Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Истоки и обстоятельства формирования «краузевщины» как преступного явления в Ленинграде во второй половине 30-х годов 27 -75
1. Снабжение населения города и факторы его криминализа ции 27-47
2 .Борьба с экономической преступностью чрезвычайными методами 47 — 75
Глава II. Механизм фабрикации уголовных дел Ленинградским ОБХСС и его последствия 76 - 136
1. Технология фальсификации уголовных дел и ее результаты 76 - 103
2. Реабилитация жертв «краузевщины» в конце 30-х годов: первый опыт и итоги 103 - 136
Заключение 137- 151
Список источников и литературы 152 - 164
Приложения 165 - 192
- Снабжение населения города и факторы его криминализа ции
- .Борьба с экономической преступностью чрезвычайными методами
- Технология фальсификации уголовных дел и ее результаты
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Преступления против человечности не имеют сроков давности. И даже когда из жизни уходят их непосредственные вдохновители и исполнители, память любого общества всегда пытается вынести свой непосредственный вердикт по поводу случившегося. Такая оценка необходима, потому, что она свидетельствует о наличии в нем развитого охранительного инстинкта, с одной стороны, и стремления выявить, осмыслить и искоренить причины, генерирующие общественное неблагополучие, насилие, тиранию, с другой.
Очередная попытка вернуться к событиям второй половины 30-х гг. в советской России, и на их фоне детально проанализировать механизм чудовищной компрометации большевистской идеи социальной справедливости при реализации принципов социалистической законности, вновь предпринимается в настоящем исследовании. Автору показалось удобным через одно, весьма знаковое для конца 30-х - нач. 40-х гг. уголовное дело, по обвинению бывшего руководства одного из отделов Управления РКМ УНКВД Ленинградской области в массовых беззакониях и произволе, вскрыть подлинный механизм властвования коммунистического режима, специфику применения уголовно-процессуального инструментария в интересах его поддержания.
При таком подходе представляется возможность, во-первых, подтвердить или опровергнуть устойчивое утверждение о некоей заданности массовых истребительных «чисток» в истории российского общества, а также о якобы извечном дирижизме этими процессами «сверху» и безропотном заклании масс «снизу».
Во-вторых, через историко-правовую экспертизу, современное расследование 12-ти томного уголовного дела по обвинению бывшего начальника ОБХСС УРКМ УНКВД ЛО Краузе Я.М. и его помощников, может быть реконструирована сложная и противоречивая картина хозяйственно-экономического обустройства советского общества 30-х гг. вообще и Ленинграда в частности.
В - третьих, скорее именно это «Дело Краузе Я. М. (1937-1940 гг.)» дает полное представление о лаборатории фабрикации уголовных дел сотрудниками милиции, переквалификации части из них в т.н. «контрреволюционные», антисоветские дела. При этом изучение технологии фальсификации такого рода дел помогает понять всю глубину системного порока НКВД СССР, различных его структур в период сталинизма, а также заметить следы прошлого в повседневной практике современных подразделений российских правоохранительных органов, с целью решительного их пресечения.
Таким образом, предпринятое исследование не ограничивается анатомированием, как принято выражаться сегодня «милицейского беспредела», а в комплексе рассмотреть такое явление как «краузевщина» - разновидность ведомственно-бюрократического властвования на местах, при котором в ход шли самые циничные и бесчеловечные методы разрешения жизнен-новажных проблем населения Ленинграда, неслыханные приемы палачества и фальсификации всей судебно-следственной системы и ее процедуры.
Историография проблемы. Как уже отмечалось выше, «Дело Краузе Я.М.» получило свое развитие во второй половине 30-х гг. и совпало с проведением в стране массовых репрессий. Именно в контексте этих процессов следует искать ответы на то, каким образом произошел отказ органов госбезопасности, милиции, суда и прокуратуры от установленных нормативно-правовых положений в части уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного права.
Следует заметить, что практически до конца 50-х гг. в отечественной историографии тема репрессий не звучала вообще, а массовые беззакония органов власти и управления в ходе их проведения не были предметом обсуждений и исследования. Пожалуй впервые признание факта, что политические обвинения и репрессии в конце 30-х гг. были результатом преднамеренной фальсификации, исходящей от высшего руководства страны, произошло в
5 известном докладе Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева XX съезду партии 25 февраля 1956 г. «О культе личности и его последствиях»1.
В докладе осуждению подвергся, главным образом, сам культ И.Сталина и связанные с ним беззакония, а причины этих явлений тщательному анализу подвержены не были. В то же время ценным было то, что материалы доклада давали довольно полное представление об идеологии и принципах фальсификации самого тезиса о якобы «возрастающем классовом сопротивлении» в ходе социалистического строительства и усилении государственного насилия в результате этого. Не мало места в нем занимало описание конкретных сюжетов личного вмешательства И. Сталина в процедуру расследования разного рода дел, прямых указаний по обвинению арестованных и т.п. Одновременно Н. Хрущев возложил ответственность за репрессии исключительно на И. Сталина и сотрудников НКВД. Отсюда фактически замалчивались вопросы, каким образом репрессии приобрели такой масштаб, почему возникали те или иные политические дела, какова была технология их фабрикации и т.д. Не решенными они остались и в последующих исследованиях.
Только в последние годы было опубликовано множество работ, в той или иной степени затрагивающих проблему массовых репрессий 20-40-х гг., их масштабы, причины и последствия2. Следует признать, что их авторы проделали огромный труд не только по восстановлению причинно-следственных связей между большевистским социальным экспериментированием и выбором форм государственного принуждения, но и попытались обнаружить истоки непреодолимого стремления правящего режима к всесильному властвованию. Несмотря на огромный фактический материал в них, исследователи в то же время почти повсеместно избежали тщательного анализа «опредмечивания» этого повседневного насилия, в котором различные фабрикации дел играли едва ли не ключевую роль. Другие исследовате-ли (такие как В. Земсков, А. Дугин) предпочитают опираться на опубликованные, ранее секретные документы, стремясь не подменять установленные
ими факты различными идеологическими мифами. В силу определенной «социологической» заданности этих работ, почти совсем не прозвучали вопросы о «лаборатории» палачества, в том числе и лагерного, «опыт» которого, к сожалению, так легко усваивался и в других структурах НКВД.
Во многих работах особый упор был сделан на анализ таких вопросов, какова мера ответственности за организацию репрессий партийно-советского аппарата, карательных органов и общества в целом. Так Р. Конквест прямо говорит о том, что партийные лидеры в центре и регионах (в частности А. Жданов в Ленинграде) являлись инициаторами террора и постоянно побуждали органы НКВД к его активизации и расширению масштабов4. А. Яковлев в своих сочинениях указывает на ответственность тех или иных деятелей из окружения Сталина (А. Жданова, К. Ворошилова, Н. Хрущева, А. Микояна, Г. Маленкова и др.) за участие в репрессиях, за развязывание и проведение террора5. При этом исследователь, однако, обходит вопрос, насколько действия партийных деятелей (как и работников НКВД) были обусловлены их инициативой, а насколько сложившейся системой, действующей уже по своим законам, часто вопреки воле своих создателей.
