Содержание к диссертации
Введение
Глава I . К истории изучения таксисных значений в тюркских и германских языках
1.1. Краткая история изучения таксисных значений в общем языкознании 10-28
1.2. Краткая история изучения таксисных значений в тюркских языках 28-59 1.2.1. Краткая история изучения таксисных значений в тувинском языкознании 59-71
1.3. Краткая история изучения таксисных значений в германских языках 71-81
1.4. Статус категории таксиса в современной лингвистике. Семантика и структура функционально-семантической категории таксиса
1.4.1. Статус категории таксиса в общем языкознании 81-105
1.4.2. Статус категории таксиса в тюркских языках 105-109
1.4.3. Статус категории таксиса в германских языках 109-113 Выводы 114
Глава II. Зависимый таксис в тувинском языке в сопоставлении с английским языком
11.1. Система деепричастных и причастных форм тувинского языка как базовые средства выражения таксисных значений
II. 1.0. Система деепричастных и причастных форм в тюркских языках Южной Сибири 115-125
II. 1.1. Система деепричастий в тувинском языке 125-134
II. 1.1.1. Формы деепричастного типа в тувинском языке и их семантика 134-145
II. 1.2 . Система причастий в тувинском языке 146-150
II. 1.2.1. Причастно-падежные конструкции в тувинском языке 151-154
II. 1.2.2. Причастно-послеложные конструкции в тувинском языке 154-159
II.2. Система финитных и инфинитных глагольных форм в английском языке как основная база средств выражения таксисных значений
II.2.1.Инфинитные формы в английском языке как основная база средств выражения таксисных значений
11.2.1.1. Герундий в английском языке 160-164
II.2.1.2. Причастие в английском языке 164-168
II.2.1.3. Инфинитив в английском языке 169-171
II.2.2. Временные формы глагола в английском языке 172-180
II.З. Зависимый таксис в тувинском языке в сопоставлении с английским языком
II.3.1. Зависимый таксис предшествования в тувинском языке в сопоставлении с английским языком 181-183
II.3.1.1. Дистантное предшествование 183-185
II.3.1.2. Контактное предшествование 185-188
II.З. 1.3. Прерываемое предшествование 188-190
II.3.1.4. Функциональные соответствия в английском языке зависимого таксиса предшествования в тувинском языке 190-197
II.З.2. Зависимый таксис одновременности в тувинском языке в сопоставлении с английским языком 197-198
II.3.2.1. Полная одновременность 199-205
II.З.2.2. Неполная одновременность 205
II.З.2.3. Неполная одновременность, выражаемая формой деепричастного типа на -рга 205-207
II.3.2.4. Функциональные соответствия в английском языке зависимого таксиса одновременности в тувинском языке 208-213
ІІ.З.З. Зависимый таксис следования в тувинском языке в сопоставлении с английским языком 214-215
II.3.3.1. Прерываемое следование 215
II.3.3.2. Контактное следование 216
ІІ.3.3.3. Дистантное следование 216-217
ІІ.З.З.4 Функциональные соответствия в английском языке зависимого таксиса следования в тувинском языке 217-220
Заключение 221-225
Библиография 226-257
Приложение 258-261
- Краткая история изучения таксисных значений в общем языкознании
- Краткая история изучения таксисных значений в германских языках
- Система деепричастий в тувинском языке
- . Система причастий в тувинском языке
Введение к работе
Актуальность темы диссертации обусловлена практически отсутствием монографических работ, посвященных специальному изучению и системному анализу категории таксиса в отдельных тюркских языках, и в частности в тувинском языке.
Проблема описания синтаксической структуры полипредикативных конструкций с деепричастными и другими нефинитными формами, выражающими различные типы таксисных отношений и обстоятельственной семантики, в той или иной плоскости всегда интересовала исследователей тюркских и других агглютинативных языков (Н.А. Баскаков, Н.З. Гаджиева, Э.А. Грунина, Г.А. Абдурахманов, А.А. Юлдашев, Е.И. Убрятова, М.И. Черемисина, Е.К. Скрибник, Л.А. Шамина, Н.Н. Ефремов, Г.Д. Санжеев, Г.Ц. Пюрбеев, Л.М. Бродская, А.Л. Мальчуков и др.). В этих работах представлен богатейший языковой материал и обобщены важные теоретические проблемы. При этом традиционно наибольшее внимание уделялось разработке критериев квалификации полипредикативных конструкций с деепричастиями, с чем были связаны и длительные споры терминологического характера. Возможность деепричастий (а также причастий и глагольно-именных форм, или глагольных имен) выступать при условии наличия своего подлежащего в качестве "сказуемого" самостоятельной конструкции стала считаться почти всеобщим критерием выделения тюркских придаточных предложений (Н.К. Дмитриев).
