Содержание к диссертации
Введение
Первая глава. Именные части речи 24
1.1. Имя существительное 24
1.1.1. Категория числа 24
1.1.2. Категория принадлежности 25
1.1.3. Категория падежа 28
1.2. Местоимение 35
1.3. Имя прилагательное 44
1.4. Наречие 47
Краткие выводы 51
Вторая глава. Личные формы глагола 54
2.1. Формы изъявительного наклонения 54
2.2. Формы повелительного наклонения 81
2.3. Формы желательного наклонения 85
2.4. Формы долженствовательного наклонения 88
2.5. Формы условного наклонения 91
2.6. Формы сослагательного наклонения 93
Краткие выводы 95
Третья глава. Неличные формы глагола 100
3.1. Формы причастия 100
3.2. Формы деепричастия 121
3.3. Имена действия 129
3.4. Формы инфинитива 137
Краткие выводы 142
Заключение 147
Список использованных источников и литературы 156
Приложение 168
- Категория принадлежности
- Формы изъявительного наклонения
- Формы сослагательного наклонения
- Формы причастия
Введение к работе
В истории развития письменных литературных языков разных народов имеются такие периоды, в которых наблюдается активное, а порой и чрезмерное употребление элементов других, в том числе и родственных языков. В истории развития татарского литературного языка таким периодом можно назвать конец XIX - начало XX веков, что подтверждается наличием многочисленных письменных источников, характеризующихся в языковом плане насыщенным употреблением элементов, которые являются отличительной чертой тюркских языков огузской группы, в частности османо-турецкого языка. Большая часть данных элементов считается общетюркско-традиционными. Как известно, использование огузских элементов наблюдается во всех этапах развития старотатарского литературного языка. Они употребляются в поэме Кул Али «Кыссаи Йусуф» (XIII в.) и в литературных произведениях эпохи Золотой Орды («Хосрау и Ширин» Кутба, «Сказания о пророках» Рабгузи, «Гулистан» Сейфа Сараи) (XIV - XV вв.). Огузские элементы можно встретить и в поэтических текстах Мухамедьяра (XVI в.) и Мауля Кулый (XVII в.), У. Имяни (XVIII в.), А. Каргали и Г. Кандалый (XIX в.). Однако в различные периоды эти элементы имели разную степень проявления и в старотатарский литературный язык они проникали через различные каналы [Негматуллов 1983, 156]. С XVII -XVII вв. начинается интенсивное проникновение огузского компонента в результате османо-турецкого влияния и в XIX веке данное влияние на старотатарский литературный язык усиливается. Причиной тому явились различные общественно-исторические факторы, которые повлияли на развитие татарского литературного языка того времени.
Культурно-историческая и языковая ситуация. Как известно, конец XIX - начало XX веков является бурным и насыщенным периодом в истории татарского народа. Начиная с середины XIX века в Поволжье начинается интенсивное развитие капиталистических отношений. Постепенно смывается средневековая раздробленность, активизируется национальная жизнь и пробуждается национальное сознание татарского народа - начинается формирование татарской нации [ТЭТ, 212].
Данный период является сложным этапом и в истории развития татарского литературного языка. Его сложность заключается в том, что литературный язык того времени действовал в различных вариантах, т. е. он был многовариативным. Так, исходя из языковых споров, которые велись в то время на страницах газет и журналов, в частности в газете «Hyp», можно выделить следующие варианты татарского литературного языка конца XIX - начала XX веков:
1) вариант, который назывался литературным языком (одоби тел), и который по сути являлся продолжением классического старотатарского пись менного литературного языка, употреблявшегося до этого; вариант, близкий к языку газеты «Тарджиман» (жэдиди госманлы); вариант, насыщенный словами и формами, характерными для разговорной речи татарского народа (гамэли-гавамлашкан) [Бэширова 1999, 12].
В этот период среди татар формируется просветительское движение, виднейшими представителями которого явились Ш. Марджани (1818-1889), X. Фаизханов (1821-1866), К. Насыри (1825-1902). Татарская общественность впервые услышала их голоса в 50-е годы XIX века и они продолжали звучать вплоть до начала XX века. К концу XIX века к ним присоединяется Ш. Куль-тяси (1856-1930). В произведениях этих мыслителей нашла свое отражение просветительская программа татарского народа. Татарские просветители, несмотря на яростные нападки и клеветнические измышления защитников изживших себя общественных порядков, подвергли всесторонней и убедительной критике все проявления застоя в национальной жизни и, одновременно с этим, отстаивали новый образ жизни, прогресс и свободу человеческого разума. В противовес схоластической премудрости и религиозному фанатизму, они пропагандировали разум и науку. Будучи страстными поборниками национальной культуры и языка, они посвятили свои творческие силы освобождению их из плена средневековой отсталости и наметили пути их дальнейшего развития [Абдуллин 1976, 26-27].
Если первоначально просветители ограничивались областью философско-мировозренческих проблем и пропагандой научных идей, то впоследствии их деятельность переросла в широкое литературное движение, оставившее глубокий след в жизни татарского народа и развитии его общественной мысли. Произведениями М. Акъегет-Заде (1864-1923), 3. Бигиева (1870-1902), Г. Иль-яси (1856-1895), Ф. Халиди (1850-1923), Р. Фахрутдина (1858-1936), Ф. Карими (1870-1937), Г. Исхаки (1878-1959) и др., в последней четверти XIX века в атмосферу татар средневековья мощной волной врывается просветительская литература, что было ознаменовано появлением прозы и драматических произведений. Пробуждение национального самосознания татарского народа, воспитание в нём чувств гражданского долга и гуманизма, пропаганда идей прогресса и свободы, критика средневековых порядков - вот чем были пропитаны произведения татарских писателей-просветителей [ТЭТ, 221]. При этом следует заметить, что в языковом плане их произведения не одинаковы - они относятся к различным вариантам татарского литературного языка конца XIX - начала XX веков. Так, например, произведения М. Акъегета и 3. Бигиева написаны на варианте, близком к новоосманскому языку. Р. Фахрутдин и Ф. Карими часть своих произведений сочинили на варианте, близком к общенародно-разговорной речи, а часть на варианте, близком к новоосманскому языку. Г. Ильяси, Ф. Халиди и Г. Исхаки в основном писали только на варианте, близком к общенародно-разговорной речи.
Как известно, старотатарский литературный язык непосредственно восходит к литературному языку кипчакско-огузского типа эпохи Золотой Орды и Мамлюкского Египта. Следует заметить, что этого мнения, высказанного Э. Н. Наджипом, единодушно придерживаются все исследователи татарского языка. Традиционная часть данного языка была унаследованной, и она представлена преимущественно уйгуро-караханидской и в меньшей степени огузской традицией.
С XVII - XVIII веков в старотатарский литературный язык начинается интенсивное проникновение огузского компонента в результате османо-турецкого влияния. Это влияние было обусловлено конкретными социально-историческими предпосылками - активизацией культурно-экономических, а также дипломатических отношений Поволжья с Турцией и Ираном (Азербайджаном) [Негматуллов 1983, 156; Хисамова 1990, 35]. В XIX веке, особенно во второй его половине, османо-турецкое влияние усиливается, так как в этот период среди татар начинают распространяться идеи просветительства, которые просачивались в основном из тогдашней Турции (обучение татарской молодежи в учебных заведениях Турции, распространение среди татар османо-турецкой литературы) [Хаков 1972, 58].
Кроме этого, со второй половины XVIII века старотатарский литературный язык начинает испытывать заметное влияние чагатайской литературной традиции. Влияние классической чагатайской литературы (XV - XIX вв.) шло через различные каналы: распространение литературных произведений, созданных в Средней Азии, обучение татарской молодежи в учебных заведениях Бухары и Самарканда. Важную роль играли также такие внешнелинг-вистические факторы, как активизация дипломатических и торговых отношений со Средней Азией и посредническая роль татар в этих событиях [Хисамова 1990, 35-36].
