Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Политическая суггестия как объект междисциплинарных исследований
1.1. Теоретические основы суггестивной лингвистики
1.1.1. Языковая суггестия на донаучном и научном этапах 13
1.1.2. Суггестивная функция языка 15
1.1.3. Бессознательное - язык - сознание 19
1.1.4. Языковая суггестия и теория происхождения языка 24
1.2. Определение языковой суггестии 29
1.2.1. Языковая суггестия vs персуазивность 31
1.2.1.1. Языковая суггестия vs аргументирование, убеждение 33
1.2.1.2. Языковая суггестия vs манипуляция сознанием 34
1.2.2. Языковая суггестия vs гипноз 35
1.3. Психологическая парадигма научного описания языковой суггестии
1.3.1. Бессознательное психическое 36
1.3.2. Теория установки 38
1.3.3. Языковая суггестия в условиях функциональной асимметрии мозга 39
1.4. Социально-психологическая парадигма научного описания политической суггестии
1.4.1. Социально-политическая масса 42
1.4.2. Массовое сознание vs массовая психология 46
1.4.3. Политический миф 50
1.5. Суггестивный политический дискурс 55
1.6. Основы прагмалингвистического научного описания политической суггестии
1.6.1. Общая теория деятельности как методологическая основа описания суггестивной политической коммуникации и реализующих ее текстов 63
1.6.2. Роль коммуникативной ситуации в процессе речевого воздействия 70
1.6.3. Параметры прототипической коммуникативной ситуации политической суггестии 74
1.6.4. Коммуникативные стратегии политической суггестии 77
Выводы по Главе I 83
Глава II. Стратегии политической суггестии и языковые средства их выражения в англоязычном политическом дискурсе
2.1. Англоязычный политический дискурс в контексте истории политической суггестии 87
2.2. Экстралингвистический фактор статусного авторитета лидера в истории англоязычного суггестивного политического дискурса 88
2.3. Классификация стратегий политической суггестии 89
2.4. Лингвистические средства моделирования категории времени англоязычного суггестивного политического дискурса (АСПД) 90
2.5. Суггестивные стратегические особенности локализма АСПД 98
2.6. Стратегия моделирования идентификации суггерендов 105
2.7. Стратегия сакрализации 116
2.8. Стратегия моделирования центробежной мотивации 122
2.9. Стратегия моделирования категории эмотивности 127
2.10. Суггестивные мифологемы АСПД. Суггестивная стратегия спекуляции ценностями 134
2.11. Стратегия моделирования категории модальности 143
Выводы по Главе II 151
Заключение 153
Библиография
- Теоретические основы суггестивной лингвистики
- Языковая суггестия и теория происхождения языка
- Англоязычный политический дискурс в контексте истории политической суггестии
- Лингвистические средства моделирования категории времени англоязычного суггестивного политического дискурса (АСПД)
Введение к работе
Смена общенаучной лингвистической парадигмы последней четверти двадцатого века под эгидой исследования человеческого фактора в языке четко обозначила необходимость привлечения в лингвистическую науку данных таких отраслей гуманитарного знания как психология, социология, политология, культурология. Все чаще объектом лингвистического исследования становится детерминанта речевого поведения - авербальная составляющая психики человека - мир интенций, эмоций, оценок. Суггестивная лингвистика как самое молодое и комплексное из современных лингвистических направлений, наследуя теоретические наработки психолингвистики и социальной психологии, избирает объектом научного исследования языковую суггестию.
В качестве научной проблемы языковая суггестия вошла в лингвистическую теорию со стороны психологии и физиологии высшей нервной деятельности человека. Именно в рамках психологии языковая суггестия впервые из области интуитивного знания перешла в сферу аналитических суггестивных методик. Изучению феномена суггестии посвятили свои труды классики российской нейропсихологии В.М. Бехтерев, И.П. Павлов, психологи П.И. Буль, М.А. Белов, Г.А. Гончаров, СЮ. Мышляев, A.M. Свядощ, М.С. Смирнов.
Зарубежные психотерапевты-практики К. и С. Андреас, Г. Бейтсон, Б. Боденхамер, Р. Бэндлер, Дж. Гриндер, Р. Дилтс, М. Холл, М. Эриксон в рамках школы нейролингвистического программирования (НЛП) разработали собственные суггестивные системы. При всем богатстве практических наработок НЛП, однако, вряд ли может претендовать на статус полноправной научной лингвистической теории.
