Великая армия Наполеона в Бородинском сражении Земцов, Владимир Николаевич

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Историография темы, или ловушки национальной памяти 26

1.1 .Битва при Москве-реке («французское Бородино») 26

1.2.Бородино в немецкой, польской и итальянской историографии 51

1.2.1 .«Немецкое» Бородино 51

1.2.2. «Польское» Бородино 71

1.2.3. «Итальянское» Бородино 76

1.3. Русская историография история об армии, написанная ее противником 79

1.4. Британская и американская историография 117

1.4.1 .Британская историография 117

1.4.2.Американская историография 133

Глава 2. Армия Наполеона и ее солдат: человеческое измерение социального организма 153

2.1.Великая армия: происхождение, комплектование, состав 153

2.1.1. Происхождение 153

2.1.2. Комплектование 162

2.1.3. Состав 164

2.2.Великая армия и Единая Европа: национальные и межнациональные структуры 169

2.2.1. Наполеон и идея объединенной Европы в 1812 году 169

2.2.2. Национальный состав Великой армии 172

2.2.3. Межнациональные взаимоотношения 179

2.3.Социальные структуры. Человек и Власть 191

2.3.1. Механизмы «абсорбции» человека Великой армией 191

2.3.2. Структуры внутренних связей 195

2.3.4. Система поощрений 196

2.3.5. Социальные структуры офицерского корпуса 201

2.3.6.Армия, Гвардия и Режим 209

2.4.Структуры повседневности 215

2.4.1. Питание 215

2.4.2. Марши 225

2.4.3. Ночлеги, биваки и животные 227

2.4.4. Быт и здоровье Наполеона 232

2.4.5. Униформа и оружие 236

2.4.6. Болезни, раны, медицина 247

2.5.Душа солдата 255

2.5.1. Солдатская честь и солдатская дружба 255

2.5.2. Ритуалы и символы 259

2.5.3. Религия, суеверия, культ Императора 262

2.5.4. Язык, песни, музыка и фольклор 269

2.5.5. Жены, женщины, родные и близкие 281

2.5.6. Солдатская смерть 286

Глава 3. Великая армия в Бородинском сражении: микроисторическое измерение 322

3.1.Великая армия перед сражением: день 6-го и утро 7-го сентября 323

3.2.Бой за Семеновские высоты 351

З.З.Битва за «большой редут» 388

3.3.1. Подготовка к битве 388

3.3.2. Первый бой за батарею Раевского 397

3.3.3. Перед решающей схваткой 412

3.3.4. Падение «редута» 425

3.3.5. Бой к востоку от «большого редута» 433

3.4.Наполеон и его гвардия 7 сентября 1812 года 441

3.5.Итоги. Рождение памяти 461

Заключение 512

Список сокращений , 523

Список использованных источников и литературы 524

Приложения 561

• Русская историография история об армии, написанная ее противником
• Наполеон и идея объединенной Европы в 1812 году
• Солдатская честь и солдатская дружба
• Первый бой за батарею Раевского

Введение к работе

Актуальность работы. Война 1812 г. стала важнейшей вехой в российской и мировой истории. Катастрофа Великой армии Наполеона в России обозначила многие из тех проблем, которые и по сегодняшний день продолжают волновать воображение исследователей и политиков многих стран мира. Что такое дух народа и что такое загадочная «русская душа»? Как должны строиться отношения между Западом и Россией в европейской и мировой политике? Как соотнести национальный интерес отдельных европейских стран с интересами Единой Европы? Что является решающим в принятии великих государственных решений - рок «исторической предопределенности», совокупная воля большинства общества или же решимость его отдельных лидеров? Поиски ответов на эти и многие другие вопросы, связанные с событиями 1812 г., кульминацией которых стало Бородинское сражение, привели к появлению в России и за рубежом почти необозримой исторической, художественной и публицистической литературы.

Столь длительный, а нередко и достаточно стойкий интерес к войне 1812 г. и Бородину предопределил рождение всеобщей иллюзии о некой «прозрачности» событий Бородинской битвы, об очевидности причин, ее породивших, хода и последствий. В сущности, все книги о Бородинском сражении с удивительным постоянством воспроизводят в каждой отдельно взятой стране одни и те же национально ограниченные сюжеты и вызывают одни и те же национально определенные чувства. Историческая память каждого народа, участвовавшего в сражении или наблюдавшего его издалека (как, например, обстояло дело с англичанами и американцами), базируется на одном, строго определенном мифе-основании, созданном как путем воздействия коллективных представлений той или иной нации, так и благодаря манипуляциям, производимым с этим мифом государственной властью.

Не является в этом плане исключением и отечественная историческая мысль. Имея слабое представление как о зарубежных источниках, так и о природе и характере Великой армии Наполеона и ее действиях в 1812 г. (исключение представляет только работа Е.В.Тарле «Нашествие Наполеона на Россию» (М., 1938), которая, однако, не могла не нести на себе печать идеологической заданности и узости источниковой базы), отечественные историки сформировали ряд прочных стереотипов, базирующихся на откровенно мифологических основаниях, связанных с узко-национальным восприятием событий 1812 г. и их последствий. Эти непоколебимые истины проявляются, во-первых, в убежденности об односторонней ответственности наполеоновской Франции за начало войны; во-вторых, в уверенности, что действия русской армии и, особенно, партизанское движение были решающими факторами в победе над иноземным вторжением; в-третьих, в пренебрежительном отношении к воздействию климата и пространств на исход войны; в-четвертых, в априорном утверждении о позитивном воздействии исхода войны на русскую национальную историю и историю центральноевропейских и западноевропейских народов. В последние годы появился ряд исследований , в которых предпринята попытка увидеть события и последствия 1812 года также и со стороны противников России. Однако следует признать, что эти попытки сделаны на основе недостаточно широкой зарубежной документальной базы и находятся в ключе тематики традиционной исторической науки.

Помимо национальных «ловушек» исторической памяти, есть и другая причина, предопределившая иллюзию «изученности» Бородинской битвы. Это почти всеобщее стремление историков к «научному», то есть структуралистски заданному, объяснению событий грандиозной битвы. Нередко восхищаясь гениальным проникновением Л.Н.Толстого в дух сражавшихся под Бородином армий, историки как правило сводят все многообразие человеческих трагедий тех дней к неким общим социологизиро-ванным схемам. Живые люди либо исчезают со страниц такого рода научных исследований, либо же превращаются в заложников «объективных обстоятельств» социального, военного, политического или иного рода.

Сегодня, когда начал происходить отказ отечественной исторической науки от идеи всеобщего детерминирования, обозначился отход от жестких структуралистских подходов и появилась «микроисторическая» парадигма в гуманистике, пришло время обратиться к живому человеку прошлого, который боролся, страдал и умирал на Бородинском поле в 1812 г. Сам факт стремления автора к «внутреннему включению» в поступки и чувства людей, выступавших в те дни в качестве национального врага его предков, следует истолковывать как своеобразную попытку преодоления узких рамок «национальных историй» Бородина.

Таким образом, актуальность предпринятого исследования обусловлена, во-первых, непреходящей важностью изучения истории взаимоотношений между Западом и Россией в европейском и мировом контексте; во-вторых, фактическим отсутствием в отечественной историографии глубоких исследований, посвященных Великой армии Наполеона в 1812 г.; в- третьих, необходимостью изучения природы и механизмов функционирования исторической памяти различных народов применительно к событиям 1812 г.; в-четвертых, важностью познания природы исторической альтернативности через выявление субъективно-личностного воздействия на исторические события на микроуровне.

В качестве объекта настоящего исследования выступают Великая армия Наполеона как социальный организм и ее чины.

Предметом исследования являются социальные, психологические и психико-физиологические процессы, происходившие с чинами Великой армии, а также историческая память ряда народов применительно к войне 1812 г. и Бородинскому сражению.

Хронологические, как и территориальные, рамки работы подвижны, пульсируя от событий одного дня (7 сентября 1812 г.) на узком пространстве Бородинского поля, до главного театра военных действий в России летом - зимой 1812 г. и до процессов почти 200-летней длительности, происходивших в ряде стран Европы и Америке, когда затрагиваются проблемы исторической памяти наций. Столь значительная разноплановость хронологических и территориальных рамок обусловлена замыслом работы, призванной выявить многообразие и разнофокусность составляющих истории Бородинской битвы.

