Содержание к диссертации
Введение
1. «Пушкинский текст» в романе «Обойденные» 16
1.1. Эксплицитные элементы межтекстовых связей: состав, оформление, функции 19
1.2. Комплекс «пушкинских» мотивов 52
1.3. Выводы 94
2. «Пушкинский текст» в романе «Островитяне» 100
2.1. Функции и введение в текст эксплицитных элементов интертекста 102
2.2. Мотивы как часть «пушкинского текста» 130
2.3. Выводы 148
Заключение 155
Библиография 165
- Эксплицитные элементы межтекстовых связей: состав, оформление, функции
- Комплекс «пушкинских» мотивов
- Функции и введение в текст эксплицитных элементов интертекста
- Мотивы как часть «пушкинского текста»
Введение к работе
Изучение творческого наследия Н.С. Лескова и определение его места в историко-литературном процессе невозможно вне рассмотрения межтекстовых связей его произведений, поскольку характерной особенностью стиля писателя является постоянное обращение к «чужим» текстам, широкое использование различных образов русской и мировой литературы.
Среди всевозможных источников «чужих» текстов, к которым прибегает Лесков, важнейшая роль принадлежит произведениям А.С. Пушкина, Писатель хорошо знал и очень высоко оценивал творчество предшественника. Он отзывался о Пушкине как о талантливейшем [VIII, 188] и «самом возвышенном в своих помыслах поэте» [2, с. 54], «самом главном и действительно великом представителе русской литературы», создателе «истинно художественных произведений» [3; XI, с. 480-481]. По свидетельству сына писателя, судьба Пушкина «всегда занимала мысли» Лескова [178, с. 428]; «по-пушкински» понимал он и свое предназначение - необходимость «во всех читающих или слушающих <...> пробуждать чувства добрые» [178, с. 196].
Отсылки к пушкинским произведениям можно встретить в публицистических работах, письмах Лескова, художественных произведениях разных жанров, но наиболее примечательны в этом отношении романы «Обойденные» (1865) и «Островитяне» (1866), в которых «пушкинский текст»1 явно преобладает над другими. Время, предшествовавшее их появлению, в истории русской литературной критики отмечено попытками «лишить Пушкина его национального значения» [II, 687]. Лесков же утверждает непреходящую ценность и актуальность его наследия. Он не только противопоставляет рассуждениям о «великих вредностях прежнего
1 Немало обращений к пушкинским претекстам и в романах Лескова «Некуда» (1864) и «На ножах» (1871). Однако первый, по словам писателя, «писан весь наскоро и печатался прямо с клочков, нередко писанных карандашом, в типографии», «носит в себе все знаки спешности» и претерпел серьезные изменения из-за «сверхъестественной» цензуры [IV, 687]. Второй - Лесков дописывал, «комкая все как попало» [3; X, с. 307]. Кроме того, эти произведения, имеющие яркую полемическую направленность, гораздо чаще привлекали внимание исследователей, чем «вовсе не тенденциозный и совсем отделанный отчетливо» [V, 697] роман «Обойденные» и аналогичный -«Островитяне».
4 пушкинского направления» [V, 619] выступления в защиту поэта от «неблагодарных потомков» [178, с. 429], но и создает в своих романах постоянную проекцию на пушкинские претексты. Это его «своего рода "народная тропа" к могиле певца» [4, с. 307].
В силу вышесказанного тема «Пушкин и Лесков» не может не привлекать внимания литературоведов. Она является одной из составляющих обширного пласта науки, другими частями которого являются такие проблемы, как соотнесенность творчества Лескова с древнерусской литературой, произведениями писателей XVIII-XIX веков, в том числе зарубежных авторов, библейские и фольклорные мотивы и образы в творчестве Лескова и т. д. Этим вопросам посвящены работы Э.Л. Афанасьева [23], И.П. Видуэцкой [50], К. Кедрова [134], Г.А. Косых [149], А.А. Кретовой [157], Е. Лебедева [173], Е.А. Макаровой [189], И.Е. Мелентьевой [198], Л.М. Петровой [238], В.Г. Мехтиева [202], Н.И. Прокофьева [251], Е. Пульхритудовой [254], Г. Тамарченко [314], В.Ю. Троицкого [329], М.П. Чередниковой [357] и многих других исследователей.
Весомый вклад в исследование вопроса о межтекстовых связях лесковских произведений внесен О.В. Евдокимовой. В ее работе «Мнемонические элементы поэтики Н.С. Лескова» [92] творчество писателя сопоставляется с произведениями его современников. Бесконечное число реминисценций, осознанный расчет на читательское запоминание, припоминание, ассоциирование позволяют О.В. Евдокимовой предположить, что память является одним из фундаментальных элементов поэтики Лескова.
Не менее значима монография Н.А. Николиной «Филологический анализ текста» [226]. В одном из разделов книги, приводя примеры из самых разных произведений Лескова, исследовательница выделяет такие функции межтекстовых связей, как типизация, выражение авторской оценки, завершающая смысловая интенция, ключ к подтексту, сквозной мотив, полифония и др. Н.А. Николина подчеркивает разнообразие интертекстуальных
5 элементов в составе художественных произведений писателя, а также источников «чужих» текстов, к которым прибегает Лесков.
Непосредственно же темы «Пушкин и Лесков», в частности вопроса о лесковском отношении к Пушкину, касается К.Н. Ломунов в статье «Русская классика в оценке Н.С. Лескова» [184]. Ученый обращается к литературной критике писателя и приводит выдержки из статей Лескова, в которых последний раскрывает свое понимание роли великого поэта в русской литературе.
