Содержание к диссертации
Введение
CLASS ГЛАВА 1. Источники романа 2 CLASS 0
ГЛАВА 2. «Чураевы» как региональная эпопея 53
2.1. О понятии «региональная эпопея». Жанровая полигенетичность романа-эпопеи «Чураевы» 53
2.2. Старообрядчество в романах П.И. Мельникова-Печерского и Г.Д. Гребенщикова. Онтологический уровень жанрообразующей темы романа 61
2.3. Система характеров, сюжетика в романе Г.Д. Гребенщикова и областной эпопее советского времени 71
ГЛАВА 3. «Чураевы» как философский роман 83
3.1. Космо-эволюционные идеи в романе «Чураевы» 83
3.2. Г.Д. Гребенщиков и Н.К. Рерих: мотив гонца 96
3.3. Евразийский контекст романа «Чураевы» ПО
Заключение 127
Примечания 134
Список литературы 154
- О понятии «региональная эпопея». Жанровая полигенетичность романа-эпопеи «Чураевы»
- Старообрядчество в романах П.И. Мельникова-Печерского и Г.Д. Гребенщикова. Онтологический уровень жанрообразующей темы романа
- Космо-эволюционные идеи в романе «Чураевы»
- Г.Д. Гребенщиков и Н.К. Рерих: мотив гонца
Введение к работе
Одна из актуальных задач современного литературоведения - изучение регионального уровня литературного процесса. Историко-литературное сибиреведение в настоящее время находится в переходной стадии: расставаясь с марксистскими схемами, оно ищет новые концепции. Первостепенной важности проблема: состав сибирской литературной классики. Актуальная тема, кроме того, - наследие сибирских писателей эмигрантов, среди которых первое место признано за Георгием Дмитриевичем Гребенщиковым.
Диссертационное исследование посвящено
контекстуальным связям многотомного романа «Чураевы» сибирского писателя Георгия Гребенщикова. Этот роман наиболее полно воплотил представления старших областников о многогеройном романе-хронике, в котором сибиряки осознают самих себя. Поскольку основная проблематика истории литературы - это, прежде всего, социокультурные явления, данный аспект мы находим наиболее продуктивным для понимания крупнейшего произведения сибирской прозы первой половины XX века.
Первая часть романа «Чураевы», написанная в 1913 - 1917 годы, вышла в свет сначала в парижском журнале «Современные записки» в 1921 году, а через год здесь же - отдельной книгой в издательстве «Русская печать». Работа над последующими частями продолжалась уже в США до конца 50-х годов. Книги Г.Д. Гребенщикова, написанные в эмиграции, не издавались в России до самого последнего времени.
С 1990-х годов материалы из архива Г.Д. Гребенщикова стали поступать в Государственный музей истории литературы, искусства и культуры Алтая (г. Барнаул). К 2000 году личный фонд писателя Г.Д.
4 Гребенщикова составил 2259 единиц хранения, среди которых рукописи, печатные материалы, документы, переписка и фотодокументы [1]. Возвращение архива писателя из США создало основу для научного исследования его творчества.
Объектом исследования являются семь изданных томов романа
«Чураевы». Тексты этих томов и отрывки незавершенных 8 и 9 томов,
следовательно, являются материалом исследования. В числе основных
произведений следующие тома романа «Чураевы»: «Братья» (1 том), «Спуск
в долину» (2 том), «Веления земли» (3 том), «Трубный глас» (4 том), «Сто
племен с единым» (5 том), «Океан багряный» (6 том), «Лобзание Змия» (7
том), а также повести, рассказы и очерки Г.Д. Гребенщикова, написанные в
разные годы. Опираясь на представления о «ближайшем» и «отдаленном»
контексте, мы излагаем творческую историю романа, запечатленную в
черновиках, предварительных вариантах и письмах, биографию автора и его
окружение (семейно-родственная, дружеская, профессиональная
«микросреда»), отраженные в письмах. Второго рода контексты - это явления
социокультурной жизни современности автора, а также феномен «большого
исторического времени» (М.М. Бахтин). Здесь и литературные традиции как
предмет наследования или, напротив, отталкивания, и внехудожественный
опыт прошлых поколений, по отношению к которому писатель занимает
определенную позицию, и соотнесенность его миропонимания с
воззрениями конфессиональными, национальным, сословными,
корпоротивно-групповыми. В этом же ряду «удаленных» контекстов -надысторичские начала бытия: восхождение к архаике мифо-поэтических универсалий, именуемые архетипами (В.Е. Хализев). При изучении жанрового контекста мы считаем необходимым обращение к «областным эпопеям» П.И. Мельникова - Печерского, В.Я. Шишкова, К.Ф. Седых, Ф.И. Панферова, Е.Н. Пермитина, а также М. А. Шолохова.
Актуальность исследования определяется недостаточной изученностью творчества Г. Гребенщикова как в дореволюционный, так и в
5 эмигрантский периоды и, прежде всего, самого крупного произведения писателя - романа «Чураевы». Недооценка столь значительного произведения сибирской прозы искажает представление об общих историко-литературных закономерностях русской литературы, нарушая системный характер представлений о национальной литературе. Научная новизна исследования:
1. Впервые семь томов романа «Чураевы» исследуются как целостное,
художественно завершенное произведение.
Поставлен вопрос о генезисе романа и его жанровой доминанте.
Рассмотрены жанровые и проблемно-контекстуальные связи романа.
В связи с темой религиозно-философских исканий главного героя дана характеристика мировоззрения Гребенщикова, эволюция его взглядов и влияние ее на сюжетостроение романа.
Хронологические рамки работы. Для понимания литературных перекличек романа Г.Д. Гребенщикова с произведениями XIX века и его влияния на современную литературу представляется невозможным ограничиться только периодом работы над романом. Поэтому в первой и второй главе обращено внимание на региональные традиции литературы XIX века и осмысление в этот период проблемы старообрядчества, во второй и третьей главе будут выявлены жанрово-стилевые связи романа «Чураевы» с региональной литературой советского периода.
Историография проблемы. Начало XX века - плодотворный период развития сибирской литературы, подготовленный исследователями Сибири-областниками и писателями-народниками. В конце XIX - начале XX века региональная литература Сибири являлась не только достаточно сложившимся явлением, но началось ее интенсивное изучение. В работах Н. Пиксанова: «Областные культурные гнезда» и «Областные литературы и литературное областничество» рассматриваются проблемы региональной литературы в культурном контексте русской провинциальной жизни [2].
