Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Проблема соотношения «Московского Меркурия» и карамзинской традиции 23
1. Общий очерк жизни и творчества П.И.Макарова 23
2. Вопрос об участии Макарова в издании «Вестника Европы» 25
3. «Московский Меркурий» и предшествовавшая традиция журналов для женщин в России 29
4. «Московский Меркурий» и английские женские журналы 32
5. Различие представлений Макарова и Карамзина о месте критики в русской литературе 35
6. Сатира на страницах «Московского Меркурия» 41
Глава 2. Тендерная проблематика в журнале Макарова 52
1. Программная статья «Некоторые мысли издателей Меркурия» как выражение карамзинистских идей о «феминизации» русской культуры 52
2. Полемика с идеями программной статьи во внутрижуриалыюм пространстве: патриархальная идеология в беллетристике «Московского Меркурия» 60
3. Восприятие и интерпретация женского литературного творчества в «Московском Меркурии» 75
4. Двойстве}шость позиции «Московского Меркурия» и позднейшие культурные модели восприятия женского творчества 88
Глава 3. Поэтический отдел (некоторые вопросы атрибуции и датировки) 92
1. И. И.Дмитриев в «Московском Меркурии» 92
2. В.Л.Пушкин в «Московском Меркурии» 102
Заключение 109
Библиография 111
- Вопрос об участии Макарова в издании «Вестника Европы»
- Различие представлений Макарова и Карамзина о месте критики в русской литературе
- Программная статья «Некоторые мысли издателей Меркурия» как выражение карамзинистских идей о «феминизации» русской культуры
- И. И.Дмитриев в «Московском Меркурии»
Введение к работе
Литературный процесс первой трети XIX в. развертывается в русле «журнализации» литературы - в общей массе литературных публикаций периода превалируют журнальные, что определяет особое значение журналов того времени как важнейшей и даже приоритетной, по сравнению с отдельными печатными изданиями, формы существования литературы. В 1827 г. Н.А.Полевой писал в «Московском телеграфе»: «Литература наша, какова ни есть, не в литературе, а в журналах. Кто у нас не читает журналов, тот ровно ничего русского не читает, но крайней мере, новейшего, "текущего"»1.
В первые три десятилетия XIX века женский журнал становится значимым явлением литературной жизни русского общества и обретает особую роль в литературном процессе. До начала XIX в. история женского журнала в России крайне небогата и, собственно говоря, сводится к факту издания Новиковым в 1779 г. «Модного ежемесячного издания, или Библиотеки для дамского туалета». Журнал был предпринят в целях реализации просветительской программы Новикова и просуществовал всего год, после чего в течение нескольких десятилетий попытки создания литературного периодического издания для женщин в России не предпринимались .
В 1803 г. выходит предназначенный для женской читательской аудитории «Московский Меркурий» П.И.Макарова. Спустя год его издание было прекращено, однако реализованная П.И.Макаровым идея выпуска дамского журнала получает дальнейшее развитие, и в течение следующего десятилетия литературный журнал для женщин как тин из-
1 «Московский телеграф». 1827. № 3. С.121 -122. См.об этом подробнее, напр.: Огадзе Л.В. Московская журналистика второй половины 20-х - 30-х гг. XIX века: Дне. ...канд. филол. наук. М., 1978. С.67.
О журнале Новикова «Модное ежемесячное издание, или Библиотека для дамского туалета см.: Пирожкова Т.Ф. Журнал для «прекрасного пола» (Вестник Московского университета. Сер. 10. 1994. №6. С. 26-36).
дания приобретает качества стабильного элемента системы литературной периодики.
На протяжении 1804 г. издается «Журнал для милых» М.Н.Макарова, в 1806 г. выходят три номера «Дамского журнала»', с 1808 по 1812 гг. выпускается «Аглая» П.И.Шаликова. Период с 1813 но 1823 гг. оказался менее продуктивным для женской журналистики; в 1815 г. издается «Кабинет Аспазии». Завершает первую треть XIX в. «Дамский журнал» П.И.Шаликова, с 1823 по 1833 гг. являвшийся активным участником литературных баталий и игравший заметную роль в литературной жизни пушкинской эпохи.
Мы можем предположить, что бурное развитие русской женской журналистики в первую треть XIX века во многом стало одним из ярких проявлений так называемой «феминизации» русской культуры того времени - актуализации категории «женского», «женственности» в литературе и языке, определявшей во многом направление и специфику развития литературного процесса конца XVIII - начала XIX веков4.
" По-видимому, незначительный объем «Дамского журнала» 1806 г. не позволил ему оставить заметного следа в литературной жизни рассматриваемого периода. Кроме того, выпуск лишь трех номеров «Дамского журнала» 1806 г., задуманного как издания периодического, по сути, лишает его качества периодичности и позволяет, по нашему мнению, говорить о том, что в определенном смысле издание не состоялось.
О «характерной для карамзинизма феминизации литературы» см.: Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Споры о языке в начале XIX в. как факт русской культуры (Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. С-Пстербург, 2002. С. 446-600). О карамзинском провозглашении вкуса «светской женщины» критерием стилистической оценки, законодателем норм литературности» см.: Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XV1I-XIX веков. М., 1982 С. 194. О периоде с середины XVIII в. до первых десятилетий XIX в. как времени, когда «язык женщины привлекал к себе самое пристальное внимание при обсуждении судеб русского литературного языка», см.: Алексеев А.А. Язык светских дам и развитие языковой нормы в XVIII в. (Функциональные и социальные разновидности русского литературного языка XVIII в.Л., 1984. С. 82-95).
По словам В.В.Виноградова, именно «...идеальный образ дамы-читательницы и эстетической законодательницы определял стилистическое построение, идейное содержание и экспрессию манерного, жеманного светского стиля карамзипской школы...» (Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVH-XIX веков. М, 1982. С.253).
В дамских журналах, соответственно их назначению женской читательской аудитории, концентрировалась литература, которую предполагалось целесообразным представить женскому вниманию. Следует отметить, что все издатели к моменту осуществления замысла выпуска журналов уже заявили о себе как профессиональные литераторы: П.И.Макаров дебютировал в 1795 г. переводом романа Жозефа де Ме-мье «Граф Сент-Меран, или Новые заблуждения сердца и ума», а изданный в 1801-1802 годах перевод «Антеноровых путешествий по Греции и Азии» принес ему успех и признание в литературных кругах; М.Н.Макаров опубликовал в 1802 году два сборника стихов, перевод комедии Ж.П.Флориана «Обманутый плут, или Награжденное простодушие», театральные переделки «Любовь доктора» из Мольера и «Лиза, или Истинный брат»; П.И.Шаликов снискал литературные лавры изданием стихотворных сборников «Плод свободных чувствований» (1798-1801) и «Цветы граций» (1802).
Как состоявшиеся писатели издатели женских журналов видели в собственном творчестве главный источник журнальных публикаций. Вообще при формировании журнальных материалов главное значение приобретал субъективный фактор - помимо сочинений самих издателей, журналы наполнялись трудами принадлежащих к их близкому окружению писателей-единомышленников либо тех литераторов, которые хоть и не входили в дружеский кружок издателя, но по каким-либо причинам пользовались его расположением - например, это могли быть произведения полагавшихся издателем авторитетными литературных деятелей, обратившихся за помощью начинающих авторов и т.д.
Рассмотрению отдельных женских журналов первой трети XIX века посвящены дореволюционные работы Г.Н.Геннади «П.И.Макаров и его журнал «Московский Меркурий»5, А.Г.Максимова «"Журнал для
' Геннади Г.Н. П.И.Макаров и его журнал «Московский Меркурий» // Современник. 1854. XLVII. № 10. Отд. III. С. 65-94.
