Содержание к диссертации
Введение
Глава I Жанр «фэнтези» как жанр современной массовой беллетристики 21
Глава II Проблематика утопического мышления в историческом контексте 44
параграф 2.1. Античный утопизм 46
параграф 2.2. Утопическое мышление в эпоху Средневековья 52
параграф 2.3. Утопия в эпоху Возрождения и в Новое время 60
параграф 2.4. Утопическое мышление в XX веке 85
Глава III Проблема взаимосвязи утопического мышления и мифотворческого процесса в жанре «фэнтези» 109
параграф 3.1. Утопическое мышление и мифотворческий процесс в жанре «фэнтези» 109
параграф 3.2. Особенности жанра на примере романа «Властелин колец» и других образцов литературы «фэнтези» 131
Заключение 158
Примечания 169
Введение 169
глава I Жанра «фэнтези» как жанр современной массовой беллетристики 170
глава II Проблематика утопического мышления в историческом контексте 172
глава III Проблема взаимосвязи утопического мышления и мифотворческого процесса в жанре «фэнтези» 179
Библиография 184
- Жанр «фэнтези» как жанр современной массовой беллетристики
- Античный утопизм
- Утопическое мышление и мифотворческий процесс в жанре «фэнтези»
Введение к работе
В настоящей работе речь пойдет об утопическом мышлении и, в частности, о его проявлении в литературном процессе конца XX века. В качестве примера нами выбран литературный жанр «фэнтези», один из самых популярных жанров современной массовой литературы.
Актуальность исследования. Постановка вопроса о различных формах проявления утопического мышления в наши дни и о самом явлении «утопия» не является, на наш взгляд, необоснованной. В XX веке проблема утопического мышления приобрела особую актуальность. Именно в рамках данного исторического контекста утопическое мышление проявило себя как ярчайший социальный феномен, получив воплощение в государственных формах.
Литературный жанр «фэнтези» относится к кругу явлений так называемой «массовой литературы». Развитие средств массовой информации, интенсивный рост народонаселения в Европе и во всем мире приводит к возникновению массового общества, что делает проблему массовой культуры одной из наиболее значимых проблем нашего времени. И хотя сами вопросы массовой культуры и утопического мышления получили в отечественных культурологии и литературоведении адекватный отклик, но проблема связи утопического мышления и литературного жанра «фэнтези» еще далека до своего окончательного разрешения.
Исходное положение настоящего исследования таково: литературный жанр «фэнтези», возникающий как результат процесса ремифологизации в литературе, берущего свое начало в
культуре и литературе XIX века, является самым тесным образом связанным с утопическим мышлением.
Цель диссертации - выявление связи литературы «фэнтези», относящейся к кругу явлений массовой беллетристики, с феноменом утопического мышления, обнаружение закономерностей такой связи.
В соответствии с целью диссертации в диссертации решаются следующие задачи:
1. Рассмотреть феномен массовой беллетристики как явление
массовой культуры XX века.
2. Дать историю вопроса массовой культуры и массовой
беллетристики, чтобы выявить и показать их основные черты.
3. Дать анализ основных особенностей утопического
мышления в непосредственной связи с определенным историческим
контекстом.
4. Рассмотреть литературный жанр «фэнтези» как особую
форму утопии.
5. Выявить и показать на примерах произведений литературы
«фэнтези» основные закономерности и особенности жанра.
Материал исследования. В качестве материала исследования по истории жанра, начиная с эпохи античности, нами были рассмотрены и проанализированы мифологические материалы античности и эпохи средних веков, произведения Платона, Т. Мэлори, Т. Мора, Ф. Бэкона, Д. Свифта и др.
Из английской и американской беллетристики XX века по жанру «фэнтези» были проанализированы произведения таких
авторов, как Э. Дансейни, Д.Р.Р. Толкиен, М. Стюарт, Т.Х. Уайт, Н. Толстой, М. Муркок, Р. Желязны, У.Ле Гуин, С. Ланье, Ф. X. Фармер, Ф. Херберт и др.
Методы исследования определены поставленными в
диссертационной работе задачами. В качестве основного
использовался метод сопоставительного анализа, а также
описательный метод в сочетании с историко-генетическим и
историко-функциональным подходами. Теоретическую и
методологическую основу исследования составляют работы по теории и истории культуры и литературы, труды по философии, истории и истории религии.
При разработке темы исследования автор обращался к трудам таких крупных зарубежных исследователей, как К. Мангейм, Э. Блох, А. Петруччани, Ф.Э. Мэнюэль и Фр. Мэнюэль, Г. Гюнтер, Ж. Ле Гофф, В. Виндельбанд, Н. Гудрик-Кларк, М. Михайлов, Д. Кавелти, С. Московичи и др.
