Политика и экономика советского государства в 1921-1933 гг. (Критический анализ) Грик Николай Антонович

Содержание к диссертации

Введение

ГЛАВА I. СОВЕТСКАЯ ПРОМЫШЛЕННАЯ ПОЛИТИКА: ПОПЫТКИ РАЦИОНАЛЬНОГО ХОЗЯЙСТВОВАНИЯ

1.1. Восстановление промышленности: управление, рынок и план в борьбе с отсталостью 50

1.2. Капиталовложения и их освоение в условиях индустриализации 74

1.3. Темпы и эффективность промышленного производства 117

1.4. Сельское хозяйство и промышленность 134

ГЛАВА II. ФИНАНСОВАЯ ПОЛИТИКА БОЛЬШЕВИКОВ: ПЕРЕХОД К ПЛАНИРОВАНИЮ И РЕГУЛИРОВАНИЮ

2.1. Денежно-кредитная эпоха НЭПа 171

2.2. Финансы и первая пятилетка: рациональность и ее результат 204

ГЛАВА III. СТРОИТЕЛЬСТВО СОВЕТСКОЙ ТОРГОВЛИ

3.1. Нэповский этап большевистского обучения торговле 233

3.2. Советская торговля: централизованное нормированное распределение...278

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 301

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 311

• Восстановление промышленности: управление, рынок и план в борьбе с отсталостью
• Денежно-кредитная эпоха НЭПа
• Нэповский этап большевистского обучения торговле

Введение к работе

Актуальность исследования. Начался XXI век, и перед Россией вновь стоит проблема выбора пути развития. Падение советской государственной системы вызвало к жизни острые политические, социально-экономические проблемы в России. Глобальные перемены в стране и мире создают серьезные предпосылки для формирования российской цивилизации с тернарной культурной системой, для перехода к социально ориентированной рыночной экономике, демократическим методам руководства, для творческого синтеза либерально-демократических ценностей с отечественной культурной спецификой. Между тем констатация готовности российского социума к рыночной системе, к созданию правового гражданского общества не означает безальтернативного развития. В настоящее время перед Россией сохраняется по-прежнему широкий выбор путей исторического развития, что находит свое выражение в идейном плюрализме и многопартийности. Судьба России во многом зависит от формирования развитого рыночного хозяйства, адекватного российским цивилизацион-ным основам, от эффективности деятельности политических сил, защищающих проведение демократических преобразований в стране.

В силу наличия альтернатив, открывающихся перед современной Россией, возникает необходимость в углубленном ретроспективном исследовании, обобщении и анализе исторического опыта формирования советской хозяйственной системы. Комплексное изучение основных аспектов истории формирования, становления экономической политики большевиков является необходимой предпосылкой для выявления основных факторов, заблокировавших реализацию альтернативной смешанной рыночной системы в России начала XX в., и тем самым дает основание для обоснованной оценки ее шансов в современных условиях.

Обращение к исследованию процесса разработки и осуществления советской экономической политики в период 1920-х - начала 1930-х годов определяется и потребностями развития исторической науки, которая постоянно стремится к осознанию и более фундаментальному пониманию особенностей развития страны после 1917 г., причин утверждения советского партийно-государственного строя.

Необходимость всестороннего системного изучения феномена советской политики и экономики обусловила авторский выбор проблематики. Объектом данного исследования, призванного способствовать созданию адекватного представления о природе большевистской политики, роли и месте ее в формировании советской государственной системы, является

4 деятельность высшего партийно-государственного руководства по строительству социалистического народного хозяйства. Изучение истории становления советской экономической политики и хозяйства позволяет выявить как закономерности, так и специфические черты, проявлявшиеся в обществе в 1920-е - начале 1930-х гг. Учитывая, что наиболее яркими политическими воплощениями основных тенденций в экономической политике и активными ее адептами выступали вожди, Политбюро, ЦК компартии и центральные хозяйственные органы, представляется целесообразным концентрация внимания на изучении именно их деятельности.

Таким образом, предметом исследования является политика и экономика советского государства в 1920-е - начале 1930-х гг. Критический анализ этих проблем дает возможность новых подходов в рассмотрении формирования экономической политики большевиков, советской хозяйственной системы.

Территориальные рамки исследования в основном ограничены территорией РСФСР, в ряде случаев используются материалы и других регионов СССР, поскольку исследование сосредоточено на изучении деятельности центральных органов партии и правительства.

Выбор хронологических рамок - 1921-1933 гг. - в значительной степени продиктован спецификой самого предмета исследования. В это время шло становление основных базовых составляющих социалистического общества. С конца 1917 г. до начала 1921 г. закладка основ будущего хозяйства происходила в чрезвычайных условиях Гражданской войны, что накладывало на этот процесс известные ограничения. Поэтому, несмотря на то, что военный коммунизм во многом определялся большевистской доктриной, говорить об оформлении советской экономической политики представляется возможным лишь применительно к началу 1921 г. В 1921 г. начался период хозяйственного восстановления и перехода к нэпу. Переход к мирной хозяйственной политике' был отмечен разнообразными противоречивыми тенденциями, борьба которых во многом предопределила будущую советскую экономическую политику и хозяйство. В мирные 1920-е - начале 1930-х гг. хозяйственное строительство в полной мере отражало программные положения большевистской партии. В эти годы определился основной тип советского хозяйства. Одновременно происходило укрепление власти партийно-государственного аппарата, которое на десятилетия определило содержание советской истории. Обозначение 1933 г. в качестве другой хронологической границы исследования связано с окончанием первой пятилетки. Она закрепила победу тенденций, которые выкри-сталлизировались на протяжении всего изучаемого периода и стали альфой и омегой советской экономической политики. С учетом этих обстоятельств история разработки, осуществ-

5 ления большевиками экономической политики и становления советской хозяйственной системы в 1921-1933 гг. может быть предметом самостоятельного исследования.

Состояние научной разработки темы. Заявленная тема в отечественной историографии специально изучалась редко, а многие ее ключевые аспекты были только поставлены. Следует учитывать и такой важный момент, как пограничное состояние самой проблемы разработки и осуществления экономической политики на стыке истории, экономики, социологии, психологии. Это фундаментальная проблема, которая не может быть чисто экономической, что, безусловно, придает историографии многопрофильный характер.

В изучении обозначенной проблемы можно проследить четыре самостоятельных этапа. Первый приходится на 1920-е гг., второй - на начало 1930-х - середину 1950-х гг., третий -на середину 1950-х - середину 1980-х гг., четвертый продолжается с конца 1980-х до настоящего времени. Подобная периодизация является устоявшейся в отечественной историографии и исходит из общественно-политических условий, в которых происходило приращение знаний, определялись теоретические подходы и тематическая направленность исследований.

Будучи важнейшим объектом политики, главным инструментом восстановления мирной жизни страны и социалистического преобразования России, народное хозяйство с самого начала 1920-х гг. оказалось в поле зрения политиков, хозяйственников и экономистов. Большинство публикаций тех лет несло на себе отпечаток политической конъюнктуры, доктри-нальных установок. Это статьи, брошюры, доклады, стенограммы выступлений Н.И. Бухарина, Ф.Э. Дзержинского, Л.Б. Каменева, Л.Б. Красина, Г.М. Кржижановского, A.M. Лежавы, В.И. Ленина, А.И. Микояна, В.П. Ногина, Е.А. Преображенского, И.Т. Смилги, Г.Я. Сокольникова, А.И. Рыкова и многих других. С начала 1920-х гг. к разработке многих экономических проблем были привлечены оставшиеся в стране крупные специалисты, публикации которых на протяжении почти всего периода 1920-х гг. содержали конкретные разработки и предложения по наиболее актуальным вопросам восстановления и дальнейшего развития народного хозяйства, лежавшие в русле тогдашнего мирового развития экономической мысли. От первой группы их отличал более объективный, высоко профессиональный и, как ни странно, хозяйственно-практичный подход: статьи, книги, аналитические записки М.И. Бо-голепова, П.П. Гензеля, Л.Б. Кафенгауза, Н.Д. Кондратьева, Ф.Д. Лившица, Н.П. Макарова, В.В. Новожилова, А.А. Соколова, Н.Н. Шапошникова, Л.Н. Юровского А.В. Чаянова и многих других.

Во всех без исключения работах 1920-х гг. был очерчен фактически полный спектр основных проблем, которые решались экономической политикой и многие из которых под-

верглись на долгие годы забвению, другие же стали предметом изучения историков и экономистов. Произведения политических, хозяйственных деятелей, ученых экономистов того времени содержали оценки, выводы, суждения, которые частично или полностью определяли основу концептуальных построений экономической политики на протяжении почти всех 1920-х годов. Что касается конца 1920-х гг. и первой пятилетки, то здесь уже господствовала не терпящая никакой оппозиции единая «генеральная линия», которую проповедовали и проводили И.В. Сталин, А.А. Андреев, В.В. Куйбышев, А.И.Микоян, В.М. Молотов, Г.К. Орджоникидзе, Я.Э. Рудзутак и другие члены сталинского руководства. Поэтому произведения политиков и экономистов 1920-х - начала 1930-х гг. правомерно рассматривать не только как историографический материал, но и как один из важнейших источников исследования разработки и становления советской экономической политики.

Приступая к анализу комплекса литературы 1920-х гг., необходимо, безусловно, остановиться на ленинских разработках новой экономической политики, бывших не только методологической основой советской историографии, но и принципиально определявшими политику большевиков в 1921-1923 гг., а в определенных аспектах и в последующие десятилетия советской истории. Автор имеет в виду работы В.И. Ленина 1921-1923 гг., которые основывались на крайне ограниченном опыте, полученном в условиях переходного периода от войны к миру и глубокого экономического кризиса. Они, естественно, несли печать неоднозначности, неопределенности и противоречивости. С одной стороны, В.И. Ленин в этот период стал придавать большое значение постепенному, более основательному и осторожному реформистскому подходу к строительству социализма, предлагал центр тяжести перенести на мирную организационную и культурную работу¹. С другой, он сохранил прежнюю верность революционным принципам, принесшим большевикам убедительную победу в Гражданской войне. Поэтому ничего удивительного, что уже в 1924 году два его соратника, два соавтора теоретического манифеста военного коммунизма «Азбуки коммунизма» - Н.И. Бухарин и Е.А. Преображенский - выдвинувшие свои определения задач большевистской экономической политики и не без основания претендовавшие на соответствие их ленинским принципам, диаметрально разошлись. Если Е. Преображенский со своим основным законом «первоначального социалистического накопления» обнаружил элементы преемственности с военным коммунизмом, то Н. Бухарин рассматривал построение социализма через нэп, через

¹ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44. С 222; Т. 45. С. 376.

7 стимулирование торговли, кооперации¹. Такое следование В.И. Ленину станет знаковым для всей последующей советской исторической и экономической науки.

На наш взгляд, именно Н.И. Бухарин и Е.А. Преображенский на протяжении 1920-х гг. с определенными оговорками, можно сказать, были теоретиками, которые определили два основных направления большевистской мысли . Их работы отличались более высоким уровнем обобщений и содержали идеи, которыми нередко пользовался И.В.Сталин (в 1920-е гг. преимущественно идеями Н.И. Бухарина, в 1930-е гг. - Е.А. Преображенского). Они пытались определить место и роль закона стоимости, государственного регулирования и рынка в условиях переходного периода, взаимоотношений города и деревни.

Особо следует остановиться на роли И.В. Сталина, который с конца 1920-х гг. оказывал определяющее влияние на формирование советской хозяйственной системы. Административное «подхлестывание» индустриализации, насильственная коллективизация - его бесспорный личный вклад в разработку и осуществление экономической политики. При этом в оценке хозяйственных результатов основным критерием истины выступала не практика, а теория, которую генсек превратил в заранее предпосланную реальной хозяйственной действительности схему. Именно И.В. Сталин во многом придал примитивный и вульгарный характер экономической мысли 1930-х гг.

Что касается Л.Д. Троцкого, то он вместе с Н.И. Бухариным и Е.А. Преображенским в первой половине 1920-х гг. вносил существенный вклад в разработку хозяйственного курса большевистской партии. Переход к нэпу у него, как и Н.И. Бухарина, вызвал существенные перемены в воззрениях. У Л.Д. Троцкого появились идеи о необходимости использования рыночных отношений в переходный период, о плане как результате предвидения и согласования различных сторон хозяйствования, о неприменимости в новых условиях военно-коммунистических методов. Однако он, как и В.И. Ленин, Н.И. Бухарин, остался верен «революционности». Так, Л.Д. Троцкий поддержал лозунг Е.А. Преображенского «первоначального социалистического накопления». Нэп он нередко рассматривал лишь как политику, временно допускающую чуждые социализму рыночные формы.

Другую группу большевистских лидеров, в первую очередь Ф.Э. Дзержинского, Г.Я.С о-кольникова, Л.Б. Красина, Г.М. Кржижановского, В.В. Куйбышева, A.M. Лежавы,

¹ Суть этой дискуссии точно подметил Э.Б. Корицкий, составитель и автор предисловия,
комментариев к сборнику статей Н. Бухарина и Е. Преображенского (Пути развития: дискуссии
20-х годов: Статьи и современный комментарий. Л., 1990.)

² Бухарин Н.И. К критике экономической платформы оппозиции: Уроки октября 1923 г. //
Большевик. 1925. № I. С. 25-58; Он же. Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз. 1925 г. //
Избранные произведения. М., 1988. С. 146-230; Преображенский Е.А. Финансы в эпоху диктату-

8 А.И. Микояна, В.П. Ногина, А.И. Рыкова, И.Т. Смилги и др., можно назвать практиками хозяйственной политики. В своих выступлениях, статьях они рассматривали проблемы отдельных отраслей хозяйства, которыми руководили. Их всех объединяла приверженность плану, поскольку планирование со времен гражданской войны рассматривалось большевиками в качестве основной формы взаимосвязи в экономике. Н.И. Бухарин, Г.Я. Сокольников, А.И. Рыков рассматривали возможность развития смешанной экономики в рамках нэпа, постепенного и осторожного расширения социалистического уклада¹.

В целом все большевики были единодушны в том, что будущая социалистическая экономика будет безрыночной. Л.Д. Троцкий в 1923 г. на XII съезде партии заявил: «В конечном счете, это плановое начало мы распространим на весь рынок, тем самым поглотив и уничто-

жив его» . В 1925 г. Н.И. Бухарин писал: «В конце концов, развитие рыночных отношений
уничтожит само себя, потому что, поскольку на почве этих рыночных отношений с их куп
лей-продажей, деньгами, кредитом, биржей и т.д. и т.п. государственная промышленность и
кооперация подомнут под себя все остальные хозяйственные формы и постепенно вытеснят
через рынок их до конца, постольку и сам рынок рано или поздно отомрет, ибо все заменится
государственно-кооперативным распределением производимых продуктов»³. Приведенное
высказывание Н. Бухарина интересно еще тем, что здесь он фактически предсказал ситуа
цию, сложившуюся в народном хозяйстве в годы первой пятилетки. *

Представляется, что подобное негативное восприятие большевиками рынка являло собой пример метафизического подхода к действительности. Большевики делали вывод, ложный даже с точки зрения формальной логики. Вместо того чтобы взять на вооружение товарно-денежные отношения как форму экономической связи, тысячелетиями формировавшуюся в человеческих обществах, они попытались уничтожить эту форму связи до того, как развились другие формы, гипотетически мыслимые в марксистской теории. Переход к нэпу не привел лидеров большевиков к отказу от плана как главного регулятора в экономической политике партии. Однако в среде сторонников марксизма появились люди, которые допускали возможность «мирного» сосуществования плана и рынка в нормальных условия экономического развития. В.А. Базаров, A.M. Гинзбург, A.M. Кактынь, В.Н. Сарабьянов полагали, что

ры пролетариата. М., 1921; Он же. Новая экономика. Опыт теоретического анализа советского хозяйства. Т. I. Ч. 1.2-е изд-е. М., 1926 и др.

¹ Бухарин Н. И. Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз // Избранные произведения.
М., 1988. С. 146-230; Рыков А.И. Ближайшие перспективы народного хозяйства СССР (Доклад в
Деловом клубе 11 дек. 1923 г.) // Статьи и речи. В 4 т. М.-Л., 1928. Т. 2. С. 263-274; Сокольников
Г.Я. Осенние «заминки» и проблемы хозяйственного развертывания. М., 1926.

² XII съезд РКП(б). Стенографический отчет. М., 1963. С. 343.

³ Бухарин Н.И. Указ. соч. С. 197.

9 регулирование и планирование должны были осуществляться через банковскую систему, через кредитный механизм, а плановые органы должны быть решительно отделены от оперативных функций, что должна существовать широкая масса самостоятельных субъектов'.

Большевистские лидеры занимались прежде всего политикой, а не экономическими категориями. В основном они рассматривали самые общие экономические проблемы. Так, естественное в условиях восстановления экономики повышение роли хозяйственных учреждений вызвало уже в середине 1925 г. у партийных верхов опасения в усилении их давления на партию и ослаблении партийного руководства. Достаточно откровенно это озвучил И.В. Сталин, который предлагал усиленно укреплять хозяйственный аппарат коммуниста-ми . Конечно, подобные подходы И.В. Сталина и других руководителей были далеко не случайны, поскольку они не были готовы к условиям развертывания рыночных отношений - не хватало образования и опыта.

Ничего удивительного, что уже в начале 1925 г. Госплан СССР начал разработку годового плана, в 1926 г. первого варианта пятилетнего плана на 1926/27- 1930/31 гг. Данный вариант по темпам индустриализации, по объемам капитальных вложений в промышленность значительно уступал появившимся позже отправному и оптимальному вариантам, но и он слабо считался с товарно-денежными отношениями в экономике страны. Типична в этом позиция твердого сторонника директивного планирования С.Г. Струмилина, который на предложение Г.Я. Сокольникова «приспосабливать план к рыночной обстановке», заявил: «Нет, не приспособляться к ней, а сознательно приспособлять ее самое к нашим плановым устремлениям - вот единственно надежный путь к наиболее безболезненному и бескризисному развертыванию нашего социалистического хозяйства» . Таким образом, планово-директивные, административные методы воздействия на экономику должны были заменить экономические рычаги и стимулы.

