Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Арго в системе языка
1.1. Арго и его соотношение с формами существования языка 13
1.2. Общие и отличительные черты составляющих компонентов субстандартного пласта лексики 23
1.3. Проблемы, связанные с фиксированием лексики арго 40
1.4. Роль фактора эмотивности в формировании лексики арго 44
1.5. Движение арготизмов в лексической подсистеме языка 54
1.6. Выводы по Главе 1 60
Глава 2. Метафоризация лексики арго
2.1. Из истории изучения метафоры и метонимии 62
2.2. Метафорические функции арго 70
2.3. Классификации арготических метафор и метонимий 78
2.4. Основные принципы и виды метафоризации арготизмов 110
2.5. Выводы по Главе 2 121
Заключение 123
Список литературы 130
Приложение 1 145
Приложение 2 149
Приложение 3 186
- Арго и его соотношение с формами существования языка
- Движение арготизмов в лексической подсистеме языка
- Из истории изучения метафоры и метонимии
- Основные принципы и виды метафоризации арготизмов
Введение к работе
Арго, под которым в данной работе понимается как профессиональный, так и обиходно-разговорный язык преступников, - на наш взгляд один из самых интересных пластов лексики любого языка. Во-первых, он привлекает своей труднодоступностью. Табуированная лексика любой ее разновидности пленит, и если не лингвиста, то часто нелингвиста, и особенно молодежь. Во-вторых, причудливость звучания, непонятность лексики и оборотов, придают арго оттенок мистики, побуждая слушателя (невольного и не знакомого с арго) к построению бесконечного ряда догадок о смысле высказывания. В-третьих, отталкиваясь от разделения законопослушного населения на разные слои, можно представить несколько субъективных социальных причин заинтересованности в арго.
Молодежь видит в арго не столько лексическую систему, сколько целую антикультуру арготирующих, в которую входят, помимо арго, манера поведения, образ жизни, способ зарабатывания на жизнь, координация в законопослушном, "правильном" обществе и многое другое, в целом определенное философией противостояния и противодействия подобному обществу [Грачев, 1992; 1995; Пирожков, 1994].
Стремление обезопасить себя и окружающих от арготирующих преступников приводит к появлению тенденции подробного изучения арго и антикультуры органами борьбы с преступностью [Балдаев, Белко, Исупов, 1992; Гуров, 1990; Дубягин, Бронников и др, 1994; Иванов, 1996; Колокольчикова, 1998; Кучинский, 1998; Лебедев, 1898; Максимов, 1871; Попов,1912; и др.].
Ученых-языковедов к исследованию арго побуждает лингвистический интерес, обусловленный особенностями субстандарта с его эзотерической фразеологией и лексикой [Быков, 1994; Грачев, 1992;
1992a; 1993; 1995; Елистратов, 1997; Красса, 2000; Снегов, 1991; Ти-ханов, 1895; Трахтенберг, 1908; Хомяков, 1968; 1970; 1971; 1974 1979; Чериан, 2000; Hageman, 1982; Harder, 1982; Kretzschnar, 1982 Maurer, Futrell, 1982; Mencken, 1966; Partridge, 1960; 1964; 1968 Soudek, 1967; Wentworth, Flexner, 1960], а также их распространением и функционированием в других пластах общенационального языка [Береговская, 1996; 1997; Бондалетов, 1990; 1992; 1987; 1966; Волошин, 1982; Грачев, 1995; 1992а; Гуров, Грачев, 1990; Ерофеева, 1995; Зацепный, 1990; Красса, 2000; Скворцов, 1970; 1977; 1980; Маковский, 1962; 1963; 1972; 1980, 1982; Шарандина, 2000; Швейцер, 1963; 1975; 1983]. Ученые подвергают анализу историческое развитие арго [Беляева, Хомяков, 1985; Грачев, 1988; 1994; 1995; Плуцер-Сарно, 2000; Саляев, 1996; 1998; 1999; Чериан, 2000; Яклова, 2000; 2001 и др.], его словопроизводство [Вилюман, 1955; Винокуров, 1988; 1999; Еремин, 1998; Овденко, 1973; Хомяков, 1971; 1974] и связь словопроизводства с психикой, психологией и мировоззрением арготирующих [Грачев, 1994а; Елистратов, 1993; Лихачев, 1993 и др.], его фонетические особенности [Елистратов, 1993], и наконец влияние арготической антикультуры на культуру в целом [Грачев, 1992; 1995; Елистратов, 1993; Лихачев, 1993 и др.]. Главный вывод, к которому мы пришли в процессе ознакомления с научной аргологической литературой, следующий: арго является одним из менее исследованных слоев лексической системы языка вследствие своей необычности и неоднозначного отношения к нему со стороны лингвистов. Загадочность арго, на наш взгляд, состоит в простоте его производства, и в то же самое время в сложности его восприятия; в диглоссии арготирующих, в отражении их мировосприятия и сокрытии их намерений, с одной стороны существуя в языке в течение долгих столетий, с другой, оставаясь не в полной мере изученным. В западной Европе изучение субстандартной лексики
началось в 1490 г. с выпуска Герольдом Эдильбахом словаря арго. Арготический материал английского языка, с традиционной точки зрения, был разработан к концу XIX века, отмеченному появлением шеститомного диалектного словаря, семитомного словаря сленга Дж.С. Фармера и У.Е. Хенли, "Словаря сленга, жаргона и вульгаризмов" Дж. Хоттена (1859), "Словаря арго, жаргона и сленга" А. Баррера и Ч.Дж. Леланда (1897), хотя арго английского языка было впервые зафиксировано во времена правления Генриха VIII (середина XVI века).
