Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Проблема времени в романах «В поисках утраченного времени», «Тошнота» и в автобиографической книге «Слова» 16
Глава II. Проблема взаимоотношений сознания и мира в «повествованиях о личности», принадлежащих М. Прусту и Ж.-П. Сартру 76
Глава III. Проблема «другого» в произведениях М. Пруста и Ж.-П. Сартра 139
Заключение 192
Сноски и примечания 204
Библиография 215
- Проблема времени в романах «В поисках утраченного времени», «Тошнота» и в автобиографической книге «Слова»
- Проблема взаимоотношений сознания и мира в «повествованиях о личности», принадлежащих М. Прусту и Ж.-П. Сартру
- Проблема «другого» в произведениях М. Пруста и Ж.-П. Сартра
Введение к работе
Марсель Пруст (1871 - 1922) и Жан-Поль Сартр (1905 - 1980) -
крупнейшие представители мировой психологической прозы. Естественно
их тяготение к созданию «повествований о личности». В рамках диссертации
нами предпринята попытка сравнительно-исторического исследования
«субъективной эпопеи» М. Пруста «В поисках утраченного времени»
(1912 -1922) и произведений Ж.-П. Сартра, в числе которых роман
«Тошнота» (1938), автобиографическая книга «Слова» (1964) и
философские работы: «Очерк теории эмоций» (1939), «Первичное
отношение к другому: любовь, язык, мазохизм» (1943), «Объяснение «Постороннего» (1943), «Экзистенциализм - это гуманизм» (1946), «Что такое литература?» (1947).
М. Пруст открыл для литературы новые сферы человеческой
психики. Он впервые описал особый вид работы памяти - непроизвольное
воспоминание, на базе которого строится весь роман «В поисках
утраченного времени». Л.Я. Гинзбург, признанный специалист в области
истории психологического романа, одной из главных особенностей прозы
М. Пруста называет «расширение поля осознаваемого, объемлемого
творческой мыслью» (1.113). Писатель выхватывает, по мысли
исследовательницы, «вещи из небытия неосознанности или из тьмы
забвения» (1.113). Уже у Пруста описание психологии героев носит
интеллектуализированный характер. Воспоминания имеют выверенный
вид, построены на выявлении самых общих законов поведения
человека. Дальнейшее продвижение в глубь человеческой психики
происходит в творчестве Ж.-П. Сартра за счет использования философских построений. Сартр анализирует психологию прозрений в пограничных ситуациях», эмоции такого рода, как «тошнота», «скука»,«тоска»,«страх», «ужас». При этом все перечисленные эмоции и состояния у Сартра,
профессионального философа, специфичны, лишены непосредственности, опираются на сложные интеллектуальные конструкции.
Важнейшим аспектом исследования внутренней жизни человека у М. Пруста является анализ бессознательного. Сартр продолжает двигаться в направлении, заданном Прустом. Однако он уже активно использует достижения психоанализа 3. Фрейда и его последователей.
В центре внимания Сартра в романе «Тошнота» и в автобиографической книге «Слова» оказываются также проблемы психологии творчества, формирования творческой личности. Этот же ракурс является одним из важнейших для М. Пруста в романе «В поисках утраченного времени».
Углубление психологизма в творчестве М. Пруста приводит к изменениям в самой форме его произведения. Б.Л. Сучков в книге «Исторические судьбы реализма» приходит к выводу, что М. Пруст «ощущал себя бытописателем и историком общества» (2.302). «Однако в его романе реальность жизни, -продолжает свою мысль литературовед, - как бы растворялась в том представлении о ней, какое складывалось в индивидуальном восприятии личности» (2.302). В связи с этим форма романа, используемая М. Прустом, согласно классификации Т. Манна, может быть определена как «субъективная эпопея», сочетающая в себе широкое описание действительности и субъективный взгляд героя на реальность. В этом же направлении движется и Ж.-П. Сартр, репрезентуя в романе «Тошнота» полную типических деталей картину провинциальной жизни Франции в видении характерного представителя европейской интеллигенции 20 - 30-х годов XX века. «Пространство книги, - утверждает Л.Г. Андреев в монографии «Жан-Поль Сартр. Свободное сознание и XX век», - это пространство сознания героя, ибо весь мир - мир его непосредственных ощущений и восприятий, вне которого словно бы ничего нет, хотя на самом деле все вовне» (3.37). В автобиографической книге «Слова» читатель также видит историю личности и реальность вокруг нее глазами главного героя, но в отличие от названных
4 романов герой и действительность, описанные в произведении, реально существовали.
Таким образом, в произведениях обоих авторов нашла выражение тенденция, характерная для литературы XX века. Автор не стремится заявить свое мнение о событиях и даже прямо описать их, он старается скрыться за персонажами. Проявлением такого подхода, в частности, на наш взгляд, может быть названо использование форм художественно-документальных жанров в создании художественных произведений, дающее возможность автору внешне исчезнуть из повествования, передав слово героям. В литературе XX века в ряду произведений с подобной организацией повествования находятся «Доктор Фаустус. Жизнь немецкого композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом» Т. Манна, «Мартовские иды» Т. Уайлдера, «Чума» А. Камю и другие. М. Пруст использует в своем романе форму мемуаров и автобиографии, Ж.-П. Сартр в романе «Тошнота» - форму дневника.
Автобиографическая книга «Слова» знаменует собой обратную тенденцию - более глубокое проникновение элементов художественной организации текста в художественно-документальное повествование. По мысли Л.Г. Андреева, «Слова» - плод мысли больше, чем памяти. «Сартр не просто вспоминает, он «полагает», он явно сочиняет, додумывает» (3.9), - считает исследователь.