В ходе обсуждения проекта пятилетнего плана в 1927-1928 гг. были высказаны важные и интересные идеи по вопросам планирования, многие из которых на десятилетия опередили будущую советскую плановую науку. Большинство - так называемые телеологи (Г. Кржижановский, С. Струмилин, В. Мотылев, Н. Ковалевский и др.) - выступало за директивное управление, за ликвидацию товарно-денежных отношений. Их оппоненты - генетики (Н. Кондратьев, В.Базаров, В. Громан, А. Гинзбург и другие), признавая построение плана

Подробнее эту проблему рассматривает В.А. May. Правда, на наш взгляд, он несколько идеализирует позиции Кактыня, Сарабьянова, поскольку для них рынок все-таки оставался преходящим элементом переходного периода (May В.А. Реформы и догмы. С. 107-110).

² Сталин И.В. Вопросы и ответы. Речь в Свердловском университете // Соч. Т. 7. С. 171.

³ Струмилин С.Г. На плановом фронте. М., 1958. С. 199-200.

10 одной из важнейших предпосылок управления хозяйством, рассматривали его, прежде всего, как «систему перспектив» для регулирующих органов и «только в рам ках возможного, и не больше» , отстаивали рыночный механизм хозяйствования.

Центральным вопросом дискуссии являлись методы чисто инженерной проектировки нового социально-экономического будущего без обоснования реальности плановых построений. В проекте Госплана это выразилось в «поверхностной индустриальной экспансии», в области снижения цен утверждалось, что они должны снизиться благодаря росту эффективности хозяйства в процессе индустриализации. Н.Д. Кондратьев подверг сомнению реальность запроектированных темпов развертывания промышленности, которые могли быть поддержаны лишь за счет истощения сил деревни. При этом ученый неопровержимо доказывал необоснованность размеров накопления, опираясь на цифры госплановского проекта пятилетки .

Одним из самых весомых аргументов сторонников телеологического направления было обращение к «коллективной воле производителей», которую и должен был мобилизовать план, и апелляции к «великим возможностям» социалистической экономики³. Представители же генетического направления предлагали конкретно анализировать факторы, влиявшие на перспективы хозяйственного роста, приходили к идее создания благоприятных условий для частного капитала, настаивали на коренной переработке сельскохозяйственной концепции

пятилетки .

Одним из самых компетентных специалистов среди лидеров большевиков был, безусловно, Г.Я. Сокольников. Бесспорна его роль в подготовке и проведении денежной реформы, во многом ключевой в 1920-е гг. Он последовательно защищал идею рыночного равновесия. По существу первым в партийном руководстве в 1925 г он указывал на опасный размах жесткого административного вмешательства в экономику, на слишком амбициозные индустриальные программы. Нарком финансов не разделял всеобщую плановую эйфорию, царившую в партии. Наоборот, видел одну из основных причин нарастающего кризиса в чрезмерном, на его взгляд, увлечении планами, которые были составлены и проводились в исполнение так, что связывали свободу маневрирования на рынке, настаивал на плане-прогнозе, а не на пла-

Кондратьев Н.Д. План и предвидение // Пути сельского хозяйства. 1927. № 2. С. 6, 7.

² Кондратьев Н.Д. Критические заметки о плане развития народного хозяйства (Плановое хо
зяйство. 1927. № 4) // Каким быть плану: дискуссии 20-х годов. С. 103.

³ Струмилин С.Г. Индустриализация СССР и эпигоны народничества. М., 1927. С. 10.

⁴ Челинцев А.Н. К вопросу о методах и принципах составления перспективных планов по
сельскому хозяйству // Пути сельского хозяйства. 1927. № 2; Гинзбург A.M. Некоторые предпо
сылки промышленной пятилетки // Экономическое обозрение. 1927. № 4; Дезен А.А. Развитие
промышленности и национальное накопление // Там же.

не-директиве . Однако после открытого выступления против генсека на XIV съезде ВКП(б) Сокольников был буквально в течение месяца отстранен от руководства Наркомфином и больше не смог подняться на подобную высоту влияния в экономической политике большевиков.

В области финансов даже в период наибольшего расцвета нэпа представители официальной линии продолжали демонстрировать весьма облегченный подход. Прежде всего это касалось внедрения «плановых начал» в кредитные отношения, как ни странно, предполагалось, что это поможет преодолеть недостаток реальных средств на восстановление и реконструкцию народного хозяйства. Весьма традиционной для партийного руководства была противоречивость - стремление резко усилить финансирование народного хозяйства при постоянном заявление о своей приверженности сохранению «твердости» рубля. Все чаще возникало желание поддержать банковским кредитом даже неплатежеспособное государственное учреждение, особенно если его развитие признавалось необходимым с государственной точки зрения. Принцип коммерческой рентабельности отдвигался на задний план, вексель терял свой характер наиболее надежного кредитного документа, поскольку взыскание по векселю в случае его неоплаты было трудно осуществить.

Известные специалисты в финансовой области СВ. Воронин, С.Г. Чалхушьян, профессор А.А. Соколов, Я. Куперман подвергали обоснованной критике официальную политику. Они убеждали и доказывали, что намечаемая Госпланом эмиссия ведет к понижению покупательной силы червонца. Принимая плановое регулирование кредитной системы, они настаивали на необходимости соответствия учетного процента соотношению спроса на денежные средства с их предложением².

Еще одна сложная проблема изучалась в 1920-е гг. Большевистское руководство на пленуме ЦК ВКП(б) 1926 г. категорически отрицало инфляцию. Между тем большинство экономистов достаточно обоснованно выявляли опасные инфляционные тенденции, рассматривая их в качестве одной из основных причин тогдашних хозяйственных затруднений³. Дру-

¹ Сокольников Г.Я. Указ. соч. С. 5-8,37-38.

² Воронин СВ., Чалхушьян С.Г. Перспективы денежного обращения и кредита в 1925/26 го
ду и контрольные цифры Госплана Союза//Вестник финансов. 1925. № 11-12. С 107, 129; Со
колов А.А. Учетный процент, как регулятор товарных цен // Вестник финансов. 1926. № 1. С 56,
61; Куперман Я. Проблема регулирования современной банковской системы СССР // Вестник
финансов. 1926. № 5-6. С. 6, 12.

³ Вайнштейн Альб. Л. Итоги и конъюнктура 1925/26г. // Экономический бюллетень Конъ
юнктурного института. 1926. № 11-12. С. 2; Первушин А.С. Основные явления в области народ
ного хозяйства СССР в первом квартале 1926/27г. в связи с основными явлениями 1925/26 г. //
Экономическое обозрение. 1927. № 2. С. 6, 12; Каценеленбаум 3. Кредитная система СССР и фи
нансирование народного хозяйства народного хозяйства (1917-1927гг.) // Вестник финансов.

12 гими словами, в середине 1920-х гг. был поставлен достаточно точный диагноз «плановым началам» в финансовой области, подтвержденный всем советским опытом - он был не утешителен для его сторонников. Возможно, подобное отторжение плана в кредитной системе было быть смягчено, если бы не стремительный рост капитальных вложений, которые в условиях отсутствия внешних займов и низкой эффективности госпромышленности носил хозяйственно-разрушительный характер. Н.Д. Кондратьев, Альб. Л. Вайнштейн Л.Н. Юровский и другие экономисты-немарксисты в 1925-1927 гг. пытались доказать руководству страны опасность чрезмерного перекачивания средств из других отраслей экономики в промышленность, необоснованно быстрого развертывания капитального строительства Об этом достаточно аргументированно писали руководители Конъюнктурного института¹.

Подтверждали серьезное перенапряжение всей финансовой системы и исследования тяжести обложение налогами в СССР, проведенные профессорами П.П. Гензелем, П.В.Мике-ладзе, В.Н. Строгим и К.Ф. Шмелевым. Они выполнили чрезвычайно сложное и оригинальное исследование даже с точки зрения современного состояния экономической науки. Их выводы свидетельствовали об исключительно высоком налоговом обложении населения страны .

Работы ученых 1920-х гг. недвусмысленно доказывали необходимость пересмотра хозяйственных планов и программ по сокращению размаха активных кредитных операций, бюджетных изъятий из национального дохода. Как пророчество-указание звучали утверждения Л.Н. Юровского, что каждой хозяйственной системе необходимо равновесие, что советское хозяйство, будучи плановым, является вместе с тем системой товарно-денежного хозяйства, что глубочайшим образом отличало ее от системы военного коммунизма. Кредитные планы не могли, по его мнению, составляться в качестве простого вывода из всех прочих планов , но именно такая практика утверждалась в середине 1920-х гг. и получила развитие в первой пятилетке. К достижениям разработки экономической политики в 1920-х гг. можно отнести

1927. № 11. С. 159; Юровский Л. Н. Ю.Л. Современные проблемы денежной политики. М., 1926. С. 87.

¹ Кондратьев Н.Д. Современное состояние народнохозяйственной конъюнктуры в свете
взаимоотношений индустрии и сельского хозяйства // Социалистическое хозяйство. 1925. Kh.VI.
С. 66; Юровский Л.Н. К проблеме плана и хозяйственного равновесия в советской хозяйственной
системе // Вестник финансов. 1926. № 12. С. 30, 31; Вайнштейн Альб. Л. Итоги и основные про
цессы народного хозяйства СССР в 1926/27 хозяйственном году // Экономический бюллетень
Конъюнктурного института. 1927.№ 11-12. С. 15.

² Налоговое бремя в СССР и иностранных государствах (Очерки по теории и методологии
вопроса). М„ 1928. С. 182, 183.

³ Юровский Л.Н. Денежная политика советской власти. М., 1928. С. 373; Он же. Основы
кредитной политики. М., 1929. С. 63, 65.

13 вывод экономистов о демонтаже финансово-кредитной системы нэпа в 1927-1929 гг. Противники кредитной системы 1920-х гг. представляли ее «совершенно непригодной в период строгого планового хозяйства, повелительно требующего новых методов, новых навыков, новых форм работы». Их не устраивала банкнота, покоящаяся на здоровом векселе хозрасчетной организации, «здоровый вексель», который получил неограниченное право гражданства в советском хозяйстве, работа на прибыль. Зато им импонировал «хозрасчет всего народного хозяйства», хотя трудно себе представить, что это такое. Они абсолютно были уверены, что новое обязательно лучше старого'.

В 1929 г. еще встречались пытки аргументированно доказать ошибочность полного демонтажа кредитно-денежной системы нэпа. Самое интересное, что многие их предупреждения радетелям «нового» стали сбываться уже в 1930 г., что получило со стороны высшего руководства ярлык вредительства. Одним из таких специалистов был Ф.Д. Лившиц, который признавал кризис вексельного обращения и предлагал конкретные меры разрешения назревших проблем. Он считал, что рабское следование трафаретным понятиям и обычным приемам и просто неумение порождали экономическое извращение векселя. Но вместе с этим он полагал, что вексель в его современной форме (и не только в СССР) оставался основным и самым распространенным видом кредитных («торговых») денег. Ф.Д. Ливциц настаивал на сохранении «вексельной дисциплины» в советском хозяйстве². Вексель отнюдь не противоречил плановому началу советского хозяйства. Наоборот, он упорядочивал, дисциплинировал, вносил строгость и точность в расчеты там, где никакой план или внутренняя дисциплина не в силах были заменить собой вексельную дисциплину. Конечно, при условии сохранения товарно-денежного характера советского хозяйства.

Все рассмотренные вопросы во многом были связаны с индустриализацией страны. Шел поиск разрешения проблем управления государственной промышленностью, ее финансирования, преодоления отсталости, повышения производительности труда и т.д. Так, многие специалисты в 1920-х гг. (А.А. Дезен, И.А. Кириллов, Л.Н. Юровский и др.) предлагали ввести возвратность бюджетных ассигнований, усматривая в этом возможность сокращения

Коробков В. Фетиши нашей банковской идеологии // Экономическое обозрение. 1929. № 10. С. 81, 82. Шахновская СВ. Проблема реконструкции финансовой системы // На новом этапе социалистического строительства. Сборник статей. В 2-х тт. М., 1930. Т.2. С. 269, 270.

² Лившиц Ф.Д. Проблема советского векселя // Вестник финансов. 1929. № 6. С. 48, 49, 51. Лившиц и ряд других авторов не только критиковали, но и обосновывали новые формы кредитования и обеспечения кредита: Лившиц Ф.Д. Безденежные расчеты и их перспектива в СССР // Финансы и народное хозяйство. 1929. № 2; Вольман И.С. Обязательство, как обеспечение банковского кредитования // Кредит и хозяйство. 1928. № 2-3; он же. Кредитование под залог будущих вещей и строений // Кредит и хозяйство. 1928. № 8; Лупандин К.К. Учет требований по открытым счетам // Кредит и хозяйство. 1929. № 2 и др.

14 бесхозяйственности в промышленности. Сторонники безвозвратности бюджетных средств (в основном, руководители крупных трестов) оперировали скорее формальными аргументами типа «нелепо строить отношения между государством собственником и его же предприятиями в кредитной форме», утверждали, что введение возвратности средств создаст ненужное усложнение, что достаточно ограничиться лишь отчислением от прибылей.

Конечно, подобный подход чрезвычайно упрощал взаимоотношения промышленности с бюджетом, но не разрешал вопрос, скорее, наоборот - усугублял его. Дело осложнялось тем, что в СССР фактически отсутствовал ссудный капитал как рыночная цена, отрицалась сама идея процентирования всего капитала промышленности (ее выдвигал НКФ времен Г.Я. Сокольникова). Поэтому сторонники возвратности средств предлагали в условиях регулирования отпускных цен и планирования себестоимости директивно устанавливать нормы накопления, а «предпринимательскую прибыль советских трестов оставлять в их распоряжении», настаивали на развитии кредита¹.

Специалисты плодотворно работали над проблемой по долгосрочному кредитованию промышленности при институте финансово-экономических исследований при НКФ СССР. В 1928 г. результаты работы этой комиссии были опубликованы. Были изучены принципы и организация долгосрочного кредитования промышленности, его источники и формы. Отмечалось падение роли кредитного рычага за счет усиления бюджета, хотя кредит значительно лучше содействовал повышению производительности труда и укреплению валюты. Твердо давался отпор многочисленным сторонникам использования эмиссии как источника кредитования промышленности во что бы то ни стало, поскольку этот путь грозил чрезвычайно опасными и тяжелыми последствиями для всего народного хозяйства, что, кстати, было подтверждено первой пятилеткой. Предлагалось создать банк долгосрочного кредитования промышленности, который мог выйти и на мировой финансовый рынок, так как наблюдался интерес многих зарубежных финансовых кругов к советскому рынку, расширить кредитование «здорового» частника и сблизить учетный процент вольного рынка и государственной кредитной системы, без чего вряд ли была возможна организация нормального рынка капиталов и т.п.

Работа этой комиссии носила ярко выраженный исследовательский характер, разработка поставленных вопросов проводилась в соответствии с обоснованной научной методикой анализа фактического материала. Характерно глубокое знание деталей, частностей проблемы

¹ Каценеленбаум 3. Кредитная система СССР и финансирование народного хозяйства (1917-
1927 гг.) // Вестник финансов. 1927. № II. С. 154, 158; Гиндин И.Ф. К проблеме долгосрочного
промышленного кредита // Вестник финансов. 1927. № 12. С. 45,47, 48.

² Проблемы долгосрочного кредитования промышленности. М., 1928. С. 18,35,43, 44,50.

15 и базирующееся на этом общее понимание процессов, о которых шла речь. Но конструктивного отношения к этой серьезной работе не последовало. Наоборот, раздавались настойчивые призывы больше уделять внимания критике «враждебной кредитной теории индустриализации» .

С начала нэпа активно изучались вопросы торговли. Большевики не скрывали исключительного значения организации торговли, поскольку ощутили на своем военно-коммунистическом опыте, что только через торговый аппарат можно осуществлять связь госпромышленности с крестьянским рынком. Правда, партийное руководство, уже тогда имело однозначный взгляд на торговлю: всякое усиление кооперации и госторговли трактовалось как безусловное расширение сферы социалистического хозяйства и, наоборот, всякое их ослабление - как расширение сферы капиталистических отношений. Подобные упрощенные подходы сохранялись на протяжении всего рассматриваемого периода. Видели большевики и основные «минусы» государственной торговли, а именно: слабую гибкость, громоздкость, бюрократизацию, недостаточную приспособленность к обслуживанию многомиллионных потребителей. Но они полагали, что с помощью упорной работы партии можно устранить эти «недостатки»².

Стоит отметить, что многие партийные лидеры 1920-х гг. поверхностно понимали сущность экономических рычагов. Типична позиция И.В. Сталина, который ратовал за экономические меры в отношении государственной и кооперативной торговли за счет льготного кредитования . Но большевики не сильно себя утруждали пояснениями - за счет чего и кого устанавливать льготный кредит, понижать цены. На практике в 1920-е гг. подобные «меры экономического характера» приводила к торговле себе в убыток, к падению качества продукции, к планово-централизованному распределению товаров, к бесхозяйственному использованию выделенных льготных кредитов. Только при большом воображении все это можно было считать экономическими подходами.

Конечно, в среде большевиков можно обнаружить умеренных и радикалов. Первые достаточно осторожно подходили к возможностям быстрого вытеснения частного торговца государственной торговлей и кооперацией, особенно в рознице. К ним можно отнести Н.И. Бу-

Боголепов Д. Кредитная теория финансирования промышленности // Экономическое обозрение. 1928. № 3. С. 63, 70; Павлов К. Проблемы долгосрочного кредитования промышленности // Там же. С. 174; Он же. Новые книги по экономической политике // Экономическое обозрение. 1929.№ i.e. 168.