Несмотря на различные мнения о природе террора 30-40-х гг., этапы его развития довольно хорошо изучены. В то же время, многие аспекты генерации репрессий остаются малоизученными. Одним из них является вопрос о повседневной жизни в условиях репрессий советского общества, отношении рядовых граждан к репрессивной политике и, вообще, мера ответственности общества в целом за события 30-40-х гг. В историографии традиционной стала точка зрения противопоставления общества и государства в сталинскую эпоху. Начало ей положили труды невозвращенцев и эмигрантов (Ф.Раскольникова, И.Солоневича, М.Розанова и др.)6, в которых ответственность за террор возводилась исключительно на партийно-советские «верхи», действовавшие вопреки воле большинства народа. В крайнем случае, исследователи-эмигранты признавали, что простые обыватели являются «пассивными соучастниками», которые из-за страха, молчанием способствовали пре-
7 ступлениям власти . Подобная точка зрения оставалась преобладающей и в дальнейшем.
В 90-е гг. появился ряд интересных работ, посвященных сопротивлению общества массовому террору в 30-е гг. Их авторы подчеркивают, что в обществе и государственном аппарате существовали значительные силы, находящиеся в оппозиции сталинской системе, и что именно ощущение наличия этой оппозиционности подтолкнуло Сталина к началу «Большого террора». Как писал В. Серж: «С выстрела Николаева началась эра паники и жестокости»8, власти, уверенные в наличии мощной оппозиции, предприняли необходимые, по их мнению, меры по ее уничтожению, спровоцировав активизацию репрессий. Одни авторы (в частности авторы сборника «Они не молчали»)9, связывали эту оппозиционность с существованием в обществе «витающего в воздухе» недовольства социально-экономической политикой режима, другие (как, например О.Хлевнюк)10 подчеркивали, что наряду со сторонниками «жесткого курса» в партии до 1937 г. существовали довольно влиятельные «умеренные силы», пользующиеся значительной поддержкой в общественных слоях. Однако практически во всех работах, посвященных проблеме общества и террора, обходятся молчанием такие проблемы как «синдром жертвы», «массовое стукачество», одобрение террора социальными низами как средства «наказания зарвавшихся чиновников», роль в причинном комплексе репрессий «нетерпения общества», стремление его разрешить свои проблемы упрощенными, в том числе карательными методами. Так, говоря о тенденциях разоблачительства в обществе 30-х гг., часть исследователей предпочитает отделываться общими фразами о том, что большинство разоблачителей «составляли ущемленные в чем-то подонки общества, мстившие всему миру за свои неудачи, а порой просто психически неполноценные люди»".
Все эти проблемы не получили должного освещения. Например, еще недостаточно полно изучена проблема того, насколько конкретна доля участия в массовых репрессиях различных подразделений госбезопасности, ми-
8 лиции и прокуратуры. Большинство работ, рассматривающих историю специальных служб советской России (В. Романовская, А. Кокурин. Н. Петров и др.) затрагивают подобные вопросы лишь косвенно, уделяя внимание, главным образом, организационным изменениям в правоохранительной системе СССР в этот период.
В последние годы появились публикации, посвященные, главным образом, деятельности органов госбезопасности в 30-40-е гг. Оценивая их участие в репрессиях, авторы данных исследований делают вывод о вынужденном характере подчинения органов НКВД партийным установкам и заметном изменении их кадрового состава к середине 30-х гг.13 Так, В. Некрасов, затрагивая в своем биографическом исследовании тему репрессий, вообще отказывается от каких-либо авторских оценок о роли руководителей НКВД в развертывании террора. Приводя различные взгляды и документы, он считает, что «определяющими началами для меня при работе над книгой были документы, правда, а не эмоции и домыслы, как это нередко бывает... Пусть выводы читатель делает сам»14.
В то же время ряд исследователей, занимавшихся историей органов госбезопасности на региональном уровне, обратились к исследованию того влияния, которое оказывал на деятельность спецслужб образовательный, интеллектуальный и профессиональный уровень их сотрудников. Деятельность Ленинградского УНКВД в этом аспекте рассматривается в трудах Е. Лукина и В. Бережкова15. Эти исследователи одними из первых попытались через биографические данные и служебные характеристики наиболее видных чекистов Ленинграда понять природу массового участия сотрудников госбезопасности в беззакониях 30-40-х гг. и сопротивления части работников системы ВЧК-ОГПУ-НКВД, творимому их коллегами произволу. В результате своего анализа эти исследователи пришли к выводу, что, как отмечает В.Бережков, сотрудники госбезопасности в годы большого террора ощущали себя «винтиками», которые подлежали «замене при любой попытке иметь мнение, отличное от позиции руководства16.
В работах, посвященных функционированию НКВД в период массовых репрессий 30-х гг., фактически не затронуты такие вопросы, как технология фабрикации уголовных дел, комплекс причин идеологического, психологического и бытового характера, повлиявших на активное включение большинства аппаратов НКВД в процесс «изобличения врагов народа», попытки властей «реабилитировать» незаконно пострадавших и организация в рамках самой карательной системы преследования фальсификаторов уголовных дел и т.д. Также не проанализирован вопрос, в какой мере репрессии 1936-1938 гг. были следствием партийных установок И. Сталина; а в какой степени эти репрессии стали логичным продолжением основных принципов работы органов ВЧК-ОГПУ и представлений их сотрудников о целях и задачах своей работы, которые сложились еще в первое послереволюционное десятилетие, о содержании которых обстоятельно изложил в своей монографии историк В. Измозик17.
В этом отношении интерес представляет монография О. Мозохина, посвященная деятельности экономических отделов ОГПУ в 20-30-е гг.18. Автор убедительно показывает, как объединение в одних руках борьбы с контрреволюционными проявлениями и экономической преступностью привели к началу «политизации» криминальных проявлений в области экономики, развертыванию процесса превращения таких нарушений уголовного законодательства, как хищения, контрабанда, взяточничество в дела об экономической контрреволюции. Однако автор доводит свое исследование только до 1934 г., не рассматривая, как развертывалась деятельность экономических подразделений НКВД и созданной на их основе службы БХСС в органах милиции во второй половине 30-х гг.
Гораздо в меньшей степени, чем участие органов госбезопасности в сталинских репрессиях изучена роль в их развертывании других правоохранительных органов: прокуратуры, милиции и суда.
Исследования деятельности этих органов, появившиеся в советский период практически замалчивали вопрос о воздействии сталинской идеоло-
10 гии и террора 30-х гг. на правоохранительную систему страны19. Вообще описание работы этих органов в 30-е гг. давалось исключительно в положительных тонах, без упоминаний о каких-либо недостатках, тем более вызванных идеологическими и политическими причинами.
Следует помнить, что в последние пятнадцать лет положение существенно изменилось. Так, в 90-е гг. появился ряд работ, посвященных анализу положительных и отрицательных сторон в деятельности органов прокуратуры сталинского периода. Например, вопросы ответственности сотрудников прокуратуры за участие в репрессиях затрагивались в сборнике статей по ис-тории прокуратуры, главным образом в работах А. Звягинцева и Ю. Орлова .
В этот период выделяется два подхода к оценке роли прокуратуры в репрессиях 30-х гг. Если одни авторы (В. Кудрявцев, А. Трусов, Ю. Стецев-ский)21 считали, что прокуратура была активным проводником и участником большого террора, другие (уже упомянутые А. Звягинцев и Ю.Орлов, а также В. Бобренев и В. Рязанцев) исходили из того, что при рассмотрении политических дел в 1936-1938 гг. работники прокуратуры были фактически лишены возможности вести контроль за соблюдением законности органами госбезопасности и подвергались постоянному давлению со стороны органов НКВД и партийного аппарата.
