Введение к работе
Яркая творческая индивидуальность Варлама Тихоновича Шаламова все более привлекает внимание отечественных и зарубежных ученых. Однако при многообразии научных стратегий остается немало нерешенных проблем, предполагающих многоаспектное раскрытие эстетической уникальности художественного опыта писателя, в частности, в ракурсе дихотомии искусство – мифология, чем и определяется актуальность нашей работы. Исследовательская ориентированность на поиски мифогенных архетипических начал, позволяя раздвинуть социально-исторический горизонт текста, выводит его за пределы так называемой лагерной литературы в узкоэмпирической и упрощенно социологической интерпретации, предполагает возможность анализа на разных уровнях: от документального комментария до выхода «в большой план, план искусства»1 .
В истории культуры эволюционный и типологический подходы к соотношению искусства и мифологии предполагают, как правило, диахронические и синхронические трактовки мифа. Писатель, сознательно или бессознательно опираясь на факты предшествующих эпох, создает в своих произведениях новую художественную реальность, специфическую модель мира, воплощающую ментальные устремления своего времени.
Однако, сочетая диахронию с синхронией, мы считаем необходимым отойти от расширенного понимания мифологемы и употребления термина в разнородных контекстах. На наш взгляд, необходимо вернуть теоретико-методологический статус понятию мифема, введенному в научный оборот К. Леви-Стросом. Под ней ученый имел в виду мельчайшие базовые элементы мифа. Проецируя концепцию ученого на художественную конкретику, мы получаем логически соподчиненную систему мифообразов: символическая деталь – мифема как показатель элементарной, «визуально-ручной», когнитивности (Е.Я. Режабек) – мифологема, обладающая, помимо эмпирико-онтологического содержания, богатым спектром ментально-исторических и культурологических ассоциаций, – мифопоэтизмы, функционирующие в эстетически позитивном контексте. Более того, наряду с феноменом мифологизации существует и квазимифологизация, основу которой составляют мифогенные явления искусственного происхождения (артефакты) и фантомы, в частности симулякры.
Оперируя понятиями, частично вошедшими в современную теорию и практику постмодернизма, мы должны сделать принципиальную оговорку. В одном из писем к Б.Л. Пастернаку Шаламов признавался, что «плохо знаком, почти незнаком с литературной терминологией» и зачастую «сам для себя» придумывает определения (6, с. 24). Однако даже поверхностное прочтение его статей, заметок, дневниковых записей, посвященных общим вопросам творчества, свидетельствует о литературоведческой грамотности писателя в теоретико-методологическом плане. Кроме того, говоря об истоках эстетической системы автора «Колымских рассказов», следует учитывать его прочные связи с формалистами и ОПОЯЗом 1920–1930-х гг. Шаламов хорошо знал и работы, выходившие после его освобождения: помимо традиционных стиховедческих исследований (Л.И. Тимофеев), ему были близки семиотические разработки П.А. Флоренского, структурализм Ю.М. Лотмана, с которым пытался наладить сотрудничество, и, конечно же, мифологические разыскания Е.М. Мелетинского. Себя автор «колымской прозы» открыто считал «прямым наследником русского модернизма» (5, с. 322), сформировавшего во многом ту самую категориально-терминологическую систему неклассической эстетики, которую мы частично реализуем в нашем анализе.
В качестве основного источника шаламовской мифообразности мы выделяем древнейший экзистенциал судьба, максимально насыщенный ассоциативно-смысловыми связями философско-религиозного, исторического, культурологического, эстетического содержания и пытаемся представить его мотивно-образные модификации в «смещении масштабов», характерных для экстремальных условий. Данный аспект конкретизирует сформулированную выше общую актуальность работы, т. к. ставит перед необходимостью углубления этико-антропологической парадигмы Шаламова.
