Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Духовно-исторический контекст, сопутствовавший развитию литературы второй половины XVII века 19
Раздел 1. Характеристика переходного этапа в историософской и литературоведческой традиции 19
Раздел 2. Особенности литературы второй половины XVII века в контексте индивидуализации повествования 51
Глава 2. Восстановление художественной целостности с помощью образов материального мира 74
Раздел 1. Материальное сосредоточение имматериальных смыслов в человеческих, бесовских, божественных телах 74
Раздел 2. Вещный мир и пространство его функционирования 103
Раздел 3. Связь между телом и вещью с помощью мотива рукоделия.. 127
Заключение 142
Библиографический список 148
- Характеристика переходного этапа в историософской и литературоведческой традиции
- Особенности литературы второй половины XVII века в контексте индивидуализации повествования
- Материальное сосредоточение имматериальных смыслов в человеческих, бесовских, божественных телах
- Вещный мир и пространство его функционирования
Введение к работе
Диссертационное исследование посвящено осмыслению функций образов материального мира в ряде русских житий второй половины XVII века.
Выбор темы связан с открывающейся возможностью исследования переходной эпохи - второй половины XVII века, социокультурный статус которого до сих пор не определен отчетливо. Самоопределение - это перманентное состояние русской культуры, которое активизируется в XVII веке благодаря глубоким духовным потрясениям, нашедшим воплощение в исторических катаклизмах, в первую очередь, в расколе. В литературе как в документе эпохи отражается содержание сознания русского человека и волнующие его проблемы. В художественных произведениях намечены также попытки разрешения этих проблем.
В литературе второй половины XVII века повышенное внимание уделяется внешней красоте, воплощенной в чувственно воспринимаемые формы. «XVII век представляет собой переходный этап от эстетики Древней Руси к эстетике Нового времени: изменяется и само понятие прекрасного. Прекрасным начинают признавать не только духовное, божественное, сверхъестественное, но и мирское, телесное, даже обыденное» [С. Н. Травников, 107, с.7]. Есть основания утверждать, что для культуры и литературы указанного периода особо актуальными становятся категории «внешнего» и «внутреннего» (рассмотренные, например, в работах Г. В. Флоровского, С. И. Николаева) и проблемы их корреляции. Категория «внешнего» воплощена в образах тела, в предметах быта и плодах рукоделия (исследованных Д. С. Лихачевым, А. Н. Робинсоном, А. М. Ранчиным). Целостность, утраченная в результате исторического развития, восстанавливается с помощью слияния в художественном мире двух вышеуказанных категорий. Целью этого слияния будет воссоздание мира если не абсолютно совершенного, то, по крайней мере, более завершенного и совершенного, чем мир реально существующий. Для сознания русского
4 человека второй половины XVII века образы материального мира будут являться носителями иных, имматериальных смыслов бытия, которые находятся в гармонии с материально воплощенными формами.
Тема исследования представляется актуальной, так как связана с необходимостью привести в систему разрозненные взгляды литературоведов и философов на проблему культуры второй половины XVII века. Она дает возможность выявления некой доминанты, которая обеспечивала бы внутреннее единство культуры второй половины XVII века. Также необходимой представляется систематизация образов материального мира и их функций, изучение которых намечено в ряде работ (А. Н. Робинсона, А. М. Ранчина, Д. С. Лихачева), но представлено достаточно обобщенно, без привлечения конкретных текстов. Специфическое функционирование в текстах образов материального мира указывает на глубинное стремление эпохи к чувственному воплощению сверхчувственного и сакрального. Это явление позволяет говорить о сходстве культурных процессов в России и Европе второй половины XVII века. Оно также указывает на формирование образа нового человека, разум которого обобщает результаты чувственного опыта.
Благодаря образам материального мира востребованной становится литературная временная «вертикаль», связанная с изменением типа мировосприятия русского человека и эволюцией русской литературы в историческом контексте. Актуальной становится литературная географическая «горизонталь», связанная с иноземным влиянием во второй половине XVII века. Функции образов материального мира привлекают в сферу исследования проблемы барокко. Вопрос о степени его влияния на русскую литературу, о так называемом «русском барокко», представленном в работах А. А. Морозова, С. Н. Травникова, А. М. Панченко, Л. И. Сазоновой и других ученых, остается дискуссионным. Благодаря анализу образов материального мира и их функций в тексте становится очевидным, что житийная литература указанного периода не является замкнутой системой:
5 она так же пронизана тяготением к телесному и вещественному, как и европейская литература XVII века и русское схоластическое барокко.
Особенностью подхода к проблеме является попытка рассмотреть функции образов материального мира на основе текстов некоторых житий второй половины XVII века. Нам представляется возможным говорить о востребованности этих текстов современным читателем не только в области изучения истории литературы. На наш взгляд, они отражают особые отношения телесного и духовного, человека и предметного мира, сверхреального и способов его воплощения. Изучение этих отношений особенно актуально для реальности XX-XXI веков, когда господствует «непосредственное» материальное бытие, связанное с функционированием тел и вещей, то есть «простое физическое бытие, весь тот круг человеческой жизни, который более близок к стихийной природной жизни» [Виролайнен, 11,с.4].
