Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Графо-фонетические особенности произведений Мусы Бигиева 25
1.1. Гласные 27
1.2. Согласные 38
Выводы 59
Глава II. Фонетические особенности произведений Мусы Бигиева 61
2.1. Характеристика гласных звуков 61
2.2. Гармония гласных. Небная гармония 67
2.3. Губная гармония 68
2.4. Характеристика согласных звуков 71
2.5. Гармония согласных 89
Выводы 90
Глава III. Морфологические особенности произведений 95
3.1. Имя существительное. Категория принадлежности 95
Категория падежа 101
Категория числа 109
Категория сказуемости 110
3.2. Имя прилагательное 111
3.3. Имя числительное 115
3.4. Местоимение 118
3.5. Наречие 124
3.6. Личные формы глагола. Изъявительное наклонение 127
Настоящее время 128
Прошедшее время 131
Будущее время 137
Повелительное наклонение 140
Желательное наклонение 141
Условное наклонение 144
Краткие выводы 149
3.7. Неличные формы глагола 150
Причастия прошедшего времени 150
Причастия настоящего времени 154
Причастия будущего времени 156
Деепричастие 158
Имя действия 161
Инфинитив 163
Краткие выводы 165
3.8. Служебные части речи 166
Послелоги 166
Союзы 171
Частицы 175
Краткие выводы 177
Заключение 179
Библиография 190
- Характеристика гласных звуков
- Характеристика согласных звуков
- Имя существительное. Категория принадлежности
- Личные формы глагола. Изъявительное наклонение
Введение к работе
Актуальной задачей современного языкознания является всестороннее изучение истории татарского литературного языка на основе исследования языковых особенностей письменных памятников для определения его роли в развитии татарского литературного языка. Как известно, ни одна наука не может успешно развиваться без изучения и исследования своей истории: понять какое-либо явление можно только тогда, когда определены причины и условия, основные тенденции возникновения этого явления, этапы его развития. Этот подход в полной мере относится и к языкознанию.
Планомерная работа по изучению истории татарского литературного языка велась в трудах многих татарских ученых-языковедов: Л. Заляя, М.З. Закиева, Э.Р. Тенишева, Ф.А. Ганиева, В.Х. Хакова, Э.Н. Наджипа, Ф.Ю. Юсупова, Х.Р. Курбатова, Ф.М. Хисамовой, Ф.С. Хакимзянова, Г.Ф. Саттарова, Ф.С. Фасеева, З.А. Хисамиевой, А.Х. Маннаповой, Я.С. Ахметгалеевой, А.Х. Алеевой, И.Б. Башировой, Ф.Ш. Нуриевой и др.
В развитии и обогащении литературного языка самое значительное место занимают просветители, ученые, писатели. В конце XIX - начале XX вв. в истории национальной культуры появляются выдающиеся представители татарской интеллигенции - ученые, писатели, общественные деятели: Ш. Марджани, К. Насыйри, Р. Фахретдин, Г. Тукай, Ф. Амирхан, Г. Исхакый, М. Акъегет, 3. Бигиев и др., - внесшие большой вклад в развитие и обогащение татарского литературного языка [Губайдуллина 2002, 4]. К этой плеяде относится и ученый-богослов Муса Джаруллах Бигиев.
Перед всеми исследователями истории литературного языка стоит основная задача: изучение процесса развития и совершенствования норм национального литературного языка. Этим и обусловлены актуальность избранной темы и ее исследование с точки зрения тюрко-татарского языкознания. Они заключаются «в отсутствии целостного систематического анализа истории какого-либо тюркского литературного языка» [Тенишев 1988,77].
Как показывает история, эволюция татарского литературного языка в целом и его отдельных периодов характеризуется наличием нескольких письменных вариантов. В этом плане татарский литературный язык конца XIX - начала XX веков отличается своей многовариативностью. К настоящему времени сохранилось значительное количество старотатарских письменных памятников, языковые особенности которых изучены в недостаточной степени. К числу таких письменных памятников исследователи относят произведения М. Акъегета, 3. Бигиева, Р. Фахрутдинова и др., которые в языковом плане отличаются активным употреблением огузско-турецких элементов. [Мирхаев 2003,14].
Изучение отдельных периодов развития литературного языка в различных аспектах приобретает особое значение в настоящее время, в том числе и объективное исследование языка и стиля художественных, общественно-публицистических и научных произведений, без которого невозможно установление преемственности и связи этапов развития языка с современным его состоянием [Губайдуллина 2002,4].
В этой связи и религиозно-дидактические произведения Мусы Джаруллаха Бигиева также приобретают особую актуальность и значимость.
Муса Джаруллах Бигиев, один из самых выдающихся представителей ученых-богословов, оставил после себя огромное богословско-философское наследие. В своих произведениях ученый использовал богатейший литературный язык, поэтому изучение языковых особенностей его произведений достойно подробного научного изучения. Данное исследование в этом плане представляет интерес как опыт системного описания языковых особенностей его произведений. К тому же язык произведений Мусы Джаруллаха Бигиева изучается как свидетельство состояния языка его эпохи, как определенный исторический процесс в развитии и обогащении татарского литературного языка. До сих пор языковые особенности богословско-философских произведений Мусы Бигиева остаются неисследованными. С этой точки зрения изучение языка произведений одного из талантливых богословов конца XIX - начала XX веков на сегодняшний день является актуальным.
Научная новизна данной работы состоит в том, что это исследование является первым шагом в изучении произведений ученого-богослова, в частности, изучении огузированного варианта произведений, испытавших сильное влияние османо-турецкого языка. В диссертации представлено комплексное исследование графо-фонетических, фонетических (фонологическая интерпретация графики) и морфологических (именные части речи, личные и неличные формы глагола, служебные части речи) особенностей языка произведений. Особое внимание уделяется историко- сопоставительному, синхронно-диахронному и сравнительно топологическому анализу языковых норм произведений Мусы Бигиева его периода, а также сопоставление их с фактами современного татарского литературного языка.
Цель и основные задачи исследования. Целью данной работы является лингвистическая характеристика произведений Мусы Бигиева. Для достижения поставленной цели намечено решение следующих задач:
1) прослеживание культурно-исторической и языковой ситуации татарского литературного языка конца XIX - начала XX вв.;
2) определение места творчества Мусы Бигиева в истории татарского литературного языка;
3) описание графо-фонетических и фонетических особенностей, характерных для языка произведений Мусы Бигиева;
4) лингвистический анализ грамматических (морфологических) явлений, характерных для языка произведений Мусы Бигиева;
5) выявление индивидуально-языковых особенностей произведений Мусы Бигиева.
Практическое значение работы определяется тем, что положения и выводы диссертации могут быть использованы при дальнейшем изучении письменного состояния татарского литературного языка конца XIX - начала XX веков. Результаты исследования могут быть использованы в лекционных и практических занятиях по исторической грамматике и истории языка.
Основными источниками исследования послужили произведения Мусы Бигиева:
1) «Рэхмэте илапийэ борпанлары» (Оренбург, 1911);
2) «Халык нэзарына берничэ мэсьэлэ» (Казань, 1912);
3) «Шэригать эсаслары» (Петроград, 1917).
«Рэхмэте илапийэ борпанлары» («Доказательства божественной милости»). В произведении интерпретируется о том, что находящиеся в сени божественной милости грешники, в том числе и кяфиры-неверные, не останутся в аду навечно. Предлагая собственное толкование божественного милосердия, охватывающего всех людей на земле, Муса Бигиев разрушил противоречащее духу ислама ложное учение о богоизбранности по этноконфессиональному признаку, подвергнув коренной переоценке смысл таких понятий, как «ислам», «мусульманин», «верующий», заявив, что любой представитель человеческого рода, действующий во имя социального блага, исполняет божью волю, а потому достоин рая. Подобные мысли высказывались и обсуждались такими видными представителями мусульманских ученых и суфиев средневековья, как Мухитдин ибн аль-Араби (1164-1240), Абу аль- Аля аль-Маари (ум. в 1058), Ибн Таймия (1263-1328), Ибн аль-Кайим Аль-Джаузия (ум. 1350), Абу Йазид Вистами (ум. в 875), Джунайд Багдади (ум. 910) и Зун-Нун Мисри (ум. в 860(61). Таким образом, Муса Бигиев, отстаивая свои идеи, обращался к наследию мусульманских ученых и суфиев, которые придерживались трактовки всеохватности божественной милости или склонялись к ней. 98-страничный труд был издан в 1911 году в Оренбурге в издательстве «Вакыт». Кроме того, данная работа была напечатана в 1933 г в Берлине. Это синкретизированное, т.е. нерасчлененное произведение классического старотатарского языка красноречиво сочетает 3 варианта: джадидо-османский (новоосманский), тюрко-татарскиий, традиционно арабские и персидские варианты.
«Халык нэзарына берниче мэсьелэ» («Несколько вопросов вниманию народа»). Данная работа состоит из сборника статей по следующим темам: будущее ислама, связь веры и деяний, причины упадка исламской цивилизации, перевод Корана, выступление против традиционалистов (ысулчы), попытки определить задачи национальной литературы и чисто лингвистические исследования отдельных моментов татарской грамматики. Кроме этого автор подводит итог нескольким годам своей плодотворной деятельности: 93 - страничный труд напечатан в Казани, в издательстве «Умид» в 1912 году. Эта работа написана на синкретизированном классическом старотатарском языке с джадидо-османским, тюрко-татарским и традиционными арабско-персидскими вариантами.
«Шеригать есаслары» («Основы шариата»). Как следует из написанного автором предисловия к книге «Шеригать есаслары», Муса Бигиев встречает с восторгом Февральскую революцию 1917 года. В данной работе он уделяет внимание призыву восстановить высокий статус Корана, заветы пророка Мухаммеда, авторитет разума и свободомыслия, затрагивает вопросы основоположения шариата, гарантии прав женщин в общественной жизни, свободу образования. 72 - страничный труд напечатан в типографии М.А. Максутова в 1917 году в Петрограде. В этом труде, как и в двух предыдущих, Муса Бигиев умело использует синкретизированный старотатарский литературный язык с 3 вариантами.
