Содержание к диссертации
Введение
Глава первая
Финские племена Северо-Запада Восточной Европы по данным смежных дисциплин 11-63
Чудь в письменных источниках и фольклоре 11-17
Эстии и их земля Эйстланд 17-20
Водь по данным письменных источников 20-25
Водь и «Водская земля» (проблемы локализации води) 26-36
Водь по данным антропологии 36-40
Некоторые итоги 40-42
Ижора 42-51
К вопросу о загадочном племени норова 51-60
Выводы 60-63
Глава вторая
Консолидация древних эстов в I тысячелетии до нашей эры и в I тысячелетии нашей эры 64-114
Погребальные памятники 64-73
Поселения 73-100
Культура длинных курганов 100-112
Некоторые итоги 113-114
Глава третья
Восточное побережье Чудского озера в I тысячелетии нашей эры 115-146
Глава четвертая
Феномен Залахтовья 147-203
Погребальный обряд 152-178
Материальная культура 178-187
Хронология могильника 187-203
Глава пятая
Место Залахтовья среди древностей лесной зоны Восточной Европы 204-249
Глава шестая
Памятники дославянского населения южного побережья Финского залива (междуречье pp. Нарвы и Коваши) 250-264
Глава седьмая
Археологические древности Северо-Запада Новгородской земли в начале II тысячелетия нашей эры 265-301
Грунтовые могильники води 269-281
Памятники местной чуди (эстов) 281-287
Курганная культура древнерусского времени 287-301
Заключение 302-304
Список литературы
- Водь по данным письменных источников
- Культура длинных курганов
- Материальная культура
- Памятники местной чуди (эстов)
Введение к работе
Формирование территории Древнерусского государства - одна из ключевых проблем отечественной истории, которая волновала умы десятков исследователей Она охватывает вопросы славянского расселения в лесной зоне Восточной Европы, появление первых русских городов как системообразующих центров, сложение округов, тяготеющих к ним экономически и политически, взаимоотношения славян с балтскими, финскими и скандинавскими народами, поскольку Киевская Русь и ее регионы складывались на многонациональной основе Особенно сложно решение этих вопросов относительно окраин Древнерусского государства, где пестрота процесса взаимодействия культур и народов была наиболее многообразна В полной мере это касается Новгородской земли и в частности ее западного пограничья Славянское население, продвигавшееся в середине I тыс н э на территорию бассейнов Ильменского и Чудского озер из более южных и юго-западных районов, столкнулось здесь с местным финским населением - чудью (эстами русских летописей) и водью
Первый этап славянского проникновения фиксируется появлением в третьей четверти I тыс н э культуры длинных курганов, известной от бассейна р Мологи на востоке до Чудского озера на западе Это было новое явление в лесной зоне Восточной Европы Однако массовая колонизация Северо-Восточного Причудья и Ижорского плато начинается позднее - со второй половины XI в Сложившаяся древнерусская культура впитала в себя не только культуру славян, но и культуру местных финнов Оценка этого вклада и его различных составляющих неоднократно привлекала внимание многих ученых (А А Спицын, Н К Рерих, X Моора, В В Седов, Е А Рябинин, П Лиги и др) На окраинах курганного массива Причудья довольно долго существовали островки местного населения — води и эстов, сохранявшие свои этнографические черты
Цели и задачи исследования. В задачу работы входит изучение археологических древностей Северо-Запада Новгородской земли, выделение в материальной культуре этноопределяющих признаков, характеризующих вклад русского, водского и эстонского населения в ее сложение Характер взаимоотношения многоэтничного населения региона является одним из ярких примеров, отражения процессов, происходивших на периферии древнерусского мира Данный случай помогает понїть механизм формирования древнерусской культуры в зоне соприкосновения иноязычных народов При анализе археологического материала особое внимание уделено реконструкции женского погребального убора, являющегося устойчивым этнографическим признаком и дающим широкие возможности для этнокультурных выводов Первостепенное значение придается не только сходству в комплексе элементов костюма, но и характеру использования одних и тех же украшений населением разных территорий Я стремилась охарактеризовать материальную культуру в ее динамичном развитии на протяжении столетий, при восприятии различных иноэтничных компонентов, их симбиозе, выработке новых форм взаимовлияния Именно такие регионы как Северное и Северно-Восточное Причудье, представленные по археологическим, этнографическим и письменным источникам дают основу для комплексного понимания процессов взаимовлияния культур разных народов
Источники Работа основывается на археологических источниках с широким привлечением данных этнографии, лингвистики, топонимики, антропологии и письменных свидетельств Последние представлены, прежде всего русскими летописями и Хроникой Генриха Латвийского В диссертации используются материалы археологических раскопок, проводившихся на Северо-Западе России и в Эстонии, начиная с конца XIX в Это исследования Л К Ивановского, В Н Глазова, Н К Рериха, А А Спицына и его учеников, а также К Д Трофимова, Н Н Чернягина, А