Основная цель исследования заключается в изучении разноплановых (социальных, психологических, физиологических и др.) процессов, протекавших в армии Наполеона во время кампании 1812 г. и, в особенности, в период Бородинского сражения.

Цель исследования предопределила следующие основные задачи: показать национальные историографические традиции в освещении действий армии Наполеона в Бородинском сражении, а также установить взаимосвязь между особенностями непосредственного национально-обусловленного восприятия Бородина и национальной исторической памятью о нем; выяснить происхождение и природу Великой армии 1812 г. как социального, политического и многонационального организма; выявить систему социо- и психовласти Великой армии, обусловившую социокультурные установки наполеоновского солдата;

Все даты, за исключением особо указанных, даны по новому стилю. определить характер и направленность отклонений в чувствах и действиях солдат Великой армии в 1812 г. от первоначально заданной нормы поведения; выяснить степень соотношения «объективной предопределенности» и субъективного, человеческого компонента к началу Бородинского сражения; реконструировать действия Великой армии на основных этапах сражения, выявляя роль факторов объективного и волевого личностного характера; показать последствия Бородина для Великой армии, как с точки зрения «материальных», так и морально-психологических процессов; выявить роль и место результатов Бородина в поражении Великой армии в России в 1812 г.; апробировать собственный методологический подход, условно названный нами историко-темпоральным синтезом и реализованный с использованием материалов военной микроистории.

Методология предлагаемого исследования находится в русле тех методологических исканий, которыми оказались заполнены последние десятилетия в отечественной и зарубежной гуманистике. Постмодернизм, возникший на основе постструктурализма и деконструктивизма, обозначил кризис идентичности истории как науки. Полагая все же, что реально речь идет о кризисе, а возможно, и крахе однобоко-позитивистской и прими-тивно-социологизированной истории, мы должны принять блестящие находки эпохи постмодернизма в сфере «новой интеллектуальной истории», «новой историографии», «другой социальной истории» и «микроистории». Пожалуй, именно в микроистории наиболее четко проявились не только пределы постструктуралистской историографии, но и наметились перспективы к преодолению ограниченности постмодернизма.

Микроистория стала формироваться в интеллектуальной атмосфере 70 - 80-х гг. XX в. не только под влиянием идей М.Фуко и Ж.Деррида, «уничтожавших» привычные эпистемологические основы исторической науки, но и работ менее последовательных «разрушителей» истории — бри-танца Х.Уайта, француза Р.Барта и американца К.Гирца ". Микроисторический подход стал плодом общемировой историографической тенденции, предполагая необходимость смещения анализа с «внешних» по отношению к «историческим акторам» категорий на процессы «внутренние», глубинные, связанные с индивидуальным поведением и взаимодействием индивидов. Однако в начальных стадиях развития микроистория проявила заметное своеобразие. Так, итальянская микроистория, зачинателями которой считаются К.Гинзбург и Э.Гренди, возникла как антитеза науке о глобальных, вековых колебаниях в развитии человеческих обществ. Она обратилась к малым историческим объектам: к судьбе одного человека, к событию одного дня и т.д. Эти исследования привлекли внимание к эпизоду, казусу, который нередко оказывался более богатым по содержанию, чем обезличенный общесоциальный и общементальный фон эпохи. Но, хотя у итальянских историков и просматривалась попытка вписать микрокосм в более широкий социальный контекст , этот аспект в целом выглядел слабо разработанным. Представляется, что несколько дальше итальянских коллег в поисках сопряжения макро- и микроструктур пошли в 80-е гг. немецкие историки, сторонники направления Alltagsgeschichte (обычно этот термин не переводят, дабы не путать с «историей повседневности» во французской историографии). Они уделили особое внимание изучению действий и сознания «маленьких людей» и их роли в «большой истории». Но и здесь, хотя историки и отказывались от любых априорных суждений поступков, действия индивида оказывались жестко детерминированы надличностными силами и структурами"^. Внесли свой вклад в становление микроистории и англо-американские ученые. Помимо большого числа сторонников т.н. Case Studies, в которых внимание исследователя концентрируется на качественном своеобразии отдельного события, работ Уайта и Гирца, англо-американская историография обратилась в 90-е гг. к т.н. «биографической» или «персональной» истории .

С середины 90-х гг. открыто заявила о себе российская микроистория. Благодаря деятельности медиевистов Ю.Л.Бессмертного, М.А.Бойцова и их коллег, основавших альманах «Казус», идеи «микроисторического поворота» в зарубежной историографии стали проникать в труды отечественных авторов. Вместе с тем, все более обнаруживалась «российская» почва для расширения микроисторических исследований. Традиции А.С.Лаппо-Данилевского, испытавшего сильное влияние феноменологии Э.Гуссерля, и его последователей, а также разработки в сфере диалогичности исторического исследования М.М.Бахтина, Ю.М.Лотмана, В.С.Библера, Л.М.Баткина и др. стали питательной средой для серьезного поворота в отечественной историографии конца XX в. Важной особенностью российской микроистории стало углубление проблемы «свободы во- ли» индивидуума и границах этой свободы, а также внимание к альтернативности ситуаций исторического прошлого и поиск сопряжения микро- и макроистории⁷.

Поиски французских микроисториков (Ж.Ревеля, Б.Лепти и др.), по нашему мнению, выглядят вполне естественным продолжением того творческого пути, который был начат еще М.Блоком и продолжен Ф.Броде л ем. Это хорошо видно на примере трех работ, методология создания которых оказала заметное воздействие на предлагаемое исследование. Это - классический «анналистский» труд Ф.Броделя «Средиземное море и мир Средневековья эпохи Филиппа II» (1949), в котором была предпринята попытка совместить время «неподвижной» истории, время средней длительности истории социальной и краткосрочных структур истории событийной, книга Ж.Дюби «Бувинское воскресенье. 27 июля 1214» (1976), посвященная событию одного дня - сражению при Бувине, но наложенному на широкий контекст материальных, социальных и политических процессов, и работа С.Лорига «Солдаты. Лаборатория дисциплины: пьемонтская армия XVIII века» (1991), написанная уже почти в «чисто» микроисторическом ключе . Эти три работы, созданные на разных этапах развития «Анналов», помогли нам в разрешении серьезной задачи совмещения макро- и микроисторических процессов с одновременным выявлением связующего звена среднесрочных структур.

Изучение «человека воюющего» с неизбежностью заставило нас обратиться к методологии и методам военной социологии и психологии. Военные социологи и психологи за более чем столетнюю историю существования этих наук смогли накопить обширнейший эмпирический материал, позволяющий за «формальной», «видимой» стороной войны увидеть, говоря словами Н.Н.Головина, «внутренний молекулярный процесс» испытания человеческой плоти, мысли и чувства. Особое значение имели для нас труды отечественных авторов первой половины XX в. Г.Е.Шумкова и Н.Н.Головина⁹, а также ряда зарубежных специалистов¹⁰. Военные социологи и психологи смогли в целом выявить и описать «материальную» природу таких сложнейших явлений, как повиновение, инициатива, героизм, военная интуиция, страх, паника, инстинкт самосохранения, процесс принятия решения командиром, дезертирство, суицид в армии, влияние религии и половых проблем на армейский коллектив. Они смогли также описать варианты аффективного, неадекватного действия человека в условиях экстремальной ситуации, что для «военного микроисторика» оказалось исключительно важным. Большое значение имели наработки Головина, а также иных авторов (особенно коллектива американского полковника С.Л.А.Маршалла), в поисках систем индикации для выяснения «моральной упругости» армии, то есть зависимости духа войск от причин социального и политического характера.