Методологической основой исследования данной диссертации являются разработки таких отечественных тюркологов, как Н.К. Дмитриев, А.Н. Кононов, A.M. Щербак, Э.Р. Тенишев, Э.Н. Наджип, Д.М. Насилов, Н.З. Гаджиева, Д.Г. Тумашева, М.З. Закиев, В.Х. Хаков, Ф.Ю. Юсупов, И.Б. Баширова, Ф.А. Ганиева, Я.С. Ахметгалеева, Ф.М. Хисамова, Ф.Ш. Нуриева, Х.Р. Курбатов.
Методы научного исследования. При изучении языковых особенностей Мусы Бигиева используется комплексное применение следующих методов: общелингвистический описательный (тщательное описание языка каждого отдельного текста на уровне графо-фонетики, графо-морфологии и морфологии); сравнительно-исторический (использован при сравнении родственных тюркских языков); функционально-стилистический (использован при выявлении специфики функционирования религиозно-дидактического стиля языковых единиц в произведениях); синхронно-диахронный (представлен в одновременном состоянии и изучении современного татарского литературного языка с точки зрения соотношений между его составными частями, сосуществующими в один период времени с историческим развитием татарского литературного языка в целом как предмет лингвистического исследования); статистический (использован в изучении количественных показателей османско-турецких, тюрко-татарских, арабско-персидских слов).
Апробация работы. По основным положениям диссертационного исследования были сделаны доклады на итоговых научных конференциях КГУ (2004, 2006), на научно-практической конференции «Проблемы истории, культуры и развития языков народов Татарстана и Волго-Уральского региона» (Казань, 2004), опубликованы 2 статьи в журналах «Милли мэдэният» № 7/2005 и «Мейдан» № 11/2005, всего материал изложен в восьми статьях, три из которых находятся в печати:
1. Муса Ж аруллаЬ Бигиевныц сэяси Ьем ижтимагый эшчэнлеге //Сборник докладов молодежной научно-практической конференции «Актуальные проблемы науки в XXI веке», посвященной 200-летию Казанского государственного университета: Филиал КГУ в г. Зеленодольске, 2004.-с. 107-108.
2. Муса Ж аруллап Бигиевныц дини эшчэнлегенэ кайбер шэрехлэр //Проблемы истории, культуры и развития языков народов Татарстана и Волго-Уральского региона. - Выпуск 3: Гуманитарные науки в Татарстане. Материалы VII Региональной конференции, Казань: Gumanitarya, 2004. - с. 123-128.
3. Муса )К;аруллап Бигиев // «Милли мэдэният» № 7/2005. - с. 79-90.
4. МэшЬур галим Муса Даруллап Бигиевныц тормыш юлы Ьвм хезметлэре // «Мэйдан» № 11/2005.
5. Графо-фонетические особенности произведений М. Бигиева // Яшь галимнэр карашы («Взгляды молодых ученых»). - Казань: РИЦ «Школа», 2006.-111-123.
Диссертация обсуждена и одобрена на заседании кафедры методики преподавания татарского языка и литературы Казанского государственного университета им. В. И. Ульянова-Ленина.
Культурно-историческая и языковая ситуация. Как известно, конец XIX - начала XX вв. является особенно сложным периодом в развитии не только национального самосознания, общественно-эстетической мысли, истории, литературы татарского народа [Тат. эд. Тарихы, 1985, 212], но и его литературного языка, потому что он являлся переходным этапом «... от старотатарского тюрки к новотатарскому национальному литературному языку» [Фасеев 1982, 164]. В этот период тесно переплелись веками продолжающиеся письменно-традиционные нормы классического старотатарского языка и общеразговорные формы татарского народа. Однако это соотношение разговорного татарского и письменного тюрки, как двух форм старотатарского состояния, было известно с XIII - XIV веков [Фасеев 1982, 29]. Тем не менее в отличие от других этапов классического старотатарского языка в конце XIX - начале XX вв. данное соотношение заметно дифференцируется. Одни просветители все свои произведения писали специально для татарского читателя и употребляли, в основном, татарско-общеразговорные нормы (К.Насыйри, Г.Фаизхан, Г.Ильяси, Я.Емельянов, Ф.Халиди, Г.Камал - классики-поэты и прозаики татарского народа). Другие пользовались общеразговорными формами не только татар, но и башкир, казахов (А. Уразаев-Кормаши, М. Акмулла и др.). Третьи авторы отдельные свои произведения посвящали татарскому читателю и употребляли народно-разговорные формы (публицистика Г. Чокрыя, романы 3. Бигиева, дидактические брошюры Р. Фахрутдинова, повести Ф. Карими, рассказ С. Максуди и др.). Другие свои произведения те же авторы писали для общетюркского читателя и пользовались, в основном, письменно-традиционными нормами (рассказ М. Акъегет-заде (Акджигита), публицистика З.Бигиева, публицистика и научные труды Ф. Карими, повести и научные труды Р. Фахрутдинова и др.), на основе взаимодействия которых создавалась своеобразная структурно-функциональная вариативность татарского литературного языка конца XIX - начала XX вв. [Бэширова 1992, 59-66].
Эпоха образования национального литературного языка является новым этапом в развитии литературного языка. Этот процесс тесно связан с процессом формирования татарской буржуазной нации, который охватывает вторую половину XIX и начало XX веков. [Ист. тат. лит. яз., 2003, 21].
В это время наряду с сопоставительным изучением русского (С. Хальфин и др.), в середине XIX века татарский язык одним из первых среди тюркских языков начинает изучаться и в аспекте употребления (М. Иванов, С. Кукляшев, К. Насыри, Н. Катанов и др.). В практическом плане во многих жанрах и стилях продолжала соблюдаться установившаяся традиция письма: на всех уровнях языка (фонетика, морфология, лексика) наблюдалась вариативность норм. [Баширова 2000, 11].
По мнению М.И Махмутова, история развития всех литературных языков связана с такими объективными явлениями, как заимствование иноязычной лексики. Это же относится и к развитию татарского литературного языка. В большом пласте иноязычных заимствований определенное место занимают слова и словосочетания, пришедшие из арабского и персидского языков. Этот слой заимствований имеет свою многовековую историю. Он встречается не только в литературном, но и в разговорном языках татарского населения, воспринимающего эту лексику как свою собственную. [Махмутов 1993, 8]. Другой исследователь отмечает, что закреплению арабских слов в словарном составе татарского языка способствовало проникновение в XVIII - XIX веках из Средней Азии и Турции суфийской поэзии и художественной литературы, пропитанной арабско-персидскими элементами. Эта литература оказала сильное воздействие на развитие письменного литературного языка того времени [Сиразиев 2002,18].
На рубеже XIX - XX веков проблема общетюркского языка была актуальной и для многих тюркских народов.
Единственным проводником письменных традиций тюрко-татарского языка была газета «Тарджиман» (1883-1918), отмечает Л. И. Гимадеева. Следовательно, газета «Тарджиман» служила всему тюркскому миру. Через газету «Тарджиман» ее редактор, общественный деятель И.Гаспринский, проводил концепцию общетюркского литературного языка и предлагал называть его «урта лисан» («средний язык»). Под понятием общетюркского литературного языка подразумевается язык, доступный всем тюркским народам. И. Гаспринский надеется объединить тюркские народы под лозунгом «Единство языка, мысли и действия». По мнению И. Гаспринского, единый литературный язык оберегает народ от дискриминации. Идея единого языка И. Гаспринского не отрицает значения отдельных национальных языков. Он придерживается мнения, что ребенок первоначальные знания и воспитание должен получить на своем родном языке. Единый язык нужен для того, чтобы служить общим интересам, целям и задачам своего народа. Главной идеей газеты «Тарджиман» остается ознакомление читателей с актуальными проблемами просветительского дела и взаимоотношение русских и татар. Газета являлась своеобразной ареной идейной борьбы, средством пропаганды взглядов прогрессивных педагогов, общественных деятелей либерального направления, передовых писателей, представителей искусства и деятелей науки. С появлением большого количества изданий на разных тюркских языках уменьшился спрос на выпуск газеты на едином языке. [Гимадеева 2000, 7-9].
Идеи И. Гаспринского, который хотел объединить общим тюркским литературным языком весь тюркский мир, находят сильный резонанс в среде тюркской мусульманской интеллигенции России. Они оставляют свой отпечаток и в старотатарском литературном языке. Татарские писатели и просветители, которые хотели, чтобы их произведения также читали во всем тюркском мире, писали на языке, близком к языку газеты «Тарджиман», который основывался на новоосманском языке. Поэтому в старотатарском литературном языке в конце XIX века активизируются некоторые огузские элементы, ранее появлявшиеся эпизодически, а также утверждаются новые османо-турецкие. Их можно встретить в фонетике, лексике, грамматике и синтаксисе. Вследствие этого на рубеже двух веков формируется новый вариант старотатарского литературного языка, на этот раз с сильным преобладанием огузского компонента [Бэширова 1999,11-19].
Как правило, огузские элементы имели место во всех стадиях развития старотатарского литературного языка. С XVII - XVIII веков в старотатарский литературный язык начинается интенсивное проникновение огузского компонента в результате османо-турецкого влияния. Это влияние было обусловлено конкретными социально-историческими предпосылками -активизацией культурно-экономических, а также дипломатических отношений Поволжья с Турцией и Ираном (Азербайджаном) [Негматуллов 1983,156; Хисамова 1990,35].
В конце XIX - начале XX вв. вариант старотатарского литературного языка с преобладанием огузского компонента называли по-разному: татарско-турецкий язык, язык «Тарджимана», турецко-османский язык.