* Об очередных задачах экономической политики. Резолюция XIII партконференции // КПСС в резолюциях... Изд-е 8-е. М., 1970. Т. 2. С. 523.

³ Сталин И.В. Об итогах XIII съезда РКП. Доклад на курсах укомов при ЦК // Соч. Т.6. С.245.

харина, А.И. Рыкова, Ф.Э. Дзержинского, A.M. Лежаву, которые хотя и непоследовательно, но пытались найти механизм взаимодействия с частником¹.

Наиболее же ортодоксальные - их было явное большинство (Л.Б. Каменев, Г.Е. Зиновьев, А.И. Микоян, Ю. Ларин, Л. Крицман и др.) - предпочитали торопить события, связывая многие негативные явления в товарообороте с существованием частника (оптово-розничные «ножницы», обострение товарного голода, спекуляция). Так, Л.Б. Каменев уже в конце 1924 г., подводя итоги введения регламентации розничных цен на соль, керосин и сахар, восторженно восклицал: «Мы можем преследовать частных торговцев. Это очень большой шаг вперед» . Но в первой половине 1920-х гг. в целом большевистские вожди были достаточно терпимы к частному торговцу, поскольку тогда, если и не все осознавали, то, по всей видимости, интуитивно ощущали: без частной торговли не поставить народное хозяйство на ноги, чувствовали крайнюю необходимость подъема товарооборота и укрепления через него связи города с деревней . На протяжении всех 1920-х гг. политика низких цен оставалась основным «экономическим рычагом» в оптовом и розничном оборотах. Важно подчеркнуть, что зачастую они не покрывали торговых издержек. Особенно от этого страдала кооперативная торговля. Даже сторонники низких цен подчеркивали необходимость соблюдать меру и гибкость в подобной политике⁴. В результате таких регулирующих мероприятий обострялись проблемы укрепления торгового аппарата, повышения его эффективности.

Политика низких цен приводила к серьезному нарушению динамического равновесия между спросом и предложением, способствовала росту спекуляции, товарному голоду. В.В. Новожилов, Л.Н. Юровский, Н.Д. Кондратьева и многие другие ученые-экономисты доказывали, что товарный голод был результатом искусственного расширения емкости внутреннего рынка посредством накачивания в каналы денежного обращения банковской и казначейской валюты, а также административного назначения низких цен под предлогом борьбы со «спекуляцией». С цифрами в руках доказывалось, что преодоление товарного голода дальнейшим форсированием промышленного производства обречено на полную неудачу,

Экономическая жизнь. 1924. 7 дек.; Дзержинский Ф.Э. Избранные произведения. В 2-х тт. М., 1977.Т.2.С.87-88.

Каменев Л.Б. Доклад об очередных задачах экономической политики // Об очередных задачах экономической политики. Витебск, 1924. С. 34.

Смилга И.Т. Восстановление хозяйства СССР и реконструкция его производительных сил. М., 1925. С. 11-12.

Куперман Я. Эффективность политики регулирования товарных цен //Вестник финансов. 1925. № 1.С. 144.

17 поскольку корень хозяйственных затруднений лежал в «недостатке реальных ресурсов», их несоответствии размерам затрат, что и привело к кредитно-денежной инфляции .

Среди большевиков были деятели (Ф.Э. Дзержинский, Н.И. Бухарин, М.И. Фрумкин и другие), которые видели в товарном голоде опасность дезорганизации народного хозяйства. Так, Н.И. Бухарин прямо называл товарный голод формой кризиса, настаивал на его быстрейшей ликвидации². Правда, ни он, ни другие сторонники ликвидации товарного голода не

подвергали сомнению правильность политики цен, что в значительной степени ослабляло их позицию. Более последовательны были те партийные руководители (В.В. Куйбышев, А.И. Микоян), которые усматривали положительное воздействие товарного голода на все народное хозяйство. Например, А.И. Микоян утверждал, что «товарный дефицит имеет громадное положительное значение - при нем промышленность получает величайший толчок со стороны рынка к быстрейшему росту и увеличению продукции... он неизбежен и страшиться его нечего»³. Такие подходы лишь разрушали торговлю и утверждали необходимость административного распределения товаров (планы завоза, генеральные договоры и т.п.).

В 1920-е гг. широко развернулся анализ процессов, происходивших в деревне. Ведущим направлением в литературе являлось изучение социально-экономической обстановки в деревне. При этом вектор изучения был направлен на характер классового расслоения крестьянства. Тон здесь задавали Аграрный институт Коммунистической Академии и Научно-исследовательский институт экономики и организации социалистического земледелия⁴.

Однако истинный вектор научного поиска в 1920-е гг., на наш взгляд, определил член коллегии Наркомзема, выдающийся ученый А.В. Чаянов. Он в конце 1921 г. подчеркивал, что аграрная политика должна строиться так, «чтобы государственные интересы совпали с частными интересами крестьян, так как только эти интересы гарантируют успех...»⁵. Партийно-государственное руководство (В.И. Ленин, Г.Е. Зиновьев, Л.Д. Троцкий и др.) в начале

Кондратьев Н.Д. Современное состояние народнохозяйственной конъюнктуры, в свете взаимоотношений индустрии и сельского хозяйства // Социалистическое хозяйство. 1925. Кн. VI; Новожилов В.В. Недостаток товаров // Вестник финансов. 1926. № 2; Репше Я.Х. Наши экономические проблемы // Плановое хозяйство. 1926. № 2; Юровский Л.Н. К проблеме плана и равновесия в советской хозяйственной системе // Вестник финансов. 1926. № 12; он же. Наше хозяйственное положение и ближайшие задачи экономической политики. М., 1926. С. 26, 36, 43.

² Бухарин Н.И. Заметки экономиста// Правда. 1928. 30 сент.

³ Микоян А. Диспропорция и товарный голод // Большевик. 1926. № 23-24. С. 26.

⁴ Крицман Л.Н. Классовое расслоение в советской деревне. М., 1926; Гайстер А.И. Расслое
ние советской деревни. М., 1927; Кретов Ф.Д. Классовое расслоение в деревне. М., 1927 и др.

⁵ Кооперативно-колхозное строительство в СССР. 1917-1922. М., 1990. С. 325.

18 нэпа высказывались в пользу «смычки с крестьянской экономикой», подчеркивали «первостепенное значение для подъема страны», сельского хозяйства¹.

Можно сказать, что на повестку дня ставились созидательные задачи, акцент в политике переносился с распределения на производство, и это находило свое выражение в исследовательской работе. Правда, чтобы не впадать в идеализацию этого периода, надо иметь в виду процесс ужесточения политики большевиков, а также и то, что нэп вводился в аграрном секторе с запозданием, фрагментарно, без твердых гарантий.

Основу аграрной проблематикой в 1920-е гг. составляли кроме уже названных вопросы планирования, налогов, цен, товарности сельскохозяйственного производства и поддержки крестьянского хозяйства. К середине 1925 г. в Наркомземе под руководством Н.Д. Кондратьева был подготовлен перспективный план развития сельского и лесного хозяйства. Ставка делалась на двусторонний, аграрно-индустриальный тип народного хозяйства, на сохранение хозяйственного равновесия. Н.Д. Кондратьев подчеркивал, что искусственное ускорение индустриализации затормозит развитие производительных сил деревни².

Аграрники-экономисты обращали внимание на несовершенство налоговой системы, которая чрезмерно облагала средние и сильные группы деревни, что серьезно ограничивало накопление и возможность расширения воспроизводства в сельском хозяйстве. Поэтому, например, Н.Д. Кондратьев считал, что при наличии в руках государства промышленности, транспорта, кредита процесс дифференциации деревни не таил в себе никаких социально-экономических неожиданностей .

Непомерная прогрессивность налогов, низкие цены «закладывали» экономическую стагнацию сельского хозяйства, что грозило тяжелыми последствиями всему народному хозяйству. Об этом осенью говорили в своих записках в комиссию В.М. Молотова ученые-аграрники, представляющие совершенно разные научные школы (П.П. Маслов, А.В. Чаянов, Н.Д. Кондратьев)⁴. Однако тогдашние лидеры партии переходили к политике ограничения и ликвидации кулачества. В 1927 г. они окончательно подчинили своему влиянию ЦСУ, реор-

¹ Ленин В.И. Полн. Собр. соч. Т. 45. С. 76-77; XII съезд РКП (б): Стенографический отчет. М., 1963. С. 23-25,26; Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923-1927. Т.1. 1988. С. 35-36.

Кондратьев Н.Д. Основы перспективного плана развития сельского и лесного хозяйства. Доклад от Народного комиссариата Земледелия РСФСР на заседании президиума Госплана СССР, 4 июля 1925 г. // Пути сельского хозяйства. 1925. № 4. С. 191-193; Он же. Современное состояние народнохозяйственной конъюнктуры в свете взаимоотношений индустрии и сельского хозяйства // Социалистическое хозяйство. 1925. Кн. VI. С. 66.

³ Кондратьев Н.Д. К вопросу о дифференциации деревни // Пути сельского хозяйства. 1927.
№5. С. 129-139.

⁴ Известия ЦК КПСС. 1989. № 6. С. 216; № 7. С. 195; № 10. С. 204-206.

19 ганизовали Конъюнктурный институт при НКФ, отстранили от активного участия в центральных хозяйственных учреждениях беспартийных специалистов.

Между тем сторонники официального курса переходили в наступление и требовали приступить к обобществлению земледелия (В. Карпинский, М. Кубанин и др.), а за неимением достаточных аргументов навешивали на предложения Н.Д. Кондратьева, Н.П. Макарова и др. ярлык «буржуазной программы в земельном вопросе»'. Предельно откровенно «буржуазным специалистам» пояснил суть большевистской экономической политики в апреле 1928 г. Н.И. Бухарин: «Между хозяйственным управлением и партийной жизнью у нас имеется самая тесная связь. Наше хозяйство не может рассматриваться отдельно от экономической политики государства, руководимого партией». И заключил: «...это специфическая особенность нашего экономического развития» .

В целом литература 1920- гг. достаточно полно отражала процессы разработки экономической политики. Большую ее часть составляли выступления в периодических издания практических работников. Историографическая ценность этих работ очень высока, поскольку написаны они были специалистами, знакомыми с хозяйственными проблемами не по литера-турным и документальным источникам, а по непосредственной практической работе. Для большинства из них было характерно глубокое знание деталей, частностей проблемы, глубокое понимание протекавших в народном хозяйстве процессов. Большинство работ экономистов 1920-х гг. носило ярко выраженный исследовательский характер. Разработка ими поставленных вопросов, как правило, осуществлялась в соответствии с обоснованной научной методикой анализа фактического материала, чего нельзя сказать о партийных вождях, экономистах-коммунистах, предпочитавших особое внимание уделять выдержанному классовому подходу к изучаемым экономических проблемам. Все это привело к тому, что в 1920-е гг. был основательно исследован широкий круг проблем, был накоплен богатый материал по изучению хозяйственных процессов, который был на долгие десятилетия «забыт».

Этому в огромной степени способствовал. второй период изучения (1930-е-середина 1950-х гг.), который отличался фантастическим идеологическим диктатом. Бурный рост капитальных вложений в тяжелую промышленность, постоянное подстегивание и без того сверхвысоких темпов индустриализации, насильственная коллективизация сельского хозяйства, фактическое свертывание торговли в начале 1930-х гг., разрушение финансово-Основные начала землепользования и землеустройства: Сборник статей, докладов, материалов. М., 1927. С. 61, 70, 71, 179.

² Бухарин Н.И. Уроки хлебозаготовок, шахтинского дела и задачи партии. К итогам апрельского пленума ЦК и ЦКК ВКП(б). Доклад на собрании актива Ленинградской организации ВКП(б) 13 апреля 1928 г. // Путь к социализму. Избранные произведения. Новосибирск, 1990. С. 264, 265.

20 кредитной системы - все оценивалось однозначно положительно. Свободный и объективный анализ экономической политики, народного хозяйства был невозможен. Все работы 1930-х гг. - от руководителей страны до рядовых экономистов - были наполнены апологетикой успехов наступления социализма по всему фронту. С начала 1930-х гг. одним из направлений в литературе становится развенчание недавних кумиров (Н.И. Бухарина, Л. И. Рыкова и др.), разоблачение вредителей (А.В. Чаянова, Н.Д. Кондратьева, J1.H. Юровского и др.). В 1930-е гг. экономическая наука деградировала. Война внесла свои сложности в научно-исследовательскую работу.

И после войны ситуация не претерпела принципиального изменения. Работы историков и экономистов носили преимущественно общетеоретический характер в рамках «Краткого курса истории ВКП (б)». Их работы базировались на ограниченном фактическом материале, который использовался исключительно для иллюстрации достижений коммунистической партии, мудрости и гениальности ее генсека. Все факты и события оценивались исходя из сталинских установок¹. Ни о каких серьезных научных работах говорить не приходится. Можно только сказать, что «заслуга» второго этапа историографии заключалась в том, что он помог сформировать представления о достижениях отечественных ученых 1920-х гг. в чрезвычайно искаженном, негативном свете, что, безусловно, нанесло серьезный ущерб, прежде всего, экономической и исторической наукам.

Серьезные изменения стали происходить только с середины 1950-х гг. в связи с критикой «культа личности И.В. Сталина». Правда, партийное руководство во главе с Н.С. Хрущевым не подвергло ни малейшему сомнению правильность социалистического пути в целом, осуществление индустриализации и коллективизации - в частности. Поэтому ученые могли критически оценивать только отдельные ошибки в деятельности партийных организаций и государственных органов. Однако и этого оказалось достаточным для заметного расширения тематики исторических и экономических исследований. В экономической науке укреплялось ядро ученых, которые пытались, насколько это возможно в советских условиях, отстоять товарную природу советского хозяйства. Существенным достижением этого периода было широкое использование архивных документов. В большинстве работ этого периода, посвященных экономической политике и истории народного хозяйства СССР, содержался хотя и тенденциозный, но все-таки научный анализ документов, вводимых в научный оборот. По объективным условиям историки и экономисты не могли анализировать противоречия или негативные стороны становления советской экономической политики в 1920-1930-е гг. Подчер-

Рябов Н. Социалистическое накопление и его источники в первой и второй пятилетках. М., 1951; Скворцов Л.И. Роль кредита в индустриализации СССР. М., 1951 и др.

21 кивалась лишь успешность экономической политики, а в качестве главного условия этой успешности называлось партийное руководство. Поэтому трудно не согласиться с выводом, давно вошедшим в советскую историографию, который гласит: «Советская аграрная политика 1920-х (добавим от себя и 1930-х - Н.Г.) годов не была ни вынужденной, ни случайной... она исходила из принципов научного коммунизма»'.

Серьезный сдвиг в советской историографии приходится на 1960-1970-е гг. Особенно популярной являлась историография проблем аграрных отношений (в годы нэпа, в частности). Она была безбрежна. Именно в это время историки впервые достаточно основательно начали изучать масштабные негативные явления в социалистическом преобразовании деревни. Однако указанный процесс очень быстро был прерван. Уже в конце 1960-х гг. эти подходы были названы односторонними и «очернительскими»². Поэтому советская историография на протяжении 1970-1980-х гг. продолжила по преимуществу разработку социалистических

преобразования сельского хозяйства, где доминировали проблемы массового колхозного

з ^ движения, ликвидации кулачества, организационно-хозяйственного укрепления колхозов . С

этой точки зрения все, что можно было выявить позитивного в указанной проблематике, советскими учеными было выявлено. Поэтому сегодня трудно что-либо прибавить в плане положительной оценки, например, по организационно-хозяйственному укреплению колхозов.

Появляются крупные монографические исследования социалистической индустриализации, торговли в период нэпа, социалистической реконструкции народного хозяйства (1926-1937 гг.)⁴. Бурный рост советской исторической науки подтверждался появлением крупных

Данилов В.П. Доколхозная деревня: социальная структура, социальные отношения. М., 1979. С. 356 (цитируем mutatis mutandis).

² Голиков В., Мурашов С, Чхиквишвили И., Штагин Н., Шаумян С. За ленинскую партий
ность в освещении истории КПСС // Коммунист. 1969. № 3. С. 78, 79.

³ См.: Погудин В.И. Путь советского крестьянства к социализму. Историографический
очерк. М„ 1975.

⁴ Мошков Ю.А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства
СССР (1929-1932 гг.). М., 1966; Поляков Ю.А. Переход к НЭПу и советское крестьянство. М.:
Наука, 1967; Воскресенский Ю.В. Переход Коммунистической партии к осуществлению полити
ки социалистической индустриализации СССР (1925-1927). М., 1969; Жибарев П.Б. Индустриа
лизация СССР — великий подвиг Советского народа. М., 1969; Ленинский план социалистиче
ской индустриализации и его осуществление. М., 1969; Дмитренко В.П. Торговая политика со
ветского государства после перехода к нэпу (1921-1924 гг.). М., 1971; Дмитренко В.П., Морозов
Л.Ф., Погудин В.И. Партия и кооперация. М., 1978; Белянова A.M. О темпах экономического
развития СССР. По материалам дискуссий 20-х годов. М.: Экономика, 1974; Данилов В.П., Слав
ко Т.И. Крестьянское хозяйство, колхозы и совхозы СССР в 1924/25-1927/28 гг. По данным нало
говых сводок НКФ СССР. М., 1977. Вып. 1; Архипов В.А., Морозов Л.Ф. Борьба против капита
листических элементов в промышленности и торговле, 20-е - начало 30-х годов. М., 1978; Дани
лов В.П. Доколхозная деревня: социальная структура, социальные отношения. М., 1979; Богома
зов Г.Г. Формирование основ социалистического хозяйственного механизма в СССР в 20-30-е
годы. Л., 1983 и др.

22 историографических исследований, подводивших главные итоги изучения индустриализации, сельского хозяйства, советского общества .