Исследование русской "блатной музыки" (термин В. Даля) началось еще в XVIII в. Подтверждением данного факта служат книги "Обстоятельное и верное описание добрых и злых дел российского мошенника, вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина, всей его жизни и странных похождений, сочиненное М[атвеем] Комаровым] в Москве 1775 года" и "История славного вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина, со всеми обстоятельствами, разными любимыми песнями и портретом, писанная им самим при Балтийском порте в 1764 году" [см. Лихачев, 1993; Шарандина, 2000]. В начале XIX в. в журнале "Московский телеграф" появляется первая научная информация об особых словах волжских разбойников (см. [Гуров, Грачев, 1990: 70]). В последующие годы арго становится серьезным объектом лексикологии, в результате чего на рубеже XIX-XX веков появляется большое количество словарей арго (см. Приложение 1). После известного спада интереса к проблемам функционирования русского арго в последние годы данный лексический слой субстандарта вновь становится объектом пристального внимания многих отечественных лингвистов (см. с. 3-4), чем обусловлен и наш выбор темы диссертации.
Как отмечалось выше при всей своей необычности и заманчивости арго не представляется до конца исследованным пластом субстандартной лексики, доказательством чему могут послужить постоянные терминологические неточности при описании языковых субстандартных пластов. Например, В.М.
Жирмунский считает, что арго означает ни что иное, как воровской язык (см. [Жирмунский, 1936]), а жаргон стоит ближе к профессиональному языку. В. фон Тимрот отмечает взаимозаменяемость терминов "арго" и "жаргон" (см. [Timroth, 1986]). В настоящее время в русском языкознании арго понимается как жаргон, лишенный уничижительного значения (см. [Ахманова, 1969]). Среди работ, посвященных анализу языкового явления "английское арго", наблюдается все та же сложность определения терминов. Э. Партридж отмечает, что изначально "сленг" был термином британского криминального жаргона, который называли "кент" или, на самом жаргоне, "флеш" или "сленг" (см. [Partridge, 1968; 1978]). Г. Уентворт и СБ. Флекснер описывают арго и как кент (разговорные идиомы и лексические единицы), и жаргон (профессиональный или даже секретный вокабуляр) любой профессиональной криминальной группы (см. [Wentworth, Flexner, 1975]). Отсюда следует, что актуальность исследования продиктована недостаточной изученностью не только русского арго, но и арго английского языка с точки зрения их семантики и словообразования. К тому же, наличие строгой оппозиции "стандарт -субстандарт" не мешает свободному сосуществованию и симбиозу их составляющих, поскольку языковые системы любых уровней лексической иерархии обладают проницаемостью. Процессы заимствования из разных лексических систем (литературного языка, территориальных и социальных диалектов, просторечия) в арго происходят в обоих направлениях вверх и вниз по слоям лексической иерархии языка, благодаря чему арготическая лексика свободно функционирует на всех его уровнях; говорящие, как правило, даже не догадываются об исконном происхождении того или иного некогда арготического слова или выражения. В то же самое время единицы неарготических слоев лексической иерархии языка пользуются огромной популярностью среди преступников при образовании новых арготизмов. Такие процессы взаимообмена лексическими единицами мы называем "лексической метафоризацией" в арго.
Метафоризация в целом является объектом исследования большого количества лингвистов как отечественных, так и зарубежных. С античных времен и до наших дней для ученых представляет особый интерес метафора-троп - базовое понятие метафоризации [Аристотель, 1957; Ахманова, 1969; Stern, 1931]. Со временем исследование метафоры перешло на существенно новую ступень развития. Ученые по-новому увидели метафору не только как лингвистическое явление, что позволило выйти за рамки классицизма и создать новые современные теории метафоры [Агеева, 1997; Баранов, 1992; Блэк, 1990; 1995; Лакофф, Джонсон, 1990; Крюкова, 1988; 1999; 2000; Уил-райт, 1990; Black, 1962], в том числе учитывающие её философский аспект [Лосев, 1976; Саркисян, 1995]. Проведенные лингвистические и философские изыскания дали возможность трактовать метафору не только как средство создания образности текста, но и как образ мышления и жизни [Арутюнова, 1990; Гак, 1988; Телия, 1988; Mangham, 1996; Persson, 1990].
Вместе с метафорой в античном мире рассматривали метонимию, изучение которой в России началось с М.В. Ломоносова (1748 г.) [Ломоносов, 1952]. Впоследствии вклад в изучение метонимии как языкового явления внесли такие известные лингвисты, как А.А. Потебня [1905], И.В. Арнольд [1966], В.В. Виноградов [1977; 1978], Е.Л. Гинзбург [1985] и другие.