После революции 1905 - 1907 гг. османско-турецкое влияние на старотатарский язык несколько ослабевает. Это объясняется тем, что в 1905 году начинают появляться десятки печатных изданий на разговорно-татарском языке.
С приобретением возможности издания газет и журналов нужно было определиться, на каком языке писать («Hyp». 1905. - № 4). Под термином «язык» подразумевались варианты классического старотатарского языка, называемые: а) терки эдэби тел - тюркский литературный язык; б) жэдиди госманлы - джадидо-османский вариант, который был близок к газете «Тарджиман»; в) ґавами тел - вариант письменного языка, который был обогащен общенародными разговорными формами («Hyp». - 1905. - № 4 13, 1906. - № 67 и др.). Дискуссия, которая началась в газетах «Hyp», «Йолдыз», «Ахбар» продолжалась и в журналах «Шура», «Ан» и др. [Баширова 1999, 11]. Так как многие представители татарской интеллигенции (Г.Тукай, Дардманд, Г.Ибрагимов, Ф. Амирхан X. Максуди, Г.Исхаки, Ш.Камал, М.Гафури и др.) были против языка газеты «Тарджиман», большинство писателей, которые сочиняли свои произведения на огузированном варианте старотатарского литературного языка, переходят на его общенародный разговорный вариант. [Баширова, 2000, 11].
В конце XIX и в самом начале XX веков влияние турецкого языка на татарский литературный язык наблюдается во всех жанрах письменной литературы. В то же время писатели-демократы умело прибегали к турецким словам в целях создания сатиры. Они едко высмеивали язык газеты «Тарджиман» и ее редактора И.Гаспринского. Татарский поэт Г.Тукай утверждал: «По-моему, газета «Тарджиман» никакого отношения к нам, татарам, не имеет, язык ее - язык крымский - чуждый нашему». [Ист. тат. лит. яз., 2003, 23]. Несмотря на это, огузированный вариант татарского литературного языка конца XIX - начала XX веков все же сыграл важную роль в истории татарского народа. В эпоху общественно-экономических преобразований произведения видных писателей и просветителей, написанные на этом варианте, помогали распространению просветительских идей, тем самым он служил обогащению духовной и культурной жизни татарского народа, а также способствовал его сближению с другими тюркскими народами. [Мирхаев 2003,13].
В ходе полемики в периодических изданиях поднимались и другие вопросы: каким образом отразить на письме произношение татарского языка, каким языком (вариантом) писать газетные статьи, научные труды, официальные документы, произведения художественной литературы. Таким образом, поднимались и требовали ответов основные теоретические и практические вопросы татарского национального литературного языка. В это же время татарский язык продолжает изучаться и в сопоставительном, и в структурном планах, расширяется издательская деятельность, издается многочисленная литература всех жанров и стилей, написанная на трех вариантах литературного языка, однако более или менее приближенного к общенародному разговорному языку. Входит в оборот термин «урта лисан» («средний язык» ) («Hyp»-1906, № 67), [Баширова, 2000, 10-11].
Как известно, в конце XVIII - начале XIX вв. в татарской общественной мысли формируется просветительское движение. Наиболее развитый период татарской просветительской мысли приходится на вторую половину XIX века и связан с творческой деятельностью известного ученого-богослова, философа и историка Ш. Марджани (1818-1889), а также с другими виднейшими учеными и писателями-просветителями, такими, как К. Насыйри (1825-1902), X. Фаизханов (1828-1866), Г. Фаизханов (1850-1910), Р. Фахретдинов (1859-1936), А. Максуди (1868-1941), С. Максуди (1878-1957), Ф. Карими (1870-1937), М. Акъегетзаде (1864-1923), 3. Бигиев (1870-1902) и др. Рядом с этими именами стоит и имя ученого-богослова Мусы Джаруллаха Бигиева (1875-1949). Татарская общественность впервые услышала голоса этих замечательных просветителей во второй половине XIX века, они продолжают звучать вплоть до наших дней.
Сторонники просветительства упорно защищали идеи гуманизма и свободы личности, требовали коренного преобразования существующих общественных отношений, подвергли серьезной критике проявления застоя в национальной жизни, посвятили все свои силы освобождению из плена средневековой отсталости, тем самым пропагандировали разум и науку. [Баширова, 2001,49-55].
Во второй половине XIX и начале XX вв. татарские просветители К. Насыйри, X. Фаизханов, Г. Ильяси, 3. Бигиев, Ф. Халиди и другие сделали очень много для развития татарского литературного языка. Следует особо отметить исследования К. Насыйри в области языкознания и фольклора. Ему принадлежат оригинальные труды, переводы и учебники по многим дисциплинам (математике, биологии, географии, истории и др.). [Ист. тат. лит. яз., 2003, 22].
Вследствие отсутствия лингвистического анализа языка трудов ярчайшего представителя татарской богословской мысли конца XIX - начала XX веков Мусы Бигиева, нами была предпринята попытка системного описания языковых особенностей его произведений.
В последнее время интерес к имени Мусы Бигиева возрос среди историков и философов, поэтому хочется кратко ознакомить с жизнью и творчеством известного ученого.
Муса Джаруллах Бигиев, по сообщению его дочери Фатимы Тагирджановой, родился 6 января 1873 г. в Ростове-на-Дону. Но относительно года рождения Мусы Бигиева нет окончательной определенности. В своем письме Фатиху Каримову он писал, что точная дата рождения ему неизвестна. Он определяет ее приблизительно по дате постановки на военный учет в 1896 г. и называет ноябрь/декабрь 1875 г. Кроме этого есть сообщения о 1874 и 1879 гг. его рождения. Местом рождения М. Бигиева историк И.Тагирджанов называет г. Чембар Пензенской губернии. Сам Муса Бигиев писал в уже упоминавшемся письме, что появился на свет в пути, в окрестностях города Новочеркасска, во время переезда своих родителей [Хайрутдинов 2005,13].
Образование Муса Бигиев получил в Казанском медресе Кюльбуе, в Петербургском университете и в богословских центрах Востока, занимал ведущее положение в политических и общественных движениях, участвовал в работе всех пяти съездов российских мусульман, исполнял обязанности главного секретаря мусульманского курултая, проходившего в 1906 году в Нижнем Новгороде. В эти годы М. Бигиев получил известность в России как видный ученый-богослов, публицист и общественный деятель. [Gormez М., 1994, 27].
После революции 1917 г., поверив в большевистские лозунги о равноправии национальностей, М. Бигиев пытался найти пути сотрудничества с советским строем, испытал на себе «прелести» новых порядков - арест и заключение в тюрьму по идеологическим мотивам. В 1930 г., будучи оторванным от родины, горячо любимой жены и детей, М. Бигиев продолжил свои религиозно-богословские исследования в исламских науках. До самой смерти он напряженно трудился и написал большое количество сочинений богословского характера, в большинстве своем на арабском языке. Муса Бигиев покинул этот мир 12 ноября 1949 г. Похоронен в столице Египта Каире. [Хайрутдинов 2005, 13].
Муса Бигиев был предан математике и астрономии. Всю жизнь он питал особую любовь к этим наукам и был одним из первых, кто мечтал внести точность математических выкладок в ткань социологических исследований. По сообщению общественного и религиозного деятеля Алимджана аль-Идриси, Муса Бигиев являлся членом Российского научного астрономического Общества. Он не отказывался от путешествий, которые предпринимались с целью непосредственного наблюдения за лунными и солнечными затмениями [Gormez М., 1994, 30].
Из воспоминаний Г.Тукая о пребывании в Петербурге можно узнать некоторые факты из жизни Мусы Бигиева. Наиболее интересны в этом отношении сведения о режиме работы татарского богослова. При изучении деятельности М. Бигиева невозможно не удивиться его работоспособности, ведь за очень короткий промежуток времени он успевал писать оригинальные трактаты, публиковаться в прессе, заниматься переводами восточной поэзии, следить за событиями общественной жизни России, много ездить по стране, активно участвуя в жизни российских мусульман и исламского мира в целом. Для того, чтобы успевать делать столько дел, нужно было подчинить себя очень жесткому графику работы. Оказалось, что М. Бигиев работал именно в таком режиме: Г. Тукай вспоминал, что он даже пищу принимал, не отрываясь от письменного стола, заваленного бумагами [Хайрутдинов 2005,].
Муса Бигиев также оказался и талантливым педагогом, лекциями которого заслушивались учащиеся медресе. Одинаково усердно он работал и с отдельными шакирдами, обучая их различным мусульманским наукам. Так его воспитанниками являются Заки Валиди Тоган, ставший позже первым руководителем советской Башкирии, профессор Восточного факультета Ленинградского государственного университета Габдрахман Тагирджанов, преподававший арабский, персидский и турецкий языки, видный советский арабист, автор одного из базовых учебников арабского языка, нашедшего широкое применение в языковых вузах Советского Союза Баки Закиевич Халидов. [Хайрутдинов 2005, 8; 26-27].
Муса Бигиев оставил большое наследие во многих отраслях знаний. Кроме религиозных трудов он написал работы в области политики, общественных наук и философии. Они издавались и распространялись в Казани, Петербурге, Оренбурге, Стамбуле, Берлине, Бхопале (автономная область в Индии), Бомбее, Каире. Его перу принадлежит около 120 работ и трактатов, он внес свою лепту в создание мусульманского пласта богословской литературы, малая часть которой представлена переводами и толкованиями, а большая часть - оригинальными трактатами. Произведения Мусы Бигиева хранятся в различных библиотеках мира, поэтому собрать их все воедино на сегодняшний день представляется трудной задачей.