Развитие военной социологии и психологии предопределило становление военно-исторической психологии, призванной изучать «человека воюющего» в исторической динамике. Первые опыты такого изучения, имевшие место на рубеже XIX - XX вв., оказались достаточно неубедительными в силу того, что военная социология и военная психология, на основе которых могли бы строиться эти исследования, просто еще не получили сколь бы то ни было серьезного развития. Явным успехом в формировании предмета и методологии военно-исторической психологии была статья Б.М.Теплова «Ум полководца», вышедшая впервые в 1941 г., а затем неоднократно переиздававшаяся . Теплов на основе анализа деятельности ряда полководцев прошлого (в особенности Наполеона и его маршалов) смог разработать психологическую модель деятельности полководца начала XIX в., выявив природу полководческой интуиции, особенности его воли, ума, эмоционально-аффективной сферы. Большинство последующих работ в сфере военно-исторической психологии, как в нашей стране, так и за рубежом, оказались посвящены почти исключительно эпо- хе XX в. Только в сборнике материалов конференции «Человек и война», прошедшей в апреле 2000 г. в Челябинске , были предприняты попытки обратиться к более ранним историческим эпохам. Эти попытки выявили важную проблему поиска более адекватного метода задачам перенесения достижений военной социологии, военной психологии и военно-исторической психологии, базирующихся почти исключительно на эмпирическом и опытном материале XX в., на «человека воюющего» эпохи средневековья и нового времени.

В этой связи на помощь исследователю приходит богатейший опыт, уже накопленный исторической социологией и исторической психологией. Среди разнообразнейших попыток проникновения в душевные мотивы поступков людей прошлого, от В.Вундта и Г. Ле Бона до Ж.-П.Вернана и А.Я.Гуревича, наиболее приемлемыми к задачам нашего исследования оказались те, которые относят обычно к т.н. «историко-реконструктивному типу» исследований. Специфика его заключается в том, что реконструкция психологических структур прошлого идет через скрупулезное и систематическое собирание всех возможных фактов эпохи и их последовательного обобщения при отсутствии изначальной психологической схемы. Это дает возможность широкого использования «традиционных» техник историка. Именно на основе «историко-реконструктивного подхода» были созданы шедевры М.Блока, Ф.Броделя, И.Хёйзинги, Э.Леруа Ладюри и др. крупнейших историков. Заметное влияние на методологию нашего исследования оказали также работы П.А.Сорокина, работавшего над проблемой воздействия войны на изменение ценностей и поведенческих реакций масс, Б.Ф.Поршнева и Л.С.Выготского, исследовавших проблемы психологии произвольности и социального принуждения¹⁴.

Работы, созданные в русле исторической социологии и психологии, выявили существование некоего «зазора» между социальной и ментальной заданностью и поведением конкретного человека, способного сделать личностный выбор. Это заставило исследователей рубежа веков вновь обратиться к проблемам альтернативности истории¹⁵, нередко - через призму микроисторического подхода. В этой связи формирование и развитие синергетики, понимаемой нами как науки о многовариантности путей развития и самоорганизации нелинейных динамических, в том числе социальных, систем , является важным методологическим стержнем в постижении прошлого. Для нашей работы данные синергетики оказались важны в двух смыслах. Во-первых, в плане создания многомерной картины Великой армии Наполеона как целостной самообразующейся и самоподдерживающейся системы; во-вторых, в плане выявления и оценки флуктуации разной природы в этой системе, дабы нащупать зоны бифуркации, в рамках которых воздействие отдельного человека на ход истории могло бы иметь самые далекоидущие последствия.

В работе с массивами исторических источников, значительную долю которых составили тексты личного происхождения, автор представленной диссертации опирался на достижения герменевтики (учения о толковании текстов и принципах их интерпретации), связанные с трудами

П.Рикера, Х.-Г.Гадамера и др. Непосредственно примыкают к классическим именам по герменевтике и фигуры отечественных мыслителей

М.М.Бахтина и В.С.Библера . При этом, интерпретируя исторические тексты путем воссоздания внутреннего мира их авторов и проникновения в историческую и конкретно-психологическую ситуацию, мы вместе с тем попытались использовать и количественные методы анализа источников личного происхождения, взяв за основу, главным образом, метод контент-анализа. Такое совмещение методов способствовало верификации наших данных, полученных при работе с письмами, дневниками и мемуарами участников Русского похода.

Реконструкция субъективных мотивов, которые оказались непосредственными импульсами для тех или иных действий участников кампании 1812 г., была бы невозможна без обращения к семиотике, которая исследует способы передачи информации, свойства знаков и знаковых систем в человеческом обществе и в самом человеке. В этом плане большое значение имели для нас труды Ю.М.Лотмана, Б.А.Успенского и Р.Барта¹⁹. Семиотика помогает также понять природу тех импульсов, которые посылала память о Бородинском сражении различным нациям в их последующей 200-летней истории. Так очевидно, что, например, русскими Бородино традиционно продолжает восприниматься как событие не просто исторического, но космологического значения, в то время как все остальные народы предпочитают говорить о сражении на ином, «историческом», языке.

Тесно связаны с исторической семиотикой проблемы исторической памяти. Благодаря блестящему проекту коллектива французских исследо-вателей во главе с П.Нора , в 90-е гг. XX в. интерес исследователей к этой области знания заметно оживился . Вполне осознавая, сколь разное понимание современные авторы вкладывают в понятие «историческая память», мы попытались обратиться к этому явлению в разных контекстах. Во-первых, использовали наработки наших предшественников при семиотической работе с текстами личного происхождения, пытаясь понять специфику «отложения» эпизодов Бородина в памяти каждого автора письма или воспоминаний. Во-вторых, попытались воспринять традиционный историографический материал через призму диалога той или иной нации со временем. Последнее обстоятельство заставило нас принять ту интерпретацию историографической науки, которая сегодня предлагается в русле т.н. «интеллектуальной истории»²². В первую очередь нас интересовала история исторических представлений и исторического сознания, изменения в способах сохранения и манипулирования историческим сознанием, а также роль индивидуального и коллективного исторического сознания в формировании национальной идентичности.

В своих попытках наладить эмоционально-чувственный контакт с прошлым, что представляется не менее важным, чем «ремифологизация» истории, мы широко использовали опыт, накопленный в последние десятилетия в сфере «военно-исторической реконструкции». Это движение, в рамках которого воссоздается быт и «разыгрываются сражения» минувших эпох (только в реконструкции эпизодов Бородинского сражения, что ежегодно происходит силами многочисленных военно-исторических клубов и администрации Бородинского музея-заповедника, мы участвовали 8 раз), получило за рубежом название «Re-enactment» («переигрывание»), во многом совпадающее с тем, что под Reenactment понимал Р.Дж.Коллингвуд. Подобный контакт с прошлым обычно сопровождается актом «игры» в хёйзинговском значении, и это до известной степени помогает исследователю погрузиться в Иное и «стереть свое лицо».

В стремлении увидеть точки и механизмы сочленения биологических и социальных феноменов, мы не могли оставить в стороне методологические поиски, ведущиеся в сфере истории повседневности, истории питания и исторической медицины .

Синтезируя на основе микроисторического подхода методологические принципы целого ряда наук, мы пришли к необходимости сформулировать особенности собственного метода. Его своеобразие, во многом, связано с тем, что в период любого крупного сражения, которое соединяет в себе проявление военной повседневности с военным «праздником», границы между индивидуальным и коллективным, осознанным и неосознанным, структурированным и текучим становятся очень зыбкими. Это дает возможность увидеть невидимое: каким образом путем быстрых мутаций происходят великие перемены в человеческом существе и в большом социальном организме. Мы получаем шанс выявить соединение внеличност-ных структур с конкретными жизненными ситуациями. Добиться этого можно, соединяя разные масштабы и плоскости рассмотрения исторического события, которые, сопрягаясь, значительно дополняют друг друга, создавая своего рода трехмерную картину прошлого. Каждый, отдельно взятый масштаб и плоскость рассмотрения имеют очевидные недостатки, но и достоинства. Мелкий масштаб (взятый нами в виде исторической памяти наций о Бородинском сражении), представляющий процессы большой длительности, позволяет увидеть, как люди сохраняют, используют и интерпретируют прошлое, не только делая его актуальным, исторически-значимым, но одновременно и деформируя его, создавая и воспроизводя явно антиисторичные образы. Осознание механики такой «семиотизации» истории, то есть выборочного и, до известной степени, искаженного прошлого (Б.А.Успенский), вполне способно вызвать обоснованные сомнения в познаваемости исторического прошлого как такового.