В процессе анализа нами выделяются три основных уровня в прозе В. Шаламова:
1) документально-биографический, связанный с семнадцатилетним опытом пребывания в условиях Колымы, этот пласт, наиболее очевидный, не нуждается в специальной перекодировке;
2) культурно-исторический: пребывание в состоянии «запредельности» сформировало взгляд автора на мировую историю, в которой культуре, в том числе и художественной традиции, отводилась важнейшая, хотя и не всегда однозначно позитивная, роль;
3) архаико-мифологический, дающий возможность осмыслить действительность в ее проекции на изначальные модели европейской цивилизации.
Все это в своей совокупности сформировало взгляд на «Колымские рассказы» как на палимпсест (определение Шаламова; 2, с. 222), представляющий текст как художественную конструкцию с многовариативным прочтением.
Объектом диссертации являются эстетика и поэтика «новой» прозы В.Т. Шаламова как своеобразного художественного феномена.
Предмет исследования – мотивно-образная система прозы Шаламова как целостная система мифемно-мифологических факторов, нашедшая адекватное выражение в универсальных мифообразах судьбы, определенных спецификой самоидентификации литературных героев.
Материалом диссертации послужили «Колымские рассказы» (1954–1973), а также «Четвертая Вологда» (1968–1971), «Очерки преступного мира» (1959), воспоминания писателя: «Моя жизнь – несколько моих жизней» (1961), «Что я видел и понял в лагере» (1961), «Двадцатые годы» (1962), «Начало» (1967), «Москва 20–30-х годов», «О Колыме» (1970-е гг.); эссе «О прозе» (1965), «О ”новой прозе”» (1960-е гг.), фрагменты переписки, раскрывающие творческие установки писателя, а также новейшие архивные материалы, опубликованные в последнем выпуске «Шаламовского сборника» (2011).
Целью работы являются выявление, систематизация и анализ мифообразов судьбы как ментально-неотъемлемого компонента мотивно-образной системы прозаического наследия Шаламова в целом.
Для достижения поставленной цели предполагается решение следующих задач:
– охарактеризовать соотношение противоположных повествовательных стратегий: документализма как традиционного способа достижения художественной достоверности и мифологизации действительности как многомерного феномена, выходящего за рамки теории отражения;
– конкретизировать основные положения концепции «новой» прозы В. Шаламова в плане выявления механизма формирования мифемно-мифологической образности в ее мировоззренческих и эстетических истоках;
– рассмотреть феномен судьбы в свете универсальных мифологем человек – текст, лагерь – книга за семью печатями в контексте мифопространства природы, в плане двойничества и оборотничества шаламовских персонажей с раскрытием роли артефактов и симулякров как негативных мифогенных фантомов.
Методологическую и теоретическую базу диссертации составили исследования в области теории мифа и мифопоэтики (А.Ф. Лосев, Ю.М. Лотман, Е.М. Мелетинский, А.А. Потебня, В.Н. Топоров, О.М. Фрейденберг, К.Г. Юнг, М. Элиаде и др.), а также работы, посвященные характеристике своеобразия творческой индивидуальности автора «Колымских рассказов» (исследования Ф. Апановича, Е. Волковой, В. Есипова, Ч.А. Горбачевского, Н. Ганущака, Л. Жаравиной, Е. Михайлик, Н. Лейдермана, И. Некрасовой, Г. Померанца, И. Сухих, Л. Токер, Е. Шкловского, Л. Юргенсон и др.).
В работе используется комплекс дополняющих друг друга методов и подходов анализа, среди которых основными являются историко-типологический, сравнительно-исторический, структурно-функциональный.
Научная новизна исследования определяется тем, что в диссертации мифогенный модус художественной образности, в частности мифообразы судьбы, реализованные в «Колымских рассказах», получили понятийно-терминологическую дифференциацию и культурно-историческое обоснование на эмпирико-номинативной, символико-архетипической и метафизически-философской основах, что позволило по-новому взглянуть на образы-артефакты и образы-симулякры как показатели квазимифологизации.
