Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Историография изучения булан-кобинской культуры 10
1.1. Открытие первых памятников и начальный этап их осмысления 10
1.2. Результаты изучения и интерпретации погребальных комплексов в 1980-1990-е гг 15
1.3. Современный этап изучения горно-алтайских памятников II в. до н.э. - V в. н.э 33
1.4. Опыт социальной интерпретации археологических материалов 42
ГЛАВА II. Погребальный обряд населения горного алтая хунно-сяньбийского времени 52
2.1. Топография и планиграфия погребальных памятников 52
2.2. Классификация погребальных сооружений 63
2.3. Способы захоронения и виды погребального ритуала 85
2.4. Особенности погребального обряда носителей булан-кобинской культуры 105
ГЛАВА III. Социальная структура кочевников горного Алтая II в. до н.э. -V в. н.э 122
3.1. Половозрастной анализ и выделение социально обусловленных показателей погребальной обрядности 122
3.2. Реконструкция палеодемографической ситуации и физико-генетической структуры общества 151
3.3. Моделирование социальной структуры населения 166
3.4. Социальная организация булан-кобинских кочевников 189
Заключение 204
Архивные материалы 212
Библиографический список 214
Список сокращений
- Открытие первых памятников и начальный этап их осмысления
- Современный этап изучения горно-алтайских памятников II в. до н.э. - V в. н.э
- Топография и планиграфия погребальных памятников
- Половозрастной анализ и выделение социально обусловленных показателей погребальной обрядности
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Изучение социальной структуры древних и средневековых народов является одним из перспективных направлений современной отечественной археологии и представляет в настоящее время отдельную субдисциплину (Генинг, 1989; Бобров, 1997, 2003; Васютин, 1998; Васютин, Крадин, Тиш-кин, 2005а). Несмотря на достаточное количество печатных изданий, посвященных теоретжо-методологическим и практическим вопросам использования погребальной обрядности для проведения реконструкций общественных отношений в различные исторические эпохи, работы по обозначенной проблематике применительно к номадам Центральной Азии конца 1тыс. до н.э. - 1-й пол. I тыс. н.э. немногочисленны и касаются преимущественно хунну (Крадин, 2001; Крадин, Данилов, Коновалов, 2004). Комплексное исследование структуры общества Горного Алтая хунно-сяньбийского времени не предпринималось. Вместе с тем включение этого региона в орбиту военно-политического влияния кочевых империй хунну, сяньби, жужаней открывало новый этап этнокультурного и социального развития. Отражением этого стало появление самобытной общности, известной по результатам раскопок погребений булан-кобинской археологической культуры. Ее формирование происходило на полиэтнич-ной основе и определялось сложными формами социального взаимодействия нескольких местных и пришлых родоплеменных групп. Имеющиеся в научной литературе представления об этих процессах носят пока обзорный характер и недостаточно аргументированы археологическими и антропологическими источниками. Такая ситуация в значительной степени обусловлена сохраняющейся дискуссионностью интерпретации различий погребальных горно-алтайских памятников II в. до н.э. - V в. н.э. в системе классификационных категорий, выделения этнокультурных компонентов, участвовавших в генезисе оставившего их населения, определения механизма и факторов смешения этнокультурных традиций, вследствие использования во многих построениях сравнительно узкого корпуса данных, приверженностью только традиционным аспектам археологического исследования, незадействованием широкого спектра приемов извлечения социально значимой информации из вещественных материалов. Актуальность настоящей работы заключается в том, что в ней впервые предлагается опыт моделирования социогенеза номадов северной окраины кочевых империй Центральной Азии, на положении которой Горный Алтай находился с конца I тыс. до н.э. и до создания в 552 г. Великого Тюркского Каганата. Реконструкция социальной структуры населения булан-кобинской культуры открывает перспективы для понимания еще слабо разработанной по археологическим памятникам Саяно-Алтая раннего железного века и средневековья проблемы взаимоотношения разных «этнических» сегментов в рамках одного социокультурного организма, учитывая, что двойной (этносоциальный) принцип стратификации был базовым для большинства древних и традиционных обществ. В классическом варианте он выражался в существовании «этноса-элиты» (в его роли выступали нередко доминирующее племя или клан) и остальной массы в той или иной мере зависимого населения (Савинов, 20056). Кроме всего, отраженные сейчас уже в нескольких монографиях обобщающего характера рекомендации поэтапного выполнения палеосоциального анализа требуют продолжения поиска эффективных методик для более детального изучения социоге-неза конкретных народов прошлых эпох..
Таким образом, современный уровень накопления источников позволяет внести некоторые коррективы в сложившиеся представления о тенденциях развития изучаемой общности, а также с учетом имеющихся на сегодняшний день методологических и методических подходов в области «социальной археологии» приступить к решению ранее не расматривавшихся вопросов.
Объектом исследования предлагаемой работы выступает культура кочевников Горного Алтая хунно-сяньбийского времени. Предметом изучения являлись погребальная обрядность и социальная структура носителей булан-кобинской культуры.
Цели и задачи работы. Основная цель работы состоит в проведении реконструкции социальной структуры населения Горного Алтая II в. до н.э. - V в. н.э. на основе комплексного анализа данных из погребальных памятников названного хронологического периода. Для ее выполнения поставлены следующие задачи:
1. Рассмотреть сложившиеся в научной литературе точки зрения и подходы на проблемы этнокультурной, хронологической, социальной интерпретации погребальных комплексов Горного Алтая II в. до н.э. - V в. н.э.
