Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Характеристика мотива как структурообразующего элемента «кавказского текста».
1.1. Мотив в литературоведении: его основные признаки, типология, классификация.
1.2. Мифомотивное пространство «кавказского текста».
Глава II Парадигма мотивов в русской литературе о Кавказе первой половины XIX века.
2.1. Мотивное поле в произведениях Г. Р. Державина и В. А. Жуковского.
2.2. Кавказская действительность в интерпретации А. С. Грибоедова и поэтов-декабристов: мотивное измерение .
2.3. Художественное своеобразие кавказских мотивов в прозе А.А. Бестужева - Марлинского .
2.4. Трансформация традиционных мотивов в отображении кавказского мира в лирике А.И. Полежаева.
Глава III. Интерпретация традиционных мотивов в произведениях первых кавказских писателей - просветителей контексте произведений русских и кавказских писателей (преемственность связей в художественной реализации мотивов «мести», «плена», «изгнания»).
3.1. Художественная репрезентация «кавказских» мотивов в произведениях Султана Казы-Гирея.
3.2. Мифомотивы повести Хан-Гирея «Черкесские предания»
Выводы
- Мифомотивное пространство «кавказского текста».
- Кавказская действительность в интерпретации А. С. Грибоедова и поэтов-декабристов: мотивное измерение
- Художественное своеобразие кавказских мотивов в прозе А.А. Бестужева - Марлинского
- Мифомотивы повести Хан-Гирея «Черкесские предания»
Введение к работе
Актуальность исследования. Культурно-историческая парадигма взаимоотношений народов, населяющих Россию, представляет собой длительный процесс, включающий на разных этапах как обособленность развития каждой пространственно-этнической единицы, так и глубокую интеграцию на всех социально-исторических, культурных уровнях.
Вследствие различных историко-политических и экономических процессов развитие этих отношений было сложным, неоднозначным и прерывистым. Интерес России к Кавказу, расположенному между Каспийским и Черным морями, где проживало множество народностей и племен, различных по вероисповеданию и уровню культурного развития, существовал всегда, как и внимание русской литературы к инонациональной проблематике, начиная с «Повести временных лет», возрастал от столетия к столетию.
Сегодня между кавказским геополитическим пространством и современной российской культурой обнаруживается полоса духовного отчуждения, которая продолжает расширяться, в результате Кавказ потерял свою литературную привлекательность и стал восприниматься как символ насилия, рабства, войны. Между тем, русская литературная традиция на протяжении многих веков обращается к Кавказу в поисках тем, образов, идей, мотивов, поэтому необходимо поддерживать литературный диалог между разными национальными пространствами.
Диссертационное исследование посвящено мотивной структуре «кавказского текста» в русской и северокавказских литературах первой половины XIX века. Профессор В.И. Шульженко совершенно справедливо считает, что «начать, учитывая сложившиеся традиции отечественной "Кавказики", следует с мотивов».
В теории литературы до сих пор не сложилось единого понимания термина «мотив». Тем не менее, его организующая сила осознается многими учеными. В среде теоретиков категорию «мотив» обсуждали А.Л. Бем, А.Н. Веселовский, Б.М. Гаспаров, В. Жирмунский, Г.В. Краснов, Б. Ларин, Е.М. Мелетинский, В.Я. Пропп, Б.Н Путилов, В.П. Руднев, Ж.Ш. Сеньоре, И.В. Силантьев, А.П. Скафтымов Б.В. Томашевский, С. Томпсон, О.М. Фрейденберг, Э. Френцель, В.Е. Хализев, Б.М. Эйхенбаум и другие.
В нашей работе мы опираемся на определение мотива, предложенное Б.М. Гаспаровым, который под мотивом понимает «любой феномен, любое смысловое «пятно» - событие, черта характера, элемент ландшафта», любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и т.д.; единственное, что определяет мотив, по Б. М. Гаспарову, это его репродукция в тексте, так что в отличие от традиционного сюжетного повествования, где заранее более или менее определено то, что можно считать дискретными компонентами («персонажами» или «событиями»), не существует заданного «алфавита» — он формируется непосредственно в развертывании структуры и через структуру». Предложенная Б.М. Гаспаровым универсальность в подходе к определению понятия «мотив» позволяет нам коснуться глубинных структур текста, расширяя тем самым границы его интерпретации.
Мы в своей работе обращаем внимание на то, что в кавказском контексте мотив рассматривается как феномен трансисторический, то есть присутствующий в текстах писателей разных времен, разных исторических эпох в том или ином трансформированном виде (инвариант - варианты) и в сочетаниях с другими мотивами. «Мотив видится как слагаемое, составляющее сложную формулу сюжета». Писатель мыслит мотивами, а каждый мотив обладает устойчивым набором значений, отчасти заложенных в него генетически, отчасти явившихся в процессе долгой исторической жизни».
В предложенной классификации ученых наше внимание привлекли мотивы, симптоматичные именно для «кавказского текста», повторяющиеся от произведения к произведению, расширяющие и углубляющие основную тему исследования. «“Кавказский текст” русской литературы, как нам представляется, это система взаимосвязанных и взаимозависимых элементов, включающая концепцию литературно-мифологического архетипа и формирующая свой собственный художественно-философский “код”, который и определяет его, текста, своеобразие. Он представляет собой густую сеть тематических, мотивных, образных констант, обладающих глубокой внутренней логикой, а значит, составляет своего рода единый фундамент индивидуальных художественных миров». «Кавказский текст» можно определить как совокупность художественных текстов о Кавказе, в которых содержится определенная концепция. Наряду с вечными мотивами, традиционными для большинства текстов – любовь, зло, добро, мир, война, ненависть, борьба и др., это «мотивы пленения, мщения послушания, чести/доблести, скитания/изгнания, семейного очага и др., обладающие, повышенной значимостью, или, другими словами, «семантической насыщенностью как раз для имеющей столь глубокие корни традиции в русской словесности».