На наш взгляд, критика советской историографии, безраздельно господствовавшей вплоть до 1980-х гг., с точки зрения персоналий не только не корректна, но и бессмысленна: когда не выдерживает проверки временем общетеоретический фундамент, любого рода «персональный подход» в этой области, даже из самых честных побуждений, превращается в тривиальные нападки.

Советская историография нэпа признавала наличие рыночной стихии, изучала взаимодействие «плана и рынка», справедливо рассматривала экономику 1920-х гг. как смешанную, но вообще не писала о товарном голоде. К достижениям советской исторической науки можно отнести преодоление сталинского тезиса о едва ли не полуколониальном положении России накануне октября 1917 г. Форсированная индустриализация справедливо связывалась с сужением сферы действия экономических рычагов управления. Вместе с тем размещение займов, повышение цен и увеличение производства спиртоводочных изделий, увеличение экспорта зерна, карточное распределение продуктов первой необходимости рассматривались как сугубо вынужденные меры. Советские историки не видели хронических кризисов снабжения и карточек, а проблему товарного дефицита рассматривали через призму отдельных просчетов, ошибок в планировании, внутренних и внешних катаклизмов. *

Историография индустриализации изучала проблемы планирования, финансирования, темпов, повышения эффективности капитальных вложений и борьбу с бесхозяйственностью и т.д. Однако все это рассматривалось под знаком полной уверенности в бесспорности все тех же мнимых «огромных преимуществ социалистической индустриализации», которыми были одержимы И.В. Сталин и его окружение в 1930-е гг. В качестве одного из основных доказательств этих преимуществ советская историография активно изучала трудовой энтузиазм (ударничество, социалистическое соревнование). Действительно, нельзя отрицать наличия энтузиастов в строительстве социализма, но сегодня совершенно очевидно не только явное преувеличение этого явления советскими историками, но и серьезные фальсификации, поскольку в социалистическом соревновании сразу же обнаружилась известная сталинская «болезнь» - выдавать желаемое за действительное. Советские историки констатировали рост

Очерки историографии советского общества. М., 1967; Зак Л.М., Лельчук B.C., Погудин В.И. Строительство социализма в СССР. Историографический очерк. М., 1971; Чинчиков A.M. Советская историография социалистического преобразования сельского хозяйства СССР (1917-1969 гг.). М., 1971; Смышляев В.А. Торжество ленинского кооперативного плана. (Историографический очерк истории коллективизации сельского хозяйства). Л., 1972; Погудин В.И. Указ. соч.; Лельчук B.C. Социалистическая индустриализация и ее освещение в советской историографии. М., 1975; Он же. Индустриализация СССР: история, опыт, проблемы. М., 1984.

23 брака во всех отраслях промышленности, невыполнение планов по углю, металлу, производительности труда, себестоимости в первой пятилетке. Проблемы эффективности промышленного производства, качества промышленной продукции, несовершенства кредитно-денежной системы, товарного голода в 1920-е гг. и в годы первой пятилетки рассматривалась как временные, и объяснялись слабостью технической базы, ограниченностью индивидуальных крестьянских хозяйств, низким культурным уровнем рабочего класса, недостатками в организации труда, отдельными просчетами, ошибками, «извращениями», вредительством .

Это, в свою очередь, приводило к неверным выводам, в том числе к утверждению об улучшении организации хозрасчета в промышленности, которого фактически уже не было. Не случайно, что в научной литературе даже 1980-х гг. встречались ярлыки начала 1930-х гг. типа «кредитной теории индустриализации». Поэтому образ социалистической индустриализации расходился с жизнью, но соответствовал представлениям о социалистическом идеале. С другой стороны, восстановление промышленности, индустриализация изучались как почти прямолинейно-прогрессивные процессы, постоянно приближавшиеся к этому идеалу. Не случайно, что нэп рассматривался как подступ к социалистической индустриализации, а это приводило к забвению богатого опыта в разработке и осуществлении многих вопросов индустриализации страны. Сохранился односторонний подход 1930-х гг. и к проблеме плана и рынка. Многие достижения 1920-х гг. в этом отношении не были востребованы. Для советской историографии не существовало труда спецпереселенцев (кстати, именно они составляли значительную часть строителей Магнитки, Кузнецкого комбината), заключенных ГУЛАГа, она не усматривала в «работе без выходных» связи с самой сутью утвердившейся государственной экономики с присущими ей понятиями «авральщины», «недостроя», «халатности» и прочими.

Несмотря на весьма длительный этап в изучении социалистической экономики и политики, советская историография внесла мало нового в разработку ее проблем². В условиях же-

¹ Лельчук B.C. Индустриализация СССР: история, опыт, проблемы. С. 168, 169.

² К аналогичному выводу приходят многие современные отечественные исследователи. Так,
Е.А. Осокина при характеристике советской историографии этой проблемы подчеркнула, что
«установилось серое однообразие, перепевы сталинской политэкономии социализма, редко на
рушаемые безуспешными попытками всколыхнуть стоячее болото советской экономической
мысли». (Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении
населения в годы индустриализации. 1927-1941. М., 1997. С. 14.). Л.Н. Лютов весьма обоснован
но подчеркивал, что в силу тенденциозных подходов в советской историографии вплоть до нача
ла 1990-х гг. невостребованным оказалось многое, что было найдено в литературе 1920-х гг.
(Лютов Л.Н. Некоторые проблемы хозяйственного механизма в промышленности России в лите
ратуре 20-х годов // Россия в XX веке: Судьбы исторической науки. М., 1996. С. 353). В.П. Дани
лов указывает на утрату научного характера деятельности в области изучения истории. Правда,
он полагает, что с конца 50-х - начала 60-х гг. было мощное возрождение исторической науки,

24 стких идеологических ограничений советская историография не могла исследовать систему функционирования государственной промышленности, сельского хозяйства, финансово-кредитной системы сначала в условиях легализации товарно-денежных отношений, а затем -их резкого ограничения. Например, советские историки видели кризисы перепроизводства в западной экономике, но не видели хронического дефицита во всех сферах социалистической экономики.

Что касается работ, где целью исследования являлась экономическая политика в целостном виде в 1920-1930-е гг., то можно назвать лишь работу В.И. Кузьмина и труд известных советских историков Ю.А. Полякова, В.П. Дмитриенко, Н.В. Щербань', которые несли на себе печать уже отмеченных особенностей советской историографии. Более энергично вели исследования вопросов экономической политики партии и народного хозяйства экономисты. Среди них особо следует отметить работу М.П. Евсеева, в которой рассматривалась история разработки и формирования экономической политики в 1926-1936 гг.² Вне внимания советских историков и экономистов оставался вопрос о влиянии политики, идеологии, морали, культуры общества на развитие экономики. Основная причина этого: господство идеи первичности бытия, экономического базиса и вторичности сознания. Не случайно о «человеческом факторе» вспомнили только в начале 1970-х гг., хотя задолго до этого, в 1920-е гг., о нем писали специалисты по НОТ и психологии труда, но эта традиция была прервана.

Перефразируя известного мыслителя Л.П. Карсавина, подчеркнем, что советская историография ошибалась потому, что фактически отвергала ценности иных «склонностей», признавая их чисто субъективными или буржуазно-ограниченными³. Несомненным достижени-

прерванное реакционно-брежневским переворотом (Данилов В.П. Современная российская историография: в чем выход из кризиса// Россия в XX веке: Судьбы исторической науки. С. 22.). Не менее категоричен Ю.Н. Афанасьев, пришедший к выводу о том, что советская историография на всем протяжении своего существования так или иначе занималась освоением ленинского наследия (в 30-40-е годы - в сталинской интерпретации), функционировала в строго очерченных рамках марксисткой методологии, которые, в свою очередь, определялись не учеными, а партийным руководством (Советская историография. М., 1996. С. 30-31.).

¹ Кузьмин В.И. В борьбе за социалистическую реконструкцию, 1926-1937: Экономическая
политика Советского государства. М., 1976. Поляков Ю.А., Дмитриенко В.П., Щербань Н.В. Но
вая экономическая политика: разработка и осуществление. М, 1982.

² Построение фундамента социалистической экономики. М., 1960; Социалистическое народ
ное хозяйство в 1933-1940 гг. М., I960; Атлас З.В. Социалистическая денежная система. Пробле
мы социалистического преобразования и развития денежной системы СССР. М., 1969; Шаги пя
тилеток. Развитие экономики СССР. М., 1968; Евсеев М.П. Экономические проблемы строитель
ства социализма в советской литературе 1926-1936 гг. Томск, 1973; Колганов А.И. Путь к социа
лизму: трагедия и подвиг. М., 1990. и др.

³ Карсавин Л. П. Философия истории. СПб., 1993. С. 236.

25 ем советской историографии, безусловно, явилось введение в научный оборот значительного фактического материала, без которого сегодня немыслимо изучение указанных проблем.

Западная историография времен конфронтации с «социалистическим лагерем» во многом была отражением советской. Мы разделяем оценки Е.А. Осокиной, которая, ссылаясь на мнение известного специалиста по советской экономике англичанина Роберта Дэвиса, а также американки Шейлы Фицпатрик, указывала на схожесть черт официальной советской историографии и тоталитарной школы на Западе, уживавшуюся с идеологической непримиримостью этих направлений¹.

Положение в советской историографии стало меняться в конце 1980-х годов. Политика гласности привела к раскрепощению исторического мышления. На страницах отечественных журналов появились статьи, книги известных западных историков, занимавшихся историей советской экономики (Э. Карр, Р.У. Дэвис, П. Грегори, А. Ноув, Т. Шанин и др.). Началось припоминание и восстановление забытого и невостребованного. Однако думается, что эти годы были временем «детской болезни» историографии, когда идеология повернулась на сто восемьдесят градусов, но сохранила прежнею нетерпимость. Господствовавшая тогда историческая публицистика была полностью политизирована. Куда более прагматичной была экономическая публицистика - здесь пытались вначале найти пути реформирования плановой экономики, а затем, разуверившись, постепенно стали склоняться к идее замены ее рыночной экономикой. Глубокий анализ перестроечной литературы дан Г.А. Бордюговым, В.А. Козловым и Р.У. Дэвисом, что избавляет нас от необходимости углубляться в эти сюжеты².

С начала 1990-х гг. обозначился процесс формирования новой и разносторонней теоретико-методологической основы в отечественной историографии. Правда, этот позитивный в своей основе процесс породил и определенные сложности в изучении исторической эмпирики. Спектр представлений и оценок о советском обществе 1920-1930-х гг. сегодня широк и многообразен, поскольку они, как правило, определяются ценностными установками самих исследователей. Например, амплитуда выводов о перспективах развития деревни колеблется от категоричного утверждения объективной неизбежности и предопределенности политики массовой коллективизации до не менее категоричных позиций о нераскрытом потенциале индивидуального крестьянского хозяйства. Кроме того, в ряде исследований новации про-

¹ Осокина Е.А. Указ. соч. С. 20.

² Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура: Субъективные заметки об истории
советского общества. М., 1992; Дэвис Р.У. Советская экономическая реформа в исторической
перспективе// Нэп: приобретения и потери. М., 1994.

26 диктованы инверсионной логикой мышления, согласно которой созидание, выход к правде уже содержится в отрицании, разрушении кривды'.

Тем не менее, представляется, что историография 1990-х гг. медленно и постепенно ос
вобождается от прежней нетерпимости, хотя и сегодня по-прежнему настроена критически
не только к советской историографии, но и в целом к советской истории. Это вполне зако
номерная и естественная реакция на прежнюю, одностороннюю, глянцево положительную
историю становления советского хозяйства. Правда, современные историки пытаются, каж
дый по своему, найти объяснение радикально-критическому характеру своих исследований
советского общества. Так, автор интересного, насыщенного новыми источниками и подхо
дами исследования Е.А. Осокина ссылается на то, что она сосредоточилась на изучении со
стояния товарного снабжения и потребительского рынка, которые наиболее сильно постра
дали в результате форсированного развития тяжелой и военной промышленности и насиль
ственной коллективизации . В свете подобного заявления можно подумать, что промышлен
ность, финансы, сельское хозяйство пострадали меньше. Другая исследовательница, Е.В. Бо
гомолова, обоснованно негативно оценившая администрирование конца 1920-х годов в
управлении экономикой, в то же время предъявляет счет современной экономической науке,
которая, по ее мнению, до сих пор не может творчески обращаться с историческим опытом
функционирования экономики³.

Современная российская историография фактически только начинает складываться . Почти все работы представляют попытки переосмыслить историю, обновить научное миро-

¹ См.: Ахиезер А.С. Социокультурная динамика России // СОЦИС. 1991. № 5.

² Осокина Е.А. Указ. раб. С 235.

³ Богомолова Е.В. Управление советской экономикой в 20-е годы: опыт регулирования и са
мореализации. М., 1993. С. 3.

⁴ Ильиных В.А. Коммерция на хлебном фронте (Государственное регулирование хлебного
рынка в условиях нэпа. 1921-1927 гг.) Новосибирск, 1992; Голанд Ю. Валютное регулирование в
период нэпа. М., 1993; Павлова И.В. Сталинизм: Становление механизма власти. Новосибирск,
1993; Она же. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Новосибирск, 2001;
Трукан Г.А. Путь к тоталитаризму: 1917-1929 гг. М., 1994; Лютов Л.Н. Частная промышленность
в годы нэпа (1921-1929 гг.) Саратов, 1994; Он же. Государственная промышленность в годы нэ
па. 1921-1929. Саратов, 1996; Хлевнюк О.В. Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро в
30-е годы. М., 1993; Он же. Политбюро. Механизм политической власти в 30-е годы. М., 1996;
Осокина Е.А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1928-
1935. М., 1993: Она же. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабже
нии населения в годы индустриализации. 1927-1941. М., 1997; Никулин В.В. Власть и общество в
20-е годы. Политический режим в период нэпа. Становление и функционирование (1921-1929
гг.). СПб., 1997. Кудров В.М. Советская экономика в ретроспективе: опыт переосмысления. М.,
1997; Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997;
Шишкин В.А. Власть. Политика. Экономика. Послереволюционная Россия (1917-1928 гг.) СПб.,
1997; Ибрагимова Д.Х. НЭП и перестройка. Массовое сознание сельского населения в условиях
перехода к рынку. М., 1997.

27 воззрение. Судя по содержанию новейших исследований, эта творческая работа находится в самом начале становления. Почти все современные исследователи рассматривают экономику нэпа как смешанную, в которой были предприняты попытки соединить рынок и план. Однако стоит отметить, что сегодня фактически отсутствуют исследования, которые изучали взаимосвязь 1920-х гт. с началом 1930-х гг.; кроме того, современная историография, в том числе западная, по-прежнему абсолютизирует централизацию и план. Это, в свою очередь, по нашему мнению, тормозит осмысление даже наиболее популярных у историков проблем: причин сворачивания нэпа, причин ускоренной индустриализации и ее влияния на финансы, торговлю, сельское хозяйство.

Вообще, похоже, что 1990-е гг. войдут в отечественную историографию как время интенсивного изучения и осмысления именно 1920-1930-х гг. Об этом свидетельствуют диссертационные исследования, посвященные многочисленным и разнообразным аспектам советской истории . Необходимо подчеркнуть заметный рост интереса исследователей к изучению проблем в масштабах регионов России.

С конца 1980-х отечественная историография, посвященная аграрной политике 1920-1930-х гг. наращивала интенсивность исследований, которые отличались расширением проблематики и дальнейшим переосмыслением истории советского крестьянства. Высоко оценивает современная историография практику кооперирования крестьянских хозяйств

Воложанина Е.Е. Социокультурный облик западносибирской деревни в 1921-1927 гг.:
Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Омск, 1995; Измозик B.C. Политический контроль в Советской
России, 1918-1928 гг.: Автореф. дис. ...д-ра ист. наук. М., 1995; Хорошилов А.Н. Исторический
опыт государственного управления народного хозяйства в условиях генезиса и эволюции рес
публиканской формы правления в России (1917-1929 гг.): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М.,
1995; Баранова Н.Б. Власть и воздействие на массовое сознание в тридцатые годы XX века: (На
материалах Сред. Поволжья): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М., 1997; Воронин А.В. Коопера
тивная политика советской власти на европейском Севере: центральные и местные власти (1917-
начало 30-х гг.): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. СПб., 1997; Алексеева Л.В. Сельскохозяйствен
ное производство Уральской области в годы первой пятилетки (1928-1932 гг.): Автореф. дис. ...
канд. ист. наук. Курган, 1998; Ильиных В.А. Государственное регулирование рынка Сибири в
условиях нэпа (1921-1928 гг.) Новосибирск, 1998; Никулин В.В. Социально-политические аспек
ты новой экономической политики в Центральном Черноземье, 1921-1929 гг.: Автореф. дис. ...
д-ра ист. наук. СПб., 1998; Стецура Ю.А. Молодежь в постреволюционнном преобразовании?
России в 20-30-е годы: Автореф. дис.... д-ра ист. наук. М., 1998;. Виноградов СВ. Возрождение
многоукладной экономики Российской Федерации в годы нэпа, 1921-1927 гг. (На материалах
Поволжья). М., 1998; Демчик Е.В. Частный капитал города в 1920-е гг.: от возрождения к ликви
дации: (На материалах Сибири): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. СПб., 1999; Орлов И.Б. Новая
экономическая политика: государственное управление и социально-экономические проблемы
(1921-1927 гг.): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М., 1999; Симонов Н.С Создание в СССР воен
ной промышленности и формирование советского военно-промышленного комплекса (1920-
1950-е гг.): проблемы экономического роста, структура, организация производства, управление:
Автореф. дис.... д-ра ист. наук. М., 1999; Яров СВ. Политическое сознание рабочих Петрограда
в 1917-1923 гг.: Автореф. дис ист. наук. СПб., 1999 и др.