Также при разработке темы автор обращался к трудам отечественных авторов: НА. Бердяева, Р.Ю. Виппера, А.Ф. Лосева, Ю.М.Лотмана, В. Проппа, Е.М. Мелетинского, А.В. Михайлова, Л. Гудкова, Б. Дубина, К.Э. Разлогова, А.С. Мулярчика, Э.Я. Баталова, В.А. Лекторского, ЕЛ. Чертковой, Е.В. Жаринова и др.
Научная новизна диссертации состоит в том, что в данном исследовании впервые делается попытка заявить о литературном жанре «фэнтези» как о своего рода утопическом жанре и доказать это, рассмотрев сам феномен утопического мышления в культурно -историческом аспекте, опираясь при этом на литературно -исторический и культурологический материал. В исследовании
доказывается, что жанр литературной утопии представляет собой постоянно развивающееся явление, которое в конце XX столетия получает свое выражение в литературе «фэнтези». В рамках работы дается дефиниция самого понятия утопическое мышление на основании синтеза культурологического и социологического подходов к проблеме. На примере романов таких авторов, как Д.P.P. Толкиен, М. Стюарт, Р. Желязны, М. Муркок и др. вскрывается жанровая специфика литературы «фэнтези» и выявляются утопические тенденции последней.
Сама тема утопии новой, безусловно, не является. Она получила разработку в трудах зарубежных и отечественных исследователей, из числа которых в первую очередь хочется выделить имена таких ученых, как Ф. Мэнюэль и Фр. Мэнюэль, А. Петруччани, М. Ласки, Г. Морсон, X. Маравалль, Э. Блох, Л. Мэмфорд, К. Манхейм, Э.Я. Баталов, В.А. Лекторский, Г.В. Флоровский, Е.Л. Черткова, Л. Воробьев, А.К. Якимович, В.А. Чаликова и др.
На сегодняшний день существуют два наиболее распространенных подхода к проблеме утопии. Первый из них — социологический. Интерпретация проблемы утопии в терминах социологии осуществлена немецким социологом К. Манхеймом. Второй подход — культурологический. Немалая заслуга в его разработке принадлежит немецкому культурологу Э. Блоху. Мы хотим сопоставить оба подхода к проблеме. Такое сопоставление не кажется нам случайным, т.к. оно способно наиболее полно и широко осветить данную проблему. Этому способствует и тот факт, что работы Блоха и Манхейма не только не противоречат друг другу в своих основных, ключевых положениях, но даже, скорее, дополняют
одна другую. Такое сравнение позволяет нам вплотную подойти к самому понятию «утопическое мышление» и создает условия для широкого осмысления проблемы. Ниже мы подробнее остановимся на основных положениях работ Э. Блоха «Принцип надежды» и К. Манхейма «Диагноз нашего времени», что позволит нам выявить закономерности утопического мышления, даст представление о принципах его функционирования, о смысловом наполнении понятия «утопическое».
«Думать о лучшем — есть первоначально сугубо внутренний процесс «я», — пишет Э. Блох, — это свидетельствует о том, сколько молодости живет в человеке, сколько в нем скрыто надежд, ожиданий, которые не хотят погрузиться в сон, хотя их так часто хоронили»1. Человек склонен придумывать желания. Для придумывания желаний человек находит материал прежде всего в себе самом. Этот процесс представляет собой по Блоху «брожение сверх сформировавшегося сознания» и является первым коррелятом фантазии, которая первоначально заключена в себе самой» . Но только внутренним материалом дело в нашем случае не исчерпывается. Внутри нас ничего не могло бы происходить, если бы снаружи все было бы полностью завершенным. Снаружи нас жизнь так же мало завершена, как и в нашем «я», которое постоянно взаимодействует с внешним материалом. Что же представляет собой этот внешний материал, что представляет собой «действительное»? Прежде всего, действительное — это процесс. Процесс этот представляет собой, по мнению Блоха, широко разветвленное опосредование между настоящим, неоконченным прошлым и — самое главное — возможным будущим. Все действительное стремится перейти в возможное через процессуарный фронт.
Возможное — это все то, что частично обусловлено, не окончательно детерминировано. Правда, автор работы проводит различие между просто познавательным или объективно возможным и реально возможным как единственным, к чему могут привести существенные обстоятельства. Объективно возможное - то, наступление чего научно можно предсказать, можно научно ожидать. Еще более общими словами про объективно возможное можно сказать, что оно не исключено на основании простого частичного познания его наличных условий. Черты реально возможного еще не все находятся в сфере самого объекта или по причине их незрелости, или потому что «новые условия, хотя и опосредованные уже существующим, подготавливают появление новой действительности» . «Подвижное, меняющееся, изменчивое бытие, предстающее диалектико-материалистическим, — пишет Блох, — обладает этим незавершенным возможным становлением, еще — не окончательностью, как в своем основании, так и по своему горизонту. Здесь мы, следовательно, можем сказать: второй конкретный коррелят придает утопической фантазии реально возможную диалектико-материалистически обусловленную новизну; этот коррелят находится вне смятений и брожения во внутреннем слое сознания. И до тех пор, пока действительность еще не стала полностью детерминированной, пока она в новых ростках и новых пространствах формирования еще располагает неокончательными возможностями, просто фактическая действительность не может предъявлять абсолютные возражения утопии» 4.