Для того, чтобы рассмотреть эволюцию, трансформацию и реализацию основных мотивов «кавказского текста», мы обратились к «классическим» именам русской словесности первой половины XIX века: Г.Р. Державина, В.А. Жуковского, А.С. Грибоедова, романтиков-декабристов В.К. Кюхельбекера и К.Ф. Рылеева, А.А. Бестужева-Марлинского, А.И. Полежаева. Мы не анализируем, а лишь фрагментарно упоминаем кавказские тексты А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, несмотря на то, что они являются главными «элементами» «кавказского текста», и объясняем наш выбор тем, что, действительно, имеются крупные междисциплинарные изыскания прошлых лет и работы, реализованные уже в нынешнем мире, выполненные с опорой на методологию современного гуманитарного знания, в том числе и работы, посвященные кавказскому периоду в жизни двух поэтов (Л.П. Семенов, А.В. Попов, С.А. Андреев-Кривич, В.Г. Базанов, И.Л. Андроников, Д.А. Гиреев, Н.А. Котляровский, И.И. Замотин, А.Н.Веселовский, Е.И. Воскресенский, А.К. Бороздин, Д.Д. Благой, А.Н. Соколов, Б.С. Мейлах, Г.А. Гуковский, И.Н. Розанов, В.А. Закруткин и др.).
Существует немало работ, посвященных жизни и творчеству представленных нами писателей и поэтов, в которых глубоко и всестороннее изучается именно кавказский период их творчества (В.Г. Базанов, М.А. Васильев, A.B. Попов, С.Н. Голубов, В.А. Мануйлов, А.В. Очман, В.И. Шульженко, Ф.З. Канунов, М.З. Садыхов, Р.Ф. Юсуфов, Г.Г. Ханмурзаев, Л. Бегби, М.П. Алексеев, М.А. Васильев, В. Шадури, Т.В. Толстая, В.А. Михельсон, В.И. Кулешов и др.). Мы, со своей стороны, рассматриваем тексты авторов в свете интерпретации традиционных мотивов, а также делаем попытку восстановить роль и место писателей и поэтов в разработке кавказской темы в русской литературе, комплексно исследовав их наследие кавказского периода.
Среди последних работ хотим обратить внимание на книги А.В. Очмана «Новый Парнас. Русские писатели Золотого и Серебряного века на Кавказских Минеральных Водах», где собраны 30 очерков о русских писателях, побывавших на Кавказе, «Лермонтов: жизнь и смерть»; В.И. Шульженко - «Кавказский феномен русской прозы» (2001), «Русский Кавказ: очерки междисциплинарных исследований» (2007); А.В. Очман, В.И. Шульженко – «Кавминводский текст русской литературы» (2009).
В своей работе мы считаем важным отметить источники, представляющие непосредственный научный интерес и ценность для нашего исследования.
1. Материалы международных конференций: «Мир на Северном Кавказе через языки, образование, культуру», проходящей с 1995 года на базе Пятигорского государственного лингвистического университета, где затрагиваются проблемы взаимодействия не только русской и кавказских культур, но и мировой; ; «Культура как основной потенциал формирования позитивного имиджа Северного Кавказа»; «Эпический текст: проблемы и перспективы изучения», «Евразийская лингвокультурная парадигма и процессы глобализации: история и современность».
2. Материалы научных, литературно-художественных и научно-публицистических журналов: «Caucasus Philоlogia», «Caucasus Folklorе», «Мегалог», «Дебют» - главный редактор проф. А.М. Казиева.
3. Книги современных ученых А.В. Очмана, Ю.М. Тхагазитова, В.И. Шульженко, А.Х. Хакуашева, М. А. Хакуашевой, Н.Я. Эйдельмана и др.
4. Диссертационные исследования Ю.В. Доманского, Л.Р. Меграбян и др.
Цель данной работы – изучить мотивную структуру «кавказского текста» русской и северокавказской литературы первой половины XIX.
Поставленная цель определила следующие задачи:
- исследовать феномен мотива в литературоведении, рассмотреть его основные признаки, выявить типологию мотивов;
- выявить мотивы, характерные для «кавказского текста»;
- определить мифомотивное пространство «кавказского текста»;
-раскрыть художественное своеобразие кавказских мотивов в произведениях русских писателей первой половины XIX века;
- проанализировать традиционные мотивы в произведениях первых кавказских писателей-просветителей;
- рассмотреть трансформацию мотивов, характерных для произведений русской литературы о Кавказе в контексте диалога культур.
Объектом исследования являются художественные, публицистические и эпистолярные произведения русской и северокавказской литературы первой половины XIX века, связанные с Кавказом на уровне мотива, образа, характера, сюжета.
Предметом исследования в данной работе стала структура мотива в «кавказском тексте» русской и северокавказских литератур первой половины XIX века.
Научная новизна работы состоит в том, что, во-первых, впервые рассматривается мотивная структура в «кавказском тексте» русской литературы первой половины XIX века; во-вторых, проведено многостороннее литературоведческое исследование «кавказских» мотивов в творчестве русских писателей первой половины XIX века; в-третьих, автор впервые предпринял попытку рассмотреть мотивы, характерные для произведений русской литературы о Кавказе в контексте диалога культур, в-четвертых, сделана попытка классификации современных мотивов «кавказского текста», определение степени их модификации.