2. Провести сбор и детальную систематизацию материалов всех известных на сегодняшний день погребений булан-кобинской культуры.
3. Установить общие, особенные, единичные признаки погребальной практики «булан-кобинцев» в сравнении с обрядностью племен Алтая скифского и тюркского времени (изучить топографию и планиграфию могильников, провести классифика цию погребальных сооружений и способов захоронения, характеристику других элементов ритуала), определить этнокультурное, хронологическое, локально-территориальное содержание ее составляющих.
4. Выполнить корреляцию ведущих показателей обряда захоронения для интерпретации различий памятников в рамках определенных таксономических категорий, а также выявить традиции его реализации.
5. Опираясь на имеющийся теоретический и практический опыт изучения социальных отношений по данным погребальной обрядности, определить возможности воплощения различных приемов такого анализа применительно к нашим источникам и разработать собственную программу палеосоциального исследования.
6. Осуществить половозрастной анализ материалов и обосновать комплекс социально значимых признаков, выявив маркеры полового, возрастного, профессионального, социального, имущественного положения покойных.
7. Провести реконструкцию палеодемографической ситуации и физико-генетической структуры общества.
8. Обосновать критерии и принципы, позволяющие соотнести статус человека в рамках социально-имущественной и профессиональной стратификации, сообразно его роли в управленческой, производственной, религиозной сферах, доступу к материальным благам, субъективным качествам, провести моделирование социальной структуры.
9. Охарактеризовать социальную организацию булан-кобинских кочевников. Территориальные рамки работы охватывают Горный Алтай, под которым понимается самостоятельная часть Саяно-Алтайской орографической системы, образованная категориями рельефа разного возраста и генезиса, граничащая с севера с Алтайской лесостепью. Особенности геологического строения обусловили его разделение на несколько районов: Северный, Северо-Западный, Центральный, Восточный, Юго-Восточный, Южный Алтай (Петкевич, 1971, с. 46-47, 52; Алтайский край. Атлас, 1978, с. 50-82).
Хронологические рамки исследования определяются периодом существования булан-кобинской культуры (II в. до н.э. - 1-я пол. V в. н.э.), в развитии которой выделены следующие этапы: усть-эдиганский (II в. до н.э. -1 в. н.э.), бело-бомский (II - 1-я пол. IV вв. н.э.), верх-уймонский (2-я пол. IV - 1-я пол. V вв. н.э.) (Тишкин, Горбунов, 20056). Для обозначения указанного хронологического отрезка нами ис пользуется термин «хунно-сяньбийское» время, наиболее адекватно передающий содержание культурно-исторических процессов, протекавших в Центральной Азии, и заключающий в своем названии наименования политических объединений номадов, оказавших доминирующее воздействие на ход развития этого региона. Аналогичным по смыслу выступает словосочетание «хунно-сяньбийско-жужаньское» время, демонстрирующее переход политического лидерства на степных просторах Внутренней Азии в середине IV в. н.э. к державе жужаней, генезис которых связан с сяньбийским наследием. Традиционно применяемое по отношению к Саяно-Алтаю понятие «гунно-сарматская» эпоха является не совсем удачным, будучи приложимым в полном объеме для древностей западной части степного пояса Евразии. На смену булан-кобинской культуре приходит кызыл-ташский этап (2-я пол. V - 1-я пол. VI вв.) тюркской культуры (Тишкин, Горбунов, 2002а), отражающий формирование нового этноса, когда в этой горной стране еще сохранялось господство Жужаньского каганата и существовали сяньбийские государства в Северном Китае.
Источниковая база исследования включает следующие материалы:
1. Данные раскопок 607 курганных и впускных погребений булан-кобинской культуры на 39 могильниках, представленные в публикациях, научных отчетах, полевой документации, находящихся в архивах Музея археологии и этнографии Алтая АлтГУ (г. Барнаул), Института археологии РАН (г. Москва), Института алтаи-стики им. С.С. Суразакова (г. Горно-Алтайск), Лаборатории гуманитарных исследований НГУ (г. Новосибирск), Института археологии и этнографии СО РАН (г. Новосибирск), Лаборатории исторического краеведения БГПУ (г. Барнаул). Основная масса этих объектов происходит из Северного (279), Центрального (227), Восточного (55), а небольшая группа- из Юго-Восточного (20), Южного (14), Северо-Западного (12) Алтая.
2. Результаты антропологического исследования костных останков 260 умерших людей, проводившиеся в разные годы А.Р. Кимом, Д.В. Поздняковым, С.С. Тур, Т.А. Чикишевой, отраженные в печатных изданиях и описях фондов Кабинета антропологии АлтГУ.
Определенную роль в разработке темы играли письменные китайские хроники в виде систематизированных переводов Н.Я. Бичурина, B.C. Таскина, а также построенные на их использовании фундаментальные исторические труды Л.Н. Гумилева, С.Г Кляшторного, Н.Н. Крадина, Е.И. Кычанова, Д.Г. Савинова, A.M. Хазанова и некоторых других специалистов, посвященные изучению номадов Центральной Азии.
Выбор погребального обряда в качестве основы для настоящей работы объясняется тем, что он является одним из наиболее массовых и важных источников, опираясь на которьш можно восстановить различные стороны жизнедеятельности древних социумов (Ольховский, 1986, с. 65-66; Гуляев, 1993, с. 76). Его анализ имел особую значимость в связи с отсутствием для Горного Алтая до эпохи средневековья нарративных памятников, а также недостаточной изученностью других видов археологических объектов. Погребальный обряд нами понимается как практическое воплощение некогда произведенных действий похоронного цикла, получивших свое материальное выражение в виде, способе погребения, положении и ориентации умершего человека в могиле, составе и расположении сопроводительного инвентаря, ритуальных остатков (Ольховский, 1986, с. 66; Корякова, Кулемзин, 1994, с. 13).
