Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историко-географический обзор 8
1. Физико-географический очерк тургайского прогиба 8
2. История изучения голоценовых памятников каменного века тургайского прогиба 24
Глава 2. Мезолит тургайского прогиба 44
1. Памятники 4 4
2. Проблемы хронологии и культурной принадлежности 50
Глава 3. Неолит тургайского прогиба 80
1. Памятники и сооружения 80
2. Керамика 8 6
3. Орудия труда и прочие находки 96
4 Вопросы хронологии и культурной принадлежности 115
Глава 4. Проблема ранних этапов энеолита тургайского прогиба 143
1. Ранний энеолит 144
2. Средний энеолит 161
Глава 5. Поздний энеолит тургайского прогиба 167
1. Памятники и сооружения 167
2. Керамика. 175
3. Орудия труда и прочие находки 195
4. Вопросы хронологии и периодизации 215
5. Хозяйство и некоторые черты образа жизни населения 240
6. Проблема культурной принадлежности 282
Заключение 317
Список использованной литературы 329
Список сокращений 371
Приложение. Альбом иллюстраций 375
- История изучения голоценовых памятников каменного века тургайского прогиба
- Проблемы хронологии и культурной принадлежности
- Вопросы хронологии и культурной принадлежности
- Хозяйство и некоторые черты образа жизни населения
Введение к работе
Актуальность темы. Голоценовый отрезок каменного века Тургайского прогиба всегда являлся одним из наименее изученных периодов древнейшей истории этого региона. На фоне довольно интенсивных исследований мезолитических, неолитических и энеолитических памятников Средней Азии и Зауралья территория Тургайского прогиба выглядела «белым пятном», что сдерживало осмысление многих сторон жизни не только его древнего населения, но и населения прилегающих к нему обширных пространств.
Реконструируя этнокультурную карту неолита и энеолита западного региона Азиатской части нашей страны, исследователи были вынуждены оперировать по Тургайскому прогибу собранными с поверхности нескольких памятников материалами, которые были опубликованы в конце 40-х - начале 50-х годов A.A. Формозовым. Опубликованные им коллекции по большей части были собраны неспециалистами. К моменту знакомства с ними A.A. Формозова значительная часть информации о местоположении и особенностях памятников была утрачена. Это заставляло исследователей весьма осторожно использовать их. Чаще всего памятники Тургайского прогиба лишь упоминались как дополнительные аргументы к выводам, сделанным на материалах памятников других территорий.
Таким образом, один из аспектов актуальности предлагаемой работы заключается в том, что ею в определенной мере закрывается одно из белых пятен в истории древнего населения евразийских степей.
Второй аспект, в значительной мере связанный с первым и вытекающий из него, заключается в том, что полученные и рассматриваемые в данной работе материалы необходимы не только при создании реконструкций для территории самого прогиба, но и для синхронных периодов сопредельных территорий. Очень важны эти материалы при рассмотрении вопроса происхождения синташтинско-петровских памятников, а шире - пласта памятников алакульской линии развития эпохи бронзы в целом. К решению этой проблемы нельзя приблизиться без получения достоверной информации о неолитической и энеолити- ческой эпохах на территории их распространения.
Цель работы в конечном итоге сводится к созданию историко-культурной модели сложения и развития культур Тургай- ского прогиба, а также их взаимодействия с синхронными культурами сопредельных территорий.
Задачи исследования вытекают из поставленной цели. Они включают в себя: обзор истории изучения голоценовых памятников каменного века Тургайского прогиба и связанной с ними проблематики; выявление, обобщение и систематизацию источников характеризующих мезо-энеолитическую эпоху в Тургайском прогибе; выяснение хронологической позиции полученных материалов; определение основных характеристик материальной культуры на различных этапах неолита и энеолита; изучение взаимодействия оставивших памятники Тургайского прогиба обществ с инокультурным окружением.