В советском литературоведении было принято подчеркивать негативную роль Г. Потанина и только позитивную роль М. Горького. В 1907 г. вышла завершающая работа Г. Н. Потанина «Областническая тенденция в Сибири», в которой были пересмотрены цели и задачи движения с учетом особенностей социально-экономического развития Сибири к началу XX века. В послесоветское время появились глубокие исследования областничества М. Шиловского, Н. Аблажей (см. библиографию).
В развитии региональной литературы России М. Горький сыграл неоднозначную роль. При его поддержке печатались в столичных издательствах писатели из сибирской провинции: Г.Д. Гребенщиков, А.Е Новоселов, В.Я Шишков и др. По настоянию Горького в журнале «Современник» был открыт специальный «областной отдел», в программу которого был внесен вопрос о «культурно-национальном самоопределении племен и народностей, образующих Россию в полноте своего состава» [3]. На Первом Всесоюзном съезде советских писателей в заключительном слове М. Горький сказал: «Нам необходимо обратить внимание на литературу областей, особенно Восточной и Западной Сибири, вовлечь ее в круг нашего внимания, печатать в журналах центра, учитывать ее значение как организатора культуры» [4]. Однако, в разрез со своим программным выступлением, М. Горький неоднократно способствовал травле, а порой и репрессиям региональных писателей [5]. Благодаря ему будто бы с 1933 года «изучение литературной жизни различных регионов страны приобрело общегосударственный размах». Однако хорошо известно, что Горький резко негативно оценил роман В. Шишкова «Угрюм-река» именно за «областной национализм».
М. Горький в письме к Гребенщикову оценил первый том романа «Чураевы» уклончиво-положительно, но не одобрил его публикацию, все время откладывая ее на неопределенный срок. В одном из писем к Н. Яновскому Татьяна Денисовна Гребенщикова поясняла, что они выехали в
7 1920 году за рубеж, поскольку появилась возможность опубликовать «Чураевых» во Франции [6, 7].
Горький не мог не заметить, что краеведческие издания в 30-е годы почти прекратились, еще выходили краеведческие работы, посвященные описанию литературных мест регионов, но в этих работах преобладал «очерково-портретный принцип» [8]. Таким образом, региональная литература становилась объектом краеведения, а не историко-литературного исследования.
Попытка системного изложения советского подхода к регионализму была сделана в Сибирской советской энциклопедии, первый том которой вышел в 1929 году. По идеологическим соображениям печатание ССЭ было прекращено на третьем томе. Тем не менее, заслуживает внимания опубликованная в энциклопедии статья М.К. Азадовского «Литература Сибирская» и его же монография «Очерки литературы и культуры Сибири» [9], в которых он рассматривает формирование и функционирование сибирской литературы в контексте национальной культуры. В статье «Из литературы об областном искусстве» [10] он выделил признаки региональной литературы: язык, местный колорит, местное самосознание.
В 50-е годы вышел сборник «Писатели-сибиряки» в двух выпусках
[11]. В этом издании представлено творчество советских писателей, по
идеологическим соображениям писатели русского зарубежья не
рассматриваются. Значительным явлением в сибиреведении был выход пятитомной «Истории Сибири» [12]. В ней проанализированы различные явления культуры Сибири: печать, образование, театр, изобразительное искусство, музыка и литература.
Теоретическому осмыслению литературы сибирского региона
способствовало появление ряда монографий обобщающего характера, посвященных различным периодам развития местной литературы, выход в свет сборников «Вопросы русской и советской литературы Сибири», «Проблемы литературы Сибири XVII-XX вв.», обобщающий труд советской
8 литературной сибирики: «Очерки русской литературы Сибири» [13]. В этих изданиях преобладает тематическая установка: рассматривать литературу Сибири как часть общерусской и не отделять местного литературного движения от сибирской темы в русской литературе. Однако оценка большинства художественных произведений сибирской литературы в этих работах дается с устаревших идеологических позиций.
В 80-90-х годах возрастает интерес к изучению регионализма в литературе, что связано с демократическими веяниями. Появляются интересные монографии и учебные пособия: Милонов Н.А. «Литературное краеведение», Чмыхало Б.А. «Молодая Сибирь и регионализм в истории русской литературы», Соловьева Л.А. «Литературное краеведение» [14] и др. В них рассматриваются методологические основы и историко-литературные закономерности как литературно-краеведческого, так и регионально-исторического масштаба.
В 80-90 годы термин «регионализм» используется наряду с
«литературным краеведением», «локальной литературой», «региональной
литературой», «местными школами». Н.А. Милонов считает оптимальным
употребление понятия «литературное краеведение» как отражающего
объект изучения. Однако он с сожалением подчеркивает, что в последнее время преобладает региональный принцип изучения литературы, основанный на территориальных признаках [15].
По мнению Б.А. Чмыхало, регионализм определяется принципом содержательного деления литературного пространства [16]. Таким образом, если первоначальное понимание регионализма наполнялось главным образом территориально-географическим содержанием, то с течением времени оно все больше включает иные факторы: культурно-исторические и морально-ценностные, определяющие местное самосознание.
Проблемы регионализма являются актуальными и для американской науки, где сложилась теория фронтира (frontier в переводе с английского -
9 граница). По мнению автора этой концепции, американского историка Ф. Дж. Тернера, фронтир - точка «встречи дикости и цивилизации» [17].
Н.Ю. Замятина предлагает русский эквивалент этой дефиниции -порубежье. В современных исследованиях фронтир не ограничивается только линеарным понятием, он включает, прежде всего, культурное освоение новых территорий. Несмотря на огромные сложности, с которыми сталкивались осваиватели новых территорий, здесь складывался характерный дух фронтира. И в Сибири, и в США в этой среде возникали мифы о «заветных странах»: народная утопия о Беловодье в среде старообрядцев Алтая и идея «американского сада».
Сравнивая американскую и сибирскую культуру порубежья, исследователи отмечают, что это явления во многом неравнозначные и даже противоположные. Американский фронтир с его стремлением к свободе, индивидуализму и равенству стал национальным символом колонизации как устранения культуры аборигенов. Те же самые понятия - свобода, индивидуализм, равенство - в монархической России признавались традиционно опасными. Поэтому образ-мотив фронтира в русской культуре является скорее трагическим, чем героическим [18].