Данный период развития литературного языка характеризуется также увеличением удельного веса арабских и персидских заимствований. Это тоже может расцениваться как влияние чагатайского языка, который отличался высоким уровнем художественной выразительности и терминологической полноты [ЯМТЯ, 36].
Таким образом, к середине XIX века классический старотатарский письменный литературный язык представлял собой некоего рода смешанный язык, вобравший в себя элементы арабского, персидского, чагатайского и османо-турецкого языков. В своё время на его смешанный характер обращали внимание Г. Ибрагимов, Г. Сагди и др. [Хаков 1972, 13-14]. При этом новые структурные признаки как бы наслаиваются на прежние, более древние традиционные черты. Но, несмотря на разносторонние влияния и связи, татарский литературный язык этого периода всё же сохранил свои основные региональные черты. По мнению Ф. М. Хисамовой, созданные в самом Поволжье различные письменные памятники нельзя не отличить от тюркоязычных памятников, привнесённых культурным влиянием из Средней («Бакырган», «Ахырзаман», «Субатуль гаджи-зин», сочинения Абулгази и Мухаммед Салиха) и Малой Азии («Мухаммедия», «Тутый-наме», «Саит-баттал»), которые хотя и непосредственно не входили в функционально-стилистическую систему регионального татарского языка, но всё же играли важную роль в создании общего культурного фона эпохи, а также существенным образом влияли и на языковую ситуацию [Хисамова 1990, 35-37].
Хотя поволжское тюрки постепенно вбирал в себя элементы общенародно-разговорного татарского языка, тем не менее он сильно отличался от разговорной речи татарского народа. Литература написанная на нём была малодоступна широким слоям татарского общества. К тому же, в духовной жизни народа татарский язык играл второстепенную роль, а господствующее положение занимал арабский, который, будучи языком Корана, использовался в качестве языка культовой литературы и науки [Юзмухаметов 2001, 18]. Татарский же считался языком простонародья, на котором будто бы нельзя вести речь по научным проблемам и писать серьёзные книги. Человек, в той или иной степени грамотный, пытался писать на арабском. Наряду с арабским -языком поэзии и суфийско-мистической литературы, довольно прочные позиции занимал также персидский язык. В этих условиях изучению и научной разработке татарского языка не придавалось должного значения.
Как уже указывалось, распространение научных знаний татарские просветители считали важнейшим услвием общественного прогресса. Одновременно с этим они ясно представляли невозможность приобщения масс к научным знаниям и достижениям передовой культуры на непонятном им языке. По их мнению, знание родного языка является необходимой предпосылкой как при изучении наук, так и для овладения другими языками [Абдуллин 1976,218].
Выдвижение просветителями проблемы реформы и научной разработки татарского литературного языка явилось отражением требований времени. В условиях перехода от средневековья к новому времени такая проблема возникала перед многими народами. Как известно, у народов Западной Европы этот переход был связан с преодолением господства латинского языка, у русских с переходом от церковнославянского языка к живой русской речи. Причём этот переход сопровождался лексической, стилистической и грамматической обработкой русского литературного языка [Абдуллин 1976, 219].
Во второй половине XIX века втягивание в водоворот капиталистических отношений и связанные с этим социально-экономические изменения выдвинули такую задачу и перед татарами. С развитием капиталистических отношений расширяются общественные связи, люди втягиваются в рыночные отношения, появляются новые сферы деятельности и потребность в знаниях, без освоения которого эта деятельность была уже не возможна. Именно на этой основе возникает стремление к преодолению господствующего положения латыни мусульманского Востока - арабского языка, реформе литературного языка и приближению его к разговорной речи с тем, чтобы стало возможным развернуть на нём широкую пропаганду научных и практических знаний.
Просветители решительно отмежевываются от широко распространённого мнения, будто татарский язык несовершенен, не приспособлен для использования в качестве языка науки и поэзии. Они считают, что татарский язык как по своему лексическому, так и грамматическому строю не хуже других языков, и на нём можно выразить как научную, так и поэтическую мысль. Одновременно с этим просветители ясно отдают себе отчёт, что существующий литературный язык не отвечает запросам времени и подчёркивают необходимость его совершенствования. Они сами непосредственно участвуют в научной разработке татарского языка. Эта деятельность начинается ещё в конце XVIII века и пионером её является преподаватель татарского языка казанской гимназии Сагит Хальфин, который в 1785 году составил словарь и краткую грамматику татарского языка. В дальнейшем свой вклад в это дело внесли И. Хальфин, С. Кукляшев и X. Файзханов, создавшие оригинальные словари и грамматики татарского языка и подготовившие по нему хрестоматии.
Но самое существенное значение в научной разработке татарского языка имела деятельность К. Насыри. Признавая татарский язык вполне самостоятельным, К. Насыри подчёркивал, что у него имеется собственный словарный запас, грамматический строй и внутренние правила. На протяжении своей полувековой научной и литературной деятельности, он много сил и энергии отдаёт его научной разработке и приближению к разговорной речи татарского народа [Хаков 1972, 54-59].
Деятельность просветителей в научной разработке татарского литературного языка и в его приближении к разговорной речи народа имела огромное социальное и культурное значение. Реализация выдвинутых ими предложений открыла возможность распространения научной и художественной литературы на языке, понятном простому народу, т. е. формируется новый общенародно-разговорный вариант татарского литературного языка.
Наряду с этим, в последней четверти XIX и в начале XX веков в произведениях ряда писателей, таких как 3. Бигиев, М. Акъегет, Р. Фахрутдин, Ф. Карими, Г. Ибрагимов, Ф. Амирхан, Ш. Камал и др., наблюдается активное употребление огузских, в частности османо-турецких языковых элементов. Данное явление объясняется, в первую очередь, продолжением влияния древ-нетюркских и старотатарских письменных традиций. Во-вторых, в этот период османская литература всё более совершенствовалась, в то время как чагатайская в Средней Азии постепенно затухала. И татарские писатели сами того не замечая османизировались. Кроме этого, многие татарские шакирды, стремившиеся к более основательному светскому образованию, учились в гимназиях и учительских семинариях Турции, так как не имели доступа в русские учебные заведения. Среди них были и писатели-просветители (например, М. Акъегет, Ф. Карими и др.). Вот что писал об этом в своё время Дж. Валиди: «Татарские шакирды, ... очень быстро усваивали близкий к татарскому турецкий язык, и когда они, после 4-5 летнего прибывания там, возвращались на родину, то были настоящими турками. Они назначались преподавателями в новометодные медресе, где преподавание велось по турецким учебникам. Некоторые из них сами составляли учебники, язык которых был если не чисто турецким, то турецко-татарским, а терминология непременно турецкой. Таким образом, ...Константинополь был главным поставщиком работников научного знания и просветительской литературы» [ФК, 188]. В-третьих, в активизации огузского компонента в татарском литературном языке конца XIX - начала XX веков некоторую роль сыграло также распространение среди татар идей тюркизма -общественно-политического и культурного движения, в основе которого лежит концепция выдающегося просветителя и реформатора И. Гаспринского (1851-
1914) об общетюркском литературном языке, которая также в некотрой степени повлияла на языковую ситуацию в Поволжье в конце XIX - начале XX веков.