Фриденталя, X Моора, А Вассара, М Шмидехельм, М Аун, С Лаул, П Лиги, А Лави, В Ланга, Е А Рябинина и др Сведения о них собраны по публикациям, при изучении архивов и фондов Института истории материальной культуры РАН, Института археологии РАН, Государственного Эрмитажа, Государственного исторического музея, Музея истории Санкт-Петербурга, Новгородского объединенного историко-архитектурного музея-заповедника, Псковского историко-архитектурного музея-заповедника, Института истории АН Эстонии, Национальных музеев Финляндии и Швеции В диссертации использованы материалы собственных полевых изысканий и наблюдений Мною неоднократно обследовались памятники Ижорского плато, восточного побережья Псковско-Чудского водоема, бассейнов рек Нарвы, Плюссы, Желчи и Черной В 1975-1976 гг в рамках совместной экспедиции ЛОИА АН СССР и Института истории Эстонии я смогла осмотреть различные археологические памятники в восточных регионах Эстонии В 1974-1984 гг возглавляемая мною экспедиция провепа крупномасштабные исследования погребального комплекса у дер Залахтовье на восточном берегу Чудского озера, раскопки могильников Кятицы и Безьва, а также начала раскопки на городище Сторожинец В работе привлечены материалы погребальных памятников и поселений центральных районов Новгородской земли, в частности, полученные автором при многолетнем участии в раскопках Рюрикова городища и селища Прость
Методика исследования основывается на комплексном подходе к анализу различных видов источников Археологические памятники рассматриваются в динамике их развития и во взаимосвязи в единых хронологических периодах Это позволило проследить процесс консолидации отдельных групп населения, их взаимоотношение между собой в контактных зонах и, то, как это отражается на материальной культуре При этнической атрибуции погребальных памятников привлекаются данные этнографии Археологические материалы рассматриваются на широком
историческом фоне начала II тыс н э, когда земли по обе стороны Псковско-Чудского водоема попадают в сферу влияния Древнерусского государства и Ливонского ордена При оценке структуры и численности отдельных древних коллективов использовался метод демографической статистики
Новизна диссертации определяется введением в научный оборот новых материалов исследований археологических памятников восточного побережья Чудского озера, раскопанных под руководством автора -Залахтовье, Кятицы, Безьва, и др, широким привлечением материалов раскопок эстонских археологов (М Аун, С Лаул, А Лави, Ю Пеэтс и др ) на западном побережье Чудского озера в Лахепера, Раатвере, Веду и др Именно сопоставление результатов новейших раскопок на берегах Чудского озера при учете деталей погребального обряда, устройства моги и и комплекса инвентаря позволило сделать выводы об их хронологии и этнической принадлежности Опираясь на комплексный подход к разным видам источников и накопленные в последние десятилетия данные, в диссертации по новому рассматривается вопрос о локализации племени водь На материалах археологии показано, что история этого региона в начале II тыс н э тесно связана с тремя народами эстами, водью и славянами Особое место в работе уделено выявлению общих закономерностей развития культур этих народов, их взаимовлиянию и локальным особенностям При конкретном анализе и сравнении погребальных памятников в качестве основного индикатора различных культур используется характер женского наряда как наиболее устойчивый и этноопределяющий признак На материалах раскопок крупнейшего некрополя на восточном побережье Чудского озера, - Залахтовья - впервые сопоставлены две хронологические шкалы древностей новгородская и прибалтийско-финская, которые построены на различных принципах Датировка древностей Новгородской земли опирается на хронологическую схему Новгорода, Рюрикова городища
и примыкающих поселений Приильменья В ее основу положено стратиграфическое распределение находок по городским ярусам, для которых имеются точные дендрохронологические даты Прибалтийская хронология основана исключительно на типологии отдельных категорий предметов Механическое сопоставление двух систем порой приводит к расхождению в датировке некоторых предметов иногда до полстолетия Имея четкую относительную хронологию Залахтовья и богатый материал, я, ориентируясь на абсолютные даты Новгорода, постаралась сопоставить находки с материалами прибалтийских, финских и шведских памятников, чтобы определить общие хронологические рамки бытования предметов и избежать односторонних ошибок Впервые проведено детальное сравнение культуры, сложившейся на западной окраине Новгородской земли, с древнерусской культурой ее центральных районов, показана их единая основа
Актуальность темы исследования. Диссертация посвящена крайне важному периоду в истории становления древнерусского государства и развития прибалтийско-финских племен Именно в середине I тыс н э финское население в лесной зоне Восточной Европы вступило в контакт со славянами Славянское расселение явилось последним этапом эпохи Великого переселения народов Славяне как центрально-европейский народ, несомненно, всколыхнули местный финно-угорский мир Преобразования в материальной культуре выразились в появлении курганного обряда и его унификации, изменении идеологических представлений местного населения, стандартизации женского комплекса украшений В это же время городские центры становятся законодателями моды и формируют областную специфику различных регионов, заменяя племенные особенности
Однако в последнее время в некоторых работах эстонских исследователе)!, прежде всего П Лиги, было подчеркнуто, что славянское расселение - миф (российская национально-романтическая идея) Это
