Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Когнитивная лингвистика и ее основные понятия 23
1.1. Предмет когнитивной лингвистики 23
1.2. Подходы к пониманию термина «концепт» 28
1.3. Концепт и другие ментальные конструкции 41
1.4. Картина мира как одна из центральных категорий когнитивной лингвистики 45
1.5. Пословицы во фразеологическом аспекте 58
Глава 2. Описание концепта «дом» в русском языке на уровне фразеологических словосочетаний 65
2.1. Семантический анализ прямых номинаций концепта «дом» в русском языке 65
2.2. Семантический анализ косвенных номинаций концепта «дом» в русском языке 79
2.3. Анализ концепта «дом», репрезентуемого через ФЕ (кроме пословиц) русского языка 82
2.4. Фрагмент языковой картины мира, связанный с концептом «дом», реализованным во фразеологизмах-словосочетаниях 90
Глава 3. Описание концепта «дом» в русском языке на уровне фразеологических высказываний 105
3.1. Тематическая характеристика пословиц русского языка, объективирующих концепт «дом» 105
3.2. Фрагмент русской языковой картины мира, связанный с концептом «дом» 137
Заключение 150
Список используемой литературы
- Подходы к пониманию термина «концепт»
- Картина мира как одна из центральных категорий когнитивной лингвистики
- Семантический анализ косвенных номинаций концепта «дом» в русском языке
- Фрагмент русской языковой картины мира, связанный с концептом «дом»
Подходы к пониманию термина «концепт»
Темы и подтемы – это смысловые коннотации, которые реализуются в виде когнитивных единиц – например, гештальтов, фреймов, скриптов, концептов-образов, которые характеризуются в Главе 1.
Каждая семема разделяется на компоненты значения (семы). Например, для лексемы «дом»: семема жилое или предназначенное для учреждения здание имеет две семы, а именно здание, предназначенное для жилья и здание, в котором размещается то или иное учреждение .
Различаются денотативные и коннотативные семемы. Семема денотативная первая (прямое номинативное значение слова) обозначается символом Д1. Семема денотативная вторая (производно-номинативное значение) обозначается символом Д2.
Коннотативная семема, сохраняющая мотивированную связь с денотативными семемами той же лексемы, обозначается символом К1. Коннотативная семема, утратившая мотивированную связь с денотативными семемами той же лексемы, обозначается символом К2 [Попова, Стернин 2001: 102].
Коннотативные семемы отличаются от тем и подтем: первые отражаются в толковых словарях (т.е. относятся к области значения), вторые – нет (относятся к сфере смысла). Применительно к нашей работе примерами таких семем могут быть (для лексемы «дом»): Д1 – жилое или предназначенное для учреждения здание ; Д2 – люди, живущие или работающие в этом здании ; К1 – личная, частная жизнь . Для лексемы «дома» коннотативной семемой, утратившей мотивированную связь с ее денотативными семемами (К2) будет семема ум, разум
В структуре концепта данные элементы получают другие названия: семемы соответствуют концептуальным слоям; содержание концепта соответствует семантеме той или иной лексемы; концептуальные признаки (компоненты концепта) – компонентам значения (семам) [Попова, Стернин, 2001: 98].
На периферии содержания концепта находятся разнообразные концептуальные признаки: стереотипы, отраженные в паремиях, афоризмах, крылатых выражениях, пословицах, а иногда и значительных по объему публицистических, художественных и научных текстах. Из этого арсенала в основном и выявляется интерпретационное поле концепта, в котором можно обнаружить весьма разнообразные смысловые признаки, скрытые от прямого наблюдения.
В нашем исследовании периферия концепта «дом» будет выявляться на основе анализа ФЕ (включая пословицы) русского языка, в которых данный концепт репрезентуется.
Исследователями выделяется большое количество приемов описания концептов. Рассмотрим приемы, наиболее релевантные для нашего исследования:
1. Построение и анализ семантемы ключевого слова. Для построения семантемы ключевой лексемы необходимо выявить все семемы, которые она способна обозначить. Несомненно, прежде всего изучаются словарные толкования этой лексемы.