Средний масштаб, сопряженный с процессами среднесрочной длительности (в нашем варианте представленный через исследование социальных и человеческих структур Великой армии с одновременной фиксацией внимания на событиях кампании 1812 г. и Бородина), дает возможность связать макро- и микропроцессы, создавая своего рода мостик между конкретным человеком, примарным фактом, и надличностными «объективными» процессами «исторической закономерности». Инвентаризация детерминант, определяющих законы поведения «человеческой массы» (социальные структуры, созданные временем и властью, питание, одежда, физические нагрузки, социальные стереотипные ценности, традиции и обычаи) позволяет определить характер того «силового поля», в котором действует человек. Расшифровывая систему «мотивационных сигналов», а также систему их восприятия наполеоновским солдатом, мы начали понимать логику поведения многих участников Бородинской драмы со стороны Великой армии. Недостатки этого уровня тоже очевидны: теряется большая историческая перспектива, а реальное историческое событие (в нашем случае - Бородинское сражение) утрачивает свою конкретику и неповторимость.

Максимально крупный план воссоздания исторического события, находясь под постоянной угрозой свести исследование к малозначимым «частностям», демонстрирует вместе с тем и гигантские преимущества. Трепетно собранные «антикварные подробности» прошлого, соединенные с пониманием диалогичное исторического знания, а также с готовностью исследователя терпеливо «лепить» текст, способны до известной степени устранить априорность суждений, субъективизм и «ненаучность» исторического исследования. На уровне микроистории, которая неизбежно может существовать только при опоре на примарные, а значит, «мелкие» факты, и соотносится только с процессами малой длительности, наконец-то появляется живой человек прошлого, а значит и наступает осознание окказиональности его поступка. Этот человек действует в «живом историческом поле», не зная еще, что будет «потом», а значит, поступая, исходя не только из своих представлений о социально-должном, но и испытывая не поддающийся контролю взлет энергии и таланта, либо наоборот, ощущая слабость и растерянность.

Таким образом, постепенно укрупняя масштаб рассмотрения событий прошлого, используя как традиционные, так и получившие распространение в последние десятилетия методы исследования, мы приближаемся к пониманию человека воюющего начала XIX в., столь отличному от солдата века XX. Этот метод, сердцевину которого составили материалы военной микроистории, мы условно назвали историко-темпоральным синтезом.

Источники работы. Принимая классификацию исторических источников по методам и формам отражения действительности (веществен- ные, письменные, изобразительные и фонетические) , мы делаем основной акцент на письменных, в особенности, источниках личного происхождения, помогающих услышать живой голос солдат Великой армии.

Важнейший комплекс источников этой группы составляют 619 писем маршалов, генералов, офицеров, чиновников и солдат Великой армии 1812 г. Большая их часть попала в качестве трофейных бумаг и хранится в отечественных архивохранилищах . Часть этих писем публиковалась . Особенно важной была публикация русского архивиста С.Горяинова, осуществленная в 1913 г. в Париже совместно с французскими исследовате- лями . Благодаря их работе, удалось идентифицировать многих из авторов писем и тех лиц, которые упоминались в посланиях. Тем не менее, более половины писем, хранящихся в основном в РГАДА и РГВИА, опубликова-ны не были . Значительная часть использованных нами писем не относится к трофейным материалам, хранится во Франции и там же была опубли-кована . В работе с письмами мы попытались использовать как традиционные методы работы с текстом, так и количественные и междисциплинарные. Выделение в письмах тематических единиц и смысловых высказываний, а также распределение писем по эмоциональному настроению их авторов, дало возможность проследить динамику смены настроений различных групп армейского организма в 1812 г. Наконец, в фондах РГАДА было выявлено и обработано 207 писем, отправленных чинам Великой армии с родины, отразивших общий настрой жителей наполеоновской империи накануне и в начале кампании 1812 г. и оказавших заметное влияние на настроения участников Русского похода .

Значительную долю материалов личного происхождения составля- ют опубликованные дневники чинов Великой армии 1812 г. Особенный интерес имеют дневники капитана (затем - шефа эскадрона) Э.-В.-Э.-Б.Кастелана, человека, сочетавшего зоркость наблюдателя с талантом писателя, капитана 30-го линейного полка Ш.Франсуа (в особенности в издании 1904 г., где авторские записи опубликованы без «литературной» обработки) и Г.Бонне, капитана 18-го линейного. Все трое старались делать записи ежедневно, нередко фиксируя как свой эмоционально-психический настрой, так и настроения окружавших их людей.

Мемуары, которые составляют третий комплекс источников личного происхождения, представляют собой дважды или трижды «субъективи-зированное» отражение действительности (И.Д.Ковальченко). Поэтому, несмотря на их многочисленность (только «основных» мемуаров участников Бородинского сражения со стороны армии Наполеона нами выявлено более 5О)³¹ и внешнюю информативность, они требуют особенно критического отношения историка, желающего реконструировать события, чувства и мысли людей 1812 г. Значительная часть воспоминаний, особенно французских участников сражения, нередко испытала на себе воздействие как мемуаров, вышедших ранее, так и собственно исторических работ. Вместе с тем, такая ситуация позволяет нам нередко увидеть не только «прагматическую», но и «скрытую», «семантическую», информацию, отразившую особенности развития как личной, так и групповой и национальной исторической памяти о событиях 1812 г.

Таким образом, многообразие и многочисленность источников личного происхождения, в соединении с методами, заставляющими их «заговорить», позволяют выявить целый ряд пластов чрезвычайно важной информации, ранее не замеченных исследователями.

Следующей группой письменных источников являются документы официального делопроизводства. По справедливому замечанию В.М.Безотосного, основным источником директив Великой армии была официальная переписка Наполеона . Нами использованы, главным образом, 23 и 24-й тт. его «Корреспонденции» за 1812 г. в официальном изда-нии 1868 г. Привлечена обширная делопроизводственная и военно-оперативная документация, касающаяся подготовки Великой армии к войне с Россией и событий самой войны, опубликованная в начале XX в. Л.Маргероном, Л.Фабри, А.Шюке, а также русскими архивистами на осно-ве трофейных французских бумаг" . Важные данные, связанные с материалами французской разведки, и помогающие реконструировать процесс принятия решений наполеоновским командованием в 1812 г., извлечены нами из трофейных бумаг, хранящихся в РГАДА . Исключительную ценность имеют немногие сохранившиеся рапорты разных чинов Великой ар- мии о Бородинской битве . Разноплановую информацию, помогающую не только реконструировать ход Бородинской битвы, но и прояснить характер функционирования Великой армии как социального организма, несут в себе бумаги о производствах, назначениях и награждениях до и после Боро- динской битвы, хранящиеся в РГВИА и РГАДА , и попавшие туда в качестве трофейных документов.

Исключительный интерес при реконструкции социальных структур Великой армии имеют материалы военного законодательства, изданные во

Франции в 1812 г. в 4-х тт. , а при подсчете потерь - данные военной ста- тистики, опубликованные А.Мартиньеном .

Своеобразную группу письменных источников нашей диссертации составляют исторические труды, посвященные войне 1812 г. и Бородинскому сражению. Исторические работы рассматриваются нами не только в традиционном историографическом аспекте: нас интересуют прежде всего механизмы сохранения, воспроизводства, передачи и искажения национальным сознанием тех первоначальных впечатлений, которые произвело Бородино на его участников и современников. С помощью выявления особенностей взаимодействия авторов с «текстами» (в бартовском смысле) предшествующих им эпох, мы пытаемся выявить особенности и тенденции развития исторической памяти различных наций о Бородине.

Помимо письменных источников в диссертации привлечены источники изобразительного характера. Прежде всего, это многочисленные рисунки, сделанные с натуры в ходе Русской кампании баварцем А.Адамом, числившемся при штабе 4-го армейского корпуса, и лейтенантом вюртем-бергской артилерии К.Г. фон Фабер дю Фором⁴ .