Новизна работы определяется, прежде всего, качественно новой источниковой базой исследования, которая позволила автору предложить ряд новых реконструкций: впервые в Тургайском прогибе выделяются мезолитические памятники, и дается их характеристика; выделена и охарактеризована неолитическая маханджар- ская культура; поставлен вопрос о выделении в Тургайском прогибе ранних этапов энеолита; существенно дополнена характеристика материальной культуры позднеэнеолитических терсекских памятников Тургай- ского прогиба; впервые для Тургайского прогиба предложена схема периодизации и хронологии, охватывающая практически весь го- лоценовый отрезок каменного века; обосновывается вывод о скотоводческом полукочевом образе жизни терсекского населения; приведены новые аргументы, свидетельствующие о возможности угорской принадлежности носителей терсекской культуры; приведена аргументация, свидетельствующая о значительной роли южных памятников энеолитической общности культур геометрической керамики Зауралья в сложении древностей синташтинско-алакульской линии развития.
Источники и методика. Работа подготовлена в основном на полученных Кустанайской и Тургайской археологическими экспедициями материалах. Привлекались также материалы, хранящиеся в археологических лабораториях и музеях Алматы, Арка- лыка, Астаны, Караганды, Петропавловска, Челябинска, Уфы, Самары, Оренбурга, Тюмени.
Поскольку в нашем распоряжении не было хорошо стратифицированных памятников, то большое значение имело выявление памятников, давших «чистые» коллекции. Для мезолита это Евгеньевка 1, Дузбай 6, Туз 1, для неолита - Соленое Озеро 2 и Екидин 24, а для позднего энеолита - Соленое озеро 1, Кумкешу 1, Кожай 1, Каинды 3 и др. При изучении коллекций этих памятников были выявлены основные тенденции эволюции кремневой индустрии и керамики, что позволило создать основу схемы периодизации2. «Чистые» памятники в дальнейшем послужили реперами при анализе коллекций с разновременными материалами, в ходе которого уточнялась как сама схема, так и позиция отдельных памятников.
Анализ источников по возможности проводился комплексно. Использовались как традиционные для археологии приемы изучения источников, так и методы привнесенные в нее из сферы естественнонаучных знаний. В частности, при подготовке данной работы применялись методы сравнительно-типологического и статистического анализа инвентаря изучавшихся памятников. Большое значение имела информация, полученная палинологами и, особенно, археозоологами.
Практическая ценность исследования заключается в том, что результаты его используются автором и его коллегами в учебном процессе Сургутского университета и вузов Кустаная.
Материалы исследования нашли отражение в экспозициях музеев Аркалыка и Кустаная. Кроме того, они могут быть использованы при составлении карт и сводов археологических памятников, обобщающих работ по древней истории Западной Сибири, Урала и Казахстана, энциклопедий, учебников, разработке учебных курсов.
Апробация основных положений настоящей работы осуществлялась в докладах и выступлениях на региональных, всероссийских и международных совещаниях в Екатеринбурге, Оренбурге, Петропавловске, Самаре, Томске, Тюмени, Челябинске. Результаты исследования изложены в двух монографиях и сорока статьях. Диссертация обсуждалась на совместном заседании секторов палеолита и археологии бронзового и железного веков Института археологии и этнографии СО РАН.
Структура работы определена поставленными задачами. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, библиографического списка и списка сокращений, а также иллюстративного приложения.
История изучения голоценовых памятников каменного века тургайского прогиба
Небогатая история изучения памятников каменного века Тургайского прогиба связана с именами С.И. Руденко, П.П. Ефименко, А.Я. Брюсова и A.A. Формозова.