Как было замечено выше, актуальность "лексической метафоризации" в целом объясняется не только её языковым, но и внеязыковым характером. Она выступает универсальным ключом к решению, помимо сугубо лингвистических проблем, также проблем философии, психолингвистики, психологии, социологии и других. С этим связана научная новизна данного исследования, поскольку в нем впервые делается попытка системного анализа русского и английского арго в его связи с литературным стандартом двух данных языков; проведения параллелей между их первыми членами оппозиций (английское арго // литературный стандарт английского языка, русское арго // литературный стандарт русского языка).
Таким образом, целью работы является изучение формирования лексики арго посредством лексико-семантических изменений и её функционирования в других формах языка за счет лексической метафоризации, выявление закономерностей образования и наличия общих моделей, присущих оппозициям "английское арго // литературный стандарт английского языка, русское арго // литературный стандарт русского языка". Для достижения поставленных целей решается ряд задач:
Представление обзора различных взглядов на проблему выделения составляющих субстандартного пласта лексики.
Определение современного статуса арго в лексической системе общенационального языка.
Отбор корпуса арготизмов и его систематизация применительно к теме исследования.
Разработка принципов проведения анализа метафорических и метонимических арготизмов и детальное их описание с последующей классификацией арготических метафор и метонимий.
Определение характерных взаимосвязей между стандартом и арго, выявление процесса образования общих моделей лексической метафоризации.
Поставленные задачи определяют структуру работы.
В первой главе определяются статус арго в современных общенациональных русском и английском языках, координация арго в системе субстандарта и взаимосвязь между его (субстандарта) составляющими. Определяются условия и причины повышенного интереса к арготической лексике, наличествующего в последние годы.
Во второй главе определяются основные функции арго и метафоры в их сравнении. Здесь же анализируется корпус фактического материала. В данной главе выявляются характерные модели лексической деривации в соот-
ветствии с выработанной классификацией метафорических процессов и устанавливается их универсальность.
В Приложении 1 приводится список наиболее доступных словарей субстандартной лексики на английском и русском языках. Приложение 2 представляет собой глоссарий эпифор-арготизмов. В Приложении 3 систематизируется корпус арготизмов, подвергшихся диафоризации.
Материалом исследования послужили лексические единицы, зафиксированные в словарях русского и английского арго. Корпус выборки составил 706 английских и 710 русских арготизмов, полученных в результате сплошной выборки из словарей.
Приоритет при выборе источника лексики был отдан словарям по следующим причинам. Во-первых, современное арго включает свыше десяти тысяч слов и выражений. Многие из них принадлежат к пассивному словарному запасу. Для общения преступнику достаточно 300-400 слов. Исходя из этого, можно сделать вывод, что тексты, которыми располагает художественная литература*, содержат некоторое количество активной лексики, из обихода преступников. Более того, неискушенный читатель при встрече с не-экспликационно выраженным арготизмом найдет любой словарь арго последней инстанцией при уточнении значения слова.
Второй причиной обращения к словарям была быстрота и сумбурность развития "блатной музыки". Каждая преступная группировка стремилась иметь свой тайный язык. Иногда слово рождалось, употреблялось несколько раз в разговоре или письмах, записках и выходило из обихода. Естественно,
* Имеются в виду романы, рассказы и другие сочинения о каторжниках, преступниках и
прочих деклассированных элементах конца XIX - начала XX веков: «В мире отверженных. Записки бывшего каторжника» Л. Мельшина, «Петербургские трущобы» Вс. Крестовского. Современникам знакомы криминальные романы, которые оказались популярны в конце XX - начале XXI веков: «Одлян или воздух свободы» Л. Габышева, «Записки Серого Волка» А. Леви, романы Э. Нетесовой и многие другие.
что записки или письма остаются в недосягаемости для исследователей-аргологов, но не для правоохранительных органов, также занимающихся сбором материала для борьбы с преступниками и профилактики правонарушений. История знает пример использования арго для освобождения Ваньки Осипова по кличке Каин, но так как стража не понимала "воровского жаргона", то расшифровать фразу - "Триошка качела, стромык сверлюк страктори-ло" (Тут ключи в калаче для отпирания цепи) и предотвратить побег она не смогла [Гуров, Грачев, 1990: 70]. В настоящее время правоохранительные органы издают обширнейшие словари для внутреннего пользования, составляемые на основе опыта практической работы с преступниками и превосходящие по объему словари, которые составлены филологами. Несмотря на большое количество недочетов, неточностей фиксирования, допускаемых юристами при включении лексем и фразеологизмов в словари, наличие в них слов-однодневок, однократных изменений значений слов в определенном контексте признается огромным достоинством таких словарей, что вряд ли обеспечивается художественными текстами.
В-третьих, арготирующие территориально и социально ограничены, поэтому их устные тексты доступны только "своим", если имеется в виду ситуация "на свободе", и помимо "своих" - правоохранительным органам, если подразумевается ситуация "вне свободы".