Однако есть сведения о том, что после смерти ученого (1949), при содействии турецкого консульства Египта, некий азербайджанец Гали Хайдар инициативно передал около 500 томов книг Мусы Бигиева в «Национальную библиотеку» г. Анкары. Среди этих томов находились и ценные рукописи. Об этом сообщила турецкая газета «Улус» от 21 ноября 1949 года. [Баттал-Таймас Г., 1997,43].
Часть своих работ Муса Бигиев написал на джадидо-османском варианте старотатарского литературного языка с тюрко-татарскими компонентами и традиционными арабско-персидскими заимствованиями. Эти работы издавались в Казани, Петербурге и Оренбурге. Некоторые труды Мусы Бигиева хранятся в научной библиотеке им. Н. И. Лобачевского при КГУ:
-«Меляхаза». «Тэржеман» мехеррире мехтэрэм остаз Исмагыйль бек хэзрэтлэренен, вафаты хатирэсенэ («Размышления. Посвящены светлой памяти редактора газеты «Тарджиман» уважаемому господину Исмаилу Гаспринскому»). - Петроград, 1915. - 56 с.
-«Хокук эсасе» /124 статья/ 1906 ел апрель 23-дэ тестыйк кылынган эсас канунлары. «Исляхат эсаслэре» исемле китаптан бер кисэк. - Петербург, 1916.-19 с.
-«Эл-лезумият». Гали-Эхмэд Мэгар хэзрэтлэренен, тэржемэи хале («Обязательность необязательного»). - Казань, 1907. - 210 с.
-«Тэсхыйх рэсем хат ал- Коръэн» («Исправление типографских ошибок в Коране»). - Казань: Баян -эл-хак, 1909. - 93с.
-«Рисаля муфрада аля усул эл-Муафакат» («Оригинальный трактат по методам согласования позиций мазхабов»). - Казань, 1909. - 13 б.
-«Диван Хафиз тэрж,емэсе» («Перевод сборника стихов Хафиза») -Казань, 1910.-145 с.
-«Кавагыйде фикъпия» («Правила фикха»). - Казань: Исхакый, 1910. -232 с.
-«Рвхмэте илапийэ борЬанлары» («Доказательства божественной милости»). - Оренбург: Шэрык, 1911. - 98 с.
-«Инсанларьщ гакыйдэ илапийалэренэ бер нэзар» («Взгляд на верование людей в божество»). - Оренбург: Шэрык, 1911. - 25 с.
-«Озын кенлэрдэ руза» («Пост в длинные дни»), - Казань, 1912. - 206 с.
-«Халык нэзарына берничэ мэсьэлэ» («Несколько вопросов вниманию народа»). - Казань: Максудов, 1912. - 93с.
-«Шэригате исламия» («Основы шариата»). - Петроград, 1917. - 72 с.
-«Мэет якмак мэсьэлэсе» («К вопросу о кремации трупов»). - СПб, 1914.-16 с.
-«Закят» («Религиозный налог») - Петроград, 1916. - 96 с.
-«Шэригать ни очен реэяне игътибар итмеш?» («Почему шариат устанавливает лунное летоисчисление?»). - Казань: Шэрык, год не указан. -110 6.
-«Эдэбияте гарэбия илэ голум исламия» («Арабская литература и исламские науки»). - Казань: Магариф, год не указан. - 72 с.
-«Эл-муафэкать мекаддимэсе» («Вопросы согласования между мазхабами»). - Казань: Сабах, 1909. - 13 с.
-«Беек мэузугъларда уфак фикерлэр» («Маленькие мысли о больших проблемах»). - СПб: Максутов, 1914. - 112 с.
Другие труды Мусы Бигиева, написанные на традиционном арабском языке, издавались и распространялись в Берлине, Стамбуле, Каире, Бхопале (автономная область Индии), Лахоре, Бомбее и т. д. [Gormez М., 1994, 191]. Вот некоторые из них:
-«Ислам миллэтлэренэ дини, эдэби, ижтимагый вэ сэяси мэсьэлэлэр вэ тэдбирлэр хакында» («Мусульманским народам о религиозных, нравственных, социальных, политических проблемах и установлениях»). -Берлин, 1923.-ПО с.
-«Коръэн кэрим аять квримэлэре нурларында хатын» («Женщина в свете священных аятов благородного Корана»). - Берлин, 1933. - 32 с.
-«Коръэн кэрим аят кэримэлэренец могъжиз ифадалэренэ курэ Йээжузк» («Гог согласно разъяснениям чудотворных аятов благородного Корана»). -Берлин, 1933.-36 с.
-«Аль-Вашиа фи накд акаид аш-Ши а» («Критика шиитских воззрений»), - Каир, 1935. - 290с.
-«Айам Хайат ан-Набий» («Дни жизни Пророка»). - Каир, 1935. - 32с.
-«аль-Айат фи хилкат аль-Инсан» («Аяты о сотворении человека»),
«Тарих ат-Ташри иль-ислами» («История исламского правотворчества»). Каир, 1935.- 65с.
-«Ан-Нукуд аля Тафасилил-Укуд Китаби Ихъяин-нахв» («Критический обзор по разъяснению положений трактата о воскрешении грамматики»). -Каир: аль-Факих, 1938. - 51 с.
-«Та мин аль-Хаят вал-Амляк» («Страхование жизни и имущества»). -Бхопал, 1944.-22с.
-«Сахифат аль-Фараиз» («Записки о праве наследования»). - Бхопал, 1944.-188с.
-«Китабус-Сунна». («Книга свода хадисов»).- Бхопал, 1945. - 155 с.
-«Сарф аль-Кур ан аль-Карим». («Глаголы в благородном Коране»), -Бхопал, 1945.-104 с.
-«Низам аль-Хилафа аль-исламия» («Система исламского халифата»). -Бхопал, 1945. 24 с.
-«Аль-Джамиа аль-исламия аль- ильмия» («Исламский научный университет»). - Бомбей, 1946.- 25 с.
Одним из первых трудов Мусы Бигиева, изданных в Казани в 1908 году, становится перевод сборника стихов средневекового мусульманского мыслителя Абу Аль-Аля Аль-Маарри (973-1058) «Аль-Лузумият» («Обязательность необязательного»). Во вступительном слове к этой книге М.Бигиев касается таких злободневных тем, как отсталость и неэффективность мусульманской системы образования, неприятие новых веяний и прогрессивных перемен со стороны традиционалистов и др.
В 1909 году М.Бигиев издает первую в исламской истории книгу по хадисоведению «Аль-Муватта», написанную основоположником одного из мазхабов имамом Маликом. Эта книга до появления известных сборников хадисов имама Бухари и Муслима была признана вторым источником шариата после Корана. Журнал «Шура» опубликовал на своих страницах рецензию, в которой была выражена надежда на то, что этот труд станет верным средством привлечения российских имамов к хадисоведению. Данный труд еще более поднял авторитет М.Бигиева в глазах российских мусульман.
В 1910 году вышли еще несколько книг Мусы Бигиева. Среди них «Кава ид фикъпия» («Правила мусульманского законотворчества»), изданная в Казани в 1910 и 1927 гг. Этот труд вызвал волну полемики на страницах мусульманской прессы.
Летом 1910 года М.Бигиев совершает поездку в Финляндию. Согласно его собственному объяснению, на страницах книги «Озын кенлэрдэ руза» («Пост в длинные дни») М.Бигиев предпринял это путешествие для созерцания картины незаходящего Солнца с дальнейшим предложением аргументированного установления, касающегося проблем вечернего, ночного и утреннего намаза, а также поста в условиях высоких северных широт. [Гёрмез 2004,25]. Для этого ученый побывал на горе Авасакса близ финского городка Рованиеми, что находится у Северного полярного круга.
В 1911 году М.Бигиев выпускает книги «Рэхмэте илаїїия боріїанларьі» («Доказательства божественной милости») и «Инсаннарныц гакыйдэ илапиялеренэ бер назар» («Взгляд на верование людей в божество»; Оренбург). Эти произведения вызвали у читателей самые различные отклики и стали значительным явлением мусульманского мира. Следивший за развитием ситуации вокруг М.Бигиева журнал «Мир Ислама» писал: «Сочинения Мусы Бигиева стали вдруг... предметом особого внимания. Идеи татарского философа все больше и больше начали распространяться среди константинопольских мусульман. Его смелая критика старых толкований начала нравиться очень многим». В связи с этим появление сообщения в турецкой газете «Танин» от 25 марта 1913 г., где говорится о принятии главой османских мусульман шейх-аль-исламом Мустафой Сабри резолюции, запрещающей распространение и чтение его книг «Рахмет илаїїия боріїанларьі» («Доказательства божественной милости»), «Инсаннарныц гакыйдэ илапиялеренэ бер назар» («Взгляд на верование людей в божество»), «Озын кенлэрдэ руза» («Пост в длинные дни») и «Кава ид фикъпия» («Правила мусульманского законотворчества»). В резолюции говорилось, что эти книги содержат в себе еретические тенденции и написаны с целью ввести мусульман в заблуждение. Но из-за прямо противоположной реакции народа запрет вскоре был аннулирован.
Вопрос о соотношении Бога и мира в качестве основной проблемы классической философии был решен Мусой Бигиевым в свете учения о всеохватном характере божественного милосердия. Ученый придал этому казалось бы сугубо теологическому вопросу ярко выраженную социальную окраску и значимость, затронув при этом целый комплекс духовно-этических проблем татарской общественной жизни начала XX в. Новаторские подходы М.Бигиева к проблеме реформирования отдельных положений мусульманского права, в частности, вопроса о посте в длинные дни, во многом оказались принципиально отличными от сложившейся в мусульманском мире правотворческой традиции. [Антология тат. богосл. мысли 2005,21; 27; 72; 75-76].
