Содержание к диссертации
Введение
1. Этнорелигиозная идентичность и экстремизм: теоретико-методологические проблемы 13
1.1. Этническая и религиозная идентичность: формы политической институционализации 13
1.2. Этнополитический и религиозный экстремизм 32
2. Этнорелигиозный экстремизм на Юге России 56
2.1. Исторические формы этнорелигиозного экстремизма на Юге России 56
2.2. Этнорелигиозный экстремизм на Северном Кавказе в 90-е годы XX века 68
3. Политико-правовые методы противодействия этнорелигиозному экстремизму на Юге России 111
3.1. Силовые методы подавления этнорелигиозного экстремизма 111
3.2. Правовое противодействие и профилактика этнорелигиозного экстремизма 129
Заключение 144
Список использованной литературы 150
- Этническая и религиозная идентичность: формы политической институционализации
- Исторические формы этнорелигиозного экстремизма на Юге России
- Силовые методы подавления этнорелигиозного экстремизма
Введение к работе
Актуальность темы исследования определяется вызовами сепаратизма, которые на рубеже XX-XXI веков представляют основную угрозу целостности России. В процессе разложения советской государственно-правовой системы и общенациональной марксистской идеологии стали складываться альтернативные модели региональных политических систем и региональных идеологий. Сочетание административно-территориального и национально-территориального принципов в советской модели федерализма стало предпосылкой для перехода в условиях кризиса к ориентации на титульные нации при формировании властных структур республик. Внутриэлитная борьба титульных наций за власть и собственность стала находить опору в этническом национализме и традиционной религиозности. Смена доминирующих идентичностей - советской на этнонациональную и религиозную - обострила проблему формы государственно-правового этнонационального самоопределения.
Наиболее остро эта проблема проявилась на Северном Кавказе, самом сложном в этническом и конфессиональном отношении регионе Российской Федерации. Этнополитический процесс на Северном Кавказе является идеальной моделью для изучения различных типов этнонационализма, его взаимодействия с религиозными системами, воздействия на межконфессиональные отношения и влияния на развитие российской государственно-правовой системы. В субъектах Российской Федерации на Северном Кавказе этническая мобилизация на основе этнонационализма и/или религии развивалась как в рамках правового поля России, так и в форме ксенофобии, политических и этнорелигиозных конфликтов, экстремизма, сепаратизма, включая терроризм.
Недооценка и неиспользование в полной мере правовых механизмов регулирования этнополитических процессов федеральными и региональными
органами власти и управления привели к подмене их административным маневрированием на основе компромиссов, заигрывания, уступок федеральной и региональным элитам. Результатом стали ослабление к концу 90-х годов двадцатого века вертикали власти, эрозия конституционного правового поля России, постепенное перерастание федеративных отношений в конфедеративные.
Процесс этнической мобилизации, регионализации Российской Федерации совпал с переструктуризацией геополитической и геоэкономической картины мира, что определяется рядом важнейших тенденций глобализации. Каспийско-Черноморский регион, Юг России превратились в приграничную территорию, стали объектом интересов сил, стремящихся реализовать различные модели глобализации: США и НАТО, интегрирующаяся Европа, исламский мир, транснациональные и негосударственные организации, включая международные террористические центры. Они вмешиваются в этнополитические и конфессиональные процессы России, оказывая идеологическую, материальную и военную поддержку сепаратистским силам. Это делает этнорелигиозный экстремизм на Северном Кавказе не только проблемой российских государственно-правовых институтов, но и международного права.
Роль этнонационализмов и религиозного экстремизма в этнополитических процессах на Северном Кавказе исследуется в социологических, политических, исторических работах отечественных и зарубежных авторов. Их результаты важны для понимания происходящих процессов. Вместе с тем анализ проблем этнорелигиозного экстремизма на Северном Кавказе с позиций политико-правового подхода позволяет перейти от их теоретического осмысления к выработке правовых методов регулирования и профилактики экстремизма.