Ряд современных российских лингвистов - А.К. Киклевич, Л.Н. Мурзин, А.А. Романов, Е.А. Потехина, И.Ю. Черепанова, философ-пал еопсихолог Б.Ф. Поршнев - рассматривают суггестию в качестве
ключевой темы науки о 'языке и намечают перспективы максимально комплексного решения лингвистической проблемы языковой суггестии.
Обзор теоретической литературы демонстрирует, что наиболее перспективные направления лингвистического исследования языковой суггестии - прагмалингвистическая теория и теория речевой деятельности - на данном этапе не нашли должного отражения в теории суггестивной лингвистики. Будущее научного исследования языковой суггестии видится нам за привлечением терминологического аппарата и методологии коммуникативно-функционального подхода. На наш взгляд, выделение суггестивной коммуникации как одной из функционально детерминированных форм речевого общения позволит максимально исчерпывающе определить специфику осуществления языковой суггестии в рамках различных коммуникативных ситуаций (политическая коммуникация, индивидуальная психотерапия и т.д.).
Предметом диссертационного исследования являются языковые средства суггестии в рамках политической ритуальной коммуникации. Лингвистически ориентированные системные исследования суггестивной политической коммуникации как особой формы речевой деятельности, насколько нам известно, не проводились ни в отечественной, ни в зарубежной лингвистике.
Актуальность диссертационного исследования обусловлена существующим в современной лингвистике интересом к процессам речевого воздействия и текстам, в которых реализуется целевая установка на воздействие, а также потребностью всестороннего и комплексного изучения и научного описания суггестивной коммуникации и реализующих ее текстов с лингвистических позиций.
Основная цель исследования заключается в системном научном описании суггестивной политической коммуникации и выявлении языковых средств, используемых для реализации суггестивной интенции в суггестивном политическом дискурсе. Системность описания
обеспечивается благодаря реализованному в работе междисциплинарному подходу к объекту исследования, при котором к научному анализу привлекаются данные, полученные не только в лингвистике, но и в других отраслях знания (психологии, социологии, теории массовой коммуникации
НДР-)-
Для достижения цели исследования в нем решаются следующие конкретные задачи:
определяется статус суггестивной коммуникации в общем контексте речевой деятельности человека;
формулируется определение суггестивной коммуникации и выявляются ее основные прагматические характеристики;
описываются условия осуществления речевого макроакта политической суггестии: как основной единицы суггестивной коммуникации;
дается характеристика суггестивному политическому дискурсу как языковой форме реализации речевых макроактов политической суггестии;
определяется понятие "коммуникативная стратегия политической суггестии", которое рассматривается как основа развертывания суггестивного политического дискурса;
раскрывается сущность суггестивного политического дискурса как специфического акта суггестивной коммуникации;
выявляются и анализируются основные стратегии англоязычной политической суггестии и языковые средства их выражения.
В соответствии с целью и задачами исследования в качестве основных методов анализа использовались метод лингвистического наблюдения и описания, метод дедуктивного выявления коммуникативных стратегий, метод контекстуально-интерпретационного анализа, метод квантитативного и статистического анализа, метод контент-анализа, а также опрос информантов.
В результате исследования сформулированы следующие научные положения, выносимые на защиту:
Политическая суггестия - это исторически сложившаяся, закрепленная в общественно-политической коммуникативной практике особая форма речевого воздействия, осуществляемая на базе определенных типов текста и реализующая попытку адресанта (суггестора) корректировать установку адресатов (суггерендов) путем подачи информации таким образом, чтобы ее восприятие осуществлялось без критической оценки, бессознательно.
Единицей суггестивной политической коммуникации является речевой макроакт политической суггестии, в основе которого лежит прототипический образец, совокупность правил осуществления речевого действия, за которым конвенционально закреплена суггестивная иллокутивная сила коррекции установки суггерендов. Конкретизация прототипа речевого макроакта политической суггестии происходит в реальной ситуации общения в форме текста. Суггестивный политический текст - это текст, доминирующей коммуникативной функцией которого является коррекция социально-политической установки суггерендов.
