Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Формирование гарди-поэта 23
1.1 Интермедиальные влияния 23
1.2 Литературные влияния 55
Глава 2. Поэзия гарди в диахроническом аспекте 71
2.1 Предварительные замечания 71
2.2 Анализ сборников стихов 75
2.3 Эволюция поэтической системы 114
Глава 3. Поэтическая философия гарди. хронотоп 118
3.1 Философские истоки 118
3.2 «География» (пространство) произведений Гарди 121
3.3 Концепт времени 130
Глава 4. Поэзия гарди в контексте творчества его современников 143
4.1 Гарди и поэты второй половины XIX в 143
4.2 Гарди и молодые поэты начала XX в 166
Заключение 189
Приложение. Поэтические тексты, анализируемые в диссертации 199
Библиография
- Литературные влияния
- Эволюция поэтической системы
- «География» (пространство) произведений Гарди
- Гарди и молодые поэты начала XX в
Литературные влияния
Английские литературоведы до сих пор спорят о значительности поэтического дара Гарди. Говоря о различных недостатках прозы и общей неровности стиля, многочисленные исследователи (Pinion, Millgate, Hands, Gibson, Page) признают важность прозы Гарди для литературы XIX и XX вв. В том, что касается поэзии, ситуация сложнее. Каждый, кто начинает исследовать поэтические произведения романиста, сталкивается с несколькими «ключевыми» вопросами. Во-первых, это сложность классификации многочисленных стихотворений Гарди. В результате в литературоведении сложился определенный канон, то есть набор лучших стихотворений, которые печатаются в хрестоматиях и книгах избранных произведений. Этот подход рационален, но он не является в полной мере научным, так как игнорирует второстепенные произведения. При этом необходимо добавить, что критики активно обсуждали и обсуждают художественную ценность тех или иных произведений. Некоторые критики отказывают Гарди в поэтическом таланте (Newton, Ruthland), другие считают его поэзию второстепенной по отношению к романам (Zabel, Brown), а третьи пишут о нем как о величайшем поэте своего времени, делая, впрочем, оговорку о неровности стиля (Southworth, Hynes).
Во-вторых, в литературоведении до сих пор остается открытым вопрос об эволюции поэзии Гарди. Некоторые исследователи (Taylor, Бродский) утверждают, что поэтический талант Гарди никак не развивался на протяжении 30 лет, другие же (Hands) отмечают его развитие в техническом плане (работа над формой стихотворения).
В-третьих, личность Гарди всегда вызывала неоднозначные трактовки. Как и многие современники, он оставил автобиографию, опубликованную под именем жены, целью которой было изложить «объективную» историю событий, однако исследователи полагают, что последнее прозаическое произведение Гарди так же тщательно выстроено, как и его художественные творения: он «моделирует» свой образ для истории английской литературы. Можно предположить, что стремление создать свой образ, утвердить его в общественном мнении было присуще Гарди из-за комплекса неполноценности, связанного с низким происхождением (напомним, что отец и дед его были простыми каменщиками, хотя и потомками старинного, давно обедневшего рода Ле Гарди). Этот биографический эпизод лег в основу романа «Тесс из рода Д Эрбервиллей». Джуд Фаули, главный герой романа «Джуд Незаметный», пытался поступить в университет, что являлось привилегией высших классов. В ситуации, когда герою романа не помог талант к наукам, Гарди воспользовался талантом к сочинительству и преодолел классовую преграду. Вопрос происхождения мучил будущего поэта с самого детства, именно поэтому в его произведениях появляются мотивы наследственности, перехода из одного социального слоя в другой.
«Пограничность» фигуры Гарди проявлялась не только в его творческой деятельности, но также и жизни. Он жил и творил на границе антиномий. В его произведениях городское противопоставлено сельскому, мужское — женскому, крестьяне — аристократам, прошлое — настоящему. Как чуткий наблюдатель Гарди принимал обе стороны и умел адекватно представить и ту, и другую. Проза и поэзия одинаково служили писателю для выражения своих идей.
В-четвертых, пытаясь определить философскую направленность творчества Гарди, разные исследователи навязывали ему различные ярлыки: пессимист, реалист, последователь Шопенгауэра, фаталист, социалист, агностик. Единственное определение, с которым можно согласиться, не раздумывая, это «Гарди-гуманист». Действительно, на первом месте в художественном мире поэта стоят человек и человечность как качество, способное противостоять надвигающейся социальной и промышленной катастрофе.
