Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. «Русские сказки» В.А. Левшина в контексте дискуссии о ценности средневекового рыцарского романа и эпоса в европейской и русской культуре XVIII в 16-33
1. «Русские сказки» как подражание «Библиотеке немецких романов» 16-25
2. «Русские сказки» в контексте некоторых проблем отечественной историографии 25-33
Глава 2. Трансформация русских и западноевропейских традиционных сюжетов в богатырских повестях В.А. Левшина 34-111
1. «Вступление» к сборнику: подходы к созданию сказочно-исторического сюжета 34-49
2. Трансформация эпического сюжета в богатырских повестях первой части «Русских сказок» 49-79
3. Переосмысление жанра волшебно-рыцарского романа в последних частях сборника 79-111
Глава 3. Поэтика и образ автора в сказочно-историческом повествовании Левшина 112-146
1. Смешение «истины» и «баснословия» как основной принцип поэтики повестей о богатырях 112-137
2. Образ автора и его роль в организации повествования 137-146
Заключение 147-151
Библиография 152-166
- «Русские сказки» как подражание «Библиотеке немецких романов»
- «Русские сказки» в контексте некоторых проблем отечественной историографии
- «Вступление» к сборнику: подходы к созданию сказочно-исторического сюжета
- Смешение «истины» и «баснословия» как основной принцип поэтики повестей о богатырях
Введение к работе
Литературная деятельность Василия Алексеевича Лёвшина (1746-1826) связана с «фольклорным» направлением в русской литературе конца XVIII в., представленным также именами М.Д. Чулкова и М.И. Попова. В рамках этого направления возросший интерес к национальной старине вылился в осознанное обращение к фонду народно-поэтического творчества при создании литературных произведений!.
Круг литературных интересов В.А. Левшина был необычайно широк: его перу принадлежат многочисленные переводы и оригинальные сочинения, в их число входят комические оперы, басни, романы (от волшебно-рыцарского до сентиментального), собрания исторических анекдотов, а также сочинения сельскохозяйственного и домоводческого назначения2. Однако наиболее значительным вкладом в русскую литературу был признан его сборник «Русские сказки», который выдержал несколько изданий еще при жизни автора3. Как писал М.К. Азадовский, «сборник Левшина пользовался огромной популярностью... затмил все прежние опыты в этом направлении, вроде чулковского "Пересмешника", и послужил образцом для дальнейших подражаний»4. Новаторство Левшина состояло в том, что впервые в качестве литературного материала был использован былевой эпос. По замыслу Левшина, повествование должно было объединить традиции национального фольклора (былины и сказки) и европейских жанров волшебно-рыцарского романа и новеллы.
Пестрота состава сборника5, сочетание литературных и фольклорных традиций обусловили возникновение проблемы обозначения его жанровой специфики. Разница в подходах исследователей к решению этой проблемы обусловлена исходными позициями в вопросе источников Левшина.
Одна группа исследователей стремится к четкому обозначению жанровой принадлежности повестей сборника. Среди них ряд ученых относят повести к жанру литературной сказки, другие - к тому или иному жанровому подвиду романа. Историки фольклора рассматривают сборник в ряду первых записей и публикаций памятников народного творчества, оценивая его повести с точки зрения близости к былинному и сказочному эпосу. Мнения этих исследователей сходятся в том, что Левшин, очевидно, был хорошо знаком с устной поэзией и использовал в композиции отдельные былинные ситуации, а в стиле - традиционные выражения и приемы, однако связь повестей сборника с народным эпосом осталась чисто внешней6; в целом, они отмечают слабую связь левшинских повестей с русской народной сказкой7, хотя признают наиболее близкими к фольклору три сказки о ворах из первой части сборника и «Повесть о сильном богатыре и старославенском князе Василии Богуслаевиче»9. Фольклористы приходят к выводу о том, что в сборнике Левшина представлена «литературная сказка на основе фольклорной»10.
Отмечая влияние западноевропейских литературных сказок, М.Н. Сперанский также определяет жанр повестей сборника Левшина как литературную сказку11. Авторы работ по истории литературной сказки и некоторые исследователи прозы XVIII в. - О.Л. Калашникова, О.И. Киреева, O.K. Герлован, О. Воеводина и О.И. Тиманова - придерживаются такого же взгляда на жанр повестей Левшина12, признавая, вместе с тем, сложность и неоднозначность понятия «сказка» в XVIII в., ее спаянность с жанром романа, в частности волшебно-рыцарского13.
Начало рассмотрению сборника с точки зрения тяготения к какому-либо жанровому подвиду романа было положено В.В. Сиповским. Отметив, что произведения, входящие в сборник, делятся на «героические» и «комические», Сиповский сосредоточился на анализе повестей о богатырях, рассматривая их как созданный на русском материале вариант волшебно-рыцарского романа14. Вслед за В.В. Сиповским определяют жанр богатырских повестей как волшебно-рыцарский роман СВ. Савченко, В.Б. Шкловский, С.Ф. Елеонский, В.П. Царева15.
