Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Парные универсалии пространства культуры и цивилизации в романах В.О. Пелевина 15
1. Освобождающее молчание и агрессия слова в романах Пелевина 24
2. Пустота внешняя и внутренняя как центральная бинарная оппозиция творчества Пелевина 38
3. Карнавальность в произведениях Пелевина: масочность и «переодевание» :...46
Глава 2. В.О. Пелевин о взаимодействии культур: сюжетная схема «алхимический брак» 62
1. «Омон Ра»: Советский Союз как пространство симулякров 70
2. «Жизнь насекомых»: образ «соблазняющего Запада» в творчестве Пелевина 72
3. «Чапаев и Пустота»: «алхимический брак» как травматический опыт 75
4. «Generation П»: Пелевин о результатах вестернизации России 89
5. «Числа»: новые аспекты реализации в творчестве В.О. Пелевина сюжета «алхимический брак» 96
6. «Священная книга оборотня»: образ цивилизаций-сестер у В.О. Пелевина 99
7 . «Ампир В»: Пелевин об источниках вечной молодости России 105
Глава 3. «Культурно одаренный» герой в ситуации выбора между культурой и цивилизацией 109
1. «Чапаев и Пустота»: пелевинский герой-интеллигент на пути к истинной свободе.. 112
2. «Generation П»: символический смысл духовных озарений пелевинского культурного героя на пути цивилизации 117
3. «Числа»: символическое противостояние «солнечного» и «лунного» 141
4. «Священная книга оборотня»: «очеловечивание» как культурная универсалия 148
5. «Ампир В»: образ добровольной жертвы «культурно одаренного» героя 164
Заключение 175
Библиографический список 182
- Пустота внешняя и внутренняя как центральная бинарная оппозиция творчества Пелевина
- «Жизнь насекомых»: образ «соблазняющего Запада» в творчестве Пелевина
- . «Ампир В»: Пелевин об источниках вечной молодости России
- «Generation П»: символический смысл духовных озарений пелевинского культурного героя на пути цивилизации
Введение к работе
Творчество В.О. Пелевина - одно из самых ярких, неоднозначных и неизученных явлений современной русской литературы. Романы Пелевина представляют собой синтез модернизма и постмодернизма, массовости и элитарности, прозы и поэзии. «Выделенность» Пелевина на фоне современной российской прозы Л. Филиппов объясняет его «абсолютной доступностью и непроницаемостью одновременно»1.
Место В.О. Пелевина в парадигме российского и западноевропейского постмодернизма определяется критиками и исследователями по-разному. Многие исследователи видят в Пелевине наиболее яркую, знаковую фигуру отечественного постмодернизма, мэтра российской прозы. А. Минкевич называет писателя «флагманом русского классического постмодернизма» , а С. Корнев пишет: «Если нечто русское и классическое вообще можно назвать постмодернизмом, то оно само собой примет форму творчества Виктора Пелевина»3.
Исследователи и критики, рассматривающие произведения российских постмодернистов, чаще всего ограничиваются нахождением в их творчестве отдельных, наиболее важных - с точки зрения западной теории - признаков и черт постмодернистского текста, зачастую игнорируя противоречия и несовпадения явлений российской литературы с западноевропейской теорией постмодернизма. Так, Вяч. Курицын замечает в творчестве Пелевина одновременный выход в виртуальность и масскульт, деконструкцию советского мифа о Чапаеве в романе «Чапаев и Пустота», «момент "двойного присутствия" и не-единства личности»4, специфичность миров-симулякров, создаваемых Пелевиным, и на этом основании характеризует его творчество как не-модернистское.
1 Филиппов Л. Полеты с Затворником // Звезда. 1999. № 5. С. 205.
2 Минкевич А. Поколение Пелевина // Корнев С. Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и
классическим? // Новое литературное обозрение. 1997. № 28. С. 254. 4 Курицын Вяч. Русский литературный постмодернизм. М., 2001. С. 175.
О.В. Богданова относит Пелевина к постмодернизму с оговорками («Сходится Пелевин с постмодернизмом, может быть, только во внешней форме и в том тотальном неприятии социума и всего человеческого жизнеустройства в его современных формах, которое декларируют "новые" писатели»5) и называет Пелевина носителем «идеалистической-буддистской-постмодернистской»6 философии. Исследователь отмечает в творчестве Пелевина некоторые «основные» признаки постмодернистского текста: пародийность и иронию, видение «мира как текст и текста как мир»7, деконструкции советских мифов, стирание грани истинного и иллюзорного, подлинного и поддельного, но раннюю его прозу не считает вполне соответствующей «постмодернистскому канону».
С другой стороны, многие исследователи и критики предпочитают не отыскивать подтверждения постмодернистичности Пелевина, а напротив, на основании одного-двух несоответствий выводят Пелевина из ряда писателей-постмодернистов. Так, Л. Филиппов подчеркивает дидактичность писателя: «Несмотря на появление у "зрелого" Пелевина попыток "пояснять", большинство его текстов несомненно содержат элементы герметичности: пояснения сии годны далеко не каждому! И это полностью опровергает подозрение в родственности с постмодерном»8. Герметичность как модернистская характеристика является одновременно нехарактерной для европейского постмодернизма и одной из основополагающих черт постмодернизма российского. С. Корнев, относя Пелевина к «образцам» «русского классического постмодернизма», подчеркивает, что его творчество не является постмодернистским в западноевропейском понимании термина
Богданова О.В. Постмодернизм в контексте современной русской литературы (60-90-е годы XX века - начало XXI века). СПб., 2004. С. 301.
