себя как общевосточнославянские языковые черты, так и особенности местных народных говоров. «Когда оно [западнорусское наречие] стало языком литературы, в него обильным потоком вошли еще, с одной стороны, стихия церковно-славянская книжная, а с другой — при посредстве речи образованного общества со временем проник язык польский; вследствие указанных обстоятельств наречие книжное западно-русское, как и всякий язык литературы, стало в большей или меньшей степени искусственным» [Карский 1893: 6]. Об этом же пишут и украинские исследователи: «Письменство цеє вживало особливої мішанини, аж надто незграбного жаргону («язичія» за пізнішою термінологією), де неорганічно зливалися до купи елементи церковно-слов янські, польські і малоруські (вони рівночасно й білоруські)» [Шахматов, Кримський 1924: 114].
Формы повелительного наклонения
В Евангелии Тяпинского, являющемся памятником конфессиональной литературы, повелительное наклонение представлено в полном объеме, что подтверждает общий тезис Е.Ф.Карского: «в западнорусском языке ... повелительное сохранило много старинных особенностей» [Карский 1956: 267].
Всего в ЕТ встречается 462 употребления форм повелительного наклонения (408 фиксаций синтетических форм повелительного наклонения и 54 фиксации описательных конструкций, имеющих значение императива — т\&и + личная форма глагола в наст. / буд. времени). Синтетические формы представлены во 2 л. ед. и мн. числа, описательные императивные конструкции — в 1 л. ед. числа, 3 л. ед. и мн. числа. Исключение составляет форма 1 л. мн. числа, которая образуется обоими способами: синтетическим и аналитическим.
Синтетические формы императива
Повелительные формы 2 л. ед. числа встречаются 192 раза и представлены вариантами полной (151 примера) и редуцированной (41 пример) флексии.
Полная флексия имеет в ЕТ орфографические варианты -и[99] // - i"[12] // -и
Флексия -Ї является орфографическим вариантом флексии -и, а буква -к (З /иилуйск ) в составе возвратной частицы — орфографическим вариантом буКВЫ Е ( /ИИЛуИС[5]).
В формах на исконный заднеязычный согласный (к, г, х) в ЕТ видим отражение «рускомовной» нормы: «западнорусские памятники XVI в. имеют формы с шипящими почти постоянно» [Соболевский 1907: 254]. Вследствие влияния форм настоящего времени формы повелительного наклонения со свистящими звуками (ц, з, с) стали исчезать, уступая место шипящим (ч, ж, Ш)\ WCEVH[ , П0/И0ЖИ[ , pEVH1 \ СКТЕрЕЖГ .
Редуцированная флексия имеет в ЕТ орфографические варианты -ь[27] // v[9] // -,[4] // -0[1]: Б8ДЬ[3], Връ[1], вїдь[2], в кинь[1], В КИНЬСЕ[1], въс тань[6], вавъ[2].
В этих фиксациях по конечному «ъ» или «ь» можно определить, какие согласные отвердели и насколько регулярно это отвердение отражено в ЕТ. Примеры с отвердевшими согласными ч и ж: НЕ /И8УЪ[1], НЕ ПОСЬКЕД УТ 11, полижъ , рВшъсЕ , но: НЕ У8ЖОЛОЖ [1] (В ЕТ паерок мог употребляться после отвердевших согласных).
Нетематические глаголы представлены разговорными «рускомовными» формами на -ь, - , после гласных — на -и [Русанівський 1971: 106]: в8дь[3], НЕ Б8Д,[1], ПОВЕДЬ[1], но дай[9].