Статья В.В. Пухова, посвященная «комическим», по терминологии В.В. Сиповского, повестям сборника, рассматривает три «народные сказки» о ворах вместе с «сатирико-бытовыми» повестями сборника под общим наименованием «сатирических произведений»16.
Наиболее полный анализ повестей сборника с точки зрения влияния различных прозаических жанров представлен в диссертации Л.В. Омелько: «сказки богатырские» рассмотрены как волшебно-рыцарский роман; в трех «сказках народных» прослеживаются черты бытовых сатирических сказок и сатирических повестей XVII в.; отдельно от них рассматриваются четыре сатирические повести, в которых прослеживается влияние журнальной сатирической прозы; в особую группу выделены «восточные» повести и роман «Приключения Любомира и Гремиславы», соединивший черты сентиментального, сатирического и любовно-авантюрного повествования в рамках одного произведения17. Исследовательница задается вопросом, насколько повести соответствуют жанровому канону; анализ повестей завершается выводами о соответствии повестей Левшина топике обозначенных прозаических жанров.
Компромиссное мнение относительно жанрового тяготения повестей «Русских сказок» содержит статья И.А. Колесницкой, которая, анализируя состав русских сказочных сборников конца XVIII - начала XIX вв., пришла к выводу, что сборником Левшина было положено начало двум типам сборников: первый тяготеет к жанрам волшебно-рыцарского романа и литературной сказки, второй - характеризуется близостью к народной сказке18.
Другая группа исследователей отказывается от конкретных жанровых дефиниций и определяет специфику повестей о богатырях через характеризацию типа повествования, созданного Чулковым, Поповым и Левшиным. Этот тип повествования назван исследователями «условно- исторической повествовательной прозой» (И.З. Серман), «псевдоисторической беллетристикой» (В.П. Степанов), «сказочно » историческим повествованием о древности» (В.Ю. Троицкий)19. Отмечая интерес этих авторов к исторической тематике, к историческим и легендарным источникам по русской истории, исследователи в то же время подчеркивают условную, сказочную сторону созданного типа повествования . Речь идет об определенной повествовательной модели, которая обладает рядом устойчивых черт сюжетики и поэтики. Авторы монографий, посвященных прозе XVIII в. и истории русского романа, относят начала исторической прозы именно к сочинениям М.Д. Чулкова, М.И. Попова и В.А. Левшина , отмечая при этом, что «историческая действительность» была осмыслена ими при помощи «жанра авантюрного романа» . Особенная роль в становлении исторической беллетристики отводится сборнику Левшина, который «осуществил введение в печатную литературу русского эпоса в качестве исторического и художественного материала»23.
Рассмотрение особенностей повествовательной модели богатырских повестей Левшина позволило бы выйти за рамки простого соотнесения этих повестей с топикой рыцарского романа и проанализировать их в более широком контексте. До сих пор не предпринималось попытки установить поэтологические черты богатырских повестей Левшина: исследователи ограничивались лишь отдельными замечаниями, например, о желании автора придать своим повестям национальный колорит при помощи славянской мифологии и этнографических сведений или - достоверность повествованию при помощи псевдоисторических примечаний24. В качестве рабочего термина мы предполагаем использовать предложенное Ю.В. Троицким обозначение повествовательной модели как «сказочно-исторической».
Помимо вопроса о жанровой специфике повестей сборника, перед исследователями стоит проблема определения литературных источников Левшина. Как отметил С.Ф. Елеонский, Левшин «пересказывал свои... источники настолько свободно и так самостоятельно комбинировал заимствованные мотивы... что стоило бы большого труда распутать отдельные генетические нити, собравшиеся тут в один клубок»25. Начало было положено В.В. Сиповским: он указал на схожие с богатырскими повестями Левшина сюжеты и мотивы в русских рукописных повестях, западноевропейских рыцарских романах и поэмах, сказках типа «Тысячи и одной ночи»26. Вопросам литературных заимствований Левшина посвящены немногие специальные статьи и страницы монографий по прозе XVIII в. Представляется перспективным изучение вопроса об историографическом контексте повестей Левшина, в частности - о его исторических и легендарных источниках. Помимо общих замечаний о хорошем знакомстве представителей «фольклорного» направления с историческими сочинениями XVII-XVTII вв. - Синопсисом, «Историей» М.В. Ломоносова, трудом Ш. Роллена, существует лишь одна специальная статья - об использовании Левшиным «Истории Датской» Гольберга28.
Исходя из научных проблем, существующих вокруг богатырских повестей сборника Левшина, мы формулируем цель и задачи нашего исследования.
Целью нашей работы является рассмотрение сказочно-исторической повествовательной модели В.А. Левшина.
Основу нашей работы составили пять повестей о богатырях из сборника Левшина: «Повесть о Добрыне Никитиче», «Повесть о Чуриле Пленковиче», «Повесть об Алеше Поповиче», «Повесть о дворянине Заолешанине» и «Повесть о богатыре Булате».
