Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основания изучения ортологической системы современного русского языка
1.1. Общелингвистический аспект ортологии: опыт зарубежных и отечественных исследований 22
1.2. Атрибуты языковой нормы с учетом альтернативы должного и существующего в языке 34
1.3. Критерии языковой нормативности в свете факторного анализа 44
Выводы по главе 1 53
Глава 2. Организация ортологической системы современного русского языка: онтологический статус, функции, специфика ортотипов 55
2.1. Ортотипы, реализуемые в высказываниях при всех формах манифестации языка 56
2.1.1. Ортологические феномены в сфере лексики 56
2.1.2. Ортологические феномены в сфере словообразования 62
2.1.3. Ортологические феномены в сфере грамматики 67
2.1.4. Ортологические феномены в пространстве текста 77
2.2. Лингвистическая традиция о соотношении норм устной и письменной речи 90
2.3. Ортотипы устной речи 91
2.3.1. Ортологические феномены в сфере сегментной орфоэпии 91
2.3.2. Ортологические феномены в сфере акцентуации 96
2.3.3. Ортологические феномены в сфере интонации 103
2.4. Ортотипы письменной речи 115
2.4.1. Ортологические феномены в сфере орфографии 115
2.4.2. Ортологические феномены в сфере пунктуации 123
2.4.3. Принципы русской орфографии и пунктуации в онтологическом аспекте 128
2.4.4. Ортологические феномены в сфере графики 135
2.5. Ортологические феномены в сфере фразеологии как комплексный ортотип 153
Выводы по главе 2 167
Глава 3. Гибкая стабильность ортологической системы русского языка с точки зрения принципа языковых антиномий 175
3.1. Лингводеонтический модус антиномий «нормативное системное» и «нормативное узуальное» 175
3.2. Лингводеонтический модус антиномии «означающее означаемое» 181
3.3. Лингводеонтический модус антиномии «социально маркированное социально не маркированное» 190
3.4. Лингводеонтический модус антиномии «территориально ограниченное территориально не ограниченное» 199
3.5. Лингводеонтический модус антиномии «свое чужое» 203
3.6. Лингводеонтический модус антиномии «спонтанное подготовленное» 207
3.7. Лингводеонтический модус антиномии «стандартное выразительное» 214
3.8. Лингводеонтический модус антиномии «условное неусловное» 233
3.9. Лингводеонтический модус антиномии «экспрессивное апеллятивное» 246 3.10. Лингводеонтический модус антиномии «внутреннее внешнее» 254
Выводы по главе 3 268
Глава 4. Эрратологическая составляющая современной русской ортологии (на материале российских медиатекстов) 273
4.1. Ненормативные лексические реализации 274
4.2. Ненормативные словообразовательные реализации 288
4.3. Ненормативные грамматические реализации 293
4.4. Ненормативные фразеологические реализации 346
4.5. Ненормативные текстовые реализации 355
4.6. Ненормативные орфографические реализации 371
4.7. Ненормативные пунктуационные реализации 411
4.8. Ненормативные графические реализации 473 Выводы по главе 4 485
Заключение 493
Библиографический список 500
- Атрибуты языковой нормы с учетом альтернативы должного и существующего в языке
- Ортологические феномены в сфере словообразования
- Лингводеонтический модус антиномии «означающее означаемое»
- Ненормативные грамматические реализации
Атрибуты языковой нормы с учетом альтернативы должного и существующего в языке
Одна из важных теоретических проблем современной ортологии состоит в том, чтобы осмыслить бытие языковой нормы, определив характер ее отношений с другими фундаментальными лингвистическими объектами, прежде всего с системой языка и речью. Рассмотрим подходы к решению данного вопроса в зарубежном и отечественном языкознании.
Современные концепции нормы – результат развития идей, восходящих к учениям В. Гумбольдта [132] и Ф. де Соссюра [415]. По мысли В. Гумбольдта, язык есть деятельность (energeia), осуществляемая индивидуальными речевыми актами, а устойчивая языковая система (ergon) является как бы застывшей лавой языкового творчества, абстрактным конструктом, созданным в процессе научного анализа.