Степень научной разработанности проблемы. Исторические формы этнорелигиозного экстремизма на Северном Кавказе рассматривались в
дореволюционных трудах российских и отечественных авторов. Н.Ф. Дубровин, Р.А. Фадеев, Н.Я. Данилевский и др. рассматривали Кавказскую войну как столкновение цивилизации (Российской Империи XIX в.) и варварства (горские народы), битву христианства с исламом. Идеология имамата Шамиля в литературе получила название "кавказского мюридизма" как сектантской формы исламского фанатизма. Немецкие историки и политики в основном поддержали оценки российских авторов, французские и английские ученые и политики видели в участниках сопротивления России на Кавказе своих геополитических союзников и стремились использовать их для отторжения от Российской Империи ее окраинных территорий.
Советские историки в зависимости от политико-идеологической конъюнктуры рассматривали Кавказскую войну, имамат 1877 г., многочисленные формы проявления насилия на социальной, национальный или религиозной почве либо как национально-освободительное (преимущественно аграрное) движение (М.Н. Покровский, Н.Н. Покровский, P.M. Магомедов, В.Г. Гаджиев), либо как инспирированные движения из-за рубежа (Х.Г. Аджемян, Ш.В. Цагарейшвили и др.), либо как экспансионизм горцев, находящихся на стадии военной демократии, против российской государственности (М.М. Блиев, В.В. Дегоев, В.Б. Виноградов и др.). Не убедительной представляется попытка В.А. Матвеева (2002) под влиянием современных этнополитических процессов квалифицировать все аграрные выступления на Северном Кавказе XIX - начала XX в. как "вандейский сепаратизм". Вульгаризацией являются и участившиеся прямые аналогии между Кавказской войной XIX в. и этнополитическими конфликтами XX в., происходящими в принципиально новых социально-политических и правовых условиях.
Военно-политические и административно-правовые методы регулирования этнорелигиозного экстремизма на Северном Кавказе в XIX - XX
вв. рассматриваются в трудах Н.Ф. Бугая, A.M. Гонова, Г.В. Марченко, В.В. Попова, В.П. Пляскина и др.
Современному этнорелигиозному экстремизму посвящена обширная научная литература, преимущественно этнологического и политологического характера. Проблемы этнонационализма и его экстремистские проявления исследуются Р.Г. Абдулатиповым, Ю.Г. Волковым, Л.М. Дробижевой, Г.С. Денисовой, Ю.Ю. Карповым, Е.Е. Несмеяновым, В.Н. Рябцевым, В.А. Тишковым, Л.Л. Хоперской, В.В. Черноусом и др. Если В.А. Тишков и его школа относят все проявления этнонационализма к политическому экстремизму, то Л.М. Дробижева, В.В. Черноус и др. развивают идеи сложной типологии национализма, его отличия от шовинизма и возможности адаптации некоторых типов национализма к современным правовым системам. В 2002 г. защитил кандидатскую диссертацию по проблемам этнонационального политического экстремизма М.И. Лабунец.
Работы по проблемам религиозного экстремизма на Северном Кавказе в основном ограничены проблемами исламского радикализма и экстремизма, что отражает в известной степени реально развивающиеся этнополитические процессы в регионе. Среди них выделяются труды З.С. Арухова, В.Х. Акаева, В.О. Бобровникова, И.П. Добаева, А.В. Кудрявцева, А. А Игнатенко, А.В. Малашенко, Д.В. Макарова, В.Н. Шевелева, А.А. Ярлыкапова и др. Исламский экстремизм на Северном Кавказе рассматривается авторами в контексте геополитики исламского мира, доктрин пантюркизма и панисламизма. Авторы обращают внимание на политизированность церковно-государственных отношений в России, что отрицательно сказывается на переводе этих отношений преимущественно в правовую сферу. Большинство авторов полагает, что религиозный экстремизм связан с проникновением в регион нетрадиционных исламских течений (ваххабизм). На наш взгляд, с этим можно согласиться лишь частично. Например, этнорелигиозный экстремизм и
сепаратизм на начальной фазе чеченского кризиса (1992 - 1995 гг.) развивался на основе традиционного для Чечни кадирийского тариката.
Мусульманская правовая культура и ее влияние на концепции исламского радикализма, их регулирование рассматриваются в трудах В.О. Бобровникова, Г.М. Керимова, А.Р. Сюкияйнена. Под этим же углом зрения обычное право народов Северного Кавказа анализируется И.Л. Бабич, Х.М. Думановым, Р.А. Ханаху, Д.Ю. Шапсуговым и др.