Повествовательная модель богатырских повестей обладает рядом устойчивых черт, которые будут проанализированы в аспектах сюжетики, поэтики и образа автора. Синтез традиций прозы обусловливает обращение к широкому литературному, историографическому и идеологическому контексту. Предполагается решение следующих задач:
рассмотрение создания сборника «Русских сказок» в контексте дискуссии о ценности эпоса и средневекового рыцарского романа в европейской и русской культуре второй половины XVIII в.;
описание круга дискуссионных вопросов отечественной исторической науки и анализ идеологем, которые нашли отклик в повестях В.А. Левшина;
рассмотрение трансформации русских и западноевропейских традиционных сюжетов на разных стадиях их бытования (героический эпос, волшебно-рыцарский роман) в богатырских повестях В.А. Левшина;
уточнение и дополнение списка уже известных литературных источников;
выяснение принципов работы В.А. Левшина с фольклорным, легендарным и историческим материалом;
характеризация особенностей левшинского нарратива;
определение черт поэтики богатырских повестей и особенностей образа автора в повествовании В.А. Левшина.
Для решения этих задач нами были привлечены русские исторические сочинения и переводные книги по мировой истории XVIII в., ранние публикации исторических источников; былины и древнерусские рукописные повести XVI-XVIII вв.; переводы рыцарских поэм Боярдо, Ариосто и Тассо, левшинский перевод «Библиотеки немецких романов»; философское сочинение В.А. Левшина и его историко-географическое описание Тульской губернии.
Осознавая проблему воссоздания наиболее полного литературного контекста левшинского произведения, мы встали перед необходимостью ограничить привлекаемый материал. За рамками нашего исследования остались: проблема целостности сборника, соотнесение богатырских повестей с остальными повестями на сюжетном и поэтологическом уровне, и проблема связей левшинского повествования со сборниками его предшественников - М.Д. Чулкова и М.И. Попова.
Цель и задачи работы определили структуру диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии, включающей 186 наименований.
Методологической основой нашего исследования стало сочетание сравнительно-исторического, структурно-типологического подходов и метода мотивного анализа. Решение проблемы соотношения в повествовании Левшина романных и эпических структур было осуществлено с опорой на работы М.М. Бахтина, Е.М. Мелетинского, А.Д. Михайлова и М.Л. Андреева; для раскрытия темы преобразования архаических и позднеэпических моделей в повестях Левшина нами были привлечены исследования Б.Н. Путилова, Н.А. Криничной и Д.Д. Фрэзера. Отправной точкой в вопросах историографических проблем XVIII в. послужили труды М.А. Барга, А.Н. Робинсона, А.Л. Шапиро, Е.А. Косминского. Решение вопросов, связанных с проблемой образа автора в повествовании, осуществлено с опорой на работы Б.О. Кормана, Ю.В. Манна и некоторых других исследователей.
Научная новизна данной работы определяется тем, что впервые богатырские повести сборника Левшина рассматриваются в широком литературном и историко-идеологическом контексте; анализ представленной в них сказочно-исторической модели повествования, обладающей рядом устойчивых черт, позволяет определить место сборника Левшина в динамике литературного процесса конца XVIII - начала XIX вв.
Практическая ценность результатов исследования заключается в более четком представлении о путях развития русской прозы конца XVIII в. Диссертационный материал может быть использован при подготовке общих и специальных курсов и семинаров по истории русской литературы ХуШ в., в проведении уроков, факультативных занятий по литературе в средней школе; в подготовке комментариев к публикации сочинений В.А. Левшина.
Положения, выносимые на защиту.
1. Несмотря на то, что непосредственным толчком к созданию сборника было знакомство Левшина с «Библиотекой немецких романов», в «Русских сказках» прослеживается влияние русской научной дискуссии о достоверности исторического предания, о соотношении в нем «истины» и «баснословия». В обосновании Левшиным обращения к сказочному и былинному эпосу совместилось несколько точек зрения на ценность фольклорного материала - как носителя «духа народа» и как возможного источника исторических реконструкций.
2. Сказочно-исторический сюжет строится на общих для русского эпоса и волшебно-рыцарского романа сюжетах, восходящих к арсеналу ,.• традиционных эпических образов и схем (змееборчество, богатырский поединок, чудесное рождение, добыча оружия и коня, поиск невесты). Процесс трансформации эпического материала затрагивает все уровни повествования, начиная с сюжетной схемы и заканчивая типом героя, мотивами его поведения и характером фантастики. Описание приемов трансформации былинного материала в романный можно свести к следующему: усложнение сюжетной схемы дополнительными мотивами, не свойственными былинному эпосу, детализация и драматизация повествования, психологизация героя, преобразование эпического героя в рыцаря или плута. Сохраняя канву волшебно-рыцарского романа, Левшин вносит изменения в смысловое наполнение сюжета о рыцарском странствии: ведущей здесь становится сквозная идея Провидения и терпения. Мы наблюдаем также трансформацию рыцарского кодекса, который получает дополнительную нравственную мотивировку рыцарского поведения (следование добродетели), которую условно можно назвать «интериоризацией» поведенческого кодекса богатыря.