2. Анализ лексической сочетаемости ключевого слова. Значительно большее число признаков концепта по сравнению с количеством, взятым из словарей, можно получить с помощью изучения лексической сочетаемости ключевого слова. Данный прием позволяет выявить набор семантических признаков, характеризующих в значительной мере и сам мыслительный концепт.
3. Анализ синонимов ключевого слова. Анализ синонимов ключевого слова, вербализующего исследуемый концепт, дает возможность выявить дифференциальные признаки данного концепта, выявляющиеся в сопоставлении лексем, принадлежащих к синонимическому ряду.
4. Анализ паремий и афоризмов, объективирующих концепт (так у З.Д. Поповой и И.А. Стернина; в нашей диссертации паремии включают в себя афоризмы и пословицы). Анализ дает информацию о содержании интерпретационного поля концепта. Интерпретационное поле концепта составляют многочисленные его оценки и трактовки, стереотипные мнения и суждения, выстраиваемые на базе концепта. Данная информация в основном содержится в сборниках пословиц и поговорок, крылатых слов и афоризмов, в притчах и анекдотах, а также во фрагментах текстов, посвященных размышлениям о том или ином концепте. В интерпретационном поле можно найти самые разнообразные суждения и оценки, часто противоречивые, но в то же время представляющие признаки концепта в полном объеме. Благодаря этому становится очевидной многослойность и многомерность каждого концепта. Разумеется, признаки, извлеченные из интерпретационного поля, образуют периферию концепта, его поверхностные слои, быстро изменяющиеся с течением времени и изменением обстоятельств, но без них содержание изучаемого концепта остается недостаточно полным.
Картина мира как одна из центральных категорий когнитивной лингвистики
Когнитивная лингвистика дополняет анализ языка анализом определений концепта в разных словарях и справочниках, анализом фразеологии, пословиц, поговорок, в которых концепт объективирован. Именно фразеология, как мы увидим в дальнейшем, помогает наиболее полно понять смысл концепта и его роль для той или иной этнокультурной общности.
В когнитивной лингвистике нет однозначной дефиниции концепта. Следует различать концепт и понятие. Если понятие – это совокупность познанных существенных признаков объекта, то концепт – это ментальное образование, планом содержания которого является вся совокупность знаний о данном объекте, а планом выражения – совокупность языковых средств (лексических, фразеологических и др.) [Маслова 2004: 27]. Концепты – это наиболее сложные и важные понятия, без которых трудно представить себе данную культуру (вера русских, tradition англичан, die Ordnung немцев). Именно поэтому наряду с необходимыми и существенными концепты включают в себя и несущественные признаки. Концепт характеризуется экспрессивными, эмоциональными, оценочными свойствами, это весь комплекс понятий, знаний, представлений, ассоциаций, переживаний, который сопровождает слово и выражаемое им понятие [Маслова 2004: 28].
В. З. Демьянков видел различие этих терминов в следующем: понятия – то, о чем люди договариваются, их люди конструируют для того, чтобы «иметь общий язык» при обсуждении проблем; концепты же существуют сами по себе, их люди реконструируют с той или иной степенью (не)уверенности [Демьянков 2010].
Вообще же, термин «концепт» рассматривается как синоним термина «смысл», а «понятие» – как синоним «значения». Проблема определения терминов «смысл» и «значение» не нова в науке. Ею занимались как лингвисты, так и философы.
Л. Виттгенштейн в «Логико-философском трактате» в основу разделения понятий «смысл» и «значение» кладет категории «образа» и «факта», утверждая, что «образ есть факт». Смысл образа это то, что он изображает. Только факты могут выражать смысл, и только предложение может иметь смысл. Значение имени раскрывается через призму предложения, так как только в контексте предложения имя обладает значением. Вводя понятие «выражения» или «символа» (части предложения, характеризующей его смысл), философ утверждает, что выражение имеет значение только в предложении.
Истинное предложение само показывает свой смысл.
Л. Виттгенштейн считает, что значения слов должны быть нам объяснены, чтобы мы их поняли, но человек, объясняясь при помощи предложений, обладает способностью строить язык, в котором можно выразить любой смысл, не имея представления о том, как и что означает каждое слово.