Англо-американские исследователи зарождение регионального направления в американской литературе напрямую связывают с фронтиром. По мнению К. Спэнкерен, С. Брэдли, Р. Битти, Е.Н. Лонга, первым представителем американского регионализма является Марк Твен. Артур X. Белл, Доналд В. Хейни и Ленфил Доунс считают, что истоки литературного регионализма восходят к пасторалям Гесиода и Вергилия и утверждают, что уже со времен античности это направление в литературе отражает «ностальгию городского жителя по деревне» [19].
Английский профессор Кэтрин ван Спэнкерен источником этого направления считает юмор новых земель (Frontir Humor) [20]. Анализируя творчество писателей этого периода, предшествующего Гражданской войне в США, таких, как Джонсон Купер, Джорж Вашингтон Харрис, Огастес
10 Лонгстрит, Томас Бэнгз Торп, Джозеф Болдуин, она подчеркивает общую характерную черту - «безграничную энергию новых земель». Региональная традиция в американской литературе ушла в тень после второй мировой войны и возродилась в 80-90 годы XX века как «желание обрести чувство времени и места» [21]. Рассматривая это новое проявление регионализма в творчестве многих писателей (Уильямса Кеннеди, Джойс Кэрол Оутс, Энн Тайлер, Уорда Джаста, Тома Клэнси и др.), К. ван Спэнкерен подчеркивает, что для второй волны американского регионализма присущи мощь, разнообразие и проникновение в другие виды искусства: кино, театр, музыку, хореографию. В глоссарии она приводит определение региональной литературы: «Региональная литература - литература, изучающая обычаи и природу того или иного региона США» [22].
В литературоведческих словарях, изданных в России до 2001 года, определение регионализма не дается [23]. Одним из первых можно считать определение этого понятия как «подход к рассмотрению и решению экономических, социальных, политических и других проблем под углом зрения интересов и потребностей того или иного региона» в Современном словаре иностранных слов [24].
В Литературной энциклопедии терминов и понятий региональная
литература определяется как «условный термин, определяющий
произведения писателей, концентрирующих свое внимание на изображении определенной местности (обычно сельской) и людей ее населяющих. Эквивалентом региональной литературы для русского литературоведения авторы энциклопедии считают термин «областническая литература», для американского - «литература местного колорита», для немецкого -«литература родной стороны» [25].
Регионализм рассматривается во многих учебниках американской литературы как литературное направление. В 1892 году, подводя итоги развития регионального направления, исследователи литературы США отмечали, что американский региональный роман еще не написан, однако,
по мнению Эгельстона, в творчестве М. Твена и У. Хоуэлса заложены основы для его создания [26]. То есть уже в конце XIX века перед американской литературой уже стояла проблема создания регионального романа.
Перед областной сибирской прозой эта задача оказалась актуальной в этот же период, на рубеже XX века. Первые книги Гребенщикова «Отголоски сибирских окраин» (1906, Семипалатинск), двухтомник «В просторах Сибири» (1913, 1914, СПб), «Змей Горыныч» (1915, СПб), «Степь да небо» (1917, СПб) декларировали явную принадлежность автора к региональной прозе. Отклики критики на появление двухтомника были в целом положительными. Гребенщиков стал перед революцией одним из самых известных сибирских прозаиков. О его раннем творчестве писали критики-сибиряки В. Анучин, В. Шишков, Г. Вяткин, И. Савченко, П. Казанский, Е. Ватман и др. Г. Вяткин в рецензии первую часть двухтомника «В просторах Сибири» назвал Гребенщикова первым после Н. Наумова сибирским беллетристом («Речь». 1913.№281). Евлалия Ватман в рецензии на ранние рассказы Гребенщикова в «Сибирских вопросах» (1912, № 26) отмечала, что молодой писатель от «распыленности жизненных явлений все более переходит к творческому синтезу, охватывающему все большие и более глубокие сферы» сибирской жизни. В. Анучин в «Сибирской жизни» (1913, №45) называл выход книги «В просторах Сибири» большим событием, «праздником» сибирской литературы. По мнению критика, Гребенщиков верно почувствовал «переходное состояние Сибири, где разрушается старый уклад и начинает строиться новая жизнь». Столичные критики М. Королицкий, В. Бруснянин, М. Левидов, М. Литваков (М. Лиров), Л. Клейнборт отмечали некоторые «технические недочеты» и яркую сибирскую экзотику прозы Гребенщикова. В наиболее глубокой рецензии «Современного мира» (1916, № 1) Л. Клейнборта отмечено, что творчество Гребенщикова признали «толстые» журналы. Критик пишет, что автор
12 двухтомника «В просторах Сибири» слышит «не только быт, но и душу Сибири».
Первую часть романа «Чураевы» прочитал в рукописи М. Горький, о чем написал Гребенщикову в письме от 19 февраля 1916: «Первая часть повести Вашей, Георгий Дмитриевич, вызвала у меня очень хорошее впечатление. Все написано крепко, уверенно, надолго и с большим знанием.
Есть некоторые колебания в языке, - вообще хорошем и в меру сохранившем местный колорит. Но - местами вы впадаете в нарочитый тон Андрея Печерского, который вам - не учитель. Растянуто описание женитьбы Чураева. Очень хороша первая глава. Все это - мелочи, но вы пишете большую вещь, и мелочи, хотя бы чуть-чуть затеняющие ее красоту, - необходимо устранить.
Обязательно продолжайте писать, мне кажется, эта повесть - ваше лучшее, т.е. лучшее из всего, что вами уже сделано» [27]. Первую часть романа «Чураевы» одобрительно встретили И. Бунин, В. Шишков, С. Скиталец, настоятельно советуя издать книгу.
В целом, если с 1910-го по 1915 г. в России было около 130 публикаций Г.Д. Гребенщикова — от отдельных произведений до указанных выше сборников, то с 1920-го года художественные произведения Г. Д. Гребенщикова на родине практически не издавались. Заграничные же издания писателя, как и сам автор-эмигрант, были занесены в «черный список».
Сдержанно, но в целом положительно, отозвалась на собрание сочинений Гребенщикова 20-х годов эмигрантская критика: Г. Адамович, М. Слоним, Г. Струве и др.
Советский критик Д. Горбов в книге «У нас и за рубежом» (1928) назвал манеру автора «Чураевых» «суздальским романтизмом» и «пряничным национализмом».