Исследование вопроса о временных, или - в распространенной ныне терминологии - таксисных, соотношениях между выраженными указанными глагольными формами действиями в рамках сложного синтаксического целого, в полипредикативной конструкции, на
материале тувинского языка имеет научную ценность не только потому, что данные глагольные формы являются очень распространенными в этом языке (как и в других тюркских языках), но и в связи с тем, что эта проблема предстает как часть общей фундаментальной проблемы описания синтаксического строя этого языка вообще, а также синтаксических сопоставительно-типологических исследований разноструктурных языков. Между тем в исследованиях по современному тувинскому языку таксисная семантика в полипредикативных структурах и способы ее представления еще не получили комплексного системного изучения.
В диссертации анализируются в структурно-синтаксическом и функционально-семантическом аспектах таксисно-временные отношения в полипредикативных конструкциях тувинского языка, в которых зависимое действие представлено разными нефинитными формами глагола, а также проводится их сопоставление с эквивалентными конструкциями английского языка.
Категория таксиса, рассматриваемая как система временных отношений между действиями, с поворотом исследовательских интересов к анализу семантических полей с позиций функциональной грамматики получает более широкое толкование, и становится очевидным, что в качестве функционально-семантической категории она универсальна. Это обстоятельство делает актуальным изучение данной категории как в описательном, так и в сопоставительном плане.
Сопоставительное исследование в языках с различной структурно-типологической организацией представляет взаимный интерес для сопоставляемых языков, так как оно позволяет на основе методов сравнения более детально изучить то или иное явление, выявить особенности сопоставляемых языков, мало заметные при их внутреннем изучении; в данном случае - структуру, семантику и функционирование
форм зависимого таксиса в тувинском и английском языках. Такое сопоставление имеет большое значение в педагогической практике, особенно в условиях преподавания английского языка в школах с тувинским языком обучения (т.е. без опоры на русский язык).
Цели и задачи исследования. Основная цель работы - комплексное функционально-семантическое описание зависимого таксиса в тувинском языке, определение его английских эквивалентов и выявление типологической специфики зависимого таксиса.
Достижение этой цели предполагает решение ряда конкретных взаимосвязанных задач:
показать историю изучения таксисных значений в тюркских и
германских языках (в том числе в тувинском и английском) и обобщить
полученные важнейшие результаты;
рассмотреть статус категории таксиса в современной лингвистике; описать морфологическую базу зависимого таксиса в тувинском и английском языках;
описать семантические особенности прототипических и фоновых таксисных конструкций;
выявить структуры и способы маркирования в таксисных конструкциях основной таксисной семантики - предшествования, одновременности и следования;
провести фронтальное сопоставление письменных текстов на двух языках для выяснения использования в них соответствующих показателей таксисных отношений.
Объектом исследования являются конструкции зависимого таксиса в тувинском языке и их английские эквиваленты.
Материалом для исследования служит выборка из оригинальных тувинских и английских художественных и публицистических текстов, а
также из переводных параллельных текстов на двух языках - тувинском и английском; записи живой разговорной речи тувинцев.
Методы исследования. Конкретные задачи, поставленные в данном исследовании, определили выбор описательного и сопоставительного методов, методов опроса и анкетирования носителей языка. Изучение таксиса проводилось на основе синхронного анализа языкового материала, применялись также структурно-семантический метод и метод моделирования синтаксических структур. Использовался и ономасиологический подход - «от содержания к форме», в связи с чем в работе широко применяются приёмы функционально-семантического, контекстуально-ситуативного и типологического анализа и традиционный подход «от формы к содержанию».
Научная новизна. В работе впервые в тувинском языкознании системному функционально-семантическому анализу подвергнуты полипредикативные конструкции тувинского языка с семантикой зависимого таксиса, выявлены семантические особенности зависимого таксиса и описан комплекс средств их выражения в тувинском языке, установлены их английские эквиваленты, проведен сопоставительный анализ зависимого таксиса в тувинском языке и его английских эквивалентов в плане их типологических схождений.
Теоретическая значимость работы связана с ее научной новизной и определяется тем, что её результаты имеют значение для разработки проблем функциональной грамматики тувинского языка и описания его синтаксических конструкций с таксисной семантикой.