В целом, словари представляют большой интерес для исследователя функционирования языка, они отражают как изменения в мировоззрении и в психологии носителей данного языка, так и изменения во внутренней структуре языка - его лексической системе, инвентаре языка.
Методика исследования вытекает из сути поставленных задач. Главным образом, были использованы лексико-статистический, описательно-аналитический, квантитативно-типологический и сравнительно-сопоставительный методы исследования фактического материала.
Теоретическая ценность проведенного исследования обусловлена вкладом в лексикологию, стилистику и общую теорию метафоры, поскольку выявляется, что: а) в качестве оснований для связи арго русского и английского языков выступают универсальные модели лексической метафоризации в арго и классификации универсальных типов метафорических и метонимических арготизмов; б) лексическая метафоризация в арго является признаком интенсивного взаимообмена языковыми единицами между стандартным и субстандартным слоями общенародного языка. Результат исследования процессов лексической метафоризации (диафоры и эпифоры) в арго дает основания для гипотез относительно других слоев лексической подсистемы языка.
Практическая значимость диссертационного исследования заключается в том, что его материалы и основные результаты могут быть использованы при разработке общих и специальных курсов по лексикологии, стилистике. Работа имеет и прикладное значение: материалы исследования могут быть использованы лексикографами, социологами, психологами, криминалистами, а также учителями для разрешения вопросов речевой культуры.
На защиту выносятся следующие положения.
Арго - эзотерическая метафорическая лексическая система, обогащающая различные формы существования языка благодаря взаимообмену лексикой.
Процессы лексической метафоризации обнаруживают себя в движении от низших слоев лексической иерархии общенационального языка (арго, кент, жаргон и т.д.) к литературному стандарту и наоборот вследствие эмотивности, лаконичности и яркой экспрессии арготизмов; подобные процессы называются нами "диафора" и "эпифора".
Арго как эзотерическая метафорическая лексическая система имеет специфические метафорические функции.
Предметом защиты также являются классификации универсальных типов метафор и метонимий в арго.
Поскольку арго - это многоплановое явление, его функционирование в системе общенационального языка может быть определено лишь комплексно. В данном диссертационном исследовании производится попытка проанализировать знания об арго для выявления общих закономерностей развития подобной лексики. Лексическая метафоризация, с нашей точки зрения, в полной мере характеризует арго как лингвистически, так и философски, и психологически. Бесконечность построения лексической метафоризации в любых лексических системах языковой иерархии свидетельствует в пользу её объективизма и универсальности, что в итоге может привести к мысли о языке в целом как об изначально бытующей метафоре. Это становится более очевидным при рассмотрении известной теории Д.С. Лихачева о первобытном примитивизме арго. В основу его теории лег тезис о том, что существование преступников в своеобразных условиях: «постоянное враждебное положение по отношению к "легальному" обществу, примитивно охотничьи приемы деятельности, бродячая жизнь, огромная роль личных качеств и "естественных" условий при совершении краж, общее потребление и т.п., создают предпосылки в соответствии с которыми в речи и в мышлении возрождаются явления, аналогичные первобытным» [Лихачев, 1993: 59]. Так, исходя из этого положения, арго сходно с первобытной речью, и если арго метафорично, то можно говорить и о метафоричности языка первобытных людей, который лег в основу каждого из существующих ныне языков.
Арго и его соотношение с формами существования языка
Развитие системы языка характеризуется как появлением, так и исчезновением языковых единиц. Развитие и изменение литературного языка отражает развитие общенационального языка. «Литературный язык является средством развития общественной жизни, материального и духовного прогресса ... . Литературный язык - всегда результат коллективной творческой деятельности» [Виноградов, 1978: 288]. Творцом языка выступает как народ в целом, так и индивид в частности. Концептуальным понятием для литературного языка является «понятие нормы - центральное в определении национального литературного языка (как в его письменной, так и в разговорной форме)» [Op. cit.: 288]. Именно признак нормативности представляется коренным основанием в определении отличия литературного языка от остальных форм существования языка, как-то территориальные диалекты и социальные диалекты (арго, жаргон, кент, сленг, просторечие).
Существует тенденция известного отождествления литературного и письменного языка (художественной литературы). Эта тенденция может быть с легкостью развенчана. Художественная литература знает примеры произведений, в которых речь героев представляет собой не литературную норму, а относится скорее к просторечию или диалектам. Это используется для придания колорита и находит свое отражение в определенных стилях. Как правило литературный язык является тем стандартом, к которому лингвисты относят "правильный" язык, который преподают в школах и которому обучают как "родному языку", это язык радио, телевидения и печати, и он противопоставлен диалектам и просторечию (субстандарту). Таким образом, литературный стандарт включает в себя литературно-книжную лексику, общеупотребительную стилистически нейтральную лексику и разговорную лексику [Soudek, 1967; Винокуров, 1988]. Литературный язык, или стандарт, является обработанной формой любого языка, которая воспринимается как "правильная" или общеобязательная.