К источникам изобразительного характера следует отнести и картографические материалы. Их можно разделить на две подгруппы. Одну составляют карты, кроки и схемы, относящиеся к эпохе 1812 г. Особый интерес имеют образцы тех карт, которыми пользовался Наполеон и его командование в России , знаменитая карта Бородинского поля французских инженеров-географов капитанов Пресса, Шеврие и Реньо, снятая вскоре после сражения, карта капитана Е.Лабома, сделанная 5-6 сентября 1812 г., и ряд др. Во вторую подгруппу следует включить карты и схемы, созданные уже после 1812 г. историками и мемуаристами. Если материалы первой подгруппы следует воспринимать как источник для реконструкции событий Русской кампании и Бородинского сражения, то карты и схемы более позднего времени помогают представить нам эволюцию в интерпретациях этих событий.

К вещественным источникам, привлеченным в данной диссертации, следует отнести, прежде всего, само Бородинское поле. Хотя этот уникальный живой памятник и не мог сохраниться с 1812 г. в неизменности, однако комплексное изучение истории ландшафта, проводимое уже многие годы большим коллективом ученых , позволяет представить его особенности в дни Бородинской битвы. «Наложение» письменных и изобразительных материалов на «живую» местность дало возможность максимально приблизиться к реальной картине событий 5-7 сентября 1812 г.

Вещественные источники, представленные в результате археологических раскопок на Бородинском поле, проводившихся с 1972 по 1987 г. под руководством Е.И.Морева из архитектурно-реставрационной мастерской №5 института «Спецпроектреставрация», и частично хранящиеся в фондах Бородинского военно-исторического музея-заповедника, также оказали помощь в реконструкции событий Бородина.

Таким образом, в диссертации привлечены обширные комплексы разнообразных источников. При этом субъективность источников личного происхождения, составляющих стержень данной работы, открывает возможность проникновения во внутренний мир солдат Великой армии Наполеона, индивидуализировать и представить человеческую сторону событий великого прошлого. «Субъективность» одних и «объективность» других источников, по нашему мнению, не создают сколько бы то ни было серьезных напряжений, но значительно дополняют друг друга, подтверждая тем самым, что в основе реконструкции прошлого лежит диалог сознания исследователя с сознанием людей, живших прежде, а номотетика и идио-графия являются только связанными между собой сторонами исследовательской работы.

Научная новизна исследования состоит как в постановке основных проблем, так и в методах и источниковой базе работы. Впервые, как в отечественной, так и в зарубежной историографии, в качестве предмета исследования взята совокупность разнообразных и многоплановых процессов, протекавших в Великой армии Наполеона в 1812 г., а также процессы, происходившие в исторической памяти разных наций применительно к событиям Бородинского сражения.

В диссертации впервые в отечественной науке на конкретном историческом материале предлагается соединение разновременных и разноплановых масштабов рассмотрения крупнейшего исторического события. Выявляются возможности и механизмы сочленения исторических структур большой, средней и малой длительности. Диссертация также представляет собой опыт совмещения конкретно-исторической проблематики с проблематикой военно-исторической психологии, военной психологии и социологии, и исторической памяти. Реализуется задача исторического синтеза за счет привлечения традиционных исторических, квантитативных и современных междисциплинарных методов исследования.

Поставлена и разрешается конкретная историческая проблема роли и места Бородинского сражения в поражении Великой армии Наполеона в 1812 г.

Впервые в отечественной историографии введен в научный оборот широкий комплекс зарубежных материалов - 619 писем чинов Великой армии, несколько дневников участников Русского похода, более 50 воспоминаний и ряд рапортов. Значительная часть документов, хранящихся в отечественных архивохранилищах, и также использованных в диссертации, не известна и за рубежом: более 200 писем из Великой армии 1812 г. на родину и около 200 писем с родины; часть военно-оперативной (в том числе данные разведки) и делопроизводственной документации Великой армии. Письма солдат Великой армии 1812 г. впервые были обработаны как массовый источник на основе контент-анализа.

Теоретическое и практическое значение диссертации предопределяется процессами поиска современными россиянами национальной идентичности, а также общемировой проблемой места и статуса России в современном общеевропейском культурно-политическом пространстве. Обращение к процессам, протекавшим в рамках многонациональной европейской армии Наполеона при соприкосновении с Россией в 1812 г., помогает понять особенности и степень культурной совместимости, диалогич-ности и диффузности между западноевропейскими, центральноевропей-скими и восточноевропейскими народами. Большое значение, наряду с методологией и методикой постижения человека воюющего эпохи нового времени, имеет апробация метода соединения исторических структур разной длительности. Практическую значимость имеет опыт многостороннего изучения армейского организма как социального и человеческого института, а также выявленные особенности в сохранении, передаче и использовании государственной властью национальной исторической памяти.

Апробация основных положений исследования проводилась на международных, всероссийских и региональных научных и научно-практических конференциях в Самаре (1997), Можайске (1997, 1998, 1999, 2000, 2001), Вологде (2000), Челябинске (2000), Екатеринбурге (1996, 1998, 1999, 2000, 2001). Основное содержание диссертации отражено в монографиях: «Битва при Москве-реке. Армия Наполеона в Бородинском сражении» (М., 1999; 2-е изд., испр., перераб. и доп.: М., 2001) и «Великая армия Наполеона в Бородинском сражении» (Екатеринбург, 2001). Опубликованы 2 рецензии на монографию «Битва при Москве-реке» (1-е изд.) (Новая и новейшая история. 2001. №1. С.240-241; Etudes napoleoniennes. 39. 2000. P. 1030), а также информация о выступлениях на конференциях (Новая и новейшая история. 2000. №5. С.252; Отечественная история. 2001. №3. С.210).

Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы и при- ложений. Содержание диссертационной работы изложено на 522 страницах текста, приложения содержат 10 страниц. Библиография содержит 661 наименование.