4$ 3. В основу левшинской картины древней России положены идеологемы о Золотом веке русской истории - временах правления князя Владимира и легендарных князей Руса и Славена, автор находит им подтверждение в национальном эпосе и династических легендарных сюжетах. Вкрапления исторического материала сопровождены «романизацией» исторических событий, легендарный материал предлагается к прочтению в символическом ключе. Левшин основывает свое повествование на востребованных русской культурой конца XVIII в. темах и образах, истоки которых восходят к дискуссионным вопросам русской исторической науки XVIII в.
Установление некоторых литературных источников богатырских повестей, в частности эпизода «Остров Альцины» из поэмы Ариосто и его сравнение с левшинской вариацией, позволяет сделать выводы об особенностях сюжетосложения у Левшина. К особенностям левшинского нарратива относятся: ветвление сюжета, нарушение сюжетной инерции, многократное варьирование и повторение сюжетов, в том числе в героическом и комическом варианте.
Ведущим принципом поэтики повестей о богатырях является акцентуация вымышленности повествования и, одновременно, обозначение его достоверности. Этот принцип реализуется на всех уровнях повествовательной структуры: персонажном, пространственно-временном, сюжетном; среди других поэтологических особенностей повествования Левшина следует назвать принципы вариативности, повтора и детализации.
6. Образу автора принадлежит роль объединяющего начала разностилевого и разножанрового повествования Левшина. В сказочно- исторической повествовательной модели автор выступает одновременно в качестве «реконструктора» и «деконструктора» героического прошлого. Ирония по отношению к традиционным сюжетам и образам, приемы иронического остранения подчеркивают фикциональность художественного мира Левшина.
Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в докладах на ежегодных литературоведческих конференциях молодых ученых (Институт филологии СО РАН, 1998, 1999, 2001, 2002, 2003); на семинаре по сюжетам и мотивам при секторе литературоведения Института филологии СО РАН; на IX Международной научной конференции, посвященной 120-летию со дня основания Томского государственного университета (1998); на научной конференции молодых ученых «Вопросы славяно-русского наследия» (Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН, 1999); на Кирилло-Мефодиевских чтениях в Новосибирском государственном педагогическом университете (2002); на научно-методической конференции молодых ученых (Томский государственный университет, 2003); на заседаниях сектора по изучению литературы XVIII века Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН (1999, 2003). По теме диссертации опубликовано 7 работ.
«Русские сказки» как подражание «Библиотеке немецких романов»
Сборник «Русские сказки» был задуман В.А. Левшиным по образцу немецкой «Bibliothek der Romane»1, три тома которой он перевел незадолго до того. В русском переводе она называлась «Библиотека немецких романов»2. В свою очередь, немецкие составители подражали французскому изданию «Bibliotheque universelle des romans»3, о чем составитель и издатель Reichard Ottokar сообщал в предисловии: (перевод В.А. Левшина)
Мысль к сему собранию подала всеобщая Библиотека Романов с нескольких лет с великим одобрением в Париже издаваемая... («Издатель к обществу своему») .
В числе источников немецкого издания было еще одно французское -«Bibliotheque Bleue»5. Поэтому, когда Левшин в своем предисловии к сборнику называет в качестве образцов немецкое издание и два французских, мы вправе предположить, что автор «Русских сказок» мог и не быть знаком с последними в оригинале6.
В задачи данного параграфа входит прояснение отличий в авторских установках «Русских сказок» и «Библиотеки немецких романов», определение целей, задач, принципов отбора материала, а также степени оригинальности В.А. Левшина по отношению к западноевропейскому образцу.
Исследователи неоднократно отмечали связь замысла «Русских сказок» с популярными западноевропейскими изданиями собраний романов, так называемыми Библиотеками. В.В. Сиповский, характеризуя собрания «Библиотек», писал, что «разнообразие в составе содержания - их главная особенность»7. «Пестрота состава», упорядоченная в отделы, соединение «разных видов волшебно-рыцарского творчества с романами народными» дали русскому автору «план для сборника его сказок»8. Позднейшие исследователи, в частности В.Б. Шкловский, прямо указывают на то, что композиционный принцип «чередования жанров» в «Русских сказках» почерпнут именно из немецкого сборника9. Соглашаясь со своими предшественниками в том, что «в области формы и принципов построения» В.А. Левшин берет за образец «Библиотеку немецких романов», Л.В. Омелько подчеркивала, что «по содержанию... сборник был задуман как собственно национальное произведение»10.
В самом деле, из всего многообразия рубрик немецкого издания (каждый том «Bibliothek der Romane» имел пять отделений: романы рыцарские, народные, немецкие, иностранные, эпизоды11) Левшин позаимствовал для «Русских сказок» только две - «романы рыцарские» и «романы народные» (в них вошли «сказки богатырские» и «сказки, каковые... рассказывают в простом народе») и добавил третье отделение под названием «прочие... приключения»12.