В форме 2 л. мн. числа (всего 214 употреблений) нет ни одного примера на - ЕТЕ (В ТОМ числе в орфографической записи -ЕТЕ), однако встречается много других вариантов с полным гласным -и-: -и-[100] // -ї-[8]:
Б НЕ приподовайтЕСА[ , ни на ываитЕСЕ[ , ни на8уайтСА[ , оповдайт[1], о уифайт[1], ПИЙТЕ[ , по доровлАит[1], покайтСЕ[ // покайтЕСА , п роповдайт[1], рад8итС[1] // рад8итСА[1], с л8хайт[7], съп тайтЕ 1, тол кайт[1], доров ЛАЙтЕ[1], 8ткайт[1], 8файтС , (идайтЕ \ (ипуфайтЕ1 , ууйтг , и с редуцированными: -ъ-1 // -ь-[14] // - -[5] // -0-[2]: Е8ДЬТЕ[2], вр т[2], ВИДЬТЕ 1 , В КИНЬТЕ[2], в с таньтЕ , ВЪ1\ОДЬТЕ , ЕЖ Т[1], ЛК В ТЕ[1], НаПОЛТ\НЬТ[1], НЕ Б8ДЬТЕ[ , НЕ ВЪ ОДЬТЕ \ НЕ /иов тЕ , НЕ с карв ътг , ОДЕДИУЪТЕ , ос тавтг , скар в ътЕ , ФПОВЕДЬТЕ , wnovmbTE . Примеры с отвердевшими чиж: ОДЕДИУКТЕ 1, но ЕЖ ТЕ[11 Очевидно, что в ЕТ паерок мог употребляться и после отвердевших согласных: ЕЖ ТЕ[11
Как и у форм ед. числа, буква -ї- в этих примерах является орфографическим вариантом буквы -и-, а употребление буквы -Ь в составе возвратной частицы (н БОЙТЕГЕ[1]) И В составе флексии (готуйте11) — это орфографический вариант і (НЕ ВОЙТЕСЕ[3], готуйт[1]).
Описательные императивные конструкции
Форма 1 л. ед. числа представлена в ЕТ всего несколькими примерами, что весьма характерно для памятника XVI века, и образуется аналитическим способом: нЕхай + личная форма глагола в наст. / буд. времени (всего 3 примера): НЕ\ДИ вижу[1], нЕ аї въм /и8[1], н\ай п ро ьркгі
Конкуренция форм императива и описательных императивных конструкций формы 1 л. мн. числа образуются в ЕТ двумя способами: а) с помощью флексии -лк [3]: йдилдога, перейдилк [1]; б) аналитическим способом: нехай + личная форма глагола в наст. / буд. времени с флексией -лгъ[2]: [нЕхай] дадилгъ[1], НЕхай купилгъ[11 Не исключено, что вариативность синтетических и аналитических форм обусловлена церковнославянским оригиналом, где лишь аналитическим формам 1л. мн. числа ЕТ соответствуют аналитические церковнославянские конструкции с частицей да.
Обращает на себя внимание различие окончаний форм 1 л. мн. ч. повелительного наклонения - ио и настоящего времени -,иъ в составе аналитических (описательных) форм. Эта ситуация свидетельствует о том, что вокализация конечного -ъ — -о могла происходить лишь в формах повелительного наклонения, не затрагивая формы настоящего времени. Интересно, что приведенные выше примеры из ЕТ не соответствуют общей для старобелорусских и староукраинских памятников тенденции к употреблению окончания 1 л. мн. ч. -/ио в тех формах повелительного наклонения, где происходила редукция суффиксального -и- — -ь-, в результате чего возникало (факультативное) различие: -илгь, но -ЬЛАО [Жовтобрюх, Волох, Самійленко, Слинько 1980: 220; Булыка 1990: 192].
Императивные формы с возвратными частицами встречаются в ЕТ как с полным (66 примеров), так и с редуцированным гласным (12 примеров). Как и в инфинитивах, в редуцированных формах превалирует «простомовная» возвратная частица -сг . к киньсе[ , киньсг] , о у Гсьтьсе , 8ліилосер дьсе[1], рВш-ьсе , нехай ап ритьсе 21, нехай не вороудетьсе[1]; однако -СА[3]: ОУИСТЬСА[1], КИН САГ11, нехай СКАТИТ СА1 1. В полных императивных формах также больше случаев употребления разговорной частицы -се[421: покажисе[1], йворисе[1], ліиауйсе[5], /ИИлуисЬ[2], нї п рїсепайсе[11, радуйсе[2], не лекатїсе[ ], пож дитесе[І], с тережитесе 71, кътъггайтесе1 1, на8уитесе[ , не войтесх3, н-fc БОИТЕГЕ1 , НЕ БОИТЕГК1 , HE Hd lBdHTECE[ , HE пЕУалуйтЕСЕ[2], НИ На ІВДИТЕСЕ , ПОКаИТЕСЕ[1], рад8ЙтЕС[1], С ТЕрЕЖИТЕСЕ[7]; ОДНаКО -СА[24]: ПОЛШрИСА[1], ПО/ИОЛИСА[1], 8к \ЖИСА[ , НЕ БОИСА , ВОИТЕСА[1\ ВЕСЕЛИТЕСА[1], /ИОЛИТЕСА[1], НД8УИТЕСА[2], СТрЕЖИТЕСА[ , БоЙтЕСА[1], НЕ БоЙтЕСА , НЕ EOHVECA[1\ НЕ ПЕУД/і8иТЕСАИ, НЕ приподовайтЕСА[ , ни НД8УДЙТЕСА[І , ПОКДЙТЕСА[ \ рад8ЙтЕСА[1], стЕрЕЖИТЕСА 1. Так, церковнославянская частица -СА при традиционных церковнославянских формах употребляется чаще (36%), чем при собственно «простомовных» (17%).