ПРИМЕЧАНИЯ К ВВЕДЕНИЮ ¹ См., например: Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М, 1988; Сироткин В.Г. Наполеон и Россия. М., 2000. ² White Н. Metahistory: The Historical Imagination in Nineteenth-Century Europe. Baltimore; Lon don, 1973; Idem. The Content of the Form: Narrative discourse and historical representation. Baltimore, 1987; Барт P. Избранные работы. Семантика. Поэтика. М., 1994. О деятельности К.Гирца см.: Репина Л.П. «Но вая историческая наука» и социальная история. М., 1998. С.24; Оболенская СВ. Некто Йозеф Шефер, солдат гитлеровского вермахта. Индивидуальная биография как опыт исследования «истории повседнев ности» // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С.130-132. ³ См.: Гренди Э. Еще раз о микроистории // Казус. 1996. Индивидуальное и уникальное в исто рии. М., 1997. С.291-302; Бессмертный Ю.Л. Что за «Казус»?...//Там же. СП; и др. ⁴ См., например: Гинзбург К. Сыр и черви. М, 2000; Ле Руа Ладюри Э. Монтайю. Екатерин бург, 2001. ⁵ См.: Бессмертный Ю.Л. Что за «Казус»?... С. 11-13; Оболенская СВ. Указ. соч. С.128-129; и др. ⁶ См.: Бессмертный Ю.Л. Что за «Казус»?... С.22; Споры о «Казусе» // Там же. С.309; Бес смертный Ю.Л. Как же писать историю? Методологические веяния во французской историографии 1994- 1997 гг.//НИИ. 1998. №4. С.41;идр. ⁷ См.: Казус. 1996; Казус. 1999. М, 1999; Казус. 2000. М., 2000; Одиссей. 1996. М., 1996; Одис сей. 2000. М., 2000; Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996; Историк в поиске: микро- и макроподходы к изучению прошлого. М., 1999. ⁸ Braudel F. La Mediterranee et le monde mediterraneen a Pepoque de Philippe II. P., 1949 ; Duby G. Le dimanche de Bouvines. 27 Juillet 1214. P., 1976 ; Loriga S. Soldats. Un laboratoire disciplinaire : l'armee piemontaise au XVIII^е siecle. P., 1991. ⁹ Шумков Г.Е. Психика бойцов во время сражения. Вып. 1. Введение, обоснование, метод и систематизация материала. СПб., б.г.; Его же. Эмоции страха, печали, радости и гнева в период ожида ния боя // Военный сборник. 1914. №2. С.109-118; Его же. Роль чувства тревоги в психологии масс, как начала, нивелирующего индивидуальности // Там же. № 9. С.85-94; Головин Н.Н. Военные усилия Рос сии в мировой войне. Жуковский; Москва, 2000. ¹⁰ Vagts A. The History of Militarism. N.Y., 1937; Stouffer S.A., Suchman E.A, Vinney L.P. et al. The American Soldier: Studies in Social psychology in World War II. Princeton, N.J., 1949-1950. Vol.1-2 ; Janowitz M. The Professional Soldier. A social and political portrait. N.Y., 1960 (1961); Keegan J. The Face of Battle. L., 1976; Keegan J., Holmes R. Soldiers. A history of men in battle. L., 1985; Современная буржуазная военная психология. Сборник статей. М., 1964; Коупленд Н. Психология и солдат. М., 1960; и др. ¹¹ Мы воспользовались изданием 1990 г.: Теплов Б.М. Ум полководца. М., 1990. ¹² Сенявская Е.С. 1941 - 1945. Фронтовое поколение. Историко-психологическое исследование. М., 1999; Ее же. Человек на войне. Историко-психологические очерки. М., 1997; Ее же. Психология вой- ны в XX веке. Исторический опыт России. М., 1999; Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 - март 1918 г.). Екатеринбург, 2000. ¹³ Человек и война. Война как явление культуры. М., 2001. ¹⁴ Сорокин П. Голод и идеология // Квинтэссенция. Философский альманах. М., 1990. С.371- 413; Его же. Причины войны и условия мира // Социс. 1993. № 12. С.140-148; Его же. Общедоступный учебник по социологии. Статьи разных лет. М., 1994; и др.; Поршнев Б.Ф. Социальная психология и ис тория. М, 1979; Выготский Л.С. Собр. соч. М., 1982-1984. Т. 1-6; и др. ¹⁵ См., например: Одиссей. 2000. ¹⁶ См., например: Николис Т., Пригожий И. Самоорганизация в неравновесных системах. М., 1979; Хакен Г. Синергетика. М., 1980; Капица СП., Курдюмов СП., Малинецкий Г.Г. Синергетика и прогнозы будущего. М., 1997; Крылов В.Ю. Психосинергетика как возможная новая парадигма психоло гической науки // Психологический журнал. 1998. Т. 19. №3. С.56-62; Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем: (Синергетика и теория социальной организации). СПб., 1999; и др. ¹⁷ Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995; Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988; Филонов Л.Б. Психологические способы выявления скрываемого обстоятельства. М, 1979; Биографический метод в социологии: история, методика и практика. М., 1994; и др. ¹⁸ Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М, 1963; Его же. Вопросы литературы и эс тетики. М., 1975; Его же. Эстетика словесного творчества. М. 1979; Библер B.C. Диалог. Сознание. Культура. (Идея культуры в работах М.М.Бахтина) // Одиссей. Человек в истории. 1989. М., 1989. С.21- 59; Его же. Михаил Михайлович Бахтин, или Поэтика культуры. М., 1991; и др. ¹⁹ Лотман Ю.М. Символ в системе культуры // Символ в системе культуры. Труды по знаковым системам. 21 (Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Вып.754. Тарту, 1987. С.10-21); Его же. Избранные статьи. Тал лин, 1993. Т. 1-3; Его же. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - нача ло XIX века). СПб., 1994; Успенский Б.А. Избранные труды. М., 1996. Т. 1-2; Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994. ²⁰ Les lieux de memoire. / Sous la direction de P.Nora. P., 1984-1994. T.l-3. См. также: Франция - память. СПб., 1999. ²¹ См., например: Буганов А.В. Русская история в памяти крестьян XIX в. и национальное само сознание. М., 1992; Восточная Европа в древности и средневековье. Историческая память и формы ее воплощения. М., 2000; Тощенко Ж.Т. Историческое сознание и историческая память. Анализ современ ного состояния //НИИ. 2000. №4. С.З-14. ²² См.: Интеллектуальная история сегодня: диалог со временем. М., 1999. ²³ Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни (Бытовое поведение как историко- психологическая категория) //Литературное наследие декабристов. Л., 1975. С.25-74; Его же. Поэтика бытового поведения в русской культуре XVIII в. // Труды по знаковым системам. 8 (Учен. зап. Тарт. Гос. ун-та. Вып. 411. Тарту, 1977. С.65-89; Человек в кругу семьи. Очерки по истории частной жизни в Евро пе до начала нового времени. М., 1996; Хёизинга Й. Осень средневековья. Исследование форм жизнен- ного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М., 1988; Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere. Cambridge, 1963; Histoire de la vie privee / Ed. gen. Ph.Aries, G.Duby. P., 1985-1987. T. 1-5. " См.: Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987. С. 122. ²⁵ РГАДА. Ф.ЗО. Оп.1. Д.239-243, 245-254, 260-264, 266-268, 284. 4.1-2; РГВИА. Ф.151. Рп.1. Д.92. Ф.846, Оп.16. Д.3605. 4.1-2; ОР РГБ. Ф.41. К.165. Ед.165. Ед.25; Искюль С.Н. Письма вестфальских солдат из России на родину в 1812 г.// Освободительное движение в России. Межвузовский научный сборник. Саратов, 1978. Вып.7. С. 101-110. ²⁶ См., например: Извлечения из перехваченных писем из французской армии ко многим ли цам... Б.м., 1813; Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого архива Главного шта- ба.Отд.2. Бумаги, отбитые у противника. СПб., 1903. Т.1; Отступление из Москвы в 1812 году (по пись мам французов). М., 1912; Затворницкий Н.К. К истории 1812 года// PC. 1907. №9.С.459-478; №11.С.305-318;№12.С.563-575;идр. ²⁷ Lettres interceptees par les Russes durant la campagne de 1812 / Publ. par S.E.M.Goriainow. P., 1913. В том случае, если письмо полностью или частично было издано, делаем двойную ссылку на ори гинал и публикацию. ²⁸ Lettres interceptees...; [Du Casse A.] Memoires et correspondance politique et militaire du Prince Eugene. P., 1858 (1860). T.7-8 ; D'Eckmuhl A.-L. (de Blocqueville). Le marechal Davout, prince D'EckmUhl. P., 1880.T.3 ;ChuquetA. Lettres de 1812. P, 1911. Ser.l ; Ejusd. 1812. Notes et documents. P., 1912. Ser.1-3 ; Ternaux-Compans. Le general Compans. P., 1912 ; Napoleon. Lettres inedits de Napoleon a Marie-Louise. 1810-1814. P., 1935 (мы воспользовались английским изданием того же года: The Letters of Napoleon to Marie-Louise. L., 1935); etc. ²⁹ РГАДА. Ф.30. Оп.1. Д. 269. 4.1-2. ³⁰ Mailly-Nesle A.-A.-A. Mon journal pendant la campagne de Russie...P., 184] ; Castellane E.-V.- E.-B. Journal. P., 1895. T.l ; Fantin des Odoards L.-F. Journal. P., 1895 ; Francois C. Journal du capitaine Francois. P., 1904. T.2 ; Bonnet. Journal // Carnet de la Sabretache. 1912 ; Lagneau L.-V. Journal d'un chirurgien de la Grande Armee. P., 1913 ; etc. ^jl Bourgeois R. Tableau de la campagne de Moscou en 1812. P., 1814; Labaume E. Relation circonstancie de la campagne de Russie en 1812. P., 1814; Larrey D.-J. Memoires de chirurgie militaire et campagne. P., 1817. T.4; Rapp J. Memoires. L., 1823 ; Fain A.-J.-F. Manuscrit de 1812. P., 1827. T.l-2 ; Bausset L.-F.-J. Memoires anecdotiques... Bruxelles, 1827. T.2; Dumas M. Souvenirs. P., 1839. T.3; Denniee P.-P. Itineraire de l'lmpereur Napoleon pendant la campagne de 1812. P., 1842; Lejeune L.-F. Souvenirs d'un officiers de l'Empire. P., 1850; Berthezene P. Souvenirs militaires de la Republique et de l'Empire. P., 1855. T.2; Pelleport P. Souvenirs militaries et intimes. P., 1857. T.2; Fezensac M. Souvenirs militaires. P., 1863; Au-bry Th.-J. Souvenirs du 12-eme de chasseurs. P., 1889; Pion des Loches A.-A. Mes catnpagnes. P., 1889; Dupuy V. Souvenirs militaires. P., 1892; Boulart J.-F. Memoires militaires. P., 1894; Le Manuscrit des carabiniers // Revue de cavalerie. Paris; Nancy, 1894; Le Roy C.-F.-M. Souvenirs // Memoires de la Societe" Bourguignonne de geographic et d'histoire. Dijon, 1894. T.29; Seruzier T.-J.-J. Memoires militaires. P., 1894 ; Planat de la Faye N.-L. Vie de Planat de la Faye... P., 1895; Vionnet de Maringone L.-J. Souvenirs... P., 1899; Dutheillet de Lamothe A. Memoires. Bruxelles, 1899; Bellot de Kergorre A. Un commissairc des guerres pendant le Premier Empire. P., 1899; Dedem de Gelder. Memoires du general Dedem de Gelder. P., 1900; Biot H.-F. Souvenirs anecdotiques et militaires. P., 1901; Bertrand V. Memoires de capitaine Bertrand. Augers, 1909; Griois L. Memoires du general Griois. P., 1909. T.2; Henckens J.L. Memoires. La Haye, 1910; Teste F.-A. Souvenirs // Carnet de la Sabretache. 1911; Bro L. Memoires du general Bro. P., 1914; Caulaincourt A.-A.-L. Memoires. P., 1933. T.l; Dumonceau F. Memoires. Bruxelles, 1958. T.l-2; Burkersroda. Die Sachen in RuBland. Naumburg, 1846; Meerheim F.L.A. von. Erlebuisse eines Veteranen der Grossen Armee, mahrend des Feldzuges in RuBland, 1812. Dresden, 1860; Wedel C.A.W. von. Geschichte eines Offiziers im Kriege gegen Ruflland 1812.. Berlin, 1897; Suckow K. von. D'lena a Moscou. Fragments de ma vie. P., 1901; Дневник поручика Фоссена // PA. 1903. №11. C.467-479; Роос Г. С Наполеоном в Россию. М., 1912; Лоссберг. Поход в Россию в 1812 Г.//ВИВ. 1912. Кн.1. Приложение; VosslerH.A. With Napoleon in Russia. 1812. L., 1969; Chlapowski D. Lettres sur les evenements militaires en Pologne eten Lithuanie. P., 1832; Soltyk R. Napoleon en 1812. Memoires historiques et militaires sur la campagne de Russie. P., 1836; Malachowski S. Pamietniki. Poznan, 1885; Kolaczkowski K. Wspomnienia. Krakow, 1898. T.l; Ложье Ц. Дневник офицера Великой армии в 1812 году. М., 1912; Bertolini В. La campagna di Russia. Milano, 1940; etc. ^J" Безотосный B.M. Французские источники по истории Отечественной войны 1812 года//История СССР. 1990.№З.С.213. "^,3 Napoleon I. Correspondance de Napoleon I. P., 1868. Т.23-24. ³⁴ Margueron L. Campagne de Russie. P., 1898-1906. T.l-4 ; Fabry G. Campagne de Russie (1812). P., 1900-1903. T.l-4 ; Chuquet A. 1812 ; Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого ар хива Главного штаба. Отд.2. Бумаги, отбитые у противника. СПб., 1903.Т. 1. ³⁵ РГАДА. Ф.ЗО. Д.259, 270, 273-274, 278, 285. "^,6 Рапорт Мюрата о действиях 5 сентября; Рапорт Мюрата о сражении под Москвой. Можайск, 9 сентября 1812 г.; Рапорт Е.Богарне о Бородинском сражении. Руза, Юсентября 1812 г.; Рапорт Нея о Бородинском сражении. Возле Бородина, Можайская дорога, 9 сентября 1812г.; Рапорт Понятовского о Бородинском сражении. Поле сражения, 10 часов вечера 7 сентября 1812 г.// Bulletins officials de la Grande Armee. Campagne de Russie et de Saxe. P., 1821. P.125-139; Рапорт Жерара о Бородинском сражении// Васильев А.А. Комментарии к рапорту о сражении при Можайске (Орел. 1991. С. 15-17); Рапорт 57-го линейного полка; Рапорт 61-го линейного полка. 6 сентября 1812 г.; Рапорт сводных вольтижеров дивизии Компана. 6 сентября 1812 г.; Рапорт 111-го линейного полка. 6 сентября 1812 г.; Ведомость потерь 111-го линейного полка за 5 сентября, составленная 30 сентября 1812 г.; Записка генерала Компана о сражении за Шевардинский редут. 5 сентября 1812 г.; Рапорт 111-го линейного полка за 7 сентября, составленный 1 октября 1812 г.; Рапорт 61-го линейного полка о сражении 7 сентября; Записка генерала Компана о сражении 7 сентября // Ternaux-Compans. Op. cit. P. 175-176, 184-185; 344-359; Рапорт полковника де Чюди о бое 5 сентября // Ворре P. Les Espagnoles a la Grande Armee. Paris; Nancy, 1899. P. 147. Notel; Исторический рапорт о кампании 1812 г. 48-го линейного полка // Chuquet А. 1812. Ser.2.P.61; Ра- порты вестфальского военного министра графа фон Хене королю Вестфалии Жерому о Бородинском сражении, 8 октября 1812 г.// Ibid. Ser.l.P.71-75. ³⁷ РГВИА. Ф.846. Оп.16.Д.Зб04-3606;РГАДА. Д.279. ^jS Legislation militaire ou Recuei] methodique et raisonnee des Lois, Decrets, arretes, reglements et instructions.../ParH.Berriot. Alexandrie, 1812. T.l-4. ^j9 Martinien A. Liste des officiers generaux, rues ou blesses sous le Premier Empire de 1805 a 1815. P., 1895; Ejusd. Tableaux par corps et par batailles des officiers tues et blesses pendant les Guerres de I'Empire. 1805-1815.P., 1899. ⁴⁰ Adam A. Voyage de Willenberg en Prusse jusqu'a Moscou en 1812. Munich, 1828 ( наиболее рас пространенное немецкое издание: Adam A. Aus dem Leben eines Schlachtenmalers. Stuttgart, 1886); Faber duFaur. Blatter aus meinen Portfeuille, im Laufe des Feldzuge 1812. Stuttgart, 1831-1843 (наиболее известны два французских изд.: Faber du Faur C.W., von. Campagne de Russie, 1812. P., s.a.; Faber du Faure G. Campagne de Russie, 1812. P., 1895). См. также: Quennevat J.C. Albrecht Adam et Faber du Faure, "Reporters" de la campagne de Russie // Souvenir napoleoniennes. T.262. P. 14-18. ⁴¹ Fabry G. Op.cit.T.3; Chambray G. Histoire de Г expedition de Russie. P., 1823. T.l-2 ; Beaucour F. Autour de Sept lettres inedites de Murat a son Ministre Agar pendant la campagne de Russie de 1812 //Etudes napoleoniennes. 2000. P.730-731. ⁴² См., например: Бородинское поле: история, культура, экология. Вып. 1. М., 1994; Вып.2.Бородино, 2000.