Феномены, соотносимые с гумбольдтианской оппозицией ergon – energeia, осмысливаются и в «Курсе общей лингвистики» Ф. де Соссюра, концепцию которого, по мнению Л. Ельмслева [149], можно свести к разграничению языка (langue) и речи (parole). Ф. де Соссюр рассматривал язык как устойчивую систему нормативных форм и противопоставлял его индивидуально-творческим актам говорения.
Выявленные В. Гумбольдтом и Ф. де Соссюром антиномии оказались значимыми для развития многих лингвистических направлений. С учетом указанных оппозиций осуществлялась и разработка ортологических проблем. Так,
Л. Ельмслев предложил рассматривать соссюровское понятие langue в трех аспектах – как схему, норму и узус. Схема – чистая форма, определяемая независимо от ее социального осуществления и материальной манифестации. Норма – материальная форма в данной социальной реальности, но независимо от деталей манифестации. Узус – совокупность навыков, принятых в данном социальном коллективе и определяемых фактами наблюдаемых манифестаций. Язык-схема, язык-норма и язык-узус ведут себя неодинаково по отношению к речи, которую Л. Ельмслев вслед за Ф. де Соссюром рассматривал как индивидуальный акт. Между узусом и актом речи имеют место отношения интердепенденции, или взаимообусловленности. Норма детерминирует узус и акт речи, но не наоборот. Наконец, схема детерминируется актом речи, узусом и нормой, но не наоборот. Выявленные типы функций (Л. Ельмслев дает логико-математическую трактовку данного термина как зависимости, отношения) представлены на рис. 1.1.
Норма, узус, акт речи, с одной стороны, и схема, с другой – расположены здесь не в одном ряду. Норма, узус и речевой акт, будучи реализациями схемы, тесно связаны между собой и составляют, по сути, один сложный объект, главным компонентом которого Л. Ельмслев считал узус; акт речи исследователь квалифицировал как преходящий факт, а норму называл искусственным построением, фикцией.
Признание фиктивности языковой нормы вызвало возражение у Э. Косериу [232], который, пересмотрев некоторые теоретические положения Л. Ельмслева, придал модели вид трихотомии «система – норма – речь». Указанные уровни являются относительно самостоятельными и отличаются друг от друга разной степенью абстракции. Система, по Э. Косериу, есть система возможностей, охватывающая идеальные формы реализации определенного языка, то есть технику и эталоны языковой деятельности. Норма – коррелят системы, соответствующий не тому, что «можно сказать», а тому, что «уже сказано», по традиции «говорится» в обществе. Это значит, что норма включает в себя исторически реализованные модели; понятие нормы у Э. Косериу, таким образом, соотносится с понятием узуса у Л. Ельмслева. Речь рассматривается уругвайским лингвистом как конкретная речевая деятельность, имеющая двустороннюю направленность: на традицию, во-первых, и на собеседника, во-вторых. Выделенные уровни находятся в одной плоскости и обусловливают друг друга, они связаны, если воспользоваться термином Л. Ельмслева, отношениями интердепенденции. Графически это выражено на рис. 1.2.
Э. Косериу считал, что его схема является принципиально двуплановой. Если рассматривать ее в плане реализации возможностей (система норма речь), придется признать, что норма же, чем система, поскольку она есть выбор в пределах возможностей, предоставляемых функциональной системой; норма представляется первой ступенью реализации возможностей системы, речь – второй. Противоположен указанному план абстрагирования (речь норма система); в этом плане норма, будучи первой ступенью абстрагирования от речи, шире, чем система, последняя понимается как вторая ступень абстрагирования.
Основные положения концепции Э. Косериу нашли отражение в ряде работ советских лингвистов, обнаруживших, что в двуплановой схеме «система – норма – речь» имеется момент, допускающий неоднозначное толкование. Реализация возможностей системы отнесена Э. Косериу к уровню нормы, однако делается оговорка, что речь идет об обязательной реализации, освященной культурной традицией. Между тем в реальной языковой практике встречаются ненормативные реализации языковой системы, которые приходится отнести к уровню речи. Трихотомия «система – норма – речь» в плане реализации возможностей системы распадается на два звена: «система – норма» и «система – речь», и тогда между планом реализации возможностей и планом абстрагирования возникает несоответствие.