милых" 1804 г., издаваемый молодыми людьми»6 и «"Московский Меркурий" 1803 года. Ежемесячный журнал, издание П.И.Макарова»7, В.И.Покровского «"Журнал для милых" (1804-1904)»8.
В единственной на сегодняшний день обобщающей (и притом совсем недавней - 2000 года) работе по истории женских журналов -«Эволюция женской периодики в дореволюционной России» Е.В.Скобло9 предпринята попытка проследить развитие женской прессы с конца XVIII в. до Октябрьской революции. Статейный формат данной работы и ее обзорный характер обусловливает скупость и конспективность представленных сведений относительно развития женской периодики в первой трети XIX.
С той или иной степенью подробности женские журналы первой трети XIX в. упоминаются в обобщающих работах по истории русской культуры, литературы, критики, в том числе в следующих трудах: «Очерки по истории русской литературы и просвещения с начала XIX в.» Н.Н.Булича10, «Материалы для истории женского образования в России» Е.О.Лихачевой11, «Из истории нашего литературного и обществен-ного развития» А.П.Пятковского ", «Русская критика первой четверти XIX века» Н.И.Мордовченко13 и др.
' Максимов А.Г. «Журнал для милых» 1804 г., издаваемый молодыми людьми // Литературный вестник. 1903. № 5. С. 22-32.
7 Максимов А.Г. «Московский Меркурий» 1803 года. Ежемесячный журнал, из
дание П.И.Макарова // Литературный вестник. 1902. № 8. С. 317-334.
8 Покровский В.И. «Журнал для милых» (1804-1904). Изд-во йен. о-ва истории и
древностей при Московском университете. М., 1905.
Скобло Е.В. Эволюция женской периодики в дореволюционной России // Литературоведение и журналистика: Межвуз. сб. науч. тр. / Ответсти. ред. Елина Е.Г. Саратов, 2000. С. 256-264.
10 Булич ШІ. Очерки по истории русской литературы и просвещения с начала
XIX в. СПб., 1912.
11 Лихачева Е. О. Материалы для истории женского образования в России. Ч. 1
(1086-1795); Ч. 2 (1796-1828); Ч. 3 (1828-1856). СПб., 1899.
12 Пятковский А.П. Из истории нашего литературного и общественного развития.
Изд. 2-е. СПб., 1888.
'" Мордовченко П.И. Русская критика первой четверти XIX в. М..; Л., 1959.
Новейшие исследования в этой области осуществляются, как правило, в русле тендерных исследований и затрагивают частные вопросы.
Следует отметить несомненную ценность издаваемого в последнее десятилетие «Сводного каталога сериальных изданий России»14 с точки зрения широты и достоверности представленной в нем историко-библиографической информации. Вышедшие в 1997 и 2000 годах два тома включают в себя роспись содержания «Аглаи» (ч. 1-14) и «Журнала для милых» (ч.1-12); роспись содержания «Дамского журнала» представлена лишь за период 1823-1825 гг.
История женских журналов рассматриваемого периода и их места в литературной жизни, отраженная в имеющихся в настоящее время литературоведческих работах, отличается фрагментарностью и неполнотой. Так, «Кабинет Аспазии» вообще выпал из ноля зрения исследователей и представляет собой белое пятно истории русской литературы.
В дореволюционных исследованиях описания журналов нередко сопряжены с фактическими ошибками - как писал в работе, посвященной «Московскому Меркурию», Г.Н.Геннади, «библиографические наши пособия так неполны и часто неверны, что недосмотры и ошибки в литературных изысканиях иногда простительны»15. Приведем несколько примеров подобных «недосмотров» и «ошибок». В труде Н.П.Колюпанова «Биография А.И.Кошелева» П.И.Шаликову приписывается издание с 1823 по 1828 гг. в действительности не существовавшего «Дамского вестника», а печатная жизнь «Аглаи» сокращена на год, поскольку моментом ее появления указан не 1808, а 1809 год16. В работе П.И.Покровского М.Н.Макаров спутан с П.И.Макаровым и назван изда-
14 Сводный каталог сериальных изданий России (1801-1825). - Т.1, 2. - СПб., 1997,
2000.
15 Геннади Г.Н. Указ. соч. С. 93.
16 Колюпанов Н.П. Биография А.И.Кошелева. М., 1889. Т.1. Кн. 1. С. 258.
телем не только «Журнала для милых», но и «Московского Меркурия»1 ; аналогичная ошибка допущена Е.О.Лихачевой .
Поскольку после революции 1917 г. и до настоящего времени женские журналы первой трети XIX в. не становились самостоятельным объектом литературоведческого изучения, а дореволюционные исследования изобилуют фактическими ошибками и неточностями, картина развития изданий для женщин того времени и их роли в литературном процессе не только отличается неполнотой и фрагментарностью, но зачастую предстает явно искаженной. В современных научных работах можно встретить представляющиеся нам лишенными каких-либо исторических оснований утверждения о том, что «Журнал для милых» являлся первым в России журналом для женщин19, П.И.Шаликов был «первым издателем, который активно привлекал к сотрудничеству самих женщин, предоставляя им место для публикации своих произведений всевозможных жанров»20, и т.п.
Женские журналы первой трети XIX в., как правило, описываются через некие устойчивые и однозначные дефиниции: «Московский Меркурий»— журнал «по существу критический» (в качестве примеров критики традиционно приводятся рецензии на «Сочинения и переводы» И.И.Дмитриева и разбор «Рассуждения о старом и новом слоге российского языка» А.С.Шишкова); «Журнал для милых» — выпускаемое молодым и неопытным М.Н.Макаровым издание фривольного характера (обычно упоминаются повести «Аннушка» и «Победа над нимфами»); «Аглая» и «Дамский журнал» — журналы сентиментального направления, издаваемые Шаликовым — «бездарным эпигоном Карамзина», «сентиментальным и слезливым литератором», «предметом насмешек Пушкина и его друзей». Кроме того, неизменно подчеркивается принад-
17 Покровский П.И. Указ. соч. С. 15-16.
18 Лихачева Е.О. Указ. соч. Ч. 2. С. 278.
19 Степанов В.П. Макаров Михаил Николаевич // Русские писатели. 1800-1917: Био
граф, словарь. М„ 1994. Т. 3. С. 468-470.
20 Скобло Е.В. Указ. соч. С. 259.
лежность издателей женских журналов первой трети XIX в. к лагерю карамзинистов, при этом в ряде работ восприятие идей Карамзина преподносится как примитивное подражательство.
Изучение научно-исследовательской литературы позволило сделать вывод о том, что основой формирования существующих на сегодняшний момент представлений о женских журналах первой трети XIX в. послужили в первую очередь оценки и мнения современников П.И.Макарова, Н.М.Макарова, П.И.Шаликова, а в некоторых случаях - и самих издателей. Здесь нужно отметить, что упомянутое уже объединение функций издателя, редактора и автора значительной массы размещаемых в журнале материалов в одном лице порождало, вследствие восприятия издания как «детища» конкретного литератора, производ-ность литературной репутации журнала от литературной репутации его создателя и места, который тот занимал в литературной жизни эпохи.
Формированию репутации «Московского Меркурия» как журнала «критического» в значительной степени способствовал сам П.И.Макаров, который в объявлении о его издании писал: «Некоторые Любители Словесности предпринимают издавать с будущего 1803 года января с 1-го дня новый Критический Журнал, под названием «Московского Меркурия... существенное содержание «Меркурия» будет критика...»21.
Наибольшая реакция современных П.И.Макарову литературных кругов была вызвана публикациями рецензии на сочинения И.И.Дмитриева («Современникам особенно нравилась рецензия Макарова на сочинения Дмитриева», — указывается в «Энциклопедическом словаре» Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона "), разбора книги А.С.Шишкова («Петр Иванович Макаров... этой дельной рецензией сделал себе почетное имя между тогдашними литераторами»,— вспоминал
21 Московские ведомости, 1802, №№ 86, 88.
