Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Философско-культурологические основы ментальности
1.1 . Философский подход к определению ментальности 12
1.2. Лингвокультурологическое понимание ментальности 28
1.3. Лексикографическое толкование концепта «странный» 49
Выводы 65
Глава II. Концепт «странный» как важная составляющая ментальности различных народов
2.1. Функционирование концепта «странный» в художествен - ной литературе 67
2.2. Сопоставительная характеристика понятий «мужское» и «женское» в рамках концепта «странный» 76
2.3. Характеристика концепта «странный» в ментальности раз -личных народов 93
Выводы 124
Заключение 126
Библиографический список 131
Приложение
- Философский подход к определению ментальности
- Лингвокультурологическое понимание ментальности
- Функционирование концепта «странный» в художествен - ной литературе
- Сопоставительная характеристика понятий «мужское» и «женское» в рамках концепта «странный»
Введение к работе
Проблема определения концепта «странный», его содержания и структуры находится на стыке важнейших областей современной лин-гвистики-лингвокультурологии, психолингвистики, лингвоконцептоло-гии, гендерологии, теории межкультурной коммуникации. С разными междисциплинарными подходами к изучению этого феномена связана поливариантность его трактовки в лингвистике, культурологии и смежных с ними науках. Наше исследование концепта «странный» методологически направлено на выявление национально-культурной специфики его восприятия и устранение препятствий на пути ментального сближения народов на основе общности универсальных культурных ценностей, так или иначе выраженных в национальных языках. Именно посредством языка осуществляется успешный межнациональный диалог разных культур. В своем подходе к разностороннему анализу концепта «странный» мы опираемся как на исследования, осуществленные на языковом материале отдельных национальных сообществ, имеющих сложившуюся картину мира, так и на его общенаучную компаративную трактовку, разработанную философами, культурологами и лингвистами (В. Гумбольдт 2000, Ф. де Соссюр 1933, ММ. Бахтин 1986, Э. Кассирер 1998, М. Фуко 1977, Л.Н. Пушкарев 1995 и др.).
Актуальность нашего исследования состоит в том, что понятие «странный» в лингвокультурологии изучено мало, хотя концептуальное представление мира проанализировано довольно обширно и создана своя концептуальная теория (Б.А. Серебренников 1988, В.И. Карасик 1994, Е.С. Кубрякова 1997, Ю.С. Степанов 1997, A. Kroeber 1950, W. Lippmann 1992 и др.).
Многие из авторов концепт «странный» в русском языке соотносят со значениями «иной», «чужой», «иесвой», «непонятный», «блаженный», «чудной», «иноземный», «чужестранный», в английском языке — «strange-странный, незнакомый, чужой», «diffe rent-другой, иной, различный, разный», «foreign-иностранный, зарубежный, внешний, посторонний», «incomprehensible-непонятный», «other-другой», «odd— странный», «simple-minded—простодушный», «alien — чуждый, с другой планеты». В культурологическом аспекте заметна существенная диспропорция между теоретическими и прикладными исследованиями. Обзор научной литературы свидетельствует о том, что большое количество работ посвящено в первую очередь проблеме противопоставления и столкновения иного с иным, странного со странным, т.е. вопросам межнациональных отношений, которым в последнее время уделяется много внимания, но нигде не освещается вопрос: почему «странный» воспринимается как разъединяющий. Изучая концепт «странный» в связи с ментальностыо, мы хотим доказать, что концепт «странный» может выступать и в роли объединителя во взаимоотношениях культур, что и определило выбор темы диссертационной работы (М. Фуко, З.У. Блягоз, В.И. Карасик, А.Я. Гуревич и др.).
Понятие «странный» имеет мировоззренческий характер, представляет собой жизненную ценность в плане языкового выражения и связано с этническими особенностями коммуникативного процесса, обусловленными культурно-историческим наследием нации. Выявляя сходства и различия его функционирования в сопоставляемых языках, отражающих специфику ментальностей англо- и русскоязычного народов, мы вносим вклад в комплексное изучение концепта «странный» в сопоставляемых лингвокультурах. На обыденном уровне люди выделяют значимые сходства и различия, давая им эмоциональную оценку. В этом смысле все в значении «свое» признается нормой, а все в значении «чужое» получает критическую оценку как странное, опасное, смешное, уродливое и, наконец, абсурдное. Концепт «странный» изучается в работе в сравнительно-сопоставительном аспекте двух культур: тенденции к универсализму и к индивидуализации, которые прослеживаются в процессе исторического развития мировых культур, четко видны на примере России и США, в сходстве плюрализма и полиморфизма культурной жизни российского и американского обществ.