Этнонациональный и этнорелигиозный экстремизм в рамках различных конфликтологических теорий рассматриваются в работах Ю.Г. Запрудского, Е.Е. Несмеянова, Е.И. Степанова, Ю.Ю. Юрченко, В.Ю. Шпака, И.П. Чернобровкина.
Терроризм как крайняя форма политического экстремизма, его социокультурные и региональные особенности анализируются в трудах О.А. Антоняна, П.П. Баранова, И.М. Вакулы, В.В. Витюка, С.А. Воронцова, И.П. Добаева, Е.Г. Ляхова, И.В. Манацкова, А.В. Попова, А.И. Тиводара, К.А. Салимова и др.
Несмотря на значительные достижения в научной разработке проблем этнорелигиозного экстремизма на Северном Кавказе, они еще не получили адекватное отражение, особенно в политико-правовом аспекте.
Ученые, законодатели, практические юристы расходятся в теоретическом понимании и трактовке таких понятий, как фундаментализм, радикализм, экстремизм. Об этом свидетельствуют дискуссии, появившиеся в связи с принятием Федерального закона Российской Федерации "О противодействии экстремистской деятельности" и неоднозначные оценки его со стороны ученых и различных политических сил, критика регионального законодательства, направленного против исламского экстремизма.
Объектом исследования выступает этнорелигиозный экстремизм как форма политического экстремизма.
Предметом исследования являются экстремистские формы проявления этнической и религиозной идентичности, этнорелигиозной мобилизации на Северном Кавказе.
Целью исследования является политико-правовой и этнологический анализ причин и форм институционализации этнорелигиозного экстремизма на Северном Кавказе, правовых механизмов противодействия и профилактики данной разновидности политического экстремизма.
Поставленная в диссертационном исследовании цель достигается решением следующих задач:
- определить правовые формы политической институционализации
этнической и религиозной идентичности;
- дать оценку этническому и религиозному экстремизму как правовым
феноменам;
- выявить исторические политико-правовые формы и субъекты
этнорелигиозного экстремизма на Юге России в XIX - XX вв.;
проанализировать сущностные признаки этнорелигиозного экстремизма на Северном Кавказе в 90-е годы XX в.;
концептуализировать репрессивные методы подавления этнорелигиозного экстремизма;
дать экспертную правовую оценку правовых механизмов противодействия и профилактики этнорелигиозного экстремизма и перспектив правоприменения Закона РФ "О противодействии экстремистской деятельности".
Методологическую основу диссертационного исследования составляют сравнительно-правовой и структурно-функциональный подходы, методы юридической антропологии и юридической конфликтологии, прикладных методик этнополитологии.
Источниковую базу исследования составляют сочинения идеологов этнорелигиозного экстремизма (С. Кутб, Д. Баксаи, М. Тагаев, М. Удугов),
пропагандистские материалы (листовки, воззвания), статьи и материалы средств массовой информации, судебные материалы.
Нормативно-правовой основой исследования выступают федеральное и региональные нормативно-правовые акты о свободе совести и религиозных объединениях, законодательство по борьбе с терроризмом, противодействию политическому и религиозному экстремизму, федеральная целевая программа "Формирование установок толерантности и профилактика экстремизма в российском обществе", международные документы по борьбе с терроризмом.
Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что:
- обоснована этническая и религиозная идентичность как форма
политико-правовой институционализации;
определены сущностные признаки политического экстремизма;
выявлены исторические типы этнорелигиозного экстремизма, формы и методы политико-правового противодействия ему на Северном Кавказе;
установлены правовые границы использования репрессивных методов подавления этнорелигиозного экстремизма;
- дана экспертная оценка юридических механизмов противодействия
политическому экстремизму в федеральном и региональном законодательстве
субъектов РФ на Северном Кавказе.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Системный кризис идентичности в России в 90-е годы XX века актуализировал этническую идентичность на Северном Кавказе. В рамках национально-территориального устройства этническая мобилизация приобретает форму государственно-правовой институ ционализации (этноэтатизм), регенерирующей традиционные структуры общественной организации и архаичных правоотношений. Элементом идеологии этноэтатизма выступили течения местного традиционного ислама.