Реальность не может рассматриваться как окончательная. На границе реальности расположено то, что всегда наступает или стремится вырваться за пределы реальности. Человек наших дней
ощущает пограничность своего существования «за пределами
контекста ожиданий, подавленных уже ставшей
действительностью» 5. Человек нашего времени не считает реальность законченной, завершенные факты отныне не устраивают его. «В этой реальности, — пишет Блох, — пугающе взошло возможное фашистское «ничто», а еще раньше — понимаемый как окончательно завершенный и достижимый в срок социализм» 6. Для человека наших дней сложилось иное понятие реальности, чем «узкое и застывшее», сложившееся во второй половине XIX века, чуждое процессуарности, визитной карточкой которого является позитивизм.
Обобщив все вышесказанное, можно сделать вывод, что с культурологической точки зрения утопия представляет собой знание о противоречащей очевидному истине, отражающее специфическую реакцию на мир — «принцип надежды». Утопическая фантазия является производной от двух коррелятов, которые объединяют воедино субъективный и объективный уровни, человеческое стремление думать, мыслить о будущем и законы окружающей нас действительности, представляющей собой непрерывный процесс, где рядом с окончательно детерминированным, ставшим, находится частично обусловленное, становящееся. Утопическая фантазия имеет дело с грезами о реально возможном. Человек XX века ведет пограничное существование на грани между ставшим и становящимся. Особенно хочется обратить внимание на слова немецкого философа о том, что человек нашего времени с известной долей настороженности, по целому ряду причин, склонен относиться к уже ставшей реальности. Эта реальность перестает отныне восприниматься как единственно
возможная. Правда, не стоит упускать из внимания тот факт, что работа Э. Блоха писалась спустя короткое время после окончания второй мировой войны, когда мир еще не сумел до конца оправиться от страшного потрясения и недавнее пугающее прошлое еще живо стояло перед глазами человека. Когда мы в дальнейшем будем вести речь об утопии и утопическом мышлении в наши дни, мы увидим, как постепенно начнет вырабатываться качественно иное отношение к реальности, как сама реальность начнет окрашиваться в сознании человека в более привлекательные тона, а чаши весов между ставшим и становящимся начнутся смещаться в сторону первого.
Социологический подход к проблеме утопии наглядно иллюстрирует работа К. Манхейма «Диагноз нашего времени». Если культурологический подход допускает достаточно широкое толкование утопии, то для социолога утопия - это прежде всего социальный феномен. Сразу же стоит заметить, что сказанное вовсе не означает узкой специфичности труда Мангейма. Философская глубина обобщения позволяет автору подвести под понятие утопии теоретико-понятийную базу, выявить законы ее функционирования в социальной среде. Если работа Блоха писалась после войны, то труд Манхейма создавался еще до начала ее, что следует учитывать при знакомстве с ним. Тем не менее, основные положения работы не только не кажутся сегодня устаревшими, но, безусловно, в своей сущности они даже не утратили актуальности. Вот основные принципы социологического подхода:
Утопическим является то сознание, которое не находится в соответствии с наличным бытием. Данное несоответствие проявляется в том, что такое сознание начинает ориентироваться на факторы, которые реально не содержат ся в данном бытии. На эти
10.
факторы направляются переживания, мышление, деятельность человека. Однако не всякая ориентация на трансцендентные бытию факторы будет утопичной. «Мы будем считать утопичной, — пишет Манхейм, — лишь ту «трансцендентную по отношению к действительности» ориентацию, которая, переходя в действие, частично или полностью взрывает существующий в данный момент порядок вещей» 7. Таким образом, трансцендентными по отношению к наличному бытию будут те представления, которые не согласуются с существующим жизненным устройством. Такие представления членятся на две большие группы: идеологии и утопии. Идеологиями называются трансцендентные по отношению к бытию, представления, которые заведомо никогда не достигают реализации своего содержания. Содержание идеологий в ходе их реализаций обычно бывает искажено. Утопии также являются трансцендентными по отношению к бытию формами, ориентирующими поведение на элементы, которых в бытии нет, но в отличие от идеологий они своим противодействием преобразуют существующую историческую действительность, приближая ее к тем представлениям, носителями которых они являются. Таким образом, то, что сегодня является утопией, может завтра стать реальностью. Критерием для разграничения утопий и идеологий служит временной срез, в котором все представления, получившие реализацию, стоит считать утопиями, а те представления, которые оказались, несмотря на свою трансцендентность по отношению к бытию, не реализованными, стоит считать идеологиями. Иными словами, утопиями мы считаем идеи, получившие в последующем общественном порядке свою адекватную реализацию. «Для нас, — пишет Манхейм, — утопиями являются все трансцендентные бытию представления (следовательно, не только проекции чаяний),
которые когда-либо оказывали на историко-социальное бытие преобразующее воздействие» .