Энциклопедический словарь / Изд.] Ф.А.Брокгауз, И.А.Ефрон. Репринт. Воспроизведение изд. 1890 г. Т. 35. М, 1991. С. 402.
М.А.Дмитриев в «Мелочах из запаса моей памяти»""), а также писем о Лондоне («Занимательный выбор, новость предметов, живость рассказа - вот достоинства сего прекрасного отрывка», - писал М.Дмитриев в 1817 г.24).
Однако при этом для М.Дмитриева в 1817 г. литературное амплуа П.И.Макарова отнюдь не сводится к роли критика; в частности, биограф пишет: «...в короткое время литературного своего поприща он успел за-служить внимания публики как Переводчик, Автор и Критик»"'.
В 1854 г. Г.Н.Геннади, предпринявший исследование «Московского Меркурия», констатировал: «Петр Макаров оставил по себе память в нашей литературе как критик, особенно своими статьями о Шишкове и Дмитриеве»26.
Мы полагаем необходимым более подробно остановиться на работе Г.Н.Геннади, посвященной «Московскому Меркурию», поскольку она представляет собой не только первое, но, пожалуй, и единственное на сегодняшний момент оригинальное исследование журнала с широким обращением к его материалам, рассмотренным в их совокупности и журнальной целостности.
В своей работе Г.Н.Геннади дает оценку «Московскому Меркурию» как одному из лучших журналов своего времени, «а по критике», полагает исследователь, «Московский Меркурий» был первый: «в старшем его собрате, «Вестнике Европы», главном тогда журнале, критики тогда не было»27.
В контексте нашего исследования немаловажно, что наряду со столь высокой оценкой «Московского Меркурия» Г.И.Геннади подчеркивает предназначенность журнала женской читательской аудитории. В
23 Дмитриев М.А. Мелочи из запаса моей памяти. 2-е изд. М, 1869. С. 77.
24 Дмитриев М. О Макарове и его сочинениях // Макаров П.И. Сочинения и перево
ды Петра Макарова. 1817. Т. 1. С. X.
25 Там же. С. VII.
6 Геннадии Г.Н. Указ. соч. С. 65. 27 Там же. С. 66.
К)
частности, он пишет: «Весь журнал можно назвать исключительно дамским журналом, по понятиям того времени»" .
Руководствуясь стремлением составить «достаточно полный» обзор «Московского Меркурия», Г.Н.Геннади предпринял рассмотрение статей журнала по отделам, «останавливаясь, однако, только на замечательных чем-либо особенным».
В результате рассмотрения материалов отдела изящной прозы Г.Н.Геннади приходит к мнению, что в нем представлены «повести и небольшие статьи разного содержания, переведенные с французского», отличающиеся «чувствительностью». «Соблазнительные картины, рассказы и преступных связях, о похищениях, похождениях героев с возвышенными чувствами, с сладкими, нежными речами, но с правилами, опасными для невинных, милых жертв их, будуарные подробности и везде любовь и только любовь, любовь страстная, отчаянная, слишком сильная или уже чересчур легкая - вот чем полны все эти рассказы»"4, — полагает исследователь.
Останавливаясь на «Новом путешествии в Малороссию» П.И.Шаликова, Геннади находит, что данное произведение «превосходит сентиментальностью все французские повестушки». Он обращается к разбору «Нового путешествия...», предпринятому на страницах того же «Меркурия» П.И.Макаровым: «Разбор этот довольно подробен и резок, что не помешало князю однако печатать своих романических похождений в том же журнале». Интересно, что Г.И.Геннади выражает намерение «поговорить о П.И.Шаликове в отдельной статье», (обусловливая это намерение тем, что П.И.Шаликов - «представитель особого разряда писателей нежных, дамских» и «издавал журнал для дам») которое, однако, так и не было осуществлено.
Там же. С. 70. Там же. С. 74.
При характеристике «Россиянина в Лондоне, или писем к друзьям моим» П.И.Макарова Г.Н.Геннади прямо говорит о согласованности собственного впечатления и оценки сочинения современников П.И.Макарова: «Письма эти и теперь приятно прочесть - так живо и гладко они написаны, а в то время они должны были непременно понравиться читающей публике и по новости предмета, и по изложению»30.
На поэтическом отделе «Московского Меркурия» Г.Н.Геннади не задерживается, отмечая лишь несколько стихотворений П.И.Шаликова и И.И.Дмитриева. «Отдел стихов пуст и беден в сравнении с прочими» -этот суровый приговор трансформируется в работах позднейших исследователей в категоричное утверждение «бедности» и «пустоты» всего «литературного» содержания журнала (за исключением критики).
Главный отдел журнала, с точки зрения Г.Н.Геннади, составляла критика. Исследователь выделяет разборы стихотворений И.И.Дмитриева и И.М.Долгорукова («поверхностны по взгляду, но писаны очень хорошо»), французских романов («резки и строги.. Замечателен приговор Макарова о романах госпожи Радклиф.. Но «госпожу Жанлис» он уважал и хвалил»), книги А.С.Шишкова «Рассуждение...» («в то время это была статья образцовая, единственная в своем роде по мыслям, по слогу и по значению своему, как оправдание и защищенис некоторых мнений новой школы писателей карамзинских»).
Нетрудно заметить, что при оценке «Московского Меркурия» Г.Н.Геннади в целом следовал мнениям, выраженным еще полвека назад в современных П.И.Макарову литературных кругах; по крайней мере, что и как обсуждено в его работе, в целом совпадает с тем, что и как обсуждалось современниками П.И.Макарова.
В заключение Г.Н.Геннади пишет: «Мы сказали о Макарове все, что знали. Может быть, отыщутся новые известия о нем, но, вероятно,
м Там же. С. 72. 31 Там же. С. 74.
незначительные»' . Возможно, поверив Г.Н.Геннади, позднейшие исследователи практически не предпринимали самостоятельных разысканий о «Московском Меркурии», воспроизводя предложенный им «идейный каркас» и нередко представляя в своих сочинениях не только пересказ мнений Г.Н.Геннади, составленных им на основании самостоятельного изучения материалов журнала, но и просто «заимствуя» те или иные фрагменты его работы.
Подобный «конспект» труда Г.Н.Геннади мы находим в работе «Биография А.И.Кошелева», автор которой пишет: «В московской журналистике лучший33 из вновь появившихся журналов был Московский Меркурий»; «Журнал Макарова, чисто литературный и не касающийся политики, замечателен тем, что он посвящен дамам»; «Журнал Макарова замечателен преимущественно критикою»; «За исключением критики, журнал Макарова представляет мало интересного по своему содержанию... Стихотворный отдел заключает в себе пьесы самых бездарных поэтов того времени...»; «Из оригинальных прозаических статей ... помещены еще письма самого Макарова... письма эти написаны очень живо и интересны даже теперь...»" . Упоминаются отзывы на Жанлис, Радклиф, Вольтера, рецензия на сочинения И.И. Дмитриева, нелестный отклик на «Путешествие в Малороссию» П.И.Шаликова (и дословное повторение Г.И.Геннади: «Это не помешало впрочем Макарову занять почти половину журнала «Новым путешествием в Малороссию» кн. Шаликова»7,5), разбор книги А.С.Шишкова (и опять дословное «заимствование» оценки: «...б свое время это была статья образцовая, единственная в своем роде по мыслям, по слогу и по значению своему, как пер-
'" Там же. С. 93.
|3 Здесь и далее курсив мой. - А.Д.
14 Колюнанов Н.П. Указ. соч. С. 244, 245, 247.
15 Там же. С. 247.