При попытке сопоставительного анализа моделей многокультурия ученые имеют различные мнения, порою исключающие друг друга. Например, утверждают, что США, как и Россия - государства как принимавшие самых обездоленных представителей других (чужих) наций, что в этих странах слились культуры различных этнических групп, которые с самых первых дней своего пребывания в этой стране должны были беспрекословно принимать исконные обычаи сравниваемых культур. С позиций лингвокультурологии концепт «странный» нами рассматривается как важнейшая составляющая в гармонизации отношений между «своей» и «чужой» социокультурами. При этом рациональное объяснение различий ни в коей мере не возвеличивает и не умаляет достоинства той культуры, с которой явно или имплицитно сравнивается другая культура. На определенном этапе развития неизбежно возникает потребность культурологического обращения к проблеме функционирования концепта «странный»: при межкультурных контактах, как правило, возникает проблема столкновения, непонимания норм, ценностей, стереотипов поведения людей, принадлежащих к разным культурам. Решение этой актуальной проблемы является задачей нашего исследования.
Объектом диссертационного исследования является национальная специфика лингвокультурного концепта «странный» в языковом сознании представителей англоязычной и русской культур.
Предметом исследования выступают языковые средства, репрезентирующие содержание и структуру концепта «странный» в ментальності! англо- и русской лингвокультур.
Источниками фактического материала выступают синонимичные лексемы «странный», «иной», «чужой», «несеой», «непонятный», «блаженный», «чудной», «иноземный», «чужестранный», «strange— странный, незнакомый, чужой», «different-другой, иной, различный, разный», «foreign-иностранный, зарубежный, внешний, посторонний», «incomprehensible—непонятный», «other-другой», «odd-странный», «simple-minded-простодуишый», «alien-чуждый, с другой планеты».
Материалом исследования послужили данные, полученные методом сплошной выборки из толковых словарей русского языка [В.И. Даль 1997, Д.Н. Ушаков 1996], из толковых словарей английского языка [Collins Cobuild English Language Dictionary, 2000; BBC English Dictionary, 1993; Merriam-Webster s Collegiate Dictionary, 1998; The Oxford English Dictionary], фразеологических [А.В. Кушш 1984, А.И. Молотков 1988], философских [А.А. Грицанова 2001], паремиологических [В.П. Аникин 1988, В.И. Даль 1994], энциклопедических [В.П. Руднев 2001], а также высказывания ученых - лингвистов о концепте «странный» в значениях «чужой», «несеой», «чудной», «непонятный», «блаженный», «иной», «иноземный», «чужестранный», «strange—странный, незнакомый, чужой», «different-другой, иной, различный, разный», «foreign-иностранный, зарубеоісньїй, внешний, посторонний», «incomprehensible— непонятный», «other—другой», «odd-странный», «simple-minded— простодушный», «alien-чуждый, с другой планеты».
Выбор языкового материала обусловлен основными задачами теории языка и лингвокультурологии, связанными со спецификой представления английской и русской (западной и восточной) ментальностей через язык и тексты национальных культур, а также статусом послович-но-поговорочного фонда русского и английского языков как закодированного языкового сознания наций.
Целью диссертационной работы является комплексное изучение функционирования концепта «странный в русской и англоязычной картинах мира и контрастивное описание концептуальной сферы «странный» как ментальной единицы познания, понимания и принятия «чужой» культуры в ее национальном своеобразии, в сопоставлении ядерных и периферийных значений моделей «странный» в разноспстемных лингвокультурах.