Немаловажным моментом, связанным с провозглашением всеохватности божественной милости, является нравственно-этический аспект данной проблемы, который, в свою очередь, связан с этно-историческими особенностями. Татары в течение многих веков находились под властью России, сохраняя стремление к независимости. К этому фактору восходит желание Мусы Бигиева найти в основах исламского учения такие мотивы, которые убедили бы его современников-мусульман в возможности мирного сосуществования различных наций в границах одного государства. В своем произведении «Рэхмэт илапийэ борЬанлары» он выражает это стремление: «Для того, чтобы жить в добрых отношениях с каждым представителем рода людского, следует, конечно, верить и во всеобщность божественной милости, и в то, что в день Суда все люди будут спасены» [Хайрутдинов 2005,90].
В современном контексте становления многополярного мира изучение и исследование трудов Мусы Бигиева способно разрушить предрассудки и стереотипы, определяющие отношение современного читателя к мусульманскому наследию и культуре. Наследие этого талантливого богослова и философа представляет ценность еще и потому, что он высказывал идеи, способные привести к положительному решению проблемы противостояния христианского Запада и мусульманского Востока, которое берет свое начало с эпохи крестовых походов и даже ранее. [Антология тат. богослов, мысли 2005, 14].
Стремясь восстановить подлинное место женщины в обществе, Муса Бигиев особое внимание уделял проблеме ее воспитания и нравственного облика. Он был уверен в том, что благополучие мусульман в духовном и материальном плане зависит от воспитанности женщины: хорошее воспитание, по его мнению, является основой человеческого достоинства и целомудрия. Отметим, что Муса Бигиев не считал себя ни реформатором, ни модернистом, ни джадидистом, напротив, он жестко критиковал их взгляды и действия, усматривал в них попытку выхолостить исламское учение в угоду требованиям Запада. Муса Бигиев ставил перед собой задачу: путем сравнительных религиозно-исторических исследований показать величие и общечеловеческую значимость учения ислама. Истории известно, что попытки одной группы людей доказать другим свою правоту или превосходство, редко обходились без конфронтации и даже кровопролития. В этом вопросе Муса Бигиев был очень тактичным и чутким: разрабатывая методику изучения истории религий, он заявил, что основополагающим принципом в этом является уважительное отношение к мировоззрению окружающих. Он утверждал, что нельзя подходить к верованиям людей как к проявлению невежества, глупости или безбожия. [Антология тат. богослов, мысли 2005, 15; 62; 71]. Одну из причин отсталости национальной и общественной жизни Муса Бигиев усматривал в пренебрежении духовно-культурным наследием прошлого, он утверждал, что Европа достигла своих высот благодаря прогрессу, но это удалось ей не любовными романами, а наукой и просвещением, торговлей и промышленностью. [Гёрмез М 2004, 112-114].
Несмотря на то, что Муса Джаруллах Бигиев не оставил после себя художественных произведений, о его таланте судят по его богословским трудам, из которых можно получить представление о высочайшем уровне его филолого-лингвистических способностей. Поэтому имя Мусы Бигиева и его наследие привлекают к себе внимание филологов, педагогов, историков, политологов, философов.
LINK1 Характеристика гласных звуков LINK1 1. [а] - гласный заднего ряда, нижнего подъема, негубной. Как и в современном татарском языке, [а] употребляется во всех позициях слова - в начале, середине и конце: ай «луна» (Ш.э. 25-22), J$ «шесть» (Ш.э. 4-20), (Х.н.б.м. 84-9), &j$\ озаК «долго» (Р.и.б 53-9), jfcula Кайнар «горячий» (Х.н.б.м. 10-8); о йУлДа в Дороге» (Х.н.б.м. 8-16), (Ш.э. 22-16), eaijJIjl араларында «между ними» (Х.н.б.м. 89-14), cJ\ алэт «орудие», «инструмент» (Х.н.б.м. 49-17), aJ айэт «стих Корана» (Ш.э. 2-1), (Х.н.б.м. 39-16), (Р.и.б. 8-21), g Jb- халис «искренний», «чистый» (Ш.э. 60-13), ІіДІ ашна «друг» (Х.н.б.м. 6-24), (Р.и.б 46-1), (j-iU тане «танец» (Х.н.б.м. 75-20), (Ш.э. 22-10). WBJS Ауропа «Европа» (Х.н.б.м. 6-4).
2. [э] - гласный переднего ряда, нижнего подъема, негубной. Это специфический звук татарского литературного языка, который используется во всех слогах слова (в корнях и аффиксах) - в начале, середине и конце СЛОВ: 9Jb i -JAbU ЭЙЛЭНЭСеНДЭ «В ОКРУЖНОСТИ» (Ш.Э. 25-23), fUujX» 4-» экийэтлэренэ «сказкам» (Х.н.б.м. 29-22), &Чл дийэж,эк «скажет» (Р.и.б. 93 19), »il % «узнает» (Р.и.б. 58-14), dUlu билмэк «знать» (Ш.э. 69-26), 4L3I уйлэ так таким образом (Р.и.б. 19-16), (Ш.э. 10-24), 4AJ)S узенэ «ему» (Х.н.б.м. 4-18), (Ш.э. 10-26), (Р.и.б. 33-4), o-лі эмен «безопасность» (Ш.э. 10 19), 41- сэнэ «год» (Х.н.б.м. 69-12); (Ш.э. 12-9), fi) эгэр «если» (Р.и.б. 93-6), (Ш.э. 42-8), (Х.н.б.м. 84-6), 4АД Ьэммэ «все» (Х.н.б.м. 38-9).
Кроме того, подразумевается произношение древнетюркского широкого [э] вместо узкого [и] в первом слоге: & бэн «я» (Р.и.б. 9-6), (Х.н.б.м. 2-13) мин; , сэн «ты» (Р.и.б. 88-22) син; & бэца «мне» (Р.и.б. 15-11), (Х.н.б.м. 2-14) мица; 15« сэца «тебе» (Р.и.б. 39-7) синд; joa 4i нэкадэр «насколько» (Х.н.б.м. 3-14) никадэр; jjij J нэдэндер «откуда-то» (Х.н.б.м. 2-12), (Р.и.б. 13-1) нидэндер, oj3 курэйем «я увижу» (Р.и.б. 21 2) курим; dJ»j$ курэйек «посмотрим» (Р.и.б. 44-15) курик. В отличие от литературного языка, во многих говорах татарского языка, в ограниченном количестве слов, в первом слоге вместо узкого [и] используется широкий [в], который встречается во всех диалектах татарского языка, особенно в окраинных говорах, в частности, пермском, ичкинском, сафакульском, а также в диалектах сибирских татар [Юсупов 1979,68]. 3. [у] - гласный заднего ряда, верхнего подъема, губной. В текстах используется во всех позициях слова, в отличие от татарского литературного языка, где употребляется в первом слоге слова, а в конце слова - лишь в именах действия: даз уйун «игра» (Х.н.б.м. 30-8), tfjJdttf уГыллары «сыновья» (Ш.о. 20-25), з УТУ3 «тридцать» (Х.н.б.м. 18-14), Jbp буш «пустой» (Ш.э. 61-6), (Х.н.б.м. 17-7), tfji b тугры «прямой» (Х.н.б.м. 8-9), 3-і» шу «этот» (Ш.е. 11-15), (Х.н.б.м. 3-2), (Р.и.б. 4-9), з з У У «чтение» (Х.н.б.м. 13-9), 3 )3 Курку «боязнь» (Х.н.б.м. 85-2), j$t\$ Канун «закон» (Х.н.б.м. 21-10), (Ш.э. 14-2), - з1Ьи матлуб «требуемый» (Х.н.б.м. 12-4), е йХиооЗ-из университетда «в университете» (Х.н.б.м. 6-11). В текстах отмечено употребление древнетюркского [у] вместо татарского литературного [ы]: а) в корнях слов, в аффиксах деепричастия и глаголов будущего времени: з алтун «золото» (Х.н.б.м. 12-1), J AUO тамур «корень», «основа» (Х.н.б.м. 16-11), зз з утуз «тридцать» (Х.н.б.м. 18-14), j$$$ o сукур «слепой» (Х.н.б.м. 23-3); б) в аффиксах деепричастий: u$fi алуб «взяв» (Р.и.б. 95-20), (Х.н.б.м. 21-10), u3jb йазуб «написав» (Р.и.б. 40-21), иУ1$& куллануб «применив» (Р.и.б. 90-8); в) в аффиксах глаголов будущего времени: j3j$-b торур «простоит» (Р.и.б. 6-12), j3Jlfl калур «останется» (Р.и.б. 25-1), (Х.н.б.м. 63-15), jjSjl укур «прочитает» (Р.и.б. 62-21), (Х.н.б.м. 17-10), j3jb йазур «напишет» (Х.н.б.м. 25-6). 4. [у] - гласный переднего ряда, верхнего подъема, узкий, губной. В татарском литературном языке этот звук употребляется в первом слоге слова, а в конце - лишь в именах действия. В языке произведений встречается во всех позициях слова - в начале, середине и конце: з з YrP9HY «обучение»
(Х.н.б.м. 5-8), (ij3l Y3e «сам» (Ш.э. 6-20), (Х.н.б.м. 9-12), j$S куз «глаз»
(Х.н.б.м. 66-15), 3 бугун «сегодня» (Х.н.б.м. 69-1), d$j& чурук «гнилой»
(Х.н.б.м. 74-14), з 4 мэцгу «вечно» (Х.н.б.м. 85-17), ул\ изгу «священный»
(Р.и.б. 86-4), J3 мэжбур «вынужденный» (Х.н.б.м. 17-2), Ьл ДУН «низкий»
(Р.и.б. 8-15), (Ш.э. 42-16), (Х.н.б.м. 37-23).