Объектом исследования являются тексты житий второй половины XVII века, в которых, на наш взгляд, наиболее ярко продемонстрированы образы материального мира.
Предметом исследования выступает функциональная специфика взаимосвязей материального и духовного миров.
Материалом работы является ряд наиболее известных житий второй половины XVII века, в том числе автобиографических: «Житие Епифания» (Соловецкого), «Повесть о боярыне Морозовой», «Житие Елеазара Анзерского», «Житие Симона Воломского», «Повесть о житии Варлаама Керетского», «Записка о Жизни Ивана Неронова» и некоторые сопутствующие тексты (автобиографическая записка Епифания, «Свиток» Елеазара Анзерского, посмертные жития Елеазара, «повесть душеполезна Никодима Соловецкого» и пр.). Тексты представлены в изданиях Трудов Отдела Древнерусской Литературы (ТОДРЛ) разных лет, в сборнике «Памятники литературы древней Руси». XVII век. Книга вторая / сост. и
общая редакция Л. Дмитриева, Д. Лихачева.- Москва: 1989, сборнике «Старообрядчество в России. XVII - XX века» Москва: 1999
Цель работы:
осмысление функциональной специфики образов материального мира в русских житиях второй половины XVII века и установление связи между духовными потребностями русского социума и их литературным воплощением в образах тел и вещей.
Реализация цели предполагает решение ряда задач:
восстановление на материале исследований русских историков, религиозных философов и литературоведов духовного контекста, в котором развивается литература второй половины XVII века
определение характерных особенностей русской литературы указанного периода
анализ функций образов материального мира в агиографии
выявление в агиографической литературе причин востребованности образов материального мира.
Теоретике - методологической базой исследования являются работы по истории русской литературы второй половины XVII века, принадлежащие Д. С. Лихачеву, А. М. Панченко, А. Н. Робинсону, А. М. Ранчину, Л. А. Черной, А. С. Демину, И. П. Еремину, Л. И. Дмитриеву, Н. С. Демковой, Л. И. Сазоновой, С. К. Севастьяновой, М. Н. Виролайнен, И. А. Чернову и др.;
историко - философские исследования, посвященные общим проблемам культуры XVII века: работы Н.А. Бердяева, Г. В. Флоровского, П.
A. Флоренского, А. С. Лаппо-Данилевского, А. Ф. Замалеева, В. В.
Зеньковского, С. М. Соловьева, Н. И. Костомарова, В. О. Ключевского и пр.;
ряд исследований, в которых разрабатывается семантика вещи: работы
B. Н. Топорова, М. Н. Эпштейна, Т. В. Цивьян;
7 работы, посвященные изучению взаимоотношений материального и духовного в христианской антропологии: ряд трудов, принадлежащих митрополиту Питириму, Б. П. Вышеславцеву.
Основными методами исследования являются культурно -исторический, связанный с исследованием общего культурного контекста эпохи, историко - типологический, позволяющий выявить типологическую характеристику древнерусской культуры, структурно - функциональный, используемый при анализе образов материального мира как устойчивых элементов, системный методы. Основополагающее значение также имеет интегративный подход к анализу исследуемого материала.
Научная новизна исследования состоит в том, что агиографические произведения второй половины XVII века рассмотрены в особом контексте, связанном с функционированием образов материального мира. Этот аспект был намечен в ряде работ (А. М. Ранчин, А. Н. Робинсон, Д. С. Лихачев), у Д. С. Лихачева образы материального мира получили истолкование как одна из ипостасей общего для литературы XVII века явления «индивидуализации повествования», но не получили достаточного освещения. Несмотря на достаточно частое обращение к житийной литературе, образы материального мира в ней рассматривались в литературоведении скорее как попытка писателей быть предельно точными, фиксировать окружающую действительность в ее многообразии. Попытка суммировать основные функции образов материального мира предпринята в исследовании А. М. Ранчина, посвященном автобиографическому повествованию в русской литературе второй половины XVI - XVII веков. У него намечен комплексный подход к этим образам, но он требует привлечения более конкретного текстового материала. В настоящей работе, опираясь на представленное А. М, Ранчиным изложение функциональной стороны образов материального мира, мы представляем их конкретное воплощение в текстах русских житий обозначенного периода.
8 Научно - практическая значимость связана, в первую очередь, с возможностью преподавания курсов истории русской литературы в контексте указанных проблем. Благодаря достаточно широкому культурно -историческому контексту, представленному в работе, возможно использование результатов исследования в преподавании исторических и культурологических дисциплин.
Степень изученности проблемы
Одна из центральных работ, посвященная особенностям литературы
XVII века,- исследование Д. С. Лихачева «Возрастание личностного начала
в литературе XVII века». По его мнению, возрастание личностного начала
проявляется в изменениях в жанровой системе, эмансипации сюжетного
построения, расширении социальной тематики, индивидуализации
действующих лиц, прямой речи и быта. Последний аспект -
«индивидуализация быта» - представляется нам особо интересным и отвечает
нашим исследовательским задачам. Немаловажно, что указанные явления Д.