Будучи широко эрудированным человеком, И. Гаспринский работал на весь тюркский мир, который он хотел объединить общим тюркским языком. На страницах издаваемой им газеты «Тарджиман», которая сыграла немаловажную роль в формировании многих тюркских языков, вырабатывается особый универсальный язык (уртак лисан). По его убеждению, этот язык отличался своей простотой, краткостью и ясностью [Губайдуллин 1997, 210]. Он был основан на очищенный от непонятных арабо-персидских заимствований новоосманский язык. И. Гаспринский хотел, чтобы этот язык был доступен для всех тюркских народов. Это помогло бы их усилению и более тесному сближению на пути прогресса и развития. Здесь может возникнуть вопрос -почему именно османо-турецкий язык должен был стать основой для общетюркского языка, а не азербайджанский, или же татарский. По нашему мнению, в этом вопросе решающую роль сыграл прежде всего политический аспект. В то время Османская империя была единственным суверенным тюркским государством в мире и со стороны она казалась очень могущественной. Вследствие этого, тюркские народы России, страдающие от гнёта и деспотизма царского режима, видели в ней своего защитника и опору. Но османских турок в то время мало волновали проблемы их российских собратьев. На самом деле они сами находились в жалком состоянии и нуждались в помощи. В последней четверти XIX века Османская империя находилась в положении полуколонии таких западноевропейских держав, как Англия и Франция. Несмотря на развитие товарно-денежных отношений она всё ещё продолжала оставаться отсталой аграрной страной. В стране царило господство самых реакционных слоев турецкого общества (эпоха «зулюма»), безудержный административный произвол, коррупция в государственном аппарате. Данный период характеризуется также худшей порой и в истории турецкой прессы, литературы и искусства [Петросян 1971, 137-163]. В своё время на это обратил внимание и Ф. Карими. В отличие от других, он первым отвыкает от мысли о том, что в Турции всё хорошо. В 1907 году им была написана статья «Турки», в котором писатель критикует всё турецкое, идеализированное его предшественниками [ТЭТ, 347]. В дальнейшем это понимают и другие представители татарской интеллигенции.
На рубеже XIX - XX веков проблема общетюркского литературного языка была актуальной для многих тюркских народов. Поэтому идеи И. Гаспринского находят сильный резонанс в среде мусульманской интеллигенции России. Они оставляют свой отпечаток и в старотатарском литературном языке. Татарские писатели, которые хотели, чтобы их произведения читали во всём тюркском мире, писали на языке близком к языку газеты «Тарджиман», который, как уже было сказано, основывался на новоосманский язык. Поэтому в конце XIX века в старотатарском литературном языке активизируются некоторые эпизодически появлявшиеся ранее огузские элементы, а также утверждаются новые - османо-турецкие. Данные элементы можно встретить в фонетике, лексике, грамматике и синтаксисе. Вследствие этого на рубеже двух веков формируется новый вариант старотатарского литературного языка, на этот раз с сильным преобладанием огузского компонента. В то время его называли по-разному: турецко-османский язык, татарско-турецкий язык, язык «Тарджимана» и т. д.
После революции 1905-1907 гг. османо-турецкое влияние на старотатарский литературный язык несколько ослабевает. В первую очередь, это объясняется тем, что в 1905 году начинают издаваться десятки печатных изданий на собственнотатарском языке. На страницах данных изданий начинаются языковые споры (тел бэхэсе), суть которых сводится к одному вопросу, что взять в основу татарского литературного языка для его дальнейшего развития: старотатарский литературный язык, язык газеты «Тар- джиман», или же местный (казанский) говор татарского языка, т. е. разговорный язык татарского народа [Бэширова 1999, 11-19]. Так как многие представители татарской интеллигенции (X. Максуди, Г. Исхаки, Г. Камал, Г. Тукай, Ф. Амир-хан и др. ) были против языка газеты «Тарджиман», в конце этот вопрос решается в пользу последнего и большинство писателей, которые сочиняли свои произведения на огузированном варианте старотатарского литературного языка, переходят на его общенародно-разговорный вариант [Бэширова 1999,19-20], а огузско-турецкие языковые элементы постепенно выпадают из употребления. Несмотря на короткий срок своего существования (80-е годы XIX века - первое десятилетие XX века), огузированный вариант татарского литературного языка конца XIX - начала XX веков всё же сыграл важную роль в истории татарского народа. В частности, в эпоху общественно-экономических преобразований произведения, написанные на этом варианте, помогали распространению просветительских идей, тем самым он служил обогащению духовной и культурной жизни татарского народа, а также способствовал его сближению с другими тюркскими народами.
Актуальность темы. Конец XIX - начало XX веков является сложным и в то же время интереснейшим этапом в истории развития татарского литературного языка. В этот период татарский литературный язык, основываясь на живой разговорной речи татарского народа и подвергаясь изменениям в фонетическом, лексическом и грамматическом плане [Хаков 1972, 53], развивался в различных направлениях, т. е. он действовал в нескольких письменных вариантах.
Изучение отдельно взятого периода истории литературного языка в непосредственной связи с культурно-исторической и языковой ситуацией, существовавшего в тот период, является одним из главных направлений в современном татарском языкознании. В этой области было написано множество научных трудов, посвященные различным этапам развития татарского литературного языка. В качестве примера можно привести работы Э. Н. На-джипа (1965, 1975), В. X. Хакова (1972, 1993), Э. Р. Тенишева (1987), М. 3. За-киева (1977, 1986), Я. С. Ахметгалиевой (1979), Ф. М. Хисамовой (1981, 1990, 1999), И. Г. Галяутдинова (1990), Ф. Ш. Нуриевой (1999), И. Б. Башировой (1999). Сюда же можно отнести диссертации Р. 3. Мухаметрахимовой (1990), А. И. Исламовой (1998), Л. И. Гимадеевой (2000), Г. Ф. Губайдуллиной (2001), Р. Г. Юзмухаметова (2001), А. Г. Губайдуллиной (2002) и т. д.
Как показывает история, эволюция татарского литературного языка в целом, или же его отдельные периоды характеризуются наличием нескольких письменных вариантов. В этом плане татарский литературный язык конца XIX -начала XX веков также характеризуется своей многовариативностью. К настоящему времени сохранилось значительное количество старотатарских письменных памятников, языковые особенности которых изучены в недостаточной степени. К числу таких относятся произведения М. Акъегета, 3. Би-гиева, Р. Фахрутдинова и др., которые в языковом плане отличаются активным употреблением огузско-турецких элементов. В связи с этим, актуальность избранной темы и её исследование определяется необходимостью разработки письменного состояния татарского литературного языка данного периода, а также необходимостью учёта и изучения его различных вариантов, в частности источников огузированного варианта, в котором превалируют огузско-турецкие языковые черты. Долгое время изучение этих источников было затруднено из-за идеологических причин. Так как, начиная с 30-40 годов XX века искусственно раздувалась угроза «пантюркизма» — угроза экспансионисткого объединения тюркских народов во главе с Турцией, ставящей своей целью проведение шовинистической политики в отношении других народов и государств [Мухаметдинов 1996, 11] и отечественное языкознание до последних лет оставалось под влиянием данного негативного стереотипа. В свою очередь, это не позволяло объективно освещать некоторые моменты истории развития татарского литературного языка. В нашем случае было затруднено изучение источников огузированного варианта татарского литературного языка конца XX - начала XX веков.
История изучения проблемы. Огузские элементы встречаются во всех этапах развития татарского литературного языка. Поэтому они наряду с другими формами рассматриваются в научных трудах многих учёных и специалистов, занимавшихся историей татарского литературного языка.