Наиболее взвешенной позиции, на наш взгляд, придерживается автор фундаментального труда о функционировании прокуратуры и суда в сталинскую эпоху П. Соломон23. Он проанализировал на богатом архивном материале кадровый состав органов юстиции, нормативно-правовую базу, взаимоотношения их с органами НКВД и партийными инстанциями в этот период. На основе этого анализа исследователь приходит к обоснованному выводу, что утвердившаяся в 30-е гг. идеологическая концепция об обострении классовой борьбы рассматривала уголовные преступления, как одну из форм этой борьбы. Это делало неизбежным ужесточение правоохранительной политики и превращения борьбы с уголовными проявлениями в одну из линий репрессий против классово-враждебных элементов. Тем самым логика си-
туации неизбежно вовлекала прокуратуру и другие правоохранительные органы в репрессивную практику, превращая их в одно из орудий сталинских чисток. В то же время П. Соломон подчеркивает, что действия прокуратуры в 1936-1938 гг. были во многом вынужденными, и ее сотрудники не являлись, в отличие от работников системы НКВД, инициаторами нарушений соцза-конности, хотя нередко и «закрывали глаза» на подобные факты.
Несравненно меньше освещено участие в репрессиях 30-х- гг. органов советской милиции. В большинстве работ, опубликованных в 90-е гг., тема репрессий ограничивалась описанием чисток в среде сотрудников милиции, которые значительно ослабили деятельность органов внутренних дел . Такие аспекты, как участие органов милиции в политическом терроре 30-х гг. в них практически не рассматривались. Исключением стал «Исторический очерк» , вышедший к 200-летию МВД России. В главе, посвященной деятельности органов внутренних дел в 1921 - 1941 гг. прослеживается как изменения политического режима в 20-30-е гг. влияли на характер деятельности органов милиции, рассматриваются формы участия ее сотрудников в репрессивных акциях. Однако в силу поставленной задачи (осветить деятельность МВД за двести лет) авторы монографии затрагивают данные проблемы лишь эпизодически.
В последние годы появился ряд работ, посвященных исследованию истории органов внутренних дел в сталинскую эпоху на региональном материале. Так, деятельность ленинградской милиции в 30-е гг. исследуются Е. Потемкиной, Н. Крапивиной . Эти авторы изучают такие проблемы, как кадровое и материальное обеспечение органов рабоче-крестьянской милиции Ленинграда, деятельность их информационных и кадровых подразделений, работы по обеспечению общественного порядка и борьбы с преступностью и т.д. В них в самых общих чертах затрагиваются и вопросы участия органов милиции в репрессивных акциях против населения.
Некоторые аспекты влияния сталинского режима на правоохранительную политику в стране в 20-30-е гг. рассматриваются и в работах других ис-
12 ториков. Так, М. Гринберг оценивает, какую роль в репрессиях сыграли изменения в уголовном законодательстве 20-30-х гг., В. Попов анализируя судебную практику 30-40-х гг., подробно останавливается на проблеме, как ужесточение сталинского режима отражалось на практике наказаний, как за политические, так и за уголовные преступления 7.
Изучению аспектов включения в репрессии различных государственных органов посвящены исследования В. Иванова28. В своих работах В. Иванов создает комплексную картину механизма массовых репрессий на Северо-Западе России, анализирует участие в терроре партийно-советских органов, органов государственной безопасности, милиции, прокуратуры, суда и т.д.
Особое внимание он уделяет исследованию инструментария фабрикации уголовных дел по линии органов государственной безопасности на Северо-Западе РСФСР в упомянутые годы. Четвертая глава его сочинения «Миссия Ордена...» была полностью посвящена этой проблеме. Наблюдения автора позволяют сформировать целостное представление не только о деятельности УГБ УНКВД ЛО в конце 30-х гг. по выполнению указаний центральных и местных властей, но и об участии конкретных сотрудников в фальсификации обвинений, физическом насилии над арестованными, беззаконии и произволе. Затрагиваются в работе и проблемы «бериевской» реабилитации на Северо-Западе РСФСР, показывается ее ведомственный характер. В самых общих чертах упоминается и о «Деле Краузе Я.М.», обращая основное внимание на попытку многих оперативных подразделений ленинградской милиции «идти в ногу с аналогичными структурами госбезопасности». Однако, учитывая значительный объем материала, который исследует автор, проблематика участия в репрессивных акциях оперативных подразделений милиции затрагивается им фрагментально, как один из многих сюжетов.
Таким образом, на сегодняшний день в исторической литературе отсутствуют исследования, посвященные проблеме вовлечения оперативных подразделений милиции (в т.ч. органов БХСС) в развертывание массового террора второй половины 30-х гг., явно недостаточно представлен анализ и
13 оценки данного явления, как на общесоюзном, так и региональном уровне. В частности фактически не изучены причины возникновения и массового распространения в советской милиции 30-х гг. преступной практики фабрикации уголовных дел и придания им чрезвычайного характера (например, перевода уголовных преступлений в разряд контрреволюционных).
Недостаточно изучена, с точки зрения исследователя и другая важная проблема, - какие аспекты общественного развития в 20-30-е годы подтолкнули И. Сталина и его окружение к развертыванию массового террора. Неудачи в формировании «нового человека», сложности в построении социально-экономической основы социалистического общества, хозяйственно-бытовая неустроенность воспринимались властью, на наш взгляд, как следствие сознательного сопротивления и являлись причинами репрессий 30-х гг.
Недостаточно исследованными оказались вопросы повседневной жизни советского общества, и особенно те факторы, которые позволяли простым гражданам выживать в условиях перманентного кризиса и тотального дефицита сталинской эпохи. В советский период объективная картина социально-го развития и быта в 30-е гг. либо замалчивалась , либо, ответственность за трудности в снабжении, недостатки товаров возлагалась на местную администрацию, а повсеместный дефицит объяснялся «временными сложностями
роста» .
В 90-е гг. ситуация изменилась. Как отечественные, так и западные историки проявляют серьезный интерес к истории советской повседневности 30-40-х гг. За последние десять лет появился целый ряд работ, посвященных как анализу советской повседневности в целом ', так и ее отдельных аспектов: организация снабжения, общественные настроения, девиантные проявления в обществе, сочетание частных и государственных интересов в жизни различных социальных прослоек и т.д. .
Важную роль в исследовании сталинской повседневности играет изучение возникновения и развития элементов нелегального рыночного снабжения населения - «черного рынка». По существу становление «черного рын-
14 ка», во многом определило государственную политику 30-х гг. и линию властей на ужесточение уголовно-правовой политики и расширение полномочий карательных органов, что являлось одним из факторов развертывания террора. В советской историографии «черный рынок» как социально-экономический феномен фактически не рассматривался. В этом плане особое место занимает анализ т.н. «черного рынка», который, как замечает диссертант, явился в 30-е годы одним из факторов развертывания террора. «Черный рынок» в 30-40-е гг. оценивался исключительно с уголовно-правовой точки зрения, а его существование сводилось до понятия спекуляции. В свою очередь, в 30-е гг. спекуляция рассматривалась как один из способов подрыва социально-чуждыми элементами основ социалистической экономики33. В более поздний период исследователи, занимавшиеся проблемой спекуляции, вообще избегали анализировать социальные основы данного явления, ограничиваясь лишь его уголовно-правовой характеристикой34.