Теперь сравним это высказывание со словами Э. Блоха: «Конкретная утопия стоит на горизонте любой реальности; реальная возможность охватывает до конца открытое диалектическое единство тенденции - латенции». Можно заметить, что между двумя определениями есть некоторое расхождение. Блох понимает утопию как возможность, понимает утопию в самом широком смысле. Утопия, по Блоху, вариативна, т.е. может воплотиться в бытие, стать его частью, а может и не получить такого воплощения. Манхейм же, разграничивая утопию и идеологию, настаивает на принципе реализации как основном критерии такого разграничения. Создается впечатление, что у Блоха понятия утопии и идеологии или сливаются воедино, или явно стремятся к такому слиянию. В этом и заключается разность подходов к утопии, которая существует по сей день. Но вернемся к положениям социологического подхода.
В утопическом центре сознания, по мнению Манхейма и его последователей, соприкасаются специфические по своей структуре воля к действию и видение, они обуславливают друг друга и придают известное своеобразие каждой форме восприятия исторического времени, вследствие чего мы, в самом деле, вправе утверждать, что важнейшим симптомом структуры сознания является в конечном итоге имманентная ему форма восприятия исторического времени . В своем созерцании происходящего субъект склонен привносить во временной поток свою форму членения событий, свой ритм, которые в утопии становятся непосредственно зримыми, становятся ее духовно постигаемым содержанием.
Далее в работе Манхейма мы встречаемся с оригинальной концепцией исторических форм утопического сознания, которые располагаются согласно стадиям развития утопического сознания в истории Нового времени:
а) первая форма утопического сознания: оргиастический
хилиазм анабаптистов.
Эта форма утопического сознания вызывается к жизни не идеями, а особого рода экстатически - оргиастической энергией. Утопия в данном случае не является проективной, т.е. спроектированной в будущее, а как бы замыкается в настоящем, в которое вливается исходящее изнутри анабаптиста экстатическое чувство, должное внезапно преобразить окружающую действительность. Сам экстатический порыв здесь напрямую связан с глубоким религиозным чувством.
б) вторая форма утопического сознания: либерально-
гуманистическая идея.
На сцену выходит понятие исторического прогресса в прямолинейном смысле. Время, в отличие от предыдущей формы утопического сознания, представлено как исторически становящееся.
в) третья форма утопического сознания: консервативная идея.
Все окружающее воспринимается как часть раз и навсегда
установленного порядка, а отсюда отрицается и само утопическое.
Этому состоянию предшествует состояние напряженности, нестабильности. Трансцендентное существует лишь в форме идеологий. Как нам кажется, это весьма напоминает сегодняшнее
состояние утопического элемента на Западе. Утопия погружена в бытие, которое и есть ее воплощение.
г) четвертая форма утопического сознания: социалистическо-коммунистическая утопия.
Подобно либеральной идее цель переносится в вполне реальное будущее. В данном случае им будет «завершимый в срок социализм» (Э. Блох) и научно предсказанная гибель капитализма. Идеи в данной форме утопического сознания являются объектом научного исследования и в сравнении с либеральной утопией более четки и определенны. Утопия функционирует в потусторонней исторически обусловленной жизни.
Далее Манхейм описывает состояние утопического элемента в современное ему время и позволяет себе сделать прогноз на будущее. При этом автор пишет: «То, что первоначально противостояло исторической реальности, движется теперь - это обнаружилось уже в консерватизме - к полной утрате этой противоположности... Из этого следует, что в будущем действительно можно достигнуть абсолютного отсутствия идеологии и утопии в мире, где нет больше развития, где все завершено и происходит лишь постоянное репродуцирование, но полнейшее уничтожение всякой трансцендентности бытию в нашем мире приведет к такому прозаическому утилитаризму, который уничтожит нашу волю... Создастся статичная вещность, в который человек и сам превратиться в вещь» 10.
Ниже мы подробнее остановимся на данном утверждении Манхейма, а сейчас перейдем к дефиниции самого утопического мышления.