Задачи, которые ставили перед собой немецкий издатель и автор «Русских сказок», были различны. Следуя своим образцам, немецкий издатель стремился максимально полно и разнообразно представить своим читателям образцы романов разных стран . Чтобы чтение было легким и приятным, публике предлагается «сокращенная повесть» (или «extrait»), «лучшее и привлекательное упражнение доставляющая и притом избавляющая от скуки и труда прочитывать многая толстыя книги для извлечения рассыпанного в них добра»14. Каждому «сокращению» была предпослана «повесть романа», в которой содержались сведения об авторе, о времени создания и времени выхода книги в свет, оценка популярности романа15, иногда суждения о слоге и стиле16. За преамбулой под титлом «Роман» шло «приятное сокращение»: с точки зрения издателя сокращенный роман ничуть не терял в своих художественных достоинствах, поскольку жанр романа в XVIII в. воспринимался исключительно «на сюжетно-событийном уровне»17.
Издатель «Bibliothek der Romane» поставил своей целью создать своеобразный путеводитель по роману, который составил бы приятный досуг читателю. Рекомендуя роман к чтению, издатель употребляет эпитеты «приятная», «забавная», «привлекательная».
В отличие от немецкого издателя, в «Русских сказках» Левшин выдвигает задачу собирания «Русской вивлиофики романов»: ...Я заключил подражать издателям прежде меня начавшим подобные предания, и издаю сии сказки русские с намерением сохранить сего рода наши древности... чтоб составить Вивлиофикурусских романов (1,4 нн.)18.
Немецкий издатель также с особенной гордостью представлял публике немецкий роман. Например, в отделе «Романы рыцарские» была представлена «Християнскаго немецкаго великаго князя Геркулеса и Богемской королевны Валиски чудная повесть» А.Г. Бухгольца: (перевод В.А. Левшина) ...любовь к отечеству вымыслила сей роман... желает он автор. - Л.К ... показать, что немцы не одних только диких вепрей и медведей, но несколько изрядных Рыцарей и Князей между собой имели .
В интересе к национальному эпосу, собственным народным книгам и романам выразилась общая для всех народов Европы последней трети XVIII в. тенденция к осознанию самобытности своей культуры. Приведенная цитата из «Библиотеки немецких романов» является откликом на высказывание И.Г. Гердера, ставшего выразителем новых веяний в немецкой культуре:
По Европе пронеслось романтическое веяние; но как оно отразилось в Германии? Можно ли доказать, что у нее были также свои любимые герои, оригинальные сюжеты, национальная и детская мифология... Парсифаль, Мелюзина, Магелона, король Артур, рыцари Круглого стола, сказания о Роланде - чужое достояние; неужели же немцы испокон веков были обречены только переводить и подражать?
«Русские сказки» в контексте некоторых проблем отечественной историографии
По выходе в свет в 1780 г. первых частей сборника, рецензент «Санктпетербургского вестника» приветствовал «издание старинных богатырских сказок» и высказал пожелание, чтобы «г. издатель... в самом исполнении своего намерения больше придерживался старинного сказкосказителеи слога, историческими и етимологическими своими примечаниями изъяснял темные места» .
У публики были основания для восприятия авторских повестей о богатырях в качестве издания подлинных памятников русской старины. Об этом свидетельствует дальнейшая история сборника. Как отмечает М.К. Азадовский, сборник В.А. Левшина «был в течение долгого времени одним из основных источников для знакомства с народной поэзией» наряду со сборником «Кирши Данилова» и «Словом о полку Игореве»39. Обращаясь в «Известии» к своей читательской аудитории, В.А. Левшин примеривает маску «издателя»:
Издать в свет книгу, содержащую в себе отчасти повествования, которые рассказывают в каждой харчевне, кажется, был бы труд довольно суетный... я заключит, подражать издателям, прежде меня начавшим подобные предания, и издаю сии сказки русские (1,3-4 нн.).
Этот прием был широко распространен, особенно в западноевропейской литературе, и использовался писателями с тем, чтобы доказать подлинность описываемых событий или подчеркнуть документальную основу повествования40. «...Европейский книжный рынок XVIII в. был наводнен псевдодокументальной прозой», однако в России использование этого литературного «приема началось несколько позднее»41.
В том, что перед читателями переложенная «в нынешнее наречие» подлинная русская старина, призваны были убедить и обещание автора обозначать кавычками цитаты из «подлинных российских поем», и сопровождение текста аппаратом примечаний этнографического и лексикографического характера. Все это сообщало изданию некий налет подлинности. Подражая публикаторам исторических документов, В.А. Левшин формулирует задачу собирания «российских древностей» и обращается к читателям с просьбой поддержать и продолжить его начинание:
...Издаю сии сказки русские с намерением сохранить сего рода наши древности и поощрить людей, имеющих время, собрать все оных множество чтоб составить Вивлиофику русских романов» (1,4 нн.).