В ЛС, относящемуся к юридическим документам, «в силу абстрактности и безличности своего содержания» [Мякишев 2008: 314] встречается всего 12 употреблений форм повелительного наклонения. В Статуте представлены императивные формы только во 2 л. ед. числа (10 примеров) и 3 л. ед. числа (2 примера). Ниже приводится сопоставительные таблицы форм повелительного наклонения в ЕТ и ЛС.
Сводные таблицы синтетических и аналитических (описательных) императивных форм в ЕТ и ЛС:
Оба памятника совпадают в том, что для 2 лица употребляют исключительно синтетические формы императива, а для 3 лица -исключительно аналитические конструкции, что, по всей видимости, является структурной особенностью «простой мовы». Основное различие в употреблении императивных форм и конструкций в ЕТ и ЛС обусловлено спецификой самих текстов: ЕТ отличается, во-первых, гораздо более широким спектром таких форм и конструкций и, во-вторых, взаимной конкуренцией синтетических форм и описательных конструкций в 1 л. мн. ч. (возможно, обусловленной церковнославянским оригиналом перевода).
Орфографическая вариативность в ЕТ
1. Употребление возвратных частиц в ЕТ
В ЕТ зафиксировано 610 примеров с возвратными частицами, из которых самой частотной является «руськомовная» частица -се (383 употребления), которая в перфекте 3 л. ед. числа ср. р. трижды выступает с редуцированной флексией -сь. Менее употребительной оказалась церковнославянская частица -сА (227 употреблений).
В тексте Евангелия встречается шесть употреблений, в которых наблюдается результат ассимиляции возвратной частицы, т. е. -тьсе —» т ца, что позволяет предполагать аффрикатное (палатализованное) произношение -ть: два примера в настоящем времени (уїр вошт ца СА[2] (Мф. 16:2; 16:3)), два примера в простом будущем (ос лух тъца (Мф. 18:17), роз лшл8т ца[1] (Мф. 6:24)) и две инфинитивных формы (т п ротивит ца (Мф. 5:39), судитца (Мф. 5:40)). Так как в ЕТ зафиксировано шесть случаев отражения на письме этого фонетического процесса, то палатализованное произношение характеризовало и все остальные случаи, где оно не нашло орфографического отражения.
Из перечисленных выше примеров видно, что в ЕТ формы инфинитива на -ть в абсолютном большинстве случаев имеет при себе «руськомовную» форму возвратной частицы се, а не церковнославянскую форму СА. Последняя употребляется почти исключительно с инфинитивными формами на -ти церковнославянского типа: 8ТІШИТИСА (Мф. 2:18), ак ритисА (Мф. 5:14), к рЕсьтитисл (Мф. 20:22; 3:13; 3:14) (но: К РЕСЬТИТИСЕ (Мк. 10:38)), /ИОЛИТИСА (Мф. 6:5) (но: /ИОЛИТИСЕ (Мф. 14:23; Мк. 6:46)), НЕ вороуатисА (Мф. 2:12), ПОКЛОНИТИСА (Мф. 2:2), ПОС ТЇТЇСА (МК. 2:19) (но: ПОС ТЇТИСЕ (МК. 2:19)), но: НЕ оволокатисЕ (Мк. 6:9), НЕ п рисЕгатисЕ (Мф. 5:34), п рисЕгатисЕ (Мф. 26:74), п рок аинатисЕ (Мф. 26:74), ро лмв лАтисЕ (Мф. 18:23; Мф. 18:24), с/иутитисе (Мф. 26:37). Соотношение приведенных выше форм таково: -ТИСА[9] // [її] HCEL \
«Руськомовные» формы на -ТЬСЕ употребляются в ЕТ более последовательно: ГНЕ ДИТЬСЕ (МК. 4:32), датьсЕ (Мф. 26:9), ватьсЕ (Мф. 23:7), ЛАЕфатьсЕ (Мк. 2:2), /иилокатьсЕ (Мф. 18:33), НЕ ЖЕНИТЬСЕ (Мф. 19:10), ос тЕрЕгатьсЕ (Мф. 16:11), п рив лижитьсЕ (Мк. 2:4), п роповЕдатьсЕ (Мк. 13:10), ро /иав лАтьсЕ (Мк. 8:11), с против лАтьсе (Мф. 16:22), Втайтксе (Мк. 7:24), ХоронитксЕ (Мф. 16:12), W/ИОВИТЬСЕ (МК. 6:26), но: ПОСТИТЬСА (МК. 2:20), т.е. общее соотношение: -ТКСЕ [14] // -ТЬСА[1].
