Искусство раннего немецкого романтизма и европейское художественное наследие XV-XVII веков Омельяненко Мария Валерьевна

Содержание к диссертации

Введение

I. История в восприятии предшественников немецкого романтизма. 1773 - 1797 30

II. Ранний период деятельности немецких романтиков в связи с развитием эстетики историзма. 1797 - 1807 49

III. Спор Гете и романтиков об истории изобразительного искусства и его задачах 90

IV. Национальное возрождение. 1807 - 1810-е годы 111

Заключение 139

Приложение 1

Некоторые понятия и положения «Философии искусства» ФЛ.Шеллинга 148

• История в восприятии предшественников немецкого романтизма. 1773 - 1797
• Ранний период деятельности немецких романтиков в связи с развитием эстетики историзма. 1797 - 1807
• Спор Гете и романтиков об истории изобразительного искусства и его задачах
• Национальное возрождение. 1807 - 1810-е годы

Введение к работе

Тема данного исследования всего лишь указывает на существование связи между «искусством раннего немецкого романтизма» и «европейским художественным наследием XV - XVII веков», звучит не очень определенно и требует пояснений. Прежде, чем приступить к этим пояснениям и разговору о задачах исследования, замечу, что подобные очевидные исторические связи можно рассматривать с разных точек зрения, прибегая при этом к разным решениям. Главным в работе на такую тему могло бы стать описание частных случаев обращения художников немецкого романтизма к искусству прошлого, их подражание каким-либо историческим образцам или же использование старых форм, манер, старых трактовок тех или иных жанров. Изучив эти частные случаи, стоило бы обратиться к общей характеристике восприятия «художественного наследия» у романтиков и к тому, например, как их теория и практика заимствования отличались от теории подражания совершенным образцам в классицизме второй половины XVIII века. Данная диссертационная работа строится по другому плану: эстетический интерес немецкого романтизма к прошлому будет рассмотрен в ней как одно из проявлений романтического (а также предромантического) историзма. Этот подход предполагает рассуждения о том, какой смысл носило обращение к истории, как оно определялось в современной мысли, как было связано с текущими событиями и какие идеологические подтексты могло иметь. Далее, речь здесь должна пойти о следствиях, которые имели для романтического искусства различные особенности взгляда на историю и сверхценность исторических образцов на рубеже XVIII - XIX столетий.

Вопрос о смысле чьего-либо внимания к прошлому сложен и имеет философский характер. В научном исследовании его решением может стать одновременное обращение к различным истолкованиям преувеличенного

интереса романтиков к событиям и явлениям истории. Подобный отказ от какого-то одного способа объяснения как самой необходимости оглядываться в прошлое, так и выбора определенных исторических образцов, должен способствовать разностороннему изучению эстетики романтизма в ее непосредственном историческом окружении.

Для разработки вопроса о связи между искусством романтиков и искусством прошлого именно в таком ключе важнейшей из общих проблем является само определение немецкого романтизма и его взаимодействия с такими явлениями, как историзм, традиционализм, консерватизм. Это определение, с одной стороны, находится за рамками моей ответственности; с другой стороны, диссертация на подобную тему должна, в конечном счете, представить его читателю, - хотя бы и в косвенном виде. Сложность этой задачи состоит в том, что двухвековое научное исследование романтизма уже накопило множество определений и стереотипных подходов к изучению материала, которые могут как помогать новому исследователю, так и мешать ему. Первые истолкования романтических теорий появились одновременно с самоопределениями романтиков, уже в конце 1790-х и в 1800-е годы. Самым живучим из них стало самое простое, - имеющее в виду романтизм как противоположность Просвещения. Различного рода противопоставления просветителей и романтиков, безусловно, служили в то время чьим-то сиюминутным идеологическим целям, но действительно важным для последующего формирования такого образа романтизма в науке я считаю другое. В начале XIX века романтическое движение воспринималось как исторически значимое культурное явление; определения таким явлениям нужно было давать в философской модальности. Если помнить о тогдашней немецкой привязанности к учению об антиномиях, то можно понять, почему нельзя было обойтись без жесткого описания романтизма как противоположности Просвещения и

почему самые распространенные и авторитетные определения исторических явлений могли быть антиисторичными.

В нашем случае важным примером такого философского произвола служит «Учение о противоположностях» молодого Адама Мюллера (1804)¹. Чисто теоретические соображения, хорошо известные по работам его знаменитых современников (в первую очередь, Ф.В.Шеллинга), были дополнены здесь еще и примерами из истории и современной жизни. Мюллер увидел в окружающей его культурной действительности абсолютный порядок, - назвал множество противостоящих друг другу общественных и литературных явлений и создал даже несколько оппозиций из конкретных своих современников. Существенны или нет эти философские источники определения романтизма и его исторического положения, но описание его как «реакции» на Просвещение - самое распространенное из общих истолкований и в XIX, и в XX столетии. Например, Г.Вёльфлин в своей статье, кратко представляющей читателю книгу В.Г.Вакенродера «Сердечные излияния монаха-любителя искусств» с точки зрения искусствоведа, писал о побеге автора-романтика из его «просвещенного, внутренне бедного века» в область поэзии и религии².

Итак, можно говорить о том, что вскоре после своего возникновения немецкий романтизм был связан по меньшей мере одним схематическим определением. Оно было корректным в философском отношении, удобным в педагогике, но в принципе безразличным к историческому содержанию отдельных явлений, составлявших романтическое движение. Что бы это ни значило, но относительно Просвещения они стали «антилиберальными» и «иррациональными», Что скрывается при этом за словом «Просвещение» и как оно пострадало при философских и научных определениях - другой вопрос.

Вышесказанное - лишь часть того, что требуется осмыслить приступающему к изучению вопросов, связанных с немецким романтизмом.

Существуют и другие его схематические истолкования; они сделаны с разных точек зрения, и все вместе воссоздают романтизм как нечто исключительно сложное. Уже само начало романтического движения в Германии предполагало некоторые трудности в области понимания, поскольку речь шла о новом сообществе, члены которого сами дали себе название и придумали программу деятельности, включавшую в себя политические, религиозные и иные задачи. Громкие заявления о наличии нового, романтического образа мысли, в общем, были оправданы последующим вкладом романтиков в немецкую культуру первой трети XIX века и определенным мировым значением их достижений (особенно философских и литературных). Для исследователей культурные события, связанные с деятельностью романтиков или романтических кружков, обладают, с одной стороны, ярким своеобразием. С другой стороны, к немецкому романтизму часто подходят как к явлению, лишенному такого своеобразия, - например, о нем говорят как о вариации общеевропейского романтизма. Что касается немецкого идеализма второй половины XVIII века, который привел к возникновению романтических сообществ, а также исторической мысли и патриотического движения того же периода, то они стали рассматриваться как предромантические. Многочисленные влияния, которые испытали романтики-немцы, бесконечно исследуются, и с каждым таким исследованием романтизм теряет ранее обозначенные границы. В общем, с явлением, которое подразумевается под этим словом, происходит то же самое, что с Просвещением или Возрождением. Историческое содержание того, что образует эти большие культурные величины, погребено под их прозвищами, периодизациями и старательно выведенными средними позициями, - например, типичными взглядами немецкого или даже европейского романтика на искусство и творчество. Пытаясь изменить это естественное положение вещей, некоторые авторы начинают свои книги с заявлений, например, об отсутствии «европейского

романтизма», о невероятности исторических «противоположностей» или хотя бы ясно видимых границ между ними.

Последнее, что следует сказать здесь об исследовании романтизма в целом, имеет прямое отношение ко всем работам, которые пишутся историками искусства, литературы, специалистами по эстетическим теориям. Речь идет о самих подходах к вопросам, связанным с областью прекрасного. История изучения немецкого романтического искусства в XIX и XX столетиях показывает, что наиболее существенной характеристикой исследовательских работ оказывается их отношение к такому истолкованию романтизма, которое условно может быть названо социологическим или политическим, связывающим историю искусства с общественными событиями, а эстетические позиции деятелей культуры - с их общественным взглядами и положением. Социологический подход сильно видоизменялся вместе с развитием исторического и собственно социологического знания, но сопровождал исследование романтизма на протяжении всего его существования. Значительную часть XIX века он был безусловным, - высказывания о литературе и искусстве немецких романтиков всегда звучали в связи с пониманием романтизма как общественного явления, у которого есть определенная политическая репутация. Разговор о творчестве зависел от оценок (часто негативных) деятельности романтиков в целом. Это приводило к отрицанию их роли в искусстве или к тому, что художественные достижения немецкого романтизма рассматривались как оправдание каких-то других его проявлений,

Позже, к концу XIX века, об эстетических вопросах стали писать более отвлеченно, и немецкий романтизм (прежде всего, его литература) был открыт заново. Отвлеченное восприятие явлений искусства полностью устраняло проблему оправдания тех или иных «регрессивных» составляющих романтической теории, - о них вообще можно было забыть,

Если традиция идеологических оценок часто искажала исторический смысл эстетики и творческой практики романтизма, то взгляд, сосредоточенный только на событиях в мире прекрасного, просто лишал их такого смысла. С этой новой точки зрения немецкие литература и искусство первой трети XIX века воспринимались иногда как крайний исторический и культурный произвол. И, надо сказать, этот образ полностью соответствовал обычным рассуждениям о вообршкении, об иррациональных и бессознательных побуждениях, играющих ключевую роль в романтическом сознании. К концу XIX века относятся также существенные изменения в историке-социологическом подходе. Работы, которые в разной степени были связаны с этой традицией, стали приобретать новый объективный тон, а общественные взгляды их авторов - оказались за рамками исследования.