Отзывы на творчество Гребенщикова и роман Чураевы в Советском Союзе после его эмиграции были единичными и, как правило, негативными.
13 Так В. Правдухин в журнале «Сибирские огни» сравнивал первый том романа «Братья» Г.Д. Гребенщикова и повесть «Беловодье» А.Е. Новоселова, заявляя, что тема старообрядчества в литературе достаточно исчерпана в творчестве писателей П. Мельникова-Печерского, И. Сургучева, И. Рукавишникова, и ярко высвечена в «Беловодье» А. Новоселова [28]. Н. Яновский оспорил мнение об исчерпанности темы старообрядчества в русской литературе и отметил особенность «исторического оптимизма» А.Е. Новоселова, указывающего, что будущее старообрядчества принадлежит не идеальным героям, таким как Панфил, а взбунтовавшимся Хрисанфу и Ванюше. Анализируя «прохристианскую позицию» Г.Д. Гребенщикова и отъезд Василия Чураева на поиски «настоящего Бога», он считал такую концовку романа философски и исторически несостоятельной. По его мнению, «время, насыщенное социальными катаклизмами, требовало от писателя способности заглядывать дальше и глубже. Эта особенность мировоззрения писателя ... снижает значение романа, но не обесценивает его окончательно и для нашего времени». [29]. Таким образом, Н. Яновский, сделавший многое для возвращения имени Г.Д. Гребенщикова, написавший ряд работ о сибирском периоде его творчества, оценивал роман «Чураевы» с неверных позиций, принимая во внимание не весь замысел этого произведения, а только хорошо изученный первый том.
Н. Яновский был одним из первых советских исследователей, кто начал писать о Гребенщикове еще при его жизни, он переписывался с младшим братом писателя, разыскал в начале 60-х годов адрес семьи Гребенщиковых в США, наладил переписку с вдовой писателя и получил ряд ценных сведений о его жизни и творчестве. При поддержке казахстанского литературоведа А.Т. Изотова он издал книгу Г.Д. Гребенщикова, включив в нее первый том романа «Чураевы». Еще ранее, в 60-е годы, подобное издание планировал осуществить А.Т. Изотов, подготовив сборник, который пролежал в одном из казахстанских издательств восемь лет. В 60-80-е годы А.Т. Изотов опубликовал ряд повестей и рассказов Г.Д. Гребенщикова,
14 поместил две статьи о творчестве писателя в журнале «Простор». Особая ценность исследовательских работ А.Т. Изотова в том, что, оценивая роман «Чураевы», он написал и о томах, вышедших в эмиграции, утверждая, что со второго тома роман посвящен первой мировой войне. Правда, и он не удержался от узкосоциологического подхода в оценке проблематики романа, считая, что со второго тома «все более проявляется толстовское непротивление злу и призыв к возврату в первобытное состояние» [30].
Нельзя оставить без внимания и тот факт, что новосибирские критики последних лет (М. Щукин, А. Горшенин, К. Смирнов [31]) не продвинулись вперед в анализе романа Г.Д. Гребенщикова. Говоря о романе «Чураевы» на страницах новосибирских журналов и газет, они, как правило, повторяют оценку этого произведения в «Очерках русской литературы Сибири», содержащую некоторые ошибки, возможно, простительные в начале 80-х годов, но достаточно нелепые сейчас. Назовем основные:
в «Очерках...» и ряде публикаций говорится о шеститомном романе;
утверждается, что его действие развивается на Алтае;
говорится, что последние тома посвящены дальнейшей судьбе Василия и Нади;
критикуются последние тома романа; приговором для них звучит «проповедь пассивности и смирения», усиливающиеся от тома к тому «мотивы фатализма, <....> идея возврата к природе»;
голословно и неверно оценивается стиль завершающих томов, в которых «сочная живопись, мастерское развертывание действия, отличающие первую книгу, уступают место тягучим и расплывчатым описаниям быта, сюжетной аморфности повествования» [32].
С такой оценкой «Чураевых» согласиться невозможно. Трагическое звучание романа усиливается от тома к тому, углубляются нравственно-философские установки автора, совершенствуется стиль.
Понимание того, что благодаря эмиграции Г.Д. Гребенщикову удалось не только сохранить верность высоким традициям русской литературы
15 и творческим исканиям областничества, но и существенно углубить их, есть в статьях Л.П. Якимовой [33], но в отношении «Чураевых» они не подкреплены анализом частей, написанных в эмиграции.
Несомненные успехи в изучении различных аспектов творчества Г. Гребенщикова сделаны современными исследователями: А.А. Макаровым, В.А. Росовым, Б.Б. Мамраевым, Ш.Р. Елеукеновым, Т.Г. Черняевой, М.Г. Никитиной, О.Г. Левашовой [34]. Особенный интерес представляют статьи Т.Г. Черняевой, А.П. Казаркина и К.В. Анисимова о романе «Чураевы» как целом[35]. На эти исследования мы и будем опираться в нашей работе, так как в этих работах учитывается содержание всех опубликованных томов романа «Чураевы».