Теоретической и методологической основой являются исследования по теории мотива и опыты мотивного анализа (A.JI. Бем, А.И. Белецкий, А.Н. Веселовский, Б.М. Гаспаров, А. Дандес, Г.В. Краснов, Б. Ларин, Е.М. Мелетинский, В.Я. Пропп, Б.Н. Путилов, В. Руднев, Ж.Ш. Сеньоре, И.В. Силантьев, А.П. Скафтымов, Б.В. Томашевский С. Томпсонс, В.И. Тюпа, О.М. Фрейденберг, JI.H. Целкова, Б.М. Эйхенбаум, М.Н. Эпштейн, Э. Френцель и др.); работы по филологии, литературоведению, эстетике и культурологии (Р. Барт, М.М. Бахтин, Л.Я. Гинзбург, В.М. Жирмунский, С.И. Кормилов, Я.Л. Левкович, Д.С. Лихачев, Ю.В. Лотман, Ю.В. Манн, А.А. Реформатский, В.Н. Топоров, Ф.З. Феодаев, В.Е. Хализев, Н.Я. Эйдельман, К.Г. Юнг и др.); работы, связанные с темой Кавказа в русской литературе (М.П. Алексеев, С.А. Андреев-Кривич, И.М. Андронников, В.И. Безъязычный, Д.Д. Благой, В.П. Васильев, Е.И. Козубский, А.В. Очман, А.В. Попов, Л.П. Семенов, Н.Л. Степанов, В. Шадури, В.И. Шульженко, Б.М. Эйхенбаум, Р.Ю. Юсуфов и др.). Кроме того, в своей работе мы опирались на фундаментальные исследования и публикации произведений, осуществленные в последние годы Л.А. Бекизовой, К.Ф. Дзамиховым, Т.Х. Кумыковым М.А. Садыковым, И. Тресковым, А.Х. Хакуашевым, М.А. Хакуашевой, Г.Г. Ханмурзаевым, Р.Х. Хашхожевой, Э.А. Чамоковой и др.
Для решения поставленных задач в работе используются сравнительно-сопоставительный, системный, структурный, интертекстуальный методы.
Теоретическая значимость работы заключается в системном исследовании структуры мотива в «кавказском тексте» русских писателей и писателей-горцев первой половины XIX века; мы попытались обратиться к некоторым аспектам творчества русских писателей и первых писателей-просветителей Кавказа, отвечающим на спорные вопросы о литературном процессе первой половины XIX в. На наш взгляд, ценность данной работы заключена в направленности ее на выявление культурно-исторических сближений и отталкиваний России и Кавказа в процессе политических, экономических, общественных взаимоотношений; на установление чуткости русской литературы к национальной теме, а также на взаимосближение и взаимопроникновение культур.
Практическая ценность диссертации заключается в возможном использовании ее положений и методики при мотивном анализе литературных произведений; в выработке новых подходов к интерпретации произведений о Кавказе русских писателей и писателей-горцев; на основе исследования возможна разработка спецкурсов по проблемам взаимодействия и взаимовлияния русской и кавказской культуры, а также факультативных и специальных курсов по изучению кавказской темы в русской литературе в высших учебных заведениях.
Положения, выносимые на защиту:
- «кавказский текст» - совокупность художественных текстов о Кавказе, в которых содержится определенная концепция. Благодаря литературе Кавказ создавал свой миф, следовательно, имеет свой собственный «кавказский» архетип, который, в свою очередь, может применяться при анализе мотивов;
- русские писатели первой половины XIX века, оказавшись в орбите Кавказа, обогатили родную литературу новыми темами, идеями, образами, мотивами. Мотивы, симптоматичные для «кавказского текста», лежащие в основе лучших творений о Кавказе, повторяющиеся от произведения к произведению, расширяющие и углубляющие сюжетные линии – это мотивы пленения, мщения, скитания, обладающие «семантической насыщенностью»;
- являясь одним из главных актантов в «кавказском тексте», мотив обладает архетипическим значением, следовательно, может рассматриваться как феномен трансисторический, присутствующий в текстах писателей разных времен, разных исторических эпох в том или ином трансформированном виде (инвариант - варианты) и в сочетаниях с другими мотивами;
- в русской литературе рубежа XVIII – XIX веков появляется интерес к кавказской теме, литературные связи России и Кавказа начинает поэзия Г.Р. Державина и В.А. Жуковского, которые никогда не были в этом крае, а потому их мотивы, связанные с описанием природы, стихий, мироздания, а также мотивы, характеризующие место человека в пространстве, носят «виртуальный» характер и основаны на художественной фантазии;
- обращаясь к Кавказу в поисках творческого вдохновения, тем, исторических образов, экзотического колорита, философских идей, наделяя Кавказ очарованием благородного авантюризма, реализуя знаковые для «кавказского текста» мотивы пленения, мщения послушания, чести/доблести, скитания/изгнания, семейного очага, русские писатели не всегда имели представление о религиозных верованиях некоторых кавказских народов, о священных постулатах горских законов и обычаев, о генетической крепости общинно-родовых уз;
- в произведениях «русских» о Кавказе и «кавказцев» о Кавказе наблюдается диалог традиционных для «кавказского текста» мотивов, опыт «своего» и «чужого» в изображении кавказской действительности.
Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования изложены в девяти публикациях и на межвузовских конференциях «Университетские чтения – 2012» (Пятигорск, 2012), «Молодая наука – 2012» (Пятигорск, 2012), «Университетские чтения – 2013» (Пятигорск, 2013), «Университетские чтения – 2014» (Пятигорск, 2014).
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка. Общий объем диссертации – 203 стр.
Мифомотивное пространство «кавказского текста».
Творчество писателя всегда вбирает в себя некую сумму надиндивидуальных элементов, к которым можно отнести архетипическую память, мифомышление и бессознательное автора, находящие отражение в его работах. Это, в конечном счете, и определяет самобытность, особый стиль мышления и мировидения писателя, который условно может быть назван проводником, выстраивающим в своих произведениях и доводящим до читателя культурную модель, традиции своего народа, своей принадлежности. Но самое главное - эти элементы дают представление об онтологическом мировидении автора, которое он передает читателям, так как «человек не только пассивно отражает реальность, но и является активным фактором исторической и космической жизни».