На неизученность пушкинских традиций в произведениях Лескова указывает Т.Н. Чернявская («Роман А.С. Пушкина "Капитанская дочка" и романическая хроника Н.С. Лескова "Соборяне"» [362]). В своей работе она останавливается на двух проблемах: понимание писателями истории и поиск новых жанровых форм для более полного и точного ее изображения. Исследовательница приходит к выводу, что в «Соборянах» Лесков использовал и продолжил традиции исторического романа, основателем которых в русской литературе был Пушкин.
Статья польского ученого Т. Шишко «Пушкин глазами Лескова» направлена, прежде всего, на выявление отношения Лескова к его предшественнику. Обращаясь к литературно-публицистическим статьям и переписке писателя, исследователь приходит к выводу о его неоднозначном отношении к Пушкину. С одной стороны, Лесков очень высоко оценивает творчество поэта и его вклад в литературу, с другой - «далек от восхищения <...> религиозно-моральной стороной» [374, с. 154] некоторых произведений. Т. Шишко также приводит немало примеров использования Лесковым пушкинских цитат, реминисценций, эпиграфов, оглавлений («Гусар», «Памятник», «Полтава») в романе «На ножах», повести «Овцебык» и др.
Рассматривая творчество писателей 1860-1870-х годов, в том числе и роман Лескова «На ножах», Н.Н. Старыгина в исследовании «Татьяна Пушкина скоро будет нашим идеалом» [292] выделяет различные приемы введения образа Татьяны в произведения писателей-антинигилистов, а также его
функции. Как отмечено в работе, образ пушкинской героини наиболее часто встречается среди литературных образов-символов, воплощающих идеал женщины. Широкий контекст позволяет автору статьи не только выявить идейно-эстетические взгляды писателей и их социальную позицию, но и показать оригинальность решения проблемы, связанной с «интерпретацией» данного образа, в произведениях каждого из них, включая Лескова, цитата из романа которого вынесена в заглавие работы.
Статья Е.Л. Куранды «Об одной "пушкинской цитате" в повествовательной структуре Н.С. Лескова» [169] посвящена установлению смыслообразующей функции цитаты из «Руслана и Людмилы» Пушкина в дискурсивном поведении персонажа (Арапова) и в тексте романа «Некуда» в целом. Е.Л. Куранда находит, что «пушкинская цитата» здесь опосредует связь описываемых событий с библейским подтекстом повествования, а также становится одним из компонентов, моделирующих особое художественное пространство второй книги. Кроме того, исследовательницей подчеркнуто, что это не столько цитата из поэмы Пушкина, сколько начало музыкального номера из оперы М.И. Глинки.
Л.Г. Чуднова в статье «Лесков и Пушкин» [366] выявляет параллели в чертах характеров и поведении героинь Лескова и пушкинской Татьяны в сходных ситуациях. Исследовательница настаивает на том, что в положительных женских характерах, созданных писателем в романах «Некуда» и «На ножах», есть связь не только с религиозно-нравственными народными идеалами, но и с любимой героиней Пушкина. Этому предшествует рассмотрение на основе ряда статей Лескова вопроса о его отношении как к этому образу, так и к творчеству поэта вообще. Л.Г. Чуднова отмечает, что пушкинское наследие было очень хорошо известно писателю и стало органической частью его внутреннего мира. Говорит она и о разнообразии форм обращения к этому наследию: от явных или скрытых цитат до специальных работ, посвященных поэту.
7 В работе «Мотив "очарованного странника" в творчестве А.С. Пушкина и Н.С. Лескова» [25] С.Л. Барбашов пишет о «пушкинском начале», определяющем характер духовных исканий Лескова. Обращаясь, главным образом, к поздней лирике Пушкина и отмечая, что мотив странничества проходит через всю русскую культуру, ученый находит такие проявления «очарованности» пушкинского странника, как постоянная взаимосвязь с Высшей силой, влияние на человека земной природы и женской красоты, которая порой имеет демоническое начало. Своеобразным отличием от Пушкина, по мнению исследователя, является мотив бегства от судьбы, ярко проявившийся в повести Лескова.
Вопросы межтекстовых связей в романах «Обойденные» и «Островитяне» также становились предметом изучения.
Так, И.П. Видуэцкая в исследовании «Чернышевский и Лесков (из литературной полемики 60-х годов)» [52] подробно освещает проблему полемического подтекста «Обойденных», глубокой связи этого произведения с романом Н.Г. Чернышевского «Что делать?». И.П. Видуэцкая впервые указывает на ориентированность Лескова в данном произведении на творческий опыт Ф.М. Достоевского.
Хан Нам Су в диссертационном исследовании «Роман Н.С. Лескова "Обойденные" в историко-литературном контексте» рассматривает вопрос о сложном «взаимодействии художественной мысли Лескова с мыслью его предшественников и современников» [355, с. 16]. Произведение Лескова сопоставляется с романами «Кто виноват?» А.И. Герцена, «Накануне» И.С. Тургенева, «Обломов» И.А. Гончарова, «Униженные и оскорбленные» Ф.М. Достоевского и др.
В.Г. Мехтиев в работе «Романтический миф о "демонических" героях М.Ю. Лермонтова в художественном сознании Н.С. Лескова: "Демон" и "Островитяне"» касается вопроса об отражении образов и мотивов поэмы Лермонтова в лесковском романе. Исследователь акцентирует внимание на том, что в произведении Лескова «романтико-мифологический мир» главного героя
8 противопоставляется «миру самой действительности» [205, с. 167]. В этом, по мнению автора статьи, заключается своеобразие отношения писателя к лермонтовскому тексту.
К проблеме типологии образов обращается И.В. Ивакина в исследовании «Женские типы в романах Н.С. Лескова "Некуда" и "Обойденные"» [116]. Здесь лесковские героини сопоставляются друг с другом и с женскими образами Гончарова, Тургенева и Чернышевского. И.В. Ивакина делает вывод, что Лесков, ориентируясь на творчество своих современников, развивает на новом этапе пушкинскую традицию. Принцип построения романа «Некуда» при этом оказывается близок «открытому» финалу пушкинского романа.