Своеобразный жанровый синтез, который представлен во взятых для анализа произведениях М. Пруста и Ж.-П. Сартра, связан и с общим для литературы XX века тяготением к синтетичности: единству искусств (литературы и музыки, музыки и живописи и т.д.), взаимопроникновению литературы и философии. Творчество обоих писателей базируется на прочной философской основе. Роман М. Пруста связан с исканиями представителей «философии жизни» и имеет явные схождения с идеями одного из них - с идеями Анри Бергсона, хотя, по утверждению писателя, собственная его концепция, когда он познакомился с работами философа, уже сложилась. Однако степень присутствия интеллектуального начала в произведениях М.
5 Пруста, не являющегося профессиональным философом, не так высока, как у другого исследуемого нами автора. Анализ творчества Ж.-П. Сартра, крупнейшего представителя экзистенциализма, автора философских работ «Трансцендентность Эго» (1934), «Воображение» (1936), «Эскиз теории эмоций» (1939), «Воображаемое» (1940), «Бытие и ничто» (1943), «Экзистенциализм - это гуманизм» (1946), «Ситуации», т. 1 - 6 (1946 -1964), невозможен без опоры на его философское наследие. В романе «Тошнота» и автобиографической книге «Слова» могут быть найдены такие характерные для философии экзистенциализма категории, как «пограничная ситуация», «угроза», «сущность», «существование», «выбор», «тревога», «свобода», «заброшенность», «отчаяние» и другие.
Философская основа творчества обоих авторов дополняется стремлением осмыслить историческую ситуацию своего времени. Созданные в близкие исторические периоды, рассматриваемые произведения имеют сходные черты в понимании своей эпохи. Цикл «В поисках утраченного времени» был создан в 1912 -1922 годах, т.е. почти совпал по времени с первой мировой войной. Творчество Ж.-П. Сартра и его периодизация также неразрывно связаны с историей XX века. Е.М. Евнина в книге «Современный французский роман 1940 -1960 гг.» выделяет в творчестве Сартра два периода, и это деление базируется на изменении мировоззрения писателя, связанном со второй мировой войной. Произведения 30 - 40-х гг., по мнению литературоведа, сосредоточены на проблемах одиночества человека, безрезультатных поисках им достойного способа существования; во второй период Ж.-П. Сартр формулирует идеи ответственности каждого за все происходящее в мире (4.54 -59). Необходимость найти точки опоры в условиях быстро меняющейся, полной катастрофических событий реальности - вот что, на наш взгляд, сближает позиции двух писателей в понимании исторических ситуаций периода своей жизни и творчества.
Рассматриваемые в нашей работе произведения обоих авторов могут быть названы итоговыми, наиболее полно выражающими основные черты
творчества двух писателей. В романе «В поисках утраченного времени» до логического завершения, по нашему мнению, доведены идеи более ранних произведений М. Пруста: сборников «Утехи и дни» (1896), «Подражания и смеси» (1909), статьи «Против Сент-Бева» (1950), неоконченного романа «Жан Сантейль» (1952). Роман «Тошнота» сконцентрировал черты, характерные для первого периода творчества Сартра, когда были созданы такие произведения, как сборник новелл «Стена» (1939), драмы «Мухи» (1942), «За закрытыми дверьми» (1944). Автобиографическая книга «Слова» выражает изменившуюся позицию писателя после второй мировой войны и стоит в одном ряду с такими произведениями, как пьесы «Мертвые без погребения» (1946), «Грязные руки» (1948), «Дьявол и господь бог» (1951), «Затворники Альтоны» (1951), неоконченный роман «Дороги свободы» (1941 - 49), незавершенный труд «Гюстав Флобер. Семья не без урода» (1970-1971).
Таким образом, обоснованием темы служат следующие положения:
основополагающее значение творчества М. Пруста и Ж.-П. Сартра в развитии
мировой психологической прозы; позиция автора, ведущего повествование от
лица главного героя; синтез художественного и художественно-
документального начал; присутствие в рассматриваемых произведениях
мощной философской основы; итоговый характер анализируемых
произведений; принадлежность авторов к одной национальной литературе и
близким историческим эпохам; актуальность для современного
литературоведения сравнительно-исторического метода изучения
литературного процесса.
Исследование творчества М. Пруста имеет и в отечественном, и в зарубежном литературоведении долгую историю. В числе российских исследователей, обращавшихся к анализу произведений М. Пруста, такие крупные ученые, как Л.Г. Андреев, С.Г. Бочаров (60-е годы); Л.Я. Гинзбург, Б.Л. Сучков (70-е годы); В.Д. Днепров, В.И. Божович, В. Ерофеев (80 - 90-е годы). В ряду авторов, занимавшихся проблемами творчества М. Пруста, особняком стоит имя М. Мамардашвили - профессионального философа,
7 давшего глубокий, нетрадиционный анализ морально-этической и философской основы романа «В поисках утраченного времени».
Число исследователей творчества М. Пруста за рубежом также велико. Среди зарубежных литературоведов, анализировавших творчество французского писателя, такие авторы, как Р.А. Сейс, П.В. Конрой, Дж.М. Кокинг, В.Дж. Бакнелл, Ф. Колб, Р. Портер, Дж.Ф. Джонсон, Ж.И. Тадье, К. Ламонт, Дж.Д. Эриксон, Д. Фрэнк, П. Леон, Ж.-Ф. Ревель, Ф. Мориак, Ж. Батай, X. Ортега-и-Гассет.
И в отечественном, и в зарубежном литературоведении в центре внимания исследователей оказались фундаментальные проблемы, связанные с определением метода М. Пруста; места романа «В поисках утраченного времени» в развитии жанра романа; особенностей формы романа и ее соотнесенности с литературой «потока сознания»; связи романа Пруста с другими видами искусств, с этикой, эстетикой, философией. Подтверждением того, что отечественные и зарубежные исследователи творчества Пруста движутся в одном направлении, служит работа Ж.И. Тадье «Исследования о Прусте». В кратких аннотациях произведений разных авторов, приводимых Тадье, звучат те же темы соотношения еалистического и модернистского планов повествования у Пруста (5.100-103), связи с предшествующей традицией развития романа (5.216-229), роли метафоры в повествовании (5.149-152), психологии чувств в романе Пруста (5.72-73).