2. Полиэтничный состав всех субъектов Российской Федерации на
Северном Кавказе предопределил во второй половине 90-х годов XX века крах
этноэтатистских проектов, этнонационализмов классического типа. Они были
вытеснены с этнополитического пространства региона интеграционной
моделью экстремистской исламской мобилизации, трансплантированной извне
("северокавказский ваххабизм"), которая детерминировала проекты построения
теократической исламской государственно-правовой системы.
Этнорелигиозный экстремизм - доминирующая на Северном Кавказе форма политического экстремизма. В отличие от этнорелигиозного радикализма, декларирующего свою исключительность и превосходство, этнорелигиозный экстремизм необходимо квалифицировать как идеологию и политическую деятельность, направленную на использование насильственных методов достижения декларируемых этнорелигиозных интересов, создание незаконных вооруженных формирований, или призывы к насилию на этнорелигиозной основе.
Историческими формами этнорелигиозного экстремизма на Северном Кавказе являлись: наездничество (традиционный тип социализации горской молодежи), похищения людей с целью продажи или получения выкупа, абречество, призывы к джихаду, вооруженный сепаратизм, аграрный террор.
Опыт репрессивного подавления этнорелигиозного экстремизма на Северном Кавказе в Российской Империи и Советском Союзе свидетельствует о том, что запрет и силовое подавление антиправительственной деятельности на этнорелигиозной почве не преодолевает социальные девиации, а загоняет их в подполье.
6. Ориентация современного федерального и регионального
законодательства на репрессивные методы подавления этнорелигиозного
экстремизма эффективна при борьбе с вооруженными проявлениями
экстремизма. Использование репрессивного законодательства против
радикальных организаций и граждан, выдвигающих альтернативные
современной российской правовой модели проекты государственно-правового устройства, но не прибегавших к насилию для их реализации, объективно превращает государственно-правовую политику в один из факторов расширения социальной базы этнорелигиозного экстремизма.
Научно-практическая значимость работы. Результаты исследования уточняют теоретические представления об этнополитическом процессе на Северном Кавказе, роли в нем этнорелигиозного экстремизма как политико-правового феномена.
Научно-практическая значимость диссертации заключается в возможности использования ее материалов для экспертных и аналитических разработок по этнополитической проблематике, этнорелигиозной конфликтологии. Результаты исследования могут быть использованы при совершенствовании федерального и регионального законодательства по противодействию этнорелигиозному экстремизму, а также могут учитываться в правоохранительной работе и профилактике политического экстремизма. Материалы диссертации могут быть использованы в учебном процессе при чтении курсов по юридической этнологии, этнополитологии, теории права и государства, истории отечественного государства и права, юридической конфликтологии.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертационного исследования докладывались на конференции аспирантов и докторантов ИППК при РГУ (Ростов-на-Дону, 2001 г.), всероссийской научно-теоретической конференции "Философия права в условиях глобализации" (Ростов-на-Дону, 2002 г.).
Работа обсуждалась на заседаниях кафедры философии права Ростовского юридического института МВД России и отдела социальных и гуманитарных наук Северо-Кавказского научного центра высшей школы.
По теме диссертационного исследования изданы три публикации объемом 0,7 п.л.
#. Структура диссертации обусловлена целью и задачами исследования,
состоит из введения, трех глав, шести параграфов, заключения и списка использованной литературы.
*
Этническая и религиозная идентичность: формы политической институционализации
Противодействие этнорелигиозному экстремизму во многом зависит от уяснения природы этносов, этничности, религиозности, политологического и правового определений понятий «радикализм», «экстремизм».
Понятие этноса является одним из самых сложных и полифоничных как в отечественной, так и зарубежной этнологии и этнополитологии. Существует несколько теоретических подходов к понятию этнос, представители которых на протяжении последних десятилетий ведут друг с другом интенсивную полемику. Камнем преткновения в этих дебатах является различное решение важной теоретической и методологической проблемы: являются ли признаки (и какие именно) этноса объективными, Изначальными для идентификации этнической группы и ее действий, или они вторичны и используются элитой, государством и т.п. для манипулирования внутри и вне той или иной социальной группы.
Длительное время в зарубежной и отечественной литературе доминировал примордиалистский подход. Примордиалисты рассматривают этничность как проявление системы объективных характеристик: общность расы, языка, территории, религии, духовной и материальной культуры, исторической судьбы и т.п. Примордиализм возникает в XIX в., разделяется такими известными современными зарубежными авторами как К. Гирц, Р. Гамбино, П. Ван дер Берге, Э. Смит и др.