В соответствии с поставленной целью в работе намечается решение следующих задач:
- рассмотреть лексикографическое и лингвистическое толкование концепта «странный» как отражение жизни социума в контексте межкультурной коммуникации;
- проанализировать роль концепта «странный» в ментальності! разных народов в его философской, культурологической и лингвопсихоло-гической парадигмах;
- выявить особенность значения «мужское» и «женское» в рамках концепта «странный» как одного из важных компонентов лингвокуль-тур, влияющих на интерпретацию и перевод языковых реалий картины мира в сравниваемых культурах.
описать лингвокультурные характеристики и специфику соотношения таких значений концепта «странный» как «иной», «чужой», «не-свой» «непонятный», «блаженный», «чудной», «иноземный», «чуже странный», «strange-страниый, незнакомый, чужой», «different-dpyгой, иной, различный, разный», «foreign-иностранный, зарубежный, внешний, посторонний», «incomprehensible—непонятный», «other-другой», «odd-странный», «simple-minded-npo сто душный», «alien-чуждый, с другой планеты» и представить модель концепта в русскоязычной и англоязычной картинах мира.
Методологическую базу работы составляют исследования в области концепции «языковой картины мира» и «языкового сознания» (Г.В. Колшанский 1984, Е.С. Кубрякова 1997, В.Н. Телия 1996), лин-гвокультурологии (С.Г. Воркачев 2001, В.И. Карасик 2005, Д.С. Лихачев 1997, Ю.С. Степанов 1997, И.А. Стернин 2000 и др.), теоретической семантики и семиотики (В.Ю. Апресян 1995, Н.Д. Арутюнова 1999, А. Вежбицкая 1996), психолингвистики (Е.Ф. Тарасов 1994, P.M. Фрумкина 1992 и др.), концептологии (В.И. Карасик 2005, С.Г. Воркачев 2001).
Научная новизна исследования заключается в построении и описании комплексной модели лингвокультурного концепта «странный», в определении его социально-психологических и культурно-лингвистических характеристик, в выявлении способов его выражения в лексико-фразеологических системах английского и русского языков, в раскрытии национально-культурных и индивидуально-авторских особенностей его восприятия, в осмыслении особенностей функционирования лексем семантического ряда с доминантой «странный»: «иной», «чужой», «песвой», «непонятный», «блаженный», «чудной», «иноземный», «чужестранный», «strange—странный, незнакомый, чужой», «dif-ferent-другой, иной, различный, разный», «foreign-иностранный, зарубежный, внешний, посторонний», «incomprehensible—непонятный», «other-другой», «odd-странный», «simple-minded-простодушный», «alien-чуждый, с другой планеты», а также в определении сходств и различий в сопоставляемых языках, отражающих специфику менталь-ностей сравниваемых лингвокультур.
Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в развитии основных положений теории межкультурной коммуникации, характеризующих взаимосвязь и взаимозависимость психологических, философских, культурологических, тендерных аспектов, в комплексном анализе содержания и функционирования концепта «странный». В разностороннем рассмотрении функционирования концепта «странный» в устном народном творчестве (пословицы, поговорки, сказки), в литературе, лексикографии, межкультурной коммуникации, представляющих многие аспекты языка. Работа представляет теоретическое значение также для лингвокультурологического сравнительного анализа, позволяющего рассматривать роль концептов как средств коммуникации и интеракции в современном обществе, для описания языковых средств выражения концептов в англо и русско-язычной языковых картинах мира.
Практическая значимость работы заключается в возможности использования ее основных положений и материала в лекционных курсах по теории языка, лингвокультурологии, межкультурной коммуникации, лингвострановедению, социолингвистике, в практических курсах английского и русского языков как иностранных; при разработке спецкурсов и семинаров по лингвокультурологии и межкультурной коммуникации, при выполнении дипломных и курсовых работ.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Вербализованный концепт «странный» выступает как динамичный культурный конструкт человеческого сознания и языка. Он репре зентирует такие базовые смыслы, как «странный», «иной», «чужой», «песвой», «непонятный», «блаженный», «чудной», «иноземный», «чужестранный, «strange-странный, незнакомый, чужой», «different-другой, иной, различный, разный», «foreign-иностранпый, зарубежный, внешний, посторонний», «incomprehensible-непонятный», «other-другой», «odd-странный», «simple-minded—простодушный», «alien-чуждый, с другой планеты» и представлен в сопоставительной модели «странный» - «свой / чужой» в англо- и русской картинах мира.