вый удачный опыт оправдания и защиты некоторых мнений Карамзин-ской школы...» ').
В литературоведческих работах конца XIX - начала XX в. критическая составляющая журнала еще более акцентируется, в то время как в отношении собственно литературных материалов назойливо повторяется лейтмотив пустоты содержания. Например, Н.И.Булич пишет: «Журнал Макарова пуст содержанием... Стихов немного. Повести и мелкие статейки разного содержания, все большею частью переведены с французского и насквозь проникнуты сентиментальностью...Критика со-ставляет, однако, самую живую сторону Макаровского журнала...»' .
Вариативное изложение суждений Г.И.Геннади представлено в работе А.Г.Максимова: «Значительную часть своего журнала Макаров уделял критике... Лучшею критическою статьею Макарова считается его разбор сочинения Ив.Дмитриева... а затем критика на книгу под названием: «Рассуждение о старом и новом слоге Российского языка»...» ...Макаров не обременял своего журнала статьями серьезного содержания... В журнале печатались небольшие повести и мелкие статейки разнообразного содержания, переведенные в большинстве случаев с французского. Стихотворений очень мало»''.
Вместе с тем в работах конца XIX - начала XX в., наряду с воспроизведением закрепившихся оценок «Московского Меркурия», возникает новый элемент характеристики, чье появление было обусловлено разгоревшейся в русском обществе дискуссией о правах женщин, в контексте которой исследователи вряд ли могли обойти своим вниманием вопрос о позиции, занимаемой одним из первых женских журналов по проблеме женских прав (на образование, творчество и т.п.).
J0 Там же. С. 247.
37 Булич Н.И. Указ. соч. С. 106, 107.
" Максимов А.Г. «Московский Меркурий» // Литературный вестник, 1902. № 8. С.
325, 327.
При решении этого вопроса исследователи конца XIX - начала XX в., по-видимому, обратились к мнению М.А.Дмитриева, высказанному им в «Мелочах из запаса моей памяти». В частности, М.А.Дмитриев писал: «...я не могу однако умолчать о направлении его журнала... Довольно взглянуть в его журнале на поклонение женщинам, совсем не однозначащее с уважением; довольно видеть его апофеозу Ниноны Ланк-ло!..»39. В исследованиях Н.И.Булича и А.Г.Максимова П.И.Макаров оказывается притворщиком и лицемером, чьи благожелательные и приязненные обращения к читательницам были не словами «действительного уважения к женщине и признания ее прав; это была нежная карамзин-ская манера, весьма близко граничащая с грубой чувственностью, встречающейся в жизни»40. Е.Н.Щепкина, рассматривая отношение «Московского Меркурия» к женщине, отмечала, что «Дмитриев и карамзинисты протестовали против подобных статей в духе сенсуализма XVIII века <в частности, имеется в виду статья П.И.Макарова о Ниноне Ланкло -А.Д.> и нашли, что поклонение женщинам у сотрудников Макарова не освещалось уважением»41. Это единичная, притом никак не поясняемая попытка указать на отличия «Московского Меркурия» от карамзинизма, по-видимому, основанная на приведенном выше высказывании М.А.Дмитриева; при этом своеобразие «Московского Меркурия» сводится только к «грубой чувственности». М.А.Дмитриев мог, конечно, здесь повторять мнение своего дяди, сотрудничавшего в «Московском Меркурии» И.И.Дмитриева, но заметим, что «Мелочи из запаса моей памяти» написаны в позднейшую эпоху; «протесты» же начала XIX века нам неизвестны. Более того: М.А.Дмитриеву обычно приписывается42
39 Дмитриев М.А. Мелочи из запаса моей памяти. 2-е изд. М., 1869. С. 78.
40 Булич Н.И. Указ. соч. С. 105; Максимов А.Г. Указ. соч. С. 324.
41 Щепкина Е.Н. Женская личность в старой русской журналистике//Жури. мин. нар.
проев. Нов. сер. Ч. 40. 1912. Июль. С. 101-102.
2 Ст. о Макарове в «Русских писателях XVIII века». Заметим, впрочем, что в 1817 г. литературная деятельность Дмитриева только начиналась и не уверенности в том, что статья, подписанная «М.Дм.» принадлежит именно ему, хотя он, как племенник своего дяди, входил в круг, где помнили о Макарове.
статья 1817 года «О П.И.Макарове и его сочинениях», предисловие к изданию сочинений Макарова, а в этой статье, напротив, утверждалось, что отличительной особенностью творчества Макарова было уважение к женщинам.
В советском литературоведении было как бы «забыто» о том, что «Московский Меркурий» - издание, предназначавшееся для женской читательской аудитории. В редких работах советских ученых, упоминавших «Московский Меркурий», журнал рассматривался только как критический, обычно - в контексте обсуждения споров о старом и новом слоге в начале XIX в. "; при этом собственно критическая концепция Макарова, реализованная на страницах его журнала, оставалась вне поля зрения исследователей.
В современном литературоведении «Московский Меркурий», обсуждаемый в связи с рассмотрением личности и творчества его издателя, пока не становился самостоятельным объектом исследовательского интереса. Краткое описание «Московского Меркурия» представлено в статье биографического словаря «Русские писатели. 1800-1917» С.В.Уваровой, посвященной П.И.Макарову44. В частности, исследовательница пишет: «Лицо журнала ... определял критический раздел», «Помимо рецензий Макаров помещал в Московском Меркурии переведенные им с французского и частью переработанные (без указания авторства) повести, сентиментальные по тону и содержанию... Занимательные по сюжету, все они повествовали о пылких страстях, прославляли чувствительную нежность и чувственную любовь...», «...Макаров отмечал достоинства «Сочинений и переводов» И.И.Дмитриева в первом отзыве на выход сборника...», «...в рецензии на «Монаха» М.Г.Льюиса (вышедшего в русском переводе под именем А.Радклиф) Макаров резко
43 См., напр.: Кулешов В.И. История русской критики XVIII-XIX веков. М., 1978. С.
85-86; Мордовченко Н.И. Русская критика первой четверти XIX в. М.; Л., 1959. С.
80,109.
44 Уварова СВ. Макаров Петр Иванович // Русские писатели. 1800-1917: Биографич.
словарь. - Т. 3.-С. 473-474.
осуждает свойственные готическим романам картины «убийств, насилий, пыток»...», «...пеняет автору «Путешествия в Малороссию» на его «чувствительность... розового цвета»...», «...Последним трудом Макарова, достойно увенчавшим его деятельность, стал разбор книги Шишкова...»45.
Как видно из приведенных выписок, представленная в статье С.В.Уваровой характеристика в целом совпадает с предложенной Г.Н.Геннади в 1854 г. Оценивая достаточность данной характеристики, необходимо подчеркнуть, что сам Г.Н.Геннади изначально не претендовал на полноту и всесторонность своего исследования, предполагая останавливаться «только на замечательных чем-либо особенным», с его точки зрения, материалах, причем в основе представления исследователя о «замечательное» публикаций лежали, как мы видели, мнения современников П.И.Макарова.
Из сказанного со всей очевидностью следует, что «Московский Меркурий» в связи с выявленной неполнотой, схематичностью, субъективностью его характеристики, сводящейся, по сути, к вариативному изложению суждений Г.Н.Геннади, высказанных им более полутора веков назад, односторонностью и идентичностью оценок содержания журнала и его роли в литературном процессе требует разностороннего и разнопланового изучения.
Существующие на сегодняшний момент закрепившиеся в литературоведении некоторые условные литературные репутации женских журналов и их издателей (П.И.Макаров— критик, «Московский Меркурий»—критический журнал; М.Н.Макаров— неопытный юноша с пламенным воображением, «Журнал для милых»— издание фривольного характера; П.И.Шаликов— комическая фигура, «Аглая» и «Дамский журнал» — смехотворные, курьезные, пустые содержанием, карикатурные), в основе которых лежат вырванные из исторического контекста
45 Там же. С. 473-474.