С. Лихачев в первую очередь обнаруживает в произведениях
демократической литературы и неканонических житиях - «Житии протопопа
Аввакума», «Житии Варлаама Керетского».
А. Н. Робинсон посвящает свои работы борьбе идей на рубеже XVII -
XVIII веков (монография «Борьба идей в русской литературе XVII века»,
«Новые черты в русской литературе и искусстве XVII - начала XVIII веков»
под редакцией Робинсона, статьи в сборниках «Исследования и материалы по
древнерусской литературе», «Славянская филология»). Важным для нашего
исследования представляется его анализ житий протопопа Аввакума и
Епифания Соловецкого в свете автобиографического повествования.
Реконструированная биография Епифания, по мнению исследователя, дает
благодатный материал для рассмотрения специфики мотива рукоделия и
образа человеческого тела в его житии.
А. М. Ранчин в «Статьях о древнерусской литературе» исследует воплощение сакральных смыслов как физически явленных в ряде житий
9 XVII века. Он также еще раз актуализирует проблему русского барокко, проявление которого видится некоторыми исследователями (С. Н. Травников, А. А. Морозов) в повышенном внимании в явлениям материального мира. Для нас представляется важным, что А. М. Ранчин отстаивает самобытность русской литературы в контексте образов материального мира. Сходство с барочной эстетикой он считает достаточно поверхностным и более внешним, нежели внутренним и глубинным. Особый контекст эпохи, по мнению исследователя, приводит авторов художественных произведений к необходимости воспроизводить в своих текстах образы материального мира. В его работе сделана попытка обобщить их разнообразные функции. Все эти функции, в первую очередь, будут связаны с основной потребностью эпохи - «овеществлять» божественное начало, делать сверхреальное реальным и доступным человеку, сакрализовать земное. Исследователь указывает на актуальность представленной проблемы для современного читателя: благодаря сакрализации бытового ускорилась секуляризация культуры, исчезла грань между священным и мирским.
А. М. Панченко пытается определить доминанту русской культуры XVII века, усматривая ее в противостоянии русской старины (веры) и новой культуры (интеллекта). В борьбе динамизма и статичности он видит развитие русской литературы и, в конечном счете, склоняется к тому, что весь XVII век, и в искусстве, и в обиходной культуре, определен «идеей движения» как единым ведущим принципом мироздания.
В работах Л. И. Сазоновой, М. Гуковского, А. А. Морозова, С. Н. Травникова исследование русской литературы XVII века поставлено в контекст развития барокко. Если Л. И. Сазонова ограничивает сферу функционирования барокко только схоластической литературой, в первую очередь трудами Симеона Полоцкого, то остальные исследователи склонны видеть в барокко более обобщающее и всеохватывающее явление, которое проявляет себя на различных уровнях. Так у С. Н. Травникова представлена
10 попытка исследования так называемого «старообрядческого барокко». Протопоп Аввакум, инок Епифаний, Иван Неронов и их сподвижники рассмотрены как родоначальники барокко в старообрядческой литературе на основании литературного новаторства их творчества, разрушения ими традиционного агиографического жанра и внимания к мирскому, телесному, обыденному.
В исследованиях А. С. Демина «О древнерусском литературном творчестве», «Фантомы барокко русской литературе первой половины XVII века» XVII век представлен как период появления новаторского типа творчества. Новаторство заключается в повышенной экспрессивности и динамичности образов, в господстве так называемых «нагнетальных» образов над «срединными». Усматривая в этих явлениях сходство с барочным способом изображения мира и человека, А. С. Демин справедливо отмечает их внешний, «фантомный» характер.
И. П. Еремин продолжает традицию классического изучения литературы второй половины XVII века как литературы двух уровней -схоластического барокко и демократической литературы, каждая из которых имеет особую сферу функционирования и духовное наполнение. Особое внимание он уделяет русскому барокко, идеями которого, по мнению исследователя, в то время была пронизана вся русская культура. В работах, посвященных творчеству Симеона Полоцкого, он рассматривает автора «Вертограда многоцветного» как создателя литературного музея курьезов и раритетов. Многочисленные «вещи» Симеона Полоцкого имеют не только предметное значение: они являются знаками сверхчувственной истины. В русле рассматриваемой нами проблемы работы И. П. Еремина представляются актуальными, так как обнаруживают стремление эпохи наполнить образы материального, предметного мира духовным смыслом.
Л. А. Черная рассматривает проблемы эпохи через призму антропоцентризма культуры. Исследуя специфику переходного времени XVII века, она обращается к образу нового человека, который явился
результатом культурного развития. Немалое значение в этом процессе играет смена культурной доминанты: «душа» уступает место «разуму», который опирается на опыт пяти чувств. Исследовательница обращается к телесному контексту бытования образа нового человека, воспроизводя такие важные понятия эпохи, как «плотская мудрость», «внешнее знание» и т.д. Самоочевидно, что традиционная культура отрицает новое «внешнее» знание только на уровне теоретического утверждения. Тексты житий воспроизводят образ такого героя, который близок к новому рациональному человеку.