Суггестор производит текст в соответствии с коммуникативными стратегиями политической суггестии. В основе политической суггестии лежат следующие стратегии: стратегия моделирования мифологического хронотопа, стратегия моделирования национальной идентификации суггерендов, стратегия сакрализации, стратегия мифологизации, стратегия моделирования центробежной мотивации, стратегия моделирования эмотивности, стратегия моделирования модальности.
4. В инструментальном аспекте суггестивная стратегия
рассматривается как система осуществляемых суггестором
суггестивных техник - операций выбора и комбинирования,
тематического оформления и текстового кодирования
коммуникативных действий под контролем соответствующей
стратегической цели. Суггестивные техники эксплицируются в
структуре текста посредством системы разноуровневых
поддающихся лингвостилистической интерпретации средств -
языковых маркеров политической суггестии, суггестивная
функция которых реализуется только в условиях текстового
целого, в их взаимодействии между собой, с другими элементами
текстовой структуры, а также с элементами
экстралингвистической информации. В качестве языковых
маркеров политической суггестии в текстах англоязычного
политического дискурса выступают средства
фоносемантического, лексического, грамматического и
синтаксического уровней.
Научная новизна исследования обусловлена тем, что впервые
предпринимается попытка комплексного научного описания суггестивной
политической коммуникации с прагмалингвистических позиций. Новой
можно считать также предлагаемую модель лингвистического анализа
суггестивного политического дискурса, основанную на установлении
функциональной зависимости между суггестивными целями дискурса и
соответствующими языковыми средствами их достижения посредством
экспликации суггестивных стратегий в ритуальной политической
коммуникации.
Теоретическая значимость работы заключается в научном обосновании статуса политической суггестии как особой функционально детерминированной формы речевой деятельности, определении ее интегральных и дифференциальных прагматических характеристик и
системном анализе стратегий политической суггестии, который может использоваться в качестве модели для анализа других типов суггестивного дискурса. Полученные в работе результаты служат обоснованием теоретических основ суггестивной лингвистики, ведут к углублению знаний и представлений о природе и механизмах речевого общения и тем самым способствуют развитию общей теории коммуникации и теории речевой деятельности.
Практическая значимость исследования состоит в том, что его основные положения, выводы и языковой материал могут быть использованы для методической разработки и проведения спецкурсов по прагмалингвистике, социолингвистике, теории коммуникации, в лекциях и на семинарах по стилистике и лингвистике текста, на практических занятиях по английскому языку, в компаративных межкультурных исследованиях суггестивного политического дискурса. Кроме того, результаты исследования могут найти применение, с одной стороны, в качестве практических рекомендаций по оптимизации воздействия на суггерендов в условиях политической коммуникации, а с другой, в разработке стратегий контрсуггестии, направленных на противостояние воздействию политического внушения.
Материал исследования составили политические обращения английских и американских официальных политических лиц: ритуальные обращения, как то: ежегодные обращения американских президентов к нации "the State of the Union Address", Рождественские обращения Британской королевы, а также обращения "по ситуации" Президентов США и Премьер-министров Великобритании двадцатого века - в количестве 77 речей. Языковой материал был отобран на основании следующих критериев:
устная форма первоначального обращения
его официальный характер
освещенность средствами массовой информации
исторически зафиксированное наличие значительной иллокутивной силы в текстах ведущих политических деятелей англоязычных стран, которое реализуется отнесением текста к числу "великих речей" национальной истории.
В качестве фонового лингвистического материала использовались также тексты канадского и австралийского ритуального политического дискурса.
Объем и структура работы: диссертация состоит из введения, трех глав и заключения. Содержание работы изложено на 181 странице машинописного текста. , К основному тексту прилагается библиографический список, включающий 239 наименований, в том числе 53 на иностранных языках.
Во Введении обосновываются актуальность, научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы; формулируются цель и основные задачи исследования; называются основные методы научного анализа и излагаются положения, выносимые на защиту.
В первой главе "Языковая суггестия как объект междисциплинарных исследований" рассматривается историческая основа изучения комплексного явления языковой суггестии; анализируются основные психологические, социопсихологические и лингвистические концепции языковой суггестии, в качестве методологической основы лингвистически ориентированного описания политической суггестии выбирается прагмалингвистическая парадигма; дается определение политической суггестии, речевого макроакта политической суггестии, суггестивного политического дискурса и описываются их существенные характеристики.