2. Концепт «странный» используется как ключ к исследованию ментальных отличий сравниваемых лингвокультур и в то же время дает основание построить позитивное отношение ко всему «странному», направленное на объединение лучшего, что есть в культурном социуме англо- и русскоязычных народов.
3. Понимание концепта «странный» в сравниваемых языках и культурах носит схожие, единые характеристики, сложившиеся как результат универсальных мыслительных процессов. Понятие «странный» имеет мировоззренческий характер и представляет собой, безусловно, важную национальную ценность в плане языкового выражения. В результате широкого содержательного толкования концепта «странный», возникают синонимические ряды как показатель нормализационных процессов.
Методы и методики исследования обусловлены спецификой объекта, языкового материала, а также целью и задачами работы. В плане общенаучного подхода использовался интерпретационный метод; при непосредственном изучении текстового материала применялись поисковые методы эмпирического и теоретического исследования: анализ, синтез, сравнение, а также компонентный, контекстуальный и сопоставительный методы изучения.
Апробация работы. Основные положения диссертации докладывались и обсуждались на заседаниях кафедр английской филологии и методики преподавания, теории языка и литературы АЛСИ, на внутриву-зовских и межвузовских конференциях в городах Анапа (2004 г.), Сочи (2005 г.), Краснодар (2006 г.), Армавир (2007 г.); на Международных конференциях в АЛСИ (г. Армавир-2008 г.).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка и приложений.
Философский подход к определению ментальности
Живя в мире, где контакты культур и языков образуют исключительно плотную и традиционную структуру, унаследованную из далекого прошлого, трудно представить себе значительность первой, потрясающей своей неожиданностью встречи двух культур, двух языков, двух менталыюстей и огромность последствий этой встречи.
Научное изучение национального менталитета и менталыюсти личности началось в рамках французской школы «Анналов». Приверженцы культурно-антропологического и историко-психологического направлений в об-ществознании (М. Блок, Л. Леви-Брюль, Л. Февр и др.) относили понятие «менталыюсть» к сфере автоматических форм сознания и поведения людей. Они полагали, что история менталыюстей должна дополняться историей идеологий и ценностей. Ж.Ле Гофф отмечал, что прилагательное mentalis, происходящее от латинского слова mens (mentis), родилось в XIV веке в языке средневековой схоластики, а существительное mentality возникает только через триста лет в английской социальной философии XVII века.
В прошедшем столетии коррелирующие между собой исследования в философии, антропологии, лингвистике, психологии, культурологии, истории привели к введению в научный обиход терминов «менталитет», «менталыюсть». Интерес вызывают эти теоретические проблемы в трудах отечественных и зарубежных мыслителей, в частности, в публикациях Н.А. Бердяева 1986, М.М. Бахтина 1989, А. Вежбицкой 1996, Ж. Ле Гоффа 1993, Г.Г. Шпета 1989, П.С. Гуревича 1996, Д.С. Лихачева 1997, О.Г. Почепцова1990, Ю.С. Степанова 1997, В.Н. Телия 1996, Ы.И. Толстого, Е.О. Зубкова 2003, С.В.Лебедева 1999, Л.М. Пушкарева 1995. Известный энциклопедический словарь "Oxford Advanced Learner s English Encyclopedic Dictionary 1992" on ределяет ментальность как «умственную перспективу», как мировоззрение в самом широком смысле.
Говоря об истории возникновения термина «ментальность», мы должны отметить, что предпосылки к этому содержатся уже в европейской художественной литературе конца XIX - начала XX вв. Так, Марсель Пруст в своем романе «В поисках утраченного времени» комментирует появление нового термина словами своих героев: «Никто не знает, что этим желают сказать», это нечто самоновейшее, как говорится, «последний крик», Mentalite мне нравится. Есть вот такие новые слова, которые пускают в оборот, но они не прививаются» [Пруст 1913:26].
Уже в 1910 году с этим термином работал Люсьен Леви-Брюль, анализируя ментальные функции в первобытных обществах. В его понимании сознание человека остается некой статичной постоянной при динамично развивающемся базисе, что логически вытекало из представлений Гегеля о «духе народа», пронизывающего весь исторический процесс: константа ментальность людей прошлого мыслилась в категориях настоящего.