Практическая значимость. Данные, полученные в результате исследования, могут найти применение при написании академической грамматики тувинского языка, в практике составления вузовских теоретических курсов по тувинскому языку; они могут быть использованы при чтении спецкурсов «Функциональная грамматика» и
«Синтаксис» (тувинский язык), «Сравнительно-сопоставительная грамматика тувинского и английского языков» и «Теория перевода», при разработке научно-методических программ и пособий для вузов и школ РТ. Материалы исследования будут полезны также для переводчиков с тувинского языка на английский и обратно и для учителей английского языка в тувинской школе.
Основные положения, выносимые на защиту:
исследование семантической структуры зависимого таксиса показало, что для характеристики базовых таксисных значений: и предшествования, и одновременности, и следования - важно учитывать один параметр, который принимает соответственно три значения. В случае таксиса предшествования и таксиса следования - это три значения: контактное, прерывающее, дистантное, которые характеризуют все теоретически возможные следования двух ситуаций относительно друг друга на хронологической оси; в случае таксиса одновременности - эти значения характеризуют все теоретически возможные заполнения двумя ситуациями одного периода времени;
средствами выражения зависимого таксиса в тувинском языке являются инфинитные формы: деепричастия, причастно-падежные и причастно-послеложные конструкции, глагольные имена, процессные имена существительные; их английскими эквивалентами выступают различные глагольные финитные и инфинитные формы; системное исследование средств выражения зависимого таксиса в тувинском и английском языках показало, что в обоих языках одна и та же форма, конструкция или конкретизатор времени может репрезентировать одно и то же или различные таксисные значения;
«степень таксисности» (термин В. Недялкова) тувинского языка значительно выше, чем в английском, поскольку известно, что в тюркских языках, в частности в тувинском языке, инфинитные формы
являются «стержнем» речи, являются основной морфологической базой функционально-семантической категории зависимого таксиса. В английской речи таксисные отношения выступают в основном в повествованиях;
материал типологически различных языков показывает, что в семантике зависимого таксиса имеются универсальные компоненты. Это позволяет нам сказать, что в английском языке тоже наличествует зависимый таксис.
Апробация работы. Основные положения и результаты исследования отражены в докладах и выступлениях на всероссийских и международных конференциях: «Национальная школа: Образование, язык, культура» (Москва, 2001 г.), Международная научная конференция «Этнокультурные образовательные потребности народов России» (Москва, Элиста, Нерюнгри, 2003 г.), Международная научная конференция «Формирование образовательных программ, направленных на создание нового типа гуманитарного образования, в условиях полиэтнического сибирского сообщества» (Новосибирск, 2004 г.), Международная конференция «Проблемы возращения...» (к 70-летию Э.Ф. Чиспиякова) (Новокузнецк, 2005 г.), Международная конференция, посвященная историческим, ареальным и типологическим аспектам сибирских тюркских языков (Франкфурт-на-Майне, 2004 г.), а также в регулярных отчетах о ходе работы над диссертацией в лаборатории билингвизма ИНПО и на кафедре английского языка ТывГУ.
По теме диссертации имеется шесть публикаций.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, библиографии и приложения.
Краткая история изучения таксисных значений в общем языкознании
Понятие «таксис» сравнительно недавно стало широко использоваться в лингвистической науке [см.: Jacobson 1957], но само прототипическое таксису лингвистическое явление изучалось с давних времен, поэтому можно с полным основанием утверждать, что таксис имеет свою традицию изучения. Эта традиция в современной западной лингвистике была заложена трудами Б. Ли Уорфа, Л. Блумфилда, Э. Кошмидера и P.O. Якобсона, которые обосновали необходимость выделения особой глагольной категории, для которой P.O. Якобсон и предложил термин «таксис». На основе этих классических трудов разрабатывается таксисная проблематика до сегодняшнего дня. Собственно таксисные значения, которые рассматриваются в работах современных лингвистов - одновременность, следование и предшествование - достаточно полно описаны в ранее вышедших различных исследованиях отечественных и зарубежных лингвистов по синтаксису, аспектологии и типологии языков разных систем [см. Востоков 1831, Катанов 1903, Потебня 1928, Шахматов 1941, Пешковский, Блумфилд 1946, Попова 1950, Поспелов 1950, Смирницкий 1957, Насилов В. 1960, Насилов Д. 1971, 1976, 1983, 1989, Гаджиева 1961, Кошмидер 1962, Сат 1961, Саитбатталов 1963, Монгуш 1963, Юлдашев 1965,1977, Балин 1969, Бархударов 1975 и др.].