Роман «Обойденные» стал объектом исследования И.В. Мотеюнайте, так же как «Соборяне», «Захудалый род», «Смех и горе», «Загадочный человек» и некоторые другие произведения Лескова. В работах «О пушкинской цитате в романе Н.С. Лескова "Соборяне"» [213], «Об одной пушкинской цитате у Н.С. Лескова» [214], «Пушкинские цитаты у Н.С. Лескова» [217], «Пушкинская цитата как выражение национального у Н.С. Лескова» [216] определена роль отдельных пушкинских цитат и через обращение к художественным текстам углубляются представления о восприятии Пушкина Лесковым. И.В. Мотеюнайте показывает, что пушкинское слово, по природе своей лирическое, необходимо писателю, прежде всего, для выражения творческого, женского и национального идеала.
В докладе «Об одном пушкинском мотиве в творчестве Лескова» [307] И.В. Столярова говорит о несомненной ориентации Лескова на художественный опыт Пушкина, в частности на решение конфликта желаемого и должного в «Евгении Онегине» и «Дубровском». Отмечая, что поступок Татьяны Лариной в ее последнем объяснении с Онегиным был для Лескова высшим образцом поведения человека, исследовательница приходит к выводу, что этот принцип: быть верным положению, в которое поставлен, -утверждается писателем в целом ряде произведений как высокая норма христианской нравственности. Однако, анализируя такие произведения, как
9 «Островитяне», «Бесстыдник», «Отборное зерно», «Чертовы куклы», И.В. Столярова показывает, что у Лескова эта проблема имеет различные варианты решения, вплоть до открыто полемичных по отношению к пушкинской традиции, либо рассматривается с иной стороны.
В.В. Савельева в статье «Сказочно-мифологические мотивы "Островитян" Н.С. Лескова» [270] вычленяет мифологические архетипы, касается вопроса об именовании персонажей лесковского романа. В другой работе - «Герои "Островитян" Н.С. Лескова как читатели Пушкина» [269] - она указывает на наличие множества онегинских сюжетных мотивов в произведении и схожесть пейзажных мотивов с мотивами пушкинского «Медного всадника». Исследовательница утверждает, что Лесков сюжетно обыгрывает цитируемые героями романа произведения.
К.О. Киносян в статье «Читательская биография Марии Норк в контексте сюжета повести "Островитяне"» говорит о том, что книга, чтение, литературные реминисценции составляют сюжетно-композиционную основу произведения Лескова, а судьбы персонажей «предопределяются мотивами и сюжетными ситуациями» произведений, входящих в круг их чтения. Она также отмечает связанность «психологическими мотивами» пушкинской русалки и героини Лескова [136, с. 52].
В работе А.В. Кузьмина «Текст и контекст в поэтике Н.С. Лескова: постановка проблемы» предпринимается попытка систематизации и типологизации контекстуальных связей в лесковском творчестве. При этом два типа цитат (атрибутированные и неатрибутированные), относящихся к «собственно литературному контексту» [165, с. 9], автор статьи рассматривает на примере «пушкинского подтекста» в «Островитянах».
Нельзя не отметить и труд исследователей, работающих над выпуском Полного собрания сочинений Лескова в 30 томах. Примечания к каждому тому выгодно отличаются от прежних изданий тем, что в них выявлено большое количество цитат и реминисценций, которые использовал писатель. Данная
10 работа показывает, насколько часто Лесков обращался к произведениям Пушкина.
Таким образом, можно утверждать, что интерес лескововедов к проблеме соотнесенности творчества двух писателей, возросший в последнее десятилетие, уже дал некоторые результаты. Более или менее полно освещен вопрос об отношении Лескова к Пушкину и его наследию. Определяется значение отдельных мотивов и цитат из пушкинских произведений, рассматривается проблема типологии образов (в большей степени - образа Татьяны Лариной) в лесковском творчестве.
Вопрос об обращении Лескова к пушкинским претекстам тем не менее разработан недостаточно последовательно. В сферу сопоставительного анализа до сих пор вовлечены сравнительно немногие лесковские произведения: «Некуда», «На ножах», «Соборяне», «Очарованный странник», «Отборное зерно», «Овцебык» и некоторые другие. В большей части работ тема «Пушкин и Лесков» рассматривается на описательном уровне (выявление пушкинских цитат в произведениях, публицистике и письмах Лескова) или в контексте проблематики конкретных исследований лескововедов. К числу проблем, заслуживающих специального рассмотрения, следует отнести вопрос о «пушкинском тексте» в «Обойденных» и «Островитянах». Как показывает анализ научной литературы, романы Лескова до сих пор обстоятельно не изучены1 как в целом, так и в свете темы «Пушкин и Лесков». Многие ее аспекты рассмотрены фрагментарно или остались совершенно незатронутыми. В частности, необходимо изучение не только внешне выявляемых связей между пушкинскими и лесковскими произведениями, но и глубинных, скрытых контактов между ними: анализ мотивного комплекса, тесно связанного с пушкинскими произведениями, определение состава и функций элементов межтекстовых связей, их оформление в лесковских текстах и т. д. Иными
1 05 этом свидетельствует сравнительно небольшое количество работ (в основном статей), посвященных изучению темы «Пушкин и Лесков». В большинстве из них объектом исследования стали другие произведения. В фундаментальных трудах Л.А. Аннинского, И.П. Видуэцкой, Б.С. Дыхановой, Н.Н. Старыгиной, И.В. Столяровой, В.Ю. Троицкого и других исследователей, внесших наиболее весомый вклад в изучение творчества Лескова, этот вопрос не ставился.