Примордиалисты полагают, что осознание этнической принадлежности определяется генетическим кодом, заложенным на ранних этапах человеческой эволюции. В крайних направлениях примордиалистских концепций этничность определяется в социобиологических категориях как «расширенная форма родственного отбора и связи» на основе изначального инстинктивного импульса1. В той или иной степени все примордиалисты признают этничность природным явлением, рассматривают ее как изначальную характеристику человечества: «До того как индивид становится членом общества или нации, он или она уже обладают чувством общего происхождения, культурной или физической схожести, или просто близости к своим» . Самобытную концепцию в рамках примордиалистического подхода выдвинул русский мыслитель Л.Н. Гумилев - «этнос - естественно сложившийся на основе оригинального стереотипа поведения коллектив людей, существующий как энергетическая система (структура), противопоставляющая себя всем другим таким же коллективам, исходя из ощущения комплиментарности» . Его гипотеза о существовании пассионарности (внутренней энергетики этноса, движущей силы культурного, политического и геополитического созидания), возникающей в результате влияния космического излучения, и ее роли в этногенезе не поддается научному доказательству и не разделяется большинством профессиональных этнографов и этнологов. Тем не менее эта теория не только оказывает сильное влияние на обыденное сознание по вопросам этничности, но и признается полностью или частично рядом известных специалистов - Ю.Ю. Карпов, Ю.П. Платонов, А.П. Садохин и др.4.
До 90-х годов XX в. в отечественной антропологии и этнологии наибольшим авторитетом пользовалась школа академика Ю.А. Бромлея. Ее представители доминируют и сейчас среди профессиональных этнографов. Ее представители могут быть отнесены к культурологическому направлению примордиалистов. Признавая этничность объективной характеристикой, Ю.А. Бромлей и его школа основной упор делали на социальных факторах формирования этноса как «исторически сложившуюся на определенной территории, устойчивую совокупность людей, обладающих относительно стабильными особенностями языка, культуры и психики, а также сознанием своего единства и отличия от других подобных образований (самосознание), фиксированном в самоназвании (этнониме)»1. Примордиалисты признают в этничности сложное сочетание подсознательных, эмоциональных и экспрессивных начал с рационалистическими факторами.
Инструменталисты - Л. Белл, А. Коэн, К. Янг и др. признают, что в основе этничности лежит культурный архетип своеобразный символический и реальный капитал, на основе которого происходит рациональное конструирование групповой солидарности, как средство достижения политических и / или экономических целей.
Процессы глобализации, натолкнувшись на сопротивление представителей этнонационализмов в различных регионах мира породили потребность в пересмотре этнологических теорий. Ответом на данный социальный заказ стал конструктивистский подход. Его истоки заложил еще в конце 60-х годов XX в. норвежский исследователь Ф. Барт, доведший до крайности положения «инструменталистов». Он утверждал, что «этничность -это форма социальной организации культурных различий»2, а не выражение определенного культурного комплекса. Конструктивисты исходят из сугубо рационалистического подхода к этносу и этничности. Неудачи в попытках построения общепринятого рационального понятия этноса, этнической нации3, приводят представителей конструктивистского подхода к мысли, что этносы это не объективно существующие группы, обладающие длительным этногенезом и реальными этническими чертами, а всего лишь представления о них, включая научные или политические мистификации. На основе этих представлений этничность, по позднему мнению Ф. Барта (90-е г. XX в.), конструируется в результате политики этнического предпринимательства, т.е. мобилизации членов этнической группы на коллективные действия со стороны лидеров, элиты, государства, которые преследуют политические цели, а не выражают культурную идеологию группы или «волю народа»1.
Конструктивистский подход полностью разрывает возможность компромиссов с примордиалистами, инструменталистами и вообще с онтологическим подходом к этносу в науке, политике, международном и национальном праве.
О социальной заданности конструктивизма свидетельствуют предложения исключить из политического аппарата общественных наук само понятие этничность, так как якобы «нищета примордиализма и демистификация этнических привязанностей» стали общепризнанными в науке. Вероятно, полагая, что это создает предпосылки для преодоления этнонационализма и экстремизма как угрозы модернизму и глобализации на его основе. Но они же вынуждены признать, что тем не менее примордиализм обладает огромной силой в современном мире .