Литературный язык взаимодействует со всеми лексическими системами языка и претерпевает изменения под их воздействием. С точки зрения В.А. Саляева базой для исследования взаимодействия форм существования языка становится «учение Л.И. Скворцова о динамической форме, о соотношении в пределах поля действия литературного стандарта реализованных (кодифицированных) и реализуемых (потенциальных) языковых элементов» [Саляев, 1998: 14]. При таком взгляде на литературный язык он выступает как «явление историческое. Сущность его определяется сложными взаимоотношениями общенационального и литературного в пределах единого национального, динамическим взаимодействием с внелитературными сферами речи на разных этапах его развития» [Скворцов, 1980: 115]. Взаимоотношения между отдельными формами существования языка могут быть различными. После формирования литературного языка наиболее существенными становятся противопоставления литературного языка и нелитературной речи.
Важным помощником для литературного языка в терминах выделения и принятия новых лексических единиц выступает разговорная речь или просторечие. Разговорная речь как ничто иное является накопителем всего нового, что появляется в языке. В разговорной речи решается судьба большинства новых единиц. Так, например, «чтобы проникнуть в литературный язык, арготизму нужно пройти своеобразное "чистилище" - просторечие. Важно, чтобы оно, будучи уже просторечным, часто употреблялось в речи, имело яркую эмоционально-экспрессивную окраску, давало бы удачную характеристику обозначаемому явлению...» [Грачев, 1992: 24]. Просторечие, с точки зрения В.А. Саляева, «пожалуй, самое сложное, неопределенное и противоречивое понятие современной социолингвистики, лексикологии и лексикографии. ... просторечие занимает промежуточное положение в структуре нацио нального языка - между диалектами (социальными и территориальными) и литературным языком» [Саляев, 1998: 20]. Б.А. Серебренников был одним из первых лингвистов, системно описавших проницаемость лексических систем. Он отмечает, что «особенно благоприятной средой для проникновения всякого рода арготизмов является просторечная лексика. Просторечная лексика отличается специфической экспрессивной стилистической окраской фамильярности, иронии, бранности, шутки, ласки, презрения». И далее: «Будучи не связано строгими нормами, просторечие постоянно создает различные новые образные слова, метафорические выражения и т.п. В нем всегда ощущается нужда в новых средствах экспрессии. Неудивительно, что каждое жаргонное слово, которому часто нельзя отказать в особой образности, оригинальности, экспрессивности и броскости, является находкой для просторечия» [Серебренников, 1970: 495].
Таким образом, индивид обладает определенным набором лексики, принадлежащей разнообразным вариантам языка. «Индивидуальный идиолект, - как верно отмечает Ю.К. Волошин, - состоит из обширного конгломерата слов: это литературная лексика, коллоквиализмы, профессионализмы, сленг, диалектные выражения» [Волошин, 1982: 13].
Арго является одной из составных частей общего языкового явления "субстандартная лексика". Следует отметить, что в определении природы субстандартной лексики среди языковедов нет единства взглядов. Так одни лингвисты считают, что субстандартная лексика является сложной социально-стилистической категорией, состоящей из социально-профессионального просторечия (арго, жаргоны) и экспрессивного просторечия (низкие коллоквиализмы, сленгизмы, вульгаризмы) [Хомяков, 1970; 1974; Spears, 1982; Partridge, 1978; Soudek, 1967]. Субстандарт также описывается как один из «вариантов реализации языковой структуры» [Мечковская, 1983: 35], то есть форма существования языка.
Движение арготизмов в лексической подсистеме языка
В связи с проницаемостью языковых лексических систем важным и фундаментально необходимым видится описание происхождения арготизмов. Их появление происходит, безусловно, благодаря акту словотворчества носителей арготической лексики. Арго представляет собой обширную лексическую систему, в которой наряду с современными арготизмами, сосуществуют арготизмы дореволюционные, «причем есть такие слова, которые пришли еще из арго волжских разбойников XVII века и уголовника В. Каина (середина XVIII века)» [Грачев, 1992: 15]. При синхронном описании арго отмечается его "сборный" характер: в него входят переосмысленные лексемы литературного языка, просторечия, социальных и территориальных диалектов, заимствования из других языков и арго. Общенародные русские слова -основа арго» [Грачев, 1995: 8].
Образование арготизмов в основной массе происходит по следующей рабочей модели: лексема литературного стандарта (либо территориального или социального диалекта) претерпевает изменения за счет, как правило, семантической деривации [Жирмунский, 1936; Лихачев, 1993; Пирожков, 1994; Грачев, 1995; Винокуров, 1999 и др.]. Прежняя по форме, но с новым, переосмысленным значением, лексема начинает использоваться только в среде арготирующих. В дальнейшем она извлекается из арго благодаря своей экспрессивности и становится популярным жаргонным словом или сленгизмом. Последующее её движение носит хаотичный характер, связанный со словесной популярностью или наличием феномена, который назван такой лексемой. Её продвижение в просторечие - пласт лексики на стыке субстандарта и стандарта - может послужить толчком к возвращению бывшего арготизма в литературный стандарт. Представляемая схема 1 прагматично рассматривает описанную выше циркуляцию слова в лексической подсистеме языка, делая упор на взаимообмен, рассматриваемый в нашем исследовании. Таким обра зом, арго может быть описано как двоякий процесс при взаимодействии его с литературным стандартом:
Такая схема функционирования арготизма в языке подтверждает слова Ю.С. Сорокина о том, что «лексический состав - определенная система ... , в отличие от других языковых систем, мало проницаемых и более замкнутых (например, системы фонематической и грамматической), несравненно более обширная, сложная, гибкая и подвижная» [Сорокин, 1965:13].