словами, требуется широкое комплексное исследование «пушкинского текста» в романах Лескова «Обойденные» и «Островитяне». В этом заключается актуальность выбранной темы.
Цель работы - рассмотреть «пушкинский текст» в романах Н.С. Лескова «Обойденные» и «Островитяне» как систему, способствующую расширению смысловых границ текста произведений и в некоторой степени определяющую их поэтику.
Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
выявить максимально полно факты присутствия «пушкинского слова» в лесковских произведениях;
определить состав эксплицитных элементов межтекстовых связей в романах «Обойденные» и «Островитяне»;
рассмотреть особенности оформления и введения пушкинских цитат и реминисценций в романах Лескова;
обосновать вероятные причины точного и неточного цитирования в лесковских романах;
охарактеризовать функции обращений к пушкинским претекстам в произведениях Лескова;
6) выявить мотивы, перекликающиеся с мотивами цитируемых
произведений Пушкина, и рассмотреть их как комплекс «пушкинских» мотивов
в лесковских произведениях;
, 7) определить смысловую нагрузку «пушкинских» мотивов и особенности их взаимодействия друг с другом;
8) показать своеобразие «пушкинского текста» в каждом из романов.
Объект исследования: романы «Обойденные» и «Островитяне», письма, литературно-критические работы Лескова; роман «Евгений Онегин», поэмы «Тазит», «Цыганы», пьесы «Моцарт и Сальери», «Русалка», стихотворения «Если жизнь тебя обманет...», «Поэт и толпа», повесть «Египетские ночи» Пушкина. По мере необходимости привлекаются «Некуда» «Чертовы куклы», «Божедомы», «Житие одной бабы», «Овцебык», «Ум свое, а черт свое (Из
12 гостомельских воспоминаний)», «Лорд Уоронцов» Лескова, пушкинские «Сказка о мертвой царевне», «Песнь о вещем Олеге», «Демон», произведения В. Шекспира, Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского, Н.В. Гоголя, М.Ю. Лермонтова, А.А. Фета, Н.Г. Чернышевского и др.
Предмет исследования: формально-содержательные компоненты «пушкинского текста» в романах Лескова «Обойденные» и «Островитяне».
Под «пушкинским текстом»1 в исследовании понимается совокупность взаимосвязанных интертекстуальных элементов, благодаря которой возникает соотнесенность художественного произведения с пушкинскими претекстами, определяющая его смысловую полноту и поэтическое своеобразие и создающая эффект проекции текста на текст. Основанием для обнаружения «персонального текста» [341, с. 131] служит прежде всего наличие эксплицитных элементов межтекстовой связи. Наиболее значимыми интертекстуальными элементами являются цитаты, реминисценции и мотивы. Они обеспечивают смысловые связи между текстами. Именно поэтому внимание прежде всего уделяется выявлению и анализу данных элементов в лесковских романах.
В работе используются сравнительно-исторический и системный методы исследования, элементы структурно-семантического, интертекстуального анализа, а также приемы комментирования текста.
Научная новизна работы определяется тем, что впервые предметом специального системного исследования становится «пушкинский текст» в романах Лескова в единстве основных формально-содержательных компонентов. Полученные результаты расширяют представления о значимости элементов межтекстовых связей и оформленности «пушкинского текста» в произведениях Лескова.
1 Термин «пушкинский текст» используется в работах Ю.В. Шатииа, М.Г. Уртминцевой и других исследователей.
13 Положения, выносимые на защиту:
- проекция на пушкинские произведения в романах «Обойденные» и
«Островитяне» реализуется на разных уровнях текста и подчеркивается
автором;
«пушкинский текст» в романах образует систему элементов межтекстовых связей, благодаря которой возникает соотнесенность произведений Лескова с пушкинскими претекстами и создается эффект проекции текста на текст; интерпретация романов без учета межтекстовых связей является неполной;
обращение к претекстам актуализирует скрытые оппозиции, обеспечивает постоянные сопоставления героев Лескова друг с другом и с пушкинскими персонажами;
отдельные составляющие «пушкинского текста» демонстрируют принципиально новый подход Лескова к заявленным в произведениях предшественника проблемам;
наличие «пушкинского текста» в романах 1860-х годов обусловлено участием Лескова в философско-религиозной и эстетической полемике эпохи;
«пушкинский текст» в романах Лескова определяет их смысловое и поэтическое своеобразие.
Практическая значимость. Результаты данного исследования могут найти применение при изучении «пушкинского текста» в отдельных произведениях Лескова и его художественном наследии в целом. Материалы диссертации также могут быть учтены при рассмотрении проблемы соотнесенности лесковских произведений с творчеством других писателей. Выводы, полученные в ходе исследования, могут использоваться при разработке учебных курсов по истории русской литературы XIX века в вузовской и школьной практике преподавания, а также при комментировании художественных произведений писателя.