противоречит выводам крупнейших отечественных историков С М Соловьева, В О Ключевского, А М Преснякова, Б Д Грекова, В Т Пашуто, А Н Насонова и приводимой ими аргументации Исторический процесс, затронувший огромные территории, рассматривается П Лиги как принятие финским населением нового языка без смены самого этноса Выдвинутая им в начале 90-х гг после распада СССР концепция вызвала оживленную дискуссию на страницах финского журнала ' Один из ее участников Л С Клейн справедливо задался вопросом, что в условиях средневековой изоляции, когда торговля не была решающим фактором общения, мог ли славянский язык распространиться среди неславянского населения без инфильтрации самих славян9 Вряд ли Даже религия не насаждает язык При всем влиянии Византии на древнерусское общество греческий язык не стал языком общения славян 2 Невозможно отрицать роль славян в процессе формирования средневековой культуры в лесной зоне Восточной Европы Позиция П Лиги казалось бы, должна быть не приемлема для самих финских националистов, так как ошибочно подчеркивает слабость финских культур, которые в одночасье были заменены древнерусской культурой, а финны, быстро забыв свои обычаи и родную речь, заговорили на русском языке Возвращение прибалтийско-финским племенам их национальных, самобытных культур, оценка реальной роли славян в сложении на Севере Руси государства, под экономическое влияния которого сначала попадает местное население (летописные «инии языци»), а затем частично или полностью ассимилируется, характер взаимоотношения между отдельными народами - все это и определяет актуальность работы Культуры различных этносов имеют равные права На примере археологичесюгх памятников Северного и Северо-Восточного Причудья можно проследить как, попадая в разные условия, происходит ассимиляция русского населения западнее
'Р Ligi National romanticism in archaeology the paradigm of Slavonic colonization in north-west Russia II
Fennoscandia Archaeologica, X, Helsinki, 1993 P 31-39
2LS Klejn Overcoming national romanticism in archaeology//Fennoscandia Archaeologies XI, Helsinki, 1994 P
Нарвы и финского - в более восточном регионе Объективное решение вопросов этногенеза народов, формирование их материальной культуры, взаимовлияния и обогащения позволяет подойти к взвешенной оценке роли разных этносо)з в сложении различных территориальных образований
Практическое значение работы Результаты диссертации, конкретизирующие представления о характере формирования народонаселения Северо-Запада России могут быть использованы для написания обобщающих трудов по археологии и древней истории Восточной Европы, проблеме сложения территории Древнерусского государства, при чтении спецкурсов по археологии, построении музейных экспозиций и научно-просветительной работе Материалы, полученные автором во время многолетних раскопок, пополнили фонды Эрмитажа, Музея истории Санкт-Петербурга, Псковского и Новгородского историко-архитектурных государственных музеев-заповедников Они постоянно экспонируются на различных выставках
Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации представлены в монографии 2004 г, 14 статьях в рецензируемые изданиях, 10 публикациях в трудах международных конференций, 30 статьях, а также в 31 тезисах и информациях о раскопках Разделы работы неоднократно обсуждались на заседаниях отдела славянофинской археологии ИИМК РАН, всесоюзных, всероссийских и региональных конференциях (Санкт-Петербург, Москва, Новгород, Псков, Сыктывкар, Тарту, Старая Ладога, Таллинн), Всероссийском археологическом съезде (Новосибирск 2006 г) Основные положения диссертации многократно докладывались на советско — и российско-финляндских симпозиумах по археологии в Ленинграде, Хельсинки, Выборге, Пушкинских горах, а также на международной конференции по изучению древнего текстиля в Северной Европе (Копенгаген, 1992 г )
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, семи глав и заключения К тексту прилагается список использованной литературы и архивных источников, а также иллюстративный материал карты, таблицы с чертежами, рисунки, фотографии вещей и мест раскопок, дополняющих информацию по рассматриваемой теме
Водь по данным письменных источников
Древнейшее финно-угорское население осваивает обширные пространства лесной полосы Восточной Европы в III тыс. до н. э. По археологическим данным здесь распространяется так называемая культура типичной гребенчато-ямочной керамики. Территория, занятая ею чрезвычайно велика. В сходных вариантах она известна в Приладожье, на побережье Финского залива, частично во внутренних частях Финляндии, в Эстонии и Латвии, в восточной Литве, западнее Белого озера и в бассейне озера Лача (Янитс, 1956. С. 147, 1984. С. 16-21; Мейнандер, 1982. С. 24; Лозе, 1984. С. 28-34; Ошибкина, 1994. С. 67). Как отмечал X. А. Моора, неолитическое население, оставившее культуры ямочно-гребенчатой керамики нельзя полностью отождествлять с позднейшими прибалтийско-финскими племенами. «Древнейшие финно-угры -по его мнению - образовали лишь тот общий базис, на котором в последующее время в результате восприятия известных новых этнических элементов и некоторых перемещений среди самого финно-угорского населения в процессе дальнейшего социально-экономического развития сложились позднейшие прибалтийско-финские племена» {Моора, 1956. С. 64). Таким образом, носителями культуры ямочно-гребенчатой керамики являлась в целом финно-угры. Распространение подобной керамики по территории свидетельствует о быстром расселении этого населения на прибалтийских землях.