Следует отдельно подчеркнуть, что сложные синтаксические конструкции и, естественно, их таксисные закономерности детально описаны и описываются синтаксистами - тюркологами, прежде всего, в рамках новосибирской синтаксической школы [см.: Структурные и функциональные типы сложных предлооїсений, Полипредикативное склонение причастий, Структурные типы; Черемисина 1984, Черемисина, Колосова 1987, Ефремов 1984, Шамина 1987, 2001, 2004, Скрибник 1987, Бродская 1988, Шенцова 1997, Невская 1993, Боргоякова 2002]. Конечно, рядом с этими трудами мы знаем многие известные содержательные исследования по синтаксису тюркских и других языков [Грунина 1952, 1962, Гаджиева 1961, Закиев 1992, Абдуллаев 1982, 1983, Адмони 1973, 1982, Биренбаум 1980, Бондарко 1980, 1982, Падучева 1996, и др.].
Еще в грамматических работах I половины XIX века мы встречаем упоминания о временных отношениях между действиями, т.е. указания на таксисные значения. Так, А.И. Востоков в «Русской грамматике» (1831), рассматривает временные отношения между действиями, описывая «согласования слов в предложении придаточном». Автор пишет: «когда действие придаточного предложения происходит в одно время с действием главного предложения, тогда употребляется деепричастие настоящего времени...», «...когда же одно действие другому предшествует, в таком случае предшествующее выражается деепричастием прошедшего времени». Автор отмечает, что основной глагол может использоваться как в форме настоящего, так и в форме прошедшего или будущего времени [Востоков 1831: 242].
В тюркских языках временные отношения между двумя действиями подробно рассматриваются авторами алтайской грамматики, изданной в 1869 году. Здесь мы находим описания разных значений деепричастий, в том числе и сугубо таксисные. Согласно авторам данной грамматики, соединительное деепричастие на -п «означает действие, по отношению к которому действие следующего глагола есть естественное его последствие»; например: }ер ацданып, кыртыжы тбмдн болор - Земля перевернется, и поверхность ее будет внизу» [Грамматика 1869: 171].
Подробно описывая значения соединительного деепричастия -п, авторы отмечают, что «в деепричастии соединительном ставится просто предшествующее действие для обозначения только того, что между ним и действием следующего глагола не представляется никакого разделяющего действия, например: }ер ]еміліріп, су соолды - Земля расселась, вода иссякла». Значение предшествования выражается не только при помощи деепричастной формы на -п, но и формы на -ала, которую авторы называют разделительным деепричастием: «разделительное деепричастие выражает предшествование, без всякой внутренней связи с следующим действием: Jep ортозын )еделе, Ай Каан мелешн таппады - Когда доехали до половины пути, Ай-Хан не нашел у себя рукавицы».
В этой же работе мы видим, в отличие от других первых тюркских грамматик, оригинальные замечания авторов по поводу функций алтайских деепричастий, таких как «предел в будущем», когда «действие, выражаемое деепричастием, так и то, которое выражается следующим глаголом, может быть или однократное, или продолжительное. Если деепричастие означает однократное действие, то им установляется предельная точка, а) до которой должно продолжаться действие следующего глагола, если оно продолжительное, например: Сені длгінче таштабассым - Я не оставлю тебя до смерти; или б) прежде которой должно совершиться действие следующего глагола, если оно однократное, например: Палазы айтты: адам, енем! блгінче jip ал теді - Дочь сказала: Батюшка! Матушка! Поешьте, прежде чем умрете». Далее о продолжительном действии авторы пишут: «если то и другое действие, т.е. и выражаемое деепричастием и выражаемое следующим глаголом, - продолжительное; в таком случае г) действие следующего за деепричастием глагола должно продолжаться, пока не прекратится действие выражаемое деепричастием: japuic japun тургынча jijpijzep — Ходите (продолжайте ходить), пока светит свет». Также они характеризуют «предел в прошедшем» и «предварительное будущее».