Пытаясь сохранить трихотомию, Ю.С. Степанов [419] переосмысливает содержание понятия нормы, внося коррективы в центр схемы Э. Косериу. В модифицированном варианте «структура – норма – индивидуальная речь» под структурой языка понимаются его фонемы, морфемы, конструкции, а также отношения между ними; таким образом, «структура» у Ю.С. Степанова идентична «системе» у Э. Косериу. Уровень индивидуальной речи соотносится с реальными речевыми актами. Уровень нормы связан со всеми существующими реализациями, как традиционными, так и нетрадиционными: «Все существующие реализации в совокупности образуют уровень нормы. Те же реализации, которые самим обществом признаны как правильные, образуют норму в узком смысле слова, норму как правильную речь» [419, с. 169]. В этом тезисе понимание уровня нормы выступает одновременно и как широкое (все реализации), и как узкое (традиционные реализации). Такая нагруженность термина мало способствует как дифференциации понятий, так и определению специфики разграничиваемых явлений. Идеи Ю.С. Степанова представлены
Ортологические феномены в сфере словообразования
Словообразовательные нормы как ортологический феномен не получили в науке всестороннего освещения. В нашей работе под словообразовательными нормами понимаются ортотипы, регламентирующие сочетаемость морфем в слове, определяемую возможностями системы данного языка. Изучение словообразовательной нормы остается одной из актуальных задач современной лингвистики. Для адекватного определения особенностей данного ортологического типа необходимо решение вопроса о его функциях, выявление критериев словообразовательной нормативности, а также изучение характера взаимоотношений словообразовательной нормы с новообразованиями, употребляемыми в речи носителей языка.
Используя наблюдения, сделанные Н.Д. Арутюновой [14], Е.А. Земской [177], мы выделили следующие функции словообразовательной нормы.
1) Запрет на использование некоторых словообразовательных типов, следствием чего становится их непродуктивность. Так, в современном русском языке действие нормы привело к пресечению деривационного ряда отглагольных существительных с суффиксом -с(а), обозначающих лицо по действию: плакать плакса, хныкать - хныкса, кричать - крикса.
2) Ограничение в использовании продуктивных моделей. В работе Е.А. Земской проанализированы факторы, которые могут оказывать влияние на комбинаторику морфем:
1) семантические параметры взаимодействующих языковых единиц. Например, прилагательные с суффиксом -оват- со значением слабой степени признака, названного производящей основой, не образуются от слов, называющих достоинства, (чистый чистоватый, умный умноватый), в то время как от их антонимов, обозначающих недостатки, дериваты производятся свободно (грязный грязноватый, глупый глуповатый); 2) формальные показатели. Так, существительные с суффиксом -ость со значением отвлеченного признака образуются от прилагательных и причастий разнообразной семантики (жизнерадостность, употребительность, посещаемость и др.). Сочетаемость морфем в рамках данного словообразовательного типа ограничивается не содержанием производящих, а их акцентологической организацией: в качестве словообразовательной базы, как правило, не используются слова с ударной флексией (запаснй, пулевй, раздвижнй и т. п.). Исключение составляют единичные термины: цветнй цвтность, слоговй слогвость. Следует отметить, что ряд значимых для словообразования формальных ограничений в современном русском языке преодолевается средствами морфонологии;
3) лексические ограничения. Появлению новообразований может препятствовать наличие в словарной системе языка:
а) омонимов к тем единицам, которые могли бы быть произведены. В частности, отсутствие в современном русском языке гендерных коррелятов матрос – матроска, черкес – черкеска обусловлено тем, что языковые единицы с суффиксом -к- имеют значение одежда . Значимо, что в подобных случаях ортологический запрет распространяется не на структурный ряд (ср. с функцией 1), а на отдельные новообразования, путь которым прегражден уже существующими производными словами;
б) непроизводных аналогов с другими корнями. Показательными в указанном отношении являются словообразовательные ряды, включающие в свой состав языковые единицы со значением самка и детёныш животного ; ср. слон – слониха – слонёнок и баран – овца – ягнёнок при ненормативности образований бараниха, баранёнок. Выбор нормы в пользу супплетивных языковых единиц связан с тем, что ортология фиксирует традиционные реализации языковой системы; 4) словообразовательная структура производных слов, определяющая их деривационный потенциал. Так, в современном русском языке в качестве производящих не могут использоваться имена прилагательные с суффиксами субъективной оценки -оньк-, -охоньк-, -ошеньк-, -оват-, -ущ-, -енн-. Кроме четырех вышеперечисленных факторов, в список ограничителей морфемной сочетаемости Е.