Во второй главе "Стратегии политической суггестии и языковые средства их выражения в англоязычном политическом дискурсе" выявляются суггестивные стратегии и техники, типичные для англоязычного суггестивного политического дискурса, и описываются
разноуровневые языковые., средства, используемые для реализации целеустановки макроакта политической суггестии.
В Заключении подводятся итоги исследования и указываются перспективы дальнейшего изучения проблемы.
Апробация работы. Основные положения диссертации отражены в 3 публикациях, а также были изложены в докладах на аспирантских семинарах кафедры английской филологии РГПУ им. А.И.Герцена в 2002 -2003 г.
Теоретические основы суггестивной лингвистики
Языковая суггестия - явление, по общему мнению исследователей, не менее древнее, чем собственно язык - уходит своими корнями в далекое прошлое человечества. Возникнув как неотъемлемый компонент коммуникации в период "ранней тирании слова над человеческим разумом", внушение по ходу истории принимало все новые и новые формы: шаманские заговоры первобытных племен, евангельские истории исцеления словом, новояз сверхдержав двадцатого века.
На заре человечества люди пытались найти идеальные слова, породить лечебные тексты — заговоры, молитвы, мантры, формулы гипноза и аутотренинга. Самые удачные из них запоминали, переписывали, передавали из поколения в поколение. Человек, профессионально владеющий языком, считался чародеем. На почве эзотерических лингвистических знаний жрецов родились древнейшие философии языка: ведийское учение о слове, учение о Логосе древнейших греческих мыслителей, библейская философия слова [Бахтин, 1986].
За многовековую историю своего существования языковая суггестия значительно расширила сферу своего применения. Если служители религиозных культов издавна пользовались внушением главным образом для разжигания фанатичной веры в богов и укрепления авторитета церкви, то современные суггесторы решают своей практикой бесконечно широкий круг задач: от индивидуальной и групповой психотерапии до укрепления государственной власти. Казалось бы, языковая суггестия подверглась "секуляризации", однако глубинная связь суггестивной практики с культом, магией, ритуалом прослеживается и по сей день.
Первый исследовательский интерес к языковой суггестии был проявлен со стороны служителей религиозных культов. Жрецы, маги -наиболее образованные люди своего времени - возвели внушение словом в ранг высшего секретного знания, и на протяжении многих веков суггестия находилась в тесных объятиях мистики, что неизбежно отвращало прогрессивную мысль от признания и исследования настоящего явления.
Обращение науки к изучению феномена суггестии уже в двадцатом веке связано с актуализацией таких понятий, как бессознательное, первичная установка, массовое сознание. Первоначально языковое внушение стало объектом сугубо психологических исследований и именно в рамках психологии перешло из области интуитивного знания в сферу аналитических суггестивных методик. Изучению феномена суггестии посвятили свои труды классики российской нейро-психологии В. М. Бехтерев, И. П. Павлов, психологи Г.А. Гончаров, С. Ю. Мышляев, А. М. Свядощ. Собственные суггестивные системы разработали зарубежные психотерапевты-практики К; и С. Андреас, Р. Бэндлер, Дж. Гриндер, М. Эриксон. Научный интерес к воздействующим текстам и "волевому языку" проявили такие ученые как Ж. Вандриес, В. фон Гумбольдт, А. С. Бархударов, Н. В. Крушевский, В. Вундт, Р. Роллан, Л. П. Якубинский, Э.Сепир, К. Бюлер, Е.Д.Поливанов. Целый ряд современных российских лингвистов - И. Ю. Черепанова, А. А. Романов, Л. Н. Мурзин, философ-палеопсихолог Б. Ф. Поршнев - рассматривают суггестию в качестве ключевой темы науки о языке.
Объектом лингвистического исследования языковая суггестия становится лишь в последние десятилетия прошлого века, в момент смены общенаучной парадигмы, когда языковая личность и ее глубинные прагматические и когнитивные структуры оказались в центре внимания лингвистов. Интерес к человеческому фактору в языке вызвал к жизни, наряду с когнитивной лингвистикой, прагмалингвистикой, психолингвистикой, суггестивную лингвистику - самое молодое и комплексное из лингвистических направлений.