Второй общий вопрос, важный для диссертации, это историзм и определение его отношения к идеям немецких романтиков. В плоскости политической, общественной и религиозной мысли «историзму» соответствуют также более узкие и четко определенные понятия «консерватизм» и «традиционализм». Немецкие романтические теории непосредственно связаны с европейским политическим консерватизмом 1790-х годов и первой трети XIX века, но также и с немецким историзмом последней четверти XVIII века, известном больше как исследовательский интерес к прошлому (например, у И.Г.Гердера) или как патриотическое движение. В связи со всеми этими явлениями историзм можно определить как общественную и частную потребность в исторических образцах, в которых присутствовали бы политические, моральные, эстетические составляющие. Когда вопрос о подобных образцах и вообще о внимании к истории в XVIII - начале XIX века затрагивается в искусствоведческом исследовании, это означает, что эстетическая составляющая выводится на первый план, но при этом необязательно придавать ей особое или главенствующее значение.

Восприятие истории во второй половине XVIII века определялось скорее интересом дилетантов, чем университетским подходом, требующим, в частности, специализированного изучения различных составляющих культуры. Знаменитые живописные или архитектурные произведения, как и развитие искусства в целом, не рассматривались тогда сами по себе. Интерес к ним был лишь частью интереса к множеству еще не исследованных эпох и национальных культур, которые любители открывали для себя сразу и целиком, со всеми особенностями, так, что впоследствии о них молото было думать как о множестве неповторимых картин. Отдельные произведения искусства или же художественные стили связывались со своим историческим окружением и напоминали о нем. Они наглядно представляли разные отрезки времени и порожденные ими идеи и понятия, - формы государственного и экономического устройства, формы религиозной жизни, особенности религиозного сознания, нормы морали,

В романтический период эти ассоциации стали более четкими, к ним обращались часто и сознательно, - это можно назвать косвенным свидетельством напряженной идеологической борьбы как 1790-х годов, так и последующего времени, в котором имели место и немецкое национальное возрождение, связанное в первый момент со злоключениями Пруссии, и победа над Наполеоном, и существенные перемены в политической жизни стран-победительниц. Общественные идеалы, которые провозглашались разными участниками этой борьбы, были связаны с определенными историческими образцами. При этом примеры из прошлого служили одновременно средством ясного и доступного описания идеала и доказательством его истинности. Обращаясь к тем или иным событиям истории, традиционалистская мысль рассуждала о современных и совершенно новых явлениях как о чем-то уже бывшем, предопределенном и неприкосновенном. Степень вовлеченности всего того, что относится к области эстетики, в общественную и политическую жизнь тех лет

оказалась, в конечном счете, очень высокой. Это вело и к переменам в восприятии художественных явлений прошлого, и к различным новшествам в современной теории и практике искусства (особенно заметными были те из них, которые имели место в конце 1800-х ив 1810-е годы). Можно сказать даже, что эстетика немецкого романтизма стала возможной благодаря двум основополагающим принципам: принципу обязательной связи современного с уже бывшим в истории (пример -подтверждение нового явления историческим образцом) и принципу обязательной связи эстетического с тем, что лежит в областях политики, религии и морали. Последний принцип свидетельствует о характерной для изучаемого периода невозможности отвлеченного восприятия искусства и творчества,

Тема диссертации сформулирована так, что главным ее предметом оказывается отношение немецких теоретиков искусства и художников к нескольким историческим образцам - XV, XVI и XVII векам в Европе. Характеристику интереса представителей романтического движения к этим столетиям, а также выявление оснований для его возникновения, в общем, нельзя назвать чем-то новым в исследовании романтизма или же исключительно важным и нуждающимся в постоянном научном переосмыслении. Однако вполне возможно добавить к этому исследованию новые наблюдения, проследить не выявленные ранее исторические связи, охарактеризовать тенденцию историзма у романтиков не только с эстетической, но и с политической, религиозной, моральной точек зрения. Данная диссертация может быть охарактеризована в целом как историческое исследование эстетических вопросов в связи с общественными и политическими обстоятельствами. Главный предмет изучения, - отношение ранних немецких романтиков к уже названным историческим образцам, - будет рассмотрен в диссертации следующим образом.

Выше речь шла о вполне обычной для начала XIX века склонности описывать культурную действительность при помощи оппозиций. Рассуждения об исторических образцах и в предромантический период, и у романтиков также соответствуют этому принципу. В теоретических работах того времени довольно часто выясняется современное значение культуры античной и «новой», языческой и христианской, немецкой и французской, итальянской и «северной». Вынесенное в заголовок диссертации «европейское наследие XV, XVI и XVII веков» можно понимать двояко. С одной стороны, речь идет о большом периоде в истории, который принадлежал к «новой» и христианской эпохе. В этом отношении обращение к идеям и художественным событиям XV - XVII столетий будет являться, прежде всего, частью антиклассицистической программы романтизма. С другой стороны, все три века можно рассмотреть отделкно друг от друга - как три разных объекта романтического интереса к прошлому, каждому из которых можно приписать свои особенности.

В данной работе эти три образца истолковываются условно и, разумеется, в связи с различными суждениями об истории, принадлежащими самим немецким романтикам. XV век представляет католическое средневековье в целом, иначе говоря, «дореформационную» культуру, которая на рубеже XVIII - XIX веков воспринималась в Германии как нечто достаточно цельное и четко ограниченное. Во всяком случае, такое восприятие имело место у представителей романтизма, часто и по разным поводам прибегавшим к противопоставлению Реформации и того, что она разрушила. Самыми важными для характеристики и изучения этой средневековой культуры были, как я полагаю, такие понятия, как «католичество», «готика» и «рыцарство». То, что для ее обозначения в диссертации выбран именно XV век, можно назвать условностью. Лишь в небольшой степени это указание оправдано тем, что романтическое поколение лучше всего было знакомо с «дореформациоиным»

изобразительным искусством, относившимся именно к 1400-м годам, а не к более раннему времени. Речь идет об итальянском кватроченто, которое вызывало большой интерес у немецких художников-«римлян», и, что более важно, о «старонемецкой» (немецкой и нидерландской) живописи, ставшей очень популярной в первой трети XIX века. Конечно, это положение не касается архитектуры средних веков и раннего Возрождения, - знания о ней вовсе не ограничивались XV столетием.

XVI век в романтический период воспринимался как более сложная и

противоречивая эпоха. На рубеже XVIII - XIX веков никто не решался

оценивать ее однозначно положительно или отрицательно, как это

случалось с предшествовавшим ей «католическим средневековьем». Это

столетие было, прежде всего, временем Реформации. Для представителей

немецкого романтизма связанные с нею события и культурные перемены

имели огромное значение, - Реформация была одной из главных тем

в романтической философии истории. С этими переменами, однако,

совпадало и новое возвышение католической культуры в Италии, самым

безусловным олицетворением которого и для романтиков, и для их

предшественников стала религиозная живопись Рафаэля. Для восприятия

XVI столетия были важны и такие его тенденции, как дальнейшее развитие

национального немецкого искусства и дальнейшее развитие бюргерской

культуры, значение которой для Нового времени романтики представляли

себе вполне определенно. Что касается XVII века, то он рассматривался,

разумеется, как ключевой для Нового времени период, хотя немецкие

мыслители второй половины XVni-ro и начала Х1Х-го века не так уж

решительно отделяли его от прошлых эпох и видели в нем немало

таинственного и несовременного. Особое их внимание привлекали

Голландия, Британия и, конечно, германские государства. Для моей работы

важны, главным образом, предромантические и романтические положения

о необходимости своеобразия в национальной культуре и то, какие образцы

этого своеобразия могло предоставить XVII столетие. В связи с этим стоит упомянуть, например, о роли голландского примера в деле создания немецкого национального и символического пейзажа первой трети XIX века.

В кругу вопросов, которые так или иначе можно связать с темой данной диссертации, особенно важны следующие. Во-первых, различные особенности исследования истории у ранних немецких романтиков и то место, которое занимало осмысление прошлого в их теориях в целом. Во-вторых, различные основания для обращения к тому или иному историческому образцу (и в объективном, и в субъективном смысле), а также то, как эти образцы использовались романтиками для достижения поставленных ими целей (например, создания христианского или национального искусства). В-третьих, важна сама динамика этого обращения к истории в теории и практике немецкого романтического искусства, начиная с последнего десятилетия XVIII века и заканчивая 1820-ми годами.

Ориентируясь на те . явления в изобразительном искусстве, архитектуре и скульптуре 1800-х- 1820-х годов, которые имели отношение к историзму, в диссертации нужно будет связать события художественной жизни того времени с их историческим окружением (политическим, моральным, философским, религиозным) и показать, каким образом эта связь могла восприниматься современниками. При этом обращение к событиям художественной жизни и произведениям искусства будет обращением к показательному, к ставшему широко известным или же к первому в своем роде, Так, например, будет дано описание первого парка английского типа на германской территории, описание первых опытов реконструкции старых графических и живописных манер, а также произведений изобразительного искусства, в которых подчеркнута пропагандистская составляющая. Иначе говоря, в этой диссертации речь

пойдет, прежде всего, о том в искусстве немецкого романтизма и его современном восприятии, что принадлежит определенному историческому времени, а не вечности.