А. Земская включает стилистическую несовместимость компонентов, отмечая, что, как правило, книжные аффиксы не соединяются со сниженными основами (вихрастость), а разговорные и просторечные форманты избегают взаимодействия с книжными производящими (культурнущий). Далее, однако, автор отмечает, что в некоторых коммуникативных ситуациях стилистическая контрастность является вполне уместной, поскольку используется для усиления выразительности речи. Из этого следует, что рассматриваемая тенденция, в отличие от семантических, формальных, лексических, словообразовательных ограничений, не имеет характера строгого закона. По нашему мнению, отмеченная специфика позволяет квалифицировать запрет на стилистическую разнородность не как языковую, а как жанрово-стилистическую норму. 3) Фиксация значений слов, созданных по полифункциональным деривационным моделям. Так, суффикс -тель, присоединяясь к основам глаголов, создает либо имя деятеля (мечтатель), либо название орудия (выключатель). За каждым образованием данного типа словообразовательная норма закрепляет одно из этих значений. 4) Выбор из ряда синонимических моделей. Норма реализует одну из возможностей, предоставляемых системой, оставляя другие варианты за пределами нормативного поля. Данная ортологическая функция определяет логику диалога, воспроизведенного в книге К.И. Чуковского «От двух до пяти»: – Ты будешь покупатель, а я продаватель. – Не продаватель, а продавец – Ну хорошо: я буду продавец, а ты покупец (К.И. Чуковский, с. 215). 5) Превращение синонимических формантов в дистинктивные единицы. Например, от прилагательного молодой не достигший зрелости существительные со словообразовательным значением совокупность носителей непроцессуального признака, названного производящей основой образуются посредством двух суффиксов: -ёжь и -няк. Производные выражают разные значения: молодёжь – люди , молодняк – животные, растения . Таким образом, используются оба синонимических типа, но реализуются они в разных общеупотребительных лексемах (ср. с функцией 4). 6) Фиксация связи между значениями производных и многозначных производящих слов. Словообразовательная норма обеспечивает, например, образование существительного дипломник студент, выполняющий дипломную работу от лексемы диплом в значении дипломная работа , а второе значение того же производящего – свидетельство, выдаваемое как награда за успешное выступление на конкурсе, фестивале, а также за высокое качество экспонатов на выставке – соотносится со словом дипломант лицо, награждённое дипломом [244, с. 244–245]. Отличие рассматриваемой функции от предшествующей состоит в том, что синонимия формантов накладывается здесь на полисемию мотивирующего компонента. Анализируя выделенные функции, нельзя не заметить, что все они обнаруживают взаимообусловленность двух языковых уровней – словообразовательного и лексического: система словообразования определяет рост лексического состава языка, но и сама находится в прямой зависимости от сдвигов, происходящих в словаре. Следует отметить, однако, что лексические факты имеют неодинаковую значимость для выявления закономерностей, характеризующих словообразовательные нормы. По мнению исследователей, данный ортологический тип должен исследоваться прежде всего на материале новообразований: неологизмов, потенциальных слов и окказионализмов, изучению которых посвящены работы Е.А. Земской [176], А.Г. Лыкова [282], И.С. Улуханова [439] и других лингвистов. Неологизмы обретают характер общественно узаконенных номинаций и в качестве таковых принимаются языковой традицией (биопаспорт). Потенциальные слова не воспроизводятся, а создаются по высокопродуктивным моделям в тот момент, когда включаются в связную речь в ответ на возникающую потребность в номинации какого-либо явления (проверяльщик). Окказионализмы – речевые единицы, представляющие собой намеренные отступления от языкового стандарта, – создаются с целью усиления выразительности высказывания и существуют лишь в том контексте, где появились. К числу новообразований последнего типа относится, в частности, название корпоративной газеты кафедры массовой коммуникации ЮжноУральского государственного университета «PR-брейк». Указанное издание было основано в 2002 году по инициативе студентов, обучавшихся на факультете журналистики ЮУрГУ по специальности «Связи с общественностью». Окказионализм PR-брейк создан по аналогии с относительно недавно пополнившим лексический состав русского языка заимствованием кофе-брейк короткий перерыв во время научной или бизнес-конференции для приема пищи и неформального общения (http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/288549). Отмеченная ассоциация подкреплена визуальным знаком в составе логотипа, представленного на рисунке 2.2.