Отделить сленг от кента и арго возможно при диахроническом сопоставлении с помощью словарных помет. Так, приведенные В.А. Хомяковым в качестве примера литературные слова incongruous, insipid, equip, hush и другие в начале XVIII в. принадлежали к воровскому арго (см. [ Хомяков, 1968: 7-8]). Потеряв свой секретный характер в кенте и сленге, они проникли в сферу литературного языка. Подобное происходит и в русском языке, на что указывает В.М. Жирмунский: слова "шустрый", "жулик" принадлежали русской "блатной музыке". В итоге «арготическая лексика, утратив свой секретный характер, используется как средство эмоциональной экспрессии, образного эвфемического употребления в сфере повседневного общения» [Хомя ков, 1968: 8]. С другой стороны арго использует слова литературного стандарта и, переосмысливая их, придает им новый секретный смысл. Так, арготизм apron вследствие метонимического переосмысления имеет значение "бармен"; "женщина". Лингвисты Т.М. Беляева и В.А. Хомяков отмечают, что арго, при изучении его в диахроническом плане, имеет две противоположные тенденции, «на первый взгляд, взаимоисключающие друг друга: 1) тенденция постепенного рассекречивания кентизмов (арготизмов -М.Г.) и перехода их и в интержаргонизированный стиль; 2) тенденция дальнейшего обособления, интеграции и дифференциации различных локально прикрепленных арготических лексических систем» [Беляева, Хомяков, 1985: 47-48]. Исследование изменений языка невозможно в отрыве от истории народа и его культуры. При рассмотрении изменений в русском языке XX в. выстраивается их связь с глобальными историческими событиями, переменами в обществе (1 мировая война, революции, гражданская война, Великая Отечественная война, перестройка) и с активизацией криминальных элементов (полная амнистия уголовных заключенных в 10-20 годах, 40-50 годах, частичная амнистия 80-90 годов). «Первая волна (10-20-е годы) и вторая волна (40-50-е годы) принесли ряд арготизмов в различные лексические системы русского языка - молодежный жаргон, просторечие, русский литературный язык и др.: клевый - отличный, очковтирательство — обман, доходяга - истощенный человек» [Грачев, 1992а: 61]. После поднятия "железного занавеса" россиянам стала доступна долгое время запретная информация о быте, привычках и отдыхе "капиталистического мира", она захлестнула их своей необычностью, оригинальностью, яркостью. Мода, появившаяся сразу на все несоветское, будь то одежда, слова, образ жизни и мыслей, была обусловлена желанием выделиться, противопоставить себя так называемой "серой массе", не быть типичным. Как необычное и ранее не знакомое появилось эмоционально-экспрессивное арго. Известная криминализация общества, вызванная временем перестройки и переделом государственной собственности, коррупция на всех уровнях власти способствовали его популяризации. «Русская речь чутко, объективно и достаточно полно отражает перемещение криминального с маргинальных позиций в направлении центра общественных явлений» [Крас-са, 2000: 9]. В настоящее время в активном словарном запасе среднего россиянина можно обнаружить такие арготизмы как всю дорогу — постоянно, всегда; втихаря - втихую, в тайне; положить глаз - приглянуться, понравиться; заход - раз; пудрить мозги - морочить голову; фингал - синяк под глазом; на взводе - вне себя. Молодежный жаргон изобилует такими хлесткими словами, как базарить - разговаривать; беспредел — беззаконие; грабли - руки; врубаться - понимать; выступать - вести себя вызывающе; дуб -дурак; глохнуть - молчать; доставать - выводить из себя; завязывать -прекращать; закладывать - предавать; закосить - притворяться; по-чёрному - очень сильно, ужасно; детский - незначительный. По мнению М.А. Грачева, молодежь привлекает в арго «причудливость звучания и воровская романтика» [Грачев, 1992а: 62]. С экранов телевизоров из многочисленных криминальных сериалов несутся слова типа вырубать - приводить в бесчувственное состояние (ср. вырубиться) , грохать — убивать; дать срок - осудить; замочить — убить; пушка - пистолет. Даже выражение железный занавес происходит из арго (наружные выездные ворота ИТУ).