Постановка вопроса об определении понятия «утопическое мышление» кажется нам вполне оправданной. Как справедливо замечает в работе «Специфика утопического сознания и проблема идеала» Е.Л. Черткова: «Со времени Томаса Мора, давшего миру слово «утопия», вошедшее в языки многих народов, оно обросло множеством смыслов» и. В ходе данной работы мы уже указали два отличных друг от друга подхода к пониманию понятия «утопическое», но только ими одними эта проблема далеко не исчерпывается. В настоящее время понятие «утопия» чаще всего трактуется как синоним чего-то заведомо несбыточного, того, чего нигде нет и в принципе быть не может. Такое осмысление понятия вовсе не замыкается в границах широкой среды неискушенных в тонкостях проблематики людей, но иногда встречается и в научной литературе. Как пример такого подхода - цитата из статьи «О системе идеалов (на примере схематизирующего историзма О. Конта.)» Е.П. Никитина, А.Г. Никитиной: «И вместе с тем им (речь идет об идеалах Конта) не суждено было реализоваться, ибо они оказались совершенно утопичными» 12.
Как уже было отмечено, Манхейм считает именно реализацию основным критерием утопии.
Еще один пример из работы «О парадоксах идеала» А.А. Новикова. Говоря об утопии, автор буквально пишет следующее: «Вера во что-то нереальное, несбыточное (выделено мной А.П.), не дает практических плодов...» 13.
Наоборот, весьма близкое к Манхейму определение утопии дает в указанной выше работе отечественный исследователь данного вопроса Е.Л. Черткова: «В качестве наиболее общих опознавательных признаков утопии отметим два основных момента:
критика существующего общества и утверждение образца совершенного общественного устройства»
В своей работе автор ставит вопрос об опасности, которую влечет за собой возможное воплощение в жизнь утопических проектов, тем самым признавая за таким воплощением вполне очевидную возможность. Такое понимание утопии сближается с тем, которое представлено в работе Манхейма.
Таким образом, перед нами проблема смыслового разграничения. В масштабах данной работы мы не ставили перед собой цель выявить уместность или правомерность какого-либо смыслового употребления, но посчитали абсолютно необходимым определиться с тем пониманием смысла понятия «утопическое мышление», которое мы вкладывали в него в ходе исследования.
Итак, утопическое мышление в настоящей работе понимается следующим образом: утопическое мышление - это мышление, ориентирующееся на элементы, в данном бытии не содержащиеся, направленное на изменение реально существующего порядка вещей, стремящееся к утверждению, установлению нового порядка, который заявляется как высшая, конечная форма реальности. Утопическое мышление всегда оперирует категориями блага, справедливости, разумности, необходимости для оправдания утверждаемой им формы бытия.
В этом определении мы попытались обобщить известные нам формулировки методом вычленения общих моментов и объединить их в одно целое. Именно в вышеприведенном смысле понятие «утопическое мышление» будет употребляться в ходе настоящего исследования.
Если вопрос о связи между утопией и самим феноменом искусства получил достаточное освещение в работах того же Э. Блоха, а в отечественной науке, например, А.К. Якимовича, то вопрос о связи литературного жанра «фэнтези» с утопией не получил в литературоведении и культурологии подробной разработки. Так, к примеру, составители сборника «Утопия и утопическое мышление» (М.,1991) хотя и включили Д.Р.Р. Толкиена с его эссе «О волшебных сказках» в число авторов, но обоснованность такого включения не получила, на наш взгляд, достаточной аргументации. Целью нашего исследования явилась попытка установить связь между литературой «фэнтези» и утопией, указать на жанр «фэнтези» как на своеобразный утопический жанр, выявить структуру строения и законы функционирования жанра.
Заключая в своей основе различные типы мифологических моделей, литература жанра «фэнтези» преследует цель стать своего рода воплощением функции эскапизма, которая мыслится создателями литературных произведений жанра как важнейшая данного жанра функция. Согласуясь с идеей эскапизма, авторы произведений «фэнтези» стремятся увести читателя из мира наличной реальности, которая воспринимается ими как безусловно пугающая, отталкивающая, в мир художественного текста, в мир искусственно сотворенной действительности. Идея эскапизма в качестве приоритетной задачи жанра была со всей четкостью и ясностью сформулирована одним из основателей литературы «фэнтези», Д.Р.Р. Толкиеном, в его программной работе - эссе «О волшебных сказках». По мнению Толкиена и его последователей, идеал, еще недавно растворенный в наличном бытии, навсегда покинул действительность, что косвенно подтвердилось и крахом
социальных утопических систем. Все писатели жанра «фэнтези» воспринимают идеал как нечто, что может существовать лишь в сфере искусства. Как нам кажется, само творчество представителей данного литературного направления представляет собой создание своего рода эстетической утопии, причем задачей, которая ставится этими писателями в качестве приоритетной, является задача «выключения» читателя из мира повседневной наличной реальности во имя того, чтобы предложить ему взамен искусственно созданную утопическую модель. Как правило, действие романов «фэнтези» разворачивается на фоне квазифеодальной средневековой действительности. Интерес к средневековой тематике и к самой эпохе Средневековья является одной из существенных черт нашего времени, и в наши задачи входит раскрытие причин, этот интерес к жизни вызывающих и поддерживающих его в силе вплоть до настоящего момента. Также мы попытаемся дать ответ на вопрос о том, чем привлекательна эпоха средних веков для современного человека, живущего во время интенсивного развития средств массовой информации, скоростного распространения самой информации, во время передовых технологий.