Эти данные свидетельствуют о существующей в ЕТ тенденции к взаимному сочетанию форм одного и того же языка: «руськомовных» -ть и СЕ (ярко выраженная тенденция), с одной стороны, и церковнославянских — ти ИСА — с другой (слабо выраженная тенденция). Высокая степень проявления тенденции наблюдается в том случае, когда за ней стоят реалии живого языка.
2. Орфографическая вариативность и І У не It. Отвердение согласных/? и в. Редукция.
Употребление буквы Ь в глагольных окончаниях (МОЖЕТ 11) — это орфографический вариант І (NE БОИТЕСЕ[3], готуйтЕ[1], МОЖЕТЕ[2]).
Употребление буквы -ї- в глагольных формах ЕТ является орфографическим вариантом буквы -и-. Полная флексия повелительного наклонения имеет в ЕТ орфографические варианты -и[99] // -ї[12] // -й[40]: БЕЖИ[1], к войди[2] // в войдї , ВЕЛИ , вр ни[ , B BSC TJT1 , вт ложи 1, вс ьии[1] // BO W1, въшдкг J // въшдг , въ1И/ИИ , в ытор г ни1 , да»г , допусти1 , анхай[ , (\ховай[ ] и т. д. Флексия -и во 2 л. ед. числа употребляется в тех случаях, когда глагольная основа оканчивается на гласный [Русанівський 1971: 106] (в том числе и нетематические глаголы) и отражает состоявшийся в указанной позиции переход гласного [і] в согласный Ц].
Редуцированная флексия в повелительном наклонении имеет в ЕТ орфографические варианты: -ь[27] // J9] // -[4] // -0[1]: в8дь[3], BEpnJ 1, вїдь[2], в кинь , в киньсг1, в ъс тань , вавгк[ ] // вав[ , кинь[ ] // кїн [ , КИНЬСЕ[ ] // КИН СА[1], НЕ Б8Д,[1], НЕ Л\8УЪ[1] и т. д. В этих случаях написание -ъ или его отсутствие отражает фонетический процесс отвердения согласных р [Карскій 1908: 381-384] и в [Карскій 1908: 410-411; Каркий 1956: 268]. Ф. Карский так писал об отвердении согласного в, который стоял перед ъ из Г: «белорусское отвердение ... зубногубных находит для себя подтверждение и в старых западнорусских произведениях» [Карскій 1908: 410]. Такая же ситуация с твердым р: «подтвердить сказанное можно не только современными данными, но и свидетельствами старинных западнорусских памятников. Хотя они писаны в разных местах, но твердый р вместо мягкого знают почти все они» [Карскій 1908: 383].
Наиболее употребительными в ЕТ являются формы инфинитива с окончанием -ти, которое иногда имеет орфографический вариант -тї. В целом инфинитивные формы ЕТ соответствуют «рускомовной» практике употребления: «в памятниках старого западнорусского говора господствует ти, но и тъ изредка встречается» [Карский 1956: 276]. Соотношение полных и редуцированных форм в ЕТ примерно один к пяти: -тир54] // -тї1-331 // -ть[52] // -т [2] // т[1]. Инфинитивные формы на -тъ в основном выступают как параллельные к исконным формам на -ти, употребляемым в качестве основных. Наиболее частотными формами являются исконные формы на -ти[172] // -т 26] без вариантной, редуцированной пары. Формы на -ть[28] без вариантной пары, как и в ЛС [Мякишев 2008: 336], отмечаются гораздо реже.