Следует отметить, что задача сбора, публикации и критики исторических источников была для отечественной исторической науки чрезвычайно актуальной. Несколько ранее российской исторической наукой была предпринята попытка выработать правила публикации исторических памятников: исторические источники сопровождаются предисловиями, дополнительными статьями и комментариями42. План издания источников предложил в 1731 г. академической конференции Г.Ф. Миллер. Та же мысль -о создании «Российской библиотеки» - была высказана В.Н. Татищевым. В 1767 г. Г.Ф. Миллер предпринял издание «Библиотеки российской исторической», что положило начало изданию летописей . Историки нередко обращались к публике с просьбой помочь в розыске исторических памятников, поспособствовать их собиранию. Г.Ф. Миллер писал о проекте издания летописей:
Но возможно ли оной предпринять без... вспомоществования российской публики? К получению такой... помощи требуется.. сынов Отечества поощрить, дабы они или собственными разысканиями, или сообщениями хороших старинных списков благоволили способствовать .
Замысел В.Н. Татищева о собрании «Российской библиотеки» воплотился в изданной Н.И. Новиковым десятитомной «Древней российской вивлиофике» (1773-1775), в которой издатель обращается к публике с аналогичной просьбой:
Остается мне просить благосклонных моих читателей о вспомоществовании мне в сем Издании: ибо хотя я уже и имею много разных любопытства достойных списков, для наполнения сего Издания, но может быть у охотников хранятся еще достойнейшие оных .
Фольклор («романы и сказки»), прежде находившийся на периферии ценностного поля русской культуры46, приравнивается Левитиным к историческому документу и становится предметом интереса и собирания. Ранее некоторыми историками отчасти была признана информативно- историческая ценность эпоса. Г.Ф. Миллер в статье «Краткое известие о начале Новагорода и о произхождении российского народа» видит в «российских сказках» (в том числе рукописных повестях) аналог западноевропейских саг и, следовательно, возможный источник исторических сведений, например о войнах:
Я умалчиваю о войнах древних северных народов против... Новагорода учиненных. Все повести [Sagae] оными наполнены, и достопамятно, что есть и Росийския сказки, например: о Бове Королевиче, которыя много с оными сходствуют» .
В академической полемике 50-60-х гг. ключевым был «вопрос об исторически достоверном в народных преданиях и легендах»48. В.Н. Татищев, решая этот вопрос, пришел к выводу, что присутствие фантастического, баснословного в древних свидетельствах неизбежно: «баснословное по тогдашему обычаю внесено»49. Уже приводилось высказывание М.В. Ломоносова: «Правда, что и в наших летописях не без вымыслов меж правдою, как то у всех древних народов история сперва баснословна, однако правды с баснями вместе выбрасывать не должно, утверждаясь только на одних догадках»50. Несколько ранее в журнале «Трудолюбивая пчела» была опубликована статья Г. Козицкого «О пользе Мифологии», в которой мифологическое творчество древних народов рассматривается как к начало науки истории51. В.Н.Татищев допускал привлечение былинного материала для реконструкции событий, относящихся к древности:
«Вступление» к сборнику: подходы к созданию сказочно-исторического сюжета
Следующее за «Известием» в сборнике Левшина второе предисловие — «Вступление» — предпослано автором «Русских сказок» именно богатырским повестям. Композиционно и тематически оно соотносится с предваряющим раздел рыцарских романов в «Библиотеке немецких романов» экскурсом в историю рыцарства - «О древнем странствующем рыцарстве: объяснение издателево для сведения»1. Немецкий издатель объясняет необходимость такого предварения тем, что о рыцарстве «мы днесь... темное понятие имеем» и поэтому имеется необходимость «главные черты онаго, свойства и звания несколько изъяснить»2. В этом своеобразном трактате описывается возникновение института рыцарства при замках князей и влиятельных рыцарей, порядок обучения молодых дворян, их военные упражнения, обряды посвящения в оруженосцы и рыцари, турниры, уставы рыцарского ордена, служение и любовь к даме. Сознавая, какая дистанция лежит между современным читателем и средневековым человеком, автор трактата подчеркивает, что многие обычаи современной дворянской культуры своими корнями уходят в эпоху рыцарства. Так, он возводит должность официанта к обязанностям оруженосцев, а традицию «обнажения головы» - к рыцарскому обычаю снимать шлем 3.
Автор «Русских сказок» ставит себе ту же задачу - разъяснить начала богатырства, учредителем которого объявляется эпический князь Владимир. Кроме того, автор всячески подчеркивает тождество звания русского богатыря и рыцаря. Собственно, первое примечание подчинено этой задаче. К первой в тексте цитате из народной песни, содержащей описание выезда Добрыни Никитича «на своем коне богатырском, с одним только своим Таропом-слугой», дается примечание, в котором автором традиции богатырства сближаются с рыцарской культурой:
Из сего видно, что в старину всюду господствовал вкус странствующих рыцарей и слуги богатырские не значили, кроме конюших или оруженосцев, каковые бывали у рыцарей гэльских и немецких (I, 8 нн., прим.).
Специфические черты сказочно-исторического повествования, присущие богатырским повестям в целом, нашли отражение во «Вступлении». Предметом настоящего параграфа стала характеристика подходов, принципов создания сказочно-исторического сюжета у Левшина.