Методология и методы исследования. Главным основанием диссертации является системный подход, базирующийся на принципе диалектической взаимосвязи части и целого, а также частей в целом, при изучении объектов как динамичных, эволюционирующих систем. Его предметный аспект предполагает проведение структурно-компонентного анализа посредством корреляции результатов использования различных методов (Юдин, 1973, с. 38-51; Синельников, Горшков, Свечников, 1999, с. 21-22). Исходным для нас было положение, что общество это многоуровневая система (Сорокин, 1992), в горизонтальной проекции которой находится половозрастная, семейно-брачная, а в вертикальной - социально-имущественная, профессиональная, властная, генеалогическая структуры. Важной методологической посылкой работы выступала идея «опредмечивания» социального статуса, согласно которой в представлениях древних людей общественное положение человека полностью сохраняется после смерти, выражаясь посредством определенных знаковых средств, получавших свое преломление в качественных и количественных параметрах обряда захоронения (масштабность и сложность погребальной архитектуры, пространственно-территориальная локализация могил, состав сопроводительного инвентаря, объем жертвоприношений, тризн и др.) (Ва-сютин, Крадин. Тишкин, 2005а-б).
Для извлечения и интерпретации информации, заключенной в погребальном обряде применялись картографический, планиграфический, классификационный, типологический, корреляционный, сравнительно-исторический, описательный методы, статистическая обработка, метод изучения традиций ориентации погребенных по сторонам горизонта, моделирование, специальные примы палеосоциального исследования. В классификационных построениях и реконструкциях социальных отношений задействованы подходы, базовые принципы и категориальный аппарат из разработок Г.А. Федорова-Давыдова (1966), И.Л. Кызласова (1983), А.О. Добролюбского (1982), Е.П. Бунятян (1985), Д.Г. Савинова (1988, 1995), Л.С. Клейна (1991), B.C. Ольховского (1991, 1995), С.А. Васютина (1998), В.ММассона (1996), Ю.Ф. Кирюшина и А.А. Тишкина (1997), Н.П. Матвеевой (2000), Н.Н.Крадина (2001), А.А.Тишкина и П.К. Дашковского (2003), А.В. Кондрашова (2004а) и других исследователей.
Социальная структура рассматривается нами как совокупность иерархических общественных связей, отражающих положение отдельных индивидов и групп, а также в виде комплекса функционально значимых для общества позиций и институтов (Васютин, Коротаев, Крадин, Тишкин, 2005, с. 39). Ключевыми при ее характеристике были следующие понятия. «Социальная стратификация» - неравномерное распределение материальных благ, властных функций и социального престижа между индивидами и социальными группами, иначе говоря, система организованного неравенства, описанного через сложную иерархизированную связку статусов (Грицианов, 1999, с. 653-654). «Социальный статус» - соотносительное положение индивида или социальной группы в общественной системе, характеризуемое как совокупность прав, обязанностей и ролей. Социальные статусы делятся на предписанные, базирующиеся на половозрастном делении, наследуемые по рождению, и достигаемые, полученные в силу профессионального положения, активной деятельности индивида (Куббель, 1986, с. 200; Радионова, 1999, с. 663). «Социальная группа» - относительно устойчивая совокупность людей, находящихся в особенно тесном взаимодействии, объединенных общими интересами и целями, жизненным уровнем, иногда содержанием трудовой деятельности (Коростелева, 1999, с. 649-650). Социальное неравенство и мобильность определялись разным доступом к энергоресурсам, средствам производства, престижностью выполняемых общественных ролей (Крадин, 2001).
Научная новизна. В работе впервые в рамках единой культурно-хронологической концепции проведена реконструкция социальной структуры насе ления Горного Алтая хунно-сяньбийского времени и отражена наиболее полная на сегодняшний день систематизация данных погребального обряда по памятникам II в. до н.э. - V в. н.э., в том числе, из новых и малоизвестных неопубликованных комплексов. В диссертации осуществлен детальный многоаспектный анализ и интерпретация различных элементов погребальной практики носителей булан-кобинской культуры, рассматривается вопрос о происхождения традиций ее реализации. Важным направлением стала разработка и практическое воплощение комплексной программы палеосоциального исследования и попытка моделирования этносоциальных отношений у кочевников Горного Алтая конца 1тыс. н.э. - 1-й пол. I тыс. н.э. В исследовании подробно освещена историография всего спектра проблем изучения булан-кобинской культуры.
Научно-практическая и теоретическая значимость результатов нашего исследования заключается в том, что полученные выводы и обработанные данные могут быть использованы при подготовке обобщающих научных трудов по этнокультурной и социальной истории Алтая, написания спецкурсов для прочтения в ВУЗах и соответствующих учебно-методических пособий реконструкции этносоциальной организации других номадов Центральной Азии раннего железного века и средневековья, выявления моделей взаимодействия центра и окраины различных кочевых империй Евразии в конкретных исторических условиях. Предложенные нами схемы анализа могут применяться в ходе систематизации новых материалов, а также для разработки новых методов и приемов интерпретации погребальной обрядности как исторического источника.