Лингводеонтический модус антиномии «означающее означаемое»
Проблема разграничения фразеологической вариантности и синонимии решается лингвистами по-разному. Е.Е. Иванова предлагает положить в основу дифференциации вариантных и синонимичных фразеологических единиц семантический критерий: «Варианты ФЕ должны иметь абсолютно тождественное [выделено нами – Е.Х.] значение. Если варьирующийся компонент привносит во фразеологическую единицу хотя бы одну индивидуальную сему, то, видимо, следует говорить не о вариантах, а о синонимичных ФЕ» [185, с. 115]. Руководствуясь данным положением, автор квалифицирует как фразеологические синонимы единицы приходить в восторг / приходить в восхищение / приходить в упоение на том основании, что их значениям присущи некоторые «тонкие различия».
Следует, однако, отметить, что не все ученые признают абсолютное семантическое тождество обязательным условием фразеологической вариантности. Так, Л.П. Гашева [98], анализируя модификации фразеологизма делать какое-либо лицо / рожу / мину, обращает внимание на то, что просторечные компоненты рожа и мина изменяют оценочность значения фразеологической единицы, но рассматривает указанные образования как компонентные варианты, а не фразеологические синонимы.
Об относительности стабильности целостного фразеологического значения пишет и В.М. Мокиенко [302, с. 26]. Проблему разграничения фразеологической вариантности и синонимии он предлагает решить следующим образом: «… для определения фразеологической вариантности необходима опора именно на единство внутренней мотивировки фразеологизма, его образа, скрепляющего лексический состав сочетания и его грамматическую структуру. За пределами такого тождества, или единства, кончается вариант и начинается синоним. Другое необходимое условие фразеологической вариантности – относительная тождественность синтаксической конструкции, в рамках которой происходят лексические замены. Единство образа и синтаксической конструкции формирует фразеологическую серию, характеризующуюся лексической вариантностью» [302, с. 33]. Таким образом, В.М. Мокиенко выделяет два дифференциальных признака. На наш взгляд, первый из них является обязательным, а второй факультативным. Такой вывод позволяет сделать анализ фразеологических единиц типа нить Ариадны и ариаднина нить. Наличие общих компонентов обеспечивает здесь единство образа, но о единстве синтаксической конструкции говорить нельзя, поскольку в обороте нить Ариадны реализовано управление, а в сочетании ариаднина нить согласование. Первое условие соблюдено, а второе нет, тем не менее исследователи рассматривают указанные единицы как варианты фразеологизма [471, с. 96]. С другой стороны, показательны отношения, возникающие между устойчивыми сочетаниями отбросить коньки и склеить ласты умереть . При тождестве значения отсутствие общих компонентов в рассматриваемых единицах препятствует созданию единого образа, и, несмотря на то что в их основе лежит одна синтаксическая модель: глагол + существительное в форме В.п., приведенные фразеологизмы являются синонимами, а не вариантами. Нам представляется, что сделанные наблюдения позволяют утверждать следующее: вариантность фразеологической единицы обусловлена не только относительной стабильностью содержания, но и относительной формальной стабильностью, причем обеспечивается последняя 159 а) компонентным сходством фразеологических вариантов и б) соотнесенностью их структур с одним ярусом синтаксической подсистемы при отсутствии генетической зависимости. Мы полагаем, что синтаксическая соотносительность (но не тождество, как считает В.М. Мокиенко) – это критерий, который позволяет различать в сфере фразеологии вариантные и деривационные отношения. По мнению Н.Ф. Алефиренко, фразеологические дериваты возникают тогда, когда «изменения перерастают рамки внутриструктурных модификаций фраземы и приобретают статус межмодельных преобразований. Например: не оторвать глаз от кого, от чего что-то или кто-то привлекает к себе сильное внимание – глаза не отрываются от кого, чего кто-либо не в силах отвлечься от чего-либо , открывать глаза кому на кого, на что выводить кого-либо из заблуждения, делать что-либо понятным, ясным кому-либо – глаза открываются у кого на что кто-либо, избавившись от заблуждений, узнает истинное положение вещей » [6, с. 19]. Автор не уточняет, какие именно межмодельные преобразования становятся источником фразеологической деривации, но, по-видимому, не случайно приведенные примеры соотносятся с разноярусными синтаксическими единицами – словосочетаниями и предложениями. Подобные преобразования имеют радикальный характер и приводят к изменению фразеологического инварианта. Не всегда, однако, фразеологическая деривация предполагает преобразование номинативных ФЕ в коммуникативные: ср. вступить в брак и вступление в брак. Оба оборота по синтаксической структуре соотносятся со словосочетаниями, но их нельзя рассматривать как варианты, поскольку первая единица является производящей, а вторая производной. Между процессуальным и предметным фразеологизмами существует генетическая связь, и этим они отличаются от рассмотренных выше разноструктурных фразеологических вариантов нить Ариадны / ариаднина нить.