В текстах отмечены случаи сохранения древнетюркского звука [у] вместо современного татарского [е] в корнях слов, в аффиксах будущего времени и деепричастиях: з мэнгу «вечно» (Р.и.б. 8-3), jjya тийуш «должен» (Р.и.б. 53-2), з »1 изгу «священный» (Р.и.б. 86-4); во втором слоге слова: %!$ булук «часть» (Р.и.б. 86-11), j$i килур «прийдет» (Р.и.б. 4-1), j3iu билур «узнает» (Р.и.б. 5-21), (Х.н.б.м. 2-9), J3.H3 вирур «даст» (Р.и.б. 16-16), (Х.н.б.м. 9-17), J3-&J!» ирешур «достигнет» (Р.и.б. 25-13), (Х.н.б.м. 92-22), J3J3 KYPYP «увидит» (Р.и.б. 60-10), (Х.н.б.м. 10-9), и$)& килуб «придя» (Р.и.б. 4-16), и$Ь\ итуб «сделав» (Р.и.б. 18-3), з куруб «увидев» (Р.и.б. 16-18), (Х.н.б.м. 47-6).
5. [о] - гласный заднего ряда, широкий, губной. В произведениях гласный звук [о] используется в начальной и серединной позициях слова и употребляется как результат проявления губной гармонии: J3J3 озон «длинный» (Ш.э. 67-27), Ij3l озаК «долго» (Х.н.б.м. 16-9), (Р.и.б. 23-3), v5 3 0ЧДЫ «взлетел» (Х.н.б.м. 67-9), лі Ь тоткон «заключенный» (Х.н.б.м. 17-10), 33 бозок «испорченный» (Х.н.б.м. 29-6), )І$А КолаК «ухо» (Х.н.б.м. 38-22), (Р.и.б. 64-9), jtuJ устаз «наставник» (Р.и.б. 94-18), (Х.н.б.м. 71-5) остаз (тат. лит.), Cu улупийэт «божественность» (Ш.э. 15-28), (Х.н.б.м. 63-2), (Р.и.б. 66-6) олупийэт (тат. лит.). В текстах в середине слова арабский звук [у] переходит в татарский литературный [о]: , А$А гумуми «общий» (Х.н.б.м. 8-9), (Р.и.б. 4-6), (Ш.э. 4 25) гомуми, JIJ мурад «цель» (Х.н.б.м. 10-19), (Р.и.б. 32-10) морад, fJb зульм «несправедливость» (Х.н.б.м. 16-11), (Р.и.б. 32-20), (Ш.э. 3-18) золым, jibji бурпан «доказательство» (Х.н.б.м. 40-17), (Р.и.б. 5-21), (Ш.э. 7 2) борИан, $$л хукук «право» (Х.н.б.м. 53-8), (Ш.э. 47-12) хокук.
6. [в] - гласный переднего ряда, широкий, огубленный. Как и в современном татарском языке употребляется в начале и середине слов: $1 еч «три» (Ш.э. 14-20), (Х.н.б.м. 7-1), (Р.и.б. 5-5), j i стон «выше» (Ш.э. 43 10), (Х.н.б.м. 39-7), Ь)з1 езмэк «расторгать» (Х.н.б.м. 15-3), JS-3 теРки «тюркский» (Х.н.б.м. 4-18), (Р.и.б. 92-4), jtu j33 Теркестан «Туркестан» (Х.н.б.м. 18-3). В середине слова арабский звук [у] переходит в татарский литературный [о]: u»l уммэт «община» (Ш.э. 6-14), (Х.н.б.м. 54-13), (Р.и.б. 57-6) еммэт, (04-О мупим «важный» (Х.н.б.м. 5-24), (Р.и.б. 12-14), (Ш.э. 5 18) моЬим, $ДДА мугаллим «учитель» (Х.н.б.м. 6-19), (Ш.э. 11-8) мегаллим, А»иы нусхэ «экземпляр» (Х.н.б.м. 60-15), (Р.и.б 29-20), (Ш.э. 6-18) несхэ, j j мухтэрэм «почтенный» (Х.н.б.м. 10-3), (Р.и.б. 8-6), (Ш.э. 36-1) мехтэрэм, \АА$ жумлэ «предложение» (Х.н.б.м. 22-20), (Р.и.б. 48-4), (Ш.э. 35-22) жемлэ, axel умид «надежда» (Ш.э. 36-9), (Х.н.б.м. 19-10) емет, uu«j3J дуруст «правильный» (Х.н.б.м. 5-4), (Р.и.б. 4-19), (Ш.э. 6-13) дерес.
7. [и] - гласный переднего ряда, узкий, негубной. В языке произведений встречается в любой позиции слова - в начале, середине и конце: +І\ иске «старый» (Ш.э. 37-26), 1 ике «два» (Х.н.б.м. 53-3), UoS кисэк «кусок» (Х.н.б.м. 32-21), у тиз «быстро» (Ш.э. 59-22), (Р.и.б. 75-15), 9JJ3 вире «дает» (Х.н.б.м. 29-14), $2 терки «тюркский» (Р.и.б. 92 4), (Х.н.б.м. 79-13), ул5 кеби «как» (Ш.э. 13-15), (Р.и.б. 23-20), (Х.н.б.м. 37-1), ejl&yj истифадэ «использование» (Р.и.б. 90-11), (Ш.э. 61-10), (Х.н.б.м. 5-7), (ІЛХІ тэгълим «обучение» (Р.и.б. 76-12), (Х.н.б.м. 7-24), (Ш.э. 60-7), /&& дигэр «другой» (Р.и.б. 10-13), (Ш.э. 45-9), ій фэнни «научный» (Х.н.б.м. 25 6).
Характеристика согласных звуков
В текстах произведений Мусы Бигиева употребляются следующие согласные фонемы: б, п, м, в, w, ф, д, т, н, з, с, ж, ш, ж, ч, л, р, й, г, к, f, х, %, h.
1.[б] - губно-губной, смычный, звонкий согласный, используется во всех позициях - в начале, середине и конце слов: бэн «я» (Х.н.б.м. 4-16), (Р.и.б. 8-8), Ju$i буш «пустой» (Х.н.б.м. 3-24), (Ш.э. 61-6), e« lj$j бурада «здесь» (Х.н.б.м. 4-16), (Р.и.б. 13-18), (Ш.э. 31-20), j-u$ кубдер «много» (Х.н.б.м. 90-3), (Ш.э. 8-6), „ кеби «как» (Х.н.б.м. 7-5), (Ш.э. 3-26), (Р.и.б. 5 10), j- u бэшэр «человек» (Ш.э. 6-23), о з тН бипудэ «бесполезный» (Х.н.б.м. 4-1), (Р.и.б. 39-4), иш тэнбип «пробуждение» (Х.н.б.м. 10-13), OJJJJAJL балэтлэрдэ «в балетах» (Х.н.б.м. 75-20). В отличие от современного татарского литературного языка в текстах произведений аффиксы деепричастий не огушаются: -»SJ$ куруб «увидев» (Р.и.б. 16-18), (Х.н.б.м. 22-17), (Ш.э. 35-10), ы$35 укуб «прочитав» (Х.н.б.м. 10-14), ь Уэ улуб «став» (Ш.э. 3-25). В конце слова звонкий [б] в словах, заимствованных из арабского языка, не огушается: и\3 китаб «книга» (Х.н.б.м. 5-20), (Ш.э. 6-25) китап, UJI эдэб «вежливость» (Х.н.б.м. 18-24), (Ш.э. 3-17) эдэп, k-u&o мэктэб «школа» (Х.н.б.м. 7-19) мэктэп, -UJJJ тэртиб «порядок» (Х.н.б.м. 15-19), (Ш.э. 4-25) тэртип, и+м сэбэб «причина» (Х.н.б.м. 18-9) сэбэп. Губно-губной, взрывной [б] в местоимениях «бэн» (я), «бу» (этот), характерный для огузскои группы языков, употребляется вместо татарского литературного сонанта [м]: & бэн «я» (Р.и.б. 13-6), (Х.н.б.м. 2-20), (Х.н.б.м. 2-13), ,oJj бэнем «мой» (Р.и.б. 11-17), 1& бэца «мне» (Р.и.б. 15-11), (Х.н.б.м. 6 5), IS$J бунд «этому» (Х.н.б.м. 7-2), jby буны «этого» (Р.и.б. 39-14), (Х.н.б.м. 4-12), бундан «от этого» (Х.н.б.м. 28-17), dua биц «тысяча» (Р.и.б. 31 1),(Х.н.б.м. 93-10), I$ OJ бенде «поднялся» (Х.н.б.м. 36-2). Известно, что чередования [б] [м],[м] [б] отмечаются во всех диалектах татарского языка. Для среднего диалекта это явление в особенности является распространенным в Приуральской зоне, мензелинском (Махмутова, 1962, 68; Эфлэтунов, 1958, 123), пермских татар (Рамазанова, 1968, 97), ичкинском (Юсупов 1979, 28), златоустовском (Хайрутдинова, 1985, 53), а также в нагорном (Бурганова, 1955, 57), бирском (Махмутова, 1962, 64) говорах. Это же явление зафиксировано в говорах мишарского диалекта Мордовской Республики (Бурганова, 1962, 19), а также в Пензенской области (Махмутова, 1962, 130)» [Нуриева 1999, 48].
Как известно, начальный [м] характерен для кыпчакской группы языков, в огузской группе он заменяется по большей части согласным [б]. Личное местоимение 1-го лица ед.ч. в форме «бан» широко употреблялось в произведениях старотатарской литературы. Подобные случаи имеют место в некоторых современных тюркских языках, в том числе и диалектах татарского языка.