Апробация исследования. Некоторые положения и идеи диссертационного сочинения опубликованы в 14 работах, среди которых материалы выступлений на региональных, всероссийских и международных конференциях, проходивших в г. Барнауле (2001, 2004, 2005), Омске (2002, 2004), Томске (2003), Новосибирске (2004), Кемерове (2004), Иркутске (2005), а также статьи и раздел коллективной монографии «Социальная структура ранних кочевников Евразии» (Матренин, Тишкин, 2005).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, разделенных на четыре параграфа, заключения, списка литературы (архивные материалы и библиографический список), списка сокращений, приложения, в которых содержится несколько блоков текстового, табличного и иллюстративного материала.
Открытие первых памятников и начальный этап их осмысления
Отдельные аспекты истории изучения памятников Горного Алтая II в. до н.э. - V в. н.э.и обнаруженных в них материалов уже рассматривались в нескольких работах (Елин, 19876; 1991; 1997; Мамадаков, 19906; Соенов, 1997, 2003; Худяков, 1998; Бобров, ВасютинА.С, Васютин С.А., 2003)1. Открытие на этой территории погребений хунно-сяньбийской эпохи связано с именем выдающегося востоковеда В.В. Радлова (1989, с. 442-451), раскопавшего в 1865 г. три небольших кургана в Бе рельской степи и восемь у с. Катанда. В соответствии с разработанной ученым исто рико-культурной периодизацией древностей Южной Сибири они были отнесены к «древнейшему железному веку». Из-за недостаточного в тот период времени объема археологических сведений вопрос об этнокультурной принадлежности населения, оставившего после себя данные могилы, В.В. Радлов оставил открытым. К сожале нию, эти уникальные материалы не бьши своевременно изданы на русском языке, а часть находок оказалась утрачена. Для научной общественности на протяжении сто летия результаты работ В.В. Радлова были известны благодаря переводу главы VII его труда «Aus Sibiren», выполненному А.А. Бобринским, а также зарубежным пуб ликацям профессора А.А. Захарова на основе «Рапорта доктора философии Радлова в Императорскую Археологическую комиссию» и приложенного к нему «Списка древностей, найденных в Алтае при раскопках летом 1865 года» (Захаров, 1926, с. 71-72, 76-80). Каких-либо выводов по поводу датировки и культурной принад лежности данных комплексов сделано не было.
Изменения в отечественной исторической науке после Октябрьской революции 1917 г. и особенно в 1930-е гг. не оказали существенного влияния на процесс накопления археологических источников по истории скотоводов Горного Алтая II в. до н.э. - V в. н.э. В 1925 г. экспедицией ИИМК АН СССР под руководством СИ. Руденко исследована впускная могила в насыпи кургана №1 раннего железного века на нек рополе Кокса (Гаврилова, 1965, с. 54-56). Проводивший полевые изыскания в долине Урсула СВ. Киселев раскопал в 1937 г. на могильнике Туэкта несколько небольших, едва вьщелявшихся на поверхности насыпей с каменными ящиками, расположенных рядом с большими тюркскими курганами №2, 3, 4. Несмотря на отмеченные архаичные черты в инвентаре некоторых погребений, археолог отнес их к раннему средневековью и предположил подчиненный характер данных объектов, содержавших захоронения зависимых людей - слуг-охотников тюркской аристократии (Киселев, 1951, с. 534). Эти материалы СВ. Киселев (1951, с. 533-535, табл. XLVIII) представил в виде краткого выборочного описания и одной фотографии. Позднее было выявлено еще два впускных захоронения: одно М.П. Грязновым (1940, с. 20) в 1939 г. у с. Яконур, другое СИ. Руденко и А.А. Гавриловой в ходе изучения в 1949 г. малого кургана Пазырык-6 (Гаврилова, 1965, с. 52-53).
Отсутствие памятников, достоверно принадлежащих II -1 вв. до н.э., обусловило искусственную затянутость верхней границы скифской эпохи и породило несколько гипотез относительно судьбы племен пазырыкской культуры. В предложенной М.П. Грязновым схеме развития культуры ранних кочевников Алтая, изложенной в разделе макета коллективного труда «История СССР с древнейших времен до образования древнерусского государства», заключительный (шибинский) этап скифской эпохи был датирован II в. до н.э. - I в. н.э. (Грязнов, 1939, с. 399-413). По мнению исследователя, население, оставившее элитные курганы могильников Шибе, Ка-танды, Берели, продолжало проживать на Алтае, существенно не меняя облика своей культуры, до рубежа эр. При очевидной искусственности и недостаточной аргументации новыми археологическими источниками, такой подход в разграничении материалов раннего железного века рассматриваемого региона на долгие годы стал господствующим и оказал огромное влияние на формирование взглядов следующих поколений ученых. Известные к середине 1950-х гг. захоронения Горного Алтая хунно-сяньбийского времени М.П. Грязнов (1956, с. 123) синхронизировал с могилами переходного этапа (V - VI вв. н.э.) Верхней Оби.
Согласно культурно-хронологической системе С.В.Киселева (1949, с. 214-215; 1951, с. 288-303), к III - 1вв. до н.э. были отнесены все памятники родовой знати «пазырыкцев», поскольку зафиксированное в материалах Первого Пазырык-ского кургана «сочетание хуннских и западных «массагето-юэчжийских» особен ностей могло иметь место прежде всего в III в. до н.э., когда, особенно во второй его половине, хунну стали крепнуть, хотя и оставались зависимыми от эю-чжи».