В ракурсе данного исследования наибольшее значение имеют проблемы психологизма в повествованиях о личности. Теоретической базой данной работы являются книги Л.Я. Гинзбург. В монографии «О психологической прозе»(6) исследовательница определяет главные черты изображения душевной жизни в произведениях ряда писателей, в том числе М. Пруста. В книге «О литературном герое»(1) Л.Я. Гинзбург высказывает мысль о синтезе художественного и художественно-документального начал как одной из основных черт литературного процесса XX века. Литературовед также приходит к выводу о том, что изображение личности в художественных и
8 художественно-документальных произведениях имеет черты принципиального сходства.
Вопрос об определении метода как основополагающей категории литературоведческого анализа по отношению к творчеству Пруста являлся для историков литературы не менее важным. Часть исследователей, и среди них Б.Л. Сучков в работе «Исторические судьбы реализма», Ж.-Ф. Ревель в книге «Размышления о цикле «В поисках утраченного времени», В.И. Божович в монографии «Традиции и взаимовлияние искусств. Франция, конец XIX -начало XX века», Р.А. Сейс в статье «Подражание Гонкурам в «Возвращенном времени»(8), склоняется к мысли о том, что метод Пруста может быть определен как реалистический. Однако если для Ж.-Ф. Ревеля это определение оказывается достаточным, то Б.Л. Сучков, В.И. Божович, и Р.А. Сейс принимают его с некоторыми оговорками. Б.Л. Сучков пишет о растворении реальности жизни в романе Пруста в том представлении о ней, которое складывается в сознании главного героя (2.302). По мнению В.И. Божовича, в лице Пруста реалистический роман сделал «резкий крен в сторону субъективного восприятия» (9.147). О важности субъективного взгляда на описываемую в романе Пруста реальность заявляет и Р.А. Сейс.
В вопросе о методе Пруста Л.Г. Андреев занимает иную позицию. В книге «Марсель Пруст»(10) он вслед за X. Ортегой-и-Гассетом, чье мнение изложено в работе «Время, расстояние и форма в искусстве М. Пруста»(11), определяет метод французского писателя как импрессионистический. По мнению этих двух авторов, творчество М. Пруста неразрывно связано с развитием европейского искусства. Данное определение вновь подчеркивает усиление субъективного начала в повествовании Пруста.
Еще одна точка зрения представлена в коллективной монографии Л.В. Дудовой, Н.П. Михальской, В.П. Трыкова «Модернизм в зарубежной литературе» (12), где творчество М. Пруста рассматривается в ряду модернистских произведений.
Проблема метода, используемого М. Прустом, связана и с определением места «Поисков утраченного времени» в развитии жанра романа. Авторы, придерживающиеся точки зрения о реалистическом методе М. Пруста, вводят его главное произведение в ряд реалистических романов (Б.Л. Сучков, В.И. Божович). Глубокая связь с предшествующей традицией прослеживается и Дж. Катои в книге «Пруст и его метаморфозы»(13), отдельные главы которой посвящены связям М. Пруста с наследием О. Бальзака и Стендаля, Г. Флобера и Ф. Достоевского. Освещен в этом исследовании и вопрос о последователях М. Пруста. Литературовед А.И. Владимирова в монографии «Проблема художественного познания во французской литературе рубежа двух веков (1890-1914)»( 14) рассматривает роман М. Пруста в контексте исканий его современников, а также в связи с общей политической и экономической обстановкой во Франции. Связи литературы модернизма с романом Пруста подчеркивают практически все исследователи творчества писателя. Неслучайно работа С. Г. Бочарова «Пруст и «поток сознания»(15) вошла в сборник «Критический реализм XX века и модернизм». Важнейшим представляется нам ракурс рассмотрения «Поисков утраченного времени», взятый Я.Я. Гинзбург(І). Исследовательница видит в произведении Пруста вершину развития психологического романа. К ряду «субъективных эпопей», жанру, характерному для литературы XX века, относит, по сути, Дж.М. Кокинг роман Пруста в своей работе «Согласованность «Возвращенного времени»(16). В ряду сопоставительных исследований следует назвать и статью В. Ерофеева «Пруст и Толстой»( 17).
Особенности формы романа Пруста - следующая по важности проблема прустинианы. Вопрос о соотношении избранной Прустом организации повествования с литературой «потока сознания» является здесь центральным. С.Г. Бочаров в исследовании «Пруст и поток сознания» и Б.Л. Сучков в книге «Исторические судьбы реализма»(2) приходят к выводу о коренном отличии метода изображения душевной жизни героя, используемого М. Прустом, от «потока сознания». Описания душевных состояний героев у Пруста имеют
четкий, логичный, выверенный вид, что нехарактерно для классического «потока сознания», представленного, например, в романе Дж. Джойса «Улисс». Новое понимание времени у Пруста приводит, по мнению Д. Фрэнка, автора работы «Пространственная форма в современной литературе»(18), к коренному изменению формы романа. Возникновение релятивности в описании реальности, связанное с развитием представлений о времени, сближает, по мнению Дж.Д. Эриксона, позиции М. Пруста и ученых-физиков. Этому посвящена работа исследователя «Пруст и Эйнштейн»(19). Среди других серьезных проблем формы романа, задержавших внимание исследователей, - важная роль метафоры в романе «В поисках утраченного времени». О значительном месте метафоры в произведении Пруста размышляет Б.В. Конрой в статье «Бальбекский отель как церковь и театр»(20).