При построении диссертации решающим стал хронологический принцип, более всего соответствующий задаче представить обращение к прошлому у немецких романтиков в его развитии. Главы основной части диссертации посвящены различным этапам этого развития; разделение на этапы условно и при их определении я отталкивалась от некоторых важных дат, связанных с разными по своему характеру событиями. Хронологический принцип нарушается лишь в одном случае, - в главе о теории классицизма у Гёте и взаимоотношениях между ним и создателями романтической эстетики.

Первая глава («История в восприятии предшественников немецкого романтизма. 1773 - 1797») посвящена, как следует из заглавия, основаниям романтического историзма. Необходимость обращения к этому вопросу должна стать ясной при дальнейшем изучении отношения к прошлому у романтиков - многие из его особенностей унаследованы от поколения, к которому принадлежали Гёте, Гердер и другие. Кроме рассуждений об исторических знаниях и представлениях накануне возникновения романтического движения, здесь идет речь и о современном состоянии немецкого изобразительного искусства и архитектуры. Глава охватывает весь иредромантический период в Германии: от 1773 года (выход сборника статей «Von deutscher Art und Kimst») до 1797 года (возникновение Йенского кружка, - романтического общества, в последующие годы действовавшего в Йене, Берлине и Дрездене). 1797 год при этом знаменателей в разных отношениях. К этому времени относятся первые публикации романтиков: «Сердечные излияния монаха-любителя искусств» В.Г.Вакенродера" и Л.Тика и анонимные «Фрагменты», появившиеся в журнале «Атеней» и послужившие своего рода заявлением о возникновении нового

романтического объединения (авторы - ФЛІлегель, Новалис, А.Щлегель, Ф.Шлейермахер), Эта дата важна и в более широком историческом смысле. В 1797 году на прусский престол взошел Фридрих Вильгельм Ш (Пруссия часто будет оказываться в центре нашего внимания), - с этим событием было связано множество ожиданий первых представителей немецкого романтического движения.

Вторая глава - «Ранний период деятельности немецких романтиков в связи с развитием эстетики историзма. 1797 - 1807». Ее содержанием стало изложение и истолкование текстов и идей ранних романтиков во время существования первого романтического кружка и после его распада. Заканчивается этот временной отрезок событиями, связанными с военными действиями Наполеона в Пруссии и восточной Европе в конце 1806 года, апофеозом которых стал Тильзитский мир (июль 1807), - это время, которое можно назвать новым в самых разных отношениях. Центральная проблема данного текста - смысл и необходимость обращения романтиков к историческому и эстетическому прошлому; проблема выбора эстетического ориентира и его истолкование; следствия нового восприятия искусства для художественной практики этого раннего периода. Здесь приводятся примеры первых обращений к неклассическим образцам у художников, рассматривается интерес к готике и исконно немецкому «чувству формы», говорится о научных элементах в подражаниях «старым» манерам и проблеме иллюстрирования исторических по своему содержанию произведений.

В третьей главе («Спор Гёте и романтиков об истории изобразительного искусства и его задачах») хронологический принцип нарушен ради исследования длительных взаимоотношений между романтическим поколением и веймарскими теоретиками классицизма, В этой части работы особое внимание уделено контактам романтиков с Гёте на протяжении первых двух десятилетий XIX века, попыткам сближения и

различиям в их подходах к изобразительному искусству и архитектуре. Известно, что у романтического учения и современного ему европейского неоклассицизма был ряд общих черт, не позволяющий прямо противопоставлять эти культурные явления. Для нас, прежде всего, важно сходство в отношении романтиков и классицистов к тщательному исследованию истории искусства, а также их реконструкционное обращение к «древности» (например, архаике у греков и «старонемецкой» манере). Такой теоретик классицизма, как Гёте, однако, сохранял четкие представления о том, что такое совершенный, классический стиль и насколько важно к нему стремиться. По его мнению, любое явление в искусстве нужно рассматривать как ступень на пути от простого к сложному, от скромных опытов неумелых или поверхностных художников к исключительным художественным достижениям. Лучшими мастерами в истории были для него те, кто мог решать самые сложные задачи, то есть, по существу, взяться за любой сюжет и справиться с ним. Понятие совершенства в искусстве и, одновременно, совершенного образца для молодых художников стало основным предметом споров между Гёте и его соотечественниками - представителями романтизма. Романтики почти не говорили о самой проблеме совершенства в применении к художественной форме. Они сосредоточились на таких задачах искусства, как выражение религиозного, мистического или же патриотического чувства, а также воспитание подобных чувств в зрителе. В соответствии с этими подходами обе стороны и оценивали различные исторические эпохи - античность, средние века, Ренессанс, Новое время.

В четвертой главе («Национальное возрождение. 1807 - 1810-е годы») я возвращаюсь к состоянию немецкого общества в первые годы после вступления наполеоновской армии в Берлин. Это время, - конец первого десятилетия XIX века, - отмечено важными военными и общественными событиями, касавшимися не только Пруссии, но и большинства других

территорий Германии, которые оказались либо присоединенными
к Франции, либо зависимыми от нее. Германия переживала национальное
унижение и, следовательно, многие стали говорить о необходимости
воспитания у немцев патриотического чувства, о подъеме национального
самосознания. Его проявления в культуре были наиболее яркими- и
непосредственными, пока империя находилась в расцвете, занимала
и переустраивала европейские территории, лишала светской власти
римского папу и так далее, вплоть до 1813 года. Весь этот период, если
рассматривать его в связи с тем кругом вопросов, которым посвящено
данное исследование, имеет две отличительные особенности. Во-первых,
в это время романтизм наконец в полной мере проявляется и в области
художественной практики. Конец 1800-х годов - наиболее важный период
творчества Ф.О.Рунге. Тогда же становится известен К.Д.Фридрих, позже
благодаря его влиянию новый толчок к развитию получает искусство
национального пейзажа. В это же время зарождается и развивается мощное
реконструкционное или «антикварное» движение в романтических графике
и живописи (речь идет об объединении немцев-учеников Венской академии
художеств, которые выбрали Дюрера в качестве идеального примера для
современного живописца), а также в архитектуре. Во-вторых, этот период,
связанный с военными и послевоенными событиями, знаменателен и
в отношении взаимодействия художественного творчества

(изобразительного и архитектурного) и идеологической пропаганды. В этом смысле конец 1800-х - начало 1810-х годов можно сопоставить с эпохой Тридцатилетней войны или с революционным периодом во Франции. Для этого времени характерно подчеркивание связи определенного стиля или манеры с какой-либо политической позицией. Подобный подход к искусству приветствуется и в отношении творчества, и в отношении зрительского восприятия и будет актуальным также в 1820-е - 1830-е годы (прежде всего,

в тех случаях, когда речь идет об архитектуре и интерьерах общественного назначения).

Заключение представляет собой краткий обзор изложенных в диссертации наблюдений и выводов, касающихся теории и практики немецкого романтического искусства в связи с современным им историзмом. Также здесь затрагивается вопрос о дальнейшем развитии основных тенденций романтизма в художественной и архитектурной практике в 1820-е - 1830-е годы и о их судьбе в последующее время.

Диссертация имеет два приложения, которые посвящены важным манифестам немецких романтиков, не рассмотренным подробно в основном тексте диссертации, но необходимым для исторического истолкования искусства Германии начала XIX столетия. Первое приложение («Некоторые понятия и положения «Философии искусства» Ф.В.Шеллинга») представляет собой конспективный обзор общего раздела этого важнейшего философского сочинения об искусстве, созданного в романтический период. Здесь затрагиваются такие основные понятия лекций Шеллинга, как «искусство», «гений», «фантазия», а также рассматриваются отношения между искусством и философией, историей искусства и историей христианства и некоторые другие вопросы. В форме приложения также даны заметки о докладе Новалиса «Христианство или Европа» (1799), который считается одним из главных источников историзма и католического «возрождения» у романтиков 1800-х - 1820-х годов.

Тема диссертации сводит вместе художественную практику определенного периода, теорию историзма и особенности исторического и общественного мышления людей, принадлежавших к определенным, романтическим, сообществам. Это если и не требует обращения исследователя к широкому кругу вопросов, связанных с историей и культурой начала XIX века в целом, то, во всяком случае, подталкивает к нему. Следовательно, рассуждая о взаимоотношениях историзма и

романтических эстетики и искусства, можно затрагивать самые разные области научной литературы, - слишком обширные для того, чтобы легко их освоить и впоследствии предъявить читателю стройную «историю вопроса». Кроме того, большинство научных решений проблемы историзма в связи с немецким романтическим творчеством или же большинство определений романтических теорий в связи с историзмом существует в исследовательской литературе не само по себе, в виде отвлеченных рассуждений, а прилагается к определенному историческому материалу, иногда весьма далекому от предмета данного искусствоведческого исследования. Это вполне естественное положение вещей делает полное изложение «истории вопроса» очень трудной задачей, а разговор об обращениях к теме данной диссертации и проблемам, которые можно в ней увидеть, у одних только историков искусства был бы не только сложным, но и явно недостаточным. По этой причине здесь лишь перечислены главные группы текстов, необходимых для работы, и представлены некоторые особенно важные издания.