Приходится признать, что на данном этапе ни прагмалингвистическая теория, ни семиотика, ни психолингвистика оказываются по-настоящему не привлечены к исследованию языковой суггестии. Общая теория речи, психолингвистика, психология, физиология речи не уделяют суггестии сколько-нибудь существенного внимания, хотя, можно полагать, это как раз и есть центральная тема всей науки о речи, речевой деятельности, языке [Поршнев, 1974]. Экспериментирование с нею до сих пор остается монополией медицины (психиатрии и физиологии высшей нервной деятельности человека), и потому научное познание этого феномена, "этого атома или, если угодно, этого атомного ядра со скрытыми в нем силами и энергиями происходит медленно и остается однобоким, утилитарным, бедным" [Поршнев, 1972: 14], в то время как именно суггестивная лингвистика открывает новые горизонты лингвистической науки. 1. 1.2. Суггестивная функция языка
По определению "Лингвистического энциклопедического словаря", функции языка представляют собой проявление его сущности, его назначения в обществе, то есть являются его основообразующими характеристиками. Двумя главнейшими, базовыми функциями языка традиционно признаны: коммуникативная - быть "важнейшим средством человеческого общения" и когнитивная (познавательная, гносеологическая) - быть "непосредственной действительностью мысли" [ЛЭС, 2002: 564].
Однако, выходя за пределы собственно языка в сферы социологии, психологии, политологии, культурологии, лингвисты все чаще приходят к выводу о том, что функция языка заключается не в информировании, а в побуждении [Киклевич, Потехина, 1998].
Уже Ж. Вандриес в работе "Язык" писал о том, что "человек говорит не только для того, чтобы выразить мысль. Человек говорит также, чтобы подействовать на других и выразить свои собственные чувства. Волевой язык еще почти не изучался. Однако же он имеет свое значение, которое становится особенно ясным при изучении проблемы происхождения человеческого языка" [Вандриес, 1990: 147].
Языковая суггестия и теория происхождения языка
Выясняя "исходные рубежи" второй сигнальной системы с помощью эволюционной морфологии мозга, афазиологии, генетической психологии, исследователи языковой суггестии приходят к выводу о том, что появление языка напрямую связано с явлением суггестии. Б.Ф. Поршнев рисует следующую картину первых дней возникновения языка как средства общения: "Перед нашим умственным взором отнюдь не добрые дикари, которые добровольно подавляют в себе вожделения и потребности для блага другого: они обращаются друг к другу средствами инфлюации, к каковым принадлежит и суггестия, для того чтобы подавлять у другого биологически полезную тому информацию, идущую по первой сигнальной системе, и заменить ее побуждениями, полезными себе" [Поршнев, 1974: 417]. "Ключ ко всей истории второй сигнальной системы, движущая сила ее прогрессирующих трансформаций - перемежающиеся реципрокные усилия воздействовать на поведение другого и противодействовать этому воздействию. Эта пружина, развертываясь, заставляла двигаться с этапа на этап развитие второй сигнальной системы, ибо ни на одной из противоположных друг другу побед невозможно было остановиться" [Поршнев, 1974: 434].
Как показывают палеоантропологические находки, из всех зон коры головного мозга человека, причастных к речевой функции, то есть ко второй сигнальной системе, эволюционно древнее прочих лобная доля, в частности ее префронтальный отдел, ответственный за механизмы внушаемости. Из этого факта ученые делают вывод о том, что у истоков второй сигнальной системы лежит не обмен информацией, то есть не сообщение чего-либо от одного к другому, а особый род влияния одного индивида на другого - особое общение еще до прибавки к нему функции сообщения.
Палеоантропологами доказано, что древнейшие зоны речевой деятельности возникают в моторной (двигательной), а не сенсорной (чувствующей) области коры. Это развивает выдвинутый выше тезис: вторая сигнальная система родилась как система принуждения между индивидами, что делать и чего не делать.
В самом общем виде действие механизма суггестии в трактовке Б. Ф. Поршнева подтверждается концепцией социального происхождения высших психологических функций человека, развитой известным советским психологом Л. С. Выготским применительно к психическому развитию ребенка [Выготский, 1956]. Согласно Выготскому, все высшие психические функции суть интериоризованные социальные отношения: человек и наедине с собой сохраняет функции общения. А общение в социуме, как известно, всегда предполагает наличие социальной стратификации, иерархии подчинения и воздействия.