Ненормативные грамматические реализации
Нарушения лексических норм связаны с девиациями в области словоупотребления. В силу специфики соответствующего ортотипа они характеризуются большим разнообразием. Рассматривая в данном параграфе типичные случаи отступления от лексических норм, мы хотели бы отметить принципиальную открытость представленного списка.
Нарушения такого типа нередко встречаются при некорректном употреблении заимствований. Генетические характеристики слов не отражаются непосредственно на их ортологической квалификации, и всё же заимствования требуют особенной внимательности. Если для носителя языка слово осталось чужим, его значение в речи может деформироваться: Да, Чехов родился в Таганроге. Но в захолустье ли? А это как посмотреть. Между прочим, этот город какое-то время номинально считался столицей государства Российского – осенью 1925 года сюда прибыл император Александр I. Здесь он в течение двух недель царствовал, здесь же и умер (АиФ. 2010. 27 января – 2 февраля). Выделенное наречие образовано от прилагательного номинальный – только называющийся, но не выполняющий своего назначения, обязанностей, фиктивный [325, с. 408]. Поскольку в приведенном высказывании слово номинально употреблено в значении фактически , можно говорить о грубом нарушении лексической нормы.
В ходе нашего исследования выявлены неправильные употребления не только общеупотребительных иноязычных слов, но и заимствованных терминов: Согласно последним исследованиям длительное течение гастрита, вызванного Хеликобактер пилори [название бактерии], повышает риск развития рака желудка в 6 раз, в то время как общепризнанный канцероген – курение – в 1,5 раза (АиФ. 2010. 24 февраля – 2 марта). Пояснение медицинского термина канцероген, имеющего значение химическое вещество, способствующее возникновению злокачественных опухолей [244, c. 311], словом курение, свидетельствует о лексической девиации. Следует отметить, что подобные нарушения связаны с актуализацией двух языковых антиномий: «свое чужое» и «социально ограниченное социально неограниченное».
Примечательно, что лексические ошибки, связанные с ненормативным употреблением заимствований в публичной речи, в случае своей очевидности могут становиться предметом рефлексии журналистов. Так, Мария Бердичевская и Александр Колесниченко, авторы статьи «Президенты с „улицы“. Штрихи к портрету Виктора Януковича», отмечают: «Косноязычный здоровяк Янукович не без труда облекал свои мысли в предложения и на украинском, и на родном ему русском… Выступая во Львове перед рабочими, изрек, что „здесь собрались лучшие геноциды нации“, имея в виду ее генофонд» (АиФ. 2010. 24 февраля – 2 марта).
Анализ нашего материала свидетельствует о том, что семантической деформации могут подвергаться диахронически маркированные слова. Например, незнание артефактов культуры прошлого может привести к неправильному употреблению обозначающих их лексем: Возродил древнее искусство – изготовлять из серебра иконки, нательные крестики, наперст ные кресты для батюшек, ладанки, закладки для книг и даже… серебряные ионизаторы для приготовления лечебной «серебряной» воды – мастер Андрей Никаноров (ЮП. 2010. 27 января). В словаре Т.Ф. Ефремовой указывается, что наперсный значит носимый на груди [158, с. 948]. Между тем студенты Южно-Уральского государственного университета, имеющие, как и многие россияне, смутное представление о деталях церковной жизни, соотносят прилагательное наперсный со словом перст, а не с существительным перси. В приведенном высказывании есть еще один речевой недочет: едва ли уместно употреблять современную техногенную лексему ионизаторы, обозначающую устройства для ионизации воды и воздуха, в непосредственной связи с выражением древнее искусство.