6 Там же. С. 342.
7 Там же. С. 319.
8 Филиппов Л. Что-то вроде любви //
постмодернизм: Пелевин, по мнению С. Корнева, использует постмодернистские формы «для откровенной проповеди»9.
Несмотря на формальное соответствие текстов Пелевина западноевропейской теории постмодернизма, его творчество характеризуется прежде всего торжеством Логоса, неприемлемым для постмодернистов Запада. Отличие российского постмодернизма от западноевропейского аналога побуждает некоторых исследователей признать существование особенной - российской - разновидности постмодернизма. Так, например, Е. Тихомирова отмечает: «И российские, и эмигрантские тексты не вполне соответствуют западным описаниям постмодернистских феноменов. В России несколько неожиданными для постмодернизма качествами оказываются неистребимая "аутентичность" образа и "смыслоискательство" (они могут быть обнаружены и у младших прозаиков, например, у Пелевина). <...> "Каноны" постмодернизма ещё никто не устанавливал; видимо, и в самом деле имеет смысл говорить о некоей русской разновидности постмодернизма»10.
Место раннего Пелевина в литературном процессе не было однозначно определено критиками и исследователями. Например, А. Архангельский относил его к «интеллектуальной попсе», А. Наринская - к киберпанковскому стилю, Н. Иванова ставила Пелевина образца 90-х годов особняком и говорила о ситуации «бесконтактности» и «заявленного как позиция одиночества писателя»11. Однако поздний Пелевин однозначно воспринимается как один из наиболее ярких образцов российского постмодернизма. А. Минкевич предлагает преподавать постмодернизм в школе и вузе по Пелевину: «Постмодернизм - это то, как пишет Пелевин.
9 Корнев С. Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и
классическим? // Новое литературное обозрение. 1997. № 28. С. 248.
10 Тихомирова Е. В. Проза русского зарубежья и России в ситуации постмодерна: В 2 ч.
Ч. 2. М., 2000. С. 172-173.
11 Иванова Н. Накопитель: Избирательные впечатления // Дружба народов. 1997. №7.
С. 89.
Более кратко и точно сказать трудно. <...> Хороший текст в академическом плане; без труда ложится в прокрустово ложе академических представлений о том, каким постмодернистский текст должен быть» 2.
Поздний Пелевин сознательно создает формально постмодернистский текст, в котором любой критик без труда находит те или иные приметы постмодернизма, однако гораздо сложнее определить, является ли текст Пелевина постмодернистским по сути. Сам Пелевин это отрицает, В интервью Д. Тойшину Пелевин на вопрос, относит ли он себя к постмодернистам, ответил: «Издеваетесь? В свое время люди собрались, заглумились, сказали что-то типа "Roll over, Beethoven" (название песни Чака Берри, переводится "Катись отсюда, Бетховен". - Д. Т.), подкрепили это сотней-другой критических и художественных текстов. Как можно относиться к этому серьезно, я не понимаю. Это не моя клетка, у меня нет ни малейшего намерения (ха-ха!) в нее забираться.<...> Я пишу в стиле Виктора Пелевина»13.
Для Пелевина важна тема соотношения постмодернистского сознания с сознанием постмодерным, являющимся новой стадией общественного и личностного самосознания, соответствующего постиндустриальному обществу как первой ступени нового тысячелетнего цивилизационного цикла. В связи с этим особенно отчетливо проявляется взгляд Пелевина на взаимоотношения Запада как носителя постмодерного самосознания и России. С. Корнев пишет, что «было бы слишком просто заявить, что он [Пелевин. - Д. 3.] использует средства постмодернизма для чуждой ему цели. Да это, скорее всего, и невозможно. Мы имеем дело со странным гибридом: дело в том, что в одном пункте Пелевин с постмодернизмом все-таки сходится. Он сходится с ним в тотальном отрицании социума и всего
Иванова Н. Накопитель: Избирательные впечатления // Дружба народов. 1997. №7. С. 89.
13 Тойшин Д. Интервью со звездой //
человеческого жизнеустройства в его современных формах, особенно - всех так называемых «идеалов благополучно прожитой жизни»1 .
Каждая новая книга Пелевина мгновенно становится объектом дискуссий, вызывает волну рецензий и критических разборов, однако фундаментальных исследований творчества Пелевина практически нет. Исключение могут составить диссертации, посвященные чаще всего анализу отдельных произведений писателя (наибольший интерес вызывает роман «Generation П»)15, или диссертационные работы, целью которых является исследование современного литературного процесса, субъектом которого является в числе прочих и Виктор Пелевин16.
Некоторые аспекты раннего творчества Пелевина рассматривает в своей книге «Русский литературный постмодернизм» В. Курицын17. Пелевину посвящены разделы в монографиях О.В.Богдановой , Е.В. Тихомировой19, Е.М. Тюленевой20. Краткий анализ творчества Пелевина 90-х годов XX века дан в учебном пособии И. Скоропановой .
Корнев С. Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и классическим? С. 248.