Последние тома Г.Д. Гребенщиков писал в эмиграции, в Соединенных Штатах, и так и не дождался от критики русского зарубежья подробного анализа своего произведения. Несомненный интерес представляют прижизненные публикации русского литературного зарубежья, посвященные творчеству Г.Д. Гребенщикова, таких критиков, как И. Савченко, П. Балакшин, В. Маевский, А. Жернакова-Николаева, П. Ковалевский, М. Слоним, О. Дюбокляр, Н. Логунова, В. Булин, Ф. Кубанский, В. Коварская и
ДР-
П. Балакшин верно писал в своих статьях о всемирной сущности «Чураевых», понимая, что автор прав, призывая «идти к правде львами». Но, по его мнению, эпопея Гребенщикова «коренным образом разошлась с планом» и не имеет будущего, так как сказать, что «Русская всемирность достигнута путем мирового рассеяния миллионов русских эмигрантов, значит издеваться над своей судьбой». Гребенщиков был не согласен с таким пониманием основной идеи его романа, в письме к Балакшину он советовал прочитать его книгу «Гонец. Письма с Помперага», которая поможет более правильно понять замысел «Чураевых» и «не втискивать» его в рамки зарубежного сознания. Более глубоко понял замысел «Чураевых» И. Савченко. Рассматривая творческую эволюцию Гребенщикова от ранних
рассказов и повестей до романов, И.Г. Савченко делает очень точный вывод о «творческом восхождении» писателя: «От живописи внешнего, к живописи внутреннего, от быта к бытию, от реалистического изображения к симфоническому отображению <...>Если своим реализмом Гребенщиков связывается с прошлым русской литературы, то своим бытийным симфонизмом он, возможно, восходит к ее будущему» [36]. В 1956 году русская колония США торжественно отметила 50-тилетие литературной деятельности Г.Д. Гребенщикова. В многочисленных публикациях по этому случаю отмечено большое значение романа «Чураевы». По мнению Ольги Дюбокляр, он «послужит будущим поколениям ученых и историков ценным материалом при изучении нашей эпохи и русского народа», так как главное, что хотел донести Г. Гребенщиков до своих читателей, что «ничто не вечно, пал Карфаген, пал Вавилон, вечен сеятель...» [37]. О. Дюбокляр развивает мысль о том, что раньше, до Гребенщикова, народ показывали как невежественных мужиков, пьяниц. В книгах Г. Гребенщикова простой человек изображен как разносторонняя личность, его народ способен быть мудрым и богобоязненным, наивным и ласковым, тонким и изобретательным, а иногда грубым и лукавым. По мнению Ф. Кубанского, именно интерес к простому народу и реализм были причинами того, что Г. Гребенщикова не достаточно высоко оценили за рубежом, где «в первую очередь ценилась только литература о «знатных людях», а не о людях всей России» [38].
Среди юбилейных статей одной из самых интересных представляется «Баян Сибири» А. Жернаковой-Николаевой, которая пишет о седьмом томе романа «Лобзание змия», отмечая «блистательную одаренность автора» и неподдельный русский дух, которым «пронизано и овеяно все произведение» [39].
А. Жернакова-Николаева делает ряд интересных наблюдений о седьмом томе. По ее мнению, он построен на контрастах: в патриархальный быт семьи Полуектовых резким диссонансом вторгаются налетчики. В образе Еремы
17
она видит «пример преобразования чувств»: от сильных страстей до чувств
возвышенных. И делает общий вывод, что эта книга Гребенщикова -
ценный вклад в сокровищницу русской духовной жизни.
^ В этих разноречивых оценках русского зарубежья принимали участие
по большей части журналисты и критики, полного литературоведческого анализа многотомного романа «Чураевы» до сих пор не было сделано как в российской, так и в зарубежной науке.
Цель исследования. В настоящее время, когда поставлена проблема
изучения региональной литературы, назрела необходимость описать роман
«Чураевы» в разнообразии его социально-культурных связей с эпохой, а
также с предшествующей и современной литературой. Продуктивным
* видится исследование его жанрового своеобразия и художественного мира в
контексте идей областничества, русского космизма и евразийства. Задачи исследования:
изучить историю создания романа (от замысла к воплощению) с учетом эволюции взглядов писателя;
определить, в общих чертах, место романа в истории русской
провинциальной литературы, его роль в формировании прозы
Сибири;
<+ - рассмотреть связи этого романа с литературными традициями
XIX века и новациями XX века (русского зарубежья и ложногероическими эпопеями соцреализма); описать сюжет и ведущие мотивы романа «Чураевы»; ввести в научный оборот неопубликованные архивные материалы и на этой основе рассмотреть этапы работы над романом «Чураевы».
Методология исследования. В соответствии с основной проблематикой работы основными методами мы считаем историко-генетический и историко-функциональный (рецептивный).
Для раскрытия жанровой природы и стилистических особенностей романа Г.Д. Гребенщикова «Чураевы», выявления особенностей его структуры и взаимоотношений между частями мы используем методику анализа текста, объединяющую целый ряд подходов, используемых в различных гуманитарных науках: текстологический, семиотический, герменевтический. В качестве структурообразующего в методологии исследования выбран диахронно-синхронный принцип, благодаря которому можно организовать объемный историко-литературный и социально-культурный материал, который необходимо использовать при решении задач диссертационного исследования.
Методологической основой при рассмотрении особенностей природы жанра анализируемых произведений являются научные концепции таких ученых как М.М. Бахтин, Ю.М. Лотман, Д.С. Лихачев.
Теоретическую базу диссертационного сочинения составляют работы исследователей сибирской литературы: М.К. Азадовского, Ю.С. Постнова, Б.А. Чмыхало.
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка.
Ее практическая значимость - в возможности использование материала диссертационного исследования в курсе лекций по истории русской литературы. Результаты исследования могут быть, также использованы в составлении учебных программ, спецкурсов и спецсеминаров по региональному литературоведению и культуре Сибири.
Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на заседании кафедры общего литературоведения Томского государственного университета, на Всероссийской научной конференции «Сибирский текст в русской культуре» (Томск, ТГУ, 2002г.). Отдельные положения диссертационного исследования отражены в ряде статей, опубликованных в научных журналах и сборниках, а также использованы при подготовке сообщений на международной научно-практической конференции
19 «Васильевские чтения» (Усть-Каменогорск, ВКГУ, 2002г.), международной научно-практической конференции «Взаимосвязи и взаимовлияние народов Восточного Казахстана в хозяйственной и культурной деятельности 18-21 вв.» (Усть-Каменогорск, ВКГУ, 2002г.), научных семинарах «Алтайский текст в русской литературе второй половины XIX - начала XX века» (Барнаул, АГУ, 2002 и 2004 гг.), международной научно-практической конференции «Научное наследие С. Аманжолова и проблемы гуманитарных наук XXI века» (Усть-Каменогорск, ВКГУ, 2003 г.). Для спецкурса подготовлено и апробировано учебное пособие: Царегородцева С.С. Г.Д. Гребенщиков: грани судьбы и творчества. Учебное пособие. - Усть-Каменогорск: Издательство «Альянс-медиа», - 2004 (204 стр.) Положения, выносимые на защиту:
Роман «Чураевы» - классическое произведение сибирской прозы первой половины XX века, связанное с несколькими контекстами: с областничеством, «религиозно-философским ренессансом», русским зарубежьем.
Жанровое своеобразие исследуемого произведения - в актуализации традиции семейной хроники, «региональной эпопеи», философского романа.
Роман «Чураевы» отразил эволюцию взглядов Гребенщикова (от неонароднической утопии к евразийству), в определенном смысле, завершил областнический этап «сибирской мысли» и стал репликой в споре о путях России в пореволюционную эпоху.