Архетипическая память, видоизменяясь и усложняясь, выявляется в каждом литературном произведении. В.Н. Земсков пишет: «Отождествление творческого субъекта с тем или иным «архетипом» разного уровня никогда не означает его повторения в изначальном виде, но всегда влечет за собой художественное построение на его основе нового «архетипа», трансформацию исходного материала путем собственного его «пересказа», парафразирование тех идеологических, стилистических, метафорических контекстов, что свойственны ему, и его соединения с дополнительными по отношению к нему источниками и контекстами» [69: 47].
Архетипы, символы и мифы составляют онтологическую основу художественного текста. Именно они образуют сложный рисунок полотна повествования, они - порождение «слоев более глубоких, чем сознание», содержащих в себе «видение или знание более высокого порядка, чем то, что способно произвести сознание». Оказалось необходимым проанализировать обширный фольклорный и мифологический пласт, составляющий основу произведений о Кавказе, так как объектом нашего диссертационного исследования является «кавказский текст» русской литературы первой половины XIX века, который является более древним, чем «петербургский», «московский» и тем более «пермский» тексты. По мысли В. Щукина, в «кавказском тексте» уже существует комплекс мифологем, «на основании которого в культуре создается устойчивая репутация данного места. Ведь текст, если понимать его так, как определяют Ю. Лотман, Б. Успенский и А. Пятигорский (как раз их дефиницию и использовал в свое время В.Н. Топоров), предполагает наличие материальной выраженности, границ (начала и конца) и, наконец, известной семантической изоморфности» [190: 279]. Таким образом, главным доказательством бытия «кавказского текста», в отличие от простого текста, содержащего информацию о Кавказе, является наличие закодированного в особых культурных знаках мира, со своим собственным бытием. На сегодняшний момент, как уже было сказано во введении, отсутствует концепция целостного «кавказского текста», и при кажущейся на расстоянии монолитности, он «при более близком рассмотрении оказывается не гомогенным, а распадающимся на несколько самостоятельных текстов «низшего порядка» (например, ан «армянский» и «грузинский» тексты, на тексты о курортно-эротико-фруктовом Кавказе, на текст об уголовно-криминальном и мятежном Кавказе, о Кавказе как перекрестке языков и культур и, конечно же, на ждущий своего исследователя текст кавказской диаспоры)» [189: 23]. Несмотря на все это, очевидно, что Кавказ создавал свой миф и прежде всего, благодаря литературе то есть он «литературогене» и, следовательно, имеет свой собственный, давно сложившийся «кавказский» архетип,. «Это дает возможность, говоря о «кавказском тексте», с одной стороны, «втянуть» в его орбиту многое из того, что создано в русской литературе от «Повести временных лет» до «Андеграунда, или Героя нашего времени» В. Маканина, то есть включить в его «пространство» художественное содержание, под которым К. Долинин подразумевает изображенные и выраженные писателями идеи, «концепции и смыслы» [189: 23]. Миф как культурный феномен интересует ученых еще со времен античности. Это одна из самых сложных реальностей культуры, его можно интерпретировать в самых многочисленных и взаимодополняющих аспектах. Разные исследовательские позиции и уровни интерпретации мифа связаны с самой универсальностью мифа. В Истории каждого народа обязательно есть этап мифологического сознания, о чем свидетельствует повторяемость многих сюжетных ходов, мифологем, спектр мифологических индивидуальностей, единство ценностно-познавательных и этико-эстетических моментов. Миф аккумулирует смысл явлений, он дает возможность создать философскую модель мира с особой структурной времени и пространства, рисует законы особого духовного пространства – ноосферы. Именно поэтому миф выступает как источник нормативно деятельности и является одной из мотивировок человеческого сознания. Миф – «слово», повествование о богах, героях, первопредках. В первобытном обществе особая форма общественного сознания, способ познания мира, опирающийся на особую логику (синкретичность, нерасчлененность предметно-логического и непосредственно – чувственного, образного, абстрактного и конкретного, общего и частного). Миф – синтез знания, веры и вымысла. В мифологии соединены воедино нравственные, социальные и космологические аспекты.
В истории литературы мифу принадлежит особая роль как арсеналу культурных парадигм. Они связаны тесными узами. Переосмысление и художественная обработка мифа привели к созданию эпоса, поэзии, драмы. У мифа особая структура, соединяющая исторический, динамический и диалектический аспекты. Это обусловливает и разные исследовательские позиции и уровни его интерпретации, которые следует учитывать раскрывая специфику мифа. В данном параграфе мы обращаемся к понятию «мифомотив». Этот термин взят нами из работ А. Кофмана, для систематизации анализируемого материала. По мнению литературоведа и латиноамериканского писателя А.Ф. Кофмана, мифомотивы составляют мифологическую структуру литературного текста и, выявляя символическое наполнение мифомотивов, становится возможным представить совокупный авторский образ мира, создаваемый на фоне определенной культуры [86: 156]. Таким образом, под мифомотивами следует понимать повторяющиеся модели, ритуалы, сакральные мотивы, архетипические действа, повсеместно используемые авторами «кавказского текста», т.е. множественность проявлений одного и того же мотива. Модифицируясь, мотив сохраняет свои основные признаки, но при этом может иметь различные оценочные, смысловые и стилистические оттенки, а также пространственно-временную повторяемость. Сакральные мотивы и действа составляют «ядро» авторского мировидения, так как воспроизводя архетипические мифологические модели, авторы, можно сказать, рождают собственный уникальный художественный код.