15 См.: Гавенко А.С. Вторичный текст как компонент художественного текста: На материале романа В. Пелевина «Generation "П"». Барнаул, 2002; Жаринова О. В. Поэтико-философский аспект произведений Виктора Пелевина «Омон Ра» и «Generation 'П'» Тамбов, 2004; Шульга К. В. Поэтико-философские аспекты воплощения «виртуальной реальности» в романе «Generation 'П'» Виктора Пелевина. Тамбов, 2005. 6 См.: АзееваИ. Игровой дискурс русской культуры конца XX века: Саша Соколов, Виктор Пелевин. Ярославль, 1999; Маркова Т.Н. Формотворческие тенденции в прозе конца XX века: В. Маканин, Л. Петрушевская, В. Пелевин. Екатеринбург, 2003; Воробьева Е.П. Литературная рефлексия в русской постмодернистской прозе: А. Битов, Саша Соколов, В. Пелевин. Барнаул, 2004 и др. 17 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М., 2001.
1 Богданова О.В. Постмодернизм в контексте современной русской литературы (60-90-е годы XX века - начало XXI века). СПб., 2004.
19 Тихомирова Е.В. Проза русского зарубежья и России в ситуации постмодерна. Ч. 1. М., 2000. [«"Пустота" и литература (В. Пелевин)». С. 54-77].
Тюленева Е.М. «Пустой знак» в постмодернизме: теория и русская литературная практика. Иваново: ОАО «Иваново», 2006. [«В. Пелевин "Чапаев и Пустота": пустота и виртуальность». С. 239-259]
21 Скоропанова И. Русская постмодернистская литература. М., 2000. [Глава «Сфера сознания и бессознательного в произведениях Виктора Пелевина»].
И. Скоропанова видит в Пелевине социолога и идеолога, произведения которого несут в себе позитивный смысл утверждения самотождественного человека, противостоящего «суррогатам, обесценивающим жизнь, порабощающим нацию»22. В книге анализируются романы «Омон Ра», «Жизнь насекомых», «Чапаев и Пустота» и «Generation П» с точки зрения сферы сознания и коллективного бессознательного.
В книге В. Курицына мы встречаем индуктивный подход к современной российской литературе, осложненный использованием постмодернизма как приема исследования. Курицын переходит от общего к частному, от литературной ситуации в целом к творчеству отдельных авторов. Курицын атрибутирует Пелевину выход в масскульт и в виртуальную реальность , подчеркивает важность для героев Пелевина момента «двойного присутствия» и не-единства личности. Исследователь отмечает, что Пелевин обильно пользуется «открытиями» предшественников-концептуалистов и представителей соц-арта24. Среди объектов внимания исследователя ранние рассказы Пелевина, романы «Омон Ра», «Жизнь насекомых» и «Чапаев и Пустота».
О.В. Богданова в разделе, посвященном творчеству Пелевина, подробно анализирует ранние рассказы писателя, предпринимает интертекстуальный анализ рассказа Пелевина «Ника» и рассказа И. Бунина «Легкое дыхание». Исследуя женский тип в пелевинском рассказе, Богданова возводит его генеалогию к женским образам не только Бунина, но и Л. Толстого, А. Блока, В. Набокова, Г. Газданова, на примере «Ники» характеризует важный для творчества Пелевина прием «мульти-кодирования»25. Анализируя романы писателя, Богданова приходит к выводу о следовании Пелевиным идеям махаянистского буддизма в интерпретации
Скоропанова И. Русская постмодернистская литература. С. 382.
23 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. С. 174.
24 Там же. С. 263.
25 Богданова О.В. Постмодернизм в контексте современной русской литературы (60-90-е
годы XX века - начало XXI века). С. 334.
дзен. В романах «Чапаев и Пустота» и «Омон Ра» (который Богданова называет повестью) она видит деконструкцию советской мифологии. Рассмотрев мифологический аспект романов «Generation П» и «Числа», исследователь вслед за А. Гавриловым, А. Степановым и А. Немзером делает вывод о вторичности этих произведений по отношению к «Поколению П».
Анализ романного творчества писателя мы производим, используя не только литературоведческий, но также культурологический и социологический аппарат, поскольку считаем необходимым учитывать и социологизированность творчества Пелевина, отмечаемую многими критиками26. Именно синтетический подход к романному творчеству писателя адекватен его художественному методу, соединяющему в себе художественность, философичность и социологичность. Такой подход позволяет исследовать во взаимодействии три основных смысловых пласта творчества Пелевина - пласт самосознания отдельной личности, социума в целом и мифологический пласт. Анализ реализации универсалий на всех трех уровнях текста значительно расширяет возможности исследования поэтики писателя.
До сих пор остаются малоисследованными изданные в XXI веке романы писателя «Числа» и «Священная книга оборотня». Вокруг вышедшего в ноябре 2006 года романа «Ампир В» активно продолжаются споры в прессе и Интернете, но новый роман еще не стал объектом глубокого научного анализа. Фундаментальное исследование творчества Пелевина осложняется тем, что писатель продолжает активно работать над новыми произведениями. С подобной проблемой столкнулись и мы при написании данной работы, однако новый роман Пелевина «Ампир В» стал
«"Социально-метафизическая" проза - это пелевинский конек» (Басинский П. Ампир на крови: рецензия // 1/22/74/), «Пелевин - еще и прекрасный социолог» (Есин С. Отпускной дневник // Завтра. 2002. №3 (67). С. 61), «Одна из заслуг Пелевина в том, что он в легко и массово читающейся книге анализирует явление, на описание которого психологам и социологам потребовалось бы (и уже написано) много трудно читаемых книг» (Павлов М. Generation П или П forever? // Знамя. 1999. № 12. С. 206).
подтверждением выводов, сделанных на основании анализа предыдущих романов писателя, а также изучение текста нового романа позволило глубже исследовать такие важные для творчества Пелевина парные образы, как карнавальность и переодевание, бабочка и комар, лето и зима и некоторые другие.