Из истории изучения метафоры и метонимии
Метафора и метонимия традиционно считаются основами метафориза-ции. По своей сути они представляют собой виды одного - переносного - типа значений, поэтому, говоря о данных явлениях, часто употребляют термины "полисемия" и "вторичная номинация", «метафора (вместе с метонимией) является, возможно, самым продуктивным источником полисемии» по наблюдениям Г. Перссона [Persson, 1990: 144]. Е.Б. Кузнецова, тем не менее, отмечает, что «проблема семантического словообразования - это прежде всего вопрос о том, является ли оно распадением полисемии ... или это тип образования новых слов...» [Кузнецова, 1996: 5]. Проблема многозначности слов в её связи с метафоризацией рассматривалось ещё в работах А.А. По-тебни и Л.В. Щербы. Так, по мнению А.А. Потебни, выражение "многозначность слова" является неточным. Точность мысли можно достичь, если «знать, что на деле есть только однозвучность различных слов, то есть свойство, что различные слова могут иметь одни и те же звуки ... . Откуда бы ни происходила родственная связь однозвучных слов, слова эти относятся друг другу, как предыдущие и последующие. Без первых не были бы возможны последние. Обыкновенно это называют развитием значений слова ... , но, согласно со сказанным выше, собственно это можно назвать только появлением целого слова, то есть соединения членораздельного звука и одного значения, из слова предыдущего ... , где есть два значения, там есть два слова» [Потебня, 1958: 15-16]. Л.В. Щерба также говорит об отсутствии многозначности: «Неправильно думать, что слова имеют по нескольку значений ... . На самом деле мы имеем всегда столько слов, сколько данное фонетическое слово имеет значений ... . В нашем повседневном употреблении мы скатываемся на формальную точку зрения, придавая слову "слово" значение "фонетического слова"» [Щерба, 1974: 290-291]. Многие исследователи, однако, отстаивают наличие полисемии, иначе «нетрудно выпустить из виду целый ряд отношений и фактов, формирующих в своей совокупности то, что называется словообразовательной системой» [Марков, 1981: 16; Буда-гов, 1965]. Эти отношения передают движение от буквального к фигуральному, от конкретного к абстрактному, от частного к общему (гипо- и гипер-нимизация, метафоризация и т.д.). Метафора и метонимия традиционно считаются базовыми словообразовательными моделями метафоризации. При всей схожести процессов появления метафоры и метонимии между ними существует определенная разница. Подробнее остановимся на сущности метафоры и метонимии, рассматривая их не в плане сравнения, а как самодостаточные явления.
Уже Аристотель справедливо отмечал особенности метафоры. По его словам, метафора подобна загадке, в которой, говоря о действительном, нужно соединить с ним невозможное. Неповторимость метафоры дала Аристотелю основание сказать, что «... важнее всего - быть искусным в метафорах. Только этого нельзя перенять от другого, это - признак таланта, потому что слагать хорошие метафоры - значит подмечать сходство» [Аристотель, 1957: 68-69]. И всё же Аристотель рассматривал метафору как фигуру речи, троп, «индивидуальное языковое проявление; метафора как системно-языковое явление не находит отражения в его исследованиях. Вместе с тем, именно античной риторике принадлежит приоритет во взгляде на метафору как на неотъемлемую часть языка, которая является основой для достижения познавательных, коммуникативных и номинативных целей» [Варламов, 1995: 8-9]. Эта мысль подтверждает высказывание Цицерона, который рассматривал метафору как способ создания значений слов, отсутствующих в языке: перенос происходит «ввиду отсутствия в языке соответствующего понятию слова» (цит. по [Скляревская, 1993: 168]). Утвердившееся еще с античных времен определение метафоры как скрытого сравнения указывает на то, что в основе метафоры лежит мыслительная операция уподобления, сравнения. Хотя сравнение очень похоже на метафору, для того, чтобы преобразовать сравнение в метафору, нужно изменить смысл (ср. компаративистский подход) [Арутюнова, 1978]. В.Н. Те-лия также указывает на это важное качество метафоры - создание нового смысла [Телия, 1977]. Загадочность метафоры дала повод ученым оценивать её разнопланово, что повлекло за собой появление немалого количества оп-ределий метафорического феномена. Так, А.А. Реформатский, рассматривает метафору как перенос наименования, основанный на сходстве вещей по цвету, форме, характеру движений и т.п. [Реформатский, 1998] Похожее определение дает И.В. Арнольд, которая трактует метафору как перенос наименований, основанный на ассоциации по сходству (формы, места, поведения, звучания) [Арнольд, 1966: 77]. Метафора также понимается, как перенос значения, троп, состоящий в употреблении слов и выражений в переносном смысле на основании сходства, аналогии [Ахманова, 1969: 231]. Г. Штерн также рассматривает метафору в системе тропов [Stern, 1931], придерживаясь традиционных взглядов Аристотеля. Дж. Лакофф и М. Джонсон определяют метафору «как (частичное) построение одного понятия в выражении другого понятия» (цит. по [Persson, 1990: 144]). Другая их мысль связана с тем, что «метафора пронизывает всю нашу повседневную жизнь и проявляется не только в языке, но и в мышлении и в действии» [Лакофф, Джонсон, 1990: 387], что позволяет им высказываться о наличии воздействия со стороны метафоры на её творцов, формируя способы восприятия и понимания их (творцов) окружающего мира (см. [Persson, 1990: 165]).