На заре человечества тяжесть борьбы за существование постоянными стрессами "расшатывала генетический фонд первобытных людей, делая его многообразным. Соответственно разнообразными становились и их индивидуальные способности, расширялся диапазон выраженности инстинктов и потребностей и, прежде всего, инстинктов роста, познания и свободы. Все это приводило к усложнению иерархии сообщества, к частному перемещению индивидов по уровням и к трудностям управления коллективом. Возрастала роль доминирующих индивидов и лидеров. Для контроля над сообществом и управления им необходимо было оптимизировать сбор и обработку информации о его состоянии. Усложняющиеся формы труда и борьбы, взаимодействующие с развивающимся мышлением, требовали более тонкого и информированного управления" [Якушин, 1985: 135]. Социальное лидерство в первую очередь было связано с лидерством коммуникативным, языковым: по сей день примитивные народы, которые живут охотой, часто называют главу семьи просто "говорящий" [Якушин 1985: 121].
Версия теории происхождения языка, представленная в статье "Манипуляция сознанием" С.Г. Кара-Мурзы, возвращает нас к проблеме картины мира в языке и суггестии. Возникновение современного мыслящего человека, по мнению публициста, связано с анатомическими изменениями - развитием третичных полей коры головного мозга. Они позволили удерживать в памяти впечатления от окружающего мира и проецировать их в будущее. И первобытный человек стал жить как бы в двух реальностях - внешней ("реальной") и внутрипсихической ("воображаемой"). Очевидно, это надолго погрузило человека в тяжелое невротическое состояние, справиться с которым было очень трудно, потому что воображаемая реальность была, по-видимому, даже ярче внешней и очень подвижной, вызывала сильный эмоциональный стресс ("парадокс нейропсихической эволюции").
Этот стресс, по мнению С.Г. Кара-Мурзы, затруднял адаптацию людей к окружающей среде. Лучше приспосабливались и выживали те коллективы (стаи), в которых вожаки и другие авторитетные члены сообщества научились издавать особые звуки-символы. Их особенность была в том, что они воздействовали на психическое состояние сородичей стимулирующим и организующим образом и, согласно догадкам психологов, снимали у них тягостное невротическое состояние. Так возникло слово, сила которого заключалась не в информационном содержании, а в суггестивном воздействии. Люди испытывали потребность в таком слове и подчинялись ему беспрекословно. Так возник особый класс слов-символов - заклинания.
В этом отношении, по мнению исследователей онтогенез речи, повторяет филогенез. До того, как ребенок начинает понимать членораздельную речь, он способен правильно декодировать "праслова" -издаваемые с разной интонацией инфлюативные звуки. Позже слова и запреты взрослых оказывают большое суггестивное воздействие на ребенка, и ему не требуется никаких логических обоснований. "Мама не велела" - главный императив послушания. А если просвещенные родители начинают логически доказывать необходимость запрета, это лишь приводит ребенка в замешательство, подрывая силу родительского слова. Итак, как мы видим, внушаемость посредством слова - есть глубинное свойство психики, возникшее гораздо раньше, чем способность к аналитическому мышлению. Обратившись к современным психологическим теориям, описывающим отнюдь не первобытных людей с примитивными потребностями первой сигнальной системы, мы заметим, что потребности воздействовать на себе подобных не только не исчезли, но и неимоверно возросли [см., напр.: Шостром Э., 1992; Джеймс М., Джонгвард Д., 1993; Литвак М. Е., 1992; Литвак М.Е., 1994; Карнеги Д., 1989; Берн Э., 1991; Игнатенко А., 1994 и др.].
Англоязычный политический дискурс в контексте истории политической суггестии
Исследование англоязычного суггестивного политического дискурса как особого явления массовой коммуникации мы ограничим следующими временными рамками: двадцатые годы двадцатого века, когда политический дискурс при помощи средств массовой информации выходит на широкую арену и охватывает внушающим воздействием широкие политические массы - и до наших дней.
История двадцатого века как в зеркале отражается в истории суггестивного политического дискурса: вспомним феномен Гитлера и Муссолини, или период культа личности в СССР. Не менее важную роль на мировой арене сыграл суггестивный политический дискурс англоязычных стран, и в первую очередь Соединенных Штатов Америки.