Романное творчество В.О. Пелевина разнообразно и многопланово. На сегодняшний день издано семь романов: «Омон Ра», «Жизнь насекомых», «Чапаев и Пустота», «Generation П», «Числа», «Священная книга оборотня» и «Ампир В». Романы насыщены взаимными перекличками и отсылками к ранним произведениям, что позволяет говорить о художественном мире Пелевина, построенном на базе двух глобальных универсальных пластов -пространств культуры и цивилизации.
В текстах романов Пелевина нашел отражение обострившийся на стыке цивилизационных волн конфликт культурного и цивилизационного в человеке и обществе. В романном творчестве Пелевина художественно осмысливается путь самореализации отдельной творчески одаренной личности в избранном ею пространстве, а также взаимоотношения личности и общества, взаимосвязь человека и государства, шире - локальной цивилизации, к которой он принадлежит, в универсальном культурно-цивилизационном аспекте. Кодовые поля пространств культуры и цивилизации накладывают отпечаток на универсальные образы. Закономерно, что в произведениях Пелевина важным элементом внутреннего строения текста являются парные универсальные образы, символы и сюжеты. Один из универсальных образов в паре относится к пространству цивилизации, другой представляет пространство культуры.
Рассмотрение творчества Пелевина сквозь призму культурных и цивилизационных универсалий позволяет глубже проникнуть в его поэтику, открыть внутренние законы художественного мира писателя, а также уловить принципиально новые тенденции современной литературы. Если
классическая русская литература рассматривалась только с точки зрения культуры, то при анализе текстов современных авторов следует учитывать влияние кодовых полей цивилизации.
Для текстов Пелевина характерна культурно-цивилизационная амбивалентность образов, внутренняя нестабильность, характеризующаяся периодами ослабления и доминирования культуры либо цивилизации. Создается ощущение дискретного культурно-цивилизационного фона, когда на протяжении одного текстового фрагмента может усиливаться культурный или цивилизационный универсальный пласт текста. Так, например, в рецензии на роман «Generation П» на сайте «Русский Переплет» высказывается следующая точка зрения: «Благодаря обильно рассыпанной по тексту символике у читателя от прочтения произведения появляется ощущение глубины. <...> У Пелевина архетипические символы расставлены по тексту слишком рационально, расчетливо. Острые углы символов выпирают наружу»27. На наш взгляд, данное утверждение верно лишь отчасти, поскольку в романы Пелевина архетипы и культурные универсалии как устойчивые образы бессознательного привносятся не только волей Пелевина, но и помимо этой воли. Точнее - те архетипы и культурные универсалии, которые привносятся в текст согласно воле его создателя, претерпевают изменения своей внутренней сущности и перестают быть единицами творения текста, становясь единицами его производства -универсалиями цивилизации.
Объектом данного исследования являются структурно значимые для романного творчества Пелевина парные и подвергнутые двойному культурно-цивилизационному кодированию универсальные образы, символы и сюжеты, формы и причины их трансформации в романах разных периодов. Большинство универсалий культуры в творчестве Пелевина реализуется вместе со своей цивилизационной парой, и анализ конфликта культурного и
27Русский Переплёт. Generation «П» (Глубинный анализ) //
цивилизационного начал в произведениях Пелевина открывает новые возможности исследования поэтики писателя. Среди анализируемых парных образов такие, как молчание и слово, карнавал и переодевание, ложное и истинное имя, свобода и тюрьма, страдание и комфорт и т. д. Двойное кодирование универсалий в пространствах культуры и цивилизации исследуется на примере образов культурно и цивилизационно маркированного слова, а также образа «культурно одаренного» героя, обладающего способностью переключаться из пространства цивилизации в пространство культуры и обратно, при этом приобретая те или иные характеристики этих пространств.
Теоретическую и методологическую базу диссертации составляют труды ведущих ученых, посвященные методологии литературоведения, истории и теории литературы (труды М.М. Бахтина, А.Ф. Лосева, Е.М. Мелетинского, Е. Фарино, М. Эпштейна). Мы опирались также на исследования философов, социологов, культурологов: К.Г. Юнга, О. Шпенглера, В.Д. Исаева и др. В основу методики анализа положен системно-целостный подход к литературному тексту как форме выражения авторского сознания. Использование комплекса литературоведческих принципов, разработанных отечественной наукой, позволило осуществить системный анализ художественных произведений, предполагающий прочтение текста на разных уровнях, с помощью историко-литературного, сравнительно-типологического, герменевтического и культурологического методов.
Предметом исследования являются романы В.О. Пелевина «Омон Ра», «Жизнь насекомых», «Чапаев и Пустота», «Generation П», роман «Числа», входящий в состав книги «ДПП(ММ) (Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда)», романы «Священная книга оборотня» и «Ампир В». Также привлекаются тексты отдельных рассказов. Хронологическая организация анализируемого материала позволяет исследовать трансформации универсальных образов и сюжетов в текстах разных лет, а
также авторской позиции в вопросе взаимоотношений культуры и цивилизации в пространстве современной России, самоидентификации России и российского общества в круговороте мировых локальных цивилизаций.
Целью работы является исследование образной системы В.О. Пелевина с точки зрения соотношения универсальных пластов культурного и цивилизационного в романном творчестве писателя. Для этого необходимо решить следующие задачи: ^проанализировать некоторые текстообразующие парные универсальные образы: а) выявить особенности их функционирования в текстах Пелевина; б) определить причины, виды и способы трансформации универсальных образов в текстах разных лет; в) дать краткую характеристику исследуемых парных универсальных образов в романном творчестве Пелевина; .