Противоположную позицию на этнокультурную ситуацию в Горном Алтае в конце I тыс. до н.э. обосновал СИ. Руденко (1960, с. 341), который на основе анализа сведений письменных памятников и результатов комплексной работы по датировке курганов пазырыкской культуры, предположил, что во II—I вв. до н.э. большая часть горно-алтайских скотоводов под давлением хунну мигрировала в Восточный Казахстан или западно-сибирские степи.
Существенный вклад в изучение хунно-сяньбийского времени Горного Алтая внесла А.А. Гаврилова, представившая в своей монографии «Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племен» первую развернутую периодизацию могил Алтая I - начала II тыс. н.э. Располагая для своих построений небольшим объемом данных, она определила относительную хронологию дотюркских памятников, выделив одинцовский и берельский типы могил (Гаврилова, 1965, с. 52-57). Одинцовский тип включал впускное захоронение по обряду одиночной ингумации головой на юг-юго-запад из кургана №6 Пазырыка и датировался по ближайшим вещевым аналогиям из Верхнего Приобья и Хакасии II—IV вв. н.э., демонстрируя, по ее мнению, проникновение «лесостепных» племен в район обитания племен «горностепных». Вместе с тем исследовательница отрицала единую культурную принадлежность «одинцовцев» с населением лесостепного Алтая. Погребения из Коксы, Яконура, Берели, Катанды-I А.А. Гаврилова объединила в берельский тип, характерными чертами которого выступали трупоположение с широтной ориентацией с одним или несколькими верховыми конями, уложенными сбоку от человека. Археолог указала на сохранение в ритуале захоронения традиций ранних кочевников (снабжение лошадью, широтная ориентация покойников), хуннское и позднесармат-ское влияние в инвентаре, а также аналогии в вещевых материалах Кудыргинского некрополя. Опираясь на сопоставление сопроводительного инвентаря с находками из комплексов переходного этапа Верхней Оби и Кошибеевского могильника, берельский тип А.А. Гаврилова (1965, с. 57, 105) отнесла к IV-V вв. н.э., сделав вывод, что он может быть идентифицирован с племенами тйелэ, являющимися потомками хунну, и отражает культуру местных племен до прихода на Алтай в конце V в. н.э. тюрок-тупо
Современный этап изучения горно-алтайских памятников II в. до н.э. - V в. н.э
С конца XX - начала XXI вв. наступает современный этап изучения памятников Горного Алтая хунно-сяньбийского времени, особенностью которого является заметное увеличение спектра проблематики и направлений исследовательской деятельности. Проведение раскопок на уже известных и впервые открытых памятниках II в. до н.э. - V в. н.э., более широкое издание данных материалов предоставили дополнительные возможности для разработки вопросов хронологического и этнокультурного характера, способствуя корректировке ранее сделанных выводов, а также появлению в ходе их решения новых концепций.
Большая группа специалистов проводила научные изыскания преимущественно в рамках вещеведческого анализа, что дало определенные положительные результаты по осмыслению историко-культурной ситуации, имевшей место в этом регионе в конце I тыс. до н.э. -1 тыс. н.э. В кандидатской диссертации В.В. Горбунова (2000) и опубликованной по ее итогам монографии «Военное дело населения Алтая в III-XIV вв.» (2003а, с. 53,90-91, 99-100) было доказано определяющее влияние на развитие средств защиты горно-алтайских кочевников III—V вв. н.э. сяньбийской военной традиции, которое стало особенно сильным после создания в 359 г. н.э. Жужаньского каганата, включившего в свой состав эти земли. В ходе классификационно-типологического изучения железных панцирных пластин из могильников Кок-Паш, Чендек, Берель, Яломан-П он аргументировал узкую датировку завершающего этапа булан-кобинской культуры в пределах 2-й пол. IV - 1-й пол. V вв. н.э., а также наполнил конкретным археологическим содержанием исторический период с 460 по 552 гг., демонстрирующий сложение на основе местного населения и пришлого племени Ашина новой, тюркской, этнокультурной общности (Горбунов, 2003 а, с. 4-5, 91, Приложение-!). На раннем этапе (II в. до н.э. -1 в. н.э.) булан-кобинской культуры в изготовлении бронепокрытия была представлена хуннская традиция (Горбунов, 2003а, с. 39). Рассмотрев погребальный обряд и сопроводительный инвентарь памятников Алтайской лесостепи эпохи «великого переселения народов», В.В. Горбунов (2004, с. 94-95) подтвердил ранее высказанное в литературе мнение (Казаков, 1996) о том, что приникавшие в Г/ в. н.э. на равнину «булан-кобинцы» стали одним из этнических компонентов в генезисе одинцовской культуры 2-й пол. IV - 1-й пол. VIII вв. н.э. Попытка переоценки некоторых традиционных датировок была предпринята Н.Н. Николаевым (2000, 2001а-б). Ссьшаясь на вывод С.С. Миняева (1998, с. 71-83) о формировании «сюннуского культурного комплекса» не ранее середины I в. до н.э., а также хронологические выкладки Ю.С. Худякова (1998а) и Э.Б. Вадецкой (1999), археолог сделал вывод, что хуннские реминисценции на уровне предметных комплексов, не являются условием для отнесения некрополей Горного Алтая к периоду ранее рубежа новой эры. С учетом этого замечания начальный этап булан-кобинской культуры он определил в рамках I - II вв. н.э., а памятники кок-пашского типа синхронизировал с могильником Кокэль, установив время их появления рубежом III - IV вв. н.э. Кроме этого, Н.Н. Николаев (2000, с. 72; 2001а, с. 20-21; 20016, с. 208-210) предположил одновременность квадратных поминальных оградок Бу-лан-Кобы-IV с тувинскими сооружениями памятника Хайырыкан-П.