высказывания и оценки, принадлежавшие их современникам, не вполне соответствуют реальной роли, которую играли женские журналы первой трети XIX в. в литературном процессе.
Эти однозначные дефиниции, закрепившиеся в литературоведении в результате построения исследователями женских журналов большинства своих заключений на основе высказываний самих издателей и их современников, без детального рассмотрения состава, материалов журналов, анализа их деятельности, имеющаяся вследствие этого неадекватность оценки роли женских журналов в литературном процессе первой трети XIX в., которая берется в литературоведческих работах как исходная и не вызывающая сомнений данность, провоцирует получение исследователями в ряде случаев заранее ложных выводов.
Особенно наглядно данное положение видно на проблеме изучения истории женской литературы в России. К настоящему моменту вовсе не исследована та роль, которую играли женские журналы в развитии женской литературы в России, а ведь к концу XVIII в. женская литература, развиваясь количественно и качественно, созревает настолько, чтобы заявить о своей способности самостоятельно продуцировать идеи относительно роли и сущности женского литературного творчества, места писательницы в литературном процессе46.
Однако исследователи русской женской литературы пренебрегают женскими сочинениями, появлявшихся в дамских журналах, обходят своим вниманием вопрос о взаимодействии женской периодики и женской литературы, полагая в соответствии со сложившимися литературными репутациями женских журналов все печатавшееся там «сущими безделками».
Так, К.Келли замечает, что в то время как многие поэтессы XVIII — начала XIX в. как «дилетантки» сочиняли «пустячки» для дам-
46 О развитии женского литературного творчества в XVIII в. см.: Vowles J. The "feminization" of Russian literature: women, language and the literature in eighteenth century Russia II Women writers in Russian literature. - Westport, 1994. - P. 35-54.
ских журналов, только единицы были способны писать лирику, выражающую иное и удивительно смелое переживание особой женской сущ-
ности .
В.Росслин, рассматривая публикации женщин-переводчиц в журналах начала XIX в., мимоходом упоминает, что «было лишь несколько публикаций в дамских журналах, таких как «Аглая», «Журнал для милых», или «Дамский журнал»48.
Дж.Хаммамберг в упоминавшейся ранее работе утверждает, что произведения, публикуемые П.И.Шаликовым для женского чтения, были подлинные безделки, никаких значительных или серьезных сочине-
"49 НИИ .
Вместе с тем известно, что П.И.Шаликов неоднократно помогал начинающим писательницам, помещая их сочинения на страницах своих журналов; как указывает С.В.Денисенко, «особое внимание «Дамский
журнал» уделял женщинам-писательницам, в том числе начинающим» . П.И.Шаликов «сыграл огромную роль в становлении литературной репутации З.А.Волконской»'1. В «Дамском журнале» появилась вторая по времени публикация Н.С.Тепловой, которая и в дальнейшем активно сотрудничала в журнале52.
Ю.В.Жукова подчеркивает, что П.И.Шаликов «чрезвычайно внимательно относился к творчеству своих соотечественниц... стремился расширить круг женщин-авторов журнала...<имеется в виду «Аглая» -А.Д.>»53. По наблюдениям М.Ш.Файнштейна, в 20-30-х гг. московские писательницы (М.А.Лисицына, Е.Г.Андреева, Т.Веревкина,
47 Kelly С. An anthology of Russian women's writing, 1777-1992. - P. 33.
Rosslyn W. Feats of agreeable usefulness: translations by Russian women 1763-1825. -P. 151.
49 Hammamberg G. Указ. соч. - С. 281.
50 Денисенко СВ. Указ. соч. - С.479.
51 Сайкина СВ. Московский литературный салон кн. Зинаиды Волконской: Дне.
...канд. филол. наук. М.,2002. - 270 с.
" Вацуро В.Э. Жизнь и поэзия Надежды Тепловой // Вацуро В.Э. Пушкинская нора: Сб. статей. - СПб., 2000. - С. 388. 53 Жукова Ю.В. Указ. соч. - С. 45,46.
О.П.Крюкова, Н.С.Теплова и некоторые другие) особенно часто публиковались именно в «Дамском журнале», который пользовался широкой популярностью у своих читательниц5 .
В свете всего сказанного обстоятельное, разностороннее и разноплановое исследование журналов для женского чтения первой трети XIX в., направленное на то, чтобы, опираясь на факты, представить отражающую историческую действительность адекватную оценку их роли и места в литературном процессе, представляется особенно актуальным.
В настоящей работе наше внимание сосредоточивается на «Московском Меркурии» П.И.Макарова в связи с его особенным интересом для истории женской литературной периодики в России как издания, с появлением которого начинается период бурного развития русской женской журналистики.
Актуальность предлагаемого исследования определяется прежде всего тем, что в последние годы русская литература, которая ранее истолковывалась с тендерной точки зрения в основном на Западе, теперь все чаще рассматривается так и в России; поскольку тендерный анализ часто оказывается идеологизированным, есть необходимость уточнить его выводы. В частности, предполагающаяся самоочевидной приниженность женщины в русской культуре XIX века как патриархатной влечет за собой недооценку литературного качества журналов для женского чтения.
Научная новизна диссертации обусловливается тем, что до сих пор не предпринималось попыток осуществить исследование журнальных материалов в их целостной совокупности и соотнесенности с историко-литературным контекстом, установить круг печатавшихся в журнале авторов, определить источники опубликованных в нем переводных произведений, представить целостную историко-литературоведческую
54 Фанйштейн М.Ш. Писательницы пушкинской поры: историко-литературные очерки.-Л., 1989.-С. 62.
характеристику «Московского Меркурия», включающую в себя его идейное, жанровое и тематическое своеобразие, проанализировать реализованную на его страницах критическую концепцию. Кроме того, совершенно не изучена тендерная проблематика в «Московском Меркурии» как журнала, предназначенного преимущественно для женского чтения, в том числе вопросы восприятия, представленности и интерпретации в нем женского литературного творчества. Восполнить эти пробелы и было целью нашего исследования.
В настоящей работе мы предполагаем обсудить следующие вопросы.
Укрепившаяся литературная репутация «Московского Меркурия» вследствие ее однозначности, а также малоизученности самого издания представляется нам не вполне соответствующей действительному месту, занимаемому журналом П.И. Макарова в литературной жизни первых десятилетий XIX в. Мы предполагаем на основе изучения материалов «Московского Меркурия» представить его историко-литературоведческую характеристику, включающую в себя идейное, жанровое и тематическое своеобразие рассматриваемого издания.
Для уяснения вопроса о той действительной роли, которую «Московский Меркурий» играл в литературном процессе, мы намерены особое внимание уделить проблеме соотношения журнала П.И. Макарова и карамзинской традиции.
Поскольку проблема развития женской литературы в России в первой трети XIX в. в аспекте ее взаимодействия с женской литературной периодикой оказалась вне поля зрения историков женской литературы вследствие принятия на веру тендерным литературоведением литературных штампов, о которых речь шла выше, особое внимание в нашей работе мы предполагаем уделить вопросам восприятия, представленности и интерпретации женского литературного творчества в «Московском Меркурии».
Основной методологический принцип диссертации - историко-литературный. При этом, поскольку наиболее интересной в «Московском Меркурии» для нас является сложно организованная полемика с сентиментализмом, причем полемика, осуществлявшаяся внутри одного культурного круга, полемика, предполагавшая сосуществование в пределах одного периодического издания (и иногда даже в пределах одного текста) разных, подчас противоположных тенденций, - особое теоретическое значение для нас имеет теория «двуголосого слова» М.М.Бахтина.