Согласно Ю. Кристевой, производство моделей и составляет семиотику. «Говоря о семиотике, мы имеем в виду именно выработку... моделей, формализованных систем, структура которых изоморфна и аналогична структуре некоторой другой системы» [88: 345]. Мифомотивы выполняют функцию моделей-заместителей целостных ситуаций и сюжетов и уже по нескольким из них можно реконструировать поэтический космос автора.
Элементами мифомотивов являются различные мифообразы, которые мы понимаем как целостные смыслообразующие единицы, лежащие в основе мифа. Это символы и архетипы, составляющие полотно мифомотива. Они являются средством моделирования мифомотива, входят в его структуру, и при этом остаются независимыми и легко вычленяются из его контекста, поскольку «поэтическое произведение представляет собой множественность отношений между элементами и отношений между отношениями» [88: 346]. Мифомотивы составляют семиотическую инфраструктуру произведения о Кавказе.
Кавказская действительность в интерпретации А. С. Грибоедова и поэтов-декабристов: мотивное измерение
Интерес к жизни народов Кавказа вызвали сходные моменты в общественной жизни России и горцев Кавказа: в России развертывалось и шло к своей высшей точке движение дворянских революционеров. Кавказ, особенно его северо-восточная часть, становился ареной антифеодальной борьбы горцев-крестьян против ханов, князей и беев, с одной стороны, с другой же -развертывалось и набирало силу освободительное движение горских крестьян против царизма. В России идет процесс ломки феодальных отношений, одним из наиболее острых проявлений которого было восстание декабристов, чья программа ставила задачей приспособить экономическую и политическую структуру русского общества к требованиям буржуазного развития.
На первом этапе подъема движения декабристов, романтиков интересуют в изображении жизни и быта народов Кавказа, те стороны общественного уклада горцев, которые отвечали политическим устремлениям и этическим: идеалам романтиков-революционеров. На раннем, далеко не зрелом этапе развития русского освободительного движения раньше всего поэтизируется свобода горцев. Отсюда идеализированное изображение жизни и быта. Изображая характер горца, писатели прибегают к мотиву свободы, который в их творчестве реализуется с помощью мотивов вольнолюбия, героизма, войны и др.), некоторые из них противопоставляются нравственной природе современного человека, чья сущность искажена феодальным строем, его неразумными и неестественными установлениями, в первую очередь крепостничеством.
В горце Кавказа поэтизируется свобода от «писаных» законов. Для изображения жизни горцев русскими романтиками характерно использование мотива красоты, реализующегося через мотив природы, бегство в ее мир. Это нравственно - эстетическое погружение личности в мир природы определенным образом соотнесено с байронизмом, с просветительской традицией, особенно с уравнительными учениями. Поэты-декабристы, воспевающие природу Кавказа, выступают здесь, как и Байрон, наследниками Руссо.
Для русского общества 20-30-х годов XIX в. Кавказ - страна поэтическая, героическая. Декабристов прежде всего привлекает в ней мотив всенародного восстания, мотив народного подвига. Декабристы являлись свидетелями и непосредственными участниками этой борьбы, очевидцами многих событий. В 1818-1819 гг. На Кавказе бывал А.А. Шишков, написавший известные поэмы «Лонской», «Дагестанская узница», в которых он изображает нравы народов Кавказа, уклад их жизни. В картинах, описывающих быт горцев, ярко прослеживаются черты их независимости, свободы, подчеркнуты мотивы дикой вольницы, их мужество, храбрость. Мотив мести тоже является одним из центральных в его произведениях, порой он не выбирает поэтические формы, изображая «диких» горцев. Уже изгнанник добровольный, Среди угрюмых, диких скал, Приметно Лонской забывал Забавы жизни своевольной. Военный шум, и грохот бурь, И горцев дикие набеги, И неба чистого лазурь, И гор нетающие снеги, И все, все нравилось ему, Все к чувствам свежим пробуждало, И беспокойному уму Все пищу новую давало. Когда на утомленный стан Ночной опустится туман, И все утихнет - топот конский И вестник брани барабан: В шатрах татарских внемлет Лонской Суровых чад Кавказских гор Всегда занятный разговор: Их неприязненные нравы Читает в черных их глазах, В движеньях, в поступе, в словах И в буйном шуме их забавы. Чеченец зол: его рука Приучена к убийствам тайным, Любовь от сердца далека; Он страшен путникам случайным: Коварство, месть - его закон; Чеченцу не знакома жалость, И гордо презирает он Труды и тяжкую усталость [136: 79]. В 1819 г. Андрей-Аул посетил А.С. Грибоедов, в Дербенте нес солдатскую службу Александр Бестужев, в крепости Бурной томился Петр Бестужев, лишенный права видеться с братом. Вместе с А.А. Бестужевым в Дербенте нес тяготы службы сосланный по делу декабристов И.П. Жуков. Все шире становились представления о Кавказе, о жизни его народов. Связь кавказской темы с политической проблематикой периода декабризма особенно явственно выступает у А.С. Грибоедова.
Отправляя декабристов в Кавказскую армию, царское правительство назначало их обычно в те подразделения, которые принимали участие в боевых действиях. В своих воспоминаниях А.И. Якубович восторженно отзывался о высоких моральных и воинских качествах кабардинцев. Узами куначества он был связан с известными кабардинскими князьями Джамбулатом Болотоковым и родичами Измаила Атажукина. Кавказ посетил товарищ по выпуску и друг А.С. Пушкина декабрист В.Д. Вольховский. Он приобрел большие познания о народах Северного Кавказа. Этому способствовало и то, что он долгое время был начальником штаба Кавказского корпуса. В числе декабристов, оказавшихся в Кабарде, был и известный русский писатель, руководитель Военного общества П.А. Катенин. Это о нем писал А.С. Пушкин в первой главе «Евгения Онегина», представляя нам своего героя («Там наш Катенин воскресил Корнеля гений величавый»). Пребывание в наших краях оставило след в творчестве П.А. Катенина. Он пишет сонет «Кавказские горы».