Интересны также указания на зависимые предложения, выраженные неличными оборотами: «зависящие предложения составляются так же, как и определительные: если сказуемое зависящего предложения есть имя, то оно остается без всякой перемены, и если его сказуемое составляет глагол, то этот глагол обращается в причастие» [Грамматика 1869:199]. Иными словами, понимание «зависящих предложений» в «Алтайской грамматике» сводится к следующему: «зависящие предложения» - это нефинитные (причастные, деепричастные) обороты, соответствующие по смыслу сложноподчиненным предложениям русского языка [Тенишев 2005: 317]. Е.Д. Поливанов «Грамматику алтайского языка» (1869) считал «на редкость превосходной» [Поливанов 1931:22], а Э.Р. Тенишев -«многосторонним оригинальным исследованием, сохраняющим теоретическую ценность для общей лингвистики и для тюркского языкознания» [Тенишев 2005: 318].
Краткая история изучения таксисных значений в германских языках
В германистике вопрос о таксисных значениях одновременности/ разновременности действий имеет длительную традицию изучения в связи с так называемой «перфектной проблемой», т.е. в связи с определением грамматического статуса перфекта и форм перфектного ряда. Из отечественных германистов, занимавшихся этой проблемой, следует отметить А.И. Смирницкого, который характеризовал перфект как грамматическую форму, специализирующуюся на выражении отношений предшествования, а противопоставленный ему «неперфект» - как форму «безотносительной, непосредственной данности». А.И. Смирницкий говорит о наличии категории последовательности (временной соотнесенности) еще в древнеанглийском языке. По этому поводу он пишет, что категория последовательности проявлялась «лишь в формах причастия, но, в отличие от залога, независимо от переходности: ср. древнеанглийский farende едущий и (ge)-faren, -fseren уехавший » [Смирницкий 1998:245]. Согласно автору, перфект (предшествование) и неперфект (непосредственная данность) образуют в соотношении друг с другом особую грамматическую категорию временной отнесенности или последовательности, отличную и от времени, и от вида; хотя категории времени, вида и временной отнесенности и близки друг к другу, они образуют три отдельные, лишь пересекающиеся категории [Смирницкий 1955:28; 1959:318]. Автор пишет, что близость категории временной отнесенности к категории времени и вида объясняет нам непрекращающиеся попытки включать её значения либо во времена, либо в виды, чем запутывается и искажается действительное положение дела. Близость категории временной отнесенности к категории времени имеет, однако, и другое следствие: в тех формах, в которых категория времени не проявляется, категория временной отнесенности может, в зависимости от обстоятельств, соответственно расширять свое значение и выполнять роль категории времени.
Наиболее типичный случай такого расширения, или сдвига, значения категории временной отнесенности иллюстрируется такими примерами, как: If he were here he would help us. - Если бы он был здесь (сейчас), он помог бы нам (настоящее) . If he had been here, he would have helped us. - Если бы он был здесь (раньше), он помог бы нам (прошедшее) . В таком и других подобных случаях непосредственная данность (неперфективность), за отсутствием специального указания на время, естественно, интерпретируется как отнесение к настоящему времени; предшествование же (перфектность) при том же условии (отсутствии указания на время) естественно интерпретируется как предшествование не вообще некоторому данному событию или явлению, но и как предшествование настоящему времени, т.е. моменту речи, а следовательно, обозначение предшествования превращается в обозначение прошедшего уже по линии категории времени [Смирницкий 1957:136-315].
Система временной отнесенности рассматривается у И.П. Ивановой в связи с проблемой категории вида и времени на материале английского языка. В системе английского глагола непосредственно с моментом речи соотнесен основной разряд прошедшего времени. Действия, выраженные формами других разрядов прошедшего времени, никогда прямо не соотнесены с моментом речи. Они соотнесены непосредственно с каким-то моментом в прошлом (временным центром), который может быть обозначен или прямым лексическим указанием на время или, что встречается чаще, указанием на действие (обычно выраженное основным прошедшим), которому сопутствует или предшествует действие, выраженное формой длительного разряда или перфекта. Действия выраженные видо-временными разрядами, соотнесены с моментом речи только через временной центр, поскольку последний выделяется по соотнесению с моментом речи. Автор формы, соотнесенные с временным центром, называет «зависимыми» формами, так как они не могут употребляться самостоятельно, как формы настоящего времени и основного разряда любого времени, а зависят от так или иначе от указанного временного центра [Иванова 1961]. Исследование типов «аспектуалыюго (видового) контекста» было проведено также на материалах немецкого и английского языков [Балин 1969]; близкие к определению «ситуационного типа» и «аспектуального (видового) контекста» понятия были разработаны В. Поллаком на материале французского и английского языков [Pollak 1960; 1976].