Если функция эскапизма в литературе жанра «фэнтези» тесно связана с эпохой Средневековья, то еще более тесную связь имеет эта функция с феноменом мифа. В основе произведений рассматриваемого нами жанра лежит определенного рода мифологическая модель или же мифологема, на особо распространенных разновидностях которых мы также сосредоточили свое внимание в нашей работе.
В работе нами был проведен общий анализ функционирования утопических элементов в конце XX столетия.
Основным нашим тезисом при этом стало утверждение о том, что со второй половины века начинается процесс постепенного вытеснения утопических элементов из социальной сферы в сферу эстетическую. Процесс этот связан с известным недоверием человека нашего времени к любого рода формам социальной утопии, дискредитировавшей себя в глазах всего человечества в XX столетии. Вытеснению утопических элементов в немалой степени, как нам кажется, способствовало ослабление полюсного противостояния между социалистическим и капиталистическим блоками, совершившееся в конце 80-х годов. Придерживаясь концепции, заявленной немецким культурологом Э. Блохом о том, что утопическое мышление является неотъемлемой составляющей нашего человеческого «я», мы показали, что, перейдя в разряд эстетических явлений, утопическое мышление продолжает обслуживать потребность человека мыслить утопически, или, иными словами, потребность создавать утопии.
Практическая значимость диссертации состоит в том, что ее основные положения и выводы могут быть использованы при дальнейшем исследовании проблемы современной английской «массовой беллетристики» на соответствующих спецкурсах и спецсеминарах.
Апробация диссертации. Основные положения диссертации докладывались на заседаниях кафедры литературы народов стран зарубежья МГОПУ, а также на межвузовских научных конференциях, организованных на базе МГОПУ.
Основные положения диссертации нашли свое отражение в публикациях, список которых приводится в автореферате.
Итак, основные положения, выносимые на защиту;
утопическое мышление в той или иной форме присуще любой культурно - исторической формации;
в XX веке происходит переход утопии из социальной сферы в сферу эстетическую;
интерес в XX веке к эпохе Средневековья и к самому феномену мифа непосредственно связан с утопическим мышлением;
принцип эскапизма, лежащий в основе произведений «фэнтези», есть принцип утопический по своей природе;
мифотворческий процесс и утопическое мышление в литературном жанре «фэнтези» являются теснейшим образом связанными;
жанр «фэнтези» является утопическим жанром.
Жанр «фэнтези» как жанр современной массовой беллетристики
Жанр «фэнтези» по праву может считаться одним из самых популярных жанров XX столетия. Среди произведений, написанных в этом жанре, есть много чисто коммерческих поделок, но, в свою очередь, так же много настоящих, ярких, талантливых произведений. Лучшим из созданных в рамках жанра произведений по праву считается роман английского писателя Джона Роналда Руэла Толкиена «Властелин колец». Большое количество экранизаций по мотивам произведений «фэнтези» (ярким примером является фильм «Дюна», снятый по одноименному роману Френка Херберта) свидетельствует о непрекращающемся интересе к «фэнтези», ибо в данном случае кинематограф может служить своеобразным барометром общественных пристрастий.
Литература «фэнтези» как явление массовой литературы вполне отвечает законам последней, и такое соответствие сказывается в первую очередь на том, что литература этого жанра представляет собой литературу формулы или схемы, что проявляется в известной предугаданности сюжетных действий и поступков героев, отсутствии психологизма у персонажей и т.д. В основе подобного рода литературы содержится определенный шаблон, матрица, на которую наслаиваются индивидуальные авторские конструкции . Как пишет в работе «Фэнтези» и детектив - жанры современной англо-американской литературы» отечественный исследователь Е.В. Жаринов, «среди массовой беллетристики Запада попадаются и настоящие шедевры, однако и они, шедевры эти, также укладываются в определение литературы -формулы» .
Развивая свою мысль, автор далее пишет: «Следовательно, можно предположить, что сам факт схематичности, заданности сюжетов и характеров не всегда является синонимом литературного штампа и посредственности. Скорее всего, эта заданность является воплощением некой алгоритмичности нашего современного мышления » .
В этой связи необходимо определить суть самого понятия массовая беллетристика . В работе «О Людвиге Тике, авторе странствий Франца Штернбальда» А.В. Михайлов предлагает следующее определение массовой беллетристики. По мнению автора, для такого рода литературы будет характерна «самотождественность текстов - процессов - именно того качества, которое сам процесс чтения обращает в нечто, безусловно, занимательное и доставляющее большое удовольствие, а результат чтения - в нечто бесплотно эфемерное». При этом от читателя требуется «полнейшее и некритическое доверие к тексту» 4.