проанализировать созданный в романах Пелевина образ России: а) исследовать взаимоотношения России и стран «первого мира» в романах разных лет; б) дать характеристику образов мировой и западной цивилизации в произведениях Пелевина; в) выявить специфику взаимоотношений России с другими локальными цивилизациями на символическом уровне, исследовать взаимопроникновение и взаимовлияние универсальных социальных моделей и архетипических пластов общественного самосознания России, Запада и Востока в понимании Пелевина;
исследовать образ культурно одаренного героя и культурно-цивилизационное пространство отдельной личности в романах Пелевина: а) проанализировать специфику образа нестандартной культурно одаренной личности, находящейся в состоянии выбора между культурой и цивилизацией; б) провести анализ путей развития героя с учетом выбранного направления, результатов и последствий выбора для героя, а также в масштабе всего общества и государства; в) исследовать внутренние связи
культурного героя Пелевина с Россией, ее судьбой, исторической и культурной перспективой.
Диссертационная работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка, включающего 213 наименований, и приложений.
Пустота внешняя и внутренняя как центральная бинарная оппозиция творчества Пелевина
В художественном мире Пелевина универсальный образ пустоты представляет собой пару - «пустота внутри» и «пустота снаружи». Внутренняя пустота соответствует состоянию цивилизации, а внешняя пустота, развеществленность, независимость от материального мира служит пропуском в пространство культуры. «Русский хаос», который так пугает Мюс в Степе, так же пугает всю западную цивилизацию. И русскому человеку особенно заметен этот страх Запада перед хаосогенной Россией. А. Генис пишет: «Этот мир сумел справиться с хаосом, заставив его вещами, - он меблировал пустоту. Это его способ обжить бездну, обставив и даже украсив её клумбами. ... С основанием не доверяя опыту XX века, он стремится продолжить XIX, подражая его внешности, но не его внутреннему содержанию, ибо тут содержания нет вообще - одна форма»55.
По мнению Д. Ланина, человек современного мира (находящегося в состоянии цивилизации) боится заглянуть в Ничто56. В мире Пелевина это состояние страха перед Ничто, перед хаосом связывается с погруженностью в цивилизацию, в то время как Россия по своей внутренней природе родственна Ничто, пустоте, вечности, а следовательно - культуре. Пустота, по Пелевину, представляет собой неистощимый бесценный материал для творчества, именно поэтому пустота не пугает человека культуры, к творчеству способного, и так ужасает человека цивилизации и квазикультуры, способных лишь на производство материальных объектов и симулякров и их тиражирование.
«В русской традиции, - пишет Е. В. Тихомирова, - хаос не пугает, и даже если преодоление его мыслится необходимым, путь ведёт через погружение в хаос и воплощение его в искусстве, и ощутимо недоверие к опыту противостояния хаосу в культуре (то самое недоверие, что так часто разрешалось прямым бунтом против неё, а также требованиями «смерти искусству» - и в XIX веке, и в XX, и даже в последние, проходившие под знаком постмодернизма, годы - вспомним "буддийские" нападки на искусство у Пелевина). В таком контексте вид "меблированной" и "украшенной клумбами" пустоты или бездны соблазняет, как возможность испробовать новые пути, новые направления "диалога с хаосом"»57.
Пелевина не только не соблазняет, но и отталкивает «меблированная пустота», поскольку она перестает быть пустотой, и любая организация и систематизация ограничивает возможности творчества. Во всех романах Пелевина настойчиво пропагандируется свобода от вещей, за повышенным вниманием к которым следует утрата внутреннего содержания, влекущая за собой страх перед Ничто, пустотой, то есть утрату бессмертия. Хаосогенность России становится залогом ее бессмертия как локальной цивилизации. «Древний русский хаос» в человеке - залогом того, что он способен сохранить свое внутренне содержание, не дав заполнить, поработить и опустошить себя цивилизационно-квазикультурному identity.
Цивилизация враждебна самобытной уникальной человеческой личности, она требует механистичности внутреннего мира, его опустошенности. Человек, живущий по законам цивилизации, видит себя через сумму окружающих его вещей. И подобно тому, как под действием времени разрушаются материальные объекты, через которые человек цивилизации определяет себя, становится уязвим для времени и смерти и сам человек. Обладающий внутренней свободой человек, обращенный к идеалам культуры - творчеству, любви, состраданию, обретает независимость от материального, телесного. Он способен управлять иллюзией реальности, поскольку осознает, что бренна только форма, которую принимает пустота, в то время как сама истинная сущность всего остается неуязвимой для смерти. Неуязвимой оказывается та особенная «внутренняя пустота» как соприродность творящему хаосу, как жажда чувства, творчества, открытость Другому, наиболее ценная, по мнению писателя, часть человеческой личности.
Поэтому путь культуры часто отмечен в романах Пелевина образом, символически связанным с бессмертием души - образом бабочки. Анализ этого образа в творчестве Пелевина позволяет глубже проникнуть в символику таких важных для Пелевина универсалий, как пустота внешняя и внутренняя.
Согласно словарям символов , бабочка олицетворяет собой душу, бессмертие, возрождение и воскресение. Для понимания религиозно-мифологической символики бабочки важно, что она появляется на свет весной из куколки, в которую осенью превратилась гусеница - образ земного существования. Куколка напоминает саван, окукливание гусеницы - смерть, а бабочка - душу, которая покидает мертвое тело и устремляется в райскую жизнь. Также с бессмертием связывается образ журавля, но о нем будет подробнее сказано в главе, посвященной «культурно одаренным» героям Пелевина.