Прагматичные американские политики раньше многих осознали скрытый потенциал обращенного к массам слова: именно здесь с целью разжигания агрессии против воюющей в Европе Германии в 1917-18 годах, еще до появления средств массовой информации, президент В. У ил сон командировал 75 тысяч человек, известных под названием "four-minute-men", одновременно и регулярно в течение четырех минут выступать в общественных местах по всей Америке с одинаковыми речами, разжигавшими дух беспощадной жестокости [McDonald, 1994]. Именно здесь в 1922 году радиокомпания "WGN" осуществила первую политическую радиотрансляцию. Там же уже в 1932 году впервые в мировой истории будущий президент Франклин Д. Рузвельт обратился к своему электорату по радио.
Общеизвестно, что англоязычные страны объединяет не только язык, но и преемственность политических традиций и идеалов. Исследование национальных политических ритуальных дискурсов Великобритании и США в условиях компаративного привлечения лингвистических фактов дискурса политической суггестии Канады и Австралии, а также перспектива сведения АСПД в единый корпус с целью исследования универсальных лингвистических суггестивных средств представляются особенно целесообразными в свете современных тенденций глобализации. 3.2. Экстралингвистический фактор статусного авторитета лидера в истории англоязычного суггестивного политического дискурса (АСПД)
Как следует из определения параметров коммуникативной ситуации политической суггестии, экстралингвистический фактор межличностных отношений суггестора и суггерендов играет принципиальную роль в суггестивной коммуникации. В ситуации политического суггестивного общения "межличностные отношения" политика и аудитории предопределяются институтом политического лидерства, или статусным авторитетом лидера в обществе.
Это особенно наглядно прослеживается при сличении американской одновершинной "Президентской" модели с британской двуглавой моделью "Монарх - Премьер-министр". Если в США власть и связанные с ней ритуалы сосредоточены в руках избранного народом Президента, суггестивные возможности которого почти безграничны, то в Великобритании верховное лидерство, напротив, рассредоточено: власть принадлежит Премьер-министру, в то время, как ритуалы закреплены за монархом. По этой причине Президент в Соединенных Штатах остается мощнейшим фактором, определяющим отношение общественности Америки к ее историческому прошлому, современной и внешней политике [Zagacki, 92], в то же время суггестивная функция политических обращений британских представителей власти оказывается значительно ослабленной: эмоциональная привязанность масс в основном направлена на Королеву, стартовые суггестивные возможности Премьер-министра ограничены.
Экстралингвистический фактор статусного авторитета лидера в большой степени предопределяет специфику моделирования раппорта между суггестором и суггерендами, то есть реализацию в тексте целого ряда стратегий политической суггестии. 3.3. Классификация стратегий политической суггестии АСПД
В соответствии с разнонаправленным характером воздействия стратегий языковой суггестии в целом (угнетение сознательных механизмов - активизация бессознательного психического), наиболее универсальным нам представляется деление стратегий суггестивного политического дискурса на: стратегии угнетения левого полушария и сознательных ресурсов психики и стратегии активизации правого полушария и ресурсов бессознательного психического.
Лингвистические средства моделирования категории времени англоязычного суггестивного политического дискурса (АСПД)
Стратегии моделирования континуума АСПД предполагают в первую очередь суггестивную организацию его хронотопа. Начнем анализ с изучения стратегий моделирования категории времени.
Категория времени - содержательная категория, принимающая активное участие в моделировании действительности текста, и в связи с этим, также мощное средство воздействия на психику аудитории [Тураева, 1979].