3. Выносное т в ЕТ
Формы 3 л. с выносным т, часто встречающиеся в ЕТ в настоящем и будущем времени, начинают активно использоваться с конца XV века. Особенно широкое распространение они получают в XVI-XVII вв., когда вариативность флексий -тъ // -тъ настолько возрастает, что «не заусёгды ёсць магчымасць верагодна сцвярджаць, як чытауся такі канчатак» [Мова беларускай пісьменнасці XIV-XVIII стст. 1988: 174]. В формах ЛС с выносным т В. Мякишев предлагает видеть т мягкое, так как «огромная диспропорция между формами на -тъ и -тъ практически снимает вопрос, как смотреть на это т, вынесенное под строку» [Мякишев 2008: 296], — очевидно, то же можно сказать и про ЕТ.
4. Фонетико-орфографические белорусизмы в ЕТ
В ЕТ встречается 6 употреблений перфектных форм с фонетической (украинско-белорусской) передачей -л как -в (B ABTJ1], при вав[1], 8 вогав се[1], ДОТ КНЙВЪСА 11, не повъс тавт 11, ожнив с{[1]), но эти формы не являются нормативными, так как остальные примеры в этой же позиции не демонстрируют подобного перехода. Отсутствие в ЕТ явных фонетико-орфографических украинизмов при наличии целого ряда белорусизмов (мена е 1% отвердение рив, палатализованное произношение -тъ) позволяет считать единичные ЕТ написания типа 8 Богав се не украинской, а именно белорусской языковой чертой.
«Руськомовная» глагольная система
В данной главе представлена «руськомовная» глагольная система, которая была воссоздана на основании полученных результатов, описанных во второй и третьей главах исследования. Для заполнения словоизменительных глагольных парадигм использовались материалы Евангелия Тяпинского и, в случае необходимости, Литовского Статута (имеются в виду случаи употребления глагольных форм, зафиксированных в ЛС и не встретившихся в ЕТ: формы сложного будущего II, а также единичные примеры 3 л. ед. ч. настоящего времени).
В «руськой мове» у глаголов были следующие грамматические категории:
1. наклонение — изъявительное, сослагательное, повелительное;
2. время — настоящее, 3 будущих (простое будущее, будущее I, будущее II) и 2 прошедших времени (перфект, плюсквамперфект);
3. лицо — 1, 2, 3-е;
4. число — единственное, множественное.
Далее будут описаны все спрягаемые «руськомовные» глагольные формы и представлены восстановленные парадигмы спряжения. В таблицах приведены все возможные варианты форм (иногда может наблюдаться их конкуренция). Во всех временах / наклонениях формы восстановлены по аналогии, с опорой на примеры, встретившиеся в ЕТ. В парадигмах настоящего времени и будущего простого индекс указывает на количество употреблений всех глаголов, относящихся к данному словоизменительному типу (за исключением нетематических глаголов, в которых учитываются лишь однокоренные примеры). Во всех остальных случаях индекс указывает на количество встретившихся аналогичных форм в ЕТ (и в ЛС — только в сложном будущем II). Если формы в ЕТ представлены по-разному, приводятся оба варианта (например, условное накл. 1 л. мн. ч.: въ1 пришлисл»о[5] // БЪ1слк пришли[ ]).
Звездочкой ( ) помечены формы, которые не встретились в ЕТ и реконструированы по аналогии (например, форма настоящего времени 1 л. ед. ч. будет л\лк , так как аналогичная форма употребляется как компонент аналитической формы віл. ед. числа сложного будущего I). Парадигмы нетематических глаголов заполнены не полностью.
Спряжение глагола в настоящем времени
Глаголы в форме 1 л. ед. числа (атематические глаголы в том числе) имеют окончания -у (8) / -к»[126] (за исключением атематического глагола быти: столгъ[1], ЇСЬЛІИ[16]). В соответствии с «руськомовным» правилом, «формы 1-й асобы адзшочнага ліку ... паслядоуна ужываюцца з канчаткам -у / -ю незалежна ад характару асновы» [Мова беларускай пісьменнасці XIV-XVIII стст. 1988: 171].
В форме 1 л. мн. числа основным для «простой мовы» и для ЕТ, в частности, является самое древнее по происхождению окончание -rtnJ26] [Мова беларускай пісьменнасці XIV-XVIII стст. 1988: 179].
В форме 2 л. ед. числа нормативными являются примеры с окончанием: -шъ[521 (за исключением употреблений нетематического глагола быти: [24К еси1 J).
Во 2 л. мн. числа употребляется окончание -W1331.
В 3 л. ед. и мн. числа наиболее частотным является употребление формы с окончанием -ть[675].