Истоки образов и идеологем левшинского «Вступления» лежат в русской историографии. Первые строки «Вступления» заставляют нас вспомнить обсуждаемые в русской науке XVIII в. трудности при воссоздании раннего периода истории России, в частности дискуссию о причинах отсутствия древних, собственно славянских исторических источников. Общее признание получило объяснение, состоявшее в том, что воинские занятия славянских племен не позволили развиться искусствам, в том числе письменности. Сравним: (В.А.Левшин)
Мы опоздали выучиться грамоте и чрез то лишились сведения о славнейших наших русских ироях в древности, которых довольному числу надлежит быть в народе, прославившемся в свете своею храбростию, и которой науки состояли в одном только оружии и завоеваниях. Насильство времени истребило оные из памяти, так что не осталось нам известия, как только со времени великого князя Владимира Святославича киевского и всея России (I, 6 нн.). (В.Н. Татищев)
Что до древних историй принадлежит, то видим у разных славенских писателей таковое мнение, якобы славяне более упражнялись в войнах, нежели в описании их дел, сами не писали (М.В. Ломоносов)
...Россия... коль многие деяния и приключения дать могла писателям, о том удобно рассудить можно. Из великого их множества немало по общей судьбине во мраке забвения покрыто... Посему всяк, кто увидит в российских преданиях равные дела и героев, греческим и римским подобных, унижать нас пред оными причины иметь не будет, но только вину полагать должен на бывший наш недостаток в искусстве, каковым греческие и латинские писатели своих героев в полной славе предали вечности .
Левшинский образ благополучного и развитого государства восходит к дискуссии о культурном влиянии норманнов на восточных славян, в рамках которой М.В. Ломоносов опровергал суждение Г.Ф. Миллера и А.Л. Щлёцера о «совершенной дикости восточных славян до прихода варягов»6. Ломоносов писал: «... в России толь великой тьмы невежества не было, какую представляют многие внешние писатели», напротив, «могущество славенского народа уже во дни первых князей российских известно из Нестора и из других», а славянских «величество городов», которые «процветали силою и купечеством», - «весьма знатно»7. Левшинское описание заслуг князя Владимира открывает важную для богатырских повестей сборника тему просвещенного, добродетельного монарха - князя Владимира и цветущего под его скипетром государства - Киевской Руси:
Монарх сей, устрашивши греков и варваров, прославился великолепием двора своего, расточением неисчетных сокровищ на огромные здания народные и государственные, на привлечение ученых людей и храбрых могучих богатырей (I, 6 нн.).
Тема процветающего государства, наук и искусств продолжена в повестях о богатырях. Например, в «Повести о дворянине Заолешанине»:
В бытность свою чрез пять лет в услугах Владимировых Звенислав известен под именем дворянина Заолешанина. Он осматривал все редкостные и великолепные здания в именитом граде Киеве... Киев был первый город в подсолнечной в рассуждении богатства, греческой архитектуры и крепости стен своих, созданных на освященных водах реки Буга (VI, 87-88).
Князь Владимир предстает как «премудрый», «добродетельный»
государь, собирающий вокруг себя «ученых мужей и храбрых могучих богатырей». (Это позволило В.В. Сиповскому сравнить времена князя Владимира в левшинских повестях с Золотым веком короля Артура и его рыцарей Круглого стола8). Левшинский Золотой век князя Владимира находит подкрепление в русском эпосе. Левшин конструирует застывание эпического мира в точке покоя и расцвета (которое, заметим, характерно для завершающего звена любого классического эпического сюжета на тему борьбы с неприятелем9):
Войски его учинились непобедимы и войны ужасны, понеже сражались и служили у него сильнейшие богатыри: Добрыня Никитич, Алеша Попович, Чурило Пленкович, Илья Муромец и дворянин Заолешенин. С их то помощью и побеждал он греков, поляков, ятвягов, косогов, радимичей, болгаров и херсонян (I, 7 нн.).
Тема славы и воинских побед Владимира восходит к общим представлениям о роли Киевской Руси времен князя Владимира на мировой арене. Сравним вышеприведенную цитату с описанием воинских занятий славян у М.В. Ломоносова:
В безопасности от запада и от полунощи... пребывал всегда в мире, воевал сей храбрый князь на юге вятичей, ятвягов и другие страны, покорил себе иных мечом, иных собственным их произволением... И так Владимир распространил и утвердил свое владение на юг до реки Буга, в другую сторону от предел азийских до Балтийского моря .
Смешение «истины» и «баснословия» как основной принцип поэтики повестей о богатырях
Основной поэтологический принцип был обозначен самим Левшиным в предисловии к сборнику - это принцип смешения в повествовании «истины» и «баснословия» (см. стр. 24 настоящей работы). Он состоит в том, что автор явственно расставляет в своем тексте сигналы достоверности и, одновременно, вымышленности повествования, приглашая читателя к активному чтению, к участию в игре «правда - ложь». Качание между правдоподобным и вымышленным, сказочным вымыслом и исторической достоверностью легло в основу поэтики богатырских повестей сборника.