Практическая значимость работы состоит в возможности использовать положения и выводы исследования в общих курсах и спецкурсах по истории русской литературы и журналистики, в подготовке изданий литераторов нач. XIX в.
Апробация работы. Основные положения диссертации были представлены в докладе, прочитанном на конференции «Журнальная деятельность писателей в литературном процессе XVII-XX веков: забытое и второстепенное» (Псков, VI Майминские чтения, апрель 2006 г.), и изложены в публикациях.
Вопрос об участии Макарова в издании «Вестника Европы»
Литературная репутация Макарова как карамзиниста прежде всего явилась следствием того обстоятельства, что Макаров был горячим сторонником карамзинской языковой реформы - как справедливо отмечает Н.И.Мордовченко, он явился «самым ревностным поборником образованной Карамзиным "приятности слога"» и «"новый слог" с энергией защищал от нападений Шишкова»55. Широко известна макаровская «Критика на книгу под названием: Рассуждение о старом и новом слоге Российского языка», опубликованная в двенадцатой книжке журнала, где Макаров писал: «Г.Карамзин сделал эпоху в Истории Русского языка». Например, в новейшей итоговой работе «Критике...» Макарова дана такая оценка: «Статья-памфлет, публицистически острая, дающая убедительные возражения по всем пунктам языковой полемики ... Полемический пафос сообщает его формулировкам основных принципов "нового слога" такую отточенность и блеск, каких не встречаешь в высказываниях самого Карамзина»56. Но, хотя, как известно, во времена Макарова литературная позиция во многом определялась позицией языковой, тем не менее они не совершенно тождественны, и в нашей работе нас будет интересовать не то, как Макаров солидаризовался с Карамзиным в вопросах языка (это уже хорошо изучено), но иные аспекты ка-рамзинизма и отношение к ним «Московского Меркурия». Литературная судьба Макарова сложилась не столь счастливо, как у его именитого сверстника. Карамзин, как известно, рано вошел в литературу - когда в 1783 г. был издан его перевод идиллии Геспера «Деревянная нога», считающийся первым печатным опытом Карамзина, ему было всего 17 лет, - и продолжал трудиться на литературном поприще в течение более чем четырех десятилетий.
В отличие от долгого творческого пути Карамзина, период активной литературной деятельности Макарова пришелся на гораздо более сжатый срок. Впервые Макаров выступил в печати, будучи уже вполне зрелым человеком, - в 1795 г., когда был опубликован его дебютный перевод романа Ж. де Мемье «Граф Сент-Меран, или Новые заблуждения сердца и ума», Макарову было за тридцать. Следующим шагом Макарова на ниве словесности стал перевод двух частей книги Э.-Ф.Лантье «Антеноровы путешествия по Греции и Азии», выпущенный в 1801-1802 гг. Карамзин откликнулся на макаровский перевод одобрительной рецензией в издаваемом им «Вестнике Европы», в которой с восхищением отметил литературное мастерство переводчика: «Фабрика русских переводов, - писал он, - не имела бы такой дурной славы, если бы у нас по большей части так переводили»57.
В 1803 г. Макаров взялся за издание журнала «Московский Меркурий». Осенью 1804 г. Макаров отправился по приглашению своего знакомого в Польшу. Как пишет М.А.Дмитриев, это путешествие «было для него последним: он занемог на половине дороге, умер в деревне своего сопутника- и нежная слеза дружбы не оросила его праха». Макаров скончался в октябре 1804 г., в возрасте 39 лет, на подъеме своей литературной карьеры. «Светило дней его померкло, не достигнув полудня», -образно писал М.А.Дмитриев о смерти Макарова. Вся творческая биография Макарова, таким образом, укладывается в весьма непродолжительный период времени, менее десяти лет. Вместе с тем, по свидетельству М.А.Дмитриева, в это «короткое время литературного своего поприща он успел заслужить внимание публики как Переводчик, Автор и Критик». Ф.Ф.Вигель в своих «Записках» говорит о Макарове как о литераторе, который был «чрезвычайно умен ... был отличный критик, ученый, добросовестный, беспристрастный, пристойный», с горечью восклицая: «он умер слишком рано, едва в зрелых летах, как много других у нас полезных и достойных людей!»58.
Почти все литературное наследие Макарова, за исключением двух переводов, упомянутых выше, сосредоточено в «Московском Меркурии», который наполнялся преимущественно переводами и сочинениями самого издателя. Материалы некоторых номеров даже целиком принадлежали перу одного Макарова. В 1805 г. после смерти Макарова его сочинения и переводы, опубликованные в «Московском Меркурии», вышли отдельным двухтомником, который был переиздан в 1817 г.
Выпустив ставший последним двенадцатый номер «Московского Меркурия» в апреле 1804 г., Макаров, возможно, некоторое непродолжительное время был издателем «Вестника Европы». Упоминание о данном факте его творческой биографии мы находим в «Словаре русских светских писателей...» Е.Болховитинова59, перешедшее оттуда в некоторые историко-литературные работы, но фактически никак не аргументируемое (редактором «Вестника» в 1804 году называют и П.П.Сумарокова).
Точно известно, что Макаров сотрудничал в «Вестнике Европы»: он печатал там своего «Россиянина в Лондоне, или Письма к друзьям моим» (публикация которых была начата еще в первом номере «Московского Меркурия», но не получила в этом журнале продолжения).
Мы обнаружили косвенное подтверждение этой версии - одну, на первый взгляд, не имеющую существенного значения деталь, которая приобретает вес в соотнесении с рядом фактов творческой биографии Макарова. В сентябрьском номере «Вестника Европы» в разделе «Смесь» было помещено небольшое объявление следующего содержания: «В одном Французском Журнале (Journal general de la Litteraturc Etrangere) помещено известие о переводе на Российский язык Аптеноро-ва Путешествия. Московскому изданию отдают преимущество перед Петербургским»61. Для того чтобы понять, какое значение данное объявление имеет для решения интересующего нас вопроса о возможности участия Макарова в издании «Вестника Европы», необходимо сделать небольшое отступление с тем, что изложить литературную предысторию его появления.
Различие представлений Макарова и Карамзина о месте критики в русской литературе
Как известно, Карамзин открыто ставил под сомнение полезность и необходимость критики для русской литературы. Убежденный в том, что критика не является «истинною потребностью нашей литературы», он открыто заявлял о преждевременности ее широкого введения . В издававшемся им тогда «Вестнике Европы» критический отдел «не развился и не в нем был интерес журнала», а критические статьи были «единичны и случайны» . Специфической же особенностью и главным достоинством «Вестника Европы» первых двух лет издания, как указывает Н.И.Мордовченко, было «выдвижение политики на равноправное с литературой место» .
Свои взгляды на критику Карамзин изложил в написанном в форме письма читателя к издателю предисловии к январскому номеру «Вестника Европы» за 1802 год, где, в частности, писал: «точно ли критика научает писать? Не гораздо ли сильнее действуют образцы и примеры? И не везде ли таланты предшествовали ученому, строгому суду? ... Пиши, кто умеет писать хорошо: вот самая лучшая критика на дурные книги! - С другой стороны, вообрази бедного автора, может быть добродушного и чувствительного, которого новый Фрерон убивает одним словом! Вообрази тоску его самолюбия, бессонные ночи, бледное лицо!.. Глупая книга есть небольшое зло в свете. У нас же так мало авторов, что не стоит труда и пугать их. - Но если выйдет нечто изрядное, для чего не похвалить? Самая умеренная похвала бывает часто великим ободрением для юного таланта».90
Аналогичные суждения были высказаны Карамзиным и год спустя в объявлении об издании «Вестника Европы» на 1803 год, в котором он заявлял: «Что принадлежит до критики новых русских книг, то мы не считаем ее истинною потребностию нашей литературы (не говоря уже о неприятности иметь дело с беспокойным самолюбием людей). В авторстве полезнее быть судимым, нежели судить, хорошая критика есть роскошь литературы: она рождается от великого богатства; а мы еще не Крезы. Лучше прибавить что-нибудь к общему мнению, нежели заняться его оценкою. Впрочем, не закаиваемся говорить иногда о старых и новых русских книгах: только не входим в решительное обязательство быть критиками». Как отмечает Н.И. Мордовченко, Карамзин остался верен своим взглядам и обещаниям: критические статьи в «Вестнике Европы» первых двух лет его издания были единичны и случайны .