Я. С. Лурье и Е. К. Ромодановская рассматривают литературу переходного периода в контексте изменения жанровой системы и типов сюжета. Данные исследования представляют особый интерес, т. к. изучаемые нами тексты обладают особенностями, свидетельствующими о смещении границ житийного жанра.
В работах Л. И. Дмитриева и Н. С. Демковой особое внимание уделяется проблемам достоверности в русской литературе второй половины XVII века. Среди способов создать впечатление достоверности указаны не только предельно точные датировки событий и особый характер топонимики в ряде северорусских житий, но и обращение к предметам быта.
В исследованиях Е. Крушелыпщкой, О. Я. Кармановой, С. К. Севастьяновой дана попытка рассмотреть некоторые из изучаемых нами житий в контексте проблемы автобиографизма. Автобиографизм в житийной литературе, по мнению исследователей, предполагает особый «свой» взгляд на мир и приводит к обилию образов материального мира, в ощущении и восприятии которых реализуется то самое «свое» содержание.
И. А. Чернов рассматривает литературу XVII века прежде всего в контексте схоластического барокко, но для нас более важной является его попытка раскрыть суть общего изменения в русском искусстве XVII века с позиций семиотики. Указывая на то, что XVII век - период саморефлексии искусства, он усматривает суть изменения в переходе от одного типа знаков к другим: от конвенционального к иконическому, от плотного к размытому, от
12 монолитного к диверсификационному, от национального к интернациональному, от элитарного к демократическому, в конечном счете, от Идеи к Вещи.
М. Н. Виролайнен рассматривает культуру и литературу XVII века в
контексте глобального изменения, не сводимого к экономическим,
политическим, идеологическим ориентирам. Указанный период
представляется ей прежде всего переходом от «уровня канона» к «уровню парадигмы», и все противоречия эпохи истолковываются с позиций сложной смысловой насыщенности второй половины XVII века как пограничного времени.
Особое освещение проблем культуры XVII века заявлено в работах русских историков и историософов. В трудах А. С. Лаппо - Данилевского, С. М. Соловьева, Н. И. Костомарова, В. О. Ключевского XVII век предстает прежде всего как внутренне нестабильная эпоха, адекватно выражающая скрытую изменчивость во внешних событиях - исторических потрясениях. Нестабильность связывается как с внутренними изменениями -постепенным, с XVI века, накоплением недоверия к устоявшимся формам жизни, в последствии вылившегося в явление Раскола - так и с внешними. Под внешними, в первую очередь, понимается пришлое схоластическое влияние, перестройка культуры правящих классов, чрезвычайная перенасыщенность русской культуры новыми схоластическими идеями, которые находятся в хаотичном состоянии, требуют и не находят упорядоченности.
В историософских трудах Г. В. Флоровского, П. А. Флоренского, Н. А. Бердяева XVII век представлен как время развития двойственности русского национального характера. Исследуя в первую очередь духовную насыщенность русской жизни и ее связи с православием, философы трактуют трагические события, в том числе раскол, как тоску по старине, по прежнему миру, который жаждет целостности и восстановления. Как возможность восстановления благополучия в исторической ретроспективе
13 рассматривается внимание к внешней стороне жизни, к обряду в самом широком смысле слова (Г. В. Флоровский), активизация всегда существовавших связей с народным искусством, бытом и природой (П. А. Флоренский).
Также в контексте заявленной проблемы адекватным представляется обращение к христианской антропологии. Рассмотрение человека в триединстве Духа - Души - Тела и положительная трактовка человеческого тела как способа совершить восхождение к Богу заявлена в работах Б. П. Вышеславцева. В изложении митрополита Питирима человек рассмотрен как единая система, в которой в состоянии взаимосвязи находятся Дух, душа, Тело; весь его внутренний и внешний состав отмечен благодатью.
Проблемы «внешнего» и «внутреннего» в образе вещей представлены в работах В. Н. Топорова, М. Н. Эпштейна, Т. В. Цивьяи. Обращаясь к наиболее актуальной проблеме XX - XXI веков - проблеме тотального овеществления, они исследуют особую семантику вещи, приходя к выводу, что «вещь» и «предмет» неравнозначны. Вещь обладает для человека «лирическим» смыслом, отражает особенности характера владельца. Этимологически родственная слову «весть», вещь является способом связи человека и универсума, потому что через творение вещей мы участвуем в космогенезе. Примечательно, что исследователи наделяют «лирическим» значением не столько замечательные и экстраординарные вещи, сколько обычные и повседневные. Именно они и составляют подлинную основу жизни обычного человека, они же обильно представлены в текстах рассматриваемых житий. Через правильное отношение к вещи можно решить проблему мира и жизни, и эти подходы намечены у указанных исследователей.
Кроме отдельных работ проблемы культуры XVII века намечены и исследованы в ряде коллективных изданий:
«Источники по истории общественного сознания и литературы периода феодализма» Новосибирск: 1991; «Проблемы истории, русской книжности,
14 искусства и общественного сознания» Новосибирск: 2000; «Старообрядчество в России (XVII - XX века); «Исследования и материалы по Древнерусской литературе» Москва: 1961; «Славянская филология.» Сборник статей, выпуск 2-ой Москва: 1958; «Сборник ответов на вопросы по литературоведению» Москва: 1958; «Истоки русской беллетристики»; «Развитие барокко и зарождение классицизма в России XVII - начала XVIII веков» Москва: 1989 и др.