Тесно связывая предложения с действительностью, ученый полагает, что, говоря: «Это предложение изображает определенное положение вещей», мы подразумеваем, что это предложение имеет определенный смысл. Вообще же смысл предложения – это его согласование или несогласование с возможностями существования и несуществования фактов [Виттгенштейн 2008: 5-53].
Таким образом, для Л. Виттгенштейна на первый план выступает понятие «смысла», а «значение» представляется зависимым от него (только в предложениях, имеющих смысл, имена обладают значением).
Г. Фреге, рассуждая о смысле и значении, в отличие от Виттгенштейна, применяет эти понятия как к предложениям, так и к знакам или именам, выступающим в роли имен собственных, значением которых является определенный предмет (в самом широком смысле этого слова).
Г. Фреге устанавливает следующую связь между знаком, его смыслом и значением: знаку соответствует определенный смысл, а смыслу – определенное значение, в то время как одному значению (одному предмету) соответствует не только один знак. При этом даже если понимается некоторый смысл, это еще не обеспечивает наличие значения, так как смысл все-таки не является самим предметом.
Анализируя предложения, Г. Фреге говорит, что мысль (а не действительность, как у Л. Виттгенштейна) является смыслом (но не значением) предложения. Для смысла предложения важны только смыслы его частей, а не их значения.
Значением предложения является его истинностное значение. Под истинностным значением предложения Г. Фреге подразумевает факт его истинности или ложности.
Таким образом, по Г. Фреге знак (предмет), взятый самостоятельно, обладает и смыслом, и значением. Переходя на уровень предложения, философ выдвигает мысль как основной показатель наличия смысла у предложения [Фреге 2010].
(На предложениях мы останавливаемся потому, что концепты реализуются именно в них – в живой речи, в высказываниях, – и этот аспект необходимо учитывать. Кроме того, многие ФЕ – особенно пословицы – сами являются синтаксическими единицами.)
По В. А. Масловой, значение слова – это тот предмет или предметы, к которым это слово правильно применимо, а концепт (лексема в роли концепта) обладает смыслом [Маслова 2004: 29].
В нашей работе под значением понимается узуальная семантика лексемы, изложенная в толковых словарях, а под смыслом – индивидуальные, конкретные, контекстуальные семантические оттенки, не всегда отображаемые в словарях, но хорошо осознаваемые носителями языка. Таким образом, лексемы, в которых запечатлено ядро концепта, обладают значением, а сам концепт – и значением, и смыслом, т.е. и узуальной, и окказиональной семантикой.
Семантический анализ косвенных номинаций концепта «дом» в русском языке
Следует отметить, что в иерархии ценностей Бог занимает не главное место. Пословиц с этим концептом-образом сравнительно немного, превалируют материальные, земные, посюсторонние понятия.
Впрочем, за этими материальными ценностями стоит ценность идеальная, духовная: материальное благополучие обеспечивает свободу, независимость, которые больше ничем не гарантированы. Поэтому, кстати, бедность (особенно нищета) воспринимается как самое страшное бедствие.
Свобода – основа основ русского менталитета. Ею мотивируется всё. Дом обладает высочайшей значимостью для человека именно потому, что обеспечивает свободу, независимость, самостоятельность и самодостаточность.
Главная функция дома – защита, но защита прежде всего именно свободы, защита от произвола.
«Чужое» потому и маркируется отрицательно, что воспринимается как потенциальная угроза свободе. Негативное отношение к гостям мотивировано тем, что они ограничивают свободу хозяев, но и в гостях человек чувствует себя недостаточно уютно, поскольку он недостаточно свободен.