Апробация исследования. Результаты работы были представлены и обсуждались на семинарах аспирантов кафедры литературы и итоговых
14 научных конференциях преподавателей МГПИ им. Н.К. Крупской (Йошкар-Ола, 2003-2007); Международной научной конференции «Творчество писателей-орловцев в истории мировой литературы», посвященной 100-летию со дня рождения К.Д. Муратовой (Орел, 2004); IV Международной конференции «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, 2005); V Пушкинских чтениях (Йошкар-Ола, 2005); XII Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов-2005» (Москва, 2005); Юбилейной конференции «Н.С. Лесков и современность: к 175-летию писателя» (Москва, 2006); Тридцатой юбилейной Зональной конференции литературоведов Поволжья, посвященной 100-летию В.А. Бочкарева (Самара, 2006). Основные положения диссертационного исследования использовались при проведении практических занятий по курсам «Анализ художественного произведения», «Русская литература 2-й половины XIX века» и отражены в 11 публикациях (в том числе в научном журнале «Вестник Чувашского университета», включенном в Перечень ведущих рецензируемых журналов и изданий, выпускаемых в Российской Федерации, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии. Во введении определены цель, задачи и методы исследования; дается обзор работ, посвященных данной научной проблеме; представлены сведения об апробации и количестве работ, составляющих библиографию. Здесь же обоснованы актуальность выбранной темы, новизна и практическая значимость исследования. Содержание основной части соответствует теме, цели и задачам работы. Первая глава разделена на три параграфа, в первом из которых рассматриваются пушкинские цитаты и другие эксплицитные элементы межтекстовых связей в романе Лескова «Обойденные», во втором - комплекс «пушкинских» мотивов в этом произведении. Вторая глава также состоит из трех разделов. В первом - речь идет о функциях цитат из «Русалки», «Моцарта и Сальери», «Евгения Онегина»
15 Пушкина в романе «Островитяне», во втором - выявляются и анализируются
мотивы, близкие мотивам цитируемых в романе произведений Пушкина.
Каждая глава завершается выводами. В заключении дается краткая
характеристика проведенного исследования, подводятся его итоги и
намечаются возможные перспективы работы над темой. Библиография
включает 378 наименований.
Произведения, статьи и письма Лескова, за исключением особо
оговоренных случаев, цитируются по изданию: Лесков Н.С. Полное собрание
сочинений: В 30 т. - М.: ТЕРРА, 1996 (продолжающееся издание). Цитаты из
произведений Пушкина приводятся по изданию: Пушкин А.С. Полное собрание
сочинений: В 16 т. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1949. В обоих случаях в
скобках римскими цифрами обозначен номер тома, арабскими - номер
страницы.
Эксплицитные элементы межтекстовых связей: состав, оформление, функции
Роман Лескова «Обойденные» - небольшое по объему художественное произведение. Тем не менее в нем можно выделить двенадцать не вызывающих сомнения обращений к пушкинским претекстам: точные и неточные цитаты, реминисценцию, упоминание произведения и имени персонажа, элемент интермедиальной связи (отрывок из романса А.А. Алябьева на стихи Пушкина). Если сравнить это количество с использованием интертекстуальных элементов из произведений других авторов3, то окажется, что чаще всего Лесков прибегает именно к пушкинским цитатам, реминисценциям и т. д.
Говоря словами Достоевского, Пушкин - «начало всего» в литературе. Постоянное обращение к его творчеству было свойственно не только для Лескова, но и для А.Ф. Писемского, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова и многих других писателей. В процессе создания «разнообразных продуктов национальной культуры» «диалог с Пушкиным играл роль важнейшего творческого стимула (все равно - позитивного или негативного). Пушкин ... оказывается "вечным спутником", который соприсутствует во всем культурном наследии, переходящем к последующим поколениям; без постоянной апелляции к Пушкину для этих поколений делается невозможным полноценное восприятие всей культурной истории, лежащей между ними и Пушкиным» [61, с. 18]. Преобладание пушкинских цитат над другими характерно как для «Обойденных», так и для прозы Лескова вообще, на что, в частности, указывает О.В. Евдокимова [92, с. 9]. Однако в середине 60-х годов, как уже отмечалось, обращение к творчеству поэта было для Лескова особенно важным. За два года до появления этого произведения вышел в свет роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?» (1863). Пушкинская эпоха в литературе представлялась Чернышевскому «давно прошедшей и потерявшей всякий интерес и актуальность», и упоминания о Пушкине в его произведении носили «ярко выраженный иронический характер» [197, с. 122]. Вероятно, столь явную ориентацию Лескова на творчество поэта и такую насыщенность «Обойденных» «пушкинским текстом» можно (с большой долей условности) оценивать и как своеобразный способ «полемики» писателя с автором «Что делать?» и солидарными с Чернышевским критиками революционно-демократического лагеря.
В лесковском романе интертекстуальные элементы из шести произведений Пушкина: «Евгений Онегин», «Цыганы», «Тазит», «Если жизнь тебя обманет...», «Поэт и толпа», «Египетские ночи», - можно обнаружить в речи всех главных героев и автора-повествователя.
Данные элементы1 объединяет то, что они выполняют характерологическую функцию. Поэтому логично рассматривать их не в «хронологическом» порядке, то есть по мере появления в тексте, а в соотнесенности с тем или иным персонажем.
Ведущей темой романа «Обойденные» является тема любви. Главный герой лесковского произведения Нестор Долинский обладает совершенно особой привлекательностью для окружающих его женщин. Сначала он становится избранником Юлии Азовцовой, затем вынужден делать выбор между сестрами Анной и Дорой Прохоровыми, и, наконец, в него едва не влюбляется представительница высшего света Вера Сергеевна Онучина. Сам Нестор Игнатьевич постоянно сравнивает девушек между собой. Одним из способов сопоставления женских образов в романе оказываются пушкинские цитаты в речи героинь.
С образом Юлии Азоецовой связаны цитата и реминисценция из романа Пушкина «Евгений Онегин». Героиня, решив женить на себе Нестора Игнатьевича, расчетливо выстраивает тактику своего поведения. Это проявляется уже с первой встречи: «Юлия быстро встала, подошла к Долинскому, с одушевлением сжала в своих руках его руку и с глазами, полными слез, торопливо вышла из комнаты. Она казалась очень растроганной. Матроску это даже чуть было не сбило с такту» [V, 76].
Следствием такого решения становится игра, которую героиня успешно ведет с Долинским: «Юлия находила его очень удобным для своих планов и всячески старалась разгадать, как следует за него браться вернее.