Значительную часть литературы, к которой мне приходилось обращаться, нужно определить как источники или документальные свидетельства времени. Многие из них каким-то образом характеризуются в основных разделах диссертации, некоторые рассматриваются более или менее внимательно, поэтому нет смысла перечислять все эти произведения и их публикации в данном обзоре. Среди таких документов, ставших важнейшим предметом этого исследования, есть философские работы, художественная литература (в том числе та, которую можно сопоставить с произведениями изобразительного искусства - например, по своей пропагандистской прагматике), журналистские выступления по вопросам политики, эпистолярное наследие эпохи и, разумеется, работы по эстетике и художественная критика. В XX веке подобные документальные свидетельства, - особенно те из них, которые были невелики по объему, -

нередко публиковались в виде специальных подборок. Примерами таких публикаций могут служить составленный Х.Людеке и СХайланд сборник высказываний немецких авторов XVI - XIX веков о Дюрере (1955)³, сборник выдержек из различных статей Э.М.Арндта под заглавием «Deutsche Art» (І903)⁴ или же большая подборка документов, относящихся к общению и теоретическим спорам Гёте и представителей романтического двилсения, которая была включена Р.Бенцем в его монографию «Goethe und die romantische Kunst» (1940)⁵.

К этой же группе текстов можно отнести в целом мало затронутые мной примеры ранней рефлексии по поводу деятельности романтиков и вообще германской культуры конца XVTII-ro - начала Х1Х-го веков. Особенно интересными среди них молено назвать ранние высказывания о «немецком характере» у Ж. де Сталь, позже испытавшей влияние братьев Шлегелей (в ее книге 1800 года «О литературе...»)⁶, и характерный для представителя поколения «Молодой Германии» взгляд на йенский и гейдельбергский романтизм у Генриха Гейне («Романтическая школа» 1833 года)⁷.

Важнейшим из произведений, которые названы здесь источниками, впоследствии были посвящены многочисленные аналитические исследования. Их создатели - историки самых разных специализаций (литературоведы, историки философии, религии, и, в ряде случаев, искусствоведы). Г.Вёльфлин в статье о «Сердечных излияниях монаха-любителя искусств» В.Г.Вакенродера и Л.Тика описал эту очень значимую для романтического движения книгу со специфической точки зрения историка искусства в первый раз и еще очень бегло (1893) . Со временем стремление искусствоведов исследовать подобные тексты привело к созданию объемных аналитических произведений, таких, как, например, книга Р.Лисса «Goethe vor dem Strassburger Minister» (1985), посвященная,

в сущности, очень незначительному эпизоду деятельности Гёте -нескольким небольшим статьям разных лет⁹.

Поскольку для работы над диссертацией было важным изучение исторического контекста, то в поле моего внимания попали самые разные исследования, авторы которых так или иначе затрагивали интересные и для меня общие проблемы. Это монографии по истории, культуре, социологии; исследования биографического характера, посвященные деятелям культуры конца XVIII-ro - начала Х1Х-го веков; различные работы, в которых поднимались частные вопросы, связанные с особенностями романтического движения и влияниями, которые оно испытывало, К монографическим исследованиям этого рода относится книга Г.Кайзера «Pietismus una Patriotismus im literarischen Deutschland. Ein Beitrag zum Problem der Sakularisation» (1961), рассматривающая религиозные элементы в светской культуре Германии начала XIX века¹⁰. Другой пример: работа Ф.В.Веицлаффа-Эггеберта «Deutsche Mystik zwischen Mittelalter und Neuzeit» (1947), которая, по утверждению автора, была написана как вспомогательный и справочный текст, предназначенный для историков культуры с любой специализацией¹¹. Этот исторический обзор затрагивает, в частности, взаимоотношения представителей раннего романтизма (ИТ.Фихте, Новалиса, Ф.Д.Шлейермахера) с немецкой мистической традицией в целом, - популярная в научной литературе XX века тема.

Одно из исследований этого рода, в котором ставятся и разрешаются сходные со стоящими передо мной вопросы (такие, как использование культурного наследия, соответствие политических и эстетических ориентиров у романтиков, тенденция историзма и консерватизма у них), я рассмотрю подробно. Это книга Г.Хайнрих «Gescmchtsphilosophische Positioner! der deutschen Fruhromantik», вышедшая в 1976 году в ГДР . Она удобна для обсуждения, поскольку содержит большое количество отвлеченных положений. Ее можно назвать схематичной; при этом схемы

или подходы к поставленным проблемам, которые представлены в ней, кажутся очень распространенными. Автор «Geschichtsphilosophische Positionen...» часто прибегала к цитированию произведений К.Маркса и Ф.Энгельса, однако, в отношении метода исследования Хайнрих опиралась скорее на историков и социологов-ревизоров Маркса, работавших в начале XX века. Это сделало схемы автора в целом типичными для исторической науки всего последующего времени, - именно поэтому данная книга и разбирается здесь подробно. Теоретическая основа «Geschichtsphilosophische Positionen..,» подходит для решения любых общих вопросов, относящихся к взаимодействию общественной, политической реальности и эстетической сферы (различных явлений художественной жизни и самого восприятия и истолкования искусства в определенные исторические периоды). Согласно определениям романтического движения, сделанным этим автором, можно разрабатывать и мою, более узкую и эстетическую, тему.

Первое в исследовании Хайнрих, к чему я обращусь, это критика определения немецкого романтизма как исключительно эстетического, культурного движения. Автор, как и подобает социологу, видит в романтизме движение общественное и называет его одной из форм бюргерской идеологии, хотя и концентрирующейся, главным образом, на философских и эстетических проблемах¹³. Такое общее определение сразу расширяет взгляд исследователя на разнообразные обращения к прошлому у романтиков и делает важным изучение их отношения к общественным, государственным и экономическим вопросам. Впрочем, несмотря на это, эстетическая составляющая в позициях многих представителей романтизма продолжает играть особую роль. Творчество и искусство выступают здесь либо в качестве инструмента осмысления действительности либо в качестве той сферы, в которой можно существовать независимо от внешнего мира.

Отношения между «эстетическим» и «обыденным» в немецком романтизме вообще сложны и запутаны. На мой взгляд, потому, что некоторые теоретики романтизма в своих рассуждениях прибегали к условно эстетическим понятиям, Свою конечную цель, преображение мира и человечества, они могли истолковывать как «искусство». Себя же в любом случае они рассматривали как «художников». Это понятие у романтиков имело несколько архаичный, восходящий к Парацельсу смысл - мастер своего дела, преображающий какой-либо материал. К началу XIX века под таким материалом могли понимать все, что угодно, включая человеческие души. Когда Хайнрих ставит в своей книге вопрос об образе «художника» в романтических теориях, она особенно отмечает такие его черты, как элитарность и способность конкурировать с аристократией в деле ответственности за все происходящее в обществе¹⁴. Действительно, «художшки»-романтики нередко считали себя особого рода аристократами или же, что не менее характерно, участниками какого-то нового Просвещения. Очень легко было бы назвать их преобразователями, стремящимися осуществить свои таинственные цели, в частности, при помощи искусства. Но рассуждения об эстетике, уподобление поэтов пророкам, мистификации, а также прекрасные самоописания у немецких романтиков больше всего способствовали не изменению мира, а развитию этой самой элитарности и возбуждению интереса среди непосвященных. Можно сказать, что роль эстетической составляющей в романтизме была неоднозначной, имела прикладные стороны, а сами создатели романтических теорий, так много писавшие об искусстве, не рассматривали его отвлеченно.

Далее, в рассуждениях Хайнрих о романтическом историзме или консерватизме появляются и другие общие определения романтизма, уже не относящиеся ко взаимодействию в нем, как было сказано выше, «эстетического» и «обыденного». Согласно этим определениям, романтизм

- реакция на французскую революцию 1789 года и террор (последний истолковывается как неудача либерального движения), реакция на индустриализацию и «порабощение личности» в современном мире, реакция на так называемую филистерскую жизненную позицию, которая связывается с новой бюргерской культурой¹⁵. Особое значение среди определений романтизма в «Geschichtsphilosophische Positionen...» имеет его описание через разрыв между идеалом и действительностью, несчастливыми носителями которого оказались идеалисты-романтики. Собственно, основной мыслью всего исследования Хайнрих стало уже встречавшееся у других авторов положение: трагический разрыв между поэзией и правдой толкнул романтиков на ставший характерным для них путь ухода от реальности. Последний подразумевал, как известно, множество вариантов «капитуляции» (в терминологии Хайнрих³⁶) - побег романтиков в мистику, в возвышенную сферу поэзии, в католичество средневекового образца, в исконно немецкую, рождающую «немецкий характер» культуру или в экзотическую Индию.