Перечисленные ценности вербализуются в виде афористических высказываний, сентенций, сформулированных в обобщенно-личных предложениях – по форме («В чужом доме не указывают») или по смыслу («Дом дому не указывает» – любой дому любому дому; «Одинокому – везде дом»)
В связи с вхождением ценностей в состав концепта «дом» некоторые из них требуют корректировки (в сравнении со стереотипами, сложившимися в отношении «русского характера»). Например, труд, обычно считается высшей ценностью, но в пословицах он приобретает скептическую коннотацию: оказывается, что дом строят «дураки», а умные – покупают и что «праведными трудами» нельзя ни построить дом, ни скопить на него. Как уже было сказано, главное достояние дома – дети, но это амбивалентная ценность. Пословицы (по крайней мере, объективирующие концепт «дом») опровергают стереотипы русского гостеприимства, широты души, предпочтения духовного материальному, вообще – презрения к достатку. Напротив, для человека, беззащитного перед эксплуатацией, беззаконием, произволом властей, завистью и жестокостью окружающих, органичны и естественны прямо противоположные качества: недоверие к «чужим» (в том числе соседям и гостям), отношение к дому, частной собственности и материальному благополучию как едва ли не единственной социальной гарантии. По мнению А.В. Флори, именно это парадоксальным образом свидетельствует о духовности русского народа. Это «доказательство от противного»: при всей тяжести жизни и полном осознании действительности безо всяких иллюзий, в пословицах содержится отчетливый идеальный компонент. Частная собственность – не самоцель, а средство защиты от жестокого мира. «Чужого», в том числе соседа и гостя, следует остерегаться, но есть и пословицы с семантикой уважения к гостю, любви к ближнему вообще. При этом важно, что пословиц с позитивной коннотацией намного меньше, чем с негативной.
Важное значение в пословицах придается Богу: «Коли Господь не построит дома, и человек не построит», но не церкви: «В доме хозяин больше архиерея». Но пословиц с религиозной коннотацией немного. «Земное» начало абсолютно преобладает.
Концепты-образы семантического поля члены семьи соотносятся иерархически. Это выражается и в их эмоциональной оценке. Муж не просто главнее жены, неодинаково и отношение к ним. «Без хозяина дом сирота», но ничего подобного не говорится о хозяйке. Муж авторитарен до анархического самодурства (что, в сущности, противоречит его основному назначению – обеспечивать закон и порядок): «Хозяин в дому, что медведь в бору – что как хочет, так и ворчат», однако народный менталитет относится к этому снисходительно, в отличие от прегрешений жены. (В частности, муж-самодур сравнивается с медведем, а плохая жена – с сатаной.)
Снисходительное отношение к самодурству может объясняться тем, что свобода и самостоятельность в русской ЯКМ – абсолютная ценность, поэтому эксцессы, связанные с ее гипертрофией, легко прощаются.
Один и тот же грех в гендерном аспекте оценивается по-разному: «Муж пьет – полдома горит; жена пьет – весь дом горит». (Это можно расценивать как очень косвенно выраженную мысль о превосходстве женщины: по-настоящему дом держится на ней, но домостроевская мораль не признает этого открыто.)
Дети, как было сказано, оцениваются амбивалентно, что наиболее откровенно запечатлено в пословице «Дом с детьми – базар, без детей – могила».
Фонд ФЕ весьма незначительно пополняется в новейшее время. Советские пословицы являются «лубочными» переделками старых: «Колхоз – сила наша, что дом – полная чаша»; «У кого много трудодней, у того и в избе светлей» (срав.: «От ласкового слова в избе светлее»); «Богата хата не углами, а трудоднями». Отметим особый нюанс: за счет реминисценций они полемически направлены против эталонных вариантов, запечатленных в народном сознании: общее благоденствие («полная чаша») важнее личного (в нем – залог и благополучие каждой отдельной семьи); в избе светлее не от слов, а от участия в коллективном труде; дом украшают не углы и не пироги, а тот же коллективный труд. Последний пример наиболее показателен. За основу берется пословица «Не красна изба углами, красна пирогами» и подвергается не только лексической трансформации, но и стилистической правке. Архаизмы заменяются более понятными словами: вместо «избы» – «хата», поддержанная рифмой «богата» (в форме типично «народного» стиля), вместо «красна» (тем более двусмысленного в реалиях советской эпохи) – «богата».
Фрагмент русской языковой картины мира, связанный с концептом «дом»
Важное значение в пословицах придается Богу: «Коли Господь не построит дома, и человек не построит», но не церкви: «В доме хозяин больше архиерея». Но пословиц с религиозной коннотацией немного. «Земное» начало абсолютно преобладает.