Структура работы предполагает наличие следующих частей: введения, двух основных глав, заключения и библиографического списка
Деление основной части на две главы обусловлено теоретическим и практическим аспектом проблемы. Первая глава содержит два раздела:
Характеристика переходного этапа в историософской и литературоведческой традиции
Истоки русской культуры и литературы возросли на духовной почве православия, которому так или иначе были подчинены все сферы русской жизни. Последовательно развиваясь на протяжении многих веков, русская литература ставит перед собой в первую очередь задачи духовного преображения читателя, развития у него умения проводить четкую грань между Добром и Злом. Она поднимает проблему противостояния не только этих, но и многих других этических понятий, что «указывает на возможность её практического воздействия на мотивацию поведения, волю и мировоззрение человека... русская литература не только отражает видимую реальность, но и намечает очертания должного» [Кабанков, 46, с.З].
Без осмысления духовного наследия древнерусской культуры невозможно её глубокое и адекватное понимание, а также постижение феномена русской культуры в целом, поскольку именно в древний период были заложены те основания, которые определили будущее национальное своеобразие России. При обращении к истокам древнерусской культуры особое внимание необходимо уделить ее религиозному содержанию, т.к. «истоки любой культуры религиозны» [Лоевская, 59, с.6]. При этом необходимо отметить, что религия в её собственно культурном контексте, особенно связанном непосредственно с искусством, не является застывшей неизменностью. Она переживает определенное преображение и в индивидуальном сознании обыденного человека, и, что для нас особенно важно, в сознании художника.
Одним из сложнейших для изучения с точки истории, религиоведения, философии, искусствознания и литературоведения периодов традиционно признается вторая половина XVII - начало XVIII веков. Это время грандиозной перестройки всей культурной жизни, время изменения не только духовных составляющих, но и бытового уклада. В этот период созидаются основы нового миропорядка, нового отношения к миру и жизни, которые в то же время не предполагают категорической отмены существовавшей традиции. Россия в этот период активно включается в общемировое культурное поле, она является совершенно органичной частью метакультурного интернационального пространства. Переходная эпоха есть не просто сумма, смесь старого и нового. В ней «концентрированно с предельной силой обобщаются фундаментальные основы уходящей культуры и совершаются далеко опережающие свое время прорывы в будущее. Переходные периоды - это некое открытое культурное пространство в открытом же, лишенном ограничителей времени, вернее даже в безвременье. Стержнем всего происходящего... является проблема человека, поиск новых решений её. Поисковый характер эпохи отражается во всех проявлениях культуры...» [Черная, 117, с.8].
В истории русской культуры выделяются два наиболее важных переходных этапа - принятие и распространение христианства (XI-XII века) и переход от Средневековья к Новому времени (XVII век - 1 пол. XVIII века). Если в рамках первого периода завершается, по выражению А. Ф. Лосева, «космическая телесность» и открытие «души», то во втором периоде совершается переход от «души» к «разуму». Этот переход инициирован изменением установки: «старое понимание человека и Абсолюта исчерпало все свои возможности, дошло до предельного самораскрытия и самореализации, заполнило все доступные ему художественные формы...» [Черная, 117, с.9]
Подтверждение важности изучения XVII века находит свое воплощение в истории философской мысли. Вопрос о смысле существования России во всемирной истории и культуре, отчетливо намеченный в русской мысли с начала XIX века, остается актуальным и по сей день. При решении проблемы понимания и осознания роли и места России в общем порядке мира особое внимание уделялось и уделяется второй половине XVII века как эпохе переходной и потому неоднозначной. Традиция определения русского XVII века как проблемного периода, отчасти меняющего народное самосознание, отчасти позволяющего проявиться дремавшим до этого качествам, отчетливо представлена в историософии рубежа XIX-XX вв.
В работах Н. А. Бердяева, С. М. Соловьева, А. С. Лаппо -Данилевского, Г. В. Флоровского, на исследования которых в контексте заявленной проблемы мы ориентируемся, XVII век, особенно его вторая половина, оценены как сложный и неоднородный период, демонстрирующий свою проблемность в быту, религии, политической и социальной жизни, искусстве. Формы искусства, литературы в том числе, отражают особое состояние разорванного и мятущегося сознания, которое жаждет восстановления утраченной целостности если не в жизни, то в пределах художественного мира.
XVII век представлен как эпоха постоянных перемен, эра неостановимого движения, захватывающего все сферы жизни русского человека и влекущего его к постоянному физическому и метафизическому перемещению. Это время вечных вопросов бытия, вставших перед человеком во всей своей жуткой обнаженности. Отмечая сложность периода, исследователи оставляют открытым вопрос о попытках сохранить утрачиваемую стабильность и о том, в какие формы были воплощены эти попытки. Нам представляется возможным говорить о повороте человека в жизни и особенно искусстве к материальному миру, бытовому пространству, собственному телу как категориям, отражающим Дух и потому в потенции содержащим некую стабильность, неизменность в мире исторической переменчивости.