Макаров выступил с концепцией критики, противоположной ка-рамзинской. Прежде всего, он прямо объявил о критическом характере своего журнала, обязавшись «быть критиком» и, таким образом, вступая в открытую полемику с Карамзиным по вопросу о целесообразности широкого введения критики. Объявление об издании «Московского Меркурия» гласило: «Некоторые любители словесности предпринимают издавать с будущего 1803 года января с 1-го дня новый критический журнал, под названием «Московского Меркурия»... соответственно сему главному предмету, существенное содержание «Меркурия» будет критика, или, говоря другими словами, беспристрастное рассмотрение всех новых российских сочинений и переводов. Сверх того, имея в виду размножение хороших книг на отечественном языке нашем, издатели располагаются еще предуведомлять гг. переводчиков о лучших и новейших произведениях литературы иностранной...».92
В композиционной структуре его журнала второй компонент двучленной композиционной схемы «Вестника Европы» (литература - политика) - был заменен на критический (литература - критика), что, безусловно, несло в себе определенный полемический заряд. Таким образом, «Московский Меркурий» изначально претендовал на «инаковость» по отношению к карамзинскому изданию, а в определенном отношении даже оказался противопоставлен ему. В дальнейшем на страницах «Московского Меркурия» Макаровым была реализована критическая концепция, обнаружившая в вопросах, касающихся сущности критики, ее назначения, функций, допустимых пределов, совершенную противоположность преобладающей карамзинской концепции «мягкой» критики.
Категория беспристрастности - центральная в критической концепции Макарова: и сильные, и слабые стороны сочинения должны рассматриваться и обсуждаться в равной степени и одинаково подробно. По его мнению, при разборе произведений критик не вправе, щадя самолюбие автора, закрывать глаза на недостатки сочинения или пытаться их завуалировать; напротив, «критика имеет право заметить ошибки, даже решительно сказать, что сочинение дурно». Главная обязанность критика при вынесении суждений, согласно критическому кодексу Макарова - оставаться правдивым, прямо и откровенно высказывать свое мнение и давать объективную оценку. «Мы гораздо охотнее замечаем хорошее, -писал Макаров, - сердечно радуясь, когда в русской книге видим много такого, что можно похвалить, не изменив беспристрастию и справедли-вости» .
Всего за год издания своего журнала Макаров приобрел репутацию строгого и беспощадного критика. Как отмечал Н.Греч в «Опыте краткой истории русской литературы», «Московский Меркурий» отличался «умными, острыми и колкими критиками, которые принесли много пользы, особенно молодым тогдашнего времени писателям»44. Макаров не стеснялся публично указывать на недостатки сочинений даже близких ему литераторов - в числе «молодых писателей», чьи книги разобраны в «Московском Меркурии» с позиции «беспристрастной» критики, с демонстрацией не только сильных, но и слабых сторон сочинения, были и сотрудники журнала - Н.Ф.Остолопов95, Шаликов96.
Программная статья «Некоторые мысли издателей Меркурия» как выражение карамзинистских идей о «феминизации» русской культуры
Обращаясь к рассмотрению тендерной проблематики в «Московском Меркурии», нельзя не отметить, что на страницах «Московского Меркурия» печатались и такие тексты, которые, будучи взяты и изучены вне остального журнального контекста, дают основание для безоговорочного отнесения журнала Макарова к изданиям прокарамзинистского толка. Речь прежде всего идет о многократно и широко цитируемой в исследовательских работах статье «Некоторые мысли издателей Меркурия»122, открывающей первую книжку журнала, в которой изложена культурная концепция, полностью вписывающаяся в рамки карамзин-ской с характерной для нее феминизацией литературы123.
Ю.М.Лотман отмечал, что женщина в системе культурных ценностей сентиментализма «становится нравственным компасом общества и его художественным законодателем», «дамский вкус» здесь «признается высшим авторитетом»124; кроме того, «женщине отводится высокая общественная роль воспитателя» - она «одухотворяет общество и облаго-раживает чувства мужчин» . Конечно, отведение женщине центрального места на литературной арене было достаточно условным: апеллируя к дамскому вкусу в литературе, Карамзин имел в виду не реальных дам -его современницы русских книг не читали. Как поясняет Ю.М.Лотман, для того чтобы дамский вкус стал законодателем в литературе, полагал
Карамзин, предварительно литература должна воспитать этот самый дамский вкус; для того чтобы женщины стали воспитательницами чувств, сначала надо их чувства воспитать. Для этой цели, согласно ка-рамзинской концепции, их надо приохотить к литературе и одновременно облечь их чувства в благородные книжно-письменные формы выражения и тем самым облагородить самые чувства. Решая данные задачи, Карамзин «пытается одухотворить жизнь салона, превращая его в оазис культуры, напоминающей блестящие кружки Ренессанса или философские салоны XVIII века», в которых царили «прециозницы», чьим любимым занятием было состязание с мужчинами в уме, находчивости, тонкости суждений или поэтическом даре, а идеалом - ученая женщина.
Идейный остов статьи «Некоторые мысли издателей Меркурия» -слепок с карамзинской просветительской программы: в ней отражены сведенные воедино выработанные сентиментализмом идеи относительно роли женщин в развитии образования и воспитании общества, изложенные Макаровым в эмоциональном, даже патетическом ключе. Отметим, что в изданных в 1805 г. «Сочинениях и переводах» Макарова заглавная статья «Меркурия» помещена под другим названием, из которого виден ее главный предмет, - «Мысли о воспитании».
Статья начинается с разъяснения о том, что важнейшая причина слабых успехов отечественной литературы кроется в недостатке образования русского общества: «молодой человек весьма рано перестает учиться и по вступлении в свет не имеет уже никакой побудительной причины обогащать ума своего: общества, которые он посещает, не требуют от него знаний; вид пользы отдаленной слабо действует на его сердце; он наслаждается только удовольствиями настоящего времени»1"6. Для подъема образовательного уровня необходимо, во-первых, «сделать знания необходимою потребностию в общежитии», а во-вторых, «связать учение с забавами, и даже с честолюбием». Для решения вопроса о том, как «сделать знания необходимою потребностию в общежитии», «связать учение с забавами, и даже с честолюбием», Макаров обращается к опыту Франции, где «женщины упражнялись в литературе, и все первоклассные ученые стекались к ним со всех сторон». Молодые люди получали образование в женских салонах, представляемых Макаровым «лучшими школами вкуса и просвещения», где «в отборных собраниях судили сочинения и авторов... без гордости, без чванства всякий старался превзойти другого - не нарядом, не экипажем, не грубою наглостию, но блеском ума, естественного и приобретенного...», а «Фонтенели и Малезьи давали практические наставления в тонком уч-тивстве, в умной, замысловатой веселости и в искусстве употреблять знания без педантства». Расцвет салонной культуры во Франции естественным образом сопровождался процветанием наук и художеств, в первую очередь, литературы. Благодаря салонному образованию «в последние годы монархического правления... не было у них почти ни одного благорожденного человека, который, более или менее, не знался бы с музами...», что привело как к появлению «множества авторов», так и бессмертных творений, «которым позднейшее потомство станет удивляться».