Концепты-образы семантического поля члены семьи соотносятся иерархически. Это выражается и в их эмоциональной оценке. Муж не просто главнее жены, неодинаково и отношение к ним. «Без хозяина дом сирота», но ничего подобного не говорится о хозяйке. Муж авторитарен до анархического самодурства (что, в сущности, противоречит его основному назначению – обеспечивать закон и порядок): «Хозяин в дому, что медведь в бору – что как хочет, так и ворчат», однако народный менталитет относится к этому снисходительно, в отличие от прегрешений жены. (В частности, муж-самодур сравнивается с медведем, а плохая жена – с сатаной.)
Снисходительное отношение к самодурству может объясняться тем, что свобода и самостоятельность в русской ЯКМ – абсолютная ценность, поэтому эксцессы, связанные с ее гипертрофией, легко прощаются.
Один и тот же грех в гендерном аспекте оценивается по-разному: «Муж пьет – полдома горит; жена пьет – весь дом горит». (Это можно расценивать как очень косвенно выраженную мысль о превосходстве женщины: по-настоящему дом держится на ней, но домостроевская мораль не признает этого открыто.)
Дети, как было сказано, оцениваются амбивалентно, что наиболее откровенно запечатлено в пословице «Дом с детьми – базар, без детей – могила».
Фонд ФЕ весьма незначительно пополняется в новейшее время. Советские пословицы являются «лубочными» переделками старых: «Колхоз – сила наша, что дом – полная чаша»; «У кого много трудодней, у того и в избе светлей» (срав.: «От ласкового слова в избе светлее»); «Богата хата не углами, а трудоднями». Отметим особый нюанс: за счет реминисценций они полемически направлены против эталонных вариантов, запечатленных в народном сознании: общее благоденствие («полная чаша») важнее личного (в нем – залог и благополучие каждой отдельной семьи); в избе светлее не от слов, а от участия в коллективном труде; дом украшают не углы и не пироги, а тот же коллективный труд. Последний пример наиболее показателен. За основу берется пословица «Не красна изба углами, красна пирогами» и подвергается не только лексической трансформации, но и стилистической правке. Архаизмы заменяются более понятными словами: вместо «избы» – «хата», поддержанная рифмой «богата» (в форме типично «народного» стиля), вместо «красна» (тем более двусмысленного в реалиях советской эпохи) – «богата».
Отличительной чертой фрагмента русской ЯКМ, связанного с концептом «дом», является противопоставление двух гештальтов: «свое» (носителя положительной коннотации) и «чужое» (отрицательное). Подобная тенденция выражается в следующих признаках: 1. самостоятельность в устройстве своей жизни в доме («Чужим умом не скопить дом»); 2. разница положения гостей и хозяев («Дома ешь, что хочешь, а в гостях, что велят»); 3. опасность гостя для хозяина («Гость на дворе и беда на дворе»); 4. нежелательность гостей как явления («Не радуйся гостину приезду: радуйся отъезду»); 5. закрытость дома для посторонних: «Дом дому не указывает» (здесь также проявляется семантика самостоятельности построения личной жизни); 6. более мягко оппозиция свое – чужое выражена в пословицах, посвященных необходимости реализовать себя как личность вне дома; с одной стороны, подчеркивается необходимость выходить во внешний мир («Дома сидеть – ничего не высидеть»), с другой, важность возвращения домой как в то единственное место, где человеку уютно и хорошо («На стороне добывай, а дома не покидай!»; «Хороша Москва, да не дома»); 7. идея «свое – хорошее, чужое – плохое» проявляется и в отношении к заброшенному дому, который становится частью потустороннего мира («В нежилом доме одна нжить»; «Из пустой хоромины – либо сыч, либо сова, либо бешена собака (либо пустые слова; либо сам сатана)»). Здесь противопоставление «свое – чужое» достигает своего апогея: это не просто чужие люди, это враги человеческого рода.
Смерть хозяина дома и подготовка к ней также отражена в русских пословицах. Это обыденное явление, готовится к которому нужно с самого начала жизни дома («Избу крой, песни пой, а шесть досок паси!»). Однако ясно, что смерть и гроб как ее аллегорический образ – это что-то, что навсегда отрезает человека от связи с миром, со своим домом («С погосту домой не носят»).