В эти же годы были опубликованы научные труды, в которых анализировались роль и место «черного рынка» в сталинском обществе. Среди западных исследователей, занимающихся данной проблематикой можно выделить Ш. Фицпатрик, которая, прибегая к изучению в основном открытых источников, пришла к выводу о том, что с начала 30-х гг. в сталинском СССР начинает складываться «вторая» (т.е. теневая - С.К.) экономика .
В современной отечественной историографии развитие «черного рынка» и в целом нелегальных экономических институтов в предвоенные годы стало предметом исследования Е. Осокиной36. Анализируя систему снабжения в 30-е гг., меры, к которым прибегало население, чтобы «добрать» недодаваемое государственными органами снабжения, она приходит к выводу, что формирование «черного рынка» в сталинскую эпоху стало закономерным итогом утверждения государственно-плановой экономики и ее непременным спутником. Работы Е. Осокиной носят общесоюзный характер и не затрагивают региональных особенностей в тех или иных районах Советской России, в т.ч. и в Ленинграде.
На сегодняшний день единственное исследование, рассматривающее различные аспекты развития «черного рынка» в Ленинграде, принадлежит перу И. Говорова, но автор изучает развитие этого процесса лишь в послевоенный период, фактически не рассматривая ситуацию 30-х гг.37.
Таким образом, анализ историографии проблемы позволяет сделать вывод о том, что избранная для исследования диссертантом тема разработана недостаточно. По существу вопросы участия органов милиции в «большом терроре 30-х гг.» и социальных причин, способствовавших этому, фактически не изучены. Особенно не разработанными оказались эти проблемы на региональном уровне. В имеющихся публикациях по ним, содержится скорее постановка проблемы или раскрываются частные вопросы. Целостно проблема не изучалась, а потому нуждается в дальнейшей научной разработке.
Объектом исследования является деятельность Отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией Управления Ра-боче-Крестьянской милиции (ОБХСС УРКМ) УНКВД по Ленинградской области, возглавляемого Краузе Я.М., по выполнению заданий органов государственной безопасности и осуществлению политики массовых репрессий в предвоенные годы.
Предметом исследования автор избрал технологию фабрикации уголовных дел во второй половине 30-х гг., механизм использования органов милиции для развертывания массового террора, его направленность и последствия в Ленинграде и области.
Цель и задачи исследования. Опираясь на широкий круг источников и работы предшественников, автор поставил перед собой цель: на примере функционирования Ленинградского ОБХСС раскрыть характер и особенности вовлечения в массовый террор органов милиции, а также изменения в их деятельности в период развертывания и ослабления массового террора во второй половине 30-х гг.
В соответствии с целью исследования определены следующие задачи:
проследить процесс организации снабжения населения Ленинграда всем необходимым для повседневной жизни, после отмены карточной системы, его сильные и слабые стороны;
рассмотреть динамику развития спекуляции, хозяйственной преступности в целом в Ленинграде во второй половине 30-х гг., тенденции складывания в городе «черного рынка», роль, которую он играл в снабжении горожан;
исследовать комплекс мер, предпринимаемых правоохранительными органами по борьбе с криминализацией хозяйственно-экономической жизни в городе;
выявить изменения во взглядах руководства страны на проблему преступности и методы ее подавления в обстановке начавшихся массовых политических репрессий конца 30-х гг.;
проанализировать причины формирования и особенности функционирования органов ОБХСС в 1937-1938 гг., причины превращения их из органов борьбы с экономической преступностью в одну из вспомогательных структур подразделений государственной безопасности, специализировавшихся на политических репрессиях;
раскрыть методику фальсификации уголовных дел оперативными сотрудниками ОБХСС и превращения их в политические, а также технологию, применяемую ими для фабрикации доказательств;
реконструировать общую картину поведения жертв массовых репрессий в их взаимоотношениях с карательной системой.
проанализировать причины и характер изменения репрессивной политики государства в конце 1938- начале 1939 гг., особенности, масштаб и границы, так называемой «бериевской» реабилитации, теоретическое обоснование и практическое воплощение линии на борьбу с нарушениями социалистической законности и чистки органов НКВД в этот период.
Учитывая сложность и неразработанность избранной диссертантом темы, географические рамки исследования ограничиваются Ленинградом,
17 крупным мегаполисом, в котором действовали закономерности социально-экономического и политического развития, характерные, на наш взгляд, для предвоенной Советской России в целом.
Хронологические рамки исследования. Хотя деятельность первого руководства Ленинградского ОБХСС, ставшая основой для так называемого «Дела Краузе ЯМ.» пришлась на 1937 - 1938 гг., диссертант посчитал необходимым несколько расширить хронологические рамки работы, главным образом, для понимания специфики самого уголовного дела, истоки которого закладывались чуть раньше. Так, нижнюю хронологическую рамку автор определил с конца 1934 г., когда после отмены карточной системы сложились, по его мнению, условия, которые привели к созданию аппаратов ОБХСС и обусловили специфику их деятельности в 1937-1938 гг. Верхняя граница исследования определена 1940 г., так как именно в этом году завершилось расследование деятельности Я. Краузе и его помощников и состоялся судебный процесс над ними.
Методология данного диссертационного исследования основана на принципах научной объективности и историзма. При написании работы использовались общенаучный, проблемно-исторический, историографический, статистический и другие методы.
Источники. Основную источниковую базу исследования составили материалы и документы, находящиеся главным образом в фондах местных архивов: Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб) и Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД Санкт-Петербурга), Ленинградского областного государственного архива в г. Выборге (ЛОГАВ), Отдела специальных фондов Информационного центра ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области (ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО), Службы регистрации и архивных фондов Управления ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (СРАФ УФСБ по СПб и области).
Из фондов, хранящихся в ЦГА СПб автором использованы архивные данные государственной торговой и рабоче-крестьянской инспекции, документы Исполкома городского совета рабочих и крестьянских депутатов. Они позволили диссертанту осветить ситуацию со снабжением и обслуживанием населения во второй половине 30-х гг., его положительные и отрицательные стороны, усилия региональных органов по улучшению удовлетворения потребностей населения, развитие неподконтрольных государству элементов «черного рынка», проникновение их в государственные торговые органы и т.д.
В работе также использованы документы Ленинградского городского комитета ВКП(б): сводки, отчеты различных структур партийно-государственного аппарата, посвященные условиям жизни различных слоев населения в городе, масштабы хищений, спекуляции и других преступлений хозяйственного характера в предвоенные годы, а также направленность репрессий политического и уголовного характера в регионе.
Участие органов прокуратуры в противодействии экономической преступности, контроле за соблюдением норм социалистической законности, а также взаимоотношения органов НКВД и прокуратуры в предвоенном Ленинграде исследованы по документам городской прокуратуры, хранящейся в ЛОГАВ. Материалы, хранящиеся в данном архиве, позволяют оценить, насколько успешно государству удалось с помощью карательных методов противодействовать таким негативным явлениям экономики как невыплата зарплаты, порча товаров, плохие условия их хранения, а также проследить за процессом превращения подобных фактов халатности, непрофессионализма в политические дела о вредительстве.
Большую ценность для исследования представляют материалы, хранящиеся в фондах приказов и личных дел СРАФ УФСБ по СПб и области: приказы и циркуляры НКВД СССР и Управления НКВД по Ленинградской области, стенограммы совещаний аппарата УНКВД, данные о личностях крупных работников государственной безопасности. Анализ этих сведений
19 позволил диссертанту проследить повседневную деятельность экономических подразделений НКВД, динамику и характер политических и уголовных репрессий в Ленинграде во второй половине 30-х гг., оценить приоритеты деятельности органов НКВД в период разгара террора в 1937-1938 гг. и его затухания в 1938-1939 гг.