Основные принципы и виды метафоризации арготизмов
Переход арготизмов в верхние уровни лексической иерархии языка, их функционирование в различных вариантах языка, заимствование из литературного языка в арго, словом, движение лексем в общенародном языке и, более широко, «становление чего-то нового» [Крюкова, 1999: 6] - процесс, называемый в нашей работе термином "метафоризация". Гибкость процессов метафоризации, её широкое функционирование в различных науках и дисциплинах дали рождение таким терминам, как «семантическая метафоризация» - «процесс производства сложной семантической структуры на базе исходных единиц» [Op. cit.], "стилистическая метафоризация" и др. Многозначность термина "метафоризация" дает автору возможность посмотреть на этот процесс с точки зрения появления не только новых значений слов в рамках одного уровня языковой лексической системы, но также проследить появление либо утрату значения лексемы при продвижении её в разные варианты существования языка: в этом смысле в данной работе мы имеем дело с "лексической метафоризацией". В работе уже были приведены некоторые примеры лексической метафоризации (см. раздел 1.5.), что еще понимается как движение лексемы в направлениях вверх и вниз по лексическим слоям иерархии языка. Однако нам представляется необходимым уточнить эту формулировку и устранить недостаточность ракурса видения подобного явления, при котором затрагивается лишь лингвистическая его сторона, внелингвис-тическая же остается без внимания. Учитывая тот факт, что сама метафора, как один из результатов метафоризации, в настоящее время считается и вне-языковым явлением (она отражает мировоззрение, мировидение, психологию и психику творца метафоры), можно сделать вывод о внеязыковом характере и более тонкого процесса, обусловливающего появление метонимии, сравнения, аллюзии, и метафоры, в том числе, в качестве и нелингвистических, и лингвистических явлений, - метафоризации. В данном смысле интересно замечание Н.Ф. Крюковой о взаимоотношениях разных видов восприятия метафоры: «Непрестанные колебания и отклонения являются обязательными характеристиками метафорического процесса, наблюдаемого на трех взаимосвязанных уровнях: 1) метафора как языковой процесс (возможное движение от обычного языка к диафоре-эпифоре и обратно к обычному языку); 2) метафора как семантический и синтаксический процесс (динамика метафорического контекста); 3) метафора как когнитивный процесс (в контексте увеличения эволюционирующего знания). Все эти три аспекта характеризуют метафору как единый процесс ... . Понимание (а сначала непонимание) появляется там, где имеет место метафора» [Крюкова, 2000: 7]. Безусловно, взгляд на метафору возможен через разные грани, собственно говоря, одной призмы, которая и олицетворяет мышление. Метафору можно рассматривать в процессе использования языка в речи, метафора представляет интерес также с точки зрения процесса ее создания, возникновения и понимания, поскольку «в основе всех взглядов на природу метафоры находится положение о метафорической природе мышления как такового» [Op. cit.: 6]. Односторонний же подход к рассмотрению метафоры не раскрывает той ее тайны, о которой писали древние мыслители и риторы и которая возродила интерес к метафоре после долгого научного затишья в сфере ее исследования. Поэтому в данном исследовании затрагиваются все перечисленные грани призмы "мышление", то есть мы будем прослеживать появление метафоры в арго, объяснять ее "значение" - "понимать" метафору, и следить за ее функционированием в языке.
Метафоризация как процесс описывается особо интересно в работе Ф. Уилрайта, в которой ученый говорит о двух видах метафоры - эпифоре и диафоре, где phora - "движение". Термин "эпифора" заимствован Ф. Уилрай-том у Аристотеля, который понимал под метафорой "перенесение" (epiphora) имени с объекта, обозначаемого этим именем на другой объект. «Эпифори-ческая метафора исходит из обычного значения слова; затем она относит данное слово к чему-то еще на основе сравнения с более знакомым объектом и для того, чтобы указать на это сравнение. Семантическое "движение" (phora) здесь, как правило, происходит от более конкретного и легко схватываемого образа к тому (ері), что, возможно, является более неопределенным, более сомнительным или более странным...» [Уилрайт, 1990: 83]. Другой тип семантического движения, связанного с метафорой, назван диафорой. «Здесь имеет место "движение" (phora) "через" (dia) те или иные элементы опыта (реального или воображаемого) по новому пути, так что новое значение возникает в результате простого соположения» [Op. cit.: 88]. Развивая данную теорию, Ф. Уилрайт приводит показательные примеры поэтических произведений, подводя читателя к выводу об изначальной эстетической роли метафоры. Сложно говорить о высокой эстетике языка преступников, хотя по данному вопросу существуют разные точки зрения. Тем не менее, мы считаем, что диафора и эпифора, как «распространение и соединение, представляющие собою два главных элемента метафорической деятельности» [Ibid.], могут быть отнесены и к языковой метафоре, имеющей место в арго. Таким образом, приведенные в разделе 2.3. примеры метафорических и метонимических арготизмов можно отнести к эпифоре, распространение же этих арготизмов в верхние слои лексической иерархии языка, то есть движение (phora) через (dia) эти слои, можно считать диафорой.