- Кажется, на поэзию прихрамливает! - заподозрила она его довольно скоро ... . Заподозрила Юлия этот порок за Долинским и стала за ним приглядывать. Сидит Долинский у Азовцовых, молча, перед топящеюся печкою, Юла тихо взойдет неслышными шагами, тихо сядет и сидит молча, не давая ему чувствовать своего присутствия» [V, 76-77]. Результаты не заставили себя ждать: «Не прошло и двух месяцев со дня их первого знакомства, как Долинский стал находить удовольствие сидеть и молчать вдвоем с Юлией; еще долее они стали незаметно высказывать друг другу свои молчаливые размышления и находить в них стройную гармонию» [V, 77].
Почувствовав «поэтическую тоску» [V, 78] Долинского о красоте украинской природы, окружавшей его в детстве, героиня легко вводит Нестора Игнатьевича в заблуждение: «Юлочка тоже и себе начинала упражняться в поэзии: она вздумала о кисельных берегах своей мелкопоместной Тускари и гнилоберегой Неручи, о ракитках, под которыми в полдневный жар отдыхают идущие в отпуск отечественные воины; о кукушке, кукующей в губернаторском саду, и белом купидоне, плачущем на могиле откупщика Сыропятова, и о прочих сим подобных поэтических прелестях» [V, 77-78]. Чтобы достичь своей цели, Юлия идет «к сближению с Долинским, заявляясь ему особенно со стороны смиренства и благопокорности» [V, 77]. Кроме того, «подшпоренная фантазия» [V, 78] Азовцовой не только рисует «поэтические» картины природы, но и позволяет изобразить из себя жертву материнской жестокости.
После «обдуманно разыгранной интимной "сцены наедине"» [374, с. 151] Юлия читает Долинскому четверостишие из письма Татьяны. При этом Юлочка делает вид, что случайно нашла соответствие своим переживаниям: - Послушайте, Нестор Игнатьич, ведь это забавно -Вообрази: я здесь одна, Меня никто не понимает; Рассудок мой изнемогает, И молча гибнуть я должна [V, 81 ]. В изображенной ситуации очевидна не раз отмечавшаяся литературоведами параллель с первыми главами романа Чернышевского «Что делать?»: женившись на Вере Павловне, Лопухов избавляет ее от домашнего произвола. Проекция на ситуацию «брак - освобождение» позволяет рассматривать пушкинскую цитату в литературном контексте эпохи. Лесковская позиция выявляется в пародировании как ситуации из романа «Что делать?», так и образа героини. Несоответствие между конечной целью Азовцовой и внутренним содержанием пушкинской цитаты создает пародийный эффект.
Комплекс «пушкинских» мотивов
Создавая свои произведения, Лесков, как и любой другой писатель, ориентировался не только на литературных предшественников и современников. Он принимал в расчет и то, что читатель, берясь за книгу, обязательно имеет в виду прочитанное ранее. Для прозы Лескова «характерно "обнажение" межтекстовых связей» [226, с. 227], и помимо цитат, как правило, выделенных в тексте, в его творчестве можно обозначить целый ряд мотивов, перекликающихся с мотивами из произведений других авторов.
Нельзя «построить свой текст вне бесконечно длящегося чужого текста» [92, с. 18], то есть большая часть мотивов в художественном произведении всегда из разряда общелитературных. Некоторые из них мы условно назовем пушкинскими. Конечно, было бы некорректно утверждать, что Лесков во всех этих случаях ориентировался на творчество поэта, тем более что и произведения Пушкина невозможно рассматривать вне историко 53 литературного процесса. Они теснейшим образом связаны со всей предшествующей русской и зарубежной литературой и, в свою очередь, также насыщены интертекстуальными элементами. Как отмечает Б.М. Гаспаров, Пушкин, «с его удивительной восприимчивостью, самым активным образом использовал все уже достигнутое, весь уже имевшийся в наличии материал», и, «строго говоря», в его произведениях невозможно найти «ничего, или почти ничего, что не имело бы какого-либо предшествования и прецедента. Но это обстоятельство только делает еще более явной и разительной ту синтезирующую работу, которая была осуществлена в творчестве Пушкина» [61, с. 332].
Единое культурно-бытовое пространство, общность тематики и проблематики произведений, близость взглядов писателей или, напротив, расхождение в каких-то вопросах, использование одного языка, описание схожих ситуаций и т. д. делают неизбежными «совпадения» в произведениях разных авторов. Благодаря присутствию эксплицитных элементов межтекстовых связей читатель обязательно проводит параллели с претекстами. При этом непременно возникают ассоциации, на появление которых, собственно говоря, рассчитывал писатель. Они и делают возможным и необходимым анализ художественного произведения на уровне мотивов.
Интертекстуальные элементы, восходящие к одному источнику, «объединяются в комплексы» [226, с. 234]. В романе Лескова мотивы, которые соотносятся с мотивами произведений Пушкина, являясь важной частью «пушкинского текста», также представляют собой единство взаимосвязанных элементов.
В первом параграфе говорилось о том, что цитата и реминисценция из «Евгения Онегина» в речи Юлии Азовцовой используются для обмана Долинского и позволяют воспринимать лесковскую героиню как антипода Татьяны Лариной. Эти же положения подтверждаются наличием в тексте «Обойденных» некоторых мотивов. Семейство Азовцовых описано в романе с иронией. Показательны в этом отношении постоянные сравнения с животными и именование персонажей. Сама Юлия - «рассматриваемая нами особь» [V, 73], «птица-пигалица» [V, 72]. Хорошо разбирающаяся в людях Дорушка называет ее волком [V, 100]. «Матроска» не хочет, чтобы младшая дочь была похожа на Юлочку, «на эту змею» [V, 85], а брат утверждает: «Ядовита она у нас очень» [V, 230]. Азовцовы живут за чужой счет, стремятся что-либо «вымозжить» [V, 75] у благодетелей; отсюда другое именование героинь - «паразиты» [V, 74, 75]. Соответственно, остальные члены семьи - «грызуны» и «приплод» [V, 73].