Русская историография история об армии, написанная ее противником

«Я не знаю описания Бородинского сражения вполне свободного от окраски псевдопатриотизмом», — заявил в начале XX в. известный военный историк А.П.Скугаревский . С тех пор отечественные историки добавили еще немало красок к тем многочисленным мифам и легендам, которыми уже в XIX в. была столь богата наша историография. Существует своего рода «обязательный набор» сюжетов, суждений и выводов, своеобразные «места национальной памяти» русских, избежать которые не смогла почти ни одна работа, вышедшая в императорской России и Советском Союзе. К концу XX в. ситуация несколько изменилась, однако обойти «ловушки национальной памяти» не так-то легко. И дело здесь не только в злом умысле государственной власти, традиционно манипулировавшей образами 1812 г. ради своих «властных» интересов, но и в особом механизме русской национальной памяти, основанном не на историческом, но космологическом восприятии событий Бородина. Наиболее рельефно это можно увидеть, обратившись к «образу врага» русских войск в Бородинской битве. Этот образ сыграл ключевую роль в формировании представлений русского человека о себе самом, стал важным элементом национального самопознания и национальной самоидентификации. Полагая, что комплексный подход к теме истории русских представлений о противнике под Бородином станет возможным только со временем, мы попытаемся обозначить только основные принципы этого подхода, главным образом, на материалах специальных исторических исследований, соотнося обстоятельства их появления с общей идейно-политической атмосферой в обществе и этапами национальной истории. Отказ от привлечения к анализу произведений литературы и искусства будет иметь некоторые исключения, как, например, в случае с романом Толстого «Война и мир».