По данным лингвистики вполне допустимо, что расселение финно-угорских племен в Прибалтике и в сопредельных районах произошло в III тыс. до н. э., причем, тогда же возник ряд диалектных групп. В качестве одного из диалектов рассматривается праязык прибалтийско- финского населения (Аристэ, 1956). П. Аристэ полагал, что он первоначально делился на две группы - северную и южную. К северной группе относились языки предков финнов, карел, ижоры и веси, а к южной - языки предков ливов, эстонцев и води. В свою очередь эстонский исследователь П. Алвре разделил прибалтийско-финский праязык на западную и восточную группы. По его мнению, к первой группе восходят языки ливов, северных эстов и хями, а ко второй 13 языки южных эстов, води, корел и веси (Alvre, 1973). В 1970-ых гг. Т. Итко нен предположил, что прибалтийско-финский праязык делился не на две, а на три диалектные группы - восточную, южную и северную (Itkonen, 1983). На восточном диалекте говорило население восточнее Псковско-Чудского водоема. Постепенно он распространился с одной стороны на территорию южной Эстонии, с другой - в Приладожье. В настоящее время его черты фиксируются в южноэстонском, водском, карельском и вепсском языках. Южный диалект, по мнению Т. Итконена, был распространен на территории Эстонии и северной Латвии, а северный сформировался в юго-западной Финляндии, причем, его носители, проникли в Приладожье, где встретились с населением, говорившем на восточном диалекте. В результате смешения сформировались диалекты восточнофинского языка, карельского, ижорского и вепсского. Таким образом, в отношении группировки тех или иных прибалтийско-финских языков по степени их близости у языковедов наблюдается большой разброс мнений. Учитывая известные в настоящее время данные этнографии и археологии, мне представляется, что наиболее обоснованным является подход П. Аристэ, который объединяет в одну группу (южную) предков эстов, ливов и води.
Русские летописи упоминают на территории лесной зоны Восточной Европы финские племена: чудь, мерю, водь, ижору, весь, карелу, и другие. Однако все они располагались по окраинам территории Древней Руси. В центре летописного славянского расселения - собственно в Приильменье, никакого финского населения русские летописи не знают, хотя вполне очевидно период сосуществования здесь славян и финнов, несомненно, был. Достаточно сказать, что именно от финнов славянами были заимствованы названия таких крупных водоемов как Ильмень, Селигер, Мета, Тигода, не говоря о многих других гидронимах. С каким же народом встретились ильменские славяне? Почему его имя не сохранилось на страницах летописей? Либо расселение на этой территории славян прошло достаточно быстро и местное, финское население было поглощено в течение короткого времени, либо колонизация прошла достаточно рано. По мнению В. П. Филина, «славяне несомненно поздно встречаются с угро-финнами. Первые славянские заимствования в прибалтийско-финские языки восходят ко времени не раннее VII-VIII вв., а в восточнофинно-угорские языки - в еще более позднее время» (Филин, 1972. С. 16).