В-пятых, сложное отношение Гарди к религии также вызывает многочисленные комментарии. Известно, что в детстве будущий поэт был верующим: он регулярно посещал церковь, и даже испытывал мистическое чувство приобщенности к тайне бытия. Об этом Гарди пишет в своей автобиографии. В юности Гарди пережил кризис мировоззрения, вызванный отчасти наплывом антирелигиозной литературы, отчасти разочарованиями в личной жизни, это отдалило его от церкви. Позже, занимаясь церковной архитектурой и сохранив любовь к гимнам и церковной музыке, Гарди продолжал размышлять на религиозные темы. Образ Бога, сцена похорон Бога, а также сопутствовавшие образы Абсолюта, принимавшие различные абстрактно-философские формы Имманентной Воли (Immanent Will) или Времени (Time), а также особая топография произведений Гарди создают философско-религиозный настрой его лирики. Потеря веры остро переживалась Гарди в течение всей его жизни, осмысливалась в прозе и поэзии.
Противоречивость и неоднозначность оценок поэзии Гарди подтверждается огромным количеством работ о нем. В целом разными исследователями написана тридцать одна биография поэта, из которых самые известные написаны Лайонелем Джонсоном (Lionel Johnson «The Art of Thomas Hardy» 1923), Эрнестом Бреннеке (Ernest Brennecke «Thomas Hardy s Universe. A Study of a Poet s Mind» 1924), P. Л. Перди (R. L. Purdy «Thomas Hardy: A Bibliographical Study» 1954), Норманном Пейджем (Norman Page «Thomas Hardy» 1977), Десмондом Хокинсом (Desmond Hawkins «Thomas Hardy» 1978), Робертом Гитингсом (Robert Gittings «The Young Thomas Hardy», «The Older Thomas Hardy» 1980), Джеймсом Гибсоном (James Gibson «Thomas Hardy. A Literary Life» 1996). Интересно, что стремление к биографической интерпретации творчества Гарди не ослабевает и до сих пор: в 2006 г. вышла книга Клэр Томалин (Clair Tomalin «Thomas Hardy»).
Конкретно поэзии посвящены крупные исследования Джеймса Саутворта (James G. Southworth «The Poetry of Thomas Hardy»), Самюэля Хайнза (Samuel Hynes «The Pattern of Hardy s Poetry»), Кеннета Марсдена (Kenneth Marsden «The Poems of Thomas Hardy. A Critical Introduction»).
Особый интерес представляет собой биография поэта, написанная им самим, но опубликованная под именем его второй жены Флоренс. Как пишут многие, Гарди был весьма скромен, ему не нравилось стремление обывателей проникнуть в частную жизнь литераторов, поэтому он сам решил написать автобиографию, чтобы, с одной стороны, ограничить внимание любопытствующих, а с другой стороны, дать исчерпывающую, с его точки зрения, информацию для понимания его произведений. Гарди не успел, да и не мог успеть закончить труд над автобиографией, поэтому последние главы были действительно написаны его женой. Как это часто случается в литературном мире, Флоренс Эмили Гарди, имевшая свои литературные амбиции, не могла не отредактировать уже написанное ее мужем; таким образом, читателю предлагалась история жизни романиста и поэта с точки зрения его второй жены. Обе части (авто)биографии были опубликованы посмертно в 1928 и 1930 годах. В 1962 английский литературовед Майкл Милгейт (Michael Millgate) провел серьезную работу по текстологическому исследованию (авто)биографии Гарди, восстановил купюры миссис Гарди и выделил дописанные ею фрагменты.
В английской литературе Гарди является монументальной фигурой; может быть, поэтому исследования его поэзии часто принимают форму монографий. Некоторые работы посвящены отдельным аспектам творчества писателя: интермедиальным влияниям (Joan Grundy «Hardy and the Sister Arts», Arlene M. Jackson «Illustration and the Novels of Thomas Hardy», Alastair Smart «Pictorial Imagery in the Novels of Thomas Hardy», Lloyd Fernando «Thomas Hardy s Rhetoric of Painting» и другие), метрическим и строфическим особенностям (Dennis Taylor «Hardy s Metres and Victorian Prosody»), литературному и историко-социальному контексту (G. N. Bantock «The Social and Intellectual Background», Timothy Hands «Thomas Hardy. Writers in Their Time», Widdowson Peter «Hardy in History. A Study in Literary Sociology»), отдельным темам произведений (Jeremy Robinson «The Poetry of Landscape in Thomas Hardy», F. B. Pinion «Hardy and Myth», Anne Z. Michelson «Thomas Hardy s Women and Men: the Defeat of Nature», Donald Davie «Hardy s Virgilian Purples» и другие).