28 1920-х гг.¹ Вместе с тем присутствует и сугубо положительная оценка нэпа и его перспектив. Утверждается, например, что нэп в условиях многоукладности создал к концу 1920-х гг. благоприятную конъюнктуру в развитии сельского хозяйства. Стагнационные же процессы были вызваны во многом искусственно, чтобы идеологически и политически обосновать подготовку и проведение «аграрной революции»². В.П. Данилов рассматривает кооперацию как действительную альтернативу и первоначальному накоплению капитала «сильными» за счет «слабых», и сталинской коллективизации^. В целом современная историография приходит близко к выводам Н.Д. Кондратьева, А.В. Чаянова и других экономистов-немарксистов о разумно регулируемых рыночных отношениях, которые в условиях нэпа могли обеспечить не только восстановление, но и развитие сельскохозяйственного производства. Однако его темп не устраивал советское руководство, которое хотело видеть подъем экономики быстрым и повсеместным. Вместе с тем в литературе продолжают оставаться исторические дилеммы: неизбежность и жизнеспособность нэпа, альтернативность процессов в переходной эпохе и т.д.

Плодотворны усилия современных историков в исследовании проблем сельского хозяйства⁴. Здесь, прежде всего, зримо и ощутимо присутствие крупного пласта новых, ранее недоступных источников. Следующей зримой чертой данной проблематики является то, что исследования несут в себе сугубо отрицательное отношение к сталинской политике в деревне. Современные исследователи выделяют насилие и произвол как доминирующие качества коллективизации, склоняются к признанию искусственного характера голода 1932-1933 гг.

Бокарев Ю.П. Социалистическая промышленность и мелкое крестьянское хозяйство в СССР в 20-е годы. М., 1989; Рогалина Н.Л. Коллективизация: уроки пройденного пути. М., 1989; Она же. Новая экономическая политика и крестьянство // НЭП: приобретения и потери. М., 1994. С. 139-149; Северьянов М.Д. Нэп и современность: политические заметки. Красноярск, 1990; Ильиных В.А. Коммерция на хлебном фронте (Государственное регулирование хлебного рынка в условиях нэпа. 1921-1927 гг.). Новосибирск, 1992; Симонов В.В., Фигурновская Н.К. Послесловие. Особое мнение // Кондратьев Н.Д. Особое мнение. Избранные произведения в 2-х книгах. Кн. 1. М., 1993. С. 549-550; Кочетков И.В. Зерновое хозяйство в годы нэпа: действительность и возможности // Экономическая история России XIX-XX вв.: Современный взгляд. М., 2001 и др.

² Денисевич М.Н. Индивидуальные хозяйства в политике Советского государства в 30-е -
первой половине 80-х гг. (на материалах Урала). Автореф. дис. ...докт. ист. наук. Екатеринбург,
1993. С. 21.

³ Данилов В.П. Введение (Истоки и начало деревенской трагедии) // Трагедия советской де
ревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939. Документы и материалы. В 5-ти тт. Т. I.
М., 1999. С. 15.

⁴ Ивницкий Н.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 1930-х годов). М., 1994; Судьба
российского крестьянства. М., 1995; Зеленин И.Е. Был ли «колхозный неонэп»? // Отечественная
история. 1994. № 2; Он же. «Закон о пяти колосках»: разработка и осуществление // Отечествен
ная история. 1998. № I; Он же. Аграрная политика и сельское хозяйство в СССР после «револю
ции сверху» (1930-е годы) // Экономическая история России XIX-XX вв.: Современный взгляд.

29 Правда, в последнее время намечается в литературе не только признание объективной необходимости коллективизации, но цена ее и индустриализации признается приемлемой в свете модернизации экономии и создания мощного оборонного потенциала¹.

Сегодня споры о методах, достижениях социалистической индустриализации постепенно затихают. На смену им приходит желание понять экономику, сложившуюся в результате форсированной индустриализации. В литературе наблюдаются попытки соединить изучение поведения власти (например, допущение колхозной торговли в 1932 г.) с анализом рыночной активности общества .

В современной отечественной историографии стоит отметить стойкий интерес к нэпу. Именно здесь появились в последние годы серьезные труды, рассматривающие широкий спектр проблем становления, разработки и осуществления экономического курса в условиях 1920-х гг. Глубокий анализ проблем нэпа, а также состояния современной историографии осуществлен И.Б. Орловым. Мы принимаем отмеченную автором тенденцию, когда за стремлением показать историографический процесс с позиции преемственности (что можно только приветствовать) зачастую видно неприятие методов исторического познания, не укладывающихся в создаваемую картину мира, и претензии на монополию в области методологии: нападки на «субъективизм» в исторических исследованиях, противопоставление теории модернизации цивилизационному подходу, выступление против перенесения теории тоталитаризма на историю советской России и «идеологизации» последней. Вместе с тем, трудно согласиться с И.Б. Орловым, что к середине 1990-х гг. отечественные исследования вышли на новый качественный уровень: анализу подвергаются все аспекты и стороны нэпа, начинается тщательное исследование замыслов и реальных действий правящей партии. Думается, что это явное преувеличение — перед нами только начало процесса. Нельзя согласиться с привычным со времен советской истории мнением о том, что, мол, историософские исследования (Л.Н. Гумилев) о деструктивное российской истории XX века только затемняют изучение перспектив нэпа. Для нас значим вывод И.Б. Орлова о том, что только наметилась серьезная и трудоемкая работа по анализу взаимодействия и взаимовлияния процес-

С. 105-121; Вылцан М.А. Сталинский продуктообмен и товарное производство «особого рода» в 1930-е годы // Там же. С. 122-131 и др.

¹ Симонов Н.С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920-1950-е годы: темпы эконо
мического роста, структура, организация производства и управления. М., 1996. С. 70.

² См.: Осокина Е.А. Указ. соч.; Симонов Н.С. Указ соч. Правда страсти вокруг 1920-1930-х
гг. в научных кругах продолжают сохраняться. Об этом говорит обсуждение на страницах жур
нала «Отечественная история» работы В.П. Булдакова «Красная смута», а также дискуссия по
поводу «социальной истории» и «ревизионизма» в изучении сталинской России (Отечественная
история. 1999. № 3).

сов, происходивших в исследуемый период в сельском хозяйстве, промышленности, в сфере внутренней и внешней торговли .

В то же время в работе И.Б. Орлова встречаются, можно сказать, характерные противоречия, особенно это относится к проблеме рыночных отношений в условиях нэпа. Так, с одной стороны, автор утверждает тривиальное положение о том, что на практике рынок никогда не отвечает всем условиям. Л с другой, отвергает наш вывод о том, что в ходе нэпа складывалась новая хозяйственная система, отличная от «военного коммунизма», что к 1923 г. «вполне сложились» товарно-денежные отношения и свободный легальный рынок². И.Б. Орлов при этом в качестве аргументов называет половинчатость, непоследовательность, незаконченность, неразвитость и деформированность нэповского рынка . Между тем, совершенно очевидно, что в нашем тезисе речь идет не о политике большевиков, а о стихийно восстанавливавшейся хозяйственной довоенной традиции (иногда вопреки партийному руководству), основным носителем которой было крестьянство. Кроме того, названные аргументы И.Б. Орлова отвечают лишь идеальной модели рынка. С этой точки зрения, безусловно, путь к эффективной рыночной экономике слишком труден, чтобы люди могли быстро пройти его.

Наиболее интересны и близки к избранной нами проблеме исследования Е.В. Богомоловой, В.А. May и СВ. Цакунова, СВ. Виноградова, в которых в центре внимания находятся отдельные вопросы разработки экономической политики в рамках господствовавшей доктрины. Авторы показывают, что на протяжении всех 1920-х гг. ведущими в действиях партийно-государственного руководства в области экономики были не прагматические хозяйственные, а классовые, идеологические мотивы⁴. Самым характерным для современных работ является уход от односторонних идеологизированных оценок процессов, протекавших в политике и экономике. Современные исследователи стремятся показать противоречивость процессов становления советской экономической политики и советского хозяйства в 1920-е гг.

Следует отметить, что в неослабевающем интересе западной историографии к советской истории 1920-1930-х гг. присутствует почти сходная проблематика. Например, профессор У.Г. Розенберг в предисловии к сборнику «Россия в эпоху нэпа» характеризует нэп как попытку государства приспособиться к конкретным условиям с целью продолжать большеви-

¹ Орлов И.Б. Новая экономическая политика: история, опыт, проблемы. М., 1999. С. 8, 21, 25,
33.

² Грик Н.А. Экономическая политика партии и монополизм в советской хозяйственной сис
теме (1921-1929 гг.) // Социально-политическое развитие Сибири (XIX-XX вв.): Сб. статей.
Томск, 1992. С. 93-94.

³ Орлов И.Б. Указ. соч. С. 56.

⁴ Богомолова Е.В. Указ. соч.; May В.А. Указ. Соч.; Цакунов СВ. В лабиринтах доктрины. Из
опыта разработки экономического курса страны в 1920-е годы. М., 1994; Виноградов СВ. Нэп:
опыт создания многоукладной экономики. М., 1996.

31 стский «эксперимент», но с учетом многовековых традиций. Профессор Г. Альтрихтер говорит о «неразрешимых» противоречиях между политикой партии и сопротивляющимся крестьянством. Он уверен, что крестьянские традиции могли быть сломаны только насильственным путем. Правда, в изучении ряда проблем западные историки продолжают опережать отечественных исследователей. Так, М. Фон Хаген доказывает и весьма убедительно, что социальной опорой режима стала армия, обращает внимание на укрепление армейских привилегий с середины 1920-х гг.' Вообще у западных и отечественных историков сходные выводы о роли крупных капиталовложений в промышленность в эпоху нэпа. Показательна позиция авторитетного специалиста советской экономики Р.У. Дэвиса, который подчеркивает: «При том темпе индустриализации, который советское руководство навязало экономике, система нэпа была обречена на провал». По мнению П. Гэтрела и Р. Дэвиса, инструменты управления промышленностью и сельским хозяйством при нэпе в основном были приняты и развиты еще во времена военного коммунизма². Одной из актуальных и спорных проблем остается функционирование рыночных механизмов в советской экономике 1930-х гг. В отечественной историографии в этом отношении серьезные достижения наблюдаются в рассмотренных работах Е.А. Осокиной. Она, проанализировав взаимоотношения централизованного распределения и рынка в снабжении населения, в частности, пришла к выводу, что, несмотря на жесткую борьбу советского государства с черным рынком в условиях товарного дефицита, он был неистребим³. Судя по исследованию С. Коткина (книга называется буквально «Магнитная гора»), и западная историография только подступает к изучению рынка при социализме. Автор показывает специфику черного рынка 1930-х гг., хорошо знакомую многим советским людям и по 1950-1970-м гг. - паразитизм, спекулятивный характер, впечатляющие масштабы воровства. С. Коткин приходит к выводу, что именно в торговле «творчество масс» было наиболее впечатляющим⁴.

Сегодня, прежде всего в западной историографии, намечается исследование не столько экономической политики большевиков, сколько взаимодействия и взаимопроникновения политического, социального и экономического факторов. Отсюда перенос центра тяжести в изучении 1930-х гг. на советскую повседневность, социально-психологическое состояние общества. Так, С. Коткин, показывая «идиотизм» городской жизни, связанный с выживанием;

Russia in Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture. Ed. By S. Fitzpatrick, A. Rabinovitch and R. Stites. Indiana University Press, 1991. P. 3, 160-162, 194.

² From Tsarism to the New Economic Policy. Continuity and Change in the Economy of the USSR.
Ed. By R.W. Davis. New York, Cornell University Press, 1991. P. 84, 151.

³ Осокина E.A. Указ. Соч. С. 159-160.

⁴ Kotkin Stephen. Magnetic mountain: Stalinism as a Civilization. Berkeley, Los Angeles, London:
University of California Press, 1995. P. 278, 279.

32 основной массы новых рабочих, обращает внимание на партийную дисциплину, на постоянную угрозу ареста со стороны НКВД, на моральное давление. Подмечен им и факт ограниченности государственного контроля над повседневной жизнью горожан, особенно это относилось к быту . Вообще западная историография, исследуя город и деревню, индустриализацию пытается постичь указанное неразрывное единство². В этом отношении показательна монография М. Малиа, где, в частности, подчеркивается, что для Е. Преображенского, Н. Бухарина - как и для всех остальных - партийность, или партийный дух, была куда важнее любых экономических программ или политики в отношении крестьянства. Этим духом проникались не только члены партии, но и вообще население страны³.

Еще одним важным явлением современной историографии советского общества, в том числе и вопросов экономики, стал все возрастающий интерес к синтезу исторического и психологического в исследованиях историков⁴. Труды этого направления помогают понять, что скрывалось за внешней формой существования советских людей в 1920-1930-е гг., за мифами о всеобщей поддержке большевиков народом, социальном единстве общества, энтузиазме первых пятилеток и всеобщей устремленности к социализму. Становится очевиднее, например, что энтузиазм был не всеобщим, а скорее стандартизированным.

Для более глубокого понимания советской экономической политики представляют интерес современные исследования, посвященные развитию военной промышленности и воен-

¹ Kotkin Stephen. Magnetic mountain. P. 215-217, 353, 354.

² Грациози А. Крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933 гг. М., 2001;
Гэтрел П. «Бедная» Россия: Роль природного окружения и деятельность правительства в долго
временной перспективе в экономической истории России // Экономическая история России XIX-
XX вв.: Современный взгляд. С. 206-242; Плаггенборг Ш. Революция и культура. Культурные
ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма. СПб., 2000; Фицпат-
рик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история советской России в 30-е годы: город. М.,
2001; Она же. Сталинские крестьяне. Социальная история советской России в 30-е годы: деревня.
М.,2001.

³ Малиа М. Советская трагедия: История социализма в России. 1917-1991. М., 2002. С. 198.

⁴ Гозман Л.Я., Эткинд A.M. Метафоры или реальность? Психологический анализ советской
истории // Вопросы философии. 1991. № 3. С. 164-173; Гараи Л. Психоэкономическая система
большевистского типа// ПОЛИС. 1993. № 1. С. 42-77; Оболонский А.В. Сталинизм и общество:
морально-психологический аспект // Государство и право. 1993. №3. С. 113-124; Русская исто
рия: проблемы менталитета. Тезисы науч. конф. М., 1994; Российская повседневность. 1921-1941
гг.: Новые подходы/Доклады, сделанные на международной междисциплинарной конф. 16-19
авг. 1994 г. СПб., 1995; Шинкарчук С.А. Общественное мнение в Советской России в 30-е годы
(по материалам Северо-Запада). СПб., 1995; Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской
эпохи. Голоса из хора. М., 1996; Майминас Е. Российский социально-экономический генотип //
Вопросы экономики. 1996. № 9; Менталитет и политическое развитие России. Тезисы докладов
науч. конф. в Москве, 29-31 окт. 1996. М., 1996; Ибрагимова Д.Х. НЭП и перестройка. Массовое
сознание сельского населения в условиях перехода к рынку. М., 1997; Революция и человек: Быт,
нравы, поведение, мораль. М., 1997; Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы

33 ному строительству¹. Они конкретно показывают, что в начале 1930-х гг. производство вооружения увеличивалось быстрее, чем советская промышленная продукция, что уже в 1933 г. РККА превратилась в самую могучую и оснащенную армию мира. О.Н. Кен подчеркивает, что форсированная мобилизационная политика была принята в один из самых спокойных периодов международного развития, и поэтому сталинское руководство инсценировало обстановку внешнеполитического кризиса².

Заслуживает внимания концепция, говорящая, что в советском государстве в 1920-1930-х гг. был государственный капитализм. Она высвечивает новые стороны природы сталинизма . Думается, можно согласится с известным востоковедом М.Л. Пешковым, что в целом сталинизм есть форма превращения азиатчины, капитализма и формационного способа развития. Важно здесь и то, что сложность превращения мироисторического бытия сталинизма резко контрастирует с простотой, а то и с убогостью его внутренней структуры, которая не случайно строится по принципу упрощения . Именно этот принцип вводит в заблуждение исследователей, усматривающих в советской экономике государственно-монополистический капитализм, идеологически окрашенный под социализм, а в партийном руководстве новую буржуазию . В данном случае упускается из вида, что имеющиеся исторические симитричность и аналогии не предполагают сходства между ними. Имея в виду сегодняшние реалии, сталинизм скорее историческая форма, сопутствующая капитализму.

В целом, фиксируя позитивные тенденции последних лет в изучении проблем разработки и осуществления советской экономической политики 1920-х начала 1930-х гг. (значительное обновление и расширение источниковой базы, стремление историков к всестороннему освещению всей совокупности известных фактов и к объективности в их интерпретации, отказ от однозначной оценки политики большевиков и т.д.), следует признать, что тема «Политика и экономика Советского государства» так и не стала предметом специального углубленного комплексного изучения. Ее разработка по-прежнему ограничена тематическими и хроноло-

и аномалии. 1920-1930 годы. СПб., 1999; Яров СВ. Горожанин как политик: революция, военный коммунизм и нэп глазами петроградцев. СПб., 1999 и др.

¹ Симонов Н.С. Указ. соч.; Кен О.Н. Мобилизационное планирование и политические реше
ния (конец 1920-середина 1930-х годов). СПб., 2002.

² Кен О.Н. Указ. соч. С. 305.

³ Северьянов М.Д. Социально-политические аспекты новой экономической политики в Сиби
ри 1921-1929 гг.: Автореф. дис.... д-ра ист. наук. Иркутск, 1994; Он же. Капитализм в Советской
России 1917-1937. Красноярск, 2001.

⁴ Чешков М.А. Исторические аналогии в контекстах сознания и познания // Угол зрения. Оте
чественные востоковеды о своей стране. Сборник статей. М, 1992. С. 120, 123.

⁵ Северьянов М.Д. Социально-политические аспекты новой экономической политики в Сиби
ри 1921-1929 гг. С. 17,37.

34 гическими рамками исследований, ставивших другие научные цели и задачи. В контексте этого сложились диспропорции в изучении 1920-х и 1930-х гг., в исследовании промышленной, аграрной, финансовой торговой политики.