В поисках загадочного финского племени в центре славянского расселения заслуживает внимание предположение К. Б. Виклунда, ещё в 1911 г. он пишет: «Лопарское слово cudde исконно и не может быть ни в коем случае заимствованием от русских, с которыми лопари в древнее время сталкивались. Точно так же и русское слово не может быть признано заимствованием из лопарского. В таком случае оно могло быть заимствованием обеими сторонами от какого-нибудь вымершего чудского народа и составляло настоящее название этого последнего. Тот факт, что слово начинается с с, не противоречит обычному предположению, что чудь была финнами, так как и теперь еще в восточной группе балтийско-финских языков встречаются слова с начальным с» (Wiklund, 1911. S. 195-196. Цитата в переводе А. Л. Погодина -Погодин, 1912. С. 107). Одним из регионов, в котором мог жить этот финский народ было Приильменье (Смирнов, Смолицкий, 1978. С. 315-316; Nosov, 2001. S. 17). Именно впервые соприкоснувшись с чудью славяне позже этот этноним стали использовать для названия других финноязычных народов.
Существуют различные точки зрения о возникновении слова чудь. Р. А. Агеева высказала предположение, что «название древнего племени «чудь» связано с обозначением глухаря в саамском и некоторых других языках территории Севера» (Агеева, 1970. С. 199). М. Фасмер полагал, что название близкородственного карелам населения в уезде Лодейное поле чухаръ возникло в результате преобразования финно-угорского названия глухаря (Фасмер, 1973. С. 338). А. И. Попов считал, что у саамов слово чудь означало «враг» (Попов, 1973. С. 79). Подробнейшим образом вопросы происхождения, распространения и значения этнонима чудь (и его производные чухна, чухаръ и пр.) были рассмотрены в работах Р. А. Агеевой (1970; 1990. С. 86-115), хотя четкость и последовательность некоторых положений ее концепции порой размывается многообразием привлекаемого материала. Так, Р. А. Агеева вместе с фольклористом Ю. И. Смирновым проанализировала тексты русских летописей, при этом в качестве эталонных были взяты сведения о чуди из новгородских и псковских летописей. Проведя текстологическое сопоставление, исследователи пришли к следующим результатам, что «сведения о чуди можно подразделить на две части: «общую», как правило, не датируемую часть, и конкретно историческую часть» (Агеева, 1990. С. 88). Р. А. Агеева отмечает, что всего имеется девять сюжетов в «Повести временных лет», где упоминается чудь. В большинстве случаев они расположены на первых страницах летописей и относятся к событиям легендарного характера. При этом исследовательница полагает, что «в новгородских и псковских летописях под чудью везде подразумеваются эсты, которые совершенно четко отделяются от води, ижоры, веси, еми, корелы. Таким образом, в смысле этнической интерпретации чуди общая легендарная часть всех русских летописей согласуется с конкретно-историческими сведениями новгородских и псковских летописей». На этом основании автор делает вывод о том, «что термин чудь восточные славяне впервые стали применять, войдя в контакт с эстами» (Агеева, 1990. С. 89-90).
Культура длинных курганов
Локализуя выбранные географические названия, автор приходит к выводу, что племя норова/мороео/морееа/нерееа/нерома занимало обширные пространства, охватывающие широким полукругом «оз. Ильмень с запада, с юга и востока, нигде не подходя к нему вплотную» {Мачинский, 1986. С. 11), где в VI-IX вв. была распространена культура длинных курганов. Однако, если видеть в культуре длинных курганов памятники, оставленные норовой, то даже в северном регионе эта археологическая культура занимает территорию от юго-восточной Эстонии на западе до р Мологи и верхней Волги на востоке, и от Причудья и верхнего Полужья на севере до Подвинья на юге. Таким образом, норова, под пером В.А.Мачинского, превращается в крупное племенное объединение, территориально значительно превышающее все другие известные по летописи финно-угорские народы (водь, ижору, корелу и весь), которые, тем не менее, долгое время не сходят со страниц русских летописей, а норова, занявшая половину территории лесной зоны Восточной Европы, упомянута лишь один раз.
В качества доказательств своих утверждений Д. А. Мачинский приводит отрывок из Псковских летописей о норовлянах (под 1485 г), которые, по его мнению, были прямыми потомками той самой норовы. Надо отметить, что еще Н. П. Барсов отметил примечательное обстоятельство, что «северорусские летописи, сообщая довольно подробные сведения - по крайне мере о названиях различных Чудских племен в Прибалтийском крае, вовсе не знают племени Норовы: им известна только р. Норова», которая часто упоминается в связи с событиями XII и XIV вв. {Барсов, 1885. С. 230). Действительно, в Новгородской первой летописи старшего и младшего изводов встречается только название р. Нарвы (ПСРЛ, 2000. С. 665). В свою очередь, в Псковских летописях наряду с названием реки и волости при описании событий XV в. упоминаются нороляне - жители по псковскому берегу р Нарвы. В первом случае они названы в связи с событиями 1463-1464 гг.: «И по том Нъмци, ехавши в Норову, норолян псковскых ловцовъ роуками поимаша, 9 человекь, а судью Сидора Оданья мечи изсъкоша» {Псковские летописи, 1955. С. 53). Цитата приведена из 2-ой летописи, в 3-ей, об этом же инциденте рассказано более пространно с указанием точного места стычки и человек уже не девять, а восемь «и оударишася на норовлянъ, на Скамьи, и начата нороляни битися с Немци» {Псковские летописи, 1955. С. 155). Одним словом не столь важно были эти люди рыбаками или не были, но очевидно, что они были жителями Поноровья. Во втором отрывке под 1485 г., к которому как раз и аппеллирует Д. А. Мачинский для доказательства своих выводов, речь идет о неких но ровских смердах, утаивших грамоту, по которой должны были «из въковъ въчных князю дань даяти и Пскову и всяки работы оурочныи по той грамоте имъ знати» {Псковские летописи, 1955. С. 68). Именно, фраза о том, что эти смерды издавна платили дань и позволила Д. А. Мачинскому сделать вывод, что это потомки древней норовы.