Кроме этого имеются также и специальные труды. Одна из таких работ -диссертация Ю. А. Валитовой «Иноязычные элементы в поэтических произведениях Г. Тукая (турецко-огузские элементы и арабские масдары)» (1966), первая глава которой посвящена изучению турецко-огузских языковых элементов в стихотворениях Г. Тукая. Она состоит из двух разделов. Первый раздел содержит анализ синтаксических, стилистических и художественно-эстетических функций имён существительных, прилагательных, числительных, местоимений и наречий. Bo-втором разделе определяются синтаксико-функциональные и стилистические особенности употребления и степень применения модальных слов, слов-отрицаний, частиц вопроса, послелогов и морфологических показателей родительного, дательного, винительного падежей, категорий принадлежности и сказуемости, а также личных и неличных форм глагола,
Вторая работа - диссертация М. М. Негматуллова «Роль и место огузских элементов в истории развития татарского языка» (1983). В данной работе автор приводит научно-критический анализ имеющейся литературе по изучению огузских элементов в тюркологии, даёт сведения из истории огузов, об этнонимах огуз и туркмен, а также раскрывает языковое содержание понятия «огузский». По его мнению, огузские элементы не что иное, как классификационные признаки тюркских языков юго-западной, или огузской группы [Негматуллов 1984, 35]. Далее определяется место огузского компо- нента в среднем и мишарском диалектах татарского языка. Здесь значительное место отводится рассмотрению основных компонентов (булгарского, кипчакского, огузского, печенежского), участвовавших в формировании татарского общенародного языка. В диссертации определённое место отводится также изучению огузских элементов и их соотношения с традиционными и собственно татарскими языковыми явлениями в татарском литературном языке XVI - XX веков. При этом выявляются источники проникновения огузских элементов и экстралингвистические факторы, оказавшие влияние на проникновение, бытование, закрепление и развитие огузских и других элементов в татарском литературном языке.
Цель и основные задачи исследования. В данной работе поставлена цель изучения роли и места огузско-турецких элементов в истории развития татарского литературного языка, а именно в его отдельно взятом периоде. Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
1) прослеживание по историческим и филологическим трудам культурно- исторической и языковой ситуации, которая сложилась в конце XIX - начала XX веков на территории Среднего Поволжья;
2) выявление огузско-турецких элементов, определение степени их употребительности и специфики функционирования;
3) определение объёма семантического содержания данных элементов;
4) изучение соотношения огузско-турецких элементов с собственно татарскими языковыми явлениями.
Научная новизна. Диссертация является первым шагом в изучении одного из вариантов старотатарского литературного языка, функционировавшего на рубеже XIX и XX веков, в частности его огузированного варианта, испытавшего сильное влияние османо-турецкого языка. В работе в системном плане исследуется один из его основных компонентов, а именно огузско-турецкие языковые элементы (именные части речи, личные и неличные формы глагола). Они рассматриваются нами как вариативные звенья татарского литературного языка данного периода.
Практическая ценность работы заключается в том, что положения и выводы диссертации могут быть использованы при дальнейшей разработке письменного состояния татарского литературного языка конца XIX - начала XX веков и его различных вариантов. Конкретный языковой материал может быть использован в лекционных и семинарских занятиях по исторической грамматике и истории татарского литературного языка.
Основными источниками исследования были взяты следующие произведения:
1) повесть «Хисаметдин менла» (1886) М. Акъегета;
2) романы «Олюф, или красавица Хадича» (1887), «Смертные грехи» (1890) и путевая заметка «Путешествие в Транс-Океанию» (1908) 3. Бигиева;
Данный выбор объясняется тем, что именно в вышеперечисленных произведениях наблюдается самое активное употребление огузско-турецких языковых элементов. Кроме них в качестве источников были использованы также романы «Салима и невинность» (1899) и «Асма, или преступление и наказание» (1902) Р. Фахрутдина, а также путевые заметки «Путешествие в Европу» (1902) и «Путешествие в Крым» (1908) Ф. Карими, которые относятся к их начальному этапу творчества. «Хисаметдин менла». Данный повесть является первым крупным по объему эпическим произведением в истории татарской литературы. Она от начала до конца пронизана идеями просвещения. Одна из проблем, которую автор поднимает в повести - это свобода личности, и она решается на примере основных героев - менлы Хисаметдина и девушки Ханифэ. Влюблённые, несмотря на различные трудности и испытания, в конце всё-таки добиваются исполнения своих желаний. Кроме этого, автора волнуют также и другие вопросы, такие как: судьба и будущее нации, проблема образованного и предприимчивого человека и т. д.
Своей идейно-тематической новизной повесть «Хисаметдин менла» в своё время сразу обратила на себя внимание широкого круга общественности. Первым о ней написал в своём труде «Мусульманские печатные издания» (1888) В. Д. Смирнов, который отметил, что в данном произведении освещена реальная жизнь и новые прогрессивные идеи татар того времени.
В трудах татарских литературоведов Н. Гасрыя, Г. Ибрагимова и Г. Сагди повесть отмечается как первое произведение, указывающее на начало идейно-эстетического зарождения татарской литературы. Изучению творчества М. Акъ-егета много внимания уделяется также в трудах М. Гайнуллина, И. Нуруллина, С. Хафизова, Ф. Мусина [ТЭТ, 291]. «Олюф, или красавица Хадича». Как видно из названия романа, в нём рассказывается не только о красоте девушки Хадичы, или же о любовной истории. В своё время 3. Бигиев хотел показать какую роль играют деньги в отношениях между людьми и в определении их морали.
Роман написан в детективном жанре. В одной из гостиниц Казани убита неизвестная девушка и в дальнейшем события разворачиваются вокруг этого убийства. «Смертные грехи». В этом произведении 3. Бигиев поднимает проблему воспитания подрастающего поколения. Влияние окружающей среды на формирование личности определяется как решающий фактор в воспитании молодёжи. По мнению автора, основные герои романа Абдулгафур и Махруй встали на неправильный путь, прежде всего, в результате негативного влияния окружающей среды. Второй причиной их несчастья является отсутствие стремления к просвещению и знаниям. «Путешествие в Транс-Океанию». Данная путевая заметка была написана 3. Бигиевым в результате его путешествия в Среднюю Азию летом
1893 года, которое он предпринял с целью ознакомления с историей, культурой и бытом проживающих в этом регионе тюркских народов. Автор хотел также на некоторое время остаться там и немножко поучиться в знаменитых учебных заведениях Бухары и Самарканда. Но в процессе знакомства со здешними преподавателями и порядками 3. Бигиев отказывается от этой идеи, так как они не совпадали с его просветительскими идеалами.
Романы 3. Бигиева явились началом нового направления в татарской литературе. В своё время их высоко оценили Г. Тукай и Ф. Амирхан. Основательное изучение этих произведений началось в послевоенные годы. Большой вклад внёс М. Гайнуллин. В его монографических трудах «Татар одэбияты, XIX йез» (1957, 1968), «Татарская литература XIX века» (1975) много места уделяется творчеству 3. Бигиева. Кроме этого, изучением творчества 3. Бигиева в научно-теоретическом плане занимались также И. Нуруллин, С. Ха-физов и Ф. Мусин [ТЭТ, 303-304]. «Салима, или невинность». Сюжет романа выдуман. Некая девушка Салима - дочь Иранского богача, после путешествия по городам России, вместе с матерью возвращается домой. В пристани Казани она знакомится с одним татарским шакирдом. По пути, беседуя о науке, литературе и истории, молодые влюбляются друг в друга и в конце путешествия женятся. В романе автор доводит до читателя свои взгляды о семейной и общественной жизни. «Асма, или преступление и наказание». Продолжая традиции писателей-просветителей XIX века, автор рассказывает о самых тяжёлых и тёмных сторонах татарской жизни в условиях жестокого капитализма. Основная идея романа заключается в том , что каждое преступление наказуемо.
В литературном плане произведения Р. Фахрутдина изучены в достаточной мере. Первыми на них обратили внимание Ш. Марджани и Г. Тукай, которые высоко оценили литературное мастерство автора. В своё время творчеством Р. Фахрутдина интересовался и М. Горький. Изучению литературного наследия писателя определённый вклад внёс также Г. Сагди [ТЭТ, 324]. «Путешествие в Европу». Данная путевая заметка является первым опытом ознакомления татарской общественности с культурными очагами и музеями Европы [ТЭТ, 334-335]. А в путевой заметке «Путешествие в Крым» излагаются события, которые пережили Ф. Карими и его путник во время поездки в Крым, куда они ездили для празднования двадцатилетнего юбилея выхода первого номера газеты «Тарджиман».