В работах как отечественных так и зарубежных авторов (И.Г. Дубов 1993, А.Я. Гуревич 1993, А. Буро 1996, Г. Гачев 1995, Л.Н. Пушкарев 1995, R. Lakoff 1975 и др.) не находим четкого различения понятий «ментальность» и «менталитет». Одни из них пользуются первым понятием, другие - вторым. Следует отметить, что «mentalite», наряду с пониманием, привнесенным позднее, по-прежнему остается традиционным для французской психологии обозначения мышления. Перевод его на русский язык потребовал дистанцирования от привычного значения. Во французском языке это слово не закрепилось, поскольку значение для носителей языка определяется контекстом. В английском языке слово «mentality» также обозначает способность мышления, интеллект, склад ума, умонастроение, в немецком «Mentalitat» — склад ума, образ мышления [Аутлева 1996:15].
Психологи пытаются установить взаимосвязь между понятиями «сознание» и «ментальность», а структуралисты отвели ментальності! определен ное место, критически оценивая подход Леви-Брюля, и выдвинули собственное истолкование — «эпистема», которое близко идее ментальності!.
Определение ментальності! появляется в Краткой философской энциклопедии 1994-го года, где она понимается как образ мышления, общая духовная настроенность человека или группы. Созвучным является определение менталитета в энциклопедическом словаре, где это - способ мышления, склад ума, умонастроений [Краткий энциклопедический словарь 1993:93].
Менталыюсть, как отмечает Ф.Т. Аутлева, отражает глубинный уровень индивидуального и коллективного сознания, включая и бессознательное. Ментальность — это определенная внутренняя сумма готовностей, установок и предрасположенностей социального субъекта мыслить, чувствовать, действовать и воспринимать мир определенным образом» [Аутлева 1996:17].
В настоящее время изучение менталитета того или иного этноса представляет особое значение, поскольку без учета этнически специфических механизмов смыслопорождения и смысловосприятия невозможна продуктивная межэтническая коммуникация.
Национально-культурная специфика смыслообразования в межнациональных и межэтнических контактах обеспечивает понимание и сосуществование этнических коллективов. Именно наличие такой специфики позволяет представителям этносов обмениваться национально-культурной информацией независимо от их врожденных физиологических и психических особенностей. Речевые действия носителей разных культур могут стать базой для осознания механизма возникновения и функционирования национально-культурной специфики смыслообразования в разных этносах.
Лингвокультурологическое понимание ментальности
Языковая картина мира является важнейшей составляющей образа мира, субъективной реальности индивида. Анализ ее проявлений в речи - наиболее эффективный (если не единственно возможный в настоящее время) способ изучения этой модели мира и ее психологических механизмов. Это представляется особенно важным в отношении глубинных пластов модели мира, недоступных непосредственному наблюдению и исследованию. Лингвистический подход, «то есть такой, при котором исследователь должен, прежде всего, сосредоточиться на явлениях естественного языка» [Апресян 1995:429]. Поскольку каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и организации (концептуализации) мира, выражаемые в нем значения, складываются в некую единую систему взглядов, своего рода коллективную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка. Это относится, как отмечает Ю.Д. Апресян, не только к грамматическим, но и к лексическим значениям. Появление языковой картины мира обусловлено действием двух факторов — культурологического и лингвистического [там же:429]. Поскольку язык является неотъемлемой и важнейшей частью любой национальной культуры, то проникновение в образ мышления нации и видение мира глазаіші носителей языка возможно лишь при условии знания языка, на котором говорят представители данного культурного социума: «Каждая цивилизация, социальная система характеризуется особым способом восприятия мира» [Гуревич 1994:265]. Люди сталкиваются с разнообразием культурного окружения, с иной системой ценностей, что значительно обостряет проблему эффективного взаимодействия с «другой»-«иной» - «странной» языковой моделью и ее проявлением в культурной коммуникации. Семантические категории воплощены в конкретных языковых средствах (лексических, грамматических), специфических для каждого языка; они «тесно связаны со сферой коннотаций, то есть дополнительным смысловым содержанием, соотнесенным с образным мышлением, и со сферой структурных значимостей и функций, с различными типами сугубо языкового знания» [Васильев 2007:141].