Особого внимания, на наш взгляд, заслуживают регулярные, получившие широкое распространение колебания лексической семантики: И, пожелав на прощание успехов, он направился на строительство еще более амбициозного стана 2000 (ЮП. 2010. 27 января). Данное предложение свидетельствует об изменении значения слова амбициозный, оценочная составляющая которого воспроизводит соответствующий компонент лексического значения производящего существительного амбиция. В словаре С.И. Ожегова указывается, что амбиция – это самолюбие, чувство чести, а также спесивость и чванство [325, с. 25]. Значимо, что приведенная дефиниция сопровождается пометой «неодобр». Однако, по нашим наблюдениям, в последнее время отрицательная оценка при использовании слова стала заменяться положительной, что отразилось на семантике производного прилагательного. Так, в рассматриваемом высказывании слово амбициозный обозначает масштабный, перспективный . Возможно, семантический сдвиг в употреблении лексем амбиция, амбициозный отражает определенные изменения в системе социальных ценностей: современная общественная мораль одобряет стремление личности к реализации собственных возможностей, настойчивость в отстаивании индивидуальных интересов.
С динамическими процессами в сфере лексической семантики связаны также ошибки, вызванные незнанием прецедентных имен. В частности, отступления от нормы (в данном случае, конечно, не только языковой) могут возникнуть при неправильном использовании имен героев художественных произведений. Так, журналист Константин Кудряшов в статье «Чехов – футляр для человека» охарактеризовал А.П. Чехова следующим образом: Русский интеллигент – силач и скалозуб (АиФ. 2010. 27 января – 2 февраля). Имя известного по школьному курсу литературы грибоедовского персонажа употребляется здесь в качестве нарицательного существительного вместо слова зубоскал. Рассматриваемая статья отличается запредельным количеством ошибок, причем не только лексических: А уж когда судно шло по Индийскому океану, Антон Павлович совсем раздухарился, придумав себе небывалое развлечение; Но как вообще о здоровенном, почти под два метра росту, мужике можно говорить «классик»? Который к тому же был изрядным шалопаем, модником и бабником? Который мог бы, например, вместе с Максимом Горьким в 1934 г. открывать первый съезд советских писателей! Тогда бы Чехову было всего-навсего 74 года и т. п. Процитированные фрагменты дают представление об особенностях авторского стиля и логики. Полагаем, К. Кудряшов вполне мог бы претендовать на звание лауреата проводившегося некогда конкурса «Типун на язык». К сожалению, журналист является сотрудником газеты «Аргументы и факты» – издания занимающего одну из ведущих позиций в рейтингах современной российской прессы. Нам представляется, что к публикациям, представленным в такой газете, должны предъявляться самые серьезные ортологические требования. редакцией Д.Н. Ушакова указывается, что это слово имеет только одно значение – сделать звуковым [48, с. 557]. Несколько иначе решается вопрос в словаре С.И. Ожегова. Здесь зафиксированы два значения: приспособить к звуковой передаче, сделать звуковым и сообщить, сделать общим достоянием ; первое значение сопровождается пометой «специальное», второе – «разговорное» [325, с. 436]. Вероятно, включение второго значения в словарную статью связано с позицией редактора: в работах Л.И. Скворцова [396], как мы отмечали в первой главе, представлена динамическая теория языковой нормы. В рамках данной концепции значительное внимание уделяется регулярно используемым в речи образованиям, находящимся на периферии нормативного поля. С.М. Копачевская [230] в работе с говорящим названием «Хороший глагол озвучить в крайне плохом употреблении» квалифицирует нетрадиционное использование слова в значении произнести, назвать, сообщить как грубое нарушение нормы, оскорбляющее слух носителей литературного языка. Авторы монографии «Не говори шершавым языком» [113] относят эту ошибку к числу прецизионных, то есть таких, которые присутствуют в узусе в течение длительного времени, несмотря на настойчивое попытки специалистов их искоренить. Таким образом, филологи не спешат наделить второе значение глагола озвучить нормативным статусом.