Говоря о литературе «фэнтези», нельзя упускать из виду тот факт, что один из основателей жанра - Дж.Р.Р. Толкиен - прямо называет произведения, созданные в рамках этого жанра волшебными сказками. Но ведь еще В. Пропп в работе «Фольклор и действительность» писал, что «сказка есть нарочитая и поэтическая фикция. Она никогда не выдается за действительность... Несоответствие действительности, выдумка как таковая, доставляют особое наслаждение» .
В своем труде «Исторические корни волшебной сказки» Пропп утверждает, что сказка имеет непосредственную связь с мифом. Сказка, по сути, тот же миф, утративший социальные функции 6. А миф уже предполагает веру в себя. Таким образом, волшебная сказка вполне подпадает под определение массовой беллетристики, данное А.В. Михайловым.
Косвенным образом на сопоставимость массовой литературы с формами архаического мышления указывает в работе «Поэтика мифа» Е.М. Мелетинский 7.
Еще раньше подобные же мысли высказал в работе «Иное царство и его искатели в русской народной сказке» Евгений Трубецкой. В частности он пишет: «... В сказке есть не только сверхнародное, но и сверхвременное. В ней есть множество исторических наслоений, отражений различных исторических эпох, весьма отдаленных друг от друга. И рядом с этим в сказке есть общие всем историческим эпохам представления о чудесном. Доисторическое в ней часто является рядом с современным » 8.
Античный утопизм
Утопия - это повествование о наилучшем состоянии общественной жизни, произвольная конструкция идеального социального порядка .
Для того чтобы лучше понять особенности функционирования утопических элементов в эпоху античности, необходимо определить причины, формирующие эти особенности. Одна из таких причин -ярко выраженная индивидуальность античной культуры. Попытаемся осветить ее основные принципы.
Во-первых, как пишет А.Ф. Лосев, античная культура основана на принципе объективизма 3. Другими словами, личность не имеет в античности того значения, которое приобретает она в послеантичное время. Для античного человека весь мир представлен как материально-чувственный космос. Весь этот космос есть живое, видимое, осязаемое тело, подобное телу живого существа. Космос обладает разумом, все создает, ни от чего не зависит - это есть абсолют, божество. Античные боги представляют собой законы природы, управляющие космосом .
По сути дела, говоря об античном мышлении, мы говорим о пантеизме. Огромное значение для античного человека имеет судьба. Космос свободен, но закономерности, существующие в нем, представляют результат необходимости. Эта необходимость и есть судьба. Несмотря на это античный человек осознает себя вполне свободным, т.к. понятия не имеет о том, что предпримет судьба в следующее мгновение. Античная культура, как пишет Лосев, основана на космологизме, но это внеличностный космологизм. Природа является абсолютом для самой себя э. Античность не знает понятия личности, античный человек не выделяет себя из объективного мира, он такой же объект, как и все, что его окружает. «Личность - это хорошо организованное живое тело» . Вообще, основной принцип античности - принцип телесности. Согласно этому принципу все в мире конечно, все измеримо. Это лучше всего проявилось в античной математике, которая не знает ни нуля, ни бесконечности, ни минусовых чисел. Евклиду была бы непонятна геометрия Лобачевского, разрушающая принцип наглядности. Знание понимается здесь как знание на основе видения, оптическое знание . Иными словами, познать можно то, что можно увидеть. Еще интереснее отношение античного человека ко времени. Здесь мы сталкиваемся с понятием актуальной бесконечности, т.е. с такой бесконечностью, которая не знает становления, столь привычного для человека Нового времени.
Основой античного мировоззрения является миф. «Всякий миф, - пишет в книге «История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития» Лосев, - тем и отличается от простого поэтического образа, например от метафоры, что он и возвещает нам именно о действительно существующем» 8. Миф есть тождество идеального и реального, как бы то и другое не различалось между собой. Но если иметь в виду именно античность, подобного рода тождество обязательно субстанционально, т.е. идея обязательно должна пониматься реально и субстанционально, а не только мысленно и человечески-субъективно. А иначе все чудеса и вся фантастика, содержащиеся в мифе, останутся только произвольной сказкой, просто субъективным капризом поэта, не имеющим ничего общего с подлинной действительностью 9. В античности миф трактуется не как воображение и выдумка, а как самая настоящая и подлинная действительность. Для античности именно в самой реальной действительности происходит отождествление внутреннего и внешнего, субъекта и объекта, души и тела, вообще идеального и материального. А так как последняя реальность и последняя идеальность для античного человека есть чувственно-материальный космос, то уже в нем самом, и это до человека и без человека, происходит совпадение указанных противоположностей, так что этот чувственно-материальный космос оказывается одушевленным телом, в котором все выражаемое и все выраженное совпадает, в результате чего этот чувственно-материальный космос является живым существом и оказывается мифом 10.