Исторические формы этнорелигиозного экстремизма на Юге России
Анализ этнорелигиозного экстремизма на примере Северного Кавказа представляет несомненный познавательный интерес как в теоретическом плане для рассмотрения процесса на глобальном уровне, так и в научно-практическом для осмысления российской транзитивности и ее перспектив. Северный Кавказ один из наиболее сложных по социально-политическим и этнокультурным параметрам регион мира, относительно недавно включенный в политическую и социокультурную систему России (конец XVIII в. - 1864 г.). Хотя Северный Кавказ не выступает в качестве самостоятельного актора политического процесса, он обладает рядом общерегиональных черт, является «идеальной» моделью многонационального региона.
Северокавказское этническое пространство не исчерпывается границами Северо-Кавказского экономического района или Южного федерального округа, в него включены диаспоры на остальной территории Российской Федерации, СНГ, Ближнего Востока и других государств, что придает этнополитическим процессам неизбежный международный резонанс. Северокавказское этническое пространство является многосоставным - здесь на основе компактного расселения проживает свыше 40 автохтонных (или проживающих на данной территории несколько веков) народов, имеющих самостоятельные языки (кроме того, среди них около 100 языков-диалектов)1. В то же время нельзя не учитывать, что «полиэтничность региона - результат длительного (многовекового) совместного проживания народов в регионе... совместного, созидательного существования»2.
В этнологии принято выделять Северокавказскую культурную область как сложную, но системную этнокультурную целостность. В ее основе лежит палеокавказская общность . На архетипическом уровне она проявляется в реакциях различных коренных этнических групп на социокультурные и политические вызовы. Северный Кавказ и его народы никогда не были изолянтами, постоянно испытывали на себе влияние мировых религий, империй и культур, глобальных процессов. Конфигурация этнического пространства Северного Кавказа и его этнокультурная структура постоянно менялась в результате взаимодействия с античными государствами, иранскими и тюркскими племенами. В раннее средневековье Северный Кавказ оказался втянут в борьбу Византийской империи, Арабского халифата, Хазарского каганата, Сасанидского Ирана, что привело к проникновению в регион христианства и ислама. Испытав разрушительные походы монголов, в XVI-XVIII вв. народы Северного Кавказа вошли или развивались в сфере влияния Ирана, Османской империи и ее вассала Крымского ханства, что оставило свой след (хотя и в разной степени) в их культуре, включая политическую, усилило распространение ислама.
В этот же период, с сер. XVI в. начинают устанавливаться в целом взаимовыгодные союзно-вассальные отношения владетелей и обществ Северного Кавказа с Московским царством, завершается формирование Терского казачества, появляются русские городки. В XVIII - I пол. XIX в. после длительного развития союзно-вассальных отношений Россия из военно-стратегических соображений переходит к присоединению Северного Кавказа. Это был сложный и неоднолинейный процесс. Он определялся межэтническими и внутриэтническими противоречиями на Северном Кавказе, столкновением интересов Османской империи, Персии, Российской империи, а также ведущих Европейских стран - Англии и Франции. Различные комбинации этих факторов в XVIII - XIX вв. определяли сочетание военных, политических, экономических и культурно-просветительских средств и методов присоединения Северного Кавказа. Их можно проследить в любых проектах и действиях российской администрации на Кавказе. Выделение некоторыми авторами насильственной и либеральной (по методам) моделей в кавказской политике России является условным и явной модернизацией.
Неудачи в реализации кавказской политики России, втянувшие ее в серию войн на Кавказе, наиболее адекватно объясняет использование теории локальных цивилизаций. С этой точки зрения по своим системообразующим факторам кавказская горская цивилизация (ландшафтные условия, религиозно-нравственное мировоззрение и система экзистенциальных ценностей и табуирования, способы хозяйствования, формы самоорганизации и правоотношений) типологически отличается от российской . Поэтому форсированное поглощение одной цивилизационной системой другой приобрело конфронтационный характер, своего рода столкновения локальных цивилизаций в контексте глобального процесса модернизации, начавшегося в Россию с рубежа XVII-XVIII вв.