Особенности литературы второй половины XVII века в контексте индивидуализации повествования
XVII век порождает новый тип бытового поведения, новый тип отношения к миру. Наука открывает человеку XVI - XVII веков глубинные противоречия мира. Неподвижность оборачивается зыбкостью и движением, твердая оболочка предметов демонстрирует свою скрытую сущность -хаотичное соударение мельчайших частиц. Соответственно, даже предметы быта, такие знакомые и обычные, показывают свои новые качества: они балансируют на грани напряженной гармонии, готовой взорваться неудержимым движением. Непоколебимое спокойствие религии, считавшееся непреложным, превращается в изменение и борьбу, Контрреформация на Западе, раскольничество в России пытаются вернуть прежние ценности, предлагая хоть и круговое, но все же движение. Философские системы и отдельные мыслители колеблются между поклонением разуму и недоверием к нему. Эти идеи и действия полярны и разнонаправлены, сочетают рационализм и иррациональность, они взывают то к разуму человека, то к его чувствам, но в XVII веке они не находятся в противоречии друг с другом. Жизнь обывателя, который в повседневности является носителем идей и настроений, концентрированно отражаемых культурой, осмысляется как действие повышенной подвижности, хаотичного перемещения, сочетания противоречий. Жизненные основы далеко не всегда понятны простому человеку, он болен неизбывной неполнотой знания, которая обеспечивает ему пессимистичное восприятие непознаваемого мира. Искусство, отражающее жизнь, становится таким же подвижным, бессистемность возведена в систему, в нем господствует хаос, но сквозь этот хаос прозревается некая новая гармония, знаменующая стремление к абсолютному познанию путем совмещения всех противоречий. Все это вполне применимо к русской литературе указанного периода, развитие которой синхронно с развитием исторической смятенной эпохи. «В XVII веке произошло обновление самого типа творчества - не резко, но ощутимо» [Демин, 24, с.361]. По словам Д. С. Лихачева, русская литература уже на грани XVI - XVII веков стояла перед необходимостью подчинения литературы личностному началу, выработке личностного творчества и стабильного авторского текста произведений. Эти тенденции обеспечили самобытность литературе изучаемого периода, который выразился, в первую очередь, в росте бытового начала в литературных произведениях и тесно связанном с ним ростом изобразительности в литературе.
В указанный период изменение литературы развивается по нескольким направлениям: происходит демократизация литературы; изменяется жанровая система; повышается значение индивидуального авторского начала; происходит индивидуализация действующих лиц, находящая свое воплощение в экспрессивности; индивидуализируется и становится более детальным изображение быта; развивается эмансипированное сюжетное повествование; расширяется социальная тематика; характерна полистилистичность, расширение количественного состава литературного языка. Все вышеуказанные черты являются элементами возрастания личностного начала.
Ориентируясь на труды Д. С. Лихачева, мы предлагаем говорить о явлении индивидуализации повествования в ее различных вариантах как об отличительной черте древнерусской литературы второй половины XVII века. Одно из самоочевидных проявлений индивидуализации повествования - развитие автобиографий в рамках традиционной агиографии. Проблемы автобиографизма исследовались в работах А. Н. Робинсона и А. М. Ранчина, посвященных в основном автоагиографиям Епифания Соловецкого и протопопа Аввакума. Отдельные исследования о житиях XVII века -Елеазаре Анзерском, Герасиме Болдинском, Мартирии Зеленецком -принадлежат Е. Крушельницкой и С. К. Севастьяновой. Л. И. Боева, рассматривающая развитие русской и болгарской литератур синхронно, также отмечает наличие автобиографических тенденций в русских житиях. Исследования М. М. Лоевской, О. Я. Кармановой, Е. Г. Июльской рассматривают автобиографическое начало не только в житийной литературе, но и в других жанрах древнерусской литературы. Общей для эпохи является потребность в новых жанрах, которые развиваются на основе канонического жития и исповеди путем выделения одной центральной фигуры, описания ее судьбы, переживаний, внутреннего мира, усиления бытовых деталей.
И. А. Чернов связывает возникновение новых жанров в первую очередь с влиянием барокко, и хотя его замечание об источниках явления представляется нам далеким от реальности, нельзя не согласиться, что результат этого явления состоял в «расшатывании жанровой системы древнерусской литературы и создании иерархии жанров, типологически сопоставимых с литературой нового времени» [Чернов, 118, с. 161]
Согласно мнению А. В. Александрова, рассмотрение образа человека в средневековой житийной литературе уместно начинать с соответствующих «общих мест». Основной алгоритм построения образа человека - не обобщение (идеализация или типизация), а индивидуализация. Индивидуализация - это принцип, «который как раз и соответствует основному направлению конструирования образа - движению от общего к частному» [Александров, 1, с. 5]. Обобщение («идеализация», «литературный этикет», «символизация») в литературе нового времени сочетается с тем элементом, с которым ранее оно не могло сочетаться: с точным воспроизведением фактов. Противоборство этих тенденций, по мнению И. П. Еремина и Д. С. Лихачева, определяет направление развития литературы. Между обобщением и фактом всегда существует некоторая дистанция.