Состояние отечественной словесности, указывает издатель, определяется женским присутствием на «поле литературы»: единожды «овладев» им, «наши дамы... пошли бы самыми скорыми шагами, повлекли бы всех за собою, и в короткое время сделались бы нашими учительницами... употребя науки на пользу забав, а забавы на пользу наук».
Женщина провозглашается «хранительницей нравов» - именно женщина, подчеркивается в статье, осуществляет нравственное воспитание мужчин. Однако чтобы женщина могла следовать своему высокому призванию, стать учительницей и воспитательницей, «найти ту счастливую середину, на которой Добродетель и Любезность соединяются и взаимно одна другой сообщают прелести свои, потребно - просвещение», т.е. нужно воспитывать и просвещать самих женщин. Просвещенные женщины «...и в грубую душу какого-нибудь Камчадала вложили бы склонности Лафара или Сент-Эвремонта», однако, в отличие от Франции, где женщины «посещают лицеи, смотрят музеумы, слушают профессоров, читают, переводят и сами сочиняют», в России «нет ни лицеев, ни дружеских ученых собраний».
Интересно отметить, что, развивая идеи относительно безотлагательности скорейшего распространения просвещения среди женщин и настоятельной потребности их участия в интеллектуальной жизни русского общества, Макаров тут же излагает доводы протестующих против «женской учености». Их суть тем более любопытна, что Макаров, по всей видимости, воспроизвел наиболее типичные, стандартные для культурной ситуации начала XIX в. аргументы противников признания за женщинами равного с мужчинами права на удовлетворение интеллектуальных запросов, в том числе на занятие писательской деятельностью. Кроме того, данные аргументы неоднократно встречаются и в более поздних текстах, что наделяет их качеством традиционности для русской культуры XIX в.
И. И.Дмитриев в «Московском Меркурии»
Удельный вес стихотворных произведений на страницах «Московского Меркурия» сравнительно невелик: Макаров, чье творчество было главным источником журнальных публикаций, не писал стихов. Еще Г.Н.Геннади утверждал, что поэтический отдел «Московского Меркурия» «пуст и беден в сравнении с прочими»; в дальнейшем эта оценка трансформировалась в еще более резкую и получила статус историко-литературной истины (якобы «Московский Меркурий» заключал в себе «пьесы самых бездарных поэтов того времени, которые рады были сбыть куда-нибудь свои вирши»161). При этом обычно назывались имена Н.Ф.Остолопова, П.И.Шаликова, Д.И.Хвостова.
Изучение поэтического отдела показало, что его оценка как убогого и бедного (непреложная истина еще с работы Г.Н.Геннади) не является адекватной, а закрепление ее в литературоведении повлекло за собой малоизученность стихов в «Московском Меркурии» (чего смотреть, когда и так ясно, что ничего стоящего там нет). Изучение стихотворного отдела позволило восполнить некоторые пробелы и исправить определенные неточности.
рання «Сочинений и переводов». Ссылка на «Сочинения и переводы» 1803-1805 гг. как первую публикацию была сделана А.А.Флоридовым, под редакцией которого в 1893 году вышло первое посмертное издание сочинений Дмитриева16. В вышедшем в 1967 году полном собрании стихотворений Дмитриева, являющимся по сей день наиболее авторитетным изданием его поэтических произведений, в качестве даты первой публикации закреплялся 1805 год163. В последнем по времени к настоящему моменту издании датировка аналогична16 .
Изучение материалов «Московского Меркурия» позволило нам установить, что такая датировка является ошибочной: впервые эти тексты были опубликованы в декабрьской книжке «Московского Меркурия» за 1803 год. Они не были подписаны, а вместо подписи под стихотворениями стоял криптоним . При этом басня «Умолк Соловушка! Конечно, бедный болен...», вошедшая в прижизненные издания сочинений Дмитриева, за исключением издания 1823 г., под названием «Молчание соловья», а во все последующие (начиная с издания 1823 г.) -«Воробей и зяблица», озаглавлена в журнальном варианте как «Отдых соловья». Определяя дату первой публикации, необходимо иметь в виду, что П.И.Макаров в конце последней страницы номера ставил число, означающее день, в который издатель выпускал «книжку свою в публику»165. Число, стоящее в конце двенадцатого номера за 1803 год, - 23 апреля 1804 года. Таким образом, время публикации сдвигается на несколько месяцев, и датой реальной публикации оказывается не декабрь 1803 года, а апрель 1804 года.
Неверная датировка во многом явилась следствием закрепления в литературоведении не вполне, по нашему мнению, соответствующей реальной репутации журналов для женского чтения первой трети XIX века как пустых с точки зрения идейно-тематической наполненности, не печатавших заслуживающих исследовательского внимания художественных произведений. Такая закрепившаяся в литературоведении «сомнительная» репутация журналов для женского чтения, неадекватность оценки их роли в литературном процессе при малоизученное непосредственно самих журнальных материалов в ряде случаев приводит к появлению литературоведческих ошибок.
Время публикации в «Московском Меркурии» в творческой биографии Дмитриева - это период активной разработки малых стихотворных жанров: эпитафии, эпиграммы, надписи к портрету. Вместе с тем в центре писательского интереса Дмитриева в 1802-1803 гг. - жанр басни: «занимался более подражанием иноземным басенникам», - писал он о том времени в своих мемуарах. На страницах «Вестника Европы» в то время опубликованы девять басен Дмитриева. В предшествовавший публикации в «Московском Меркурии» год поэт перенес «продолжительную» и «важную» болезнь. Это было печальное время его жизни, когда, «тянув томную жизнь со дня на день, считая каждый последним», он сидел с «утра до вечера» в саду и единственную отраду находил в чтении новостей французской литературы. Видимо, тогда он ознакомился и с вышедшим в 1803 г. сборником французского баснописца Буасса-ра. Учитывая это обстоятельство, а также всплеск интереса Дмитриева к жанру басни, которым отмечено его творчество того времени, вполне вероятным выглядит предположение об определении 1803 года как даты написания басни «Воробей и зяблица».
Помимо стихотворений «Люблю и любил» и «Воробей и зяблица», в «Московском Меркурии» на том же журнальном развороте была помещена эпиграмма «Поэт Оргон, хваля свою жену не в меру...». Длительное время полагалось, что датой ее первой публикации является 1805 год - соответствующие указания мы находим в изданиях сочинений Дмитриева и 1893 , и 1967 годов , - пока в 1975 году в книге «Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX вв.» не была установлена ошибочность такой датировки: авторы «Русской эпиграммы...» указывали как раз на двенадцатый номер «Московского Меркурия» за 1803 год, уточняя, чточто эпиграмма является переводом не из Лебрена, как считалось ранее, а из Ж.-Ф.Гишара ("Orgon, poete marital...")168.Однако внесенные авторами «Русской эпиграммы...» уточнения не всегда учитывались при позднейших публикациях текста, и в то время как в ряде эпиграмматических сборников в качестве даты первой публикации указывался 1803 год69, в сборниках сочинений Дмитриева сохранялись ссылки на 1805 год.170
Три стихотворения, расположенные последовательно одно за другим на едином журнальном развороте, были единственным случаем публикации Дмитриева в «Московском Меркурии». Вместе с тем появление его текстов Дмитриева в журнале Макарова в известном смысле было даже ожидаемо. Дело в том, что имя Дмитриева неоднократно появлялось на страницах «Московского Меркурия» до того, причем в некоторых случаях Дмитриев фигурировал как открыто обозначаемый адресат ряда напечатанных в журнале текстов, что в определенной мере создавало эффект его молчаливого, негласного участия в журнале.