Сам летописный текст не дает никакого повода для такого прочтения. Несомненно, в XV в. жители Поноровья платили дань псковскому князю, как и в более ранние времена новгородцам и их князьям, и были обязаны выполнять возложенные на них оброчные работы, как и все другое население, входящее в подчинение Пскову, но из этого никак не следует, что это были потомки какого-то старинного племени. Мы не видим различия в значении термина норовляни, который приведен в разных отрывках Псковских летописей, тем более, это было собирательное название всех жителей по р. Нарве. Разные письменные источники на нарвском пограничье в это время достоверно упоминают только четыре этнических группировки: немцы, эсты (чудь), водь и русские.
Таким образом, нельзя согласиться с точкой зрения Д. А. Мачинского по следующим причинам. Во-первых, летописный текст данников Руси не позволяет сделать вывод о локализации загадочного племени норома восточ 57 нее ливов и латгалов на обширных пространствах лесной зоны Восточной
Европы. Во-вторых, упоминания о норовлянах в XV в., как и полагают большинство комментаторов летописных текстов, относятся не к этническому, а территориальному определению жителей псковского пограничья. В-третьих, могут ли географические названия прямолинейно привлекаться для локализации тех или иных давно исчезнувших народов? Как отмечала Р. А. Агеева, большинство древних этнонимов трудно поддаются объяснению {Агеева, 1990. С. 115). Часто в топонимах и гидронимах соединены разные временные пласты, используются имена вторичного происхождения от личных имен. Многие из приведенных в работе Д. А. Мачинского географических названий являются производными от моревы, а не от норовы, поскольку, по его мнению, со ссылкой на А. И. Попова, это «обычное смешение м на н при передаче финских топонимов» {Мачинский, 1986. С. 7). В то же время специалист по топонимике Новгородской земли Л. В. Васильев ту же самую р. Маревку, впадающую в р. Полу (а с этим гидронимом связан целый ряд топонимов в этом районе) относит, вопреки Д.А.Мачинскому, к кругу балтских гидронимов, а не финских {Васильев, 2002. С. 51). Действительно, такие топонимы как Нарва, Нерета, Мереть, Мерета и т. д. могут иметь балтскую этимологию {Агеева, 1989. С. 199).
Материальная культура
В Северной Эстонии на городище Иру В. Ланг для второй половины I тыс. до н. э. выделяет пять строительных периодов. К самому раннему относится поселение на северном плато, датируемое концом V-VII вв. (на основе радиоуглеродных дат 1365±30, с некоторой поправкой на дендрохронологию). Оно было защищено песчаными и деревянными укреплениями и являлось, как полагает автор раскопок, «временным убежищем в случае опасности» {Ланг, 1987. С. 11). Затем функцию укрепленного городища выполняет поселение на южном плато, первоначально оно не имело специальных укреплений, но возможно строения располагались по периметру так, что их стены выполняли роль фортификационных сооружений. В это же время в связи с увеличением населения возникает селище у северо-западного и восточного подножия холма. Южное плато укрепляется в первой половине или середине IX в., через некоторое время оно уничтожается, и снова возводятся укрепления из песка камня и деревянных конструкций. На рубеже IX-X вв. погибает и это городище, но жизнь возобновляется на северной площадке, которая вновь укрепляется. Наряду со стеной возводится башнеобразное сооружение, что необычно было для данного периода. В середине X в. эти укрепления погибли в пожаре, однако, были восстановлены в виде достаточно мощных каменных и деревянных конструкций по всему периметру. Последние укрепления были разрушены на рубеже X-XI вв. {Lang 1996. С. 56-66).