Значительную роль в работе сыграл комплекс материалов, хранящихся в ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО: документы приказных фондов, фондов личных и следственных дел. В них представлена переписка по вопросам выполнения органами милиции инструкций и циркуляров партийно-советских инстанций и НКВД СССР по участию в репрессивных акциях, материалы по практической деятельности ОБХСС в 1937-1938 гг., результаты расследования его противоправной деятельности, меры по восстановлению норм социалистической законности, предпринятые в 1938-1939 гг.
Особую ценность для исследования представляют материалы, хранящиеся в фонде СО (архивные следственные дела) архивное дело СО-8917 (12-ти томное следственное дело по обвинению бывшего начальника ОБХСС УРКМ УНКВД ЛО Я. Краузе и его подчиненных), позволившее диссертанту проследить механизм и технологию фальсификации политических дел в системе НКВД. Кроме этого не менее ценной оказалась информация, хранящаяся в протоколах Особой Тройки НКВД, которая дает возможность в полной мере оценить репрессивную политику местных органов НКВД во второй половине 30-х гг.
Исследование показало, что часть архивных материалов нуждается в тщательной проверке их достоверности происходящим событиям и отдельным фактам. Анализ архивных источников позволил диссертанту утверждать, что содержание некоторых документов партийно-советских инстанций, органов госбезопасности, милиции, прокуратуры по одним и тем же проблемам не совпадают, а по некоторым фактам и противоречат друг другу. Достоверность исследования была достигнута за счет критического анализа имеющихся в распоряжении автора материалов, сопоставления данных из
20 различных источников и т.д. Значительная часть архивных материалов введена в научный оборот впервые.
Наряду с архивными источниками важную роль при подготовке диссертации сыграли опубликованные источники. Самостоятельную группу источников составили сборники документов. Это, прежде всего документы советских учреждений, наркоматов и ведомств, уголовного законодательства, позволяющие оценить, какие меры советское государство предпринимало для наведения порядка в торговле, снабжении, борьбы с экономической пре-
ступностью .
Ценным источником являются появившиеся в 90-е гг. сборники и публикации рассекреченных архивных документов, посвященных репрессиям 30-х гг. Они дают возможность оценить цели и основные направления репрессивной политики советского государства в 30-е гг., систему взаимоотношений, сложившихся между партийной номенклатурой и органами государственной безопасности .
Особо необходимо ответить вышедший в 2004 году сборник документов «Лубянка...». В нем впервые опубликованы многие, до недавних пор засекреченные документы, которые позволяют по новому увидеть, какие цели и задачи ставило руководство страны перед органами госбезопасности в ходе чистки 1936-1937 гг., порядок осуществления партийного контроля над деятельностью спецслужб, пределы карательной инициативы, которые устанавливались высшими властями страны перед НКВД и меры по надзору за их соблюдением и т.д. Также автор использовал труды видных советских государственных деятелей, в частности И. Сталина, В. Молотова . Их анализ дает возможность рассмотреть, как руководители страны оценивали хозяйственно-экономическую и социальную ситуацию в стране, характер негативных тенденций в жизни советского общества (преступность, дефицит), какую роль эти причины сыграли в развязывании массового террора.
Также в качестве источников диссертант использовал мемуарную литературу и материалы периодической печати. Так, мемуары позволили пока-
21 зать, как расценивали репрессии 30-х гг. партийно-государственные деятели (А. Микоян41), сотрудники госбезопасности (А. Орлов42) и рядовые жертвы террора43. Если А. Микоян затрагивает тему репрессий в своих мемуарах весьма осторожно, всячески дистанцируясь от них и подчеркивая исключительную вину в чистках И. Сталина и руководителей НКВД, то в воспоминаниях А. Орлова тема террора 30-х гг. занимает центральное место. Бывший высокопоставленный сотрудник советских спецслужб прекрасно знавший многих ключевых фигур центрального аппарата НКВД, А. Орлов сосредоточился на анализе процесса превращения органов госбезопасности из карательного органа партии в орудие личной власти И. Сталина. Автор описывает последовательность репрессивных акций и методы, которые работники спецслужб применяли при подготовке т.н. «Московских процессов». Труд А. Орлова позволяет вычленить внутренние закономерности функционирования аппарата НКВД, аппарата, по своему понимающего цели и задачи репрессий (в отличие от ВКП(б), суда, прокуратуры и самого общества), и в связи с этим к середине 1938 г. начавшего представлять серьезную опасность для власти и общества (чем А. Орлов и объяснял чистки НКВД в 1938-1939 гг.).
М. Шрейдер - работник органов безопасности среднего звена, а позже начальник одного из областных Управлений рабоче-крестьянской милиции, описывает в своих воспоминаниях такие сюжеты, как причины и ход «перерождения органов ОГПУ - НКВД», борьба различных группировок в спецслужбах, тенденции, способствовавшие к разрастанию фальсификаций в деятельности экономических подразделений госбезопасности, стремление руководства территориальных органов НКВД в 1937-1938 гг. вовлечь в репрессии подразделения милиции и сопротивление этому части их сотрудников.
Сборник А. Сандлера и М. Этлиса посвящен размышлениям о природе сталинского режима и общества в 30-40-е гг. Он позволяет взглянуть глазами людей, прошедших через «жернова» системы, как террор влиял на психологию, быт людей, их моральные ценности. Он помогает понять, как и почему
22 «ломались» люди в «застенках» НКВД, а также обстоятельства, при которых вчерашние жертвы сами превращались в помощников палачей и т.д.
Аппеляция к данным периодической печати («Красной газеты», журналов «Советская юстиция», «Социалистическая законность») позволили автору проследить, как идеологически оформлялось изменение отношения власти к экономической преступности, как на практике воплощался в деятельности правоохранительных органов тезис об уголовной преступности как форме классовой борьбы и приравнивания хозяйственных преступлений к контрреволюционным, как внедрялась в общество идея, что социально-экономические трудности являлись следствием вредительства и т.д. Все вышеперечисленные опубликованные материалы явились ценным дополнением к архивным источникам.
Научная новизна данного исследования состоит в том, что в нем впервые на региональном уровне на материалах «Дела Краузе Я. М.» реконструировано участие созданного в Ленинграде в мае 1937 г. Отдела БХСС УРКМ УНКВД ЛО в массовом терроре, вскрыт механизм фабрикации его сотрудниками следственных дел и последствия такой фальсификации.
В диссертации наиболее полно прослежены такие проблемы, как функционирование в Ленинграде 30-х гг. системы снабжения населения, сочетание в них плановых и рыночных элементов, вытесненных в нелегальную сферу, процесс «политизации» уголовных правонарушений в хозяйственной сфере и использование их для оправдания репрессивной политики.
На материалах местных архивов рассматриваются такие, почти не затронутые в других работах вопросы, как методы действия оперативных служб милиции по «переводу» уголовных дел в разряд «политических», факторы, повлиявшие на масштабное нарушение законности в органах Ленинградской милиции в 1937-1938 гг., оценка психологической мотивации поведения как сотрудников репрессивных органов, так их жертв; действия властей в 1938-1939 гг. по ограничению карательной инициативы органов НКВД и вызванные ими изменения в работе этих органов, в т.ч. милиции.
В научный оборот впервые введено значительное количество источников, ранее не доступных для широкого круга исследователей.