Обозначенный принцип проявляется на всех уровнях повествования: в системе персонажей, в сочетании географических реалий и исторических сведений с авантюрным сюжетом (героическим и комическим); особенную тему на страницах повестей составляют волшебства и фольклорная фантастика (эта тема отчасти затрагивалась нами при анализе сюжетики повестей). В задачи настоящего параграфа входит рассмотрение манифестации достоверности и вымышленности на всех уровнях повествовательной структуры.
Комментируя состав персонажей в сборниках, подобных «Русским сказкам», М.Н. Сперанский писал: «... эти "сказочные" (иногда и "былинные") имена (Добрыня, Торопи др.) обыкновенно тонут в массе литературных имен, вроде Милорадов, Милен, Миловзоров, Добрад, Прилеп, Кривидов и т.п.»1. Это справедливо в отношении сборника Левшина лишь отчасти. В самом деле, исходную точку сюжета образуют герои русского эпоса (князь Владимир и его богатыри) и персонажи, чьи имена не связаны с какой-либо литературной или фольклорной традицией (например Милолика, чародей Сарагур, волшебница Добрада и др.). Однако существенное место в повестях богатырского цикла занимают персонажи, которые носят имена уже знакомые читателям по рукописным сборникам, переводной литературе XVIII в., а также по фольклорной волшебной сказке (к последним относятся Баба Яга, Кащей Бесмертный, Усыня, Горыня, Дубыня). Герой Левшина нередко носит имя, уже известное по какому-либо фольклорному, литературному или историческому источнику, но его приключения никак не связаны с предшествующей традицией. Например, имя воина Змиулана из популярной рукописной «Повести о Францеле Венециане» перешло злому чародею «Повести о богатыре Булате», который подписал князю демонскому «клятвенное на душу рукописание»2. Значительно чаще имя и сюжет имеют коннотации с уже известным сюжетом, создается эффект обрастания уже известной биографии героя дополнительными деталями. Примером «приписывания» герою новых приключений может служить упоминание об участии Еруслана Лазаревича в поединке за владение кладовой богатыря Агрикана (в «Повести о Добрыне Никитиче») или рассказ о покровительстве ему волшебницы Добрады (в «Повести о богатыре Булате»), или новые подробности биографии татарского князя Агрикана из поэмы Боярдо, рассмотренные нами при анализе «Повести о Добрыне Никитиче».
В левшинских повестях судьбы персонажей причудливо переплетены с именами легендарных и исторических деятелей. Мы уже упоминали Александра Македонского, легендарных Руса, Славена, Жилотуга и Аспаруха. Специальное исследование посвящено использованию Левшиным «Истории Датской» Гольберга: в «Повесть о дворянине Заолешанине» включен эпизод встречи дворянина Заолешанина с датским героем Стеркатером и описание подвигов последнего3.
Эпический князь Владимир у Левшина подчеркнуто соотнесен с Владимиром, крестившим Русь. Первая повесть сборника начинается словами «Во времена неверия...». В конце повести пунктиром обозначено будущее крещение Владимира:
Один только первосвященник Перунов ужасно сердился, для чего Тугарин истреблен, а не заклан на жертвеннике бога грому. Он предвещал гнев небес и множество несчастий. Однако судьба учинила его лжецом, ибо Владимир вскоре потом принял закон истинный и самого Перуна с братию отделал ловко (I, 145).
В «Повести о Добрыне Никитиче» князь Богорис правит болгарским царством вместе с казарской княжной Куриданой Чуловной, его имя упомянуто В.Н. Татищевым в рассказе о крещении болгар4. Имя Тревелия, в левшинской повести - сына князя Богориса, также упоминается в источниках по болгарской истории5. Тугоркан, носящий имя известного по летописи Нестора половецкого хана , в «Повести о дворянине Заолешанине» - богатырь, который служил легендарному князю Асану:
Сей Тугоркан был правое крыло старославенского князя Асана и покорил ему тридцать разных государств. Асан, из любви к нему, воздвиг вечный знак над его могилою, насыпав на месте том превысокий курган, который прозван бронница (V, 154).
Напомним, что князь Асан назван в летописной «Повести еже о начале Руския земли» в числе трех легендарных князей, получивших грамоту от Александра Македонского. На периферии приключений главных героев обязательно упоминаются имена легендарных или исторических лиц, которые выступают в качестве великих современников или основателей рода. Так, княжна Бряцана из «Повести о дворянине Заолешанине» ведет свой род от князя Великосана; Громобой «происходит от славенских государей, ибо предки его имеют в жилах своих кровь великого князя Авесхасана» (V, 115).
Почти во всех повестях богатырского цикла повествование начинается в точке исторического или легендарного факта. «Повесть о Добрыне Никитиче» открывается описанием языческого быта князя Владимира:
Во времена неверия Владимир имел множество жен, между которыми была у него одна болгарыня, именем Милолика, чрезвычайной красоты... Она взята была... для великой красоты доставлена к Владимиру, который с первого взгляда толь заражен стал прелестьми ее, что предпочел ее всем женам своим и освободил всех 800 наложниц, заключаемых для него в Выгиграде, чем и приобрел сердце гордой сей красавицы.