Художественное своеобразие кавказских мотивов в прозе А.А. Бестужева - Марлинского
Стремление правдиво изобразить жизнь и быт кавказских горцев в начале XIX века прокладывало себе дорогу не только в произведениях русского романтизма, но и в исторической литературе, преимущественно зарубежной. По этому поводу довольно иронически отзывался А.А. Бестужев, отмечая, что сведения о Кавказе «текут к нам сквозь иностранное решето» [18:35], а сам Кавказ писатель называл «страною благородных, простых и прекрасных сердец, что в нашем мире, встречается нечасто» [18:54]. «Что сказать вам о племенах Кавказа? - спрашивал А. Бестужев.- О них так много вздора говорили путешественники, и так мало знают их соседи - русские. Наружность их величава: особенно черкесы отличаются гордой осанкой. Ступит ли, станет ли он - это модель Аякса или Ахиллеса Все обнаруживает силу и свободу» [18:63].
Кавказские произведения А. Бестужева получил самые противоречивые отзывы. Одни называли его этнографические сведения как «ложные» и «воображаемые» автором, другие отмечали этнографическую осведомленность Бестужева и высоко оценивали с этой точки зрения кавказский цикл, содержащий важные сведения о быте, нравах и культуре кавказских (большей частью дагестанских) народов (М.П. Алексеев, В.П. Васильев, A.B. Попов). Тем не менее, талант писателя, поэта, публициста, критика очевиден. На протяжении всего своего творчества А.А. Бестужев обращался к мотиву войны и мира, поэта и «толпы», мотиву прогресса и инокультурной экспансии.
A.A. Бестужев-Марлинский являлся одним из самых популярных писателей России в 1830-е годы. В 1829 году A.A. Бестужев-Марлинский был переведен из сибирской ссылки на Кавказ, что существенно повлиял не только на жизнь писателя, но и на его литературное творчество. В этот период его творчество приобретает законченные черты цельной художественной системы. Писатели-декабристы в своих произведениях превозносили человека-героя, борющегося за освобождение от феодализма и крепостничества. Этой задаче были подчинены тематика и проблематика, а также интерпретация мотивов в творчестве A.A. Бестужева-Марлинского кавказского периода. Поэт ведет борьбу с псевдоэтнографическими знаниями, пытаясь представить России реальное лицо настоящего Кавказа.
Ссыльный писатель, живущий и сражающийся на Кавказе, привлек еще большее внимание всей читающей России того периода. Мотивы Кавказа, выраженные через экзотический нрав горцев, великолепную природу горного края легли в основу его новых творений. Именно на Кавказе творчество А.А. Бестужева-Марлинского становится более достоверным, тяготеет к публицистичности. Результатом кавказского периода в жизни писателя стала ценная очерковая проза о быте и нравах, обычаях горцев, о природе этого края.
Наиболее глубоко и всесторонне, по нашему мнению, Бестужев-Марлинский изучил фольклор и этнографию Дагестана. По словам советского литературоведа и фольклориста В.Г. Базанова: «Бестужев знаток Кавказа (вернее: Бестужев - знаток Дагестана)» [6:134]. Именно в лице Бестужева народы Кавказа впервые увидели не завоевателя, а образованного и культурного человека, который пытался сблизить Россию с Кавказом. Писатель-декабрист выработал весьма прогрессивный для того времени взгляд на Кавказ. Взгляд этот противоречил царской политике, и потому опальный декабрист не смог выразить ею в своих произведениях свободно. Он писал: «В другое время я приведу сколько-нибудь в порядок свои мысли и заметки мои о виденном мною крае. Последние, впрочем, едва ли могут быть скоро оглашены, ибо я вижу Кавказ совсем в другом виде, как воображают его себе" власти наши. Трудно вообразить, чтобы, живучи так близко друг с другом, мы могли иметь столь ошибочные понятия о политическом составе управы между горцами и о личности видных между ними людей» [18:87].
Именно благодаря этому писателю у русского читателя сформировался образ кавказца, до сих пор существующий в России. A.A. Бестужев 91 Марлинский одним из первых сумел сделать свое видение Кавказа неотъемлемым элементом представлений русского человека об этом регионе, которое сохранилось до наших дней. Бестужевым-Марлинским были сделаны интересные наблюдения, которые предвосхитили многие последующие концепции войны на Кавказе. Все это делает публицистику писателя актуальной и злободневной, а ее всестороннее исследование становится весьма важным.
Бестужев-Марлинский все же смог, правда не в полной мере, изложить два противоположных воззрения на край, которые наиболее четко выражены в «Кавказских очерках», устами драгунского капитана и отставного полковника. В разговоре между ними сформированы две точки зрения на русско-кавказский вопрос: метод безжалостного истребления, расхищения и уничтожения народных богатств- с одной стороны, и метод «плуга и рубля», то есть сближения горцев с русскими путем развития хозяйственной и культурной жизни, путем установления мира и взаимного доверия - с другой.
В названном очерке, как и в других произведениях и письмах, Бестужев-Марлинский доказывает и показывает, что не все русские одинаково относятся к Кавказу. Одни из них - представители официальной России -прибегают для покорения горцев к политике истребительных войн и жестоких методов управления, другие - передовые люди страны, в том числе и сам он, видя в горцах себе подобных людей, выступают за справедливое и гуманное отношение к ним, за подъем их экономического и культурного уровня.
Одновременно надо отметить некоторую непоследовательность и противоречия во взглядах А.А. Бестужева-Марлинского на проблему Кавказской войны. Хотя он ратует за установление прочного мира на территории Кавказа, по его мнению, война необходима как временная мера не для истребления, а для покорения горцев.