В настоящее время в тюркологии бытует мнение о том, чтобы для воссоздания истории развития тюркских языков и их литературных норм необходимо тщательное исследование письменных памятников, т. е. произведения поэтов и писателей относящихся к различным эпохам. В этом отношении романы и путевые заметки М. Акъегета, 3. Бигиева, Р. Фахрутдина и Ф. Карими интересны нам как свидетельство состояния старотатарского литературного языка конца XIX - начала XX веков, в частности его огузированного варианта. Изучению языковых особенностей данных произведений определённое место уделяется в трудах В. X. Хакова (1972, 1993) и И. Б. Башировой (1999). Кроме этого имеется диссертация А. Р. Губайдуллиной (2002), которая посвящена изучению языковых и стилистических особенностей путевых заметок и эпистолярно-публицистических произведений Ф. Карими. Но специальных монографий, посвященных изучению роли и места огузско-турецких элементов в татарском литературном языке конца XIX - начала XX веков ещё не написано.
Теоретическими и методологическими основами исследования были взяты разработки таких отечественных тюркологов, как Н. К. Дмитриев, А. Н. Кононов, Н. А. Баскаков, А. М. Щербак, Э. Р. Тенишев, С. Н. Иванов, Э. Н. На-джип, Д. М. Насилов, Г. Ф. Благова, Н. 3. Гаджиева, В. Г. Гузев, Д. Г. Тума-шева, М. 3. Закиев, В. X. Хаков, Ф. М. Хисамова, Ф. Ю. Юсупов и др.
Методы научного исследования. Характер данной работы требует комплексного применения следующих методов и приёмов исследования: сравнительно-исторического, статистического, лингвистического описания и генетического отождествления фактов.
Во время работы нами учитывался также фактор социального характера языка, связь истории языка с историей его носителей, а также экстралингвистические факторы, оказывавшие влияние на его развитие.
Апробация работы. Основные положения диссертации освещены в выступлениях на IV научно-практической конференции молодых учёных и специалистов Республики Татарстан (Казань, 2001), на итоговых научных конференциях КГУ (2001, 2002 гг.) и изложены в пяти статьях:
1. XIX гасыр ахыры - XX йоз башы татар эдэби телендэ -дыкформасыныц кулланылышы // Татар теле, эдэбияты, тарихы - уткэне Ьэм бугенгесе. - Казан, 2000. - Б. 148-152. XIX гасыр ахыры - XX йоз башы татар эдэби телендэ -an сыйфат фигыль формасыныц кулланылышына карата // Фэнни язмалар. - Казан, 2002. -Б. 44-48.
Употребление форм изъявительного наклонения в огузско-турецком варианте татарского литературного языка конца XIX - начала XX веков // Казан дэулэт университеты татар филологиясе пэм тарихы факультеты укыту-чыларыныц фэнни язмалары. - Казан, 2002. - Б. 310-313.
К употреблению форм деепричастия в огузско-турецком варианте татарского литературного языка конца XIX - начала XX веков / Казанский государственный университет. - Казань, 2003. - 11с. - Библиогр.: с. 11. - Деп. в ИНИОН РАН 19.03.03; № 57850.
Огузско-турецкий вариант татарского литературного языка конца XIX -начала XX веков / Казанский государственный университет. - Казань, 2003. -19с. -Библиогр.: с. 19. -Деп. в ИНИОН РАН 19.03.03; № 57851.
Диссертация обсуждена и одобрена на кафедре методики преподавания татарского языка и литературы Казанского государственного университета.
Структура и содержание работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка использованных источников и литературы и приложения. Во введении обосновывается выбор темы и её актуальность, освещаются цель и задачи исследования, мотивируется избранный подход и методика анализа, приводятся источники, на которых базируется исследование, определяется научная новизна и практическая значимость работы, а также даётся краткая характеристика культурно-исторической и языковой ситуации в Поволжье в конце XIX - начале XX веков. В первой главе даётся характеристика формам грамматических категорий имени существительного и другим именным частям речи (местоимение, имя прилагательное, наречие) огузско-турецкого происхождения. Вторая глава посвящена изучению личных форм глагола (формы изъявительного, повелительного, желательного, должен-ствовательного, условного, сослагательного наклонений) огузско-турецкого происхождения. В третьей главе определяются степень употребительности и специфика функционирования, а также объём семантического содержания неличных форм глагола (формы причастия, деепричастия, инфинитива и имена действия) огузско-турецкого происхождения. В заключении резюмируются основные положения исследования. В конце работы приводится список использованных источников и литературы. В приложении даётся количественное соотношение личных и неличных форм глагола огузско-турецкого происхождения в рассмотренных нами литературных произведениях и путевых заметках.
Принятые сокращения.
ГАЯ - Грамматика азербайджанского языка: (Фонетика, морфология и синтаксис). - Баку: Элм, 1971. - 413 с.
ГТЯ - Грамматика туркменского языка. Ч. 1. Фонетика и морфология. -Ашхабад: Ылым, 1970. - 503 с.
СИГТЯ - Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков: Морфология. - М.:Наука, 1988. -557 с.
ТГ - Татарская грамматика в трёх томах. Том 2. Морфология. - Казань. 1997.-236 с.
ТЭТ - Татар одэбияты тарихы. Т. 2. XIX йез татар эдэбияты. - Казан: Тат. кит. нэшр., 1985. - 564 б.
ФК - Фатих Кэрими: фэнни-биографик жыентык. - Казан: Рухият, 2000. -3206.
ЯМТЯ - Языки мира. Тюркские языки. - М.: Индрик, 1997. - 544с.
Категория принадлежности
В огузированном варианте татарского литературного языка конца XIX -начала XX веков одной из активных грамматических категорий имени существительного является категория принадлежности, которая выражает одновременно и предмет обладания и одно из трёх лиц его обладателя и, таким образом, указывает отнесённость предмета к определённому грамматическому лицу. Ведущим грамматическим значением данной категории является выражение принадлежности чего-либо, или кого-либо к лицу с помощью специальных аффиксов принадлежности с фонетическими вариантами, которые распределяются в зависимости от фонетического конца и огласовки слова в целом [ТГ, 31].
Категория принадлежности в изученных нами источниках, как и в современном татарском литературном языке [ТГ, 32-33], и во многих тюркских языках [СИГТЯ, 23], выражается тремя способами: синтетическим, аналитическим и аналитико-синтетическим, но превалирующими являются синтетический и аналитико-синтетические способы.
Как известно, синтетический способ выражения категории принадлежности состоит в соединении в одном слове названия предмета обладания с аффиксами принадлежности, устанавливающими лицо обладателя [Кононов 1956, 74]. В современном татарском литературном языке употребляются следующие аффиксы принадлежности: -(ы)м/-(е)м в первом лице единственного числа, -(ы)ц/-(е)ц во втором лице единственного числа, -ы/-е, -сыАсе в третьем лице единственного числа, -(ы)быз/-(е)без в первом лице множественного числа, -(ы)гыз/ -(е)гез во втором лице множественного числа и -ларыАлоре в третьем лице множетсвенного числа [ТГ, 32]. А употребляемые в турецком литературном языке аффиксы принадлежности имеют некоторые отличительные черты и отличия эти, в основном, фонетического характера. Так, например, здесь имена существительные в первом и во втором лице множественного числа принимают аффиксы -(ы)мыз/-(и)миз и -(ы)ныз/-(и)пиз, не считая огубленных вариантов [Кононов 1956, 74]. Данная особенность наблюдается и в изученных нами источниках, т. е. в огузированном варианте татарского литературного языка конца XIX - начала XX веков вместо аффиксо принадлежности -(ы)быз/-(е)без первого лица множественного числа и -(ы)гыз/ -(е)гез второго лица множественного числа употребляются их огузские варианты:
-(ы)мыз/-(е)мез в первом лице множественного числа: ивемез «наш дом» (2, 17), угълымыз «наш сын» (3, 4), мэнзилемез «нашапристанъ» (4, 13), вабурымыз «наш пароход» (4, 21), чанталарымыз «наши сумки» (6, 61), лисанымыз «наш язык» (7, 16) и т. д.