Внимание исследователей привлекла связь романа Пруста не только с развитием философии и науки начала XX века, но и с изменениями в сфере искусств. В этом ракурсе рассматривает «Поиски утраченного времени» В.Д. Днепров. В главе «О романе»(21) своей книги «С единой точки зрения» исследователь анализирует роль описаний музыки и живописи в тексте Пруста. Проблема впечатления и впечатлительности называется В.Д. Днепровым центральной для понимания романа. В книге В.И. Божовича «Традиции и взаимовлияние искусств. Франция, конец XIX - начало XX века»(9) прослежена полемика М. Пруста с принципами отражения действительности, характерными для новых и, по мнению писателя, неспособных передать духа реальности видов искусства - кинематографа и фотографии. Отдельным аспектам связи произведений Пруста с мировым искусством посвящены такие исследования, как работа Дж.Ф. Джонсона «Пруст и Джотто»(22), статьи К. Ламонта «Драматический ритуал в «Поисках утраченного времени»(23) и Ф. Колба «Рождение Эльстира и Вентейля»(24). Концепция творчества, сформулированная героем романа Пруста, является главной темой исследования Б. Бакнелл в книге «Религия искусства у Пруста»(25).
Не менее важным, чем формальный аспект анализа романа Пруста, на наш взгляд, является исследование идейной основы произведения. И хотя каждый из перечисленных авторов так или иначе касался морально-нравственной и философской базы романа, однако одним из наиболее глубоких погружений в эту сферу является работа М. Мамардашвили «Лекции о Прусте (психологическая топология пути)»(26). Исследователь видит в романе М. Пруста воплощение одного из вариантов философии спасения, описание того пути, на который должен встать человек, чтобы сделать из себя человека в полном смысле этого слова. С позиций религиозной этики оценивает роман «В поисках утраченного времени» Ф. Мориак в работе «В направлении Пруста»(27). С точки зрения этических проблем рассматривает произведение Пруста и Ж. Батай, посвятившей этому одну из глав монографии «Литература и Зло» (28).
Творчество Ж.-П. Сартра, как и творчество Пруста, безусловно, вызывает большой интерес отечественных и зарубежных исследователей литературы и философии. Однако приходится констатировать тот факт, что в нашей стране в настоящее время гораздо более подробно изучено философское наследие Сартра. Существует несколько фундаментальных монографий, посвященных Сартру - философу, среди них книги В.Н. Кузнецова «Жан-Поль Сартр и экзистенциализм» (1969), М.А. Кисселя «Философская эволюция Ж.-П. Сартра» (1976), Л.И. Филиппова «Философский антропологизм Ж.-П. Сартра» (1977), К.М. Долгова «Эстетика Ж.-П. Сартра» (1990). Существует также ряд работ философского характера, посвященных экзистенциализму в целом, где творчество Сартра анализируется в контексте творчества других философов. Крупным вкладом в изучение экзистенциализма стал выход сборника «Современный экзистенциализм. Критические очерки» (1966). Аналогично построены исследования Г.М. Тавризян «Проблема человека во французском экзистенциализме: Критический анализ» (1977), Э.Ю. Соловьева «Экзистенциализм (историко-критический очерк)» (1991).
В области литературоведческих изысканий до последнего времени складывалась иная ситуация. Литературному творчеству Ж.-П. Сартра посвящались лишь отдельные главы в работах общего характера. Среди таких исследований книга Е.М. Евниной «Современный французский роман. 1940 -1960» (1962), работа СИ. Великовского «В поисках утраченного смысла: Очерки литературы трагического гуманизма во Франции» (1979), монография Л. Зониной «Тропы времени: Заметки об исканиях французских романистов (60-70 гг.)» (1984). Значительным шагом вперед в этом направлении стало исследование Л.Г. Андреева «Жан-Поль Сартр. Свободное сознание и XX век»(29), вышедшее в свет в 1994 г., а также работа Н.И Полторацкой «Меланхолия мандаринов. Экзистенциальная критика в контексте французской культуры»(30), опубликованная в 2000 г. К безусловным достижениям отечественного литературоведения можно отнести глубокое рассмотрение таких связанных с творчеством Сартра тем, как особенности формы произведений писателя, эволюция воззрения названного автора, идейная основа и художественные особенности отдельных, наиболее ярких произведений Сартра.
По вопросу о форме главных произведений Сартра основополагающие выводы были сделаны уже Е.М.Евниной. Главная особенность Сартра -романиста, по мнению исследовательницы, заключена в его сосредоточенности «на внутреннем мире человека, на процессах его субъективного мышления, на ... самоанализе главных героев... »(4.72) К аналогичным выводам приходят и Л.Г. Андреев, и СИ. Великовский.
Эволюция взглядов Ж.-П.Сартра получила подробное описание в работах Е.М. Евниной и Л.Г. Андреева. В этих исследованиях путь Сартра предстает как движение с едиными тенденциями к поиску достойного приложения творческих усилий, места в реальности: от первых произведений к феноменологическим изысканиям 30-40-х годов и дальше к формулировке идей ответственности, вовлеченности в жизнь всего мира после второй мировой войны. Н.И. Полторацкая также стремится проанализировать изменения
13 взглядов писателя, но в связи со всеми тенденциями современной ему литературы, критики, философии. Особый предмет исследования литературоведа - связь творчества Сартра с исканиями новых поколений литераторов и философов.
Среди произведений Сартра, вызвавших наибольший интерес
литературоведов, его роман «Тошнота» и пьеса «Мухи». Творчество более
позднего периода получило меньшее освещение. Среди работ, уделяющих
внимание прежде всего двум названным произведениям, книга
СИ. Великовского «В поисках утраченного смысла: Очерки литературы трагического гуманизма во Франции»(31). В исследовании Л. Зониной «Тропы времени: Заметки об исканиях французских романистов (60-70 гг.)»(32) проведен анализ автобиографической книги «Слова».