Эволюция поэтической системы
Последовательное рассмотрение сборников позволит выявить наиболее типичные темы, мотивы и сюжеты, к которым поэт возвращался снова и снова на протяжении многих лет. Необходимо отметить, что предлагаемая интерпретация не претендует на всестороннее описание поэзии Гарди (оно будет темой дальнейшего исследования), но лишь намечает основные предметы анализа, общие, психологические и стилистические особенности Гарди-поэта и дает ту ориентировку в его творчестве, которая помогает соотнести поэтические произведения Гарди с трудами современных ему поэтов (от «викторианцев» до «модернистов»). Хочется надеяться, что сделанные выводы помогут насколько это возможно, приблизиться к решению вопроса об эволюции поэтической системы Гарди.
Стихотворные сборники Гарди выходили в свет в следующем порядке: «Уэссекские стихотворения» (Wessex Poems and Other Verses, 1898), «Стихотворения о прошлом и настоящем» (Poems of the Past and the Present, 1901), «Шутки времени» (Time s Laughingstocks and Other Verses, 1909), «Сатиры на случай» (Satires of Circumstance, Lyrics and Reveries, 1914), «Минуты озарений» (Moments of Vision and Miscellaneous Verses, 1917), «Поздняя и ранняя лирика» (Late Lyrics and Earlier, 1922), «Театр жизни» (Human Shows, Far Phantasies, Songs and Trifles, 1925), «Зимние слова» (Winter Words in Various Moods and Metres, 1928). Необходимо отметить, что в период с 1904 по 1908 Гарди был занят созданием и публикацией своей знаменитой исторической эпопеи «Династы» (The Dynasts), три части которой вышли соответственно в 1904, 1906 и 1908 гг. Также в 1923 г. посещение Корнуола вдохновило Гарди на написание стихотворной драмы «Знаменитая трагедия королевы Корнуолла» (The Famous Tragedy of the Queen of Cornwall). Настоящее исследование ограничивается анализом лирической поэзии Гарди, и поэтому не включает драматические его произведения, хотя они, безусловно, требуют отдельного рассмотрения.
На вопрос, почему Гарди перестал писать прозу и обратился к поэзии, трудно ответить однозначно. Биографы и исследователи его творчества приводят несколько причин, среди которых важна финансовая независимость, которую Гарди обрел, печатая романы; важен также холодный прием критикой последнего романа — «Джуд Незаметный», но самую главную причину Гарди указал в своем жизнеописании: «Томас Гарди всегда тяготел к бессознательному, или даже не-рассудочному (unreasoning), а склонность к поэзии проявлялась у него с самого начала» [Later Life].
Итак, Гарди писал стихотворения начиная с 60-х гг. XIX в. Поэзия и проза в его творчестве вступают в сложные соотношения. В русском литературоведении поэзия Гарди рассматривалась как явление, связанное с сюжетами и темами его романов. С одной стороны, эта связь бесспорна, поскольку на протяжении всего творческого пути Гарди именно в романах решал актуальные для его времени вопросы. С другой стороны, поэзия Гарди обладает ярко выраженным своеобразием, отличным от его прозы. Она повлияла на становление языка поэзии XX в., и поэтому достойна особого внимания историков литературы.
Можно выделить три группы поэтических текстов в их отношении к прозе. В первую группу можно включить стихотворения, входящие в текст романов. Как правило, это фольклорные тексты, которые воссоздают местный колорит в воображении читателя (например, «Песня незнакомца» (The Stranger s Song) в рассказе «Три незнакомца» (The Three Strangers) или «Юнис» (Eunice) из романа «Отчаянные средства»).