Материальное сосредоточение имматериальных смыслов в человеческих, бесовских, божественных телах
Литературные произведения переходных исторических периодов характеризуются повышенной проблемностью, острой постановкой мировоззренческих вопросов и неоднозначными попытками их разрешения. Это связано с тем, что любой переходный период требует установления определенной системы ценностей, которая либо преодолевает, либо продолжает традицию. Русская духовная литература переходного XVII века, особенно его второй половины, остро ставит проблему соотношения материального и идеального, плоти и духа. В житии Григория Синаита указан стилистический и нравственный принцип всей русской литературы до второй половины XVII века: "В веществене телеси носити невещественное» [цитата по 57, ПО]. Произведения русской литературы, создание многих из которых было инициировано разрешением религиозных проблем, отдавали предпочтение именно "невещественному" началу в ущерб человеческой телесности. Но в период многообразных трансформаций в искусстве, которыми так богата вторая половина XVII века, происходит определенная переориентация внимания автора на «веществене телеси». В центре литературного произведения оказывается не только духовное начало, но и человеческое тело и вещи. Быт и повседневность постепенно входят в литературу, не вытесняя жизни духа, но соседствуя с ней. Характерным и симптоматичным примером такой переориентации и нового подхода к проблеме человека в литературе является текст автобиографического «Жития Епифания», написанный в 70-е годы XVII века. В житии Епифания многие из образов, связанных с телесным, становятся актуализируемыми: - образ человеческого тела - образ бесовского тела - образ божественного тела или тела существ, причастных высших миров - образ вещного мира, творимого через тело и познаваемого чувственным путем (келья и «вещи») С последним тесно соприкасается мотив рукоделия, созидательного труда, в котором не только возможно приобщение к Богу через творчество, но и подтверждение жизни тела, и особая форма познания мира. Активно включенный в материальное бытие Епифаний отображает свое отношение к миру в своем основном сочинении. Предвосхищая манеру протопопа Аввакума, Епифаний использует традиционный агиографический жанр для наполнения его новым содержанием. «Житие» состоит из двух частей, создававшихся с незначительным промежутком. Первая часть повествует об основных событиях жизни Епифания с момента его рождения. Вторая часть - пестрое собрание произошедших с Епифанием чудес, в изложении которых автор несколько нарушает реальную хронологию. Обе части объединены, кроме разрешения религиозных проблем, скрытой полемики с приверженцами Никона и сетованием на свои горести, особой проблемой - проблемой телесности, воплощенности в материю мира и человека. Вопрос, не заявленный отчетливо, но волнующий Епифания, связан с соотношением духовного и телесного начал. Равновелики или разновелики плоть и дух? Тело - бренная оболочка, обуза, помеха, мешающая духовному восхождению и совершенствованию или адекватное и достойное внешнее воплощение внутреннего содержания? Материя, тело и многообразие вещного мира безудержно и неостановимо влекут Епифания. По сравнению с другими текстами, современными данному житию («Житие Елеазара Анзерского», «Житие преподобного Симона Воломского», «Повесть о житии Варлаама Керетского», «Житие патриарха Иоакима», «Записка о жизни Ивана Неронова» и др.), мера телесности при создании художественных образов превышена. Материальная зримость и ощущаемость образов воспринимается как некий организующий принцип построения текста. Душа и тело представлены не как противопоставленные формы бытия, а как соотносимые и взаимно друг друга предполагающие. Между ними установлены отношения не борьбы и преодоления, а взаимодействия и взаимоопределения. Характерным также является не разведение понятий «тело - душа», «плоть - дух», а их пересечение, концентрация в одной точке. Текст перенасыщен упоминаниями плоти как вещества, тела как созданного из этого вещества, некоторых «производных» телесной деятельности. Они упомянуты в различных контекстах и относительно различных событий («треснула кожа на Иване» [Житие Епифания, 35, с.312]; «мясище некое бесовское» [там же, с.314]; «ядяху ми тайныя уды» [там же, с.317]; «точилъ кровь ис тела моего» [там же, с.325]; «хотех рукою моею удержати руку богородичну» [там же, с.326], «и гною стало много во очех моих» [там же, с. 332] и т. д.). Множественные упоминания позволяют выделить три основных ипостаси плоти: божественная, бесовская и человеческая. Последняя в количественном и качественном отношении преобладает над двумя первыми, она представлена в большом количестве эпизодов и большем разнообразии форм и смыслов. Епифания одинаково влекут как живое, так и мертвое тело. Описание тела натуралистично, но, вероятно, уместно говорить, что натурализм в житии особого рода. Целостное сознание Епифания воспринимает мир как целокупное, пусть и нарушаемое иносторонними нашествиями, бытие. В натуралистичном скрыто мистическое, факт бытия тела ни в коем случае не сосредотачивается сам на себе, он предполагает существование иных, за ним стоящих, внетелесных смыслов. Человеческая плоть многообразна в своих проявлениях, но, в основном, представлена как страдающая, угнетаемая и вызывающая жалость. Епифаний явно сочувствует своему телу и не стремится от него освободиться. Тело - инструмент испытания горестями и дьявольскими происками. Именно тело Епифания и других людей подвергается нападению, но физическое недомогание мгновенно сменяется горечью, сетованием на судьбу и раздражением. Физические страдания не проходят бесследно для его души; плоть и дух тесно и непосредственно связаны, и эмоции Епифания из плана внешнего выражения переходят в план внутреннего выражения, знаменуя эту взаимосвязь.a