Насколько нам известно, именно С.И. Руденко принадлежит честь открытия первого памятника каменного века. В 1921 году, во время научной поездки по Киргизскому краю, им была обнаружена неолитическая стоянка на берегу озера Кайранколь [Научная поездка ..., 1922, с. 26] . С 1921 по 1937 год поиски памятников каменного века, видимо, не велись. Во всяком случае, мы не смогли найти информацию о таких работах. Более продуктивным, в плане выявления новых памятников, был период с 1937 по 1940 год. В это время обнаружено более десятка памятников: Южная и Северная Затобольские стоянки, стоянка у поселка Константиновка, две стоянки у поселка То- кужиновка, стоянка у озера Коль, стоянка и погребение у озера Светлый Джаркуль, стоянка у озера Большой Аксуат, стоянка у Каменного озера, Каратамарская стоянка, стоянка у поселка Сергеевский [Брюсов, 1943, с. 11 - 20; Агеева и др., I960, с. 31 - 32, 63, 65, 79].
Этот период в развитии краеведения в северной части Тургайского прогиба связан с деятельностью директора Куста- найского краеведческого музея П.Я. Чернявского. Будучи краеведом с широким кругом интересов, он много уделял внимания и поискам археологических памятников. Несколько стоянок было обнаружено в 1938 - 39 годах у озера Убаган (Куш- мурун) геологом Г.Е. Быковым [Быков, 1940, с. 27 - 32; Формозов, 1950, с. 68].
В последующие годы, вплоть до начала наших работ в 1970 году, выявлением памятников каменного века занимались мало. В 1945 году сотрудниками зоологической экспедиции МГУ A.M. Чельцовым и К. С. Ходашевой была открыта стоянка Терсек- Карагай, а C.B. Покровским и А.Н. Формозовым собрана коллекция находок у озера Большой Аксуат [Формозов, 1950, с. 64, 70; Агеева и др., 1960, с. 79]. В 1948 году A.A. Формозов «во время работ Казахстанской экспедиции С.А. Граковой» обнаружил стоянку на западной окраине поселка Садчиковки [Формозов, 1950, с. 68]. В 1955 году Г.И. Пацевичем в срезе правого берега реки Уй у поселка Кень-Аральского был найден фрагмент неолитического сосуда [Агеева и др., 1960, с. 30]. В этом же году он нашел стоянку в шести километрах к востоку от центральной усадьбы совхоза «Приречный» [Агеева и др., 1960, с. 76]. В этот же период при проведении поисково-съемочных работ, в южной части прогиба геологами ИГАН Каз. ССР было выявлено девятнадцать пунктов в верховьях реки Каратургай [Чалая, 1970].
Таким образом, к началу 1970-х годов было известно около четырех десятков пунктов с находками каменного века. В 26 ходе работ Кустанайской, а затем Тургайской археологической экспедиции обнаружено много новых памятников. В настоящее время в Тургайском прогибе известно более двухсот памятников каменного века. На двадцати двух из них проводились раскопки.
Первое упоминание в печати о неолитических памятниках рассматриваемой территории датируется 1922 годом. Это информация о поездке С.И. Руденко «в Киргизский край», опубликованная в Географическом вестнике, где сообщается об открытии стоянки у озера Кайранколь [Научная поездка ..., 1922]. Позднее, в 1923 году, П.П. Ефименко в статье «Мелкие кремневые орудия геометрических и иных своеобразных очертаний в русских стоянках ранненеолитического возраста» дал краткую информацию о наиболее важных типах орудий, найденных С.И. Руденко на поверхности стоянки у озера Кайранколь [с. 225]. Эта стоянка рассматривалась П.П. Ефименко в одном ряду с другими памятниками с микролитическим обликом индустрии и орудиями геометрических форм, которые он относил к раннему неолиту. После этой публикации памятники каменного века Тургайского прогиба длительное время не привлекали внимания специалистов.
В годы войны в Кустанае жил А.Я. Брюсов. Он был назначен заместителем директора государственного фондохранилища № 1, которое было размещено в Кустанае, в том числе в местном краеведческом музее. А.Я. Брюсов, естественно, не мог пропустить мимо своего внимания хранившиеся в фондах Куста- найского музея собранные краеведами археологические коллекции. В рукописном фонде музея сохранились две его работы: «Неолит и начало бронзовой эпохи в Кустанайской области в Казахской ССР» и «Очерки древнейшей истории Кустанайской области». Обе работы датированы 1943 годом. В этих рукописных статьях А.Я. Брюсов дает довольно подробное описание материалов ряда музейных коллекций. В частности, описаны две коллекции, собранные на берегу озера у поселка Светлый Джаркуль учителем местной школы П.С. Загородним и переданные им же в музей находки из погребения у того же озера. Кроме того, он дал описание материалов стоянки у озер Коль и Большой Аксуат.