Несомненно, столь частые пожары на городище Иру связаны с его особым местоположением - вблизи от морского побережья на водном пути из Северной Европы далее на Восток. Обратим внимание, на какие века приходятся постоянные разрушения поселения - это IX-X вв., то есть период активности викингов. То, что Иру являлось одним из важнейших пунктов на пути «из варяг в греки» вопрос не вызывающий сомнения. Это подтверждается находками редких вещей скандинавского типа. Например, фибулы типа Вальста, которые производились в мастерских Средней Швеции в районе оз. Меларен, а затем их находки маркируют путь в Восточную Европу - горо 95 дище Иру, Старая Ладога и исток Волхова (Рюриково городище и Поозерье) (Амброзиани, Гайдуков, Носов, Янссон, 1994. С. 112, 115. Рис. 5; Кирпичников, Сарабъянов, 2003. С. 85). Связь Центральной Швеции, Северной Эстонии и Приильменья подтверждается также находками парадной кухонной посуды - округлодонными лощеными мисками {Носов, Горюнова, Плохое, 2005. С. 80-81). Именно ключевое положение Иру на основной торговой магистрали конца I тыс. н. э. и определил его сложную судьбу. Не случайно с каждым разом укрепления Иру становятся все мощнее. Заметим, что в данном случае археологические факты полностью идут в разрез с рассуждениями П. Лиги о междоусобных войнах за власть, которые заканчиваются в Северной и Западной Эстонии в VIII в. Для жителей Иру бурные события начались на век позже и связаны, несомненно, с вторжениями извне.
К середине I тыс н. э. уже сложились характерные особенности культуры древних эстов. Это выражается как в своеобразном комплексе керамики, так и в наборе украшений. Все это достаточно ярко проявляется в материалах, полученных при раскопках Иру. Следует подчеркнуть, что типы многих керамических групп зародились в позднем бронзовом веке, что неоднократно подчеркивает В. Ланг {Lang, 1996. S. 73-93). Автор дает очень подробную типологию керамики с городища Иру и поселений Северной Эстонии. Обобщая ее, можно выделить две основные керамические группы (у В. Ланга они так и обозначены А и В). Это, прежде всего, столовая парадная лощеная посуда и кухонные горшки. При всем многообразии форм и размеров мискообразной посуды, именно они подчеркивают неповторимость эстонского керамического комплекса (Lang, 1996. S. 73-87). Среди вещевого инвентаря представлены предметы вооружения, в основном это наконечники стрел, а также ножи, серпы, иглы. К этому времени относятся стеклянные и пастовые бусы, различные бляшки и подвески (трапециевидные, круглые, маленькие колокольчики и пр.), обломки браслетов, спиральные перстни, фрагменты цепочек, часть гривны, арабские монеты. Среди уникальных находок, как мы уже го 96 ворили, целая равноплечная фибула типа Вальста (Lang, 1996. S. 93-101. Tah. XXIII-XXVIII).
Селище, расположенное у подножия городища, наряду с другими исследованными открытыми поселения в северной Эстонии, дали аналогичный материал, что и городище Иру. Отметим, среди находок с селища Иру каменную формочку для отливки плоской круглой бляшки, наконечник ремня, орнаментированный в североевропейском зверином стиле и односторонний наборный гребень (Lang, 1996. S. 114-117. Tah. XXX-XXXI). Несомненно, на поселениях в прибрежной морской полосе сказываются связи со скандинавским миром, что и отражается в археологическом материале.
На юге и юго-востоке Эстонии во второй половине I тыс. н. э. также появляется целый ряд укрепленных и неукрепленных поселений, связанных с каменными могильниками. Все они единообразны по своей материальной культуре, и, несмотря на определенные региональные особенности, представляют несомненное единство с поселениями остальной части Эстонии. Как мы уже отмечали, эталонным памятником для этого района является городище Рыуге с примыкающим к нему селищем, раскопанные М. X. Шмиде-хельм (Рис. 22). Именно поэтому материалы этого памятника могут рассматриваться как типичные для поселенческих древностей Юго-Восточной Эстонии.
Памятники местной чуди (эстов)
Наблюдения над различными курганами с погребальными ямами (их топографическим расположением, хронологией и т.д.) позволяют сделать определенный вывод о том, что размеры подкурганных грунтовых ям и, прежде всего, их глубина изменяется в зависимости от хронологии. Так, в центральной и западной частях могильника в основном концентрируются курганы XI в. и здесь преобладают большие просторные ямы глубиной свыше 0,6-0,7 м, в то же время вдоль дороги и в северо-западной части памятника, где исследованные нами курганы, главным образом, датируются XII в. преобладают грунтовые ямы глубиной 0,50 м.6
Что касается ориентировки ям, то в 36 насыпях, содержащих одиночные захоронения, картина следующая: в 16 случаях ямы ориентированы с запада на восток, в 14 - с юго-запада на северо-восток, в 3 - с запада-юго-запада на восток-северо-восток, в 2 - с северо-запада на юго-восток и в 1 - с севера на юг. А погребенные в них соответственно были ориентированы так: 12 лежали головой на восток, 8 - на северо-восток, 2 - на восток-северо-восток и 2 - на юго-восток; 3 погребенных были положены головой на запад и столько же на юго-запад; а 1 захоронение имело северную ориентировку. В 5 ямах положение костяков установить невозможно. Таким образом, в данной группе залахтовских захоронений преобладает восточная ориентировка погребенных с отклонениями к северу и югу (всего 24 погребения).