Хронологическое изучение инвентаря из горно-алтайских погребений хунно-сяньбийского времени было продолжено Ю.В. Тетериным. Результаты проведенной исследователем классификации гривен, оружия дистанционного и ближнего боя согласовывались с ранее предложенной им схемой периодизации могильников, ко второму (1-Швв.) и третьему (III-VIBB.) этапам которой теперь были добавлены новые материалы (Тетерин, 2001, 2004). Идею выделения только двух (берельского и кок-пашского) типов погребальных памятников II в. до н.э. - VB. Н.Э. Ю.В. Тетерин (2001, с. 111; 2004, с. 38) перенес на более широкий список объектов.
Новые материалы для понимания этнокультурных процессов в Горном Алтае во 2-й четв. I тыс. н.э. были получены в ходе изучения могильника Улуг-Чолтух-I (Худяков, 20026-в, 2003, 2004). Данный комплекс Ю.С. Худяков (2003а, с. 508; 2005, с. 45-47; Борисенко, Худяков, 2005а, с. 23-26) отнес к айрыдашскому типу памятников Средней Катуни III—V вв., признавая генетическую преемственность оставившего его населения с носителями бупан-кобинской культуры позднехуннского времени. В целом, исследователь в очередной раз озвучил точку зрения о поликультурности кочевников рассматриваемой территории в 1-й пол. 1тыс. н.э. и повторил свою прежнюю трактовку берельского типа (Худяков, 2005а, с. 49-50). При анализе боевых средств и воинской экипировки номадов Центральной Азии II—V вв. н.э. он отметил определенное влияние на развитие населения Саяно-Алтая указанного периода материальной культуры сяньби, правда, с оговоркой, что оно не распространялось на вооружение племен Горного Алтая (Худяков, 2005а, с. 38). Одним из важных аспектов исследова 35 ний археолога, кроме этого, стала реконструкция костюмного комплекса номадов бу-лан-кобинской культуры по находкам из некрополя Усть-Эдиган. В совместной статье с А.Ю. Борисенко, Ю.С. Худяков (2004, с. 70) указал на разное происхождение женских головных уборов и украшений, отметив, что шапочки с гребнем и одной пластиной из кург. №10, 35, 88 восходят, вероятно, к пазырыкским, образцам, хотя и существенно отличаются от них, тогда как наголовье конической формы из кург. №86 не имеет местных прототипов и по своему оформлению сближается с изделиями из Северного Афганистана. Своеобразие одежды и некоторых украшений населения Горного Алтая указанного периода ученый связывал с внешними заимствованиями (видимо, посредством хунну) у скотоводов восточных (Худяков, 20036, с. 87) или южных (Борисенко, Худяков, 2004, с. 70) районов Центральной Азии.
Целенаправленным изучением костюма племен Горного Алтая П в. до н.э. - V в. н.э. в настоящий момент занимается СВ. Трифанова (2004а-б, 2005а-б).
Прежний подход к культурно-хронологическому разграничению погребений рассматриваемой территории в хунно-сяньбийское время отстаивал А.С. Суразаков. Однако в главе «Горный Алтай в конце I тыс. до н.э. - первой половине I тыс. н.э.» труда «История Республики Алтай» им признавалось существование нескольких типов памятников: кудыргинского (трупоположение на спине в каменных, деревянных, комбинированных ящиках в мелких ямах под небольшими насыпями с кольцами, в некоторых случаях в сопровождении коня на перекрытии камеры или сбоку от нее), берельского (захоронения под округлыми насыпями в грунтовых могилах с лошадьми на материковых приступках, головами в восточном или западном направлении), балыктыюльского (погребения без лошадей в колодах, установленных в ямы с заплечиками) и кок-пашского (четырехугольные насыпи с могилами без коней) (Суразаков, 2002, с. 178-181). По мнению А.С. Суразакова (2002, с. 181), кудыргин-ский тип являлся наиболее многочисленной разновидностью погребальных сооружений хунно-сяньбийского и раннетюркского времени.
Топография и планиграфия погребальных памятников
Выбор места под погребение отражает определенный этап похоронного ритуала, реализация которого у древних и традиционных народов основывалась на учете религиозно-мировоззренческих представлений, специфики хозяйства, социального положения умершего человека, прагматических соображений и других показателей (Акишев, Кушаев, 1963, с. 228-233; Герасимова, 1992, с. 140-141; Кубарев, 1991, с. 18-19; Марсадолов, 2000, с. 70-72; Мэнэс, 1992, с. 124; Тишкин, Горбунов, Казаков, 2002, с. 105-108; и др.)- Выявление закономерностей территориально-пространственной организации некрополей дает весьма ценные разнородные сведения для осуществления реконструкций системы мировоззрения, социальной структуры и некоторых других сторон жизнедеятельности обществ прошлых эпох.
На сегодняшний день на территории Горного Алтая выявлено свыше 50 могильников, на которых по нашим приблизительным оценкам раскопано уже более 700 курганных и впускных захоронений, датирующихся II в. до н.э. - V в. н.э. Целенаправленное изучение топографии и планиграфии, зафиксированных памятников не проводилось, хотя отдельные особенности обозначенного элемента погребальной обрядности отмечены в целом ряде работ (Елин, 19876, 1989, 1991а; Мамадаков, 19906, 1997а; Соенов, Эбель, 1992; Худяков, 1994а; ВасютинС.А., ВасютинА.С, 1997; Соенов, 2003а; Бобров, ВасютинА.С, ВасютинС.А., 2003). Такой объем имеющихся данных позволяет вывить и конкретизировать на широком археологическом материале общие, особенные, единичные признаки структуры погребальных комплексов, а также определить возможности их интерпретации для характеристики отдельных аспектов социального развития населения рассматриваемой территории в хунно-сяньбийское время (Матренин, 2003).