Когнитивные категории, представляя знания человека, ориентируются на общие закономерности окружающего его мира. Например, древние греки и римляне всех людей других стран и культур называли варварами: от греческого «barbars» - чужеземец, другой, не наш. Слово это звукоподражательное и прямо связано с неродным языком: чужие языки воспринимались на слух как невнятное «бар-бар-бар». В этой оппозиции уже заложено столкновение между своим и чужим, другим уставом, то есть наблюдается конфликт культур. Все связанное с чужим, не нашим в архетипах нашего сознания предполагает опасность. Опасно, потому что неизвестно. Когда человек сталкивается с чужой, другой, неизведанной культурой, он сталкивается с чужой мен-талыюстыо. В данном случае ментальность есть логическая вербальная структурность языка познания окружающей реальности, выражаемая через установление определённых семантических значений, как этой познаваемой реальности, так и самой себя. Ментальность соответствует логической смысловой структуре применяемого языка. Чем больше люди узнают друг о друге, тем безопаснее становится их общение и взаимодействие, тем более схо жими они становятся и не воспринимаются как странные.
Предпосылки научного понимания языковой картины мира следует искать в воззрениях В. фон Гумбольдта [Гумбольдт 2000:235], которые получили развитие в работах Й. Трира, полагавшего, что каждый язык, будучи по-своему неповторимым и оригинальным, создает выраженное им же подобие реальности.
В русистике эти идеи отстаивал А. Потебня, который отмечал: «Как отдельное слово становится между человеком и предметом, так весь язык (как миросозерцание высшей единицы народа) становится между человеком и действующей на него природой» [Потебня 1997:44].
В XX веке исследование языковой картины мира (языкового мирови-дения) совершается в рамках гипотезы лингвистической относительности. Этот тип рассмотрения языковой картины мира связан с именами Л. Вайс-гербера 1993 г., Э. Сэпира 1993 г., Б.Уорфа 1960 г.
Лингвистическая концепция Э. Сэпира, бесспорно, прошла через фарватер гумбольдтовского учения о языке, так как основным источником его концепции были труды В. Гумбольдта. Он исходил из них и в своей общей психологии языков, и в области лингвистической характеристики языка, и в учении о внутренней форме языка.
Вторую формулировку гипотезы лингвистической относительности дал Б. Уорф: «Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем знания так, а не иначе, в основном потому, что мы - участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определенного речевого коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка» [Сэпир 1993:318].
Функционирование концепта «странный» в художествен - ной литературе
Художественная литература, будучи отражением реальности, ясно обозначает признаки существования определенного концепта. Прототипные образы, выступающие в качестве основы для создания лингвокультурных концептов, могут быть взяты из реальности и квази-реалыюсти. Квази-реалыюсть представляет фольклор, где главные герои по меньшей мере ведут странный образ жизни: ездят на печах; будучи крестьянского происхождения, женятся на царевнах и затем странствуют в их поисках и т.д. Имена героев: Емеля (т.е. пустозвон), Иван-дурак - семантически соответствуют концепту, имея противопоставления, «странный», чудаковатый, чудной.
Рассмотрев произведения таких авторов, как А.Н.Островский, Н.С Лесков, А.П. Чехов, можно прийти к выводу, что их герои выделяются на общем фоне именно своей странностью, непредсказуемостью, хотя само слово звучит не слишком часто и иногда различается оттенками значения. В художественных произведениях английских и русских классиков встречаются персонажи, которых можно классифицировать как: 1) странники и странницы, (странствующие богомольцы); 2) люди со странностями, с точки зрения окружающих; 3) персонажи, совмещающие в себе черты первого и второго ряда.