Кавказская война (1818-1864 гг.) завершила присоединение Северного Кавказа к России. Для значительной части народов Северного Кавказа этот период стал тяжелой трагедией, связанной с массовой гибелью людей в результате военных действий, эпидемии, эпизоотии, разрушения традиционных форм хозяйствования. Фактически кавказская горская цивилизация испытала катастрофу, а традиционная культура подверглась значительной трансформации . Коренным образом изменилась этнодемографическая структура Северного Кавказа и в связи с внутрирегиональными миграционными процессами (что всегда было существенной чертой этнической истории региона) и с беспрецедентным переселением (мухаджирство) части горских народов в Османскую империю (адыги, в меньшей степени вайнахи и некоторые народы Дагестана) в результате поражения в войне и политики Российской империи и других великих держав.
Силовые методы подавления этнорелигиозного экстремизма
Анализ этнорелигиозного экстремизма на примере Северного Кавказа представляет несомненный познавательный интерес как в теоретическом плане для рассмотрения процесса на глобальном уровне, так и в научно-практическом для осмысления российской транзитивности и ее перспектив. Северный Кавказ один из наиболее сложных по социально-политическим и этнокультурным параметрам регион мира, относительно недавно включенный в политическую и социокультурную систему России (конец XVIII в. - 1864 г.). Хотя Северный Кавказ не выступает в качестве самостоятельного актора политического процесса, он обладает рядом общерегиональных черт, является «идеальной» моделью многонационального региона.
Северокавказское этническое пространство не исчерпывается границами Северо-Кавказского экономического района или Южного федерального округа, в него включены диаспоры на остальной территории Российской Федерации, СНГ, Ближнего Востока и других государств, что придает этнополитическим процессам неизбежный международный резонанс. Северокавказское этническое пространство является многосоставным - здесь на основе компактного расселения проживает свыше 40 автохтонных (или проживающих на данной территории несколько веков) народов, имеющих самостоятельные языки (кроме того, среди них около 100 языков-диалектов)1. В то же время нельзя не учитывать, что «полиэтничность региона - результат длительного (многовекового) совместного проживания народов в регионе... совместного, созидательного существования»2.
В этнологии принято выделять Северокавказскую культурную область как сложную, но системную этнокультурную целостность. В ее основе лежит палеокавказская общность . На архетипическом уровне она проявляется в реакциях различных коренных этнических групп на социокультурные и политические вызовы. Северный Кавказ и его народы никогда не были изолянтами, постоянно испытывали на себе влияние мировых религий, империй и культур, глобальных процессов. Конфигурация этнического пространства Северного Кавказа и его этнокультурная структура постоянно менялась в результате взаимодействия с античными государствами, иранскими и тюркскими племенами. В раннее средневековье Северный Кавказ оказался втянут в борьбу Византийской империи, Арабского халифата, Хазарского каганата, Сасанидского Ирана, что привело к проникновению в регион христианства и ислама. Испытав разрушительные походы монголов, в XVI-XVIII вв. народы Северного Кавказа вошли или развивались в сфере влияния Ирана, Османской империи и ее вассала Крымского ханства, что оставило свой след (хотя и в разной степени) в их культуре, включая политическую, усилило распространение ислама.
В этот же период, с сер. XVI в. начинают устанавливаться в целом взаимовыгодные союзно-вассальные отношения владетелей и обществ Северного Кавказа с Московским царством, завершается формирование Терского казачества, появляются русские городки. В XVIII - I пол. XIX в. после длительного развития союзно-вассальных отношений Россия из военно-стратегических соображений переходит к присоединению Северного Кавказа. Это был сложный и неоднолинейный процесс. Он определялся межэтническими и внутриэтническими противоречиями на Северном Кавказе, столкновением интересов Османской империи, Персии, Российской империи, а также ведущих Европейских стран - Англии и Франции. Различные комбинации этих факторов в XVIII - XIX вв. определяли сочетание военных, политических, экономических и культурно-просветительских средств и методов присоединения Северного Кавказа. Их можно проследить в любых проектах и действиях российской администрации на Кавказе. Выделение некоторыми авторами насильственной и либеральной (по методам) моделей в кавказской политике России является условным и явной модернизацией.