Большинство некрополей булан-кобинской культуры обнаружено в Северном, Центральном, Восточном и меньшая часть в Юго-Восточном, Южном, Северо Западном районах этой горной страны. Степень их исследованности неодинакова: лишь отдельные могильники раскопаны полностью или на две трети, на многих же вскрыто от одного до двух десятков погребений, имеется представительная серия некрополей, изучение которых не проводилось. В целом, наиболее обследованными по-прежнему являются Центральная и Северная часть Горного Алтая.
Основная масса памятников Северного и Центрального Алтая расположена в бассейне Катуни, а также наиболее крупных ее притоков - Чуй и Урсула, на высоких и низких террасах или в межгорных котловинах. Могильники других районов сосредоточены в долинах Чулышмана, Башкауса, Бол. Улагана, Курайки, Чаган-Узуна, Ак-Алахи, верховьях Бухтармы, Чарыша. Они обычно приурочены к приустьевой части более мелких рек. Концентрация объектов на местности позволяет наметить несколько более или менее компактных скоплений, находящихся друг от друга на расстоянии от 35-45 и более километров: 1) участок Катуни от Коксы до Аргута; 2) участок Катуни от Чуй до Б. Илыуменя; 3) верховья Урсула; 4) участок Катуни от Улюты до Чемала; 5) нижнее течение Чулышмана; 6) низовья Б. Улагана; 7) бассейн Ак-Алахи. Одиночные памятники открыты пока в Курайской котловине (Курайка), в верховьях Бухтармы (Берель), Усть-Канской (Ябоган-Ш) и Чуйской3 (Кызыл-Джар-I) степях, в долине Сентелека (Урочище-Балчикова-3), вероятно, в бассейне Бугузуна (Бугузун-Х1) (Рис. 1). Такая тенденция расположения могильников соотносится с присущими всем им особенностями погребального обряда и, по-видимому, отражает границы расселения определенных локально-территориальных коллективов (об этом подробнее 4 главы II).
На современном этапе накопления археологических источников можно говорить, что крайние рубежи распространения булан-кобинской культуры в основном соотносятся со среднегорьями - низкогорьями Алтая, охватывая зону максимально пригодную для эффективного ведения яйлажно-горнодолинного скотоводства. На севере «булан-кобинцы» находились в тесных контактах с населением, оставившим «земледельческие» поселения и городища Серного Алтая (Киреев, 1986, с. 177; 1990, с. 14-16; Киреев, Баженов, Музыка, Тулинов, 1988, с. 91-104; Кунгуров, Горбунов, 1993; Абдулганеев, 1992а-б; 1998, с. 165-171; Шульга, 1998, с. 146-164; Со-енов, 2003а, с. 25-26; 2004, с. 338; др.), а также, вероятно, иногда выходили в пред горья и на равнину, став одним из компонентов в генезисе одинцовской культуры (2-я пол. IV - 1-я пол. VIII вв. н.э.) Алтайской лесостепи (Горбунов, 2004, с. 94). Достаточно сложно пока оценить характер взаимодействия кочевников II в. до н.э. -V в. н.э. с племенами соседней Западной Монголии и Тувы. Особенности обрядности некоторых комплексов, расположенных в Южном и Юго-Восточном Алтае, несут на себе определенный отпечаток традиций племен более восточных районов Центральной Азии и, по мнению многих исследователей, находят некоторые параллели в материалах кокэльской культуры.
Сравнение данных картографии некрополей изучаемого региона I тыс. до н.э. -начала II тыс. н.э. демонстрирует ставшее уже хрестоматийным положение (Бернш-там, 1951, с. 24-26; Акишев, Кушаев, 1963, с. 227-233; Шульга, 1989, с. 41; Кубарев, 1991, с. 18-19; Суразаков, 1999, с. 172-173; и др.), что места кладбищ номадов определялись системой маршрутов сезонных перекочевок и размещением летних и зимних стойбищ. Рассматриваемые могильники, как правило, привязывались к районам зимовок. Правомерно говорить о двух вариантах их топографии (Соенов, 1997, с. 6; 2003а, с. 29-30), не связанных с хронологическими и социальными факторами: 1) на легко доступных, открытых участках местности (высокие и низкие ровные террасы, просторные межгорные котловины) по соседству с объектами других эпох и культур (Чендек, Верх-Уймон, Катанда-I, Боочи, Усть-Эдиган, Бике-1, Айрыдаш-I, Белый-Бом-П, Сальдяр-П, Бике-1 и др.; 2) в «укромных» местах - на небольших изолированных террасовых плато, у подножья холма, горы, ее склоне, наклонной плоскости террасы, седловине (Булан-Кобы-Г/, Курайка, Яломан-П, XIV, Сары-Бел, Уркош-1, Кызыл и др.).