Проблемы «аспектуального контекста», плюсквамперфекта и «значение предшествования и сопряженности действий в последовательности» в немецком языке в сопоставлении с английским рассматривает Б.М. Балин в своей монографии «Немецкий аспектологический контекст в сопоставлении с английским» (1969). Здесь автор пишет: «Характернейшая сема плюсквамперфекта, являющегося для германских языков универсалией, - это выражение значения предшествования в прошедшем времени». Автор, вслед за М.Д. Натанзоном, отрицает разделение плюсквамперфекта на его относительное и абсолютное употребление, «так как, - пишет Б.М. Балин, невозможно отделить полностью употребление форм плюсквамперфекта с ярким аспектуальным значением от случаев относительного употребления, потому что: 1) предложения с плюсквамперфектом не могут существовать без связи с другими прошедшими действиями, т.е. вне языкового контекста, а также и 2) потому что в большинстве случаев аспектуального употребления плюсквамперфекта наличествует прошедшее действие с фиксированием внимания на результате или на моменте действия» [Балин 1969:307].
Согласно автору, следует исходить из того, что в целом для действий в форме плюсквамперфекте характерна временная соотнесенность типа предшествования в прошлом, только схема расположения абсолютного действия (= временного центра другого порядка) и соотносимого действия в рамках одного куска контекста может отличаться от схемы в другом контексте.
Система деепричастий в тувинском языке
Тувинские деепричастные формы впервые были отражены в труде Н.Ф. Катанова [Катанов 1903]. В поле зрения автора попали только четыре формы, которые он нумерует от первой до четвертой. Первой названа форма на ып, которая «по отношению к главному глаголу, при одном и том же действующем лице в обоих предложениях, может обозначать разные обстоятельства: времени, причины, цели или образа действия, причем эти обстоятельства обыкновенно или предшествуют или сопутствуют действию главного глагола» Второе деепричастие -форма на -каш, может обозначать действие, которое по отношению к действию главного предложения является прошлым или предшествующим, но не одновременным: чурган каїгаш, Туб улус кашкан-тур. - После того как прибыл цзурган, Урянхайские люди разбежались. Третья деепричастная форма на -а «при одном и том же действующем лице в обоих предложениях может обозначать действие, которое по отношению к действию главного предложения является последующим или одновременным, причем этой деепричастной формой обозначается следствие, цель или намерение, зависящая от главного глагола». Четвертая деепричастная форма на -ала «обозначает во времени обыкновенно тот момент, с коего совершается или совершалось другое действие; например: паланцам тыптйла, арага ішпЩіп-тур бан. - С тех пор, как нашелся мой ребенок, вина не пью» [Катанов 1903: 851].
Ш.Ч. Сат в своей работе, вышедшей в 1955 году, к этим деепричастиям добавляет специфическую деепричастную форму на -бышаан (в языках Южной Сибири имеется только аналог в тофаларском языке —пышаацга [см. Рассадин 1978:178]), которую он называет сопроводительной [Сат 1955:699]. Оно может выражать действие, которое происходит параллельно с другим действием, выраженным последующим глаголом: номчувуишан бижип олурган - читал и писал . Он включил в состав также и отрицательную деепричастную форму на -пайн. Деепричастие на -пайн выступает отрицательной заменой деепричастий на -а, -п, -каш со значительным ограничением [Сат 1955: 678-682].
Таким образом, впервые в тувинской грамматике было выделено шесть деепричастий. В 1959 году выходит статья Г.Ф. Бабушкина о значениях деепричастий в тувинском языке, где автор к числу деепричастий относит форму на -гыже. В работе К. Менгеса тоже видим эту форму как деепричастие [Менгес 1959: 663]. Ш.Ч. Сат в упомянутой выше работе форму на -гыже рассматривает как особое «предельное наклонение» [Сат 1955: 663]. Авторы «Грамматики тувинского языка» (1961) рассматривают такие же деепричастные формы, как и у Ш.Ч. Сата. Однако они, в отличие от последнего, указывают, что деепричастие обозначает время не по отношению к моменту речи (настоящее, прошедшее или будущее), а лишь по отношению к действию, выраженному другой глагольной формой в предложении (предшествование, одновременность, а также продолжительность и другие оттенки протекания действия - состояния -во времени) [Исхаков, Пальмбах 1961:315]. Ш.Ч. Сат и Е.Б. Салзынмаа в вузовском учебнике «Амгы тыва литературлуг дыл. Морфология» (1981) вводят тувинский термин «кожааттар» вместо русского термина «деепричастие» и пишут, что термин «кожааттар» точно показывает значение тувинских деепричастий [см.: Сат 1981:178]. Это слово отсутствует в тувинско-русском словаре [см.:Тув.-рус. ел. 1968], но судя по значению оно, по нашему мнению, образовано авторами либо от слова «кожа» - см. 2. около, близко,рядом, по соседству [Тув.-рус. ел. 1968: 244] + am- имя + =лар, либо от глагола коэ/сар /кош=/ 1) присоединять, прицеплять [Там же: 245]. По нашему мнению, авторы, предлагая этот термин, акцентировали внимание на способе образования деепричастий в тувинском языке, так как эти формы глагола «присоединяются, прицепляются» к другому глаголу, сказуемому. Однако, как показывает обзор литературы, этот термин не получил далее своего признания.