То же самое касается внешности и поведения Азовцовых. «Матроска» с «барсучьими глазами, напоминающими ... глаза сваренного рака» [V, 72], говорит «ядовито» [V, 86]. Ее прическа похожа на «крысиный хвостик» [V, 86]. Юлия и откупщик во время маскарада на Долинском «висели крепко, как хорошо принявшиеся пиявки» [V, 140]. Брат, обладатель «нестерпимо глупых белых зубов» [V, 230], в разговоре с Анной произносил фразы, «зареготав жеребчиком1» [V, 230] и т. д.
Пожалуй, самым важным в этом ряду становится сопоставление Юлочки с пауком. Героиня использует разговоры о красоте природы как одно из средств покорения Нестора Игнатьевича: «В этих кисельных берегах было так много топких мест, что Долинский не замечал, как ловко тускарские пауки затягивали его со стороны великодушия, сострадания и их непонятных высоких стремлений. Юлочка зорко следила за своею жертвою» [V, 78].
Мотивы паука и жертвы играют важную роль в «Обойденных». Определяющей чертой характера Нестора Игнатьевича, очевидной и для него самого, и для окружающих, является безволие. С помощью мотива жертвы раскрывается, прежде всего, именно эта черта. Данный мотив связан с образом главного героя.
Своего рода дополнением к мотивам жертвы и паука является использование «военной» лексики для описания действий Юлии, которая во что бы то ни стало стремится заполучить Долинского в мужья и ведет на него «охоту». Героиня не сомневается в успехе, «обозрев поле сражения и сообразив силу своей тактики и орудий с шаткою позицией атакованного неприятеля» [V, 78]. В романе появляются такие выражения, как «пора и на приступ» [V, 78], «выстрел попал в цель» [V, 78], «выпущенная по красному зверю» (об Аксинье Тимофеевне) [V, 78], «каждый из этих маневров» [V, 88] и т. д.
Функции и введение в текст эксплицитных элементов интертекста
В «Островитянах» используются 7 пушкинских цитат, 3 реминисценции, упоминание имени героини романа «Евгений Онегин» и порядка десяти упоминаний книг и отдельных произведений Пушкина1. Лесков обращается к «Русалке», «Моцарту и Сальери», роману «Евгений Онегин».
В лесковском произведении повествуется о любви Манички Норк, младшей и самой любимой дочери в семье василеостровских немцев Норков, к художнику Истомину. Завязкой сюжета является описание дня совершеннолетия героини. Одними из центральных здесь становятся эпизоды вручения подарков Мане и последующий разговор о картине, подаренной Истоминым.
Наиболее отчетливо (прежде всего, благодаря цитированию) в данном фрагменте прослеживается связь с неоконченной драмой Пушкина, названной издателями «Русалкой».
Н.Н. Старыгиной уже отмечено, что «морская» тема в «Островитянах», само название произведения, а также портрет главной героини, в котором обнаруживается сходство с внешним обликом русалки, заставляют провести параллели между образом Мани и образом русалки, традиционным для романтической прозы и поэзии; «рассказывая о Маничке Норк, Лесков активно пользуется сложившимися стереотипами» [298, с. 42]. Н.Н. Старыгина сопоставила роман со сказкой Г.Х. Андерсена, произведениями В.А. Жуковского, В.И. Даля, М.Ю. Лермонтова, О.М. Сомова, Л.А. Мея и стихотворением А.С. Пушкина.
Однако при описании картины, несмотря на традиционность образа русалки, Истомин цитирует именно драму Пушкина. Это позволяет выявить ряд параллелей между двумя текстами.
Точные цитаты в речи художника («Птичка под кустами / Встрепенулася во мгле» и «Между месяцем и нами / Кто-то ходит по земле» [VI, 43]) разделены и дополнены несколькими реминисценциями. В драме русалки названы «Одна» и «Другая» [VII, 204]. Цитируя ее, герой называет их аналогично: «Одна из них слышит», «Другая шепчет» [VI, 43]. К реминисценциям можно также отнести часть слов Истомина о чувствах, овладевших русалкой: ее волнует абсолютно все окружающее, а «не птичка, не тот, кто ходит где-то по земле» [VI, 43]. Данные цитаты и реминисценции тесно связаны между собой и выполняют одни и те же функции, поэтому логично рассмотреть их в совокупности.
Необходимо отметить также схожесть восприятия мира Маничкой Норк и русалкой1. Еще до пояснения художника рассказчик следующим образом описывает этюд: «Голова с плечами любопытно выставлялась вперед и внимательно смотрела удивленными очами на неведомый для нее надводный мир. Никакое другое искусство, кроме живописи, не могло так выразить всего, что выражала эта восхитительная головка. Любопытство, ужас, восторг и болезненная тревога - все это разом выступало на этих сломанных бровках, полуоткрытом ротике, прищуренных глазках и побледневших щеках» [VI, 42]. По словам Истомина, «все, что перед нею открылось, поражает», «все, все разом оковало ее» [VI, 43]. В свою очередь, Маня «читала не одними глазами, а всем своим существом». Это видно было «по ее окаменевшим ручкам, по ее вытянутой шейке, по ее губкам» [VI, 21]. Рассказчик не может отвести взгляда от ее «живых, то щурившихся, то широко раскрывавшихся глаз и бледного, прозрачного личика» [VI, 21 ] и т. д.