В зарубежном литературоведении сопоставима по значимости с монографией Л. Андреева книга А. Коэн-Солей «Ж.-П. Сартр. Жизнь»(33), где максимально полно описан творческий путь французского писателя и философа. Анализу отдельных произведений названного автора посвящены исследования Г. Рэларда «Тошнота» Ж.-П. Сартра», Э. Морот-Сира «Слова» Ж.-П. Сартра» и К. Лонеи «Дьявол и Господь Бог». Критический анализ».
К сопоставлению творчества М. Пруста и Ж.-П. Сартра и у нас в стране, и за рубежом обращались немногие исследователи. В монографии Л.Г. Андреева «Жан-Поль Сартр. Свободное сознание и XX век»(3) описывается полемика, которую вел Сартр с идеями М. Пруста в первый период своего творчества. Аналогичные наблюдения присутствуют и в статье М. Зераффа «Знак, образ, вымысел»(34).
Научная новизна работы заключается в том, что данное исследование является первым опытом компаративистского анализа творчества М. Пруста и Ж.-П. Сартра. В работе впервые «повествования о личности» - «В поисках утраченного времени», «Тошнота» и автобиографическая книга «Слова» -сопоставляются в трех ракурсах: с точки зрения проблемы времени, проблемы взаимодействия сознания и мира, проблемы «другого». Подробного сравнения
14 названных «повествований о личности» М. Пруста и Ж.-П. Сартра с такими произведениями, как трактат Стендаля «О любви», «Книга снобов, написанная одним из них» У. Теккерея, «Мемуары» Сен-Симона, «Госпожа Бовари» Г. Флобера, с творчеством Ж. Санд, философов и писателей -экзистенциалистов также ранее не проводилось.
Целями данной работы являются: многофакторный сравнительный анализ трех «повествований о личности», включающий в себя сопоставление специфики психологизма произведений, их жанровой природы, метода, идейно-философской базы, художественных особенностей; поиск основополагающих для компаративистского анализа названных произведений проблем и их глубокое изучение; сравнение с привлечением произведений мировой литературы, обращавшихся к сходным проблемам.
Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии. Во введении дается обоснование темы, делается обзор литературы, определяется научная новизна работы, ее цели и описывается структура диссертации. В первой главе «Проблема времени в романах «В поисках утраченного времени», «Тошнота» и в автобиографической книге «Слова» выявляется значимость времени и его осмысления в развитии личности героев названных произведений. Здесь также представлены характеристики исторических и литературных эпох, в которые создавались произведения, взятые для исследования. Глава состоит из трех параграфов. В первом из них проведен анализ проблемы на материале романа М. Пруста, во втором - на базе произведений Ж.-П. Сартра, в третьей части нами проделано сопоставление концепций двух авторов. Тройственное деление сохраняется во всех трех главах работы. Проблема, заявленная в названии главы, анализируется вначале применительно к М. Прусту, затем - к Ж.-П. Сартру. Далее следует сравнение позиций двух писателей. Во второй главе «Проблема взаимоотношений сознания и мира в «повествованиях о личности», принадлежащих М. Прусту и Ж.-П. Сартру» на материале трех произведений определяется важность для самоопределения личности ее взаимоотношений с реальностью в целом.
15 Предметом анализа в третьей главе «Проблема «другого» в произведениях М. Пруста и Ж.-П. Сартра» становится еще один аспект жизни личности - ее взаимосвязь с другими людьми. В заключении делаются основные выводы исследования. В библиографии приведен список использованной литературы.
Проблема времени в романах «В поисках утраченного времени», «Тошнота» и в автобиографической книге «Слова»
М. Пруст уже в названии - «В поисках утраченного времени» - определяет центральную тему произведения. Именно способность видеть время обретает главный герой в последнем томе цикла; время и его возвращение должно стать содержанием будущего творения Марселя. «Тут я неожиданно понял, -записывает Марсель, - что, если бы у меня были еще силы воплотить мое произведение, этот утренник, который внушил мне разом и идею, и боязнь не успеть ее осуществить, прежде всего, несомненно, запечатлит для меня форму, некогда предчувствованную в комбрейской церкви, остающуюся обычно невидимой форму времени» (1.326). Осознание неумолимой власти времени заставляет героя приняться за работу. «Наконец, мысль о Времени приобрела для меня последнюю ценность, - рассуждает Марсель, - она стала стрекалом, она говорила мне, что пора начать, если я хотел достигнуть предчувствованное мною несколько раз, в коротких озарениях» (1.315).
Идеи М. Пруста о художественном освоении времени имеют много общего с философскими изысканиями Анри Бергсона (1859 - 1941), автора работ «Непосредственные данные сознания» (1889), «Материя и память» (1896), «Творческая эволюция» (1907), «Два источника морали и религия» (1932). «Вопрос о степени прямого влияния философии Бергсона на замысел Пруста остается дискуссионным, - отмечает исследователь В.И.Божович в работе «Традиции и взаимодействие искусств. Франция, конец XIX - начало XX века». - Несомненно, однако, что оба они двигались в одном направлении, так что перекличка между идеями философа и творчеством писателя возникает то и дело» (2.145). Идеи А. Бергсона, по мнению философа Н.Н. Трубникова, изложенному в работе «Время человеческого бытия», коренным образом изменили прежде всего существовавшее до этого представление о прошлом, которое ныне мыслится неотделимым от настоящего. «Объективное прошлое, - пишет Н.Н. Трубников, - отличное от наших воспоминаний о нем, пребывает в настоящем. И не только как следы на песке, но и как исток, корень, как зерно настоящего, как его семя и как его стержень, вроде внутренних слоев в стволе дерева» (3.17). Исчезновение прошлого привело бы к исчезновению настоящего, так как исчезли бы сами причины возникновения всего сущего.