В текстах произведений не употребляется начальный звонкий [б], что свойственно огузской группе языков: J3J3I улур «будет» (Х.н.б.м. 56-14), (Р.и.б. 3-6), &J1$\ улды «стало» (Р.и.б. 10-8), (Ш.э. 4-4), 1 улачак «будет» (Р.и.б. 12-4), jjMtf анларыз «мы поймем» (Р.и.б. 30-20), jjj куререз «мы увидим» (Р.и.б. 79-22), (Х.н.б.м. 66-15), jl l улмаз «не будет» (Р.и.б. 33-12), (Х.н.б.м. 65-16), з- З улсун «станет» (Р.и.б. 86-7), и з УлУб «став» (Х.н.б.м. 6-19). Автор произведений придерживается древнетюркской традиции аффиксов деепричастий на -уб/-уб-б в отличие от татарского литературного языка: u$iS килуб «придя» (Р.и.б. 4-16), МДЬ башлануб «начавшись» (Р.и.б. 6-10), u3jb йазуб «написав» (Р.и.б. 40-21), (Х.н.б.м. 6-20), и$М$а куллануб «применив» (Р.и.б. 90-8), у у, берлэшуб «объединив» (Х.н.б.м. 20-16), uljla караб «посмотрев» (Х.н.б.м. 15-9). «Следует также отметить, что несмотря на глухой ауслаут, аффиксы деепричастий на -ып являются характерными для тюркских языков Урало-Поволжья, которые объясняются следованием уйгурской традиции. Данные аффиксы деепричастия были традиционными в татарской литературе вплоть до начала XX столетия» [Нуриева 1999,47].
2. [п] - губно-губной, смычный, глухой звук, используется во всех позициях. Во многих словах татарского литературного языка губно-губной [п] активно употребляется в заимствованных словах из русского, европейского и персидского языков. В текстах данный звук используется в начале и середине слов (іаЛіЬ пакьланды «очистился» (Ш.э. 62-23), S.l+aj пислекдэн «от грязи» (Х.н.б.м. 66-25), Д»Ь «падеж» (Х.н.б.м. 7-13), j3"i «Петербург» (Х.н.б.м. 6-11), j3 3J «профессор» (Р.и.б. 96-9), (І І ишюре «веревки» (Х.н.б.м. 90-23), 1э капмак «хватать» (Х.н.б.м. 69-20), ці Ь тупланмыш «собран» (Х.н.б.м. 6-9), (Р.и.б. 23-17), Ьэмпай «спутник», «товарищ» (Х.н.б.м. 11-22), чапан «вид одежды» (Р.и.б. 83-5), Ь Ауропа «Европа» (Х.н.б.м. 6-4). В исследованных произведениях наблюдается архаичное употребление звука [п] вместо татарского литературного [б]: jV пармак «палец» (Р.и.б. 94-12) бармак; узкого [и] вместо татарского звонкого [ж,]: ІІ иплере «веревки» (Х.н.б.м. 90-23) жеплэре.
3. [м] - губно-губной, смычный согласный, употребляется во всех позициях - в начале, середине и конце, как и в татарском литературном языке. В начале слова в большинстве случаев губно-губной сонант [м] употребляется в словах арабского, западно-европейского происхождения: ,«4 мупим «важный» (Р.и.б. 12-14), (Ш.е. 5-18), (Х.н.б.м. 5-24), dj-іл мушрик «язычник» (Р.и.б. 8-2), dl« димэк «говорить» (Р.и.б. 4-19), (Ш.е. 26 6), (Х.н.б.м. 3-9), uUS сукмек «ругать» (Р.и.б. 8-16), (Х.н.б.м. 80-24), МЬ багламак «связывать» (Р.и.б. 9-19), (Х.н.б.м. 32-6), рі№$ сейлейем «я расскажу» (Ш.э. 5-23), ;юІ » быракдым «я забросил» (Р.и.б. 15-17), j b билурем «я знаю» (Р.и.б. 7-5), (Х.н.б.м. 5-23), алл ПИММЭТ «усердие» (Р.и.б. 19-19), (Х.н.б.м. 27-2), JUA-" чишмэлэр «родники» (Х.н.б.м. 12-13), j J адэм «человек» (Р.и.б. 19-22), (Ш.э. 12-19), jJiLo j романлар «романы» (Х.н.б.м. 23-12). Как и в огузских языках, в текстах произведений Мусы Бигиева характерно употребление огузированного [м] вместо татарского литературного [б] в аффиксах первого лица множественного числа категории принадлежности: -мыз/-мез: j j u суземез «наши слова» (Р.и.б. 4-19), у&)$\ уземез «мы сами»(Х.н.б.м. 84-24), $S кечемез «наша сила» (Р.и.б. 67-16), уъ$& куцелемез «наше сердце» (Р.и.б. 61-10), oj i$ кенлэремез «наши дни» (Х.н.б.м. 28-20), y ji уь hep беремез «каждый из нас» (Х.н.б.м. 30-13), jiLujI эдэбийатымыз «наша литература» (Х.н.б.м. 72-18). Как известно, употребление традиционных аффиксов принадлежности -мыз, -цыз было характерно для татарского литературного языка конца XIX -начала XX вв. На начальном этапе творчества Г. Тукай и писатели-классики Г.Исхакый, Г.Ибрагимов, Ф.Амирхан, Ш.Камал, М.Гафури использовали данные аффиксы принадлежности [Баширова 2000,22].
4. [в] - губно-зубной, смычный, звонкий, употребляется в начальной и серединной позициях. Как известно, употребление губно-зубного [в] вместо татарского литературного [б] является характерной особенностью огузских языков: jl3 вар «есть», «имеется» (Ш.э. 4-16), (Х.н.б.м. 3-Ю), (Р.и.б. 5-8) бар, Si9jj$ вирэйек «дадим» (Р.и.б. 48-3) бирик, tfajj вирде «отдал» (Ш.э. 42-25), (Х.н.б.м. 77-15), (Р.и.б. 16-7) бирде, j3Jt»3 ВИРУР «отдаст» (Ш.э. 4-28), (Х.н.б.м. 9-17), (Р.и.б. 16-16) бирер. Губно-зубной [в] также употребляется в заимствованных словах: Д з варис «наследующий» (Ш.э. 16-10), (Р.и.б. 82-7), tfjJjl$j.s диварлары «их стены» (Х.н.б.м. 74-16), joaUi j диваналыкдыр «безумие» (Х.н.б.м. 48-3), ,$3- ulj франсави «французский» (Х.н.б.м. 26-13).
Имя существительное. Категория принадлежности
К именам существительным относятся слова со значением предметности. В системе частей речи имена существительные в татарском языке, наряду с глаголом, наиболее богаты по своему словарному составу, сложны и разнообразны по грамматическим категориям. Эти категории подразделяются на категорию принадлежности, падежа, числа, сказуемости. Охарактеризуем имя существительное с этих позиций.
Категория принадлежности Как известно, категория принадлежности в татарском языке выражает отношение одного лица, предмета или явления к другому лицу, предмету или явлению, поэтому она бывает представлена формами трех лиц единственного и множественного числа. Данная категория в исследованных произведениях Мусы Бигиева, как и в современном татарском языке, выражается тремя способами: синтетическим, аналитическим и аналитико-синтетическим. Преобладающими являются синтетический и аналитико-синтетический способы. Рассмотрим каждый из них. Синтетический способ выражения категории принадлежности состоит из соединения в одном слове названия предмета обладания с аффиксами принадлежности, устанавливающими лицо обладателя.
В зависимости от окончания слова на глухой или звонкий согласный звук и наличие в нем мягких или твердых гласных аффиксы принадлежности употребляются в нескольких вариантах: В огузских языках аффиксы принадлежности имеют некоторые отличительные черты, в основном фонетического характера. Например, имена существительные I и II лица множественного числа принимают аффиксы -(ы)мыз /-(и)миз и (ы)цыз /-и(циз), не считая огубленных вариантов. Данная тенденция наблюдается в исследованных произведениях Мусы Бигиева в огузированном варианте аффиксов принадлежности I и II лица множественного числа (ы)мыз /-(и)миз, (ы)цыз /- (и)циз вместо современного татарского (ы)быз /-(е)без и (ы)гыз /-(е)гез.
В исследованных синтетическим (морфологическим) способом произведениях при выражениии принадлежности к I лицу единственного числа к именам существительным присоединяются аффиксы -м, -ым /-ем: Буна курэ, у мэсьэлдлэрэ дайр фикереме хвррийэт илэ свйлэдем, йаздым, нэшер итдем (Х.н.б.м.2) («Поэтому относительно тех проблем, свою мысль выражал, записывал и опубликовывал свободно»). Шу сузем рэхмэте илаЬийэ гомумийэтенэ нвсусы исламийэ ноктасындан карамак игътибар илэдер (Х.н.б.м.73) («Мое слово - внимательное рассмотрение с позиции мусульманских священных текстов концепции всеобщей милости»). В отличие от татарского литературного языка, в огузских языках в образовании I лица множественного числа используются аффиксы принадлежности -(ы)мыз / -(е)мез при синтетическом (морфологическом) способе. Это представлено следующими примерами: ...элбэттэ, бвтвн куэтемез илэ ижтинаб идэрез (Р.и.б.6) (..«конечно же, всеми силами воздержимся»). Лисанымыз мэдэни лисанларьщ табакаларына чыкар (Х.н.б.м. 84) («Наш язык войдет в категорию культурных языков»), Ижтимагыи хэллэремезэ дайр байтах мэсьэлэлэрдэ бэн мохалэфэт итдем (Х.н.б.м. 43) («Япротив многих вопросов нашего социального состояния»).
Для выражения принадлежности II лица единственного числа при синтетическом (морфологическом) способе имена существительные образуются при помощи аффиксов -ц, -ьщ / -ец: Цанын да, малыщ да хэлял (Р.и.б.23) («И душа твоя, и имущество разрешенное»). ...малый, канын гыйсмэтенэ дайр бэйанлар (Ш.э.17) («...доказательства о неприкосновенности твоего имущества и крови»). Во II лице множественного числа синтетического (морфологического) способа не зафиксировано.