Разговор о романтизме как об общественном движении, о разрыве между идеалом и действительностью и о «капитуляциях» требует и более точных определений самой практической деятельности романтических сообществ. В восприятии Хайнрих этот вопрос о практике (общественной и политической) имеет большое значение. По ее мнению, несмотря на ярко выраженное стремление изменить мир, романтики были лишь субъективными мечтателями, а их рассуждения об обществе всегда оставались абстрактными¹⁷, Эта мысль часто повторяется: разными авторами: бесспорно, что романтическое поколение, вникавшее во множество общественно-политических вопросов своего времени, на самом деле мало соприкасалось с областью практической общественной деятельности. Об этих людях проще всего говорить, используя классические определения К.Манхейма (именно определения, а не концепции), -

в частности, как о хилиастах, в любую минуту способных шагнуть в мир

т О

своего идеала и, по сути, больше ни в чем не заинтересованных . Однако в этих современных суждениях об отвлеченности или наивности речей романтиков о создании нового мира есть своего рода предвзятость. Практическая политика в начале XIX века точно так же не была свободна оттого, что называется здесь отвлеченными мечтаниями. Разница между причастными к ней и теми, кто входил, например, в Йенский кружок, была в обладании реальной государственной властью, но необязательно -в идеалистическом или нет восприятии этой власти.

Высказывания теоретиков романтизма нередко вызывали у публики большое сочувствие, причем не только в странах Германии. Уже с 1790-х годов романтики стремились участвовать в большой политике и, в некоторых случаях, прямо обращались к монархам, их советникам и наследникам (среди авторов подобных высказываний - Новалис, создатели дрезденского «Феба» А.Мюллер и Г.Клейст). Участники романтических сообществ видели в самих себе деятелей, пропагандирующих взгляды узкого, но постоянно стремящегося к расширению круга. Такая общественная деятельность - наивна, недостаточна и произвольна с точки зрения эпохи позднего Маркса и последующего времени, но для современников романтиков она должна была быть чем-то серьезным и вполне естественным. Больше того, любое движение, подобное романтическому, в XVIII - начале XIX века обладало определенными возможностями и должно было подвергаться попыткам приручения со стороны создателей той или иной государственной идеологии. Ревизия работ йенских романтиков в 1820-х - 1830-х годах - пример такого приручения постфактум; в тот период оно было выгодно Бене и отчасти Берлину. Сведение взглядов участников кружка в одну простую и непротиворечивую традиционалистскую систему во время его непосредственной деятельности было, разумеется, невозможным.

Романтическую субъективность, о которой пишут многие авторы, можно еще определить и как неспособность к подлинно партийному мышлению, -даже при наличии близких соратников и в условиях совместной деятельности.

Еще одна важная тема, к которой обращается в своей книге Хаинрих, - вопрос об этапах романтизма. В литературоведении, в истории искусства существуют свои взгляды на развитие романтического движения. Взгляд историка искусства, в частности, до некоторой степени зависим от взгляда литературоведа: некоторые художники начала XIX века (Ф.О.Рунге, К.Д.Фридрих и его круг, члены Союза святого Луки, образованного немцами-учениками Венской академии художеств) называются ранними романтиками, - они испытывали влияние йенских литераторов, их рассуждений о символике в искусстве, их патриотических идей и так далее¹⁹. Хаинрих не придерживается подобных литературоведческих или искусствоведческих взглядов на немецкий романтизм и, как выше было сказано, говорит о нем как об общественном и интеллектуальном движении, далеко выходившем за рамки эстетической области. Но и эта точка зрения тоже предполагает членение движения романтиков на все те же два этапа, -ранний и поздний. Первый жестко связан с деятельностью Йенского кружка, второй простирается до 1830-х годов и определяется исключительно как период консервативного, реакционного осмысления идей первого. Хаинрих возводит между этими этапами стену, хотя и признает черты странного консерватизма уже у йенских романтиков, - именно йенский период стал временем разрушения самых ранних демократических и республиканских идеалов участников кружка. К очень решительному разделению раннего и позднего этапов склоняются многие авторы, - вероятно, потому, что видят в позднем романтическом монархизме и католических конверсиях нечто неблаговидное. Обособление ранних романтиков (по сути, самых значительных представителей движения) можно обнаружить уже в работах

исследователей конца XIX века. Элементы политического консерватизма в деятельности участников Йенского кружка были сомнительными и, следовательно, малоинтересными почти во все периоды изучения романтизма в науке. Еще более сомнительным вопросом оказался так называемый криптокатолицизм, характерный для целого ряда ранних немецких романтиков.

Г.Курцке, автор исследования о Новаяисе, где, кстати, разбираются и различные клише в истолковании романтизма, предпринял в целом редкую попытку прояснить сущность романтического консерватизма и его особенности на раннем и позднем этапах . По его мнению, так называемые консервативные взгляды представителей Йенского кружка были весьма опасными и неудобными. Их ревизия в последующие десятилетия состояла не только из крайнего упрощения и политической конкретизации, но также из удаления утопического (или трансцендентального) элемента²¹. Согласно этой точке зрения, консерватизм ранних романтиков - условен. Они рассуждали о монархии и единой церкви с революционным своеволием и энтузиазмом, поэтому любое объявление их глашатаями прусского или австрийского государственного традиционализма будет несправедливым. К этой точке зрения можно присоединиться, можно ее дополнить или каким-либо образом видоизменить. Но, в любом случае, именно такие неочевидные истолкования романтических обращений к «традициям» будут казаться привлекательными и многообещающими. Монархизм у романтиков, их конверсии, критика Лютера и сочувственные обращения к ордену иезуитов были и остаются для большинства исследователей неотъемлемыми от романтизма загадками, и простые их истолкования удовлетворяют немногих²².

Вернемся к книге Хайнрих, в которой консервативная программа романтиков является одним из главных предметов изучения. При сравнении консервативных идеалов начала XIX века с идеалами либерального

движения, чей расцвет пришелся на время Просвещения и предромантизма, Хайнрих занимал, прежде всего, вопрос равновесия между рассуждениями о родстве и различиях либеральной и романтической утопий. С одной стороны, романтическое движение исторически связано с либеральным, с другой стороны, представители романтизма стремились переписать по-новому каждое положение в теориях своих предшественников. Интерес к европейскому средневековью у романтиков исследовательница определяла как поиск социальной и национальной идентичности. Для нее и либеральные теории предромантического поколения, и сам романтизм - это исторические формы бюргерской идеологии; видимо, по этой причине она не хотела безоговорочно противопоставлять их друг другу . К тому же, как известно, в 1790-е годы многие из представителей романтизма все еще называли идеальным образцом государственного устройства греческую демократию.

Взгляды романтиков, характерные для рубежа XVIII - XIX веков и более позднего времени, Хайнрих рассматривала в конечном счете все же как консервативные, сочетающие в себе монархизм, положение о необходимости единой христианской церкви и восхищение дореформационной католической культурой. По ее мнению, в начале 1800-х годов теоретики немецкого романтического движения по неясным причинам окончательно отбросили свои демократические идеалы в пользу монархизма. Однако в действительности их размышления о политике и фантазии об идеальном обществе были не такими конструктивными. Судя по всему, значительная часть ранних немецких романтиков какое-то время придерживалась одной характерной для конца XVIII века концепции, которая прекрасно согласуется и с романтической субъективностью, и с отвлеченностью всех их рассуждений, и со склонностью к поэтическому осмыслению действительности. Речь идет не об обыкновенной приверженности к конституционному или абсолютному варианту

монархического строя, а о поэтической и философской химере, возникшей в области общественной мысли, - сочетании монархии, аристократии и демократии. Еще в 1780-е годы об этом идеале несколько раз неприязненно упоминал писатель-республиканец В.Гейнзе - именно как о трехголовом чудовище²⁴; нечто близкое, но уже как положительный образец можно найти, например, в новалисовских высказываниях о монархе и равенстве граждан²⁵.

Последнее, о чем я упомяну в связи с исследованием Хайнрих, это вопрос о соответствиях между политическими и эстетическими ориентирами в истории и о характерной для XVIII - начала XIX века привычке соотносить явления из области эстетики с явлениями общественной жизни. Впрочем, Хайнрих лишь бегло касается этой темы, в моем же исследовании - она займет важное место. Еще в самые ранние годы своей деятельности романтики рассуждали, например, о том, что поэзия общедоступна и поэтому соответствует демократическому правлению или что форма «фрагментов», которая была использована для публикации ряда романтических теорий, может быть истолкована как выступление не только против чьих-то других стройных программ, но и против иерархического общественного устройства. Восприятие искусства в ту эпоху, как не раз уже упоминалось, трудно назвать отвлеченным; и эту особенность в данном исследовании нужно учитывать в первую очередь.

Что касается искусствоведческой литературы, то при работе над диссертацией я обращалась к следующим исследованиям, посвященным изобразительному искусству и архитектуре. Это, во-первых, некоторые работы, затрагивающие общие вопросы европейского искусства второй половины XVIII века, - особенности классицизма этого периода, взаимоотношения между ним и новой романтической тенденцией. Особенно важны при этом были исследования, авторы которых пристально изучали эстетические теории и явления искусства в их историческом окружении.

Среди этих произведений сборник статей Р.Розенблюма «Transformations in late Eighteenth century art» (1967) , эссе Ж.Старобинского «1789 год: Эмблематика разума» (1979), рассматривающее различные культурные события в Европе конца XVIII века . Также я обращалась к исследованию Й.Рюкверта об архитектуре XVII - XVIII веков «The first Moderns» (1983)²⁸.