Все вышеперечисленные особенности античной культуры обеспечивают уникальность функционирования утопии в рамках античности. Античный утопизм тесно связан с мифологией. По сути, утопия в античности от мифа не отделима. Рассмотрим в качестве примера миф о Гипербореях.
Утопическое мышление и мифотворческий процесс в жанре «фэнтези»
В работе «Тема нашего времени», увидевшей свет в 1950-ом году, испанский мыслитель Ортега-и-Гассет констатирует: «Система ценностей, организовывающая человеческую деятельность еще какие-нибудь тридцать лет назад, утратила свою очевидность, притягательность, императивность. Западный человек заболел ярко выраженной дезориентацией, не зная больше, по каким звездам жить» .
Действительно, вторая мировая война поставила вопрос о невозможности и недопустимости дальнейшего следования прежним идеалам и целям. «Нет, мы по-прежнему верим, - пишет Ортега-и-Гассет, - только уже не так, словно с другой дистанции. Возможно, образ нового мирочувствия ярче всего прояснится на примере нового искусства. С поразительным единодушием поколение всех западных стран производит искусство - музыку, живопись, поэзию, -выходящее за пределы досягаемости для старших поколений» 2.
Искусство, подобно зеркалу, отразило перемены, произошедшие в сознании западного человека. Искусство второй половины ХХ-го века стремится вырваться за рамки традиционных форм и шаблонов, принадлежащих культуре, конец которой оповестила война. Все, что связано с этой культурой отныне вызывает желание ее превозмочь, выйти за ее рамки, становится отталкивающим. В 1954-ом году увидела свет книга профессора Оксфордского университета, Д.Р.Р. Толкиена, которая, по сути, ознаменовала открытие нового жанра, в дальнейшем получившего название «фэнтези». Опираясь на германо-скандинавский и кельтский мифологический материал, автор создал роман-эпопею, который закрепил в своей художественной ткани законы нового жанра, ставшего одним из самых «массовых» жанров нашего столетия. К середине 60-х годов книга становится сверхпопулярной и с тех пор по наши дни прочно занимает место в десятке самых читаемых книг столетия, а в той же Англии удерживает в этом же списке первую строчку, потеснив знаменитые «Сто лет одиночества» Маркеса. Вымышленная сказочная страна, вписанная в рамки эпохи Средневековья, оказалась настолько привлекательной для читателя, что вскоре эту плодородную почву стала разрабатывать целая плеяда писателей, чьи имена, такие, как Урсула Ле Гуин, Майкл Муркок, Роджер Желязны, Стерлинг Ланье, Андре Нортон, Фриц Лейбер, Мэри Стюарт и многие другие хорошо известны далеко за пределами круга почитателей жанра, а каждый из этих авторов заявит о себе как о создателе собственного, не похожего ни на какие другие художественного мира. Но, несмотря ни на что, можно с легкостью обнаружить в произведениях почти всех этих писателей некую закономерность, суть которой заключается в том, что такой вымышленный мир будет выстраиваться по законам Средневековья. В чем же причина такой закономерности? Почему Средневековье становится в творчестве целого ряда писателей второй половины нашего столетия тем фоном, на котором будет разворачиваться сюжетный ряд произведения, почему в ХХ-ом веке возникает интерес к эпохе средних веков, который обеспечивает популярность такого рода литературе? И здесь ответы нужно искать в отношении человека наших дней к наследию предыдущего века.
В 1923-м году в Берлине вышла в свет книга известного русского философа Н. А. Бердяева, носящая название «Новое средневековье». В этом труде автор постарался не только подвести итоги развития ХГХ-го века, но и сделал попытку спрогнозировать направление, по которому будет развиваться европейская культура. Вот, что он пишет: «На протяжении всей новой истории нарастал внутренний распад обществ, восстание человека на человека, класса на класс. Борьба за противоположные интересы, конкуренция, глубокое уединение и покинутость каждого человека характеризуют тип обществ нового времени. В духовной и идейной жизни этих обществ обнаружилась все нарастающая анархия, утеря единого центра, единой верховной цели. Это воспринималось как автономия всех сфер культурной и общественной жизни, как секуляризация общества. Новая история поняла свободу как индивидуализм, как формальное право каждого человека, каждой сферы культуры на самоопределение. ...Индивидуализация Х1Х-го века с ее демократией, с ее материализмом, с ее техникой, общественным мнением, прессой, биржей и парламентом способствовала понижению и падению личности, отцветанию индивидуальности, нивелировке и всеобщему смещению. Личность была сильнее и ярче в средние века. Индивидуализм способствовал процессам уравнения, стирающим всякие различия индивидуальностей».