Упоминание бабочки как насекомого встречается только в трех романах - «Чапаев и Пустота», «Generation П» и «Ампир В». Рама, герой романа «Ампир В», съедает бракованную «конфету смерти» и получает знание о небольшой части личного опыта двухсотлетнего даоса по имени Сюй Бэйшань. Бабочка - знак, данный даосу духами в минуту малодушных мыслей о старости и утрате жизненных сил. Значение этого знака Рама разгадать не смог, но увидел его глазами даоса. «Пока бабочка может летать, совершено неважно, насколько изношены ее крылья. А если бабочка не может летать, бабочки больше нет», и это откровение заставляет Раму почувствовать отвращение к себе как вампиру. Старость души не имеет связи со старостью тела, она является субъективным выбором человека, общества, локальной цивилизации. И культурно чувствительный, как все основные герои Пелевина, Рама подсознательно понимает, что он сделал выбор в пользу неподвижности и смерти души.
«Жизнь насекомых»: образ «соблазняющего Запада» в творчестве Пелевина
В романе «Жизнь насекомых» появляются негативные, но не агрессивные образы западной цивилизации. Комар Сэм прилетел «пить русскую кровь», то есть в прямом смысле делать то, что остальные иностранцы, приезжающие в России, делают и мечтают делать в смысле метафорическом. В романе неоднократно появляется соблазняющий образ Запада, создающийся в мозгу русского человека. И представители западной цивилизации охотно способствуют укоренению этого образа в умах россиян. Муха Наташа, очарованная мечтой о лучшей жизни, воплощенной для нее в образе Запада, сама помогает Сэму пить кровь своего же соотечественника. Наташа воплощает в себе комплекс русского человека, заставляющий его копировать европейский образ жизни, универсалии европейской культуры и цивилизации:
- А вы правда думаете, Сэм, что у нас третий мир? - спросила Наташа, стараясь отвлечь шофера.
- Ну, в общем, да, - не разгибаясь, промычал Сэм. - В этом нет ничего обидного. Если, конечно, не обижаться на факты. ... Это геополитическая реальность. Ведь Россия очень бедная страна. И Украина тоже. Тут... Как это выражение... Земля не родит. Даже если взять самые плодородные почвы где-нибудь на Кубани, это будет ничто по сравнению с землями, скажем, в Огайо...
Сэм произнес "ох-хаййо", и звук получился такой, что его вполне можно было намазывать на бутерброд вместо масла, а уж какие плодородные земли в штате Огайо, стало ясно сразу («Жизнь насекомых», 75-76).
Запад соблазнителен и соблазняет. В одном из интервью Пелевин говорит: «Америка уже долгое время производит имиджи, образы, символы, она производит мечту» . Однако попавший в Соединенные Штаты Сергей (из главы «Paradise»), мечтающий обрести в Америке свободу, обнаруживает за океаном не рай, а мало чем отличающуюся от российской жизнь, состоящую из повседневных повторяющихся событий, рутины, превращающей Сергея в таракана, такого же, как в России. На первый взгляд, разница исключительно лингвистическая - слово «кокроуч» чем-то напоминает Сергею «кокни», но в зеркале он видит все того же таракана. Но различие российского и американского менталитета в том, что русский Сергей не хочет становиться тараканом, а для его заокеанских сослуживцев жизнь таракана, посредственного среднестатистического потребителя, озабоченного только материальным благополучием, вполне достойна. Рай оказывается спичечным коробком с нарисованными на нем пальмами.
В данном случае Пелевин продолжает традицию русских писателей-классиков, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, он создает двойственный образ Запада - действительный и нарисованный воображением российского человека. Роман «Жизнь насекомых» содержит несколько таких примеров -образ Запада, созданный Сережей по журналам, образ Европы, созданный муравьихой Мариной на основе увиденного фильма. «Запад как идея, во всей своей опьяняющей галлюцинаторной яркости, существует только в России и воплощается во множестве "как бы западных" гипер-событий и гиперобычаев, которые представляют искусственную квинтэссенцию "западного", одновременно гиперболу и пародию» , - пишет М. Эпштейн. Марина копирует сцену из фильма, тем самым пародируя ее. И точно так же делают сотни вместе с ней прилетевших муравьих.
Российская жизнь предстает как гипер-событие: западная жизнь сначала идеализируется и трансформируется фантазией русского человека в недостижимый идеал, образец, за основу конструирования которого берутся бразы, создаваемые средствами массовой информации. Затем этот гиперболизированный образ Запада формально копируется, по его образцу создается общество российское, однако создается из доступных материалов, маркированных национальной спецификой, вследствие чего копирование становится бессознательным пародированием Запада. Идеал западной жизни для духовно ищущего русского человека (применительно к героям Пелевина корректнее сказать «русского существа», «русской души») - прежде всего в свободе. Статуя Свободы для Сергея (в журнальном варианте романа названа «символом равнокрылых возможностей») - действительно символ свободы, для обывателя Америка - прежде всего символ достатка. Наташа готова лететь с Сэмом на Запад для того, чтобы выбраться из замкнутого круга обыденной жизни, бесцельной, заполненной только заботой о выживании, но ее мечты не простираются дальше удовлетворения материальных потребностей: «Сэм, - прошептала Наташа, - а в Америке много г..на?