На основе последовательного анализа источников сделаны новые выводы и обобщения, дающие возможность для более глубокого понимания социальной и политической ситуации в советской России 30-х гг., характера сталинского политического режима и массовых репрессий 20-40-х гг.
Теоретическая и практическая значимость диссертационной работы заключается в постановке новых теоретико-методологических проблем изучения репрессий и жизни общества в сталинскую эпоху, которые могут быть использованы в последующих работах. Полученные результаты также могут быть применены при подготовке обобщающих трудов по истории Отечества, Санкт-Петербурга и органов внутренних дел. Содержащийся в диссертации материал может быть использован для разработки учебных пособий и курсов по истории правоохранительных органов и повседневной жизни общества.
Кроме того, как негативный, так и положительный опыт деятельности советских спецслужб может быть учтен и сегодня, в таких вопросах, как недопущение нарушений законности в органах внутренних дел, обеспечение объективного расследования уголовных дел, отбора кадров в оперативные подразделения милиции и организации взаимодействия в работе между различными элементами правоохранительной системы и др.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных источников и литературы, 13 приложений и 5 таблиц в тексте.
Апробация работы. Результаты исследования апробированы на международных и межвузовских научно-практических конференциях, конференциях докторантов и адъюнктов Санкт-Петербургского университета МВД России. Содержание, основные положения и результаты диссертации отражены в ряде публикаций.
Примечания
1 Хрущев Н.С. Доклад «О культе личности и его последствиях» на XX съезде
КПСС//Известия ЦК КПСС. 1989. №3.
2 Яковлев А. Крестосев. М. 2000.; Соколов А.К. Курс советской истории 1917-1940. М.
1999.; Конквест Р. Большой террор. В 2 т. Рига. 1991.; Гранин Д.. Страх. М. 1997.; Карпов
В.. Генералиссимус. В. 2т. М. 2004.; Черная книга коммунизма. М. 1999.; Берия С. Мой
отец - Лаврентий Берия. М. 2002. и др.
3 Дугин А. Сталинизм: легенды и факты. Из тайников ГУЛАГА // Слово. 1990. №7.; В.Н.
Земсков. ГУЛАГ (Историко-социологический аспект)//Социологические исследования.
1991. №6-7 и др.
4 Конквест Р. Указ. соч. Т.1. С.353-361.
5 Яковлев А.Н. Горькая чаша: Большевизм и Реформация России. Ярославль. 1994. С. 158-
163.
6 Раскольников Ф.Ф. Открытое письмо Сталину//Есть у Отечества пророки: документы,
очерки, воспоминания, дневники, письма. Петрозаводск: Карелия. 1989. С. 106-116; Соло-
невич И. Россия в концлагере. София. 1936.; Розанов М.. Завоеватели белых пятен. Лим-
бург. 1951.
7 За Россию. Сб. статей под ред. СП. Мельгунова.. Париж. 1948. С.33.
8 Серж Виктор (Кибальчич В.В.). От революции к тоталитаризму: Воспоминания револю
ционера. М. 2001. С. 383.
9 Они не молчали. (Сост. А.В. Афанасьев.) М. 1991.
10 Хлевнюк О.В. 1937 год: противостояние. М. 1991.
11 Хлевнюк О.В. Указ.соч. С.33.
12 Романовская В.Б.. Репрессивные органы в России XX века. Н. Новгород. 1996.; Кокурин
А., Петров Н. ВЧК-ОГПУ-НКВД.//Свободная мысль. 1997. №1-7.
13 См. напр.: Наумов Л. Борьба в руководстве НКВД в 1936-1938 гг. М. 2003.; Папчинский
А.А., Тумшис М.А. Щит расколотый мечом. НКВД против ВЧК. М. 2001.
14 Некрасов В.Ф. Тринадцать «железных наркомов». М. 1995. С.414.
15 Лукин Е.. На палачах крови нет. СПб. 1996.; Бережков В.И. Питерские прокураторы.
СПб. 1998.
16 Бережков В.И. Указ. соч. С. 136.
17 Измозик B.C. Глаза и уши режима (государственный политический контроль за населе
нием Советской России в 1918 - 1928 годах). СПб. 1995.
18 Мозохин О. ВЧК-ОГПУ: карающий меч диктатуры пролетариата. М. 2004.
19 Биленко СВ., Максименко Н.В. Этапы развития советской милиции. М. 1972.; История
советской милиции. В 2 т. М. 1977.; Суд в СССР. М. 1977.; Советская прокуратура. М.
1983.
20 Советская прокуратура. Очерки истории. М. 1993.; Звягинцев А.П., Орлов Ю. От пер
вого прокурора России до последнего прокурора России. М. 2001.; Они же. Неизвестная
Фемида. Документы, события, люди. М. 2003.
21 Кудрявцев В.Н., Трусов А.Н. Политическая юстиция в СССР. М. 2000.; Стецевский
Ю.И. История советских репрессий. В 2 т. М. 1997.
22 Бобренев В.А., Рязанцев В.Б. Палачи и жертвы. М. 1993.
23 Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М. 1998.
24 Полиция и милиция России: страницы истории. М. 1995.; Органы и войска МВД: крат
кий исторический очерк. М. 1996. и др.
25 Министерство внутренних дел России: 1802-2002. Исторический очерк в 2 т. СПб. 2002.
26 Потемкина Е.В. Роль информационной службы милиции Петрограда-Ленинграда в
борьбе с преступностью. 1918-1941. Автореферат дисс. к.и.н. СПб. 2001. Крапивина Н.С.
Деятельность милиции Ленинграда по обеспечению общественного порядка и безопасно
сти. 1930-1941. Исторический аспект. СПб. 1997.
Гринберг М.С. Уголовное право и массовые репрессии 20-х и последующих го-дов.//Государство и право. 1993. №1.; Попов В.П. Государственный террор в Советской России 1923-1953 (источники и интерпретация)//Отечественные архивы. 1992. №2. 28 Иванов В.А. Миссия Ордена. Механизм массовых репрессий в Советской России в конце 20-40-х гг. (на материалах Северо-Запада РСФСР). СПб. 1997.; Он же. О некоторых исторических уроках советской карательной политики 30-50-х гг.//Права человека и статус правоохранительных органов. Материалы международного симпозиума (3-4 марта 1994 г.). Часть 1. СПб. 1994.; Он же. Женский мир ГУЛАГа: опыт выживанияУ/Государство и право. 1996. №1.; Он же. Органы государственной безопасности и массовые репрессии на Северо-Западе в 30-50-е гг. (историко-правовой обзор репрессивной документалистики). СПб. 1990.; Он же. Реабилитация. Работы хватит надолго...//Жизнь и безопасность. 1996. №4. и др.
Ленинград в цифрах. Л. 1935.: Ленинградская область в цифрах от IV к V чрезвычайному съезду. Л. 1936.; Очерки истории Ленинграда. Т.4. Л. 1964.
Дихтяр Г.А. Советская торговля в период построения социализма. М. 1961.
Нормы и ценности повседневной жизни. Становление социалистического образа жизни в России. СПб. 2000.; Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М. 2001.: Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии 1920-1930 годы. СПб.1999.; Андреевский Г.В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху (20-30-е годы). М. 2003. и др.