Серия курганов XI в., составляющая плотное скопление в западной части могильника, дает нам интересные данные для реконструкции характера погребального обряда, видимо, в период его расцвета. Материалы раскопок свидетельствуют, что вырытая в центре курганной площадки яма тщательно приготавливалась к захоронению. Изнутри она, судя по древесным прослойкам вдоль стен, обшивалась деревом. Дно ямы устилалось соломой, отпечатки которой сохранились на тканях. В трех случаях под погребенными была положена овчина.
Умершего одевали в парадный костюм с соответствующим его половозрастному и социальному статусу набором украшений и заворачивали в кору (Рис. 49). В такой своеобразной колоде из коры захоронения опускались на дно ямы. Рядом раскладывался сопровождающий погребение инвентарь. Затем яма перекрывалась деревянным настилом, точная конструкция которого неизвестна. Далее над перекрытой могилой возводился курган (Рис. 50). Неизбежно, через некоторое время деревянные перекрытия ямы перегнивали и рушились, так что центральная часть насыпи, проваливаясь, заполняла пустое пространство ямы (Рис. 51). В результате чего многие вещи и, прежде всего, поставленные в погребения глиняные сосуды под силой давления земли сплющивались, поэтому в погребениях сосуды, как правило, находятся в сильно раздавленном виде (этого не происходило бы, если яму постепенно засыпали). Во многих курганах стратиграфически отчетливо прослеживалось, что после провала центра кургана от первоначальной насыпи оставался валик вокруг ямы. Затем насыпь подсыпалась, и курган оформлялся окончательно. Любопытно, что К. В. Кудряшов при раскопках кургана № 17 зафиксировал точно такую же стратиграфическую картину. На своем рисунке он отметил гумусированный слой от прогнивших перекрытий, а над ним выделил слой розового материкового песка, спускающийся в яму и частично сохранившийся по краям, то, что мы и интерпретируем, как остатки первоначальной насыпи (Кудряшов, 1913. С. 257. Рис.17).
Безусловно, не все курганы можно реконструировать подобным образом. Существовали и более простые варианты обряда. Так, в 7 случаях в разрезе погребальных ям не прослеживались следы перекрытий. Как правило, это ямы незначительной глубины, видимо, они засыпались сразу. В двух из них (№№ 186 и 229) погребенные находились в гробовищах от которых сохранились железные заклепки.
Кроме того, особый интерес представляют курганы №№ 137 и 229. Эти сооружения, несомненно, занимают промежуточное положение между грунтовыми захоронениями и курганами, и отнесены нами к группе курганов только потому, что в отличие от грунтовых могил над ними все же прослеживались незначительные всхолмления (высота 0,20 м). Хронологически они соответствуют переходу от грунтовых погребений к курганам. В них, на наш взгляд, отразились первые попытки обитателей Залахтовья в сооружении насыпей и в становлении курганного обряда захоронения.
Обычное положение погребенного в могиле - лежачее на спине, руки на животе. Исключение представляло лишь одно захоронение девочки в кургане № 69. Без сомнения его можно рассматривать как сидячее, так как верхняя часть скелета находилась в полном антропологическом порядке, но в приплюснутом вертикальном положении (череп располагался между бедренными костями около таза, а шейные украшения частично оказались внутри грудной клетки).
Под насыпью трех курганов №№ 187, 197 и К-18 обнаружено по две погребальные ямы. Наши исследования показали, что курганы подобного типа сооружались в два приема. В курганах №№ 187 и 197 основные захоронения были мужскими, а подхороненными к ним в обоих случаях были дети. В кургане № 187 погребальные ямы располагались строго по одной линии (запад-восток /Рис. 48/), так что курганная насыпь имела удлиненную форму (7,40x9,80 м). В свою очередь в кургане № 197 ямы располагались параллельно друг другу. Взаимное расположение грунтовых ям в кургане № К-18 не ясно, судя по инвентарю первичным захоронением здесь, по-видимому, являлось женское погребение, а вторичным - так же как и в первых двух случаях, детское.