Сэм улыбнулся, кивнул головой и снова закрыл глаза. Солнце било прямо в веки, и за ними возникало слабое фиолетовое сияние, на которое хотелось глядеть и глядеть без конца» («Жизнь насекомых», 81-82).
Романтическая обстановка, в которой произнесена фраза, с одной стороны, подчеркивает важность темы для самой Наташи. С другой стороны, резкий стилистический контраст контекста и вопроса Наташи акцентирует внимание читателя, делает логическое ударение на словах мухи, заставляет читателя утвердительно ответить на вопрос мухи, не вкладывая, однако, в ответ позитивного смысла.
. «Ампир В»: Пелевин об источниках вечной молодости России
Роман Шторкин (в среде вампиров - Рама Второй) из романа «Ампир В» - один из героев, наделенных «культурным даром». Роман испытывает озарения, дающие ему возможность прикоснуться к сакральному знанию о мире, природе добра и зла, народной душе. Во время одного из погружений в культуру после принятия препарата «Тютчев + албанск. source code» Раме открывается глубинный смысл строк «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить...» и истинная суть вечной молодости России: «Если Европа была компанией одних и тех же персонажей, пытающихся приспособить свои дряхлеющие телеса к новым требованиям момента, Россия была вечно молодой - но эта молодость доставалась ценой полного отказа от идентичности, потому что каждый новый монстр разрывал прежнего в клочья при своем рождении (и в полном соответствии с законами физики, сначала был меньшего размера - но быстро набирал вес). Это был альтернативный механизм эволюции - разрывно-скачкообразный» («Ампир В», 386). И каждая новая ипостась России представляет собой «хаосмос» (термин Дж. Джойса). На Западе «хаосмос» внутри человеческой личности порождает «само-расчленение и распыление, реальную опасность и подлинную угрозу для каждой ценности и каждого желания, происходящих из осмысления себя (identity) в терминах изоляции и оппозиции»100. «Хаосмос» Пелевина - сама Россия, пространство, окружающее личность. В «хаосмосе» России всегда присутствует искомая для героев Пелевина пустота, в которой скрыта возможность неограниченного творчества и творения. По мере заполнения и структурирования этой пустоты культурная энергия отдельной личности иссякает и начинается старение локальной цивилизации, которое Россия преодолевает за счет уничтожения прежнего «монстра», при гибели которого высвобождается новый заряд пассионарности - заряженной творческой энергией пустоты.
В пространстве цивилизации для человека существует два пути, указанных еще в ранних романах Пелевина комаром Сэмом Саккером («Жизнь насекомых») и Кавабатой («Чапаев и Пустота»): либо стать донором жизненной силы для избравших цивилизацию, либо самому стать «элитой», потребляющей эту жизненную силу. Только если в «Жизни насекомых» и «Чапаеве и Пустоте» цивилизацию представлял «первый мир» - Запад и Япония, то в настоящее время, отраженное в романе «Ампир В», Россия окончательно погрузилась в пространство цивилизации и утратила связи с культурой, поэтому жертвы питают соками не Европу, Америку или Японию, а российскую цивилизацию. Но российская «элита» достаточно окрепла, чтобы самой «доить корову» российского общества и отразить агрессию других цивилизаций - для этих целей существуют такие, как Саша Черный (пес «П») и Рама Второй, - наделенные культурным даром люди, избравшие цивилизацию на основании культурных принципов и идеалов справедливости, долга, любви.
Для Рамы, как и для Александра («Священная книга оборотня»), не существует выбора между культурой и цивилизацией, потому что если культура и сохранилась в отдельных людях, то для России культурного пространства уже не существует. Поэтому на душе у Рамы «скребут черные кошки» («Ампир В», 403), когда он думает о переменах в мире вампиров, последующих за приходом новой Иштар. Он понимает, что чуда не произойдет, потому что в пространстве цивилизации чуда не существует. Следовательно, перемены не затронут самого главного основания цивилизации - единственной ценностью по-прежнему остаются деньги и баблос, «концентрат движений живой души, незаметно для ее носителя загнанной в лабиринт-соковыжималку из ложных ценностей, иллюзорных стимулов и фальшивых смыслов»101, жизненная сила, питающая российскую и западную цивилизацию. Так же, как Омон Ра и его товарищи по космическому проекту питали своими жизнями советскую цивилизацию, после очередной перемены власти российские люди начали питать своей «красной жидкостью» вампиров «первого мира». Новым этапом стала победа «своих» российских вампиров, и российский «Ванька» начал отдавать жизненную силу им.
В конце романа Рама говорит о предстоящей войне с «другими вампирами» (вампирами западной цивилизации), которые придут «пудрить нашему Ваньке ум "Б", кося хитрым глазом и соображая, как бы половчее отсосать наш баблос» («Ампир В», 406). Как это чаще происходит, уже неоднократно продемонстрировано Пелевиным на примере образов комара Сэма и мухи Наташи, добровольно отдающей Сэму свою кровь, и Кавабаты и Семена Сердюка, также добровольно отдающего жизнь.
Но при интерпретации образа современной России, созданного Пелевиным, необходимо учесть глубинные связи личности и страны, утверждающиеся во всех его романах. Рама связан с Россией на глубинном уровне национального, культурного. Он проходит через страдание для того, чтобы открыть в себе новый источник любви - любви к России, к миру. Он совершает качественный скачок в культуру. И есть основания предполагать, что подобный качественный скачок, по мнению Пелевина, способна и должна совершить Россия.