В одном из своих писем он писал: «Я дерусь совершенно без цели, без долга даже» [18:77]. А когда он позже оказался в отряде генерала Засса, с нескрываемым сарказмом отметил: «До сих пор я учился воевать, а теперь выучился и разбойничать» [18:67]. Выступая против карательных экспедиций, предпринимаемых самодержавием, декабрист Н. И. Лорер в своих «Записках» писал: «Огонь и меч не принесут пользы, да и кто дал нам право таким образом вносить образование людям, которые довольствуются своей свободой и собственностью» [70:46]. Далее он возмущался взглядами и поступками одного из самых рьяных колонизаторов - генерала Засса. «В разговоре с Зассом я заметил ему, что мне не нравится его система войны, а он мне тогда же отвечал: «Россия хочет покорить Кавказ во что бы то ни стало. С народами, нашими неприятелями, чем взять, как не страхом и грозой? Тут не годится филантропия» [70:48]. В своем движении к жизненной правде русская литература все шире охватывает действительность. В нее входит все новый и новый разнообразный, многокрасочный, разный по своему социальному и культурно историческому характеру материал - общественная жизнь многих народов России, ее краев и областей. Несомненно, что наблюдается известная взаимозависимость между художественным решением картин жизни народов Кавказа и художественным, эстетическим содержанием самого материала действительности. То общественное, социально-политическое, в конечном итоге человеческое содержание, которое заключает в себе кавказская действительность 30-х годов, безусловно, влияло на А.А. Бестужева. Жизнь Кавказа привела его к определенным эстетическим открытиям, заставила критически взглянуть на прежние убеждения и многое пересмотреть. Бестужев взглянул на Кавказ не со стороны. Он далек от того представления Кавказа, каким его видели Державин, Жуковский, Грибоедов, Пушкин, Лермонтов да и многие другие писатели. Декабрист смотрел на него изнутри, не оставаясь в стороне от событий, происходивших на Кавказе. Его взгляд, был взглядом человека, принимающего на себя всю боль, плач, скорбь кавказского народа. Как уже было сказано и Державин и Жуковский обращались к мотивам природы, быта, красоты, свободы, которые были показаны во многом сами по себе. В творчестве Бестужева объектом художественного описания стала общественная жизнь народов Кавказа - беззаветная борьба горцев против царизма. Происходит художественное развитие мотивов, поведение героев и судьбы горцев объясняет сама история горского общества. Как известно, Бестужев отбывал ссылку на Кавказе, в Дагестане с 1830 по 1834 г. В кавказских повестях А. Бестужева, в «Путешествии в Арзрум», «Тазите» А. Пушкина, в кавказских поэмах молодого М. Лермонтова, в поэмах «Эрпели», «Чир-Юрт» А. Полежаева проблемы истории и современности тесно переплетаются.
Возможность правдиво изобразить характер горца открывалась по мере преодоления просветительского взгляда на индивидуум и понимания реальной зависимости между человеком и средой. Как мы уже отметили, в 20-е годы основным мотивом в произведениях о Кавказе являлась передовая, мыслящая и остро чувствующая личность. Это был русский человек, дворянин, интеллигент, бунтарь. После Черкешенки Пушкина героями становятся горцы - Аммалат-бек, Измаил-бей, Хаджи Абрек, Мулла-Hyp, Бэла, Тазит, Казбич и Азамат. Это уже индивидуальные характеры. В героях Бестужева и молодого Лермонтова мы чувствуем прежде всего интеллектуальный мир русского человека 30-х годов. Метания Аммалат-бека, Муллы-Нура, Измаил-бея отряжают трагедию столкновения передовой личности с обществом. Разработка Бестужевым сюжета, взятого из самой кавказской жизни, открывала возможность показать сложность и драматизм общественного бытия горцев середины XIX в., отразить великий социально-исторический перелом в их жизни, связанный с выступлением масс горского крестьянства против феодалов и с антиколониальной борьбой. Все, что написано о Кавказе в 30-40-е годы, является как бы заготовками, эскизами, отдельными главами того большого, полотна, которое возникнет много позже в «Хаджи Мурате» Л.Н. Толстого.
Мифомотивы повести Хан-Гирея «Черкесские предания»
Хан-Гирей вошел в историю российской и кавказской культуры как общественно-политический деятель, историк, этнограф, фольклорист и писатель. Он является автором разножанровых произведений, таких как: «Черкесские предания» (1841), «Мифология черкесских народов» (1844), «Наезд Кунчука» (1846), «Мифология черкесских народов» (1846) и др.
Так, например, в основу повести «Князь Канбулат» легло широко известное предание о вражде двух братьев-князей – Атвонук и Канбулата. Повесть «Наезд Кунчука» является литературной обработкой предания, связанного с военной экспансией Турции против адыгов.
Черкесский исследователь Л.А. Бекизова отмечает рассказ Хан-Гирей «Наезд Кунчука», который интересен с точки зрения преемственности мифопоэтической традиции. «Герой рассказа, …проявляет храбрость в борьбе с иноземными захватчиками. Образ, созданный писателем на материале кавказских преданий, близок во многих отношениях образам народных героев» [16:140]. «Наезд Кунчука», с точки зрения автора, напоминает адыгские хабары.
Таким же показательным является выбор сюжета, который автором обозначается как «Черкесские предания» - первое опубликованное произведения Хан-Гирея, в основу которых фольклорные мотивы. Напечатанное в журнале «Русский вестник» (№ 4, 5 за 1841 год) произведение это было встречено русским читателем благожелательно. О повышенном интересе к повести свидетельствует факт опубликования отрывков из нее в немецком переводе в том же году. Редакция журнала, впервые опубликовавшего это произведение, называет его повестью, что соответствует истине, несмотря на возражения отдельных современных исследователей. Характеризуя это произведение, редакция позже в примечании к статье Хан-Гирея «Вера, нравы, обычаи, образ жизни черкесов» указывала: «Статья сия не сбор заметок, часто непонятных и обезображенных: она принадлежит тому же автору, который в прошедшем году одарил «Русский вестник» повестью «Черкесские предания», и где в живой картине изображены были им также предания, быт и поверья черкесов».