Проблемы хронологии и культурной принадлежности
Поскольку в Тургайском прогибе на памятниках неолита и энеолита господствует кварцитовая индустрия, то уже факт резкого отличия по сырью, относимых нами к мезолиту памятников, сам по себе свидетельствует об их более раннем, «до- кварцитовом» возрасте.
Некоторые дополнительные основания для заключения о мезолитическом возрасте их мы получаем на стоянках Евгеньевка 1 и Туз 1. Как известно, одним из признаков мезолитического возраста памятников с микролитическими кремневыми индуст- риями, позволяющим отличать их от ранненеолитических, является отсутствие в их коллекциях керамики.
На стоянке Евгеньевка 1 керамика, которую можно было бы связать с пластинчатым инвентарем, не найдена, и есть основания утверждать, что ее здесь никогда и не было, то есть что население, оставившее стоянку, керамикой не пользовалось.1 Стоянка Евгеньевка 1 расположена на вершине песчаного холма между двух озер. Это место в древности выбрала для своего могильника одна из групп алакульского населения. В шестидесятые годы поверхность холма была распахана. К моменту обнаружения памятника в 1975 году в результате ветровой эрозии на месте обоих памятников образовалась довольно глубокая котловина. Большая часть погребений эпохи бронзы оказалась вскрытой, лишь у некоторой части их in situ сохранилась придонная часть. С поверхности котловины и были собраны мезолитические находки, которые концентрировались в ее южной части. Вместе с ними найдено несколько фрагментов алакульской керамики, основная масса которой концентрировалась в северной части котловины. Находившаяся на поверхности котловины алакульская керамика была уже сильно фрагментирована. Поскольку оба памятника начали разрушаться одновременно, отсутствие каких-либо следов неолитической керамики при наличии крупных фрагментов, происходящих из могильника, пожалуй, можно считать весомым аргументом в пользу того, что население, оставившее здесь коллекцию микролитических орудий, не знало керамики. Мезолитический возраст стоянки Евгеньевка 1 получает, таким образом, обоснование уже в ее собственных материалах.
На стоянке Туз 1 аналогичная ситуация. Найденный здесь фрагмент глиняного сосуда по технологическим признакам более всего близок к керамике эпохи бронзы, но никак не к неолитической, существенно более плотной, керамике. Фрагмент миниатюрного каменного сосудика также, скорее всего, происходит от льячки.
Эти два памятника близки друг другу и по составу кремневых находок. Прежде всего, это ярко выраженные пластинчатые комплексы. В коллекции Евгеньевки 1 доля орудий из пластин составляет 90% от всех кремневых орудий [Логвин, 1977, с. 273, табл. 4]. В материалах Туза 1 все шестнадцать артефактов со следами вторичной обработки представлены пластинами. Объединяет их и микролитоидность индустрии. На стоянке Евгеньевка 1 - 98,2%, а на стоянке Туз 1 - 97,0% пластин шириной до 13 мм, при этом 60,0% пластин Евгеньевки 1 имеют ширину до 9 мм, а на стоянке Туз 1 - до 8 мм.
По этому признаку Евгеньевка 1 и Туз 1 существенно отличаются от неолитических памятников Тургайского прогиба, во всяком случае, от тех, в «чистоте» пластинчатых комплексов которых мы можем не сомневаться. Так на стоянке Соленое Озеро 2 пластин шириной до 9 мм всего 36, 05, а на стоянках Екидин 24 и Карамурза б - 28% и 30% соответственно. В комплексе с выше сказанным это также говорит в пользу донеоли- тического возраста стоянок Туз 1 и Евгеньевка 1.