«Generation П»: символический смысл духовных озарений пелевинского культурного героя на пути цивилизации
Вавилен Татарский - представитель поколения «П», хотя очень долгое время не осознает этого и всерьез мечтает в будущем «трудиться для вечности». Существование этой вечности связывается с возможностью хотя бы одного человека верить в нее, а вера, религиозное сознание - основной признак культуры, пространства духовности и творчества. Для Татарского до определенной поры есть возможность выбора между цивилизацией и культурой. Автор ищет человека и находит его в юном Вавилене Татарском. Даже само имя - Вавилен - соединяет в себе в равной степени цивилизационное и культурное. «Татарский очень стеснялся своего имени, представляясь по возможности Вовой. Потом он стал врать друзьям, что отец назвал его так потому, что увлекался восточной мистикой и имел в виду древний город Вавилон, тайную доктрину которого ему, Вавилену, предстоит унаследовать. А сплав Аксенова с Лениным отец создал потому, что был последователем манихейства и натурфилософии и считал себя обязанным уравновесить светлое начало темным. Несмотря на эту блестящую разработку, в возрасте восемнадцати лет Татарский с удовольствием потерял свой первый паспорт, а второй получил уже на Владимира. После этого его жизнь складывалась самым обычным образом» («Generation П», 12).
Именно сочетание в имени культурного и цивилизационного начал дает Татарскому скрытый потенциал, подразумевающий возможность выбора - вечность или сиюминутность, поэт или копирайтер, духовные ценности или материальные блага. Такой же выбор между культурой и цивилизацией, свободой или зависимостью, вечностью или мелкой суетой стоит в начале романа «Чапаев и Пустота» перед Петром Пустотой, но Петр и Вавилен делают свой выбор по-разному. Детальный анализ соответствий сюжетных линий Петра Пустоты и Вавилена Татарского будет произведен далее в связи с образом птицы Семург, который является важнейшим ключом к образу главного героя романа «Generation П».
Семантически богатое имя Вавилен тяготит Татарского. Жизнь начинает складываться самым обычным образом с момента перемены имени Вавилен на другое имя со стертым семантическим кодом - Владимир, и лишь по возвращении себе имени Вавилен Татарский получает возможность выделиться из массы и начать свое восхождение на «зиккурат» современного общества. Л.К. Салиева полагает, что прежнее имя возвращается к Вавилену Татарскому уже обогащенное новым, «вавилонским», значением: «Владимир вновь становится Вавиленом, однако теперь уже человеком с именем древнего города Вавилона, символа гордыни, желания власти, потери истинного языка, смешения языков, столпотворения народов»112. Новая трактовка имени как происходящего от имени «Вавилон» четко очерчивает путь, выбранный Татарским, - он становится на путь цивилизации, отворачиваясь от культуры. Первая глава не случайно заканчивается последними стихами Татарского:
Что такое вечность - это банька, Вечность - это банька с пауками. Если эту баньку Позабудет Манька, Что же будет с Родиной и с нами? («Generation П», 16). Ответом на этот вопрос и является роман «Generation П».
В начале романа автор провозглашает Татарского «человеком», то есть личностью, в некоторой степени превосходящей окружающих по уровню погруженности в культуру, но и его постепенно затягивает в водоворот цивилизации вместе с окружающими. Именно он как наиболее чувствительный к изменениям на цивилизационном уровне способен уловить сам момент, когда общество обнаруживает перед собой пространство универсалий цивилизации: «Для того чтобы искренне верить в вечность, надо было, чтобы эту веру разделяли другие, - потому что вера, которую не разделяет никто, называется шизофренией. А с другими - в том числе и теми, кто учил Татарского держать равнение на вечность, - начало твориться что-то странное.
Не то чтобы они изменили свои прежние взгляды, нет. Само пространство, куда были направлены эти прежние взгляды (взгляд ведь всегда куда-то направлен), стало сворачиваться и исчезать, пока от него не осталось только микроскопическое пятнышко на ветровом стекле ума. Вокруг замелькали совсем другие ландшафты.
Татарский пробовал бороться, делая вид, что ничего на самом деле не происходит. Сначала это получалось. Тесно общаясь с другими людьми, которые тоже делали вид, что ничего не происходит, можно было на некоторое время в это поверить» («Generation П», 14).
Движение от культуры к цивилизации незаметно, поскольку поворот общества к цивилизации произошел значительно ранее, был тщательно подготовлен и осуществлен прозападной верхушкой общества, откладывалось только прозрение широких масс. Состоялась обыкновенная замена «империи зла» «на банановую республику зла, которая импортирует бананы из Финляндии» («Generation П», 18). А зло, по мысли Пелевина, -бездуховность и техницизм цивилизации. Однако в противовес цивилизационной верхушке в Советском Союзе существовала часть общества, обращенная к культуре и живущая по ее законам. Вавилен Татарский, как, по всей видимости, и его родители, давшие ему такое имя, принадлежал к этой части общества. С началом вестернизации начинается и процесс оцивилизовывания всего общества без исключения. Демократия исключает возможность оппозиции, что оборачивается уравниванием всех и каждого со всеми остальными, но не путем репрессий, а путем создания такой системы жизненных стереотипов и ценностей, в которой признаком успешности является не отличие от других, а максимально полное отождествление с неким образом другого, созданным средствами массовой информации и рекламой и выраженым в денежном или вещевом эквиваленте. В таком обществе вырабатывается особая психология, когда место творчества занимает производство, а самоидентификация происходит на основании не внутренних качеств, а количества собственного имущества и уровня финансовой обеспеченности.