В 3 л. ед. ч. также могут изредка употребляться глагольные формы без личного окончания ( иож[1], лш[1], лм[2]) — в JIC зафиксировано 4 примера; в ЕТ подобных форм нет. Подобные формы начинают часто появляться в отдельных «руськомовных» текстах в конце XVI века [Булыка, Жураускі, Крамко 1979: 244].
Спряжение глагола в будущем времени В «руськой мове» выделяют три типа будущего времени:
1. будущее простое выражается формами настоящего времени основ совершенного вида;
2. сложное будущее абсолютное (будущее I) выражается сочетанием инфинитива с вспомогательными глаголами хочу, начну, почну, имамь, стану, а также (позднее) буду;
3. сложное будущее относительное (будущее II) представляет собой сочетание вспомогательного глагола быти с основным глаголом в форме действительного причастия настоящего времени с суффиксом -л-.
Будущее простое
В 1л. ед. числа глагольная форма оканчивается на -у (8) / -ю[43] (за исключением нетематических глаголов: вт да/и-ъ. , да/иъ1-51, оповелгъЛ1, (уда/ит , ШПОВЕЛГ ).
1 л. мн. числа представлено в ЕТ формой с окончанием -лгь[17].
Во 2 л. ед. числа употребляется форма с окончанием -UUTJ32] (за исключением нетематического глагола: Фдаси).
Форма 2 л. мн. числа имеет окончание -те[68].
В 3 л. ед. и мн. числа преобладают употребления с мягким окончанием -ть[492] — такие формы, перешедшие в «руськомовные» памятники из древнерусского языка, считаются основными для раннего периода старобелорусской и староукраинской письменности [Карский 1956: 255].
Будущее сложное I
Будущее сложное I выражается в «руськой мове» с помощью одного из трех вспомогательных глаголов (быти, (и)мети, починати) в форме настоящего времени или будущего и инфинитива спрягаемого глагола. Аналитические формы с глаголом (и)мети встречаются в ЕТ чаще остальных, при этом вспомогательный глагол может иногда иметь форму не настоящего времени, а формы на -л (лило въгги[1], лилт . приити[1] — такие конструкции имеют значение будущего в прошедшем).
Формы будущего времени с глаголом имамъ (иму) в «простой мове» могут быть как аналитическими, так и синтетическими. В последних «иму тесно сливается с окончанием неопределенного [наклонения] в одно слово» [Булыка, Жураускі, Крамко 1979: 257] (то есть: иму читати читатиму). В старобелорусских деловых и религиозных текстах исследователи отмечают лишь несколько фиксаций типа битиму, розуметимешь, потребоватиметъ, поэтому эта форма трактуется как сугубо украинская [Мякишев 2008: 302].
В некоторых памятниках в образовании форм futurum primum главная роль может отводиться вспомогательному глаголу буду, так как в оборотах с глаголом (и)мети на первый план выходит модальная семантика (к таким памятникам относится ЛС).
Ниже приводятся таблицы, представляющие регулярные формы с глаголом мети и нерегулярные, то есть те, которые встречаются лишь спорадически и употребляются с вспомогательными глаголами быти и починати.
Будущее сложное II (на материале ЛС)
Формы сложного будущего II встречаются не во всех «руськомовных» памятниках. В ЕТ таких примеров не зафиксировано. В ЛС встретилось 65 употреблений предбудущего времени.
Уже в ранних западнорусских текстах аналитические конструкции «буду + причастие на -л» выражали традиционное для будущего сложного II действие, предшествующее другому будущему и нередко его обусловливающее [Карский 1956: 288]. Эта праславянская по происхождению конструкция была унаследована «руськой мовой» из древнерусского языка, где употреблялась редко и в основном в составе придаточных предложений, как правило, условных [Мякишев 2008: 305].
С середины XVII века, эта конструкция под влиянием польского языка стала использоваться и в простых предложениях, не отличаясь по значению от форм сложного будущего I [Булыка, Жураускі, Крамко 1979: 261]. Поэтому не случайно, что формы этого типа фиксируются в основном в переводных текстах [Мова беларускай пісьменнасці XIV-XVIII стст. 1988: 187-188].
В «руськомовных» текстах конца XVI века формы futurum exactum фиксируются в составе сложных предложений и выражают значение преждебудущего. В ЛС формы предбудущего времени употребляются только в 3 л. ед. и мн. чисел. В ед. числе есть разделение форм по родам.