Целью настоящей работы является выявление основных сторон процесса выработки, формирования, осуществления политики большевиков в области промышленности, ее взаимообусловленности и взаимосвязи с аграрной, финансовой и торговой отраслями хозяйства; системное исследование истории строительства фундамента социалистического хозяйства в 1920-е начале 1930-х гг. в ее основных аспектах (примат идеологии над экономикой, одновременное решение противоположных задач, стремление к экономической эффективности и полное огосударствление народного хозяйства).

Целевая установка определяет и конкретные задачи исследования:

раскрыть и углубить понимание основной стратегической линии большевиков в разработке и осуществлении ускоренного преодоления индустриальной отсталости страны;

показать и уточнить место и роль товарно-денежных отношений и государственного регулирования в политике коммунистической партии;

выявить границы и реальные возможности государства, планирования в условиях нарушения хозяйственного равновесия и острейших народнохозяйственных диспропорций;

проанализировать взаимоотношения сельского хозяйства с промышленностью в контексте ускоренного развития народного хозяйства;

выяснить особенности оформления финансовой политики и ее деформации в условиях форсированной индустриализации;

определить место и роль торговой политики большевиков, ее возможности в распределении и обмене в условиях постоянных ограничений рыночных отношений;

уточнить природу и последствия примата политико-идеологического интереса над экономическими для народного хозяйства страны;

реконструировать двойственную природу большевистской хозяйственной политики и ее социально-психологическую основу.

Научная новизна диссертации определяется широтой и масштабностью поставленных исследовательских задач. Впервые на базе комплексного анализа протоколов Политбюро, стенограмм пленумов, комиссий ЦК, заседаний комиссий центральных хозяйственных органов предпринято всестороннее системное исследование истории формирования советской экономической политики. Заявленная тема в монографических изданиях и докторских диссертациях историками пока не рассматривалась. Обращение к комплексному исследованию экономической политики во всем ее многообразии позволило преодолеть характерный для работ предшественников разрыв целостной по своей сути проблематики. В работе впервые основательно и всесторонне исследуется механизм принятия решений в хозяйственной сфере, вызревания и становления принципиально новых подходов к хозяйствованию как основе построения «социалистического общества»; выделены и охарактеризованы факторы, влиявшие на разработку индустриальной стратегии, ее воздействие на аграрную, финансовую и торговую политику; показано разнообразие взаимосвязей форсированной индустриализации с утверждением директивного планирования и усилением субъективного произвола со стороны партийно-государственных структур; даны характеристики природы упрощения выработки и принятия решений в хозяйственной политике на протяжении рассматриваемого периода.

Ориентация на методологический синтез и использование методов исследования смежных гуманитарных наук послужила основой для изучения ряда принципиально новых сюжетов и аспектов темы (социокультурные и психологические основания складывания советской экономической политики).

Таким образом, на защиту выносятся следующие положения.

Теория и практика большевиков абсолютизировали позитивные возможности государственного управления экономикой, подменили естественные экономические и социальные отношения идеологическими, выстраивали экономику «дара» государства советскому народу, за что последний оказывался в неоплатном долгу.

Сталинское руководство эксплуатировало объективный процесс социального творчества народа (желавшего освободиться от нищеты и голода) для реализации амбициозных индустриальных планов.

Советской экономической политике органически присуща склонность к контрпроизводительной концентрации власти. Никаких экономических обоснований под социалистическую теорию создано не было.

- «Эксперимент» над российской экономикой в 1921-1933 гг. явился составной частью
грандиозного по масштабам, двуликого и фарисейского по своей сущности, процесса.

Идеология и волевая интенция партии, направленные на изощренную разработку прагматики, имели один и тот же алгоритм: страх перед ферментом свободы, что в свою очередь позволяло большевикам манипулировать обществом.

В советской эпохе была не одна лишь политическая демагогия и фальшь, но и тот «сухой остаток» хозяйственного наследия (коллективистская трудовую мораль, умение подчинять личное общественному, привычка и готовность к трудовым перегрузкам, к сверхвысокой отдаче), который и в XXI в. пригодится российскому рынку.

Методология исследования. Автор исходил из гуманистической парадигмы, то есть из признания того, что главной ценностью общества является человек, а цель общества - создание условий для самореализации личности. В основе исследования лежат принципы историзма и научной объективности. Поставленные задачи решались на основе комплексного использования общенаучных методов - логического, исторического, структурно-системного, сравнительно-исторического. Специфика темы обусловила применение формационного и цивилизационного подходов. Их сочетание позволяет более объективно подойти к анализу процесса формирования экономической политики.

При этом автор исходил из того очевидного факта, что в современном историческом знании все настойчивее проявляется тенденция к синтезу различных социологических и фило-софско-исторических теорий в качестве их органического соединения на концептуальной основе¹. Особенно это актуально для исследования истории России в XX столетии, поскольку количество источников нарастает лавинообразно. Совершенно прав В.О. Ключевский, подметивший: «В истории мы узнаем больше фактов и меньше понимаем смысл явлений» .

Решение исследовательских задач осуществлялось на основе междисциплинарного синтеза, путем органического соединения подходов и выводов философии, аналитической психологии, литературоведения, лингвистики и других гуманитарных наук. Подобная методологическая позиция исходит из представления о сложности исторического явления, вмещающего в себя взаимосвязь и взаимообусловленность рациональных и иррациональных, объективных и субъективных факторов. Представляется, что это позволит избежать упрощения в освещении истории становления большевистской экономической политики.

¹ Могильницкий Б.Г. Историко-методологические исследования в Томском университете
(1950-е - начало 1990-х гг.) // История, истоки и перспективы: Материалы международной науко-
ведческой конф. 22-23 сент. 1992 г., г. Новосибирск. Вып.1. Новосибирск, 1992. С. 120; Актуаль
ные проблемы теории истории: Материалы «круглого стола» // Вопросы истории. 1994. № 6. С.
45-103; Ковальченко И. Историческое познание: индивидуальное, социальное и общечеловече
ское // Свободная мысль. 1995. № 2. С. 112 и др.

² Ключевский В. О. Соч. IX. М., 1990. С. 372.

Сочетание элементов различных теорий осуществляется в соответствии со спецификой поставленных исследовательских задач. При изучении истории экономической политики, хозяйства весьма кстати оказываются категории синергетики: самоорганизации, устойчивого неравновесия, антиэнтропийного механизма, нелинейности, бифуркации. Они способствуют превращению истории из преимущественно описательной в теоретическую, осваивающую сослагательное наклонение и сценарный подход. Синергетика требует от историка при оценке событий отходить от прямолинейного сравнения предыдущего и последующего состояний, а настаивает сравнивать реальный ход событий с вероятным ходом событий при альтернативном ключевом решении. Постепенно нелинейное мышление становится отличительной чертой обновляющейся методологии истории'. Соотношение необходимости и случайности в историческом процессе определяется, с точки зрения синергетики, действием механизма бифуркационных переходов. Та или иная флуктуация, придающая бифуркации уникальный и необратимый характер, зависит от сознания и воли людей, что делает актуальной проблему ответственности их за свои действия. Все эти положения синергетики использовались автором при обобщении процессов в экономической политике 1920-х - начала 1930-х гг., которая рассматривалась как социально-экономическая система².

Известны трудности в исследовании большевистской политики, когда жесткие детерминистские модели, с одной стороны, оказываются несостоятельными при раскрытии уникального и преувеличивают социально типичное. С другой стороны, существует противоположная опасность - видение истории исключительно через призму уникально-неповторимого. Чтобы пройти между этими крайностями, автор обращался к использованию теории этногенеза Л.Н. Гумилева и аналитической психологии К.Г. Юнга.

Мы использовали постулируемые категории этногенеза: суперэтнос, антисистема, но с попыткой снятия с них неоправданной абсолютизации и категоричности. С целью преодоления «однониточности» теории, пытающейся подвести универсальный базис под сложное

Гомаюнов С. От истории синергетики к синергетике истории // Общественные науки и современность. 1994. № 2; Митина О.В., Петренко В.Ф. Динамика политического сознания как процесс самоорганизации //Там же. 1995. № 5; Малинецкий Г.Г. Нелинейная динамика - ключ к теоретической истории? // Там же. 1996. № 4; Назаретян А.П. Синергетика в гуманитарном знании: предварительные итоги // Там же. 1997. № 2.

² Подобные подходы, по-моему, были уже реализованы достаточно эффективно в монографии: Коновалов В.В. Мелкие промышленники Сибири и большевистская диктатура: Вопросы теории и практики военного коммунизма. Новосибирск, 1995. С. 11, 12.

38 многообразие истории , предпринята попытка развить указанные категории в направлении увязки их с ментальностью, с особенностями русского национального характера.

Этой цели служит обращение к трудам о коллективном бессознательном и архетипах швейцарского психоаналитика, философа и одного из выдающихся ученых XX в. К.Г. Юнга. Человек, подчеркивал он, не существует изолированно от других людей. В этом смысле психология личности, по его мнению, является одновременно и психологией социальной. Людей объединяет не только современная культура, общее сознание, но и еще более глубокие и прочные узы бессознательного раннекультурного существования, запечатленные на глубинном уровне человеческой психики. Согласно К.Г. Юнгу, коллективное бессознательное, являясь частью психики, в то же время не является персональным приобретением, его содержание никогда не входило в сознание и представлено архетипами, обязано своим существованием исключительно наследственности. Такой подход позволяет по-иному рассматривать индикатор своеобразия этнической системы - стереотип поведения (комплекс поведенческих черт). Понятие архетипа является, по мнению К.Г. Юнга, неотъемлемым коррелятом идеи коллективного бессознательного. Он указывал на близкую аналогию архетипов с инстинктами и предполагал, что они являются образцами инстинктивного поведения. Не менее важно использование юнговской энергетической концепции в характеристике психических явлений. Он назвал ее либидо. По мысли К.Г. Юнга, она воспринимается и переживается как желание. Он не отождествлял либидо с психической силой, не гипостазировал понятие энергии, но использовал его, чтобы определить интенсивность и значение². В частности, К.Г. Юнг считал фантазию наиболее ярким и непосредственным выражением психической энергии. Указанные положения помогают по-другому взглянуть на проявления активности и пассивности, жертвенности, энтузиазма и равнодушия в осуществлении советской экономической политики.

При решении поставленных задач и ориентации на новые подходы потребовалось использование методов и категориального аппарата других смежных общественных наук. Особо стоит отметить редкое по оригинальности исследование К. Касьяновой, посвященное характеристике психологических и культурных особенностей русского этноса, базирующееся на теоретических и эмпирических данных, полученных путем сравнения усредненных ха-

Померанц Г. Выход из транса. М., 1995. С. 354, 355. В целом критика Г. Померанцем этногенеза адекватна, однако он сам допускает гумилевскую категоричность в ее оценках, упуская, что теория этносов имеет все недостатки и преимущества теории.

² Юнг К.Г. Понятие коллективного бессознательного // Аналитическая психология: Прошлое и настоящее. М., 1995. С. 71, 72, 73; Зеленский В.В. Послесловие // Там же. С. 278.

рактеристик русских и американцев по шкалам миннесотского теста . Дело в том, что размышления над значением ментальных явлений в истории мало что объясняют. Поэтому нами предпринимается попытка использовать выводы К. Касьяновой для разработки дифференциации понятий и теоретических положений в качестве эвристических принципов, соотнесенных с анализом исторических явлений.

В разрешении столь сложной задачи серьезным подспорьем и гарантом служат весьма разнообразные научные работы историков, философов, экономистов, психологов². Кроме того, полезны и поучительны переведенные труды западных исследователей, посвященные российской истории . Налицо тенденция к активизации изучения различных аспектов советской истории 1920-1930-х гг. с привлечением достижений психологической науки. Конечно, пока не преодолена вполне объяснимая склонность переоценивать возможности данного методологического подхода в историческом исследовании, умозрительность, не преодолены трудности комментирования новых категорий документов. Последнее, по нашему наблюдению, является актуальной проблемой, поскольку здесь еще не сложилось традиции.

Историку, пытающемуся последовательно вводить принцип изучения экономических процессов 1920-1930-х гг. «изнутри», по нашему мнению, невозможно обойтись без привлечения литературоведческих научных трудов, рассматривающих 1920-1930-е гг.⁴ Интересны

Касьянова К. О русском национальном характере. М.: Ин-т национальной модели экономики, 1994.

² Гуревич А.Я. История и социальная психология: источниковедческий аспект // Источнико
ведение: Теоретические и методические проблемы. М., 1969; Он же. Изучение ментальностей:
социальная история и поиски исторического синтеза // Советская этнография. 1988. № 6; Он же.
История и психология // Психологический журнал. 1991. Т. 12. № 4; Гозман Л.Я., Эткинд A.M.
Метафоры или реальность? Психологический анализ советской истории // Вопросы философии.
1991. № 3; Кузнецов И.С. Социальная психология сибирского крестьянства в 20-е годы. Учеб.
пособие. Новосибирск, 1992; Коротаев В.И. Судьба «русской идеи» в советском менталитете (20-
30-е годы). Учеб. Пособие. Архангельск, 1993; Горин Н. Особенности психологического склада
жителей России // Вопросы экономики. 1996. № 9; Майминас Е. Российский социально-
экономический генотип // Там же; Ибрагимова Д.Х. Указ. соч. и др. Необходимо подчеркнуть
особую роль А.Я. Гуревича в утверждении проблематики ментальности и психологии в отечест
венной историографии.

³ Такер Р. Сталин: Путь к власти. 1879-1929. История и личность. М., 1991; Гараи Л. Психо
экономическая система большевистского типа // ПОЛИС. 1993. № 1; Брода М. История и буду
щее. Между панменталитетом и ментальным нигилизмом // Менталитет и политическое развитие
России. Тезисы докладов научной конференции в Москве, 29-31 окт. 1996. М., 1996; Ранкур-
Лаферриер Д. Психика Сталина: Психоаналитическое исследование. М., 1996; Он же. Рабская
душа России. Проблемы нравственного мазохизма и культ страдания. М., 1996; Тополянский
В.Д. Вожди в законе. Очерки физиологии власти. М., 1996; Ноймайр Антон. Диктаторы в зеркале
медицины. Наполеон, Гитлер, Сталин. Ростов-на-Дону, 1997.

⁴ Шубин Л. Поиски смысла отдельного и общего существования. Об Андрее Платонове. М.,
1987; Аннинский Лев. Откровение и сокровенне. Горький и Платонов //Литературное обозрение.
1989. № 9; Творчество Андрея Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж, 1970; А. Платонов -
писатель и философ. Материалы дискуссии // Вопросы философии. 1989. № 3; «Меня убьет толь-

40 работы, посвященные мифу, мифологическому сознанию, ритуалу¹. Прав М. Элиаде, считающий, что мифологическое сознание не может исчезнуть окончательно, поскольку у человека не исчезает желание выйти за пределы собственного исторического времени и погрузиться во время «чужое» . Думается, что в определенной точке своей работы историк должен преобразоваться в философа, поскольку философия и история суть две стороны одной медали.

В целом авторское конструирование целостного облика советской экономической политики 1920-х - начала 1930-х гг. ориентировано на общеакадемические установки и научную объективность, внутреннюю непротиворечивость. Поиск исторической истины зависит не только от методологических подходов и субъективного восприятия историка, но и от состояния источниковой базы исследования.

Источники. Новизна работы обусловлена широким кругом ранее не изученных или слабо используемых источников, вводимых в научный оборот. Источниковая база для рассмотрения обозначенной проблемы довольно широка и разнообразна. Документы по истории раз-работки и осуществления экономической политики в 1920-е - начале 1930-х гг. составляют сложный комплекс как опубликованных, так и не опубликованных материалов.

Источниковую базу работы составляют архивные документы, извлеченные из 47 фондов трех центральных и одного местного архивов. Конечно, архивная принадлежность не служит гарантией достоверности и представительности источников. Поэтому критический подход обязательно должен упреждать использование того или иного материала. Поскольку же используемые документы являются, как правило, не единичными, а массовыми и объединены общим предметом - выработкой и осуществлением экономической политики, то в них проходит достаточно однородная информация: планы, цены, конъюнктура, меры руководства и реакция людей и прочее. Это в свою очередь предоставляет возможность сопоставления информации, содержащейся в документах.

Важным принципом проверки информации являлось сопоставление ее с общим историческим фоном и накопленными знаниями. И здесь особенно важны крупные серьезные новейшие научные труды о последствиях огосударствления экономики в функционировании

ко прямое попадание по башке». Материалы к творческой биографии Андрея Платонова. 1927-1932 годы // Новый мир. 1993. № 4; Добренко Е. Метафора власти. Литература сталинской эпохи в историческом освещении. Мюнхен, 1993; Голомшток И. Тоталитарное искусство. М., 1994; Спиридонова М. Горький: диалог с историей. М., 1994; Перхин В.В. Русская литературная критика 1930-х годов: Критика и общественное сознание эпохи. СПб., 1997.

¹ Голосковер Я.Э. Логика мифа. М., 1987; Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1996; Глебкин В.В.
Ритуал в советской культуре. М., 1998.

² Элиаде М. Указ. соч. С. 117, 190.

РОССИЙСКАЯ

ГССУДАР^СТВЕНН
41 б&ЛКОТЕКА

народного хозяйства как единого и целостного организма для общества и населения. В оценке достоверности информации мы учитывали известный аргумент - всякой власти для управления обществом необходима достоверная информация. Сбором экономических и социальных сведений занимались многие центральные ведомства (Госплан СССР, ВСНХ СССР, многие наркоматы). Вся эта информация была предназначена для служебного пользования и содержала гриф секретности. Основная часть архивных документов, использованных в данном исследовании, шла под этим грифом. Правда, сей гриф не является панацеей от фальсификаций, особенно в том, что касается самооценок различных ведомств, однако общее содержание информации, предназначенной для высшего руководства партии и государства, выдерживает серьезную проверку на достоверность.