По мнению Б.Л. Сучкова, понимание человеческого сознания как единства «прошлого и настоящего, где прошлое не исчезает, а вливается в настоящее, существуя в нем благодаря памяти» (4.301), является одной из основных идей Бергсона, очень близких Прусту. Литературовед С.Г. Бочаров приходит к выводу о том, что в романе «В поисках утраченного времени» сознание главного героя «непрестанно возводится на... фундаменте прошлых впечатлений: они и только они позволяют в каждой новой ситуации, в каждый данный текущий момент преодолеть стихию момента» (5.201).
Постоянное «проявление», «высветление» прошлого в настоящем, поиск черт прошлого в настоящем, по нашему мнению, - это один из основных мотивов романа М. Пруста. «Аналитический» (6.368), по определению Л.Я. Гинзбург, роман Пруста в силу постоянного поиска главным героем объяснения всем событиям, вплоть до самых мимолетных, неизбежно обращается к прошлому, вскрывает прошлое в виде причин, истоков сегодняшнего состояния дел. Так, объяснение того, почему Марсель в течение нескольких лет не заходил в комнату дедушки Адольфа в комбрейском доме, требует от главного героя развернутого экскурса в прошлое. Одна из основных форм присутствия прошлого в настоящем в романе Пруста - это выявление причин событий, анализируемых главным героем. В индивидуальном сознании прошлое присутствует в форме воспоминаний, одушевляя, украшая реальность сегодняшнюю. Память о Комбре, о прогулках к Мезеглизу и Германту подспудно присутствует во всех впечатлениях Марселя более позднего времени: «... давние мои впечатления живут в теперешних, с которыми у них есть какая-то связь, они служат им опорой, придают глубину, какое-то особое измерение, вдобавок они наделяют их очарованием, доступным лишь мне» (7.159).
Каждый человек имеет свое индивидуальное прошлое, но он также является носителем прошлого того рода, к которому он принадлежит. Марсель с течением времени все яснее осознает свою связь с родными. «И с Альбертиной, - пишет он, - я говорил то как ребенок, который в Комбре говорил с матерью, то как бабушка со мной. Когда мы достигаем известного возраста, душа ребенка, которым мы были, и души мертвых, из которых мы вышли, пригоршнями бросают нам свои богатства и свои злополучия... Так, все мое прошлое, начиная с самых детских лет, и, за их чертой, прошлое моих предков примешивали к моей нечистой любви к Альбертине ласковую нежность, сыновнюю и вместе с тем материнскую» (8.75). Формой связи с прошлым своего рода в романе является прежде всего наследственность. С дотошностью ученого Марсель анализирует внешность и характер окружающих, чтобы выявить черты родственников. «...Каждый из нас состоит из различных, зачастую не похожих один на другой пластов, - рассуждает Марсель, - обусловленных унаследованными чертами характера отца, матери; общаясь с кем-либо, мы проходим один, потом другой пласт...» (9.276-277)
Каждый человек у Пруста связан и с прошлым своей нации. Так, главный герой заворожен хитроумным сводом законов, которым руководствовалась в своем поведении Франсуаза: «Невольно приходишь к выводу, что предусматриваемая этим сводом сложность общественных отношений и светские тонкости не могли быть подсказаны Франсуазе ее средой и образом жизни деревенской служанки; очевидно, в ней жила глубокая французская старина, благородная и недоступная пониманию окружающих» (7.28). В облике обыкновенных обитателей Комбре Марселю удается увидеть черты изображенных в церкви Андрея Первозванного - в - полях ангелов и святых, списанных с обычных крестьян средневековым художником. Теодор, мальчик на побегушках, служивший в одной из комбрейских лавок, напоминал Марселю готическую скульптуру из церкви. «...Этот малый, - читаем в романе, - с полным основанием стяжавший себе славу паршивца, был преисполнен духа, веявшего от Андрея Первозванного, и... когда Теодор приподнимал тетину голову, его лицо принимало наивное и ревностное выражение, как на барельефах у ангелочков, теснившихся со свечками в руках вокруг божьей матери» (7.130). Привлекательность герцогине Германтской придают в глазах Марселя не богатства и титулы, а ее связь с долгой историей Франции: Германты стяжали славу еще до Карла Великого, а герцогиня вела свое происхождение от легендарной Женевьевы Брабантской. Неслучайным в этой связи нам представляется и интерес Марселя к аристократическим кругам французского общества: именно этот класс с особым вниманием относился к родословной, к историям жизни предков; этот класс представлялся Марселю островком еще живого прошлого, сохранившего и блеск, и очарование.
Каждая личность связана, в представлении Пруста, и с историей всего человечества. Наблюдательный Сван замечает в чертах окружающих его людей характерные особенности облика героев картин самых различных художников прежних эпох. Таинственным образом в облике обычной судомойки воссозданы черты аллегорической фигуры Благости кисти Джотто: «И в самом деле: несчастная бабенка, отекшая от беременности, с прямыми квадратными щеками, походила на могучих, мужеподобных дев, точнее - матрон, этих олицетворений добродетели из капеллы Арене» (7.72)
. Проблема взаимоотношений сознания и мира в «повествованиях о личности», принадлежащих М. Прусту и Ж.-П. Сартру
Проблема взаимодействия сознания и мира - одна из центральных в романе М. Пруста «В поисках утраченного времени». С.Г. Бочаров, анализируя текст романа, в своей работе «Пруст и поток сознания» придает названной проблеме первостепенное значение. «Самое общее для литературы всякого времени отношение, - пишет исследователь, - отношение человека и мира - у Пруста предстало в какой-то особенной трансформации... Сознание перед предметом внешней действительности - такова ситуация Пруста и таковы настоящие действующие лица его сочинения. Между ними идет напряженное действие, разыгрывается коллизия, борьба, настоящий конфликт» (1.197).