Вторая группа состоит из стихотворений, прямо или опосредованно связанных с героями, сюжетами или эпизодами прозаических произведений Гарди («Жалоба Тесс» (Tess Lament)). Часто сам автор отсылает читателя к прозаическому произведению через эпиграф, как, например, в стихотворении «Лейпциг» (Leipzig), вызывающем в памяти роман «Мэр Кэстербриджа». Сходным образом стихотворение «В лесу» (In a Wood) соотносится с романом «В краю лесов».
Любопытным примером является стихотворение «Римская дорога» (The Roman Road) в соотнесении с отрывком из романа «Возвращение на родину». В книге «The Pattern of Hardy s Poetry» Хайнз обращает внимание на полное совпадение образа Римской дороги в этих произведениях. Дорога сравнивается с ровным пробором в волосах, однако в прозаическом отрывке образ предваряется набором дополнительных эпитетов, создающих эффект фотографической точности описания [Hardy 200Г. 264]. Поэтический образ более экономен с точки зрения выразительных средств, но его сила заключается как раз в свободе от точности \Hynes 1961: 128-129]. Такие свойства поэзии, как экономия поэтической формы, ее афористичность, привлекали внимание писателя. Кроме того, поэзия предоставляла Гарди возможность большего формального разнообразия, чем проза.
Синкретичность художественного мышления Гарди сливала художественный мир его прозы с художественным миром поэзии. Отсюда цельность художественного пространства его произведений — как прозаических, так и поэтических. Фактором, объединяющим эти два мира, делающим их единым целым, можно назвать семантико-географическое поле «Уэссекс». Уэссекс — особое пространство, созданное автором из реального географического пространства, в котором реализуются вновь и вновь возвращающиеся темы, сюжеты и мотивы — как в стихах, так и в прозе. Такими смысловыми доминантами в творчестве Гарди являются ностальгия по уходящей «старой доброй Англии», утрата веры, отсутствие взаимопонимания, разлука любящих, смерть, жестокость мира, необратимость бега времени и другие.
Третья группа, самая большая, представляет собой стихотворения, не имеющие прямого отношения к прозаическим произведениям (в основном, философские размышления, лирические монологи). Первый сборник стихотворений, опубликованный Гарди, возвращает читателя к Уэссексу, его темам и даже героям. В общей характеристике сборника Пиньон отмечает, что это самое короткое из всех стихотворных собраний Гарди. Оно содержит 51 стихотворение, причем многие были написаны задолго до публикации. Всего четыре из всех были напечатаны ранее, два — в романах. Большую роль в сборнике играет повествовательный элемент, неудивительный в творчестве поэта, который начинал как романист. Особый интерес Гарди к Наполеоновским войнам, который в полной мере будет выражен в «Династах» проявляется уже в первом сборнике стихотворений [Pinion 1976: 3-4].
Пиньон также замечает, что Гарди довольно часто обращается к сонетной форме, причем тяжеловесный, жесткий (wiry) стиль его сонетов отличается от традиционного сонетного стиля «радикальной современностью выраженного в них научного мышления» (radical modernity of their scientific outlook). Гарди также сразу начинает использовать диалект для создания юмористического эффекта. В целом стиль сборника варьируется от простого и ясного до намеренно усложненного неуклюжими инверсиями, необычными архаизмами и неологизмами, которые чаще всего образованы с помощью прибавления к слову негативной приставки или суффикса. Некоторые стихотворения предвещают поэтические удачи будущих сборников. Самым замечательным Пиньон считает стихотворение-зарисовку «Нейтральные тона» (Neutral Tones), написанное в 1867 г.
«География» (пространство) произведений Гарди
Рассмотрев последовательно тематическую направленность всех восьми стихотворных сборников Гарди, можно заключить, что каждый из них представляет собой «срез» художественного мировоззрения поэта, его поэтической философии на определенном этапе развития его таланта. Так, книга «Зимние слова» включает в себя философские размышления о Природе, Боге, месте человечества в мире, лирические стихотворения о любви — так же, как и «Уэссекские стихотворения» и, к примеру, «Стихотворения о прошлом и настоящем»; это значит, что перечисленные темы были не менее важны для Гарди в 1928, чем в 1898.
Важно обратить внимание на названия сборников, так как они в концентрированном виде отражают мировидение автора. Они также сообщают читателю информацию о жанрах и даже содержании стихотворений. Каждое слово и словосочетание в заглавиях сборников и стихотворений несет огромную смысловую нагрузку, оно «беременно» смыслами (The pregnancy of Mr. Hardy s titles must often have been noticed) {Barton 1894:271].