Комплекс орудий, найденный на этих стоянках, также свидетельствует о мезолитическом возрасте. Набор орудий типичен для пластинчатых микролитических индустрий. Основной фон составляют пластины с ретушью по боковым краям. Кроме них имеются резцы, пластины с притуплённой спинкой, скошенные острия, пластины с прямым ретушированным торцом. Особого внимания заслуживают найденные здесь асимметричные трапеции .
Территориально наиболее близкие памятники с асимметричными трапециями находятся на Урале и в Прикаспии. Для Южного Урала в массе характерны более вытянутые, чем для Тургайского прогиба, асимметричные трапеции [Матюшин, 1973, с. 50] . Однако, судя по прорисовкам, здесь встречены и более короткие трапеции, близкие евгеньевским. Они встречены на стоянках Янгелька (пропорции 1,5:1), Суртанды VI (2,0 : 1) , Мысовая (1,8 : 1), Долгий Ельник II (1,7 : 1), Безымянный Мыс (2,1 : 1)[Матюшин, 1969, с. 29, рис. 2, 10; с. 31, рис. 3, 7; с. 32, рис. 4, 7; с. 33, рис. 5, 1; 1973, с. 45, 1]. Из прорисованных экземпляров таких трапеций только в материалах стоянки Мысовая имеется трапеция с боковыми сторонами, выполненными противолежащей ретушью, остальные, так же как и в Тургайском прогибе, ретушированы со спинки.
В последние годы довольно много памятников с трапециями, в том числе и асимметричными, было выявлено в Среднем Зауралье, в основном благодаря работам Ю.Б. Серикова [1998, с. 117 - 125]. Часть асимметричных трапеций здесь однотипна с трапециями янгельской культуры Южного Зауралья. Так же как и большая часть последних, они более вытянуты, чем тур- гайские, однако на стоянке Крутяки I вместе с обломками таких трапеций найдены две высокие асимметричные трапеции с прямыми углами и отношением длины к ширине 1,1:1 и 1,2:1 [Сериков, 1981, с. 55, рис. 5, 6; 1998, с. 120, рис. 2, 4, 6] . Сближает их и нанесенная со спинки затупливающая ретушь .
Вопросы хронологии и культурной принадлежности
Уже два фактора - пластинчатый микролитический облик индустрии маханджарских памятников и наличие в их коллекциях керамики - существенно ограничивают отрезок времени, который мы можем отвести для их существования. С одной стороны, керамика, несмотря на все сходство маханджарской индустрии с индустрией памятников мезолитической эпохи, свидетельствует о послемезолитическом возрасте маханджарской культуры. С другой стороны, бытование пластинчатой индустрии в Северной Евразии, хотя и было длительным, но все же ограниченным во времени. Верхняя граница отрезка времени ее существования проходит где-то во второй половине IV тыс. до н. э. Если первый тезис не требует специального обоснования, то второй не столь очевиден, поэтому рассмотрим его более подробно.
На наш взгляд, наиболее четкую картину в настоящее время мы имеем на Русской равнине. Близость этого региона к традиционным центрам археологической науки России обусловила его неплохую изученность в целом и голоценового отрезка каменного века в частности. Похоже, что последнюю точку в разработке генеральной схемы периодизации неолитических памятников в этом регионе поставило открытие верхневолжской культуры руководимой Д.А. Крайновым экспедицией [Крайнов, Хотинский, 1974]. Здесь ранненеолитические культуры с пластинчатой индустрией сменяются культурами ямочно- гребенчатой керамики. По крайней мере, уже на втором этапе развития последних индустрия приобретает ярко выраженный отщеповый характер, который сохраняется и на волосовских памятниках [Раушенбах, 1970; Полякова, 1970; Цветкова, 1970, с. 97 - 153; Третьяков, 1972, с. 91 - 107; Цветкова, 1973, с. 138 - 145; Полякова, 1973; Раушенбах, 1973; Край- нов, Хотинский, 1974, с. 273; Крайнов, Хотинский, 1977; Крайнов, 1978; Крайнов, 1981, с. 8 - 9; Турина, Крайнов, 1996, с. 175, 178; Турина, 1996, с. 182; Турина, 1996а, с. 187, 192; Ошибкина, 1996, с. 202; Сидоров, 1998, 196 - 197; Энговатов и др., 1998].