Вещный мир и пространство его функционирования
Образы предметного мира представлены в чрезвычайном обилии окружающих героя вещей. Внимание к вещи равно характерно и для Епифания, и для Морозовой, и для Елеазара Анзерского. Так как наиболее активен в контакте с миром Епифаний, ему принадлежит и особое, более трепетное отношение к бытовой вещи. «Творение вещей - хронологически последняя волна космогенеза и антропогенеза, актуально развертывающийся этап творения» [Топоров, 105, с. 8]. Вещь создана по образу и подобию человека, она подчинена человеческим целям, зависит от него. Но отношения с вещами не исчерпываются прагматикой, они более многообразны, глубоки, совершенны, наконец. По замечанию В. Н. Топорова, «Бог окликает человека как отец. Вещь окликает человека как дитя, нуждающееся в отце» [Топоров, 105, с.ЗЗ]. Часто в ситуации современной некоммуникабельности единственными друзьями и близкими для человека становятся вещи. Их мир может одушевляться, усложняться, оживать. Выбранные индивидом вещи и их характер очерчивают контуры человеческого сердца, но исключительно к вещному миру мы не сводимся. Наше тело - это тоже вещь, которая одновременно и часть нас, но нас не исчерпывает без остатка. Человек наделен биологическим инструментарием (руками, ногами, органами чувств), при помощи которых он активно взаимодействует с миром. «Биологические инструменты - своего рода «внутренние» вещи, соотносимые с «внешними» вещами и являющиеся их «теоретическим» субстратом, программой, «прототипом» ... «внешние» вещи или просто вещи оказываются естественным продолжением биологических инструментов («внутренних» вещей), выведенным уже за пределы человеческого тела, но осуществляющим те же самые функции» [Топоров, 105, с. 13] В рассматриваемых житиях кроме культовых предметов встречаются и вещи повседневного быта. Если смысловая насыщенность крестов и соборов самоочевидна, то скамьи, ведра, посуда, «кляпички и долотечки» не имеют особой материальной, исторической или художественной ценности. В то же время в этих вещах существенна не их типичность, а индивидуальное бытие, хранящее отпечаток жизни и миросозерцания их владельца. Каждая вещь, по высказыванию М. Эпштейна, может обрести «лирическое» значение для своего обладателя. Вещный мир и способность его творить отличает человека от себе подобных и от самого мира вещей. В общей структуре православного пространства человек может быть представлен как вещь на том основании, что он сотворен богом. Человек - тварное существо, но и вещь, созданная им -тварное существо, следовательно, через создание вещи сам человек приближается к творцу. К тварным существам этого вещественного уровня относятся не только предметы быта или культовые предметы, созданные праведниками в процессе рукоделия. К ним могут быть приравнены и культовые сооружения. В житиях они создают особое пространство, особый Топос русской жизни, принципиально отличный от европейской. В контексте культового строения как вещи наиболее уместно рассмотреть именно «Житие Елеазара», которое создает особый образ русского Святого места. Герои литературных произведений живут, проявляя себя в пространстве. В древнерусской литературе географические и этические представления находятся в связи друг с другом. Не каждое пространство подходит для свершения судеб мира, и только определенные места ведут героев к новым вершинам духа. В этих особых местах все обретает новую жизнь: становится возможным нравственное восхождение героя, культовые и обиходные предметы наполняются новым смыслом, организуется особый, космический порядок в пределах кельи, монастыря, пустыни. Герою для самосовершенствования необходимо приложение себя в географию и топографию особого - Святого - места. Но этот образ не статичен, его изначальная заданность как пространства с положительным духовным наполнением исторически изменчива. Значение святой земли, её предметное наполнение и связь в ней духовных смыслов с материальными подвергается переработке в различных социокультурных условиях. Европейская литература XVII века знакома с особым топосом Святого места, развитие которого связывается с литературой барокко. Это топос Сада, история которого насчитывает не одно столетие. В барочной литературе он выступает в новом комплексе качеств, являясь символом культурного преображения, чаще имеющего светский характер. Сад преображенный противопоставлен природному, дикому Лесу, бесплодной Пустыне. Растения, выросшие в саду, синонимичны добродетелям, появившимся в результате культурного воздействия. Это замкнутое, отъединенное место, скрытость которого обеспечивает ему сохранение всех положительных качеств. И литературный, и реальный Сад барокко регулярны, систематизированы, логически выверены, тем самым отдалены от хаоса природы. Они символизируют бесконечную преобразующую волю человека, уподобленного Богу. Топос Сада привился на русской почве преимущественно в литературе аристократического барокко (напр., в «Вертограде многоцветном» Симеона Полоцкого). Светские литературные сады западной Европы нашли свое распространение на почве русской словесности, но их особый, мирской характер не позволил им проникнуть в литературу духовную.