О понятии «региональная эпопея». Жанровая полигенетичность романа-эпопеи «Чураевы»
Определяя жанровые особенности романа «Чураевы», нужно учитывать проблемно-тематическую соотнесенность этого произведения с Сибирью. «Чураевы» стали воплощением мечты Н.М. Ядринцева, Г.Н. Потанина и их последователей о создании панорамного сибирского романа. По-видимому, второй этап собственно сибирской прозы Потанин видел как расцвет областной эпопеи. При этом лидер областничества подразумевал многогеройный роман-хронику.
Г. Гребенщиков как последователь сибирских областников разделял их чаяния и попытки найти пути решения местных проблем или «сибирских вопросов»: экономическое положение Сибири, состояние просвещения на ее территории, тюрьма и ссылка, сибирская деревня и приисковый быт, переселенцы и инородцы. В творчестве Гребенщикова «сибирские вопросы» нашли отражение в самых ранних произведениях и стали жанрообразующим стержнем романа «Чураевы», создававшегося как широкое эпическое полотно. Прозаик постоянно писал о своем произведении как об эпопее, и даже публиковалось оно, со второго тома, как «эпопея»: либо основной текст предваряет общее оглавление («Название частей эпопеи "Чураевы"...»), либо предисловие, обращение к читателям (в начале 3-го, 4-го, 6-го и 7-го томов): «Находя вполне основательным ропот читателей на запоздание в выпуске дальнейших очередных томов эпопеи, автор должен признать, что для этого были довольно серьезные причины...» и т. п. Тем не менее, обращение к этому понятию требует оговорок. Несомненно, после публикации первого тома прозаик задумал крупное повествование о Сибири, но из этого не следует, что ему удалась создать эпопею в строгом смысле термина. По мнению М. М. Бахтина, роман, в отличие от эпопеи, является свободной формой, обращенной к незавершенной современности, тогда как предмет эпопеи - «абсолютное» прошлое.
В начале XX века, благодаря обращению ряда молодых писателей к сибирской тематике, судьба русской сибирской деревни стала ассоциироваться в общественном сознании с судьбой Сибири и, в еще большей мере, со становлением нового этапа развития русского этноса. Целый ряд художественных хроник первой половины XX века строятся как семейный роман, перерастающий в историю края.
Тема русской деревни как микрокосма Сибири была исследована в сибирской областной эпопее. По мнению Б.А. Чмыхало, «Чураевы» Гребенщикова - первый сибирский роман, который продемонстрировал зрелость сибирской прозы [92]. Несомненно, что это эпическое полотно знаменует определенный этап региональной литературы. А. П. Казаркин считает, что место этого романа между этнографической дилогией П.И. Мельникова-Печерского и областной эпопей М.А. Шолохова: «Поднятая целина» и «Тихий Дон», рассматриваемые как диптих [93].
Во второй главе исследования мы ставим задачу уточнить место романа «Чураевы» в русской литературе, рассмотреть его особенности в контексте областной эпопеи, определить своеобразие жанра этого произведения.
Уже в первых откликах на роман «Чураевы» была отмечена его тематическая близость с романом П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах». По мнению В. Кардашова, дилогия П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах» и «Чураевы» Г.Д. Гребенщикова относятся к русской этнографической школе, их методом он называет «точный натурализм» [94].
В зарубежной и русской критике отмечена близость регионализма и натурализма. В некоторых книгах об американской литературе, рассмотренных во введении, писатели XIX века, творчество которых относится к регионализму и натурализму, рассматриваются в одной главе. В XIX веке творческие установки писателей этих направлений действительно еще были близки.
Но в исследовании романа «Чураевы» такой подход не приемлем. Написание этого итогового для Г.Д. Гребенщикова произведения подготовлено развитием русского романа второй половины XIX и тесно связано с литературными традициями этого времени. К началу XX века русский роман и, прежде всего, романы Л.Н. Толстого вышли далеко за рамки натурализма с его тяготением к фактографии и отказом от широких обобщающих концепций. Л.Н. Толстой стремился понять и выразить «свою в высшей степени катастрофическую и кризисную эпоху» [95].
Известно, что, приступая к работе над романом «Война и мир», Л.Н. Толстой собирался написать роман о декабристах, эта тема вызвала интерес к предшествующей эпохе, когда формировались взгляды декабристов. По первоначальному замыслу обращение к событиям 1812 года должно быть ретроспекцией, показывающей молодость и становление героев. В процессе работы война 1812 года стала кульминацией романа, так как это было событие, «переворотившее» национальную жизнь, сплотившее целый народ и заставившее переоценить ценности. По мнению М.М Бахтина, «менялась не только тема, но и характер романа. Документальная точность, изображение персонажей в свете исторических событий - вот что вначале выступило на первый план. Но впоследствии вся конкретная основа отошла, главное место заняла психологическая задача. Так развивалась и образовывалась эта эпопея» [96].
Старообрядчество в романах П.И. Мельникова-Печерского и Г.Д. Гребенщикова. Онтологический уровень жанрообразующей темы романа
Попытка разобраться в тех сложных процессах, которые переживала многонациональная Сибирь в начале XX века, требовала от писателей неконъюнктурного подхода. Служение определенному социальному заказу, идеологические каноны соцреализма наложили отпечаток на произведения целого ряда талантливых писателей, работавших в России после революции и создававших образ новой сибирской деревни. «Даурия» и «Отчий край» К. Седых, романы Г. Маркова, С. Сартакова, Е Пермитина, А. Иванова о революции и Гражданской войне в Сибири [115].
Они смягчали картины разгрома помещичьих усадеб и дележа земли, которыми ознаменован первый этап революции в деревне. В произведениях этих писателей были созданы герои - революционеры, ярко показана социальная перетасовка с постоянным требованием земли крестьянам, что знаменовало второй этап революции в деревне. И, наконец, завершением подобных ложно-героических эпопей был мотив «возрождения» деревни в процессе коллективизации [116].
Однако не все советские авторы послушно следовали новым идеологическим установкам. Так, В. Шишков в романе «Угрюм-река», написанном в 1933 году, довел повествование только до начала революционных событий, не затрагивая тему «возрождения» сибирской деревни после революции.