Во-вторых, в диссертации были использованы и общие работы по немецкому искусству XIX века, - такие, как книги Р.Гаманна (1914)²⁹, Г.Беенкена (1944)³⁰ или вышедшая в 1986 году под редакцией П.Файста история немецкого искусства с 1760-го по 1848 год . В работах этого рода взгляд на романтизм имеет свои недостатки, - авторам таких исследований, в первую очередь, нужно связывать события начала XIX века с тем, что было в его конце. Среди общих работ, посвященных собственно искусству немецкого романтизма, можно назвать обширные и ценные для нас исследования В.Гайсмайера (1984)³² и Г.И.Найдхардта (1976)³³. В последнем центральное место занимает творчество художников, которые так или иначе были связаны с Саксонией. Важное общее исследование, посвященное немецкой архитектуре XIX века: «Neorenaissance in der deutschen Architektur des 19. Jilts, Grandlagen, Wesen rmd Gultigkeit» К.Мильде (1981)³⁴. Заглавие этой книги не вполне соответствует содержанию, так как ее автор затрагивает события еще 1760-х годов и рассуждает, что совершенно естественно, об архитектуре историзма в целом, а не только о примерах обращения прусских, саксонских, баварских архитекторов к итальянскому Ренессансу.

Более частные вопросы, относящиеся к романтическому искусству,
прояснились для меня благодаря небольшому числу монографических
исследований (например, упоминавшейся книге Р.Бенца

о взаимоотношениях романтиков и Гёте^ь или диссертации СОйкера 1936 г. о восприятии искусства Дюрера в романтический период ) и статьям нескольких сборников. Это два сборника аналитических статей и

документов, связанных с движением назарейцев (1977, 1981) , сборник «Studien zur deutschen Kunst imd Architektur urn 1800» (1981)³⁸ и «Kunst um 1800 und die Folgen» (1988)³⁹. Последнее, о чем необходимо здесь упомянуть, это многочисленные исследования, посвященные творчеству отдельных мастеров, - живописцев Ф.О.Рунге и К.Д.Фридриха, архитекторов Давида и Фридриха Жилли, К.Ф.Шиикеяя, скульптора И.Г.Шадова и других, менее значительных, художников.

О немецком романтизме, его теории, философии, литературной и художественной практике писали также многие русскоязычные авторы. Среди отечественных исследований следует назвать общие работы и статьи В.Жирмунского, одним из первых в России обратившегося к изучению литературных и философских достижений немецких романтиков⁴⁰, а также труды В.Ванслова (1966)⁴¹ и Н.Берковского (1973)⁴², исследующие деятельность участников романтических кружков и особенности их эстетических взглядов. При работе над диссертацией я обращалась также к статьям отечественных авторов, посвященным как общим, так и частным вопросам, связанным с теорией и искусством раннего немецкого романтизма (прежде всего, работам А.В.Михайлова, внесшего большой вклад в отечественное исследование немецкой культуры, М.Э.Дмитриевой, Б.И.Асварища и других).

История в восприятии предшественников немецкого романтизма. 1773 - 1797

Романтическое поколение в Германии впервые заявило о себе в последние годы XVIII века, и уже тогда его отличали особенная свобода в обращении с историческим наследием и привычка прибегать к нему по самым разным поводам. Этой свободой и этой привычкой ссылаться на факты истории романтики были обязаны, в первую очередь, своим непосредственным предшественникам - деятелям немецкого Просвещения и литераторам-штюрмерам. Ровесники историка Юстуса Мёзера, ровесники Гердера и Гёте и, наконец, поколение Ф.Шиллера в последней четверти XVIII столетия прославились своим историческим любопытством и тем, что следовало бы назвать исторической всеядностью. При этом они проявили и странную терпимость к идеям, характерам и облику различных эпох и национальных культур. На это время пришлось затронувшее многих открытие, даже откровение, благодаря которому прошлое предстало перед современным человеком в совершенно новом свете и как нечто, возбуждающее необыкновенное сочувствие. Более всего в истории человечества стали очевидны ее сложность, многообразие и постоянное изменение. Подобное открытие - само по себе тривиально. Оно не принадлежало только этому веку, только этим поколениям и одной немецкой нации, Но особенности происходившего в то время узнавания исторических событий, героев, художественных явлений и собственная поэтика этого исследования отличались достойным внимания своеобразием. В данной работе оно нуждается в описании, поскольку восприятие прошлого, характерное для последних десятилетий XVIII века, решительным образом повлияло и на историзм романтиков. Кроме того, просветители и штюрмеры обращались именно к тому материалу, который в будущем составил самые характерные интересы их романтических последователей. Это время условной «готики»1 и культура XVI-ro и XVII-ro столетий.

При отборе предметов внимания и восхищения историками последней четверти XVIII века, на первый взгляд, руководило чувство справедливости. Разные «эпохи» или «нации» одна за другой вводились в научный обиход как дополнение к тому, что было уже более или менее изученным. Считалось, что, хорошо узнав «древних», следует уделить достаточное внимание и тому, что было в истории после них - вплоть до современности. Наряду с исследованием античной, языческой культуры следует выявить и оценить заслуги христианских столетий, наряду с достижениями Юга Европы (Древней Греции, Древнего Рима и Италии) - достижения Севера, создавшего свою собственную «северную» поэзию и свою архитектуру2. Перечисление таких дополняющих друг друга областей исторического исследования молено продолжить. Разумеется, новое в истории появлялось и обсуледалось, в первую очередь, по причине своей значимости для текущего исторического момента и соответствия национальному и либеральному характеру общественной мысли того времени. Так или иначе, кругозор историка постоянно расширялся, а каждая историческая частность стала требовать исследования, поэтического осмысления и, главное, личной оценки.

Здесь нужно дать описание того человеческого и исторического типа, к которому принадлежали немецкие общественные деятели и литераторы второй половины XVIII века и который, по мнению последующих поколений, лучше всего представлен Г.Э.Лессингом. Этому типу были свойственны идеализм, высокая степень участия в жизни общества и особая этика, включающая в себя, в частности, ответственность за все человечество и способность к стыду за него. С психологической точки зрения к таким людям больше всего подходит определение «энтузиаст» (или старое немецкое понятие «Schwarraer»). Для этого типа были действительны и острая необходимость истолковывать человеческую историю в целом, и заведомое сходство любых таких истолкований - независимо от того, в какой культурной области происходило обращение к прошлому. Вселенная истории, подобно физической вселенной, всегда рассматривалась этими людьми как то, что при своем многообразии обладает единством, и то, что содержит в себе высший замысел. Сомнения в последнем, решающем, выводе, порожденные собственным же разумом, отбрасывались в эпоху Лессинга с исключительной доблестью. Романтики, во всяком случае, уже не были способны на такую свободу от сомнения.

Для человека XVIII столетия весь его род на протяжении всей истории стремился к своему конечному идеальному состоянию. Это была точка богоподобия, обретенной «человечности», бессмертия и тому подобных невозможных вещей. Изучать историю означало следить за скрытым и неумолимым движением к этим целям. Исторические изыскания несли энтузиасту радость, - то, что обнаруживалось в прошлом, раз за разом оправдывало его ожидания и укрепляло веру. Повсюду он открывал родственные ему умы, посвятившие себя совершенствованию людей. Они составили «невидимую церковь» этого мира; и именно личности были главной драгоценностью среди сокровищ, которыми владел изучавший прошлые эпохи.

Вся история превратилась в развитие и рост одной только воли к идеальному состоянию человечества. Кто-то считал такое развитие плавным и поступательным, кто-то неравномерным, - но это не столь важно. В области аналитической или критической мысли эту особую тонку зрения на прошлое и будущее можно встретить на каждом шагу; тем не менее, по своей сути, это точка зрения мистика. Самим приверженцам этого спекулятивного подхода, - одновременно поэтам и исследователям, удавалось прослеживать источники собственного «исторического» мистицизма вплоть до XII века (учение Иоахима Флорского).

Я приведу частный пример, выявляющий определенную направленность взгляда того времени, - а именно нежелание рассматривать историю как что-то бессмысленное. К тому же он дает представление и о возможных последствиях этого подхода для развития науки в целом, и об атмосфере подвижничества, которая, как правило, сопровождала исследовательскую работу. Как известно, в германских странах второй половины XVIII века большое культурное значение приобрело движение вольных каменщиков, вывезенное из Лондона в последние годы перед началом правления Фридриха П. В тот период оно было, скорее, квазимасонством - бессистемным, почти неуправляемым и распространяющимся вместе со слухами, о чем ярко свидетельствует явление самообразования (!) лож3. На германской почве движение вольных каменщиков стало родом общественной горячки (что действительно также для раннего романтизма).

Ранний период деятельности немецких романтиков в связи с развитием эстетики историзма. 1797 - 1807

Итак, несмотря на известные противопоставления «XVIII века» и «романтизма» и связанных с ними особенностей сознания и мировоззрения, поколение романтиков все же приходится считать производным от предыдущего поколения немецких деятелей культуры и политиков, которое должно было мыслить и действовать сходным с ним образом. Взросление тех, кто родился в 1770-е - 1780-е годы, происходило, однако, в новых исторических условиях. Эти условия тоже можно рассматривать как производное деятельности старшего поколения (впрочем, в большей степени относившегося к французской, а не к немецкой нации). Историческую эпоху, в которую развивались романтики и которая ставила перед ними новые задачи, определили такие события, как независимость североамериканских колоний и французская революция 1789 года, - яркие доказательства того, что мир, общественные отношения, культура изменяемы, а положить начало какому-либо существенному изменению может каждый. Еще одно событие, революционный террор во Франции и его последствия, стало для современников не менее ярким доказательством разрыва между идеальными устремлениями и их осуществлением на практике. На рубеже XVIII - XIX веков осмысление всего, что относилось к французской революции и террору, стало большим испытанием далеко не только для республиканской и либеральной мысли.