Основной темой Гарди можно назвать злые шутки, которые с людьми играет время («Шутки времени»): оно искажает внешность, меняет внутренний мир человека до неузнаваемости. Часто чаяния людей и сложившие обстоятельства настолько далеки друг от друга, что наблюдателю остается лишь сатирически усмехаться («Сатиры на случай»).
Мгновения прозрения («Минуты озарений») представляют собой краткие и острые моменты, в которые поэт поднимается над земным бытием и постигает всеобщую истину. Подобные мгновения сродни религиозным откровениям, напоминая о древнем родстве поэтического творчества с мистическим религиозным опытом.
Человеческий театр («Театр жизни») — это место действия, где разворачиваются большие и маленькие драмы художественного мира Гарди. «Отвлеченные фантазии» (Far Fantasies) часто занимали ум поэта, а «пустяки» (Trifles) становились ключевыми деталями.
«Зимними словами» поэт не только прощается с читателями, но также бросает последний оценивающий взгляд на равнодушный холодный мир.
Череда стихотворных сборников отражает отношения Гарди ко времени. Первые сборники наполнены теоретическими размышлениями о законах бытия, абстрактными фигурами Времени, Имманентной Воли и Бога. Равнодушие времени обрушилось на поэта все мощью после смерти жены, когда человеческая трагедия стала его личной. Внимание поэта переместилось с умозрительных предметов на реальную жизнь. Взглядом естествоиспытателя он искал следы присутствия божественного промысла на земле и тщетно пытался доказать, что мир устроен рационально и логично. Человек предполагает, а Бог (Абсолют, Имманентная Воля, Время) располагает, поэтому новенькие, давно-желанные ботинки пылятся на стене, потому что хозяин умер на следующий день после их покупки («Новые ботинки» (The New Boots)).
Творческое использование словообразовательных средств английского языка позволило Томасу Гарди создать множество ярких и запоминающихся образов. Исходя из подробного анализа основных лексических новшеств Гарди, можно подтвердить вывод о том, что для поэта на первом месте всегда стояла точность выражения эмоции или мысли на языке поэзии.
Одной из самых интересных проблем, связанных с поэзией Гарди, является идентификация авторского «я». Часто у читателя появляется соблазн отождествить автора стихотворения с лирическим героем, от лица которого ведется рассказ. Действительно, более половины стихотворений Гарди написаны от первого лица, однако нельзя забывать о том, что в них автор надевает своего рода маску. Набор масок, то есть типов повествователей, который используется Гарди, поражает: он пишет от лица живых и мертвых, женщин и мужчин, простолюдинов и аристократов, от имени животных, предметов и даже отвлеченных категорий. Сквозь все это многообразие звучит голос самого поэта («personal voice», по формулировке анклийского критика Кита Уилсона (Keith Wilson)). «Стихи Гарди несут на себе узнаваемую печать его личности: простой, возвышенной и полной любви. Он обращается к нам напрямик», — пишет Сесиль [Cecil 1974: 112]. Как правило, поэт не скрывается за маской рассказчика в стихотворениях — размышлениях на философские и религиозные темы. Нередко читатель, хотя бы издали знакомый с биографией Гарди, узнает личный голос автора в любовной лирике, например, в цикле «Стихотворения 1912-13». Интересно, что в более поздних сборниках Гарди чаще говорит с читателем от своего имени и реже предоставляет слово рассказчику-маске, чем в первых сборниках.