Корпус исследованных обращений показывает, что значительная часть временного континуума суггестивного текста локализована в координатах "здесь и сейчас". Об этом свидетельствует очень высокий коэффициент повторяемости (соотношение между общим числом употреблений слова в корпусе исследованных текстов и средним арифметическим его показателем в текстах) темпоральных лексических маркеров "сего момента": Today -79, Tonight - 26, At present - 7, At the moment - 12, Now - 121. Как можно заметить, самые "коренные" маркеры -Now, Today - оказываются наиболее востребованы: они "примелькались" в повседневной речи, декодируются в режиме экономии когнитивных усилий, автоматически, и, соответственно, первыми попадают в сферу бессознательного. "Сейчас" - перцептуальное время суггерендов - оказывается исходной точкой проекции декодирования. Случаи, когда различные лексические единицы, выражающие этот кодирующий смысл, появляются в одном предложении не единожды, не редки: (1) It is clear to all Americans that the time has come when the Americas themselves must now be defended [17]. (2) Upon our naval and air patrol - now operating in large number over a vast expanse of the Atlantic Ocean - falls the duty of maintaining the American policy of freedom of the seas - now [17]. (3) Tonight over once peaceful roads of Belgium and France millions are now moving, running from their homes to escape bombs and shells and fire and machine gunning, without shelter, and almost wholly without food [12]. Подобная редупликация во многом обманывает наши ожидания: казалось бы, политический дискурс - произведение ораторского искусства, и подобное "несовершенство стиля" недопустимо. В приведенных примерах редупликация смысла скорее напоминает внушения гипнотизера и наводит на мысль о том, что суггестор, фокусируя восприятие реципиента в координатах "здесь-сейчас", ставит перед собой задачу взять под контроль перцептуальное временя суггерендов.
В ряде случаев моделирование категории времени имеет своим назначением установление раппорта путем подстройки к текущему опыту суггерендов: (4) We stand together again at the steps of this symbol of our democracy—or we would have been standing at the steps if it hadn t gotten so cold. Now we are standing inside this symbol of our democracy [55].
Обратим внимание на то что, суггестор и суггеренды находятся в разных локусах. Но это ничуть не мешает суггестору апеллировать к перцепции аудитории (so cold // now). В силу того, что суггестору принадлежит власть моделирования категории времени, он может восполнять отсутствие непосредственного контакта включением функции воображения суггерендов: (5) Now we hear again the echoes of our past: a general falls to his knees in the hard snow of Valley Forge; a lonely President paces the darkened halls, and ponders his struggle to preserve the Union; the men of the Alamo call out encouragement to each other; a settler pushes west and sings a song, and the song echoes out forever and fills the unknowing air [55].
Действие механизма фиксации перцептуального времени суггерендов наблюдается также на примере имплицитных средств выражения категории времени. К таковым мы относим многочисленные ритуальные перформативы (pledge, accept, thank, affirm, resolve) которые в суггестивной коммуникации характеризуются точечной каузацией растянутого во времени [Романова, 2000]: (6) With a simple oath we affirm old traditions and make new beginnings [69]. (7) As I begin I thank President Clinton for his service to our nation [69]. (8) Today, we affirm a new commitment to live out our nation s promise through civility, courage, compassion and character [69]. (9) And this is my solemn pledge: I will work to build a single nation of justice and opportunity [69]. (10) I come before you and assume the Presidency at a moment rich with promise [60]. (11) President Reagan, on behalf of our Nation, I thank you for the wonderful things that you have done for America [60].
Наряду с точечной каузацией растянутых во времени действий, которые моментально верифицируются в сознании реципиента, что способствует снижению уровня критичности сознания, ритуальные перформативы сублимируют ощущение сопричастности "избранному историей" моменту. Ощущение значимости перцептуального настоящего суггерендов нагнетается также целым рядом синтаксических единиц с участием слова "время": "it is time", "there has come a time", "this is the time for", "in times such as this", "the time has come", "the time calls", "this is no time for".
Подобные конструкции вводят действия, требующие немедленного исполнения, однако команда суггестора тщательно завуалирована. Прагматическая направленность реализуется имплицитно, при этом императив не теряет своей силы: (12) It is time for us to realize that the safety of American homes even in the center of this, our own country, has a very definite relationship to the continued safety of homes in Nova Scotia or Trinidad or Brazil [16]. (13) The time has come to bring that will into action with every driving force at our command [8]. (14) The time for active defense is now [17]. (15) This is the time for prevention of attack [17]. (16) It is time for all Americans, Americans of all the Americas to stop being deluded by the romantic notion that the Americas can go on living happily and peacefully in a Nazi-dominated world [17].
Важным механизмом суггестивного воздействия является также моделирование категории времени АСПД при помощи эксплицитных средств уровня парадигматических связей. Преувеличивая значимость данного отрезка времени, суггестор стремится вписать его в общую канву мировой истории, провести параллели с другими великими днями, возведя сию минуту в ранг "исторического момента":