В лесной зоне Среднего Поволжья, включая Прикамье, во- лосовско-гаринско-борский пласт памятников также дает кремневые коллекции отщепового облика с большим удельным весом двустороннеобработанных орудий, прежде всего наконечников [Денисов, 1960, с. 52; Халиков, 1960, с. 64 - 72; Халиков, 1969; Халиков, 1973, с. 111 - 113; Никитин, 1978, с. 21 - 23] . Например, на Руткинском поселении орудия из пластин составляют примерно 6% всех орудий [Архипов, Никитин, 1978, с. 74 - 75] . Догаринский пласт памятников этой территории (левшинские, новоильинские) , относимый в настоящее время ко второй половине IV - началу III тыс. до н. э., также характеризуется отщеповой кремневой индустрией [Бадер, Выборнов, 1980, с. 129; Наговицин, 1987, с. 29; Крижевская, 1996, с. 248; Матюшин, 1996, с. 78, 87]. Правда имеется точка зрения некоторых исследователей, что в Нижнем Прикамье памятники с накольчатой керамикой и пластинчатой индустрией (волго-камская культура) доживают чуть ли не до середины II тыс. до н. э.
Впервые эта концепция была сформулирована Р.С. Габяше- вым на материалах прежде всего II Татарско-Азибейского поселения. Здесь им были получены свидетельства в пользу единства керамики с накольчатым орнаментом, комплекса кремневых находок достаточно хорошо выраженного пластинчатого облика (58% всех орудий изготовлено из пластин) и литейных тиглей с вкраплениями меди [Габяшев, 1978, с. 65 - 67] . Решающее значение при отнесении этих находок к первой половине II тыс. до н. э., судя по всему, сыграли остатки литейного производства и определенное сходство матералов II Татарско-Азибейского поселения с материалами боборыкинской культуры. В то время последняя трактовалась большей частью исследователей как энеолитическая с датировкой от конца III тыс. до н. э. до начала II тыс. до н. э. [Крижевская, 1977, с. 125; Габяшев, 1978, с. 55, 65 - 66; Ковалева, Потемкина, 1980, с. 97]. Сейчас, когда боборыкинская культура получила достаточно обоснованную датировку не позднее середины IV тыс. до н. э., а энеолитический металл известен в Хвалынском могильнике поволжской лесостепи, также датируемом IV 118 тыс. до н. э. и, что немаловажно, находящемся не так уж и далеко от Нижнего Прикамья, памятники накольчатой керамики с их пластинчатым кремневым инвентарем типа II Татарско- Азибейского поселения следует также относить ко времени не позднее середины IV тыс. до н. э. [Логвин, 1982, с. 157; Ковалева, 1986, с. 26; Агапов, Васильев, Пестрикова, 1990, с. 67, 86 - 87; Ковалева, Зырянова, 1998, с. 170] .
В итоге, более предпочтительной представляется изначальная точка зрения P.C. Габяшева на датировку этого круга памятников, заключающаяся в синхронизации их с памятниками второго и третьего этапов днепро-донецкой культуры [Габя- шев, 1976, с. 4 6]. Похоже, он и сам пришел к аналогичному выводу. Поселение Отарское VI в Марийском Поволжье, материалы которого находят наиболее близкие аналогии в Нижнем Прикамье, P.C. Габяшев, В.В. Никитин и В.В. Николаев считают синхронными материалам Никольского могильника [Габяшев и др., 1992, с. 28 - 31].