Особую литературоведческую проблему представляет собой вопрос о поэтической эволюции Гарди. Некоторые исследователи (Taylor, Бродский) утверждают, что стилистика поэзии Гарди не изменялась с момента ее становления. Действительно, стиль Гарди узнаваем на протяжении всего его творческого пути, однако экспериментаторское отношение поэта к форме своих произведений не позволяет сказать, что его поэтика не развивалась, поэтому более точным кажется мнение Хайнза, утверждавшего, что «Гарди двигался в направлении более последовательного и жесткого котроля над поэтической интонацией (tone), которая отличает его от других поэтов». Далее исследователь пишет: «Мы должны признать, что поздний стиль Гарди отличается от раннего только тем, что он более постоянен и более уверен. ... Утвердившись однажды, стиль Гарди застыл (became fixed), а изменения в его поэзии стали ретроспективными: поэт перерабатывал ранние стихотворения, чтобы «дотянуть» их до уровня более поздних» [Hynes 1961: 131-139]. Исследователь заключает, что поздние стихотворения Гарди ближе к стандартному разговорному языку. Они меньше зависят от предшествовавших поэтических стилей, в них реже встречаются архаизмы и диалектизмы и синтаксис становится проще, чем в ранних стихотворениях. Тейлор также пишет о том, что с течением времени строфика и ритмика стихов Гарди усложнялась и обогащалась. В целом Гарди, по подсчетам Тейлора, изобрел более стихотворный форм, чем какой-либо другой поэт в силлабо-тонической традиции (620 стихотворных форм), в то же время его поэзия полна отголосков традиционных форм, изобретенных более ранними поэтами (170) [Taylor 1988: 59].
Гарди и молодые поэты начала XX в
Исследователи сопоставляли многие стихотворения Браунинга и Гарди. Так, Бланден пишет о связи «К окружающей природе» (То Outer Nature) Гарди и «Прелестной женщины» (A Pretty Woman) Браунинга; Дэй Льюис рекомендует сравнить «У водопада» (Under the Waterfall) Гарди с «У камина» (By the Fireside) Браунинга; Марсден считает, что «Сезоны ее года» (Seasons of Her Year) Гарди основано на идеях Браунинговского «Через три дня» (In Three Days). Для того, чтобы проследить сходство и различие художественных принципов и мировоззрения двух поэтов, обратимся к сопоставительному анализу нескольких стихотворений. Исходным пунктом анализа каждой из пар является сходство лирического сюжета.
Сюжет стихотворения Браунинга «Любовь одной жизни» (Love in а Life, 1855) совпадает с сюжетом стихотворения Гарди «Мимолетное видение» (The Glimpse, 1917). Лирические герои обоих поэтов бродят по пустому дому и видят призраки. Герой Браунинга «рыщет» по дому (I hunt the house through) в поисках возлюбленной. Ему кажется, что ее тень ускользает от него, побуждая распахнуть новые и новые двери, заглянуть в укромные уголки (And door succeeds door; / I try the fresh fortune); вещи хранят волшебные следы ее прикосновений (As she brushed it, the cornice-wreath blossomed anew; / Yon looking-glass gleamed at the wave of her feather). Его поиск бесконечен, его страсть неутолима и безнадежна, но он находит наслаждение в самом процессе погони за любимой (But tis twilight, you see, — with such suites to explore, / Such closets to search, such alcoves to importune!) [Browning 1981: 56].
Герой Гарди рассказывает об эпизоде, происшедшим с ним много лет назад (It was ages ago, / When I was quite young). Первая строфа стихотворения посвящена рассказу о случае в прошлом. Увидев рыжеволосую девушку в чужом доме, герой стал преследовать ее (She sped through the door / And, following in haste, / And stirred to the core, /1 entered hot-faced), но на пороге одной из комнат незнакомка исчезла (But I could not find her, / No sign was behind her). Побледневшие от испуга хозяева дома рассказали герою, что призрак этой девушка обычно является ночью и что она впервые показалась людям при свете дня (People see her at night / But you are the first / On whom she has burst / In the keen common light). С тех пор лирический герой потерял покой. Во второй строфе стихотворения описывается его настоящее: прошло много лет, герой постарел и поседел. Он купил дом, где видел странное видение, но девушка больше не являлась ему (And my cheek has grown thin / And my hair has grown gray / With this waiting therein; / But she still keeps away!). И только иногда по ночам герой слышит ее шаги в гулких пустых комнатах (Though nightly I hear her) [Hardy 2001: 501].
Стихотворения Браунинга и Гарди принадлежат к жанру лирического монолога. Оба поэта используют один и тот же сюжет, чтобы по-разному представить ситуации и раскрыть характер лирического героя. Стихотворение Браунинга описывает чувства героя в настоящий момент; стихотворение Гарди написано в традиционной для поэта форме воспоминания. Герой Браунинга активен, он исследует пространство вокруг себя и пытается изменить неудовлетворяющую его ситуацию. В отличие от него, герой Гарди пассивен: он заполнил годы своей жизни долгим ожиданием и, все еще надеясь на встречу с прекрасным призраком, исследует не пространство, а время.