Своеобразно описан прустовский конфликт сознания и мира в работе В.И. Божовича «Традиции и взаимодействие искусств. Франция, конец XIX - начало XX века». Этот конфликт, по мнению исследователя, есть следствие эволюции реалистического романа: «После того, как реализм в литературе достиг в конце XIX века своей кульминационной точки, он как бы расщепился... В лице Пруста он сделал резкий крен в сторону субъективного восприятия; точка зрения отдельного индивида, в течение долгого времени помогавшая художественному оформлению реальности, вступила с этой реальностью в конфликт. Содержащееся в художественной программе натурализма и импрессионизма подчинение художника непосредственно данному вызвало в качестве реакции стремление освободить субъективное восприятие от власти жизненной эмпирии...» (2.147)
Особое взаимодействие реальности и сознания главного героя в романе М. Пруста констатируется и Б.Л. Сучковым, который определяет метод Пруста как реалистический. Исследователь утверждает, что Пруст ощущает себя бытописателем и историком общества, однако реальность жизни в его произведении растворяется в том, как видит эту реальность главный герой. (3.302).
Особое соотношение реальности и сознания, представление реальности в том облике, в каком она является главному герою, заставляет исследователя Л. Андреева назвать метод Пруста импрессионистическим (4.35).
Об изменении соотношения субъективного и объективного начал как общей тенденции в развитии французской литературы и искусства рубежа веков пишет и литературовед А.И. Владимирова. В уже упоминавшейся в нашей работе монографии исследовательница отмечает, что связанный с распадом натурализма кризис романа (5.59) приводит к сближению этого жанра с поэзией (5.61). В сходном с Прустом направлении двигались такие французские писатели рубежа веков, как А. де Ренье, А. де Ноай, С.-Г. Коллетт, М. Баррес (5.61). Изменение субъективного и объективного начал происходит и в творчестве нового поколения символистов: Ж. Лафорга, Г. Кана, А. Самэна, Л. Тойяда, С. Мериля, Ф. Вьеле-Гриффена. Глубокую и полную оценку этому явлению дает А.И. Владимирова. В основе эстетики «новых поэтов», по мнению исследовательницы, - отражение «жизни», которая трактуется как «некое аморфное существование, которое состоит из не связанных друг с другом предметов, фактов, явлений...» (5.16). «Жизнь» открыта лишь для художественного постижения. По мнению А.И. Владимировой, «основа эстетики этой поры - понятие единства мира, который представляет собой синтез объективной реальности и субъективного восприятия (5.25). Другие виды искусства в своем развитии движутся в сходном направлении. В живописи этого периода происходит переход от импрессионистического изображения впечатления (первая выставка импрессионистов состоялась в 1863, последняя в - 1886 году) к постипрессионистическому отказу от мира действительного в пользу мира, порожденного фантазией творца. В музыке вслед за новаторскими достижениями Ж. Визе (1838-1875), Ш.К. Сен-Санса (1831-1921), Г. Берлиоза (1803-1869), Делиба (1936-1891) наступает эпоха К. Дебюсси (1862-1912) (142), воплотившего переход от изображения характеров к изображению перетекающих друг в друга, постоянно меняющихся эмоций (5.48).
Несмотря на то, что искания М. Пруста находились в русле поисков творческой интеллигенции рубежа веков, тем не менее Пруст находит свой, не имеющий аналогов путь освоения «жизни». Непроизвольное воспоминание -прием, позволивший Прусту создать неповторимое и уникальное произведение литературы.
Противостояние внутреннего и внешнего мира присутствует в романе М. Пруста и осознается главным героем произведения. Марсель четко разделяет две реальности, доступные человеку, - реальность окружающего мира и реальность человеческого сознания. Эти две сферы, в описании Пруста, во многом автономны. Внутренний мир человека в романе мало подвержен влиянию внешних факторов. Пруст неоднократно повторяет утверждение о том, что «фактам недоступен мир наших верований - не они их породили, не они и разрушают их; они вольны самым настойчивым образом опровергать их, но это их не подрывает» (6.128).
Герой Пруста осознает свою отгороженность от мира. «И разве мои мысли не были тоже своего рода убежищем, в глубине которого я оставался невидимым даже когда смотрел, что делается снаружи? - рассуждает Марсель. - Если я видел какой-либо предмет внешнего мира, то меня от него отделяло сознание, что я его вижу, оно покрывало его тонкой духовной оболочкой, не давало прикоснуться к его веществу...» (6.74) Как видно из приведенной цитаты, взаимодействие человека с миром, по мнению Пруста, не может происходитьнепосредственно, так как предметы окружающего мира материальны и не могут проникнуть в сознание. Ввести реальность вовнутрь человеческого «я» может лишь посредник.
В процессе восприятия мира Пруст выделяет непосредственное ощущение и придание этому ощущению формы, создание образа мира, с которым человеческое сознание только и может работать. Читая книги, человек имеет дело с чистым образом, не отягощенным реальностью. «Искусство первого романиста, - считает Пруст, - заключалось в том, чтобы понять, что единственный существенный элемент в системе наших чувств — это образ и что упрощение, которое просто-напросто упразднило бы живых действующих лиц, произвело бы здесь коренное улучшение. Какую бы глубокую симпатию мы не испытывали к живому существу, мы воспринимаем его главным образом чувством, следовательно, оно остается для нас непрозрачным, оно представляет собой мертвый груз, который наша впечатлительность не может поднять... Находка первого романиста состояла в том, что он додумался до замены непроницаемых для души частей равным количеством частей невещественных, то есть таких, которые наша душа способна усвоить» (6.75).