Как уже было сказано, в основу повести Хан-Гирея легли предания адыгского фольклора. Определенно можно назвать два фольклорных сюжета, использованных автором для ее создания; — бытовавшую самостоятельно в народном эпосе сказку под названием «Перекати-поле» и предание о кровной мести молодого горца, легшее в основу поэмы М.Ю. Лермонтова «Каллы» (1830-1831 гг), которую сам автор называет преданием черкесским. Узнай: ты чудом сохранён От рук убийц окровавленных, Чтоб неба оправдать закон И отомстить за побежденных; И не тебе принадлежат Твои часы, твои мгновенья; Ты на земле орудье мщенья, Палач,— а жертва Акбулат! Отец твой, мать твоя и брат, От рук злодея погибая, Молили небо об одном: Чтоб хоть одна рука родная За них разведалась с врагом! Старайся быть суров и мрачен, Забудь о жалости пустой; На грозный подвиг ты назначен Законом, клятвой и судьбой. За все минувшие злодейства 164 Из обреченного семейства Ты никого не пощади; Ударил час их истребленья! Возьми ж мои благословенья, Кинжал булатный — и поди!» — Так говорил мулла жестокий, И кабардинец черноокий Безмолвно, чистя свой кинжал, Уроку мщения внимал. Он молод сердцем и годами, Но, чуждый страха, он готов Обычай дедов и отцов Исполнить свято над врагами; Он поклялся — своей рукой Их погубить во тьме ночной [98:246]. Более или менее прочно связав эти два предания, автор составил общую сюжетную основу, хотя доминирующее положение в ней сохранилось за сказкой «Перекати-поле». Мотив родины занимает значительное место во всем творчестве Хан-Гирея, а для основных его персонажей любовь к родному краю становится ведущей чертой характера, хотя на первый взгляд может показаться, что доминантным все-таки выступает мотив любви, так как повесть посвящена изображению влюбленных Джембулата и Княжны, их сильного взаимного чувства, чистого и возвышенного, их трагической судьбы. С большим умением и талантом, с чувством меры эту линию писатель проводит через всю повесть. Именно эта линия делает произведение увлекательным, придает ему огромную силу воздействия на читателя. Но вместе с тем в повести глубоко воспроизведена жизнь адыгского общества того времени, вечная рознь в эксплуататорской верхушке, столкновения и кровопролитные стычки между феодалами. Князья и дворяне в повести показаны своевольными и завистливыми властолюбцами и тиранами. Они ненавидят друг друга, ополчаются против отдельных честных представителей своего класса, не давая им возможности отстаивать общенациональные интересы.
Следуя традиции русской романтической школы, Хан-Гирей в своей повести воссоздает ряд интересных образов, которые, как принято у романтиков, в основном раскрывают мысли и чувства, волновавшие самого автора. Положительный герой повести еще не совсем объективизирован, не живет самостоятельной жизнью, но он всегда одержим большими страстями, выражает значительные общественные идеи, раскрывает некоторые характерные стороны реальной действительности и имеет определенное познавательное значение.
Образ романтического героя мы видим в лице Джембулата. Читатель легко заметит, что автор симпатизирует герою и его поступкам. Отношение к герою во многом выявляет взгляды писателя на окружающее, его идеалы и помыслы. Поэтому исследование характера основных персонажей повести помогает уточнению эстетических представлений автора.
Образ Джембулата - одна из главных удач писателя. Он получает типичное для своего времени воспитание, даваемое тогда кавказской молодежи: растет на традициях мужества, учится владеть оружием и превосходит сверстников как наездник и воин. В случае необходимости он готов вести себя в сражении самоотверженным борцом за справедливость и честь. Прибегать к обману или лжи при встрече с врагом он, подобно нартским героям, считает подлым и бесчестным; он противник добываемой подобной ценой победы. Храбрость и честность в применении оружия диктуются для него непреложным соблюдением воинского этикета. В одном из эпизодов повести мы находим подтверждение сказанному. Предводители жанеевцев, выведенные из терпения зверствами крымского войска в захваченном крае, принимают решение, чтобы хозяева вырезали «гостей» — крымских оккупантов. Все посланцы края единодушно одобряют такой метод, исключение составляет лишь один Джембулат. Даже с злейшим и жестоким врагом он не желает бороться нечестным методом, считая его признаком трусости и позором для национальной чести.
Закаленное в пожаре битв поколение кавказцев твердо соблюдало суровый воинский этикет, оберегало его нередко ценой собственной жизни. В этом отношении Джембулат мало чем отличался от других. Но среди черт этой героической натуры писатель особо подчеркивает его горячую любовь к отечеству. За его счастье и независимость он без колебания готов пожертвовать всем, вплоть до жизни. Без родины Джембулат не мыслит своего существования, вне ее жизнь для него не имеет никакой цены. Он рожден, чтобы жить во имя и на благо родины, чтобы верно служить ей, быть верным защитником ее чести и свободы. Джембулат не раз подтверждает это в битвах в час беды для родного края, но писатель не ограничивается изображением этого, а ставит своего героя перед другими испытаниями, которые закаляют его. Отказ от личного счастья во имя защиты свободы родины, высокое чувство патриотизма, нравственная красота, активнейшее участие в национально-освободительной борьбе — все это роднит Джембулата с образом Измаил-бея у М. Ю. Лермонтова.