32 Барнз Р. Общественная психология в США и СССР 20-30-х годов в свете теории по-требления.//Вопросы истории. 1995. №2.; Девис Р.У., Хлевнюк О.В. Отмена карточной системы в СССР 1934-1935 годы./Ютечественная история. 1999. №3.;Kotkin Stephen/Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization Berkeley 1995; Hessler Yulie/ A Post-nar Perestroika? Toward a History of Private Enterprise in the USSR//Slavic Review Vol.57,N3: Fall 1998.
Митричев С. Отмена карточной системы и борьба со спекуляцией//Социалистическая законность. 1935. №1.; Львов Е. Борьба со спекуляцией - важнейшая задача суда и проку-ратуры//Социалистическая законность. 1936. №3; Чхиквадзе В.М. Борьба со спекуляцией. М. 1939.
34 Костин В.И. Охрана социалистической собственности и борьба со спекуляцией в годы
Великой Отечественной войны. Лекция. Горький. 1984.
35 Фицпатрик Ш. Указ. соч. С.74.
36 Осокина Е.А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабже
ния. 1928-1935 гг. М. 1997.; Она же. Легенда о мешке с хлебом: кризис снабжения 1936/37
годы//Отечественная история. 1998. №2.;Она же. Частное предпринимательство в период
наступления экономики дефицита (на примере потребительского рынка предвоенных пя-
тилеток)/Нормы и ценности повседневной жизни...СПб. 2000.; Она же. Предпринима
тельство и рынок в повседневной жизни первых пятилеток.//Ежегодник социальной исто
рии. М. 1999.; Она же Предпринимательство и рынок в период «свободной тор-
говли».//Ежегодник социальной истории. М. 2000.
37 Говоров И.В. Государство и преступность в Советской России 1945-1953 гг.(на материа
лах Ленинграда и Ленинградской области). Дисс.докт. ист. наук. СПб.2004.
38 Протоколы заседания президиума Ленинградского совета рабочих и крестьянских депу
татов XIV созыва 26 октября 1936 г. №43., от 31 октября 1936 г. №44. Л. 1936.; Бюллетень
о выполнении Ленинградским советом рабочих и крестьянских депутатов XIV созыва на
каза избирателей и дополнений к наказу. №7. Л. 1936.;0 борьбе с растратами. Сборник
постановлений, приказов и инструкций, действующих на 15 сентября 1942 г. М. 1942.;
Уголовное право. Особенная часть. М. 1943.
39 Реабилитация: политические процессы 30-50-х годов. М. 1991.; Лубянка. Сталин и Глав
ное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов пар-
тийной и государственной власти 1937-1938. М. 2004.; Письмо Н.И. Ежова в Политбюро ЦК ВКП(б) И.В. Сталину .//Исторический архив. 1992. №1.
40 Сталин И.В. О хозяйственном положении Советского Союза. М. 1937. С. 16-17. Молотов В.М. Об отмене карточной системы по хлебу. Доклад на пленуме ЦК ВКП(б) 23 ноября 1934 г. М. 1934. 1 Микоян А.И. Так было. Размышления о минувшем. М. 1999.
42 Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М. 1991.; Шрейдер М.П. НКВД из
нутри: записки чекиста. М. 1995.
43 Сандлер А.С, Этлис М.М. Современники ГУЛАГа: Кн. воспоминаний и размышлений.
Магадан. 1991.
Снабжение населения города и факторы его криминализа ции
Вторая половина 30-х гг. совпала по времени с периодом организации снабжения Ленинграда по бескарточному варианту. Как предполагало местное руководство, это позволило бы заметно снять острую напряженность по обеспечению населения первоочередными продовольственными и промышленными товарами. Прогнозировалось и «размораживание» товарооборота, вызванного последствиями затянувшейся карточной системы начала 30-х годов1. Из-за низких карточных цен и скудных пайков, обороты государственной и кооперативной торговли тогда оставались незначительными. Как замечали эксперты, в результате, выплаченные населению в виде зарплаты деньги не возвращались в госбюджет через торговлю2. Ожидалось существенное оживление государственной торговли с одновременным ограничением всякой рыночной деятельности, подрывающей, по мнению властей, усилия государства по увеличению товарного фонда в стране и т.п.3.
Следовало бы иметь в виду, что ко второй половине 30-х гг. заметно возросла и численность жителей Ленинграда. Изменилась также и структура потребностей горожан. Несколько иначе, чем в их начале, население города планировало тратить свои денежные средства, разрешать хозяйственные проблемы. Так, если к концу 1932 г. в городе насчитывалось около 2,8 млн. чел., то в начале 1939 г. число горожан превышало уже 3,2 млн. чел. . Как показало исследование, прирост населения происходил, в том числе, и в период интенсивных чисток города в ходе специальных операций. Например, только за год (с осени 1936 г. по осень 1937 г.) в Ленинграде число его жителей возросло почти на 205 тыс. чел.5. Подавляющее большинство из них в Ленинград прибыло впервые, в надежде полностью обустроиться на новом месте, помочь своим родным и близким за счет городских ресурсов.
Карточная система распределения товаров первой необходимости сыгравшая, как отмечал В.Молотов в упомянутом докладе 25 ноября 1934 г., решающую роль в период становления колхозного движения, в новых условиях интенсивного промышленного производства уже не могла удовлетворить потребительский спрос. В крупных городах и промышленных центрах это ощущалось по-особенному остро. Вспоминая карточную повседневность, академик И.П.Павлов замечал: «Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком, без пропусков со всеми ежедневными подробностями — это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление...» .
Карточная система действительно породила огромное число проблем. Однако, как показало исследование, отношение к ней значительной части населения было умеренно-терпимым. Лишь у некоторых групп городских жителей её отмена вызвала, например, устойчивое неприятие, протест. Исследовавшая общественное мнение ленинградцев после убийства С.М.Кирова, американский историк Л.Риммель, пришла к заключению, что многие из них связывали это преступление с протестом «против предполагавшейся отмены нормированного распределения хлеба и хлебопродуктов...»7, которая, по их мнению, должна была вызвать резкое повышение розничных цен и ухудшение жизненного уровня.
Следует заметить, что организация распределения в посткарточный период в Ленинграде также оказалась не лишенной проблем. Не скрывали своего отношения к ней руководители, как в центре, так и на местах. А.И. Микоян, к примеру, видел в попытке насытить потребительский рынок исключительно усилиями государства, а не частника, упрощенную и не совсем эффективную модель товарного хозяйствования . Позицию наркома торговли поддерживали и некоторые ленинградские хозяйственники.
Как видно из различных источников этого периода, это были лишь сетования теоретического характера и т.п. О базовых основах « экономического процветания» - частной собственности, предпринимательстве, прибыли речи не шло. Предметом разговоров чаще выступали государственная коммерческая торговля, мелкое кустарное производство и личное подсобное хозяйство, которые и должны были сыграть, по их мнению, заметную роль в улучшении снабжения населения крупных городов. Е.А. Осокина в специальном исследовании подтвердила эти предположения, приведя данные о том, что более 80% продукции поступающей на городские «колхозные» рынки на самом деле были произведены в частном секторе и являлись результатом мелкого предпринимательства9. Хотя закон от 27 марта 1936 г., вновь легализовавший частную практику, этому не способствовал (крестьянам запрещалась кустарная деятельность, связанная с производством продуктов питания), он свидетельствовал о повышенном интересе политбюро ЦК ВКП (б) и лично И.В.Сталина к проблеме снабжения населения не только усилиями одного государства10.