Значения и функции деепричастий в составе разных моделей рассматриваются Л.А. Шаминой в связи с описанием полипредикативных конструкций в тувинском языке [Шамина 1987]. У неё представлено шесть деепричастий: -быишан, -а, -гаш, -кала, -п, -пайн. Как пишет автор, деепричастие на -бышаан - самое моносемантичное в тувинском языке. Эта форма функционирует не только как деепричастие, но и как финитный глагол, и как «причастие», а точнее - как имя действия или как субстантивированное имя деятеля; например: Мен оорен-мшиаан мен - Я еще учусь; Швлде ажылда въииаанымны канчап билдиц? - Откуда ты узнал, что я-до-сих-пор-работаю в поле? В последнем случае временные отношения событий отступают на задний план [Шамина 1987:88].
Выступая в деепричастной функции, эта форма выражает темпоральные отношения: параллелизм двух действий одного субъекта, пишет автор, - единственная семантическая функция этого деепричастия. Деепричастие на -кала имеет довольно узкую семантику: оно отражает ограничительные отношения предела в прошлом. Действие, описываемое главной частью, начинается с момента завершения действия, выраженного придаточной частью: Лкым тайгаже диицнэ-эле, бир ай чыгай берген - Скоро месяц с тех пор, как мой старший брат пошел белковать в тайгу. Форма на -кала может выступать сказуемым зависимой предикативной единицы в полипредикативной конструкции моносубъектного типа: Чырык черге чурта-ала беру ийи буттап кылаштап турганын кажан-даа кврбээн мен! - С тех пор как на свете живу, не видел, чтобы волки ходили на двух ногах! В приведенных примерах между событием, описываемым в зависимой части, и событием главной части наблюдается минимальный временной разрыв. Действие зависимой предикативной единицы предстает как завершившееся к моменту, когда начинается действие главной части. Здесь усматриваются отношения ограничительного следования главного действия за зависимым. Эта семантика определяется аспектуальными характеристиками глаголов. При другом соотношении этих характеристик (краткости/длительности, пределыюсти/непредельности) конструкция с деепричастием на -кала может выражать и ограничительную одновременность.
. Система причастий в тувинском языке
Первые сведения о тувинских причастиях мы также находим в первой грамматике тувинского языка Н.Ф. Катанова «Опыт исследования урянхайского языка...». Автор описывает два причастия: причастие прошедшего времени, «заменяющее русское причастие настоящего времени, образующееся от чистой глагольной основы посредством прибавления к ней в урянхайском языке суффиксов: -кан / -кан..», и причастие будущего времени, «употребляемое также в значении причастия настоящего времени, ... образуется с помощью суффиксов: -ар/-ар... » [Катанов 1903: 523-533]. В грамматическом очерке, вышедшем в 1955 году Ш.Ч. Сат пишет, что в тувинском языке имеется три причастия: причастие прошедшего времени, причастие настояще-будущего времени и причастие ожидаемого времени на -калак; к этим причастиям примыкает также конструкция «-кы дег» («причастие возможности»). Автор отмечает, что причастие прошедшего времени, когда оно является «сказуемым придаточного предложения, употребляется в значении будущего времени, если сказуемое главного предложения выражено причастием настоящего-будущего времени». Причастие настояще-будущего времени, являясь сказуемым придаточного предложения, может выражать прошедшее время, если сказуемое главного предложения выражено причастием прошедшего времени, например: Чаъс чаарда хел кыдыынга чораан бис Мы были у озера, когда шел дождь . Согласно Ш.Ч. Сату, причастие ожидаемого времени указывает на то, что действие (или состояние) еще не совершилось, но должно совершиться в момент речи. Интересно отметить, что автор указывает на то, что в семантике этого причастия сконцентрирован положительное и отрицательное значение, например: бышкалак кат ещё не поспевшие ягоды ; кат бышкалак ягоды не поспели, но вскоре поспеют [Сат 1955:676]. В своей диссертационной работе «Причастия в тувинском языке» Ш.Ч. Сат, развивая свои положения, подробно рассматривает синтаксические функции тувинских причастий. Как утверждает автор, личные аффиксы сказуемости оформляют причастия, которые вступают в предложение в качестве сказуемого главным образом зависимого предложения: Авамга белек кылдыр даарап алганым мактарны ацаа тудустум - (я) преподнесла маме маки, которые я вышила ей в подарок .