Для германского романтизма (если видеть в нем более или менее стройное и многогранное движение) вопросы, отдаленно связанные именно с этими важными событиями, и стали самыми насущными. Преобразование мира в соответствии с какими-либо идеалами или же сами взаимоотношения между идеалом и действительностью в романтическую эпоху исследовались и переживались бессчетное количество раз, - в одних случаях с воодушевлением, в других с пессимизмом или с иронией.

На саму необходимость размышлений над так называемыми мировыми вопросами будущим романтикам указали прямые или же косвенные наставления их предшественников, - повсюду в духовной жизни Германии предшествовавшего романтизму периода действовали принципы религии и педагогики, то есть связывания и воспитания или обучения, Педагогика старших внушала, что подходить к решению всех «мировых» вопросов нужно систематически, и, собственно, этим было предопределено то обстоятельство, что занятия и выступления романтической молодежи приняли позднее характер многогранного движения. Эта педагогика вообще была ответственна за тот сознательный, общественно активный идеализм, который впоследствии стал связываться именно с романтическими десятилетиями. Представители нового поколения могли не тратить время и силы, самостоятельно определяя свои жизненные позиции и задачи. В 1790-е годы они были убеждены в том, что их утопия уже осуществляется, хотя ее очертания иногда оказывались весьма зыбкими. Для них изначально были вполне естественными и принцип активной жизни, и полное самоотречение в деятельности. Конечной целью любого энтузиаста (вне зависимости от того, какой профессии он себя посвятил) являлся вклад в духовное и политическое преобразование общества. Позже, в тот период деятельности романтиков, который можно назвать зрелым, намерение изменить мир и человечество выразилось не только в непосредственной общественной деятельности, но также в философском и религиозном творчестве, в эстетике и даже в области художественной практики.

При этом особенно важно, что любые начинания рассматривались в то время как часть общего и большого дела. Мыслители, писатели, художники не могли и не должны были быть одиночками, работающими в изоляции друг от друга (одно из распространенных представлений о романтиках). Ощущение общего дела, массового движения во второй половине XVIII -начале XIX века возникало благодаря существованию многочисленных интеллектуальных кружков, строившихся по принципу религиозной секты, ложи или салона. Эти кружки были достаточно открытыми. Во всяком случае, они предполагали постоянное расширение контактов, взаимодействие с какими-либо единомышленниками в других городах и государствах Германии, а также в европейских странах (Британия, Франция, Дания, Швейцария, Австрия). С этим особым подходом к общению и с вышеназванными формами сообществ связано возникновение таких широко прославленных явлений, как романтический культ дружбы, обилие общих мест в работах разных авторов (концепции, терминология, метафоры), размытые границы авторства каких-либо романтических идей или произведений1.

Вполне очевидно и естественно то, что самые первые увлечения представителей романтического поколения, относившиеся к периоду до 1797 года, целиком заимствованы у предшественников. Для их деятельности в эти ранние годы характерны, например, апологии Лессинга, большой интерес к Шекспиру, тщательная разработка общих вопросов культуры на материале античной поэзии и драматургии и изучение при этом нового, революционного взгляда на античность, который пропагандировали в последние десятилетия XVIII века немецкие классицисты2. Менее очевиден тот факт, что и слишком быстрое творческое развитие, и стремительное приобретение известности, типичные для романтиков, также были связаны с вмешательством их наставников . При этом некоторые представители немецкого романтизма, такие, как Новалис или Адам Мюллер, получали покровительство и поддержку по праву рождения -от авторитетных отцов и их ближайших друзей. Другие (например, Людвиг Тик) были вынуждены настойчиво добиваться признания у старшего поколения. Однако, в любом случае, поддержка имела место.

Спор Гете и романтиков об истории изобразительного искусства и его задачах

Мы говорили о Гёте как об авторе патриотических высказываний, почитателе Дюрера и готики (исконно немецкого архитектурного стиля). Ко времени первых публикаций романтиков как теоретик он давно уже придерживался классицистических взглядов. Авторитет писателя в Германии того времени был огромен, его окружали единомышленники, «веймарские друзья искусства» (ИГ.Мейер, Л.Фернов), и поддерживали художники, преподававшие в академиях. В 1800-е - 1810-е годы Гёте являлся главой немецких классицистов и старался наставить своих молодых соотечественников на путь истинный в отношении эстетики. Вопросы, в которых они расходились, касались совершенства в искусстве, -определения совершенного стиля и выбора образцов для подражания в истории. Теоретики романтизма, как известно, почти не интересовались вопросом гармонии в связи с произведениями изобразительного искусства. Следуя за Гердером, они начали с установления равенства между античными и не античными идеалами и пришли к предпочтению последних. При этом первым и главным доводом в пользу ориентации на искусство средних веков и Возрождения было его христианское содержание. Романтики ставили искусству такие задачи, как выражение и воспитание религиозного и мистического чувства, воспитание патриотизма. Уже в «Сердечных излияниях монаха-любителя искусств», «Фрагментах» и других романтических публикациях конца девяностых годов прозвучало множество антиклассицистических высказываний, которые должны были вызвать гнев в Веймаре. Однако на протяжении первых двух десятилетий XIX века романтики предпринимали и попытки привлечь классицистов на свою сторону, тем более, что основания для такого сближения были. Их противник Гёте никогда не возражал ни против требования огладываться в прошлое, ни против научного исследования произведений кватроченто или «старонемецкой» школы. Не устраивали его: призывы использовать эту несовершенную, по его мнению, живопись как пособие для начинающих художников, чрезмерно строгая этическая оценка античной культуры у романтиков, политические задачи и католический подтекст в их искусстве. По Гёте приверженцы романтического учения имели искаженное представление обо всем развитии изобразительного искусства и архитектуры, - сосредоточившись на своих новых ценностях, они перестали рассматривать историю искусства как накопление художниками знаний и умений и постепенное движение к немногим вершинам (античной классике и высокому Возрождению в Италии),

В конце 1790-х - начале 1800-х годов романтики лишь на словах оспаривали положения классицистов, которые требовали от новых мастеров близкого знакомства с античной культурой. В это время восторженное внимание теоретиков-участников Йенского кружка было распределено между Рафаэлем, Дюрером и некоторыми другими их современниками. Однако известны случаи интереса и к мастерам более раннего времени: немецкие художники-«римляне» с 1790-х годов увлеклись изучением кватрочентистов, а в 1803 году у братьев Буассере, первых исследователей «старонемецкого» искусства, возникла идея создать коллекцию нидерландской и немецкой живописи XV века. Если говорить не о программах, а о художественной практике романтизма, то ее тогда еще не существовало. В эти несколько лет между возникновением романтического движения и такими работами, как рисунки Рунге к «Minnelieder» Тика, его же «Времена дня» (все - 1803), рисунки Рипенхаузенов к «Святой Геновеве» (1806), романтикам нечего было противопоставить современному антикизирующему искусству, которое не удовлетворяло их по этическим, патриотическим и религиозным соображениям.

К этому самому раннему периоду относится замечательное событие в художественной жизни Германии, которое словно бы предназначено для иллюстрации взаимоотношений между представителями классицизма и еще только начинающими живописцами романтического поколения. Речь идет о конкурсе для молодых художников разных специальностей, задуманном Гёте и ежегодно проходившем в Веймаре . Таким способом веймарские классицисты пытались, с одной стороны, поддержать молодое поколение и, с другой стороны, что-то противопоставить некоторому прозаизму современного им немецкого искусства, - молодым нужно было обратиться к сюжетам из гомеровской «Илиады». В 1799 году в «Пропилеях» было опубликовано адресованное графикам, живописцам и скульпторам предложение испытать себя в композиции и выслушать мнение признанных знатоков искусства. Предвидя различные трудности, устроители конкурса заранее просили участников хорошенько прочесть Гомера, у которого внимательный иллюстратор мог найти и каким-то образом использовать яркие и подробные описания происходящего2, Для первого конкурса веймарцы выбрали сюжет «Венера приводит Елену к Парису». Победил в нем двадцатипятилетний К.Ф.Гаршан; к тому времени он уже успел несколько лет проработать в Риме, общался там с Л.Ферновом и А.Я.Карстенсом. Гравюра по его рисунку, вызвавшему в Веймаре чрезмерное восхищение, появилась в 1800 году в «Пропилеях» (им. 30). Гартман участвовал и во втором веймарском конкурсе («Прощание Гектора»).