В зависимости от характера «остраненности», можно говорить о галерее (или типологии) «странных» людей в русской литературе, например, в пьесе А.Н. Островского «Гроза», классическом произведении русской драматургии, уже в списке действующих лиц упомянута странница Феклуша. Это персонаж первого ряда, странствующая богомолка. Для обывателей города Калинова Феклуша не просто разносчик новостей, но своего рода кладезь премудрости, доморощенный философ и мыслитель, поставляющий в купеческие дома пищу духовную, а также сплетни и разного рода небылицы. Зная, чего от нее ждут, Феклуша нахвалиться не может Калиновом. Подлаживаясь под понятия Кабанихи и стремясь нагнать на обывателей побольше страху перед всем тем, что находится за околицей Калинова, Феклуша не жалеет ядовитых слов для обличения «суеты сует» в грешной Москве, где уже и огненного змия запрягают, и вообще время «короче становится». Но Феклуша как персонаж не несет значительной смысловой нагрузки. Ей отводится строго определенная роль: подчеркнуть, оттенить «жестокие нравы» жителей города. Знаменательно, что ее фигура на общем фоне не воспринимается в качестве «странной», она странствующая богомолка, приживалка в богатых домах. Куда более странной выглядит фигура Катерины во всей ее цельности и чистоте, с ее наивными мечтами о том, чтобы люди «могли летать, как птицы». Это Кулипш, местный механик-самоучка. С точки зрения обывателей он странен уже тем, что не боится грозы. Величественная и красивая как зрелище, она вовсе не опасна для человека, который легко может унять ее разрушительную силу с помощью простейшего «шеста» - громоотвода.
В.И. Карасик определяет лингвокультурный типаж, как концепт, содержанием которого является типизируемая личность, поэтому можно выделить образную, понятийную и ценностную составляющие у конкретного типажа [Карасик 2005:7]. Ценностная составляющая включает в себя такие ценностные ориентации, как предпочтения, убеждения, жизненные цели. Иногда концепт «странный» переносится с персонажей на ситуации. Например, в пьесе «Бесприданница» Лариса Огудалова сама является «странной» героиней и периодически попадает в ситуации, которые можно обозначить как «странные». Например, четыре героя борются за любовь героини: о Ларисе говорят, ею восхищаются, на ее внимание претендуют, решают за нее ее будущее, а сама она - странным образом - все время как бы в стороне: ее чувства, ее желания никого не интересуют.
Особый интерес к подобным характерам проявил Н.С. Лесков. Он обращается к героям, озадачивающим его поразительной противоречивостью своих влечений, спутанностью чувств, парадоксальной несообразностью своих поступков, хаотическим смешением понятий о добре и зле («Леди Макбет Мценского уезда», «Воительница»). Особенно ярко это странное начало, свойственное, по мнению Лескова, русскому человеку, получает выражение в повести «Очарованный странник». Здесь находит свое воплощение тема прирожденного артистизма, всегда воспринимаемого как «странный». Несмотря на мозаичную пестроту жизни Ивана Северьяныча Фляпша, в ее причудливом течении отчетливо проступают некие доминанты, эмоциональные пики. Вначале это щедро одаренный своего рода «естественный человек», душа которого изнемогает под бременем неземной жизненной энергии. Сам того не желая, он губит старика монаха. При этом он не особенно тяготится содеянным и только досадует, что убиенный монах то и дело является в его сновидениях и тревожит его покой. Изображая нравственную глухоту своего героя, Лесков в то же время находит в его душе некое обнадеживающее начало - прирожденную способность восторгаться красотой, испытывать на себе власть ее очарований. Для читателя уже странно название профессии, точнее внутреннего призвания Фляпша - «конэсер», то есть человек, знающий толк в конях. Он проникается чувством глубокой сердечной привязанности ко всем, кто вызывает у него артистическое любование. Восхищаясь красотой, Иван Северьяныч перестает быть только азартным «охотником».
Сопоставительная характеристика понятий «мужское» и «женское» в рамках концепта «странный»
Традиционные для многих обществ запреты на личностное проявление и самоидентификацию женщины концептуализировались в понятии «женственность», по сути дела в мужском идеале женского. Как невозможно полностью соответствовать идеалу, так и невозможно быть носителем исключительно феминных или маскулинных качеств. Отсюда извечная мечта о прекрасном андропше, несущем в себе квинтэссенцию лучших человеческих качеств (соотносимых с мужскими и женскими). Гармоничное сочетание «мужской» силы воли и «женской» чувственности, напора и уступчивости, дерзости духа и широты души, строгости рационального дискурса и дара интуиции, верности долгу и сострадания слабым, лапидарности речи и богатства языка, физической силы и естественной грации создает желанный набор признаков совершенного человека.