-(ы)цыз/-(е)цез во втором лице множественного числа: балаларыцыз «ваши дети» (1, 3), кызыцыз «ваша дочь» (1, 30), мэктубецез «ваше письмо» (1, 37), фикерецез «ваша мысль» (1, 41), пумерецез «ваш помер» (2, 5), мэгълумецез «ваш знакомый» (2, 11), эшецез «ваша работа» (2, 21), ивецез «ваш дом» (2, 23), тэфтишецез «ваше следствие» (2, 31), мэсэ/седецез «ваша мечеть» (3, 3), зэулсецез «ваш муж» (3, 17), шэйлэрецез «ваши вещи» (6, 61).
Османо-турецкое влияние наблюдается также при аналитическом и аналитико-синтетическом способах выражения категории принадлежности. В изученных нами источниках значение принадлежности может выражаться сочетанием притяжательных местоимений огузско-турецкого происхождения с именами существительными без аффиксов принадлежности (аналитический способ): Арупадан башка госманлылар во мисырлылар, во пипдлелэр безем надаплык во гафлэтдэн колэлэр. «Кроме Европы над нашей тупостью и необразованностью смеются османы и египтяне, а также индийцы» (1, 7). Безем меплаларга агыз ачмага да вирмэз. «Он не даёт и рта раскрыть нашим менлам» (1, 8).
Притяжательные местоимения огузско-турецкого происхождения сочетаются также и с существительными, имеющими аффиксы принадлежности (аналитико-синтетический способ): Бэнем уз атым квтэдер. «Меня ждёт моя собственная карета» (2, 13). Мэрхумэ Звлэйха мэкътулэ булгап кичтэ Муса офэпде бэнем нумеремдо иде диерсез. «Вы скажете, что в тот вечер, когда была убита покойная Зулейха, Муса эфенди находился в вашем номере» (2, 29). Хозер гепэ безем ивемезгэ бер турэ-байар келгон иде. «Только что в наш дом пришёл один боярин» (2, 17).
Формы изъявительного наклонения
Семантическим ядром форм настоящего времени является обозначение действия, контактирующего с моментом речи. Однако они, кроме употребления в указанном значении, могут выступать в контекстах, предпологающих отнесённость действия к ретроспективной, или перспективной плоскостям [Юсупов 1986, 11].
План настоящего времени в изученных нами источниках реализуется формами на -а(дыр), -йор и -макда(дыр). Кроме них значение настоящего времени выражает также форма настоящего-будущего времени на -р. Данная форма изъявительного наклонения употребляется как в турецком [Кононов 1956, 225-229], так и в современном татарском литературном языках [ТГ, 121-122], но значение настоящего времени форма на -р выражает только в турецком языке [Грунина 1991, 174]. В современном татарском литературном языке она обозначает действие следующего за моментом речи [ТГ, 121]. Вследствие этого, форму настоящего-будущего времени на -р мы рассматриваем также наряду с другими огузскими формами.
Настоящее время на -йор образуется посредством присоединения к основе глагола аффикса -йор и соответствующих аффиксов лица. При этом следует заметить, что форма на -йор в изученных нами источниках образуется как от глаголов чисто турецкого происхождения (агълыйор «плачет», булуйор «находит», бэклийор «ждёт», истийор «хочет» и т. д.), так и от глаголов чисто татарского происхождения (эзлийор «ищет», таралыйор «расходится», туктыйор «останавливается» эшлийор «работает», ойлэнийор «вращается» и т. д.). Данная форма встречается почти во всех изученных нами источниках, но она особенно активна в путевых заметках Ф. Карими (об этом смотри в приложении). Полную парадигму её спряжения с категорией лица нам восстановить не удалось, она употребляется только в первом и третьем лицах (смотри табл. 1). При этом, в первом лице она принимает как полные (-мып/ -мен в единственном числе), так и усечённые (-ым/-ем в единственном числе, -ыз/-ез во множественном числе) варианты аффиксов лица: ощорээт идийормын «я смею» (2, 35), талэб идийормын «я требую» (2, 39), курешийорым «я встречаюсь» (б, 4), свйлийорым «я рассказываю» (б, 59), укыйорым «я учусь» (б, 94), чикенийорыз «мы воздероісиваемся» (1, 2), ипанмыйорыз «мы не верим» (1, 10), варыйорыз «мы идем» (б, 58), белмийорыз «мы не знаем» (б, 58) .
Форма третьего лица в единственном числе имеет нулевой показатель -йор, а во множественном числе показатель -йор + -ларАлор: курешийор «он встречается» (б, 4), сойлийор «он рассказывает», сорыйор «он спрашивает» (б, 61), туплыйорлар «они собирают» (б, 163), кэчйорлар «они проходят», кэлийорлар «они приходят» (2, 35), сатыйорлар «они продают» (6, 152) и т. д.
Отрицательная форма образуется с помощью аффикса -маАмо: ипанмыйорыз «мы не верим» (1, 10), истэмийорым «я не хочу» (1, 17), курмийорыз «мы не видим» (2, 37), чыкмыйор «он не выходит» , алмыйорлар «они не берут» (2, 45), вирмийорыз «мы не даем» (2, 55), сатмыйормын «я не продаю» (2, 56), белмийорыз «мы не знаем» (б, 61), эчмийорлар «они не пьют» (6, 160), истэмийорым «я не хочу» (6, 164).
Парадигматическим значением формы на -йор является выражение настоящего актуального (настоящего конкретного) времени, т. е. она обозначает действие, протекающее одновременно с моментом речи. При этом данная форма соответствует форме настоящего времени на -а, которая употребляется в современном татарском литературном языке [ТГ, 103]: Эфэндем, сезне бер адэм курергэ истийор. «Мой господин, вас хочет видеть один человек» (2, 10). Щэ-мэгатънец бу эшкэ тэгаэ/дясеблэндуклэренддн сэслэре чыкмыйор, нэфэслэрен алмыйорлар. «Собравшиеся от удивления стояли затаив дыхание» (2, 45). Бу револьверны сатмыйормын, кэндемэ зарур. «Я не продаю этот револьвер, нужен самому» (2, 56). Калеблэр тулыйор, кузлэр яшьлэпийор. «Сердца наполняются, глаза слезятся» (6, 4). Шакир эфэнде кэнде гаилэсилэ куре-шийор, видагъ идийор. «Шакир эфенди прощается со своей семьей» (6, 4). Хаммал, кинэ, нимесэ/сэ бер шэйлэр сойлийор, без ацламыйорыз. «Проводник снова что-то говорит на немецком, мы не понимаем» (6, 61). Юкса сандыклары ачмагымы омер идийор? «Может быть приказывает открыть сундуки?» (6, 61). Пошлина вирэясэк тиощарэт малыцыз, яки тэмэке, чэй кеби шэйлэрецез вармы диярэк сорыйор. «Спрашивает, есть ли товары, которые облагаются пошлиной, или такие вещи, как сигарета, чай» (6, 61).