Теоретическая значимость состоит в реализации многоаспектного подхода к мифогенным документально-эстетическим факторам, позволяющим представить целостность и изоморфность воспроизведенного бытия, расширив традиционные представления о природе художественной образности.
Практическая значимость исследования заключается в возможном использовании полученных результатов и выводов в учебном процессе при изучении феномена так называемой лагерной литературы, в лекционных курсах и семинарах по истории русской литературы ХХ в.
Положения, выносимые на защиту:
1. Изображение судьбы человека в экстремальных условиях, осуществляемое в координатах мифемно-мифологического мышления, формирует культурно-исторический макротекст, синтезирующий документальность повествования и осмысление действительности как «вечные» проблемы соотношения духовно-эмоционального и телесного начал в природе личности. Документализм и мифологизм В. Шаламова неразрывно связаны с пониманием истории – не только отечественной, но и мировой, поэтому важную функцию в истолковании текстов имеет понятие палимпсеста. Именно так писатель назвал свои рассказы, возводя данное понятие к концепции ОПОЯЗа.
2. Лагерная действительность возродила наиболее архаичный тип ментальности, сформированный в процессе утраты способности человека к переработке абстрактной информации, его сосредоточенности на визуально-локализованной конкретике. Колымская земля становится мифемой, выходящей за пределы разграничения добра и зла и диктующей свои нормы поведения. Природой мифемно-мифического мышления обусловлена ее связь с мифемой толпа, одним из параметров которой являются всеобщая унификация судеб и неотчетливое разделение субъектно-объектных отношений, что является основой для насильственной манипуляции «лагерным человеком» со стороны властных структур.
3. Мифологемы человек-текст, лагерь-текст приобретают в контексте «Колымских рассказов» универсально-метафизическое значение: читались не только следственные дела, но и сама действительность, укладывавшаяся в реалии мифологизированной на антропоморфной основе топографии, о чем свидетельствуют образы природных реалий как судьбоносные, реализующие важнейшую для Шаламова дихотомию жизнь – смерть. В мифологеме человек-текст основными взаимосвязанными вариантами являются человек-двойник и человек-оборотень. Их анализ дает возможность обнаружить до- или сверхлогическую основу бытия, а также мифологический пласт сознания человека ХХ столетия.
4. Мифологемы высокого уровня не просто поднимаются над реальностью, но духовно достраивают ее: тем самым сознание творит мир. В большинстве случаев символические детали, мифемы, мифологемы и мифопоэтизмы судьбы получают реализацию в форме визуальных мыслеобразов, что позволяет выделить несколько мифомоделей: судьба – верховенство чужой воли, судьба – рок, судьба – суд, судьба – характер, судьба – часть общей истории и мировой культуры, судьба – неожиданная встреча (реже – нечаянная радость), судьба – игра и др. Подобное множество семантических оттенков воплощается в понятии «колесо судьбы», которое предполагает анализ артефактов и симулякров, что подчеркивает активность процесса мифологизации на негативной основе.
Апробация диссертации. Основные идеи работы и полученные результаты нашли отражение в 10 публикациях (1 из них – в издании, рекомендованном ВАК Минобрнауки России), а также докладах на международных, всероссийских, межвузовских, зональных и внутривузовских научных и научно-практических конференциях: «Рациональное и эмоциональное в русской литературе и фольклоре» (Волгоград, 2008), «Литература в диалоге культур–6» (Ростов н/Д., 2008), «Миф, фольклор, литература: теория и практика изучения» (Караганда, 2010), «Литература в диалоге культур–7» (Ростов н/Д., 2009), «Архетипы, мифологемы, символы в художественной картине мира писателя» (Астрахань, 2010), «IX Ручьевские чтения» (Магнитогорск, 2011), «Интеллектуальный потенциал молодых ученых России и зарубежья» (Москва, 2011), «Гуманитарные науки в ХХI веке» (Москва, 2011), «Текст как единица филологической интерпретации» (Новосибирск, 2011).
Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.