Хозяйство и некоторые черты образа жизни населения
Одним из важных источников информации для реконструкции хозяйства и образа жизни населения, оставившего терсекские памятники, являются остеологические коллекции, полученные при изучении «чистых» поселений . Больше всего костей животных было найдено при раскопках поселения Кожай 1 [Гайдученко, 1998, с. 235]. Здесь получено 71101 экз. определимых до вида костей, в том числе млекопитающие были представлены костными остатками: лошади - 46974/3475 , быка - 1483/186, кулана - 6706/715, сайги - 241 15627/1363, лося - 3/1, косули - 9/2, лисицы - 17/7, корсака - 27/7, волка - 27/6, собаки - 53/9, сурка - 5/2, хоря - 4/3, мелких грызунов - 45/23 . Птицы представлены: болотным лунем - 1/1, чирком-трескунком - 1/1, серым гусем - 5/3, лебедем - 1/1, журавлем - 1/1. Кроме того, найдены остатки земноводных (лягушки-11/3, зеленой жабы-9/4); рыбы (карася- 1/1, щуки-2/2), пресмыкающихся (степной черепахи-6/2), беспозвоночных (обломки раковин беззубки-41 и наземного моллю- ска-28). В особую группу должны быть выделены найденные при раскопках разрозненные кости человека - 14/5. Довольно большая коллекция костных остатков была получена на другом чистом, раскопанном широкой площадью, тер- секском поселении Кумкешу 1. Получено 2247 5 экз. определимых до вида костей. Среди них имеются кости лошади - 8777/1026, быка - 12042/1379, сайги - 820/184, кулана - 414/105, косули - 1/1, лося - 4/4, кабана - 57/30, собаки - 207/55, волка - 30/14, лисицы - 26/11, корсака - 30/19, барсука - 1/1, хоря - 1/1, горностая - 2/1, зурмана - 2/2, зайца - 9/8, бобра - 5/5, ежа - 1/1, тушканчика - 2/2. Помимо костей млекопитающих на поселении Кумкешу 1 найдены кости птицы - 12/11, рыбы (щуки (1/1) и язя - 3/2) , беспозвоночных (беззубки - 11 и наземного моллюска - 15) . Здесь также найдены две разрозненных человеческих кости.
Значительно меньше (4 442) определимых до вида костей получено на стоянке Каинды 3, в том числе костей лошади — 197/39, быка - 1073/149, сайги - 2761/336, кулана - 360/60, собаки - 7/3, волка - 11/5, корсака - 3/1, бобра - 2/2, зурмана - 9/7, зайца - 5/2, большого тушканчика - 5/3, птицы- 242 3/3. На стоянке, кроме того, обнаружены раковины беззубки (4) и кость человека. Небольшое количество костных остатков было получено при раскопках поселения Соленое Озеро 1 и собрано с поверхности стоянки Евгеньевка 2. На Соленом Озере 1 обнаружены костные остатки лошади - 245/12, быка - 143/4 и кабана - 4, а на Евгеньевке 2 - кости лошади -б и быка - 4 . Некоторые виды животных в приведенных списках никогда человеком не одомашнивались и кости их попасть на поселение могли только в результате охотничьей деятельности людей. Прежде всего, это справедливо к таким наиболее значимым с точки зрения экономики терсекского населения диким животным, как кулан и сайга, остатки которых наиболее многочисленны среди представителей дикой фауны. Есть правда мнение, что одна из разновидностей кулана - онагр использовался в Месопотамии в качестве упряжного животного, но правы, видимо, исследователи, считающие, что запрягались в повозки не онагры, а ослы [Кинк, 1970, с. 51; Соломатин, 1973, с. 14; Шнирельман, 1980, с. 54 - 56]. В принципе кулан может быть приручен. Известны единичные случаи, когда в заповеднике на них ездят верхом, однако куланы значительно хуже поддаются тренингу, чем лошадь, и при этом отличаются существенно более агрессивным характером. Это, видимо, предопределило в 243 прошлом предпочтения человека, и «спасло» кулана от одомашнивания [Соломатин, 1973].