Кроме данного значения форма на -йор: 1. Обозначает действие продолжительное, которое воспринимается как непрерывное действие в настоящем времени, причём это действие началось до момента речи: Вабур хэрэкэтендэ довам идийор. «Пароход продолэюал свой путь» (4, 2). Апларыц бэкъйэре шу замана кадэр Русиядэ, Волга илэ Дон нэпере арасында, Эстерхан вилайэтендэ икъамэт идийорлар. «Их племена до сих пор эюивут в России, между Волгой и Доном, в Астраханьской губернии» (4, 36). Ике-вч сэгатъ оедым. Калыкдым. Уйку алмыйор. «Пролежал два-три часа. Потом встал. Не смог уснуть» (4, 60). 2. Выражает действие обычное, постоянное, безотносительно к моменту речи. Постоянный, обычный характер действия, передаваемый данной формой, не ограничено какими-либо специальными условиями контекста. Наоборот, благоприятным условием для его проявления является отсутствие конкретной ситуации и неконкретный, обобщённый характер действующего лица: Атак якында бер кучук су черелдэп акыйор. «Только где-то вблизи течет ручей» (1, 37). Кырыкдап зийадэ вабуры вар, сэгатъдэ ашагыйэ 22 чакрым хорокот идийорлар. «Имеет больше сорока пароходов, которые за час проплывают больше 22 вёрст» (4, 16). Твркестан юлларында, нэперлэр узэрендэ купер булыпмыйор. «В дорогах Туркестана, проходящих через реки, мосты не имеются» (4, 74). Бунда гарэби, фарсы, терки вэ сайр шэрык лисанлары тохсил булыныйор. «Здесь изучаются арабский, персидский, турецкий и другие восточные языки» (б, 17). Ост катта, почмакларда, Наполеоныц мэшпур дщвнаралларыиыц табутлары торыйор. «На верхнем этаже, в углах, стоят гробы знаменитых генералов Наполеона» (6, 118). Щэпэннэмец эчрусендэ буйук атош япыйор. «Внутри ада горит большой огонь» (б, 136). Талларыц нэпер тарафындаки кыйсемлэре суга тугры асылыб-асылыб торыйорлар. «Части веток на стороне реки обвисают прямо над водой» (6, 149). Аурупада бездэки кеби чэй эчмийорлар. «В Европе как у нас не пьют чай» (6, 160).
Формы сослагательного наклонения
Форма на -(й)ачак йде в сравнении с формой на -р иде употребляется очень редко. При этом она выражает значение предположительности, осложнённое модальным оттенком долженствования, относящегося к плану прошедшего времени. Говорящий выражает уверенность в том, что предполагаемое действие могло иметь место в прошлом, однако из-за отсутствия соответствующих условий так и не произошло: Кашки ацладыгым кадэр фарсычаны сузлэргэ во э/дэваб вирергэ белсэм иде, уземнец урынымы дэгел, ботен пароходы бэнем улса иде, кич швбхэсез фида идочок идем. «Если бы я мог разговаривать и отвечать на персидском также, как и понимал, если бы весь пароход был моим, я не только уступил бы своё место, а подарил бы весь пароход» (10, 17). Бупларда улган алтын, квмеш, ефэк, алмазлар бэпалэнсэ иде, hu4 шобЬэсез, миллионларга ирешэчэк иде. «Если оценить их золотые и серебряные украшения, шёлковую одежду и алмазы, без сомнения потянуло бы па миллионы» (10, 39). Эгэр дэ безго нэрсо кустэручесе «тэкъсир сезлэр кемлэр уласыз?» дию сорамаган улса иде, беренче дэрээгдэдэ куркэм тиэ/сарэтханэ дия хисап идэргэ мэщбур улачак идек. «Если бы продавец не спросил кто мы такие, мы бы подумали, что это первоклассный магазин» (10, 42). Имде бу сэгать илэ ошбу мэсъэлэ хакында ачык мэгълуматым юк дияр исэм, бердэп хэбэрсезлекем вэ икенче дэрэлсэдэ алдамаклыкым лазем килэчэк иде. «Если в данный момент я скалсу, что ничего не знаю об этом, то во-первых покажу своё невеэюество, а во-вторых, должен буду лгать» (10, 63).
Форма сослагательного наклонения на -(й)ачак йде в татарском литературном языке употребляется по сей день [ТГ, 160]. Сохранилась она и в некоторых говорах диалектов татарского языка [Юсупов 1986, 263].
Одним из особенностей употребления данных форм в старотатарском литературном языке является то, что они образуются как от глагольных основ чисто турецкого происхождения, так и от глагольных основ чисто татарского происхождения. Кроме этого, при спряжении с категорией лица они принимают и полные, и усечённые варианты аффиксов лица, хотя многие из них не формируют полную парадигму спряжения с данной категорией. Следует также заметить, что в изученных нами источниках они употребляются неравномерно.
Употребление формы на -йор в изученных нами источниках скорее всего является результатом влияния древнетюркских и старотатарских письменных традиций. Так как данную форму изъявительного наклонения можно встретить и в древнетюркских письменных памятниках [Кононов 1980, 187], и в письменных источниках периода Золотой Орды [Нуриева 1999, 90], в которых она обозначает действие, совпадающее с моментом речи. В последующих этапах развития старотатарского литературного языка, особенно в конце XIX века, в результате османо-турецкого влияния наблюдается активизация данной формы. В изученных нами источниках форма на -йор обладает богатым семантическим потенциалом. Кроме указанного выше значения, она выражает значения продолжительности, постоянности и повторности действия. В современных огузских языках данная форма может выражать также значения прошедшего и будущего времени [ГАЯ, 136; ГТЯ, 187; Кононов 1956, 225]. В рассмотренных нами произведениях употребление формы на -йор в этих значениях не было зафиксировано.
Употребление формы на -макда в более ранних этапах развития старотатарского литературного языка не наблюдается. Вероятнее всего, она проникла сюда в результате османо-турецкого языкого влияния в XIX веке. В изученных нами источниках данная форма, как и в современных огузских языках [ГАЯ, 137; Кононов 1956, 229], выражает длительное действие, происходящее в плоскости настоящего времени.
Кроме форм на -йор и -макда, значение настоящего времени выражает также общетюркская форма изъявительного наклонения на -р. Данное значение формы на -р в настоящее время сохранилось лишь в огузских языках.
В изученных нами источниках формы настоящего времени изъявительного наклонения, характерные для огузских языков, употребляются наряду с кипчакской формой на -а и они являются конкурирующими формами.
Форма будущего времени на -(й)ачак в старотатарском литературном языке является сравнительно новой формой. В древних письменных памятниках употребление данной формы не зафиксировано. Она начинает использоваться в XIX веке в результате османо-турецкого языкового влияния. Форма на -(й)ачак особой полисемантичностью не характеризуется. В изученных нами источниках она обозначает действие, следующего за моментом речи и сопровождаемого значением категоричности. Следует заметить, что она является одной из тех огузских форм, которая и ныне употребляется в современном татарском литературном языке [ТГ, 122-124].
Прошедшее время индикатива в изученных нами источниках представлена целым рядом форм, характерных для огузских языков, которые в структурном плане распадаются на синтетические и аналитические. К первому типу относится форма на -мыш, а к второму - формы на -мыш йде, -йор иде (-йорды), -р иде (-рды), -макда(дыр) иде, -(й)ачак иде.
Форма на -мыш встречается во всех письменных памятниках, относящихся к различным периодам развития старотатарского литературного языка, начиная с древнетюркских рунических памятников и кончая литературными произведениями конца XIX - начала XX веков [Кононов 1956, 188-189; Насилов 1960, 62; Наджип 1975, 191; Нуриева 1999, 94; Ахметгалиева 1979, 96; Хисамова 1981, 74]. В рассмотренных нами источниках данная форма обозначает прошедшее действие с оттенком результативности, а также прошедшее-субъективное действие, т. е. действие, свидетелем совершения которого сам говорящий не был. Здесь она употребляется наряду с кипчакской формой на -гап и они являются конкурирующими формами.