Истомин говорит: «На целой картине тут влево резвятся другие русалки, хохотуши, щекотуши - все молодые, красивые...» [VI, 43]. Его слова сопоставимы с пушкинской характеристикой русалок: «Плеском, хохотом и свистом, / Не пугнуть ли их коней?» [VII, 208]; «пешехода щекотать не смейте» [VII, 210]. Это служит своего рода «дополнением» к описываемой картине, «отсылкой» к тексту Пушкина, в том числе и предшествующему цитате: «Веселой толпою / С глубокого дна / Мы ночью всплываем / Нас греет луна. / Любо нам порой ночною / Дно речное покидать, / Любо вольной головою / Высь речную разрезать, / Подавать друг дружке голос, / Воздух звонкий раздражать, / И зеленый, влажный волос / В нем сушить и отряхать» [VII, 204].
Пушкинские русалки выходят на берег ночью, причем непременно при лунном свете. Царица говорит им: «Луна блестит над нами», «Плывите вверх под небом поиграть» [VII, 210]. Закатившаяся луна для них является знаком к возвращению в терем [VII, 208]. Русалка на картине Романа Прокофьевича также освещена луной [VI, 45], а прежде видела, «как в воду опускается столб лунного света» [VI, 42].
Мотивы как часть «пушкинского текста»
Как и в «Обойденных», в романе «Островитяне» Лескова интересуют, прежде всего, нравственно-психологические вопросы. При этом писатель находится в постоянном «диалоге» с предшествующей и современной художественной литературой; отображая собственное понимание проблем, пытается заявить о новых аспектах вопросов, которые когда-то уже поднимались.
Важное место поэтому в произведении занимают не только цитаты из пушкинских произведений, но и мотивы, с одной стороны, связанные с эксплицитными элементами межтекстовых связей, с другой стороны, существенно дополняющие их. Без анализа данных мотивов невозможно определить значимость обращений автора к пушкинским претекстам, поскольку «в художественном произведении не только действие, но и действующие лица, их характеры, убеждения, поступки, связи, отношения, наконец, авторская концепция - решительно все передается с помощью мотивов и их комплексов» [41, с. 100].
Цитаты и реминисценции из драмы «Русалка» позволяют выявить целый ряд других, не столь явных, но не менее значимых «совпадений», сближающих произведения двух писателей.
И в драме, и в романе фигурирует мотив добродетели, девической чести. Пушкинский мельник, наставляя дочь, говорит, что главное Беречь свою девическую честь Бесценное сокровище; она Что слово - раз упустишь, не воротишь [VII, 187].
Он полагает, что лишь «разумным, честным поведеньем» можно «упрочить» [VII, 187] свое положение. Фридрих Фридрихович, поздравляя Маню, произносит: «Honestus rumor alterum patrimonium est - говорит мудрая латинская пословица, то есть: хорошая репутация заменяет наследство; а потому более всего желаю тебе, чтобы в твоем лице и мы и все, кто тебя встретит в жизни, видели повторение добродетелей твоей высокопочтенной бабушки, твоего честного отца ... , твоей матери» [VI, 40] и «Матушка! Машуточка! утешь-оправдай на себе нашу родную русскую пословицу, что «от яблоньки яблочко недалеко катится!» [VI, 41]. Шульц придает этому особое значение, поскольку когда-то «приданым» Берты Ивановны стало «доброе имя ее матери», судя по которой он «ждал найти доброе яблочко с доброго дерева» [VI, 13]. О бабушке Норк также сказано, что она «была некогда и умна, и
132 красива, и добродетельна» [VI, 24]. Вообще «Васильевские островитянки немецкого происхождения» названы Лесковым «добродетельнейшими» [VI, 50], и в романе отмечается, например, такая деталь их портрета, как «добродетельные уста» [VI, 50].
Слова мельника и Шульца не удерживают героинь от ошибок, однако в свете последующих событий приобретают особую весомость. Маничка, начав взрослую жизнь, поступает вопреки складывавшимся веками традициям собственной семьи и общества. Это подчеркивает постоянный в характеристике окружающих героиню женщин мотив добродетели.
При этом Маня Норк для своей семьи - «домашний идол в полном значении этого слова» [VI, 14]. Умирающий Иоганус проявлял особую заботу о младшей дочери [VI, 12], сестры «не слыхали души» в Мане, для бабушки она была «самым любимым листком» семейного древа, и даже слуги «любили ее до безумия» [VI, 14]. Пушкинская героиня для своего отца - «одна отрада в старости» [VII, 196].
Тем не менее, обе девушки пренебрегают близкими им людьми для любимого человека. Дочь мельника говорит: ... я отреклася
Ото всего, чем прежде дорожила [VII, 196].
Мария заверяет художника: «Пусть мать, пусть сестры, пусть бабушка, пусть все просят, пусть они стоят передо мною на коленях, пускай умрут от горя - я не буду твоей женой... Я сделаю все, все, но твоего несчастья... нет... ни за что!» [VI, 109]. В обоих произведениях, таким образом, появляется мотив жертвенности: для героинь нет ничего важнее всецело охватившего их чувства.
Готовность Мани жертвовать собой для других людей сформировалась еще в детстве [VI, 15], непосредственно же «мотив жертвенности во имя любви вводится в повествование образом жены скульптора Джона Флаксмана Анны Денман, а также рассуждениями Истомина о женщине, которая может быть женой художника» [298, с. 47]. Кроме того, данный мотив соотносится с мотивом жертвенности в «Русалке».
Маня говорит своему «идолу» [VI, 105]: «О, где тот Рим, в который я могу нести вслед за тобой твой мольберт, холст, твою палитру, краски...» [VI, 106]. То же стремление появляется и у пушкинской героини: «Для тебя / Я все готова...» [VII, 193], «разве за тобою / Идти вослед я всюду не властна? / Я мальчиком оденусь. Верно буду / Тебе служить, дорогою, в походе / Иль на войне - войны я не боюсь - / Лишь видела б тебя» [VII, 191].