Главный герой этого романа, Прохор Громов, совершает свой жизненный путь, утратив веру. Его отец тоже не является примером нравственности. Получив огромное наследство, он предпочитал мчаться на тройке, не задумываясь куда, лишь бы звенело в ушах. И обычно его путь завершается у крыльца Анфисы, женщины «во цвете лет, в поэтическом одиночестве». В конечном счете, эта любовь-страсть разрушила его жизнь.
Прохор, отправляясь в свой длинный путь по Угрюм-реке, по началу часто вспоминает мать, пытается обращаться к Богу, но чаще всего в его душе «хандра, развал». От неминуемой гибели Прохора спасает верный Ибрагим-Оглы благодаря молитвам, твердой вере и безграничной, самоотверженной любви матери. Марья Кирилловна, в отличие от мужа и сына, «в мире с жизнью». Однако рулевой этого корабля-жизни, которую олицетворяет Угрюм-река, - Прохор. Он поворачивает руль так бездумно, что корабль упирается в песок. Став хозяином, он быстро забывает о своих юношеских намерениях «оживить этот мертвый край» [117].
Рабочие его ненавидели и справедливо упрекали, что он их с «земли сманил, от крестьянства отнял», но ничего не дал взамен, и живут они хуже собак [118].Символично, что у Прохора живет волк и постепенно становится двойником этого героя. Прохор, подобно волку, живет звериными инстинктами. Найдя золото и став золотопромышленником, он не просто поклонился золотому тельцу, как Алексей Лохматый, Прохор стал «в этом деле заправским хищником крупного масштаба» [119]. Над ним едина власть: «он сам и золото» [120]. Прохор, в ослеплении славы и в вечной погоне за ней, давно никому не верил. Он разрушал жизнь не только своей семьи, он разрушал основу жизни сибирской деревни, спаивая и доводя до полной деградации народ.
Одна из ярких героинь романа - Анфиса. Ее роль в романе очень велика. Как сильная личность, она смогла пронести свое человеческое достоинство через многие испытания. Как верно отмечает Н.Н. Яновский, красота души этой женщины раскрылась, когда она по-настоящему полюбила Прохора [121]. Прохор не смог понять и оценить эту женщину, не услышал свою спасительницу Синильгу, шепнувшую, что она - Анфиса. Женившись на образованной девушке своего круга, Нине, Прохор не обрел настоящей, спасающей душу, любви.
В романе Г.Д. Гребенщикова Василий Чураев тоже женился на образованной Наде, дочери московского профессора, а потом встретил Гутю Серкову. Появление этой героини тоже производит неоднозначное впечатление. Та легкость, с которой она отдалась женатому «благоухающему барством» Виктору Стукову, должна вызвать осуждение. Но Василий Чураев, став невольным свидетелем этой сцены, осознал, насколько сильной и цельной является эта «горячая и грешная» девушка из народа, понял и оправдал поступок Гути.
Василий с самой первой встречи чувствовал, что его влечет к Гуте «как к хмельному напитку, которым хотелось одурманить мысль, обостренную болезненными напоминаниями о доме»[122]. Аналогичное чувство к Анфисе испытывал и Прохор: страсть, ревность, ощущение греховности. Надо отметить похожесть героинь романов: образованных Нади и Нины (у обеих дети), Анфисы и Гути, умеющих отдаться любви без остатка [123].
Космо-эволюционные идеи в романе «Чураевы»
Космо-эволюционные идеи романа «Чураевы». Роман «Чураевы», написанный в первой половине XX века, отражает высокий потенциал идей и художественных традиций, созданных дореволюционной русской культурой. Гребенщиков продолжил поиски соединения мысли и художественной образности в одну структуру, что характерно для русских философских романов XIX века. Остается дискуссионным вопрос: доминирует ли в этом произведении философская мысль, становятся ли раздумья Василия Чураева сюжетообразующим началом, но в том, что они играют чрезвычайно важную роль, усомниться невозможно.
Первым философским романом в русской литературе принято считать «Русские ночи» (1840) В. Одоевского. Роман сыграл исключительно важную роль в литературе своего времени, став своеобразной лабораторией поисков путей для многостороннего освещения проблемы личности, процессов ее самосознания. Одоевский в этом произведении «пытается создать своеобразную кардиограмму человеческой жизни. Диспут четырех искателей превращает «Русские ночи» в идеологический диспут, в центре которого уже стоит кардинальный вопрос русской жизни - вопрос о судьбах ее исторического развития. «Будущее принадлежит России!» - эти заключительные слова цикла знаменуют широту социальных обобщений, наметившуюся в прозаическом цикле»[135]. Гребенщиков в романе «Чураевы тоже решал вопрос о будущем России. Осознавая глобальность идейно-художественной задачи, Гребенщиков наметил написать цикл романов. Цикличность должна была обеспечить емкость содержания.
В последних исследованиях о «Русских ночах» отмечается связь первого русского философского романа с космизмом. В этом произведении «откристаллизовались по меньшей мере три уникальные идеи, развитые в дальнейшем при обосновании русской идеи, во всяком случае одного из ее направлений: І.Идея всечеловеческого братства, в котором один народ дополняет другой. 2.Идея исторического прогресса, эстафета которого передается от одного народа к другому на благо всему человечеству. 3 .Идея об историческом преимуществе отставших, « не-исторических» народов, не обремененных грехами и стереотипами мышления, вырвавшихся вперед исторических народов»[136]. Этот вариант русской идеи развивали славянофилы, но ограниченность их позиции обнаруживалась в том, что они, полемизируя с западниками, забыли об азиатском Востоке. Для Гребенщикова дальнейшее развитие России виделось как страны «ста племен с единым». Народам российской Азии он порой отдавал приоритет в развитии духовной культуры. Эти народы, несмотря на бытовую отсталость, внешнюю «нецивилизованность», оказались более способными к формированию нравственно здорового социума.
Своеобразие русской идеи, которая находит художественное обоснование в романе «Чураевы», в особой роли Сибири. Г. Гребенщиков был убежден, что именно в Сибири будут созданы условия для человеческой эволюции, определенную роль в будущем Сибири сыграют все народы, ее населяющие. Русский народ, претендующий на звание более цивилизованного, должен нести большую историческую ответственность за судьбу региона.
В то же время, в русской культуре после революции начала формироваться новая идеология, довлеть однозначное представление о литературе как средстве отражения жизни и воспитания народа.