Летом 1801 года на третий конкурс (сюжет «Ахилл и речные боги») выслал свою работу Ф.О.Рунге (илл. 34). В письме к Гёте он сообщил своему великому современнику сведения о себе и, - в духе «Вильгельма Мейстера», но не очень справедливо, - описал свое окружение как подталкивающее его исключительно к торговой деятельности и ограничивающее его художественное развитие3. Рисунок Рунге свидетельствует о знакомстве автора с новыми явлениями в европейском искусстве, - нужно отметить, что, несмотря на обстоятельства, препятствующие знакомству со всем новым, этот художник всегда старательно собирал различную иконографическую и стилистическую информацию. «Веймарские друзья искусства» решительно отвергли его «Ахилла и Скамандра». Отклик на эту работу появился в 1802 году в йенской «Всеобщей литературной газете». Судя по сказанному в нем, автору «Ахилла...» не хватало знаний, образованности и Рунге должен был посвятить изучению «древности и натуры» еще какое-то время4. Это произвело на художника неприятное впечатление - об этом свидетельствуют некоторые его письма к брату Даииелю. Переживание неудачи со временем привело Рунге и к разочарованию в веймарском классицистическом идеале, и в веймарских требованиях к художникам, отличавшихся, в конечном счете, невнятностью и интуитивностью. Думаю, не ошибусь, если скажу, что будь отзыв устроителей конкурса положительным (а это было возможно из-за склонности Гёте к произволу и пристрастным суждениям), Рунге не стал бы так напряженно размышлять над новым содержанием и новыми формами искусства в эти решающие для его творчества годы. Конкурс, однако, благополучно продолжался. В 1804 году на заявленную веймарцами тему противоборства человека и водной стихии5 откликнулся двадцатилетний П.Корнелиус, который получил художественное образование в Дюссельдорфе и был таким же еще не разобравшимся в себе новичком, как и Рунге в 1801 году. Корнелиус тоже сопроводил свою работу почтительным письмом для господина Гёте, где торжественно называл Веймарский конкурс «трибуналом» немецкого искусства6. Сепия Корнелиуса «Кораблекрушение» была рассмотрена веймарцами и получила довольно благожелательный отзыв (илл. 35).

Национальное возрождение. 1807 - 1810-е годы

В конце 1806 года наполеоновская армия, не встречая серьезного сопротивления, добралась до Берлина, столицы Пруссии и одного из самых важных символов немецкой нации и государственности. Это событие стало началом военного периода в истории немецких государств, который завершился лишь в 1815 году и сопровождался различными духовными потрясениями. Вслед за ним пришло время восстановления стран Центральной Европы, которое тоже проявипось не только в области практических дел, но и в области культуры. Монархи самых влиятельных стран Германии (Пруссии и Баварии) не в последнюю очередь были озабочены проблемами идеологического свойства. Особое внимание они постарались уделить созданию официальных стилей и вообще официального искусства, которое отражало бы перемены в жизни государства, отличительные черты и достоинства новой или восстановленной власти. Какими бы ни были послевоенные режимы, все они обращались к прошлым историческим эпохам и пытались обозначить себя как продолжение той или иной исторической традиции, - точно так же в военные годы национальное сопротивление не могло обойтись без обращений к старым военным победам и культурным достижениям немцев. В архитектуре первые опыты создания нового официального искусства относятся уже к середине 1810-х годов. В 1820-е - 1830-е годы пришел черед думать о монументальной живописи, ее возрождении в связи с задачей оформления новых типов общественных зданий. Станковое искусство конца 1800-х годов и последующего времени, разумеется, не вписывалось в подобные программы, но подготавливало для них какую-то почву, а национальный пейзаж, полнивший необыкновенное развитие со второго десятилетия века, прямо соответствовал идеям патриотизма.

К 1820-м годам относится также начало перемен в деле художественного образования, благодаря которым во главе германских академий оказались самые крупные мастера официального искусства, а академическая манера была несколько видоизменена в соответствии с теми или иными государственными историческими ориентирами. От германских государей старались не отстать и в Ватикане, идеологи католического традиционализма решили восстановить величие своей церкви в области искусства и воспользовались для осуществления этой задачи услугами художников немецкого происхождения.

Во все это время, начиная с конца 1800-х годов и в последующие десятилетия, внешние обстоятельства способствовали крайне тенденциозному восприятию искусства. Наблюдателю, погруженному в размышления над злободневными вопросами, нелегко было отвлеченно рассматривать и современные художественные произведения, и искусство прошлого, отдельные явления которого определялись теперь при помощи важного понятия «художественное наследие» и одобрялись с тех или иных политических и моральных позиций.

. Мы знаем, что появление такого взгляда на прекрасное было подготовлено в предыдущие годы. То же касается и других характерных для этого периода особенностей восприятия искусства. Среди них; преувеличенное внимание к историческому образцу, иногда превращающемуся в единственный источник вдохновения живописца, графика, зодчего; тяга к разнообразным заимствованиям, доходящая до бездумного использования самых ярких, наглядных особенностей стиля; зависимость от научного, исследовательского подхода к произведениям прошлого и стремление опробовать различные живописные и строительные техники. Однако главная черта в восприятии искусства, укрепившаяся в 1810-х годах и имевшая большое значение еще для нескольких десятилетий, это чрезмерно близкие отношения художественного творчества и современной политической и религиозной полемики, а также склонность связывать определенные художественные формы с определенными течениями в общественной мысли. Подобное отношение к искусству является своего рода правилом для всей немецкой культуры первой трети XIX века, правилом, уклониться от которого было трудно.

Первые годы после событий конца 1806 - 1807 годов отличались большой пестротой политических позиций, но все же редкий участник общественной жизни не упоминал о своей принадлежности к патриотам. Патриотическое воодушевление объединило жителей многих германских государств и, уж во всяком случае, все партии внутри Пруссии. О достоинствах немецкой культуры и славных событиях отечественной истории было сказано в те годы столько слов, что этот период нельзя не определить как национальное возрождение. Одним из первых событий этого возрождения считаются «Речи к немецкой нации» философа И.Г.Фихте, которые он произнес в Берлине зимой 1807 - 1808 годов, вскоре после своего возвращения из Кенигсберга. Пространные рассуждения Фихте в целом были довольно далеки от современных политических споров, но ставили важный для всех вопрос о необходимости «воспитания» нации и подъеме национального сознания. К выполнению этой первоочередной для времени задачи приступили как профессиональные идеологи, так и деятели культуры (литераторы, философы, художники); понимали ее, однако, каждый по-своему.

Известен, в частности, патриотизм разного рода консерваторов и традиционалистов, как правило, связанных с идеологиями стран Рейнского союза и Австрии. Они были озабочены не столько дефицитом патриотического чувства, сколько отсутствием контроля над охваченным патриотизмом населением, а также широким распространением реформаторских взглядов среди чиновников высокого ранга (особенно в Пруссии), К этим патриотам нужно отнести уже известных нам создателей дрезденского «Феба» Мюллера и Клейста, а также романтиков круга Л.А.Арнима и К.Брентано1, произведения которых были направлены против бюргерской культуры, либерализма, разрушения государственных устоев и снабжены впечатляющими ссылками на исторические прецеденты.

На рубеже 1800-х - 1810-х годов Арним, Брентано, Клейст и Мюллер даже объединились в одно общество, которое собиралось в Берлине, но и без этого близость их общественно-политических взглядов была бы совершенно ясной2. Изучая художественные произведения, созданные этими авторами, можно прийти к выводу, что в романтизме, рассмотренном как литературное движение, победила все-таки консервативная и католическая тенденция. Исторический материал, на котором основывается эта литература, - это рыцарское, сказочное средневековье с добрыми великодушными монархами и разнообразными волшебницами. Сочинение сказок, новеля, поэтических произведений часто связано здесь с изучением или даже изложением каких-то старых литературных материалов. Нечто подобное уже принесло большой успех такому писателю, как Людвиг Тик, но на этот раз романтическая литература оказалась гораздо ближе к актуальным в науке фольклорным и этнографическим исследованиям. Такие же отношения устанавливаются между изучением памятников архитектуры и изобразительного искусства и современной художественной практикой.

Похожие диссертации на Искусство раннего немецкого романтизма и европейское художественное наследие XV-XVII веков

Житийные циклы митрополита Алексия в русском изобразительном искусстве конца XV-XVII вв.Назарова, Галина Андреевна

Символические изображения созвездий в западноевропейском искусстве середины XV - начала XVII века Кузьмин Андрей Валентинович

Образы святых князей Владимира, Бориса и Глеба в русском искусстве второй половины XV - XVII вековАбраменко, Наталья Михайловна

Проблематика творчества Антуана Ватто в контексте традиций западноевропейского искусства XVII векаБелова Юлия Николаевна

Россия XVII века: культура и искусство в эпоху переменДавыдова Ирина Леонидовна

"Взаимодействие и синтез художественных моделей Востока и Запада в искусстве фарфора в России конца XVII - начала XIX веков"Трощинская Александра Викторовна

Искусство обоев в русском интерьере XVII - начала XX векаБандорина, Ксения Валерьевна

Стилевые особенности иконописи Карелии второй половины XVII - середины XVIII веков.По материалам коллекции Музея изобразительных искусств Республики КарелияНикулина Елена Евгеньевна

Иниго Джонс - художник ренессансного типа. Творческая личность в контексте английской художественной культуры конца XVI - первой половины XVII векаБрекоткина, Ирина Павловна

Основные направления развития портрета в крупных художественных центрах Польши и Литвы XVII века Каменецкая Елена Казимировна