В вопросе о сущности и критериях определения придаточных предложений Ш.Ч. Сат придерживается мнения тех авторов (Дмитриев, Поцелуевский, Убрятова, Гаджиева, Сауранбаев и др.), которые признают наличие придаточных предложений в тюркских языках с причастиями и деепричастиями. Основными признаками причастных придаточных предложений, по его мнению, являются наличие подлежащего и сказуемого, личное оформление причастного сказуемого, наличие зависимых (второстепенных) членов. В современном тувиноведении причастия рассматривались Ч.С. Ондар и Л.А. Шаминой в связи с описанием причастно-аналитических конструкций. В работе Ч.С. Ондар мы видим следующие формы причастия: 1) причастие прошедшего времени на -гаи (его отрицательная пара на -баан); 2) причастие настоящего-будущего времени на -ар (его отрицательная пара на -бас); 3) причастие ожидаемого будущего на -галак (его отрицательной парой Ч.С. Ондар считает форму на -баалак, и тут же она отмечает: «однако она практически не употребляется ни в разговорном, ни в литературном языке») [Ондар 1999]. В систему причастий Ч.С.Ондар включает и форму на -бышаан, которая в тувиноведении имеет два разных толкования: эту форму называют и сопроводительным деепричастием и причастием [см. Монгуш 1963:105]. Ч.С. Ондар пишет, что это причастие редко употребляется в составе причастно-аналитических конструкций. В самостоятельном предложении, пишет она, данная форма выражает действие, начавшееся в прошлом и продолжающееся в настоящее время: Олар ажылдавышаанпар - Они ещё работают .
Форма на -гыже рассматривается в тувиноведении как форма предельного наклонения. Тувинская форма на -гыже может передавать почти все значения, свойственные деепричастию на -ганча в других тюркских языках. Учитывая, что эта форма в тувинском языке по своим морфологическим и функциональным характеристикам сближается с причастными формами на -гаи или -ар [ср.: Шамина 1983:36-45], Ч.С. Ондар считает возможным рассматривать её в роли 1-го компонента причастно-аналитических конструкций тувинского языка [Ондар 1999:19].
Форма на -гу дег «также примыкает к перечисленным причастиям» [Там же: 20]. Временное значение этой формы не так ярко как, например, формы настоящего-будущего времени на -ар [Ондар 1999: 21]. Форма на -гу дег может выступать в составе аналитических конструкций, где конечный компонент - вспомогательный глагол в формах прошедшего времени. Тогда событие, обозначаемое формой на -гу дег, переносится в план прошедшего времени. Такие аналитические конструкции, по наблюдению Ч.С. Ондар, существуют в языке, хотя они явно выходят из употребления. Например, Бо уруглар келги дег болду - Эти девочки давно могли прийти (но не приходят до сих пор) .
Этот же автор в своей совместной с Л.А. Шаминой работе «Глагольные аналитические конструкции с первым причастным компонентом в тувинском языке» (2003) основное внимание уделяет изучению темпоралыю-аспектуальных и модально темпоральных форм в составе причастных аналитических конструкций. Рассматриваются аналитические формы, обслуживающие систему относительного времени тувинского глагола. Как пишут авторы, под функционально-семантическим углом зрения в тюркских языках выделяются аналитические конструкции, выражающие разные значения категориального плана: 1) аспектуальные; 2) темпоральные; 3) модальные. Сочетание структурных и семантических характеристик дает структурно-семантические типы аналитических конструкций. Каждый структурный тип аналитических конструкций характеризуется различными функционально-семантическими подтипами, и, наоборот, каждый семантический тип может быть представлен аналитическими конструкциями различных структурных подтипов.