Типологически используемые источники можно классифицировать следующим образом: 1) опубликованные документы и материалы РКП(б)-ВКЩб), советских и хозяйственных органов, доклады, речи, выступления и статьи руководителей партии и государства, архивные документы центральных партийных и правительственных органов; 2) научные и научно-публицистические труды экономистов; 3) письма, дневники, воспоминания, художественная литература; 4) периодические издания. Источники первых трех групп послужили основой реконструкции экономической политики. Официальные опубликованные документы партии, хозяйственных высших органов остаются важнейшим источником в изучении проблем экономики, хозяйства. Они весьма основательно изучены советскими историками, что освобождает нас от повторения пройденного. Вместе с тем, представляется, что они нуждаются в дальнейшем серьезном анализе и ждут дотошных исследователей. Дело в том, что, как правило, они достаточно объемны, содержат немало противоречий, двусмысленностей, которые в ряде случаев помогают глубже оценить сложность ситуации и трудность выработки аде к-ватных решений. Кроме того, в ряде случаев можно установить авторство различных резолюций партийных съездов, конференций, пленумов, постановлений, что дает дополнительные возможности проникновения в суть тех или иных решений, понять причину их недолговечности, слабой выполняемости и т.п.

Это же относится и к опубликованным речам, докладам, выступлениям, статьям руководителей советского государства. Сегодня данная группа документов еще недостаточно широко используется историками. Если работы ранее запрещенных Н.И. Бухарина, Е.А. Преображенского, Л.Д. Троцкого, СИ. Сырцова активно изучаются и используются, то выступления Л.Б. Каменева, А.М. Лежавы, В.П. Ногина, А.И. Рыкова, И.Т. Смилги, Г.Я. Сокольникова, В.М. Смирнова, Л.М. Хинчука, Н.Б. Эйсмонта и других пока слабо востребованы. Конечно, привлечение к изучению работ столь широкого круга лиц партийно-хозяйственного руководства требует новых подходов. Мы разделяем позицию, очерченную

42 руководства требует новых подходов. Мы разделяем позицию, очерченную Х.-Г. Гадамером: «Историк стремится заглянуть за тексты, чтобы добиться от них сведений, которых они не хотят и сами по себе дать не могут»'.

Сегодня невозможно представить изучение многих проблем 1920-1930-х гг. без документов ОГПУ, правда, в основном, это опубликованные документы, поскольку архивы ФСБ для большинства исследователей остаются недоступными². Информационные сводки, доклады ОГПУ 1921-1927 гг. фиксировали действительные, объективные причины крестьянского недовольства, а отнюдь не исключительно связанных с враждебными действиями противников советского режима. Деревенские события теряли былую политическую остроту и занимали все более скромное место в документах ОГПУ. Крестьян интересовали вопросы тяжести налогового обложения, «ножницы цен» и другие экономические проблемы.

Резкие перемены в содержании информационных сводок ОГПУ произошли с началом сталинской «революции сверху». Быстро увеличивалось число сводок и объем содержавшейся в них информации при одновременной переориентации на сугубо политические вопросы. Информация о хозяйственной ситуации и деятельности резко сокращалась и сводилась к таким конкретным темам, как «продовольственные затруднения в деревне» и «посевные кампании».

Важное значение приобретают сводки, обзоры органов ОГПУ о положении в деревни в годы коллективизации³. Документы ОГПУ опирались на сообщения своих полномочных представителей на местах. И если они были тенденциозны в оценках событий, то в отражении фактической стороны событий были достоверны. Опубликованные материалы ОГПУ свидетельствуют о широком привлечении войск ОГПУ и Красной Армии для подавления крестьянских выступлений.

Серьезно помогли в работе хроникально-документальные сборники, посвященные налогообложению в индивидуальном порядке зажиточных крестьянских хозяйств и хлебозаготовительной политике советского государства в 1930-1940 гг. на материалах Сибири⁴. Отмеченные темы, как известно, еще не вошли в разряд исследовательских приоритетов. Кроме

¹ Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философии герменевтики. М., 1988. С. 400.

² См.: Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и материалы. В
4-х т./ Т. 1. 1918-1922. М., 1998; Т. 2. 1923-1929. М., 2000.

³ См.: Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939. Доку
менты и материалы. В 5-ти тт./ Т. 2. Ноябрь 1929-декабрь 1930. М., 2000; Т. 3. Конец 1930-1933.
М.,2001.

⁴ Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 1.: Этапы и методы ликвидации крестьянско
го хозяйства. 1930-1940 гг. Хроникально-документальный сборник. Новосибирск, 2000; Полити
ка раскрестьянивания в Сибири. Вып. 2.: Формы и методы централизованных хлебозаготовок.
1930-1941 гг. Хроникально-документальный сборник. Новосибирск, 2002.

43 того, следует признать, что авторам сборников удалось успешно решить сложную задачу соединения ввода в научный оборот значительного документального материала с подробным освещением истории исследуемых процессов.

Основной массив материалов, на которых основывается работа, отложился в фондах центральных государственных и партийных органов, занимавшихся вопросами экономики. Высшей экономической инстанцией в стране являлось, безусловно, Политбюро ЦК партии. Оно определяло не только стратегию и тактику экономической политики, но рассматривало и утверждало колоссальное количество мелких, сугубо оперативных, хозяйственных вопросов. При этом значительная часть принимавшихся решений, формально исходивших от государственных и хозяйственных органов (ЦИК, СНК, СТО, ВСНХ, Наркомторга, Наркомфина СССР и т.д.), на самом деле была результатом деятельности Политбюро. Можно согласиться с метким афоризмом составителей одного из сборников документов, что руководители Политбюро с полным основанием могли заявить: «Государство - это мы»'. Протоколы заседаний Политбюро, в том числе и решения с грифом высшей формы секретности, так называемая Особая папка, стенограммы съездов, конференций, пленумов ЦК партии, фонды Оргбюро и Секретариата ЦК, личные фонды членов и кандидатов в члены Политбюро явились главным источником для анализа советской экономической политики. Протоколы Политбюро по многим принципиальным вопросам весьма критичны, что позволяет с большей долей уверенности, чем раньше, судить об истинном положении дел в народном хозяйстве, а также увидеть, как большевистские догмы искажали представления самих вождей о сути происходившего в экономике.

При изучении стенограмм пленумов ЦК использовались правленные стенограммы, что позволяло в ряде случаев обнаружить весьма многозначительные изменения первоначальных выступлений, реплик. Стенограммы пленумов ЦК по хозяйственным позволяют в определенной степени представить некоторые элементы механизма выработки, корректировки экономической политики, ее социально-психологические аспекты, коренящиеся в новой правящей элите.

Кроме того, нами были изучены материалы Томского губкома, окружкома и горкома ВКП (б) с целью выявить особенности влияния решений Политбюро и ЦК по хозяйственным вопросам на деятельность провинциальных партийных органов. Архивные источники подтвердили достаточно распространенный вывод, который сложился еще в советской историографии, а именно вывод об отсутствии принципиальных разночтений и разногласий местных

¹ Сталинское Политбюро в 30-е годы: Сборник документов. М., 1995. С. 7.

44 руководящих партийных комитетов с Москвой по существу проводимой экономической политики.

Особое место в источниковой базе исследования занимают материалы СНК, СТО, Госплана, ВСНХ, Наркомфина и Наркомторга СССР. Они представляют главный источник для анализа механизма и принципов планово-государственной экономической политики. В данной книге привлечен большой комплекс документов Совета народных комиссаров СССР, прежде всего опись 55 - секретариат Л.И. Рыкова, который с 1924 по 1930 гг. возглавлял советское правительство. Нас интересовали стенограммы выступлений Рыкова, переписка с ЦК, справки, отчеты, обзоры хозяйственных ведомств, журналы заседаний председателя СНЮсо своими замами, обзоры неопубликованных писем, пришедших в редакции «Правды» и «Крестьянской газеты», любопытен дневник иностранного инженера Келлена о постановке строительного дела в СССР и др. Не менее тщательно были изучены дела Секретного отдела СНК. Здесь в основном отложилась переписка правительства с СТО, Госпланом, НКФ, материалы проверки ЦСУ, стенограмма совещания ЦК с СНК.

Значительное внимание было уделено изучению материалов Народного комиссариата финансов СССР, поскольку большую часть 1920-х годов именно этот орган во многом был знаковым в экономической политике. И даже после финансово-кредитной реформы 1930 г. его материалы во многом весьма показательны для процессов, происходивших в недрах экономической политики. Изучались протоколы, стенограммы заседаний коллегии наркомата, различные отзывы наркомата по планам ВСНХ, Госплана, Наркомторга и прочим. Особо внимательно изучались стенограммы, доклады заседаний различных секций института экономических исследований при НКФ СССР, где трудились многие крупные российские специалисты.

Особый интерес для нас представляли сохранившиеся стенограммы заседаний в хозяйственных органах в 1920-е годы. Дело в том, что в это время большинство участников обсуждений мыслили более независимо, чем в последующие годы, и проявляли готовность к достаточно откровенному изложению своих взглядов.

Интересны фонды Секретариата ЦК, содержащие сводки информотдела о настроениях крестьян, рабочих по материалам парткомов, писем, докладных записок, которые в совокупности с уже опубликованными подобными же документами позволяют более точно и основательно представить не только психологические последствия экономической политики большевиков, но и условия ее проведения. В свою очередь это заставляет несколько иначе, чем раньше, подойти к принципиальным решениям партийного руководства в области промышленности, финансов, торговли. Мы учитывали, что такие материалы содержали сугубо

45 негативную информацию, отрицательные настроения в народе. Документы использовались нами для анализа экономической политики в комплексе с письмами населения, мемуарами, дневниками. Повторяющиеся в них сведения служат известным подтверждением достоверности, распространенности и серьезности информации об укорененности отрицательных настроений в обществе.

Уникальным источником для исследования проблем выработки и осуществления советской экономической политики остаются работы экономистов в 1920-е гг. Мы достаточно подробно их анализировали в качестве историографического материала, что освобождает нас от необходимости повторного анализа. Подчеркнем только то, что 1920-е гг. не случайно именуют «золотым веком» экономической мысли в СССР. Ведущие отечественные экономисты (Н.Д. Кондратьева, А.В. Чаянова, Л.Н. Юровского Л.Н. Литошенко и др.) добились выдающихся результатов в развитии экономической теории и новой хозяйственной практики. Большинство ученых-немарксистов работало в центральных хозяйственных органах. В первой половине 1920-х гг. к их голосу прислушивались А.И. Рыков, A.M. Лежава, Ф.Э. Дзержинский и др. большевики. Этим определяется источниковедческая ценность их работ. Большая часть работ экономистов публиковалась в специальных периодических изданиях 1920-х гг., ив советское время они не переиздавались. Они интересны как с точки зрения теоретических разработок, так и с точки зрения практического воплощения в жизнь.

А.В. Чаянов аргументированно выступал против имевших место в марксистской литературе преувеличенных представлений о степени капиталистического расслоения российской деревни, полагал, что известная схема «кулак-середняк-бедняк» чрезмерно упрощала и огрубляла действительность. А.В. Чаянов вьщвинул оригинальный план разрешения социальных противоречий в деревне через кооперативную коллективизацию различных типов хо-

I зяиств .

Н.Д. Кондратьев даже в годы войны выдвигал требование «рыночной проверки» государственной политики. При разработке перспективного плана развития сельского хозяйства он исходил из необходимости сочетания на базе нэпа плановых и рыночных начал, вьщвинул идею «тесной связи» и «равновесия» аграрного и индустриального секторов. Он разработал концепцию параллельного и равновесного развития сельского хозяйства и промышленности. Не выступая против национализации земли, Н.Д. Кондратьев предлагал смелее развивать товарно-торговые основы деревни, считал недопустимым создания монополии для государственного и кооперативного торгового аппарата. Н.Д. Кондратьев, как и А.В. Чаянов, не отри-

Чаянов А.В. Основные идеи и формы организации сельскохозяйственной кооперации. М., 1927.

46 цал социальной дифференциации в деревне, не считал ее определяющим фактором политики. Ученый был убежденным сторонником сочетания «теологии» и «генетики» в планировании, а рынок рассматривал в качестве связующего звена между различными секторами хозяйства. План, по его мнению, необходим был для обеспечения более быстрого и сбалансированного роста производительных сил.

Другому выдающемуся отечественному экономисту, Л.Н. Юровскому, принадлежит ко н-цепция товарно-социалистического хозяйства. Он основательно вскрыл и показал опасность плановых мероприятий, идущих вразрез с требованиями рыночного равновесия. Он требовал соблюдения условий «динамического равновесия», при этом апеллировал непосредственно к урокам хозяйственной практики 1920-х гг. Л.Н. Юровский основательно проанализировал опасности, вытекающие из нарушения равновесия в различных хозяйственных звеньях, особенно в сфере кредита и денежного обращения, предупреждал об угрозе коммулятивного нарастания вынужденных, «псевдоплановых» мер регулирования экономики¹. Эти и другие концепции, подходы экономистов немарксистского направления закладывали теоретические и практические основы эффективной экономической политики, отвечавшей не сиюминутным, а стратегическим интересам развития народного хозяйства страны. Однако открытия отечественных экономистов в конце 1920-х гг. были грубо отброшены и представлены как классово враждебные.

В своей работе мы использовали и периодические издания («Правда», Известия», «Торо-гово-промышленная газета»). Однако ценность этого источника при разработке избранной темы весьма ограничена. В основном пресса привлекалась в тех случаях, когда трудно было найти в других источниках те или иные выступления партийных и хозяйственных руководителей. Основной материал в газетах на экономические темы больше подходит для изучения методов и приемов воздействия партийного руководства на сознание советских людей. Точнее всего давали оценку советской прессы, безусловно, современники. Так, известный отечественный историк Б.С. Веселовский в апреле 1922 г. записал в дневнике: «По своему обыкновению советские газеты не прилагают старания сообщить полные и верные факты, а разражаются обычным наглым хвастовством, ложью и иступленной бранью по адресу своих противников... Постоянные противоречия, ложь и глупость, тем более бесцеремонные, что устранена всякая опасность быть разоблаченным и наказанным»².

Вместе с документами официального происхождения в работе использованы письма из-

Юровский Л.Н. К проблема плана и равновесия в советской хозяйственной системе // Вестник финансов. 1926. № 12; Он же. Основы кредитной политики. М., 1929 и др.

² Веселовский Б.С. Дневники 1915-1923 гг. // Вопросы истории. 2000. № 11/12. С. 59, 60.

47 вестных руководителей и простых советских людей, в частности, подборки неопубликованных писем, направлявшихся редакциями «Правды», «Крестьянской газеты» высшему советскому руководству, а также опубликованные в ряде сборников'.

Письма можно считать своеобразным зеркалом менталитета общества. Конечно, это не означает, что речь идет о совершенно адекватном и полном отражении в письмах состояния общественного сознания. Однако они помогают исследователю приблизиться к пониманию особенностей социальной психологии и динамики ее изменения. Письма многофункциональны и позволяют увидеть воздействие экономической политики на отдельного человека. Это влияние весьма печально и пессимистично, что вводит в трепет некоторых историков: а верна ли такая негативная оценка политики, ведь были же оптимисты, ударники, стахановцы и прочие? Подобные опасения - вечный спутник ученого. Однако нельзя забывать, что письма принадлежат рядовым гражданам, на плечи которых и ложились всей тяжестью «достижения и ошибки» экономического курса большевиков. Кроме того, нэповская риторика прочно была связана с прокламируемыми обещаниями, которые непрерывным потоком обрушивала на сознание людей, все более крепнущая советская пропаганда и агитация. Не удивительно, что во многих письмах в той или иной мере предъявлялся своеобразный вексель доверия власти, отсюда повышенное внимание к стержню политики - экономике. Что объединяет письма 1920-1930-х гг., так это совершенно очевидное упрощение. Большинство авторов безапелляционны - они все знают, что и как. Низы мечтали о понятной и простой «своей» культуре. Эпоха была временем отторжения «сложного» практически во всех областях жизни. Письма несут печать пережитой обществом катастрофы. Отсюда поток жалоб, просьб и доносов бдительных. Авторов последних можно отнести к фанатичному меньшинству, но оно заражало и других. Следует отметить хороший отбор писем в опубликованных сборниках издательства РОССПЭН - некоторые из писем по стилю и форме выражения очень напоминают язык Андрея Платонова.

Письма помогают осознать еще одну особенность 1920-х - начала 1930-х гг. Это то, что многим писавшим явно присущи духовные силы, определенные Г.П. Федотовым как «хозяйственный голод, голод к разумному, расчетливому, то есть экономическому труду»². По-

¹ Письма И.В. Сталина - В.М. Молотову. 1925-1936 гг. (Сборник документов). М., 1995;
Большевистское руководство. Переписка. 1912-1927. Сборник документов. М., 1996; Голос на
рода. Письма и отклики советских граждан о событиях 1918-1932 гг. М., 1997; Общество и
власть: 1930-е годы. Повествование в документах. М., 1998; Письма во власть. 1917-1927. Заяв
ления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М.,
1998.

² Федотов Г.П. Проблемы будущей России // Судьба и грехи России (избранные статьи по
философии русской истории и культуры). В 2-х т. СПб., 1991. Т. 1. С. 233.

48 мимо этого, по нашему мнению, многие письма не подтверждают имеющееся в историографии мнение, что если не с чисто хозяйственной, то с национальной точки зрения либеральная экономическая политика была бы в России опасна. Судя по письмам в ЦК партии, многие понимали необходимость найти разумный компромисс между социалистическими идеалами и социально-экономическми реальностями отсталой страны. Однако подобные проекты утонули в море всеобщей нетерпимости и упрощенных административных решений. Конечно, мы не забывали и учитывали известную субъективность этого источника.