«Психологические основания идеи андрогинности лежат в наблюдении того, что люди, сочетающие в себе феминные и маскулинные качества, лучше чувствуют себя в повседневной жизни. В то время как максимальное соответствие установок и реакций полоролевому стереотипу не есть гарантия психологического благополучия индивида» [Конон 1995:33]. Например, из разных психологических исследований известно, что высокая фемннность у чаются низким интеллектом и меньшими творческими способностями. Чем строже типизация и искусственные стандарты пола, тем больше мужчины и женщины должны бороться с чувством неуверенности и вины, возникающей из-за несоответствия своих качеств требуемым образцам. Чем сильнее подавляются их желания и возможности, тем заметнее будут проявления психических расстройств, скрытой обиды и возмущения. Полоролевые стандарты, как известно, пронизывают всю культуру [Кочетков 2002: 69].
В языке, как и в культуре в целом, доминирует стремление определить женщину через мужчину. Подавляющее большинство профессий и должностей имеет мужской грамматический род. Прибавление к ним женского окончания и суффикса придает словам интенсиональный, принижающий смысл. Датский лингвист О. Есперсен писал, что нет никаких сомнений в том, что «Женщины оказывают большое и широко распространенное по всему миру влияние на развитие и совершенствование языка, поскольку их подсознательно воротит от применения грубых и вульгарных слов; они предпочитают пользоваться утонченными, изысканными, а (в некоторых сферах) завуалированными и косвенными языковыми выражениями» [Есперсен 1958:38].
Речь н общение мужчин и женщин также различны: Женщина использует ее коммуникативно, мужчина - информативно. Она в разговоре стремится избежать конфронтации, он готов причинять неудобства. Он ценит иерархию и прямолинейность, она - консенсус и ненавязчивость. Психологи рекомендуют мужчинам учиться говорить дома с близкими, а женщинам - в обществе, публично, поскольку первым не хватает теплоты, эмпатии, умения слушать и слышать собеседника. Женщинам, наоборот, следует рационализировать мысли, подбирать убедительные аргументы, последовательно отстаивать свое мнение [Клизовский 1996:25].
По-разному выражаются оттенки значений в мужской и женской речи. Мужчины используют для этого грамматические или лексические средства, например женщины - интонацию, мимику, жесты. В речи мужчин много не ологизмов и профессионализмов, речь женщин более традиционна, статична, с использованием социальных диалектизмов, архаизмов. Женщинам лучше удается передача в речи чувств, эмоций, психофизиологических состояний, они избегают инвективной лексики, унизительных обращений, жаргона. Женщины склонны употреблять «престижные» языковые формы, приближающие речь к стандартам литературного языка. Мужчины в речи не боятся выглядеть небрежными и раскрепощенными, стремясь к так называемому скрытому престижу - отклонению от норм и правил общения. Правда, с повышением уровня образования стираются различия в вербальном поведении мужчин и женщин. Культура смывает тендерные различия в речи.
Творчество как социальная активность дает еще более яркие примеры неравноправия полов. Наиболее простое объяснение отсутствия женщин-гениев в истории - это их слабая мотивация к славе при сильной одновременной мотивации к исполнению материнского долга, заботе о стариках и детях. Гендериые мифологии «слабого пола», «ангела домашнего очага», «роковой женщины» противостоят обывательскому восприятию образа жизни художника. Понятие артистизма как антипода семейного уклада включает в себя представление о художнике как богемном, свободном, сексуально раскрепощенном, отчужденном от обыденной жизни гении, естественно, мужского пола. Художник в восприятии обывателя аномален, как и женщина. Но первый - в силу своей экзальтированности и асоциалыюсти, а вторая - по причине обезличенного существования, социальной неочевидности, пассивности. Итак, с одной стороны, стойкое общественное мнение воспроизводит стереотипные представления о женских и мужских видах деятельности. С другой стороны, исторически сложился механизм институционального блокирования женских претензий на мужские области, активное противоборство мужского социума присутствию женского пола.