Формы причастия
Причастная форма на -(й)ан в огузированном варианте татарского литературного языка конца XIX - начала XX веков является одной из самых ак-тивноупотреляемых неличных форм глагола, которая встречается во всех изученных нами источниках, кроме романа Р. Фахрутдина «Салима, или невинность». Особенно часто она употребляется в путевых заметках Ф. Карими (об этом смотри в приложении). Одна из особенностей данной формы заключается в том, что она образуется в основном от сложных глаголов, вторым компонентом которых являются вспомогательные глаголы идоп и улан: мвхафдзэ идэн ощэридэ «журнал, которая рассказывает» (1, 4), бони бэхтияр идэн шэй «то, что меня радует» (1, 24), къэтелдэ мэгъйуб улан шэхес «человек, который обвиняется в убийстве» (2, 36), талэп идэн шэхес «человек, который требовал» (2, 50), тэфтиш идэн следователь «следователь, который расследовал» (2, 52), ярдэм идэн адэм «человек, который помог» (3, 9), къэтел идэн хатун «женщина, которая убила» (3, 34), лазем улан ярдэм «помощь, которая необходима» (3, 43), сэрхуш улан хезмэтче «пьяный слуга» (3, 53), соалъ идэн шэхес «человек, который спросил» (3, 71), шикайэт идэн адэмлэр «люди, которые подали иск» (4, 64), вафат улан хан «хаи, который умер» (4, 77) и т. д.
В изученных нами источниках форма на -(й)ап обозначает процессуальный признак предмета, лица или явления в плане: 1) настоящего времени и тем самым соответствует форме настоящего времени на -учы, которая употребляется в современном татарском литературном языке [ТГ, 220-222]: Мэзкур кэгазъ -Россия исламларыныц сэламэтене вэ хвсне мэгыйшэтене мохафэзэ идэн «Тэрщеман» э/сэридэсе иде. «Данная бумага была газета «Тарджиман», которая освещает жизнь мусульман России» (1, 4). дфэндем! Сезне курергэ эстдйоп адэмнец исеме Иван Иванович Шубин! «Мой господин! Имя человека, который хочет видеть Вас - Иван Иванович Шубин» (2, 10). Къэтелдэ мэгъйуб улан шэхесне уткэн вакытларда гэзитэмездэ язган идек. «О человеке, который обвиняется в убийстве, мы писали в прошлых номерах газеты» (2, 36). 2) прошедшего времени и соответствует форме причастия прошедшего времени на -ган, которая в настоящее время является нормой татарского литературного языка [ТГ, 201-211]: Судебный следователь, мэгълумецездер, мэкътулэ Звлэйханыц нумерэсене тэфтиш идэп следователь иде. «Судебный следователь — ваш знакомый, тот, который обследовал номер убитой Зулейхи» (2, 52). Мозаффар хан 34 сэнэ ханлык идэп (...) Нэсрулла ханын баласыдыр. «Музаффар хан был сыном Насруллы хана, который царствовал 34 года» (4, 77). Ул адэм дэхи, бер капчык сатыб аларак, кэнденэ сирпейэп адэмец, яхуд башка берсенец встенэ сирпийор. «Тот человек в свою очередь, покупая один мешок, сыпает па человека, который осыпал его самого, или же па другого» (6, 52). При этом следует заметить, что преобладание того или иного временного плана в семантике причастия на -(й)ап не наблюдается. Она может обозначать и постоянный, не приуроченный к конкретному промежутку времени признак лица, или предмета: Татар менлаларыныц бэгъзылары, узлэре аз бел-дуклэрендэп, чук билэп башкалара хэсэдлек идеб сэумэдуклэре мэгълумдер. «Известно, что некоторые из татарских мулл недолюбливают образованных людей, по той причине, что сами невежды» (1, 3). «Тутун эчелмэйэп вагонга», димэк булды. «Решил сказать: «В вагон для некурящих» (б, 61-62). В изученных нами источниках форма на -(й)ап употребляется в собственно-причастном, субстантивированном и глагольно-именном значениях, а также в сочетании с некоторыми послелогами. В атрибутивной функции она выступает в роли определения к словам, обозначающим: 1) субъект действия: Хисаметдин менла хэрэкэт вэ кэсеп совой мепла иде. «Хисаметдин менла был человеком, который любил движение и ремесло» (I 4). 2) объект действия: Йэ эпем, огэр дэ мэхкэмэдэ кустэрэп язуыгызны кто бэца языб вирмогэн булса иден, Муса Салихов къэтелдэ мэгъйуб улмаета, хэлас улыр иде. «Ну, братишка, если бы ты вчера не написал мне ту записку, которую показал в суде, Муса Салихов был бы оправдан» (2, 48). 3) время действия: Ягъкуб Галиевец улусене гарабэйэ куеб ИбраЬим Га-лиевнец ивено алыб кидоп вакытда романымызныц героинясе МаЬруй аресто-вайтъ иделмеш улуб, политсэйэ юлланмыш иде. «В то время, когда труп Якуба Галиева, положив па телегу, увезли в дом Ибрагима Галиева, героиня нашего романа Махруй была арестована и отправлена в полицию» (3, 23). 4) место действия: Накэс мулла угылы Габделгафур (...) Къ. къэрйосе карт хэзрэтнец угылы Габделхак утырап-укуйап мэдрэсойэ керде. «Сын муллы Накаса Абдулгафур поступил в медресе, где жил и учился сын старого имама села Къ. Абдулхак» (3, 11). При замещении субъекта или объекта причастие на -(й)ан субстантивируется, принимая аффиксы принадлежности, числа и падежа. Субстантивированное причастие на -(й)ан чаще всего встречается в формах основного и притяжательного падежей без аффиксов принадлежности и выражает грамматическое значение имени действующего лица: 1) в основном падеже: Гыйшыклыгы татыйанлар узлэре белерлэр. «Те, которые любили знают сами» (1, 40). Бохарилар, бер хаэщэтлэ мэркъэде Нэкышбэпдэ кэлэнлэр бойлэ вакытларда сэдакайе айамазлар имеш. «Говорят, что бухарцы и приезжие с каким-нибудь делом в город Накышбапд в такие времена щедро раздают милостыню» (4, 87). Хосусилэ, гузэл хапымлар илэ кэнж кызларыц устунэ чичэк сирпейэнлор пэк чуктыр. «В основном очень много кидающих цветы в красивых эюепщии и молодых девушек» (6, 152). 2) в родительном падеже: Бу кычкырышмае ишетеб, зияфэтдэ булы-панларыц бэгъзылары, чэйлэрене оныдыб, Бикбулат менлаиыц шэкертлэрендэн хэйрап калдылар. «Услышав эту перебранку, некоторые из сидевших за столом, забыв про чай, удивленно смотрели на шакирдов меты Бикбулата» (1, 16). «Энкей!» «Кызым!» «Йидеш, ярдом кыйл!» - дидеклоре ут-атэш эчендэ япап-ларыц агъзындан МаНруйыц колагына ишеделмэйэ вэ кузенэ куренмэйэ башлады. «Махрую стали видны и слышны слова помощи из уст горящих в огне» (3, 23-24). Урта Асиядэ, МавэраэннэНердэ сэяхэт идоллорец иц мэшпуре венгр голямасындан сэйях мэшНур йэНуд Аксак Вамбери эщэнаблэредер. «Самым знаменитым из тех, кто путешествовал в Средней Азии и в Транс-Океании был венгерский ученый - знаменитый путешественник еврей Вамбери, по прозвищу Хромой» (4, 11).
В направительном падеже форма на -(й)ап обозначает косвенный объект другого действия: Узецездэн олугъ вэ боек уланлара hop вакытда вэ Нэрурында эдэб вэ инсафлэ тэгъзим вэ тэкрим кылыцыз. «Всегда и везде оказывайте знаки внимания и уважения тем, кто старше вас» (3, 6). Мабэенлэрендэ яхшы бай, малдар кемсэнэлэр куб, эмма шундалаен фэкыйръ шэкердлэрэ яки башка эмердэ мохтаэ/с вэ ярдэм лазем уланлара ингам-ихсан вэ ярдэм кыйланлары Нич дэ юк. «Среди них есть очень богатые люди, но нет оказывающих поддержку и помогающих таким бедным шакирдам, или другим нуждающимся в помощи» (3, 10).