Стихотворение Браунинга — страстный монолог влюбленного; стихотворение Гарди — грустная элегия. Соответственно выбрана и стихотворная форма: у Браунинга это два восьмистишия, состоящие из строк разной длины со сложной рифмовкой (abcddabc), имитирующие взволнованную речь героя. Интонации Гарди также близки к разговорным за счет построения стихотворения на основе чередования строк с разным количеством ударных слогов. Его стихотворение состоит из двух строф по четырнадцать и пятнадцать строк; каждая строфа обладает сложной схемой рифмовки. В основном, Гарди использует простые нераспространенные предложения, что придает воспоминаниям героя краткость и больший драматизм. Уверенность и чувство предвосхищения в стихотворении Браунинга превращаются в сдержанную тоску и тающую надежду у Гарди. Лирический герой Браунинга полностью принадлежит реальности, в то время, как лирический герой Гарди живет в постепенно угасающей мечте. Образ дома для Гарди является вместилищем воспоминаний, личной истории; для Браунинга дом также обладает «памятью места», но образ дома служит реальным и символическим пространством: герой бродит не только по дому, но и по жизни в поисках любимой, на что указывает также и название — «Love in a Life».
Другая пара стихотворений — «Через три дня», (In Three Days, 1855) Браунинга и «За минуту до встречи», (The Minute before Meeting, 1909) Гарди — также построена на одинаковом сюжете: лирический герой ожидает встречи с возлюбленной. Оба стихотворения описывают его душевное состояние перед важным событием.
Герой Браунинга полон чувств, он в нетерпении торопит время, повторяя несколько раз на протяжении стихотворения «just one night, but nights are short, the two long hours, and that is morn». Мечты о возлюбленной воскрешают ее образ в воображении лирического героя — он так описывает ее волосы, что читатель видит перед собой живую женщину (О loaded curls, release your store / Of warmth and scent, as once before / The tingling hair did, lights and darks / Outbreaking into fairy sparks). В последней строфе Браунинг переходит от чувств своего героя к философским размышлениям о времени. Он приводит два противоположных мнения: согласно первому, многое может измениться за три дня, и если радостная встреча откладывается, надо радоваться отсутствию более серьезных несчастий (and if joy delays, / Be happy that no worse befell). Согласно второму мнению, три дня не смогут омрачить ожидание, но грядущие годы, несомненно, принесут много перемен, ведущих к неизвестности (But years must teem with change untried, / with chance not easily defied, / With an end somewhere undescried). Герой отвергает страх перед настоящим и перед будущим и с радостью считает часы, оставшиеся до встречи с любимой (No fear! — or if a fear be born / This minute, it dies out in scorn) [Browning 1981: 58].
Вопреки здравому смыслу и в противоположность герою Браунинга, герой Гарди хочет оттянуть время до желанной встречи с возлюбленной (and now I would detain // The few clock-beats that part us). Долгие дни ожидания казались влюбленному «безнадежными холмами, на которые у него не хватит сил подняться» (hopeless hills my strength must faint to climb). После многих месяцев ожидания последний час перед встречей кажется одновременно полным счастья и уныния — в преддверии новой разлуки. Лирический герой больше хочет остаться в состоянии приятного ожидания близкой встречи, которое никогда не прервется (close expectance never closed), чем променять его на долгое ожидание, которому приходит конец (far expectance closed at last). Герой Гарди сосредоточен на собственных чувствах и мыслях, и образ любимой женщины остается за рамками стихотворения [Hardy 2001: 236]
Оба стихотворения представляют собой, с одной стороны, психологический анализ внутреннего состояния лирического героя, а с другой — тонкий анализ восприятия времени. Герой Браунинга торопит дни и ночи, герой Гарди, наоборот, медлит. Герой Браунинга готов бросится в неизвестное; Гарди привязан к настоящему и стремится найти наслаждение в каждом мгновении бытия, не торопя грядущие горести и страдания.
Марсден считает, что, кроме формы драматического монолога, Гарди обязан Браунингу такими поэтическими приемами, как смешение языковых стилей, использование гротеска, а также внутренним напряжением стиха. Критик подчеркивает, что Гарди был чужд оптимистический взгляд Браунинга на мир и его будущее.