Еще в большей степени, чем письма, уникальным источником являются дневники современников 1920-1930-х гг. Они помогают ответить на вопрос, могла бы советская система существовать без индивидуального содействия режиму. Личные дневники, письма и в определенной степени мемуары помогают проследить самовосприятие людей, насколько и как они старались вписаться, приспособиться к советской реальности. По сути, шел процесс самообновления в пространстве большевистской системы ценностей. Дневник как источнико-вый жанр уникальным образом вводит нас в мир ценностей, поведения и эмоциональных реакций, характеризующих человека в условиях сталинизма. Это позволяет по-новому посмотреть на экономический курс большевиков, который, с точки зрения сущностного содержания хозяйства и исторического опыта, не выдержал испытания временем, но и сегодня имеет в России достаточно многочисленных приверженцев.

Этим же целям служит и привлечение произведений А. Платонова («Чевенгур», «Котлован», «Впрок», «Ювенильное море» и других). Используя определение К.Г. Юнга, можно сказать, что они носят определенный опыт провидения. В произведениях искусства этого типа мы их никогда не спутаем с художником как личностью. Провидение представляет подлинный первичный опыт, выражающий реальность, но еще не известную. Дело в том, что его творения нельзя свести и в малой степени к его личным комплексам, что, кстати, подтвердили талантливые и глубокие исследования творчества А. Платонова, осуществленные Л. Шубиным и В. Васильевым. Перефразируя К.Г. Юнга, можно сказать, что не Платонов создал "Чевенгур" и "Котлован", а "Котлован" и "Чевенгур" создали А. Платонова. Можем ли мы представить, что не русский написал "Котлован" или "Чевенгур"? Оба эти произведения задевают струны, вибрирующие в русской психике, вызывая "первичный образ" (Брукхардт). Это архетип ребенка, символ детства, который спасителен и действенен. При этом, как справедливо заметил Л.В. Карасев, платоновские тексты чаще указывают путь, ведущий в сторону "покинутого детства" и "материнской родины"¹. Колоссальные потрясения, выпавшие на

Карасев Л.В. Движение по склону (пустота и вещество в мире А. Платонова) // Вопросы философии. 1995. № 8. С 125.

49 долю российского общества с начала XX столетия, "раскололи" и "заразили" сознание, которое в поисках восстановления равновесия стремилось к жизни внутри матери.

Литературоведы накопили интересный опыт переноса параметров анализа человеческой психики на литературный текст, исследования текста с точки зрения неосознаваемых психических стереотипов, неизбежно реализуемых в тексте. Литературный текст интерпретируется в системе понятий психоанализа, что для историка открывает возможность сформулировать вопросы к прошлому, вступить с ним в диалог.

Так, анализ произведений писателя помогает увидеть, что в советском обществе было «много Сталиных». Однако самое ценное у Платонова то, что все непримиримые противоречия представлены цельным единством. Страстная вера в социализм, "сжатие" настоящего, забвение прошлого и ангажированность будущим, а также низкий уровень самоценности человека создают реальную, а не мыслительную целостность. Все это помогало нам в воссоздании исторического времени, в понимании ментальности советского человека 1920-х -1930-х гг.

В целом, учет результатов научных работ предшественников и привлечение обозначенного круга источников стали основой для решения поставленных научных задач в избранном историко-теоретическом ключе.

Восстановление промышленности: управление, рынок и план в борьбе с отсталостью

К началу 1921 г. экономика страны находилась на уровне середины XIX в. Крупная промышленность производила продукции почти в 7 раз меньше, чем в 1913 г. Значительно сократилась производительность труда по всем отраслям хозяйства. Национализация всей частной собственности в городах, чрезвычайные меры борьбы со спекуляцией и саботажем, жесткая централизация всего хозяйственного управления посредством главков, натурализация экономических связей и уравнительность натуральных выплат за обязательный труд -вот неполная обстановка той поры.

В условиях Гражданской войны начали складываться особые экономические отношения, основанные на подчинении силе, следовании приказам, страхе лишения тех или иных благ, административных или других наказаний. Эти отношения сформировали трудовые армии, трудмобилизации для выполнения различных производственных кампаний, принудительный труд. Все это уничтожало в людях не только черты собственников, хозяев, распорядителей, но более того, постепенно вытравливало из них и честное отношение к труду, и черты трудовой морали.

С введением нэпа государственное хозяйство оказалось вынужденным перестраиваться в соответствии с законами рынка, т.е. поставить производство и сбыт на твердые основания так называемого хозрасчета: учитывать затраты в связи с результатами хозяйственной деятельности, наладить калькуляцию, перейти на коммерческие способы ведения дела. Поэтому большевики пошли по пути раздробления государственного хозяйства на ряд отдельных, формально независимых друг от друга самостоятельных имущественных комплексов. Это проявилось в ликвидации жестких вертикальных отраслевых образований административного толка - главков и центров, характерных для периода военного коммунизма.

«Основные положения к восстановлению крупной промышленности, поднятию и развитию производства», принятые Советом Труда и Обороны (СТО) от 12 августа 1921 г., положили начало созданию трестов. Государство принудительно «трестировало» большую часть промышленности, что позволило избавиться от отягощающего бюджет бремени мелких и средних предприятий, переведенных на самоснабжение. Органам государственной власти была оставлена самая широкая возможность активного вмешательства во все детали хозяйственной работы . Принятый при этом принцип горизонтальной интеграции без отбора наиболее устойчивых производств привел в 1922 г. к проживанию капитала в промышленности, как говорили тогда, «разбазариванию фондов». Еще более точно определил начальное трестирование промышленности Г.Е. Зиновьев, назвав его «ненастоящим нэпом». И все-таки новая форма хозяйствования позволяла оперативно приступить к возрождению промышленности и значительно облегчала процесс ее регулирования.

Промышленность разбивалась как бы на две группы. В первую входили крупные предприятия, сохранившие бюджетное финансирование. Здесь сохранялись регулирующие, управляющие и распределяющие функции государственной власти, доминировали административно-командные методы централизованного планового управления экономикой. Была подтверждена государственная монополия на базовые отрасли: энергетику, тяжелую и обрабатывающую промышленность. Эта группа, несмотря на реформирование, во многом сохраняла прежнее отсутствие реальной экономической заинтересованности в добросовестном ведении дел, на что вынуждены были обращать внимание даже сами большевики2. Во вторую группу входили, как правило, предприятия группы «Б», которые снимались с государственного снабжения. Для них стали возможны различные формы объединений. Именно эти предприятия, имевшие право реализовывать часть своей продукции на «вольном» рынке, стали стихийно образовывать сбытовые объединения - синдикаты, которые никем не планировались. Функционально их условно можно было отнести к рыночному типу хозяйствования. Правда, в условиях жесткой партийной политики синдикаты не могли не приспособиться к эклектически-экономической среде 1920-х гг. Не удивительно, что их развитие пошло по пути максимальной централизации и монополизации3.

В целом становление рынка не было результатом сознательного воздействия на экономику. Большевики, похоже, не ожидали, что даже частичное ослабление давления со стороны государства даст столь заметный толчок процессу развития товарно-денежных отношений. Представляется, что сфера рыночных связей стала расширяться независимо от воли государства, захватывая все новые и новые тресты. Характерно, что в первые месяцы нэпа никто в большевистском руководстве отнюдь не предполагал вводить начала рыночного оборота и частного права в сферу самого государственного хозяйства. Купля - продажа, сделки, ссуды и прочее - все это от лукавого, все это для внешнего мира, для «вольного рынка». Государственного же хозяйства все это касалось лишь постольку, поскольку оно в отдельных единичных хозяйственных актах соприкасалось с кустарями, подрядчиками, кооперацией и прочими персонами вольного рынка. Внутри государственного хозяйства во взаимоотношениях отдельных предприятий друг с другом в значительной степени должны были сохраняться идиллистические отношения донэповской эпохи. По крайней мере, такова была тенденция основных законодательных актов 1921 г. в области организации государственной промышленности .

Наглядным доказательством подобного отношения большевиков к рыночным институтам может служить их неудачная попытка в середине 1921 г. осуществить прямой продуктообмен между городом и деревней, т.е. обойтись без торговли и товарооборота. Кстати, В.И. Ленин одним из первых в партии осознал провал прямого продуктообмена и превращение его в обычную торговлю, призвав партию приспособиться к торговле и денежному обращению , чего нельзя сказать о его преемнике В.И. Сталине. Генеральный секретарь и в 1924 г. упрощал причины провала продуктообмена: «Осуществить смычку между индустрией и крестьянским хозяйством путем прямого обмена продуктов нам не удалось. Не удалось потому, что индустрия наша мало развита, аппаратов снабженческих с большими разветвлениями во всей стране не было у нас, а народное хозяйство в целом после войны переживало разруху» . В этой небольшой цитате одна из сущностей большевизма в экономике: его в последнюю очередь интересовал внутренний механизм функционирования хозяйства.

Денежно-кредитная эпоха НЭПа

Бумажный рубль к концу 1920 г. обесценился в 13 тыс. раз по сравнению с 1913 г. Причина столь катастрофического положения заключалась не только в военной разрухе, но и в политике большевиков, которые, например, использовали эмиссию в качестве экспроприации эксплуататорских классов. Приняв решение о переходе к нэпу, начав восстанавливать промышленность, партийное руководство под грузом необходимости постепенно начинало осознавать и убеждаться, что деньги, даже совзнаки, остаются важнейшим средством обмена. Однако в начале 1921 г. большевики смутно представляли, что их ждет в этой области. Это доказывает одна из самых коротких резолюций партийных съездов - «О пересмотре финансовой политики», в которой X съезд вменял ЦК «пересмотреть всю нашу финансовую политику». А Политбюро с участием В.И. Ленина, утвердив доклад Е.А. Преображенского о деноминации, поручило комиссии ЦК по финансовой реформе найти способы возвращения обратно государству выпускаемых денег и «обдумать вопрос о восстановлении тех или иных учреждений типа банков». Более того, указанная комиссия ЦК была подтверждена, как постоянная комиссия НКФ1. На наш взгляд, такая несколько наивная постановка проблемы, а также изменение статуса указанной комиссии свидетельствовали о смутных представлениях партийного руководства в области финансовых проблем. Не было у партии и опыта по созданию финансовой и кредитной системы.

Правда, через год XI съезд РКП(б) принял в первый и в последний раз в истории партийных съездов специальную развернутую резолюцию по финансовой политике. Легализация рыночных отношений учила В.И. Ленина и его гвардию. Стенограмма обсуждения этого вопроса на съезде лишь укрепляет нас в вышеизложенном предположении.

С основной докладом на съезде выступил Г.Я.Сокольников, один из немногих большевистских руководителей, имевших экономическое образование, полученное за границей. В докладе и решениях съезда были зафиксированы задачи по оздоровлению денежного обращения. Правда, некоторые из них партийное руководство игнорировало даже в условиях нэпа. Стоит обратить внимание на эти нереализованные положения: покончить с системой бесплатности, финансирование промышленности проводить только через банк и только в меру имеющихся средств; не РКИ, а рынок - настоящий экзаменатор для трестов1. Основным же вопросом на съезде была проблема сокращения эмиссии. Почти все выступавшие в прениях по докладу Г.Я. Сокольникова были противниками уменьшения эмиссии. Основным обоснованием подобной позиции была «забота» о развитии промышленности, росте зарплаты. Эмиссионная, кредитная политика в 1920-е гг. свидетельствовала о том, что большевистское руководство так до конца и не уяснило опасности для здорового и устойчивого состояния народного хозяйства ослабления рубля. Предложение Г.Я. Сокольникова повесить возле ВСНХ табличку «Эмиссия - опиум для народного хозяйства» оставалось актуальной на всем протяжении советской истории.

Основополагающими вехами становления финансов надо, безусловно, признать разрешение обращения золота, инвалюты (апрель 1922 г.), постановление о создании фондовой биржи (октябрь 1922 г.) и закон о валютных операциях (февраль 1923 г.) . Эти решения позволили создать систему валютного регулирования. Достаточно быстро была обеспечена высокая степень доверия к червонцу, что во многом предопределило успех денежной реформы. Законы были подготовлены специалистами, «зараженными буржуазными взглядами и предрассудками и нередко пытавшимися извратить, сорвать решения задач экономической политики Советского государства»3. Не удивительно, что партийное руководство ни сразу сумело оценить хозяйственный эффект вышеназванных законов. Так, в июле 1922 г. ЦК РКП (б) предложил усилить финансовые органы партийными кадрами. В ноябре 1923 г. Ф. Дзержинский предложил, а Политбюро дало согласие на административную высылку из Москвы и других городов злостных спекулянтов. Речь шла о маклерах бирж. Только после вмешательства Г.Я. Сокольникова в начале марта 1924 г. ОГПУ прекратило репрессии против биржевиков4.

Нэповский этап большевистского обучения торговле

В первых главах мы неизменно приходили к выводу, что в промышленной, аграрной и финансовой политике, начав с восстановления товарно-денежных отношений, большевики почти сразу же начинали с ними настойчиво бороться. Экономика оказалась под мощным политико-идеологическим прессом. Логично предположить, что подобная тенденция должна была получить развитие и в торговой политике, являвшейся формой товарного обращения. Общеизвестно, что торговля, представляя специальный вид хозяйственной деятельности, выполняет важную функцию реализации стоимости в процессе доведения товаров до потребителя. В начале XX столетия торговля, торговый капитал играли в процессе воспроизводства незаменимую роль. Первая мировая война и первые послевоенные годы в Европе лишний раз высветили значение этой отрасли народного хозяйства для эффективного поступательного развития экономики.

Жестокая и продолжительная гражданская война в России подорвала торговлю. Большевистское руководство и по окончанию гражданской войны не скрывало негативного отношения к торговле. Наиболее концентрированно оно отразилось в подходах В.И. Ленина. Так, выступая на X съезде партии, он повторил позицию, которую отстаивал и раньше: «Свобода оборота - это есть свобода торговли, а свобода торговли значит назад к капитализму»1. В этом он был, безусловно, прав. Поэтому естественно вынужден был поставить следующие вопросы: «Нет ли здесь непримиримых противоречий? Можно ли это? Можно, ибо вопрос в мере» . В.И. Ленин полагал, как, впрочем, и большинство большевиков, что даже небольшое количество товаров в руках пролетарского государства, пущенных в оборот, дадут государству экономическую власть. К этому стоит напомнить его признание ошибочности политики в отношении свободы оборота местного земледелия и местной промышленности: «...мы слишком далеко зашли по пути национализации торговли и промышленности, по пути закрытия местного оборота.., что мы меры не соблюли, не знали, как ее соблюсти» .

В.И. Ленин считал, что практика поможет и подскажет, как этого добиться - соблюсти меру. Однако совершенно очевидно, что в этом выступлении он ушел от ответа о разрешении отмеченных противоречий. Это было далеко не случайно. В начале ноября 1921 г. в работе «О значении золота теперь и после полной победы социализма» он вновь обратился к вопросу о торговле. В.И. Ленин продолжал убеждать себя и других в правильности политики отступления от революционного подхода к «реформистскому»: «...неломать старого общественно-экономического уклада, торговли, мелкого хозяйства, мелкого предпринимательства, капитализма, а о:живпять торговлю, мелкое предпринимательство, капитализм...» . Именно здесь В.И. Ленин определил торговлю в качестве ведущего звена в исторической цепи событий 1921-1922 гг., которое, по его мнению, только и могло помочь большевикам создать фундамент социалистических общественно-экономических отношений3. Если на этом остановиться, то напрашивается вывод, что вождь чрезвычайно «поправел». Однако это было совсем не так.

«Это кажется странным, - удивлялся В.И. Ленин. - Коммунизм и торговля?! Что-то очень уже несвязное, несуразное, далекое. Но если поразмыслить экономически, одно от другого не дальше, чем коммунизм от мелкого крестьянского, патриархального земледелия» . Перед нами традиционное неприятие торговли («несвязное, несуразное»), ее отторжение, которая, однако, является единственным средством связи между патриархальным крестьянством и крупной промышленностью. Вождь фактически продемонстрировал, что для него торговля не более чем временное средство, которым надо овладеть, поставить в известные рамки и отступить к государственному ее регулированию. Причем из октября 1921 г. он уже видел конец этого отступления и будущее победоносное движение вперед5. Удивительно, но В.И. Ленин в выше интерпретированных работах представил своеобразный абрис советской торговой политики на протяжении нэпа и первой пятилетки с ее поступательно-попятными зигзагами.

Похожие диссертации на Политика и экономика советского государства в 1921-1933 гг. (Критический анализ)

Развитие легкой промышленности Западной Сибири в 1971 - 1975 годах : Опыт анализа государственной региональной политикиГаврилова Наталья Петровна

Социальная политика в городах Алтайского края в 1945 - 1991 гг.: анализ исторического опытаПавлова, Арина Николаевна

Государственная политика в сфере школьного образования в Калмыкии в ХХ веке: компаративный анализ и оценкаСартикова, Евгения Викторовна

Исторический опыт подготовки региональных руководящих кадров Российской Федерации в 50-90-е годыКараулов, Сергей Александрович

Аграрная политика Советского государства в 1921-1928 гг.: тенденции и противоречия : на материалах ПоволжьяЖитков Виктор Анатольевич

Туркестан в условиях восстановления народного хозяйства Советского государства в 1921-1924 гг.Даудов Тагир Магомедович

Деятельность чрезвычайных продовольственных органов по реализации продовольственно-распределительной политики Советского государства в 1917-1921 гг. : на материалах Среднего ПоволжьяЗолотухина, Лидия Ивановна

Концессионная политика Советского государства в годы НЭПа, 1921-1929 гг.Данильченко Сергей Леонидович

Деятельность государства и общественных организаций по ликвидации детской беспризорности в 1921-1928 гг. (На материалах Урала) Сажина Наталья Сергеевна

Политика Советского государства в области культуры в период новой экономической политики 1921 - 1929 гг. : на материалах Нижнего ПоволжьяСенектутова Инара Мусаевна