Борьба с экономической преступностью чрезвычайными методами
Отменяя карточную систему, власти в центре и на местах рассчитывали, по выражению В.М. Молотова, основательно «подсечь спекуляцию» и другие виды хозяйственных преступлений68. Механизм их ликвидации виделся в повсеместном установлении директивными органами единых цен на промышленные и продовольственные товары. Обозначившийся в первой половине 30-х гг. разрыв между нормированной и коммерческой ценой, по признанию председателя СНК Союза ССР, поощрял спекулянтов и увеличивал масштабы69 их деятельности. О специальных мерах борьбы с этими явлениями тогда речи не шло, так как вначале постановление ЦИК и СНК СССР от 22 августа 1932 г.70, а затем и циркуляр ГУРКМ при ОГПУ от 23 июня 1934 г.71 довольно обстоятельно определили основные органы их реализующие, цели и желаемые результаты.
Однако, как показало исследование, уже к осени 1935 г. стало ясно, что отмена карточной системы не только не сняла вопрос об усилении борьбы с хозяйственными преступлениями, и в первую очередь со спекуляцией, а напротив поставила его необычайно остро. Можно утверждать, что, по крайней мере, два наиболее заметных обстоятельства способствовали этому.
Во-первых, произошли, как отмечалось выше, качественные изменения в таком масштабном правонарушении как спекуляция. Она приобрела организован ные формы. Звеньями «организованной спекуляции» все чаще становились различные структуры государственной товаропроводящей сети города и их руководители. Государственная торговля (с ее единой ценой) была главным, но не единственным каналом поступления товаров на спекулятивный рынок Ленинграда. Профессиональные спекулянты перехватывали товары кустарного производства у артелей, а также продукцию одиночек-любителей, применяя к ним иногда различные формы насилия . Черный рынок, как уже говорилось, стал серьезным «конкурентом» государственной торговле, куда перемещались столь необходимые для развития товарооборота города денежные средства его жителей. Терпимым такое положение не могло оставаться, о чем предупреждались из центра многие руководители на местах73.
Во-вторых, к середине 30-х гг. в практической работе следственных и судебных органов все чаще стала проявляться непоследовательность в оценке таких преступлений как спекуляция, хищения и растраты. Сильно различалась она и в определении обвинений по ним. Западный исследователь этой проблемы П.Соломон считал это элементом общей тенденции советской юстиции данного периода, правда, смещая кризисную точку ближе к концу 30-х гг.74. Одну из причин он видел в общей правовой неподготовленности практических работников и в оказываемом на них давлении.
Наши наблюдения показали, что расхождения, путаница и непоследовательность в оценках, например, такого преступного деяния как спекуляция сопровождали правоприменительные органы Ленинграда еще с времен первой редакции УК РСФСР (1922 г.), который конечно не был свободен от недостатков75. Характерно, что именно этот УК слово «спекуляция» не употреблял совсем. Один из ответственных должностных лиц прокуратуры Союза ССР С.Н.Митричев писал в 1935 г. по этому поводу следующее: «Многие горе-теоретики того времени считали, что советская власть, разрешив свободную торговлю, отказалась от борьбы со спекуляцией. Объявляя свободную торговлю, мы объявили наказуемым «всякое хищение и всякое уклонение, прямое или косвенное, открытое или прикрытое от государственного контроля, надзора, учета»» .
Технология фальсификации уголовных дел и ее результаты
Как уже отмечалось выше, создание в ленинградском Управлении НКВД СССР Отдела БХСС весной 1937 г. было вызвано причинами, истинный смысл которых в полном объеме проявился лишь в период массовых репрессий конца 30-х годов.
Действительно, если прибегнуть к сравнительному анализу криминологической ситуации в Ленинграде и области за все 30-ые годы, как это сделали авторы двухтомного издания «Министерство внутренних дел России: 1802-2002. Исторический очерк в 2-х томах» (СПб, 2002 г.), то нельзя не согласиться с постановкой ими вопроса о некоей нелогичности, (может даже «запоздалости»), в развертывании аппаратов БХСС в центре и на местах не весной 1937 г., а весной 1932, или, что еще точнее -1934 г. . Профессор В. Иванов, исследующий этот период, замечает также, что в начале 30-х гг. руководство ОГПУ-НКВД СССР приняло самое большое количество ведомственных решений по усилению борьбы с хищениями государственной собственности и спекуляцией. Именно в эти годы, по его оценке, сложились, окрепли, уверенно и безнаказанно действовали крупные и мелкие уголовные группы расхитителей и спекулянтов, аферистов и рас-тратчиков, в том числе и в Ленинграде .
Мы уже приводили эти данные ранее, но скорее они более впечатляюще подчеркивают масштабность криминальных проявлений в хозяйственно-экономической сфере города и области в середине 30-х гг. В частности нами упоминался эпизод, когда только по системе ОРСов Ленинграда и области за 1934 г. убытки от преступной деятельности расхитителей и спекулянтов составили свы-ше 11 млн. руб. .
К тому же ЭКО УГБ УНКВД ЛО и бюро ОК ВКП(б) отмечали, что «в этот период заметно возросли антигосударственные тенденции в работе ОРСов: подпольный товарообмен, скрытые нарушения бюджетной дисциплины; искусственное завышение контингентов снабжения и разбазаривание дефицитных товаров; массовые растраты и хищения...»4. Логичнее было бы именно в этот период провести организационно-штатные мероприятия по созданию и внедрению в повседневную практику борьбы с этими видами хозяйственных и должностных преступлений соответствующих органов рабоче-крестьянской милиции.
Как стало видно из исследования, и уже подмечено нами ранее, «включение» созданного в УРКМ УНКВД ЛО Отдела БХСС в процедуру массовых операций Центра с начала августа 1937 г. продемонстрировало истинные намерения организаторов и исполнителей политического террора в стране. Фильтруя и очищая государственные, управленческие, производственные и торгово-промышленные учреждения и организации от советских бюрократов, волокитчиков, взяточников, укрывателей преступных элементов, проворовавшихся руководителей и их пособников, политическое руководство страны неизбежно прогнозировало возможные масштабы и последствия «работы» силовых органов, как по линии госбезопасности, так и милиции5. И они оказались действительно оказались впечатляющими. Уже позже было признано, что «хозяйственный аппарат страны тоже был обезглавлен»6. И произошло это в значительной степени потому, что практически всю вторую половину 1937 г. и начало 1938 г. в частности ленинградский Отдел БХСС, «работал» в интересах УГБ УНКВД ЛО, и в первую очередь его ЭКО7. Последствия такого взаимодействия не замедлили сказаться как на направленности, так и на содержании репрессивной практики Отдела БХСС УРКМ УНКВД ЛО, до октября 1938 г. возглавляемого капитаном госбезопасности Я. Краузе.
Исследование показало также, что первые сигналы о неблагополучии в деятельности Отдела БХСС руководству Управления НКВД и прокуратуре Ленинградской области стали уже известны в середине лета 1937 г., которые в свою очередь не придали им должного внимания. Напротив, как выяснилось позже, первые «громкие» дела, расследуемые Отделом и полностью сфальсифицированные, были выделены тогда начальством и поощрительно отмечены им. Более того, в конце года спецколлегия Ленинградского областного суда приговорила к высшей мере наказания ряд руководящих работников Ленинградской конторы Глав-торга8, заметно продвинув задуманную в центре операцию по разгрому аппарата Главторга РСФСР во главе с И.М. Лови9. Следственное дело по этому учреждению в Ленинграде лично вел начальник 1-го отделения К.Пасынков, от начала и до конца его сфабриковавший .