Поиск адекватного действительности образа связан с большим эмоциональным, интеллектуальным напряжением. По мнению Пруста, человек обычно ограничивается неопределенными словами, междометиями, не пытаясь четко обозначить свое впечатление. «Большинство мнимых толкований того, что мы ощущаем, есть ничто иное, как наше стремление избавиться от них, заставить их выйти из нас в таком расплывчатом облике, который мешает нам постичь их» (6.135), - рассуждает Марсель. Во время одной из прогулок к Мезеглизу Марселю открывается несоответствие между впечатлениями и их обычным выражением. «Увидев на воде и на стене бледную улыбку, отвечавшую улыбке солнца, я, - вспоминает Марсель, - размахивая сложенным зонтом, в полном восторге закричал: «Ух ты, ух ты, ух ты!» Но я тут же почувствовал, что не имею права довольствоваться этими ничего не значащими словами, что я должен пристальнее вглядеться в мое восхищение» (6.134).
Проблема «другого» в произведениях М. Пруста и Ж.-П. Сартра
В огромном количестве деталей, переполняющих память Марселя, трудно выделить ведущие темы. Но главный герой повествования, в последних строчках «Поисков утраченного времени» заявляющий о своем желании писать, называет все же самое важное, что он хотел бы спасти от забвения. «...Прежде всего я опишу людей, даже если в результате они будут походить на монстров, я опишу их занявшими такое значительное место, - наряду со столь ограниченным, отведенным им пространством... во Времени» (1.329), - такое решение принимает Марсель. Таким образом, Пруст в романе утверждает ведущую роль описания «другого», его изменений с течением времени.
Как показывает анализ произведения Пруста, писателя интересует прежде всего сфера повседневного, обыденного общения людей: он глубоко проникает во взаимоотношения героев во время званых вечеров, визитов, неожиданных встреч, знакомств, прощаний, в совместной жизни. Пруста интересует, насколько адекватно видение одного человека другим, какие механизмы мешают прояснить подлинную сущность «другого», откуда берутся ложные представления об окружающих.
Известно, что процесс познания другого человека имеет своим основанием самопознание. Лишь познав «другого», человек начинает познавать себя, свои качества он в наглядной форме видит в «другом». А. Рембо в знаменитой фразе «Je est un autre» из так называемых писем ясновидца отчасти затрагивает ту же проблему. Афоризм Рембо имеет множество значений. «Другой» здесь может трактоваться и как вся реальность, с которой поэт себя отождествляет; и как сам поэт, внутренне изменившийся, ставший другим. Эта фраза также может быть понята и как выражение единства поэта с другими людьми. Проблема постижения «другого» имеет во французской литературе долгую предысторию.
До Рембо о взаимосвязи самопознания и познания «другого» писал А. де Виньи, предлагавший «увидеть себя в зеркале другой души». Так, в романе «Стелло» (1832) главный герой А. де Виньи выслушивает истории трех поэтов, рассказываемые Черным доктором, и делает выводы о том, как должна строится его собственная судьба.
Понимание сходства с другими людьми не приходит к главному герою «Поисков утраченного времени» сразу. Первоначально маленькому Марселю кажется, что никто не похож на него, не может понять его чувств. Он думает, например, что если бы Сван прочел его записку к матери, то тоска ребенка показалась бы ему смешной. Постепенно растет способность Марселя проникать в тайны души других людей. Вершиной этого процесса становится анализ и подробное описание взаимоотношений Свана и Одетты де Кресси, имеющее, без сомнения, в своей основе собственный опыт Марселя.
В противовес стремлению отождествить себя с окружающими к герою приходит острое понимание глубокого несходства людей, их неслиянности, разделенности. Примеров подобного непонимания между людьми на страницах романа рассыпано достаточно много, но первые его случаи оставили в душе героя наиболее яркий и болезненный след. Марсель поражен тем, что родители были возмущены его встречей с дамой полусвета у деда Адольфа. «Я, как и все прочие, - описывает свои прежние представления герой Пруста, - рисовал себе, что мозг других людей - это косное и послушное вместилище, неспособное к специфическим реакциям на то, что в него вводится; вот почему я был убежден, что, вкладывая в мозг моих родителей сообщения о моем новом знакомстве у деда, я одновременно выражаю мое положительное отношение к этой встрече... На мое несчастье, мерило для оценки поведения деда Адольфа у моих родителей оказалось совершенно иное» (2.71).
Эта и ряд других историй порождают в душе Марселя неуверенность в возможности взаимопонимания с людьми. « Я уже не верил, - пишет он, - что другие поймут меня, я уже не верил, что желания, возникавшие у меня во время прогулок и никогда не осуществлявшиеся, не утрачивают своей подлинности вовне. Теперь они представали передо мной как субъективные, хилые создания моего темперамента» (2.136-137).
Лишь мама и бабушка вполне понимали чувства Марселя, но они старались избавить его от излишней эмоциональности, чувствительности, делая вид, что не замечают страдания ребенка. В романе Пруста способность понять «другого» - редкое достоинство, которым обладают немногие. Так, мать Марселя впервые дает понять Франсуазе, что радости и горести простой служанки могут быть интересны кому-то еще, кроме нее самой.
Родители Марселя стремятся привить своему сыну качества, ему не свойственные, стремятся приучить его стойко переносить неприятности, расставания с родителями, одиночество. Ребенок не может понять смысла многих жестких поступков взрослых, он воспринимает их как наказание ни за что. Ему трудно понять пользу действий взрослых, действий, которые приносят столько боли и страданий. По всей видимости, это судьба любого учителя и родителя. Ориентируясь на будущее, учитель часто заставляет детей совершать поступки, противоречащие их сиюминутным интересам. Поэтому, вспоминая об учителе с благодарностью, люди не могут не упоминать об определенном эмоциональном дискомфорте, пережитом в школе. В этом же заключается и причина конфликта Марселя с родными: нежная натура ребенка не могла принять расставание с матерью, хотя мама и бабушка пытаются всего лишь приучить его к неизбежности таких расставаний. При этом ребенок чувствует себя ущемленным в правах, ощущает себя игрушкой в руках взрослых, готовых из прихоти изменить сложившийся ритуал таких важных для ребенка дел, как прогулка, обед, отдых, чтение.