Русское общество оказалось разделенным на два непримиримых лагеря: с одной стороны - сторонники новой идеологии, а с другой -представители русского зарубежья. И те, и другие понимали необходимость преобразований в стране, но на их осуществление смотрели по-разному. Первые стояли за искоренение национальных традиций, за преобразование общества путем решительных перемен в социальной и идеологической сфере, они пытались бороться с вековой религиозностью России. Представители зарубежья искали особого русского пути в истории, настаивая на сохранении христианских традиций. В целом, представители новой советской литературы были за революционные коренные изменения, а писатели русского зарубежья предлагали эволюционные формы преобразований общества и культуры.
Споры между двумя сторонами велись вокруг главных проблем: дореволюционного, дворянского по своей сути, культурного наследия, вопросов науки и культуры, искусства, нравственных принципов, воспитания молодежи, долга перед отечеством, будущего России.
Роман «Чураевы» отражает эту конфронтацию идей. В центре своего произведения писатель поставил героя-идеолога с неординарными взглядами и высокими духовными потребностями. В романе подвергаются проверке его идеи; это особенно проявилось в столкновениях с другими персонажами, а главное, с настоящей жизнью, верой, природой, любовью. Главную коллизию романа писатель остро обозначил уже в первом томе произведения, где Василий Чураев решительно противопоставляет себя той вере, где «есть место злодейству». Затрагивая конфликт двух поколений, автор осознает, что он существует во все времена и лежит в основе развития общества. Противоречие между старинным, патриархальным и новым, передовым, знаменует собой непременное условие прогресса. Таким образом, чисто психологический конфликт «отцов» и «детей» в романе «Чураевы» перерастает в глубокое общественное противоречие. Конфликт романа, связанный с разностью идеалов героев, является не окказиональным, а устойчивым.
Г.Д. Гребенщиков и Н.К. Рерих: мотив гонца
Г.Д. Гребенщиков и Н.К. Рерих: мотив гонца. Как и в «Братьях Карамазовых» Достоевского, основной конфликт главном романе Гребенщикова связан с темой разрыва поколений, и в сюжетном отношении семейный роман перестает в философский. Как и Алеша Карамазов, Василий Чураев ищет пути преодоления розни, сыновней и братской, напряженно, порой лихорадочно, совершая ошибки, ищет правды земной и Божьего откровения. В поисках мировой гармонии главный герой вступает на путь богоискательства. Очевидно, именно на этом пути заинтересовался Гребенщиков оккультизмом Н, Рериха, в котором ему, самоучке, разобраться было очень трудно. Веяние теософии в романе несомненно, и с эти связан ряд вопросов.
Художественный мир Гребенщикова начали по-настоящему открывать только в последнее десятилетие, тогда как наследие Николая Рериха (1874-1947) - предмет активных исследований уже многие годы. В начале XX века творчество обоих было с интересом воспринято современниками. Их первые опыты оценил и благословил Л.Н. Толстой. Оба художника - и Рерих, и Гребенщиков - в двадцатые годы оказались в эмиграции, познакомились они не ранее 1923 года в Париже. К этому времени уже был опубликован первый том эпопеи «Чураевы», и Г.Д. Гребенщиков был признанным писателем в среде русской эмиграции.
Отношения их складывались не всегда просто, но в своих духовных исканиях они были близки. В письме к Г.Д. Гребенщикову Н.К. Рерих пишет: «Шли мы и в искусстве, и в жизни одним путем. Не раз отмечалось, что в искусстве от моего первого "Гонца" и до вестников самого последнего времени задание было едино. О той же правде, о том же несении добра народу мы можем мыслить и прилагать все наши неусыпные усилия на той же пашне...» [154].
Мотив гонца - сквозной в творчестве как Рериха, так и Гребенщикова. Он появляется в их самых первых произведениях, варьируется, углубляется, становится доминантным мотивом в наиболее значительных, «пророческих» произведениях. Взяв на себя миссию просветителя, гонца новой веры, уехав в Америку по подсказке выдающегося живописца, прозаик стал добровольным популяризатором теософии, поддавшись окружению Рериха, очевидно, не сразу задался вопросом об отношении т.н. «живой этики» к православию.
Первого «гонца» Н.К. Рерих создал в 1897 году. Это была его дипломная работа в Академии художеств. Она называлась «Гонец. Восстал род на род». Прямо с выставки картину приобрел П.М. Третьяков. Молодой художник сделал фотографию с картины и во время визита в Ясную поляну показал Л.Н. Толстому. Писатель оценил замысел картины 23-летнего художника со свойственной ему глубиной и простотой. Он сказал Рериху: «Случалось ли в лодке переезжать быстроходную реку? Надо всегда править выше того места, куда Вам нужно, иначе снесет. Так и в области нравственных требований надо всегда рулить выше - жизнь все снесет. Пусть Ваш гонец высоко руль держит, тогда доплывет!» [155].
Это напутствие стало определяющим для духовных исканий Н. Рериха. Основная миссия его гонцов - поиск нравственных ценностей, их сбережение и передача молодым поколениям. Об этом картина «Сходятся старцы», которая в 1898 году экспонировалась в Академии художеств и, по мнению В. Верещагина, являлась «единственной вещью на выставке», она продолжила серию «Начало Руси. Славяне». В это время Н.К. Рерих был увлечен историей, археологией, этнографией, произведения этого периода написаны с большой этнографической точностью.
В 1899 году появилась картина «Поход». По поводу этой работы сохранился отзыв В. Свиньина, который написал М. Нестерову: «Здесь видно совершенно новое понимание о походе. Это не тот поход, который имеет своей целью истребление ближнего» [156]. Действительно, цель этого похода - создание контакта между людьми, налаживание связей, устранение разобщенности.
Н. Рерих постоянно стремился лучше узнать мир, в 1890 году он побывал в Европе, в городе художников - Париже. После возвращения Н. Рерих создал несколько произведений, где по-прежнему звучал мотив гонца, особенно в таких работах, как «Заморские гости», «Красные паруса», «Строят ладьи», «Славяне на Днепре» и др. Работая над ними, он как бы размышляет, - не растеряем ли мы свои духовные истоки на пройденных путях.
В картине «Зловещие» у этого мотива особенно тревожная тональность. На переднем плане картины - вороны, которые всегда считались глашатаями несчастий. У Рериха они - олицетворение самого зла. Причем в наброске они изображены на фоне древнего славянского городка, но на окончательном варианте картины Рерих убрал исторический фон. Исследователи его творчества считают, что это первая попытка с помощью прошлого выразить свое отношение к настоящему.