При обозначении принадлежности к III лицу единственного числа синтетического (морфологического) способа имена существительные образуются при помощи аффиксов -ы / -е; -сы / -се. В текстах имена существительные, оканчивающиеся на согласный звук, оформляются при помощи аффикса -ы 1-е, а на гласный -сы / -се: Гыймад эфэнде Нагайбэк китабы илэ Галимжан эфэнде Ибрапимовын ике китабында, галэл-хосус сарыфындарус грамматикаларына на чар йулда тэкълиддэн башка бер мэгънэ бэн курмэдем (Х.н.б.м. 8) («В двух книгах Галимджана Ибрагимова и в книге господина Гыймада Нагайбака, в особенности в морфологии, кроме следования русской грамматике я не нашел никакого смысла»), Йолдоз жэридэсенен редакторы мехтэрэм ЭхмэдЬади эфэнде Максуди хэзрэтлэре игътираз итмеш иде (Х.н.б.м. 10) («Редактор газеты «Йолдыз» господин Ахмадхади Максуди выразил свое возражение»), Шу ана уз баласыны ут ичинэ быракурмы дисез? (Р.и.б.57) («Вы утверждаете, что эта мать бросит своего ребенка в огонь» )
При выражении принадлежности к III лицу множественного числа синтетическим (морфологическим) способом к именам существительным присоединяются аффиксы -лары / -лэре: Калеблэре пакь, гакыллары сагъ инсанлар хакында вэхи безем нэзарымда темам гади, темам табигый бер хальдер (Ш.е.28) («Если отрицают и приверженцы науки, то будут отрицать; насчет тех людей, у которых чистые сердца и здравый смысл, в нашем понимании - это обычное и естественное явление»). Иауропа терэкъкый итде, лекин романлары иле ривайетлере иле дегел, белки тижзрете иле, жидди гамеллере иле, сенаигы иле, голуме иле, мегарифе иле терекъкый итде (Х.н.б.м.24) (Европа развивалась, но не их романами и легендами, а торговлей, серьезными действиями, искусством, наукой и просвещением»).
При аналитическом способе выражения категории принадлежности существительное, обозначающее предмет обладания, не принимает аффикс принадлежности, а лицо обладателя выражается личным местоимением притяжательного падежа «бэнем» «мой». Этот способ выражения значения принадлежности в текстах имеет ограниченное употребление: Бенем тарафдадыр (Х.н.б.м.43) («На моей стороне»). Бэнем калем иле нешер кылынмыш месьеледер (Х.н.б.м.39) («Проблемы, поднятые мной»). Бэнем ичун бундан бэйек бер шереф хажэт дегел! (Р.и.б.27) («Мне от этого великих почестей не нужно»). Бэнем тарафдан кузгатылмыш месьелейэ бен текърар незар итдем (Р.и.б.87) («Я повторно обратил внимание на уже представленную проблему»). Ни ичун безем епле келям буйле вазыйх шейлере ацламайор? (Р.и.б. 47) («Почему наши люди пера (писатели и литераторы) не понимают таких очевидных вещей»?)
Аналитико-синтетический (синтаксико-морфологический) способ выражается сочетанием личного местоимения в форме притяжательного падежа с именем существительным, имеющим аффикс принадлежности соответствующего лица. В этом случае принадлежность выражается при помощи синтаксических (определение, выраженное местоимением) и морфологических средств (аффиксов).
Для выражения этого грамматического значения притяжательное местоимение «бэнем» «мой», общее с огузскими языками, сочетается с существительными, имеющими аффиксы принадлежности I лица единственного числа: Фаида гамэлийэсе вар Аэрбер мэсьэлэ бэнем нэзарымда мвлимдер (Х.н.б.м.2) («По-моему, важно каждое имеющееся полезное действие»). Моэллиф эфэнделэр, шайэд бэнем сузлэремэ шэхсыйэт рангы вирмэзлэр (Х.н.б.м.9) («Господа составители, вероятно, моим словам не придадут личностного значения»), Бэнем геманымча буна башка тэфсирлэр у кадэр дорест уламаз (Р.и.б.52) («По-моему, другие толкования этого настолько правильными не будут»).
Личные формы глагола. Изъявительное наклонение
Личные формы глагола Изъявительное наклонение Категориальным значением изъявительного наклонения является сообщение о реальных, достоверных действиях, относящихся к настоящему, будущему или прошедшему времени [Тат. грам., 1997, 99]. В текстах произведений употребляются следующие формы изъявительного наклонения:
а) форма настоящего времени на -йор, -р; -макда; -а торур;
б) форма прошедшего времени на -ды, -де; -мыш, -меш; йор йде, -р йде; -мыш йде, -меш йде; -ачак йде;
в) форма будущего времени на -р, -(й)ачак, -й(вчэк); -ажак, -ежек; -ачак (ажак) йде.
В исследуемых нами произведениях изъявительное наклонение характеризуется многообразием временных форм. К тому же отчетливо сохраняется продолжение древнетюркских и старотатарских письменных традиций, в особенности прослеживается генетическая связь с языками огузской группы, например, таких форм прошедшего времени, как на мыш, 128 мыш йде, -йор йде; форм настоящего времени на -йор, -р; -макда, -макдан; форм будущего времени -(й)ачак, -й(ажак), -ачак(ажак) йде.
Настоящее время
Настоящее время в текстах представлено формами на -йор, -р, -макда, -макдан, -а торур. Кроме того, значение настоящего времени характеризуется формой настоящего-будущего времени на -р. Эта форма изъявительного наклонения в основном характерна для современного татарского литературного языка [Тат. грам., 1997, 121-122; 125], и она сохранилась в огузской группе языков [Серебренников 1963, 9]. Как известно, в современном татарском литературном языке парадигматическим значением формы на -р является выражение действия, следующего за моментом речи [Тат. грам., 1997, 121]. Исходя из вышеизложенного, видим, что форма на -р передает значение действия настоящего и будущего времени, которое будет рассматриваться в примерах наряду с другими огузированными формами текстов произведений. Проанализируем примеры глаголов, где использованы различные формы настоящего времени.
Форма на -йор выражает действие, которое началось до момента речи и продолжается в настоящем. Кроме того, данная форма в условиях контекста может обозначать действие, совпадающее с моментом речи. Форма на -йор употребляется в I и III лицах единственного и множественного числа и имеет нулевой показатель:
Иманым бундан иба идийор (Р.и.б.62) («Моя вера отходит от этого»). 25 сэнэ безэ рэлбэрлек идэн бойок эдиб ни ичун шу кон безем эфкярымыза гайэт тар ходуд тэгъйин идийор? (Р.и.б.96) («Почему 25 лет руководивший нами писатель на сегодняшний день нашим мыслям определяет узкую границу»)? ...гакыл бэлясындан шикайэт идийор (Р.и.б.96) («...жалуется от беспечности разума»).
Отрицательная форма образуется при помощи аффиксов -ма /-мег. Ни ичун безем эЪле кэлям буйлэ вазыйх шэйлэре ацламайор? (Р.и.б.47) («Почему наши каламисты не понимают таких очевидных вещей»?). Шу ике хекеме кабул итмэйорлар (Р.и.б.44) («Эти два положения не приняли»). Суфыйлар да безе у голумлеренден хебер вирмэйорлар (Р.и.б.92) («И суфии тоже не дают нам сообщений о своих знаниях»).
Случаи употребления формы -йор для выражения настоящего времени зафиксированы в древнетюркском языке [Малов 1951, 190]; в тюркоязычном памятнике «Кисекбаш китабы» [Ахметгалеева, 1972, 93]; в «Нахдж ал-Фарадис» Махмуда ал-Булгари [Нуриева 1999, 90]. В настоящее время она употребляется только в турецком и гагаузском языках [Серебренников, Гаджиева 1986, 163-164]. Эта форма индикатива характерна только для языка поэзии, в прозаических произведениях не употребляется [Негматуллов, 1983, 148].
Форма на -р. Парадигматическим значением данной формы является выражение действия, обычное, постоянное, осложненное оттенками длительности, многократности, закономерное по своей природе. В текстах данная форма представлена всеми лицами (кроме II лица единственного числа), которые образуются при помощи следующих аффиксов:
Единств, число Множеств, число I л. -ым / -ем I л. -ыз / -ез II л. — II л. -сез III л. -ар / -эр III л. -лар
I лицо единственного числа оформляется аффиксом -ым I-ем: Бон уйлэ бер шэрэф иле денйадан канегать идэрем (Р.и.б.27) («Я с почетом удовлетворен миром)». Лекин ижтимагый фикерлерене, юктимагый хеллерене тередцед кузе иле йан бакарым (Х.н.б.м.70) («Но на их общественные мысли и социальное состояние смотрю с сомнением»).
I лицо множественного числа оформляется аффиксом -ыз/ - ез: У рада вар игьтикадлары, сузлере себурубташларыз (Р.и.б.78) («Уберем имеющиеся там у них слова и убеждения»). Буйле шейлере ацларыз (Р.и. 6.97) («Такие вещи мы понимаем»).
II лицо множественного числ а оформляется аффиксом сез: Сез дэ йалныз мисле илэ мокабэлэ идэ билурсез (Ш.э.45) («Вы тоже можете сопротивляться, как и они»).
III лицо единственного числа имеет нулевой показатель -р: Лэкин галэме исламийэтдэ едабец, динен у кадэр сокутенэ кунел йанар (Х.н.б.м.91) («Но в исламском мире до такой степени горит (болит) сердце из-за безмолвия морали и религии»). Шу хакыйкаты мехтэрэм Исмэгыйль бак щэнаблары гайат гузэл ацлар (Р.и. 6.96) («Эту истину почтенный Исмаил бек очень хорошо понимает»).
III лицо множественного числа имеет показатель -лар/-лер: У мэзЬэб арбабы кэндуларена «эсхабел-гадел вэт-тэухид намыны вирурлэр (Р.и.б.29) («Последователи той доктрины дают себе название «Приверженцы справедливости и единобожия»).