Неудачи в реализации кавказской политики России, втянувшие ее в серию войн на Кавказе, наиболее адекватно объясняет использование теории локальных цивилизаций. С этой точки зрения по своим системообразующим факторам кавказская горская цивилизация (ландшафтные условия, религиозно-нравственное мировоззрение и система экзистенциальных ценностей и табуирования, способы хозяйствования, формы самоорганизации и правоотношений) типологически отличается от российской . Поэтому форсированное поглощение одной цивилизационной системой другой приобрело конфронтационный характер, своего рода столкновения локальных цивилизаций в контексте глобального процесса модернизации, начавшегося в Россию с рубежа XVII-XVIII вв.
Кавказская война (1818-1864 гг.) завершила присоединение Северного Кавказа к России. Для значительной части народов Северного Кавказа этот период стал тяжелой трагедией, связанной с массовой гибелью людей в результате военных действий, эпидемии, эпизоотии, разрушения традиционных форм хозяйствования. Фактически кавказская горская цивилизация испытала катастрофу, а традиционная культура подверглась значительной трансформации . Коренным образом изменилась этнодемографическая структура Северного Кавказа и в связи с внутрирегиональными миграционными процессами (что всегда было существенной чертой этнической истории региона) и с беспрецедентным переселением (мухаджирство) части горских народов в Османскую империю (адыги, в меньшей степени вайнахи и некоторые народы Дагестана) в результате поражения в войне и политики Российской империи и других великих держав.
Кавказскую горскую цивилизацию можно также рассматривать как полиструктурную динамическую социокультурную систему, неустойчивое равновесие которой нарушалось в периоды иноземных нашествий, а затем модернизационных импульсов XIX-XX вв. В результате диалога культур, обмена импульсами и достижениями в различных сферах происходит взаимная адаптация и возникает новое равновесие, которое определяется изменившимся соотношением элементов и их модифицированной сопряженности. Адаптационные возможности традиционных северокавказских институтов продемонстрированы в периоды глубочайших кризисов идентичности - после Кавказской войны (1818-1864 гг.), Октябрьской революции, Гражданской войны и советской модернизации 20-30 гг. В советский период политическое и этнополитическое пространство Северного Кавказа неоднократно перекраивались, этапы национальной политики советской власти и их противоречия наиболее четко определены Л.Л.Хоперской1. Она приходит к выводу, что «на протяжении всего советского периода шла борьба с этнической субъектностью на Северном Кавказе, которая проявлялась в попытках конструирования новых общностей при помощи механизмов административно-территориальных переделов, массовых переселений по этническому принципу, ограничения сфер функционирования национальных языков, обязательности атеистического мировоззрения и прямых политических репрессий», утвердившийся «принцип разностатусности этносов лег в основу национальной политики Советского государства и в условиях тоталитарного общества оказался эффективным механизмом регуляции и стабилизации межэтнических общностей на Северном Кавказе.
Об этнорелигиозном экстремизме, с которым пришлось столкнуться России на Северном Кавказе, можно говорить как о внутриполитической проблеме с момента присоединения региона к империи. Здесь мнения ученых расходятся. Одни полагают, что о включении Северного "Кавказа в состав
Российской империи можно говорить уже к концу XVIII - нач. XIX в. (1813 г.) , другие завершение присоединения связывают с окончанием Кавказской войны (1864 г.) . Сложность определения даты присоединения к России того или иного народа Северного Кавказа или политического территориального образования связана с тем, что в международно-правовом аспекте и национальном государственном праве XIX в. субъекты права, понятие суверенитета, целостности государств в XVIII - первой половине XIX в. трактовались иначе, чем в современном праве. Субъектами международного права XVIII - первой половине XIX в. выступали империи и другие великие страны. Северный Кавказ, находившиеся здесь политические образования, народы, этнические группы рассматривались как объекты политики великих держав, их борьбы за территориальную экспансию или передел сфер влияния. На рубеже XVIII - XIX вв. Российская империя в результате победоносных войн с Османской и Персидской империями закрепила рядом международных договоров переход под свой контроль всего Северного Кавказа. Практически все владельцы или вольные общества региона были вынуждены добровольно или после военных операций признать свою зависимость от Российской империи и принести шерти (присяги) на верность. Эти формы взаимоотношений России и политических образований Северного Кавказа принято рассматривать в литературе как вассальные или союзно-вассальные. Реальное утверждение на Северном Кавказе российской администрации, нормативно-правовой системы происходит в ходе и после окончания Кавказской войны.