Половозрастной анализ и выделение социально обусловленных показателей погребальной обрядности
На сегодняшний день среди специалистов общепринятой является позиция, что в основе социально-экономической организации всех древних и традиционных народов лежала половозрастная структура, базировавшаяся на физико-генетических различиях людей и определявшая место каждого индивида в производстве, распределении и потреблении материальных благ в связанной с ними системе общественных отношений. Поэтому методически оправдано начинать изучение социальной сферы именно с половозрастного анализа (Алекшин, 1975а, с. 50; Бунятян, 1982, с. 140-160; 1985, с. 58-71; Колесников, 1985; Ольховский, 1995, с. 89-90; Матвеева, 2000, с. 138-155; Тишкин, Дашковский, 2003, с. 169-183, 340-356; Крадин, Данилов, Коновалов, 2004, с. 30-31; Васютин, Крадин, Тишкин, 2005а б; и др.). Применительно к погребальному обряду он предусматривает последовательное воплощение следующих этапов: 1) выделение признаков похоронной практики, не зависевших от пола и возраста умерших людей; 2) характеристику показателей, которые были присущи отдельным половым и возрастным группам населения; 3) описание изменений статуса людей в течение всей жизни и определение на основе этого этапов их социализации. Результаты такого изучения создадут возможность проведения реконструкции физико-генетической структуры и семейно-брачных отношений, а также осуществить моделирование палеодемографической ситуации. Полученные в ходе анализа выводы кроме всего позволят определить уровень развития конкретного этнокультурного образования, изучить механизм, регулировавший его организационную структуру, оценить содержание и перспективы дальнейшего палеосоциального исследования. Неотъемлимой составляющей частью данной процедуры станет выделение комплекса социально-обусловленных признаков, под которыми в широком смысле понимается совокупность определенным образом иерархизированных пока зателей обряда захоронения, заключавших в себе разнообразную информацию о месте человека в системе горизонтальной и вертикальной стратификации социума. Практическая сторона идентификации социально детерминированных признаков предполагает, в свою очередь, учет следующих положений:
1. Чем более высоким являлся общественный статус человека при жизни, тем более вьщающимися были особенности его погребального обряда и помещенные с ним в могилу сопроводительный инвентарь (Генинг, 1989, с. 218; Массой, 1996, с. 81-91).
2. Представления о затратах на осуществление процедуры захоронения в каждом этнокультурном объединении оказывались своими и определялись спецификой хозяйства, экологической средой обитания, господствующей религиозно-мировоззренческой концепцией, военно-политической обстановкой и некоторыми другими факторами существования социума (Тишкин, Дашковский, 2003, с. 104-105).
3. Каждый человек занимал свое определенное место в вертикальной и горизонтальной проекциях общественной стратификации. Поэтому социально значимые характеристики погребальной обрядности посредством предания им значения экспертных оценок могут быть объединены в несколько связанных между собой комплексов, отражающих «богатство», «власть», «производство», «культ», а также проявления половозрастной (иногда родоплеменной) принадлежности умершего, которые в разной степени пересекались между собой. При этом у элиты в отличие от рядового населения признаки половозрастной дифференциации, как правило, оттеснялись атрибутами «власти» и «богатства» (Васютин, 1998, с. 217; Тишкин, Дашковский, 2003, с. 102; Тишкин, 2005в-г).
4. Уровень социально-политического развития социума находит опосредованное преломление в степени ранжированности норм реализации похоронного ритуала. Для обществ с централизованной, государственной или им подобной структурой характерно наличие четко зафиксированных эталонов для всех категорий населения.
5. Для обществ, формирование которых происходило на полиэтничной основе с присущим им часто двойным (этническим и социальным) принципом дифференциации, иногда наблюдается вариативность наборов социально престижных признаков у разных этнических групп. Наиболее яркими расхождения в данных представлениях могли быть у этноса-элиты и населения, занимавшего подчиненное положение в социально-политической иерархии (Савинов, 1994, с. 5; 1995, с. 159-160; 20056; Кондрашов, 2004а, с. 20-23; Тишкин, 2005г). Археологическим выражением разного этнического происхождения выступают прежде всего различия в погребальной практике, а социальная неоднородность проявляется преимущественно в составе сопроводительного инвентаря.
Базовым принципом при проведении половозрастного анализа стала многоступенчатая статистическая систематизация археологического материала с целью выявления стандарта погребального обряда, который следует классифицировать как достаточно устойчивый набор признаков, представляющих собой некий собирательный социальный образ (Алекшин, 19756, с. 74; Корякова, 1994, с. 158-159). Подобная процедура направлена на то, чтобы из всего многообразия показателей установить инвариантное содержание обряда захоронения, а затем отклонения от него «вверх» и «вниз», которые отражают социальное, имущественное, профессиональное и субъективное неравенство умерших людей. С точки зрения формальной типологии в стандарт это комбинация признаков, отмеченная для 50% и более объектов (Матвеева, 2000, с. 138; Тишкин, Дашковский, 2003, с. 169-183, 307-356) и представляющая атрибуты «ядра» социума (в данном случае речь идет о типовом наборе признаков, присущих большинству населения), которое составляли полноценные взрослые люди. Кроме того, использование данного метода делает возможной идентификацию половой, а в отдельных случаях и возрастной принадлежности захоронений без антропологических определений. Руководствуясь при вычислении стандарта критериями частоты встречаемости и взаимного сочетания признаков, можно будет: 1) оценить «социальный вес» (индивидуальный и групповой) всех элементов погребального обряда; 2) ранжировать социально обусловленные характеристики по степени их значимости на главные и второстепенные; 3) распределить «работающие», социально диагностирующие показатели в рамках горизонтальной и вертикальной шкалы стратификации. Важность данной процедуры состоит еще в том, что при реконструкции физико-генетической структуры основное внимание будет придаваться именно стандартным параметрам, тогда как при социальном моделировании - его разнообразным отклонениям.