Как бы ни странно это звучало, но память русских о Бородине стала складываться еще до того, как произошло сражение. После вторжения в июне 1812 г. «армии двунадесяти языков» происходившее все более и более осмысливалось русским сознанием как событие не исторического, но космологического значения, связанное с покушением на какие-то базовые, первичные духовные основания России и русскости. И решительное сражение с этой инородной, чуждой по духу опасностью должно было стать решающим для жизни и смерти всего русского. 22 августа 1812 г. Ф.Н.Глинка, участник великой битвы, позже ставший одним из первых историков и публицистов темы Бородина, был у вечерни в Колоцком монастыре: «Вид пылающего отечества, бегущего народа и неизвестность о собственной судьбе сильно стеснили мое сердце», - напишет он чуть позже . Многие из русских офицеров, кто смог, побывали в те дни в монастырской церкви. «Есть в жизни положения, более отмечающие некоторые дни ее, - писал о днях кануна Бородина П.Х.Граббе. - Не особенною деятельностью памятны они; скорее можно, напротив, назвать их страдательными. Это какое-то отражение внешнего мира в душе вашей... Эти кризисы нравственного образования, на целую жизнь действующе) щие» .

Этот великий духовный подъем, который пережили вначале отдельные люди, 25 августа охватил всю русскую армию, когда в середине дня по полю пронесли икону Смоленской божьей матери, вывезенную из пылающего города на разбитом зарядном ящике. Множество описаний мощнейшего нравственного воздействия, произведенного на русских воинов, которые оставлены нам отечественными мемуаристами, подтверждаются свидетельствами со стороны войск Наполеона . Эта процессия стала ритуалом, когда каждый православный воин соотнес свое бытие и свой дух с неким первоначалом. Конкретная, осязаемая реальность становилась для него до известной степени эфемерной, воскресал мифический момент извечного. Предстоящий бой теперь воспринимался многими как некое жертвоприношение, и этот разрыв исторического времени заранее включал грядущее сражение в круг са-крализированных русских архетипов ". Стоит ли удивляться, что в день Бородинского сражения история увидела картину исключительного единодушия всех его участников с русской стороны . Единодушие было и в ощущении победы, одержанной к концу дня над Наполеоном. Оно складывалось из того очевидного факта, что Наполеону не удалось разбить русскую армию, что он вынужден был остановить свои атаки, что русская армия продолжала держать оборону и намеревалась бороться дальше. Трудно указать с определенностью, какие обстоятельства заставили Кутузова принять решение о возобновлении боя на следующий день и насколько он сам был уверен, что это произойдет18 . Но общее мнение, в том числе даже такого убежденного сторонника «скифской тактики», как Барклай де Толли, было продолжать сражение. Весть о

Все даты этого раздела, посвященные дореволюционной отечественной историографии, даны по старому стилю. Бородине как о победе восприняли в Москве и Петербурге 5, об этом было объявлено и с церковных амвонов.

Последовавшие за этим трагические события - отступление к Можайску, затем к Москве, оставление ее без боя и страшный пожар второй столицы — заставили современников отнестись к Бородинской битве как к неудаче. Многие в правительственных кругах, и прежде всего Александр I и Ростоп чин, были склонны винить Кутузова, который ввел их в заблуждение, «при своив себе победу». Позже, в 1813 г., когда неприятель был уже изгнан из России, значение Бородинского боя предстало широким общественным кру гам уже в новом свете. В вышедшей в том же году в Москве анонимной книжке «Русские и Наполеон Бонапарт» говорилось о Бородине так: «Можно поздравить с победой не только знаменитое российское воинство, но и весь человеческий род. На Бородинском поле погребены дерзость, мнимая непо бедимость, гордость и могущество избалованного счастливца»18 . Из этого сложного комплекса чувств, вызванных мощным духовным подъемом, своего рода космологическим озарением национального бытия, сменой настроений и суждений о сражении в течение непосредственной борьбы с Наполеоном, и вырос удивительный феномен русской памяти о победе на Бородинском поле. Тесным образом с этой начальной историей «русского Бородина» связан и вопрос о том, как воспринимали Наполеона и его «общеевропейскую» армию русские современники. Скажем сразу, что почти все они отдавали себе отчет в силе и могуществе Наполеона и его войск. В сентябре 1812 г. в письме великой княгине Екатерине Павловне Александр I писал, что ему приходится иметь дело с «адским противником, в котором самое ужасное злодейст- во соединено с выдающимся талантом» . «Кто не жил во время Наполеона, — скажет позже А.И.Михайловский-Данилевский, -— тот не может вообра зить себе степени его нравственного могущества, действовавшего на умы со временников. Имя его было известно каждому и заключало в себе какое-то безотчетное понятие о силе без всяких границ» .

Наполеон и идея объединенной Европы в 1812 году

Глубинный смысл того, что произошло с европейской историей на полях Бородина и в целом в 1812 г., вряд ли можно понять, если рассматривать армию Наполеона только в качестве военной организации. Великая армия 1812 г. была прообразом той Единой Европы, которую пытался создать французский император. Политические, социальные и военные аспекты жизнедеятельности наполеоновской империи оказались настолько тесно спаяны между собой, что военная победа в 1812 г. могла завершиться появлением Единой Европы, а военное поражение почти неминуемо должно было привести наполеоновскую идею единого европейского пространства к краху.

Наполеоновская идея объединенной Европы, на наш взгляд, все еще не нашла убедительного освещения в исторической литературе. Вначале провал русской кампании вызвал усиление того варианта «европейской федерации», который, по-видимому, возник еще в недрах III антифранцузской коалиции и привел к образованию Священного союза и Венской системы. Затем были революции 1848 - 1849 гг., остро поставившие вопрос о политической и государственной идентификации европейских народов, объединении Германии и Италии. Наполеоновская Европа все более воспринималась как тираническая система, подавлявшая живой националь-ный дух . В начале XX в. в популярной исторической литературе, особенно в германской, возникла было тема неудавшейся попытки Наполеона сплотить европейский континент, противопоставив его Англии, но очень быстро исчезла. Авторитетнейшие историки предпочли акцентировать внимание на том, что разделяло европейские страны, стремившиеся вырваться из-под опеки Наполеона, а не сближало их . Пожалуй, только в 50-е гг. ряд историков достаточно уверенно выступил с более непредвзятых позиций, представив континентальную блокаду своеобразной предтечей набиравшей силу послевоенной европейской интеграции . Однако реальные очертания Единой Европы 2-й половины XX в., возникшей во многом на иной, не цезаристской, но либеральной основе, вновь заставили историков скептически расценить возможные перспективы Европы Наполеона. Авторитет Ж.Тюлара, поддержанный целым рядом авторов, особенно англоязычных, закрепил эту позицию55.

И все же представляется, что современные историки оказались в ловушке очевидности. Отчетливо осознавая разную в своей основе природу Единой Европы рубежа XX - XXI вв. и начала XIX в., они априорно отвергают наличие совершенно определенной тенденции к сближению европейских государств эпохи Наполеона, а также возможность дальнейшего развития этой тенденции на собственной основе. Прежде чем решать вопрос о изначальной порочности наполеоновской идеи объединенной Европы, следовало бы более взвешенно оценить роль в ее крахе «превходящих» факторов, и особенно тех, которые были связаны с воздействием военного поражения 1812 г.

Обычно отмечается, что Наполеон стал пропагандировать свой замысел европейской федерации «задним числом», уже находясь в изгнании и создавая легенду о себе как либерале и объединителе Европы56. Это не совсем так. Идея прочного европейского единства, рождавшаяся конечно же в условиях жесткой борьбы с Англией, стала проявлять свои очертания примерно с 1810 г. «Нам нужно единое европейское законодательство, -говорил Наполеон Фуше в 1811 г., - единая кассационная палата Европы, единая монета, одинаковые меры веса и длины, одни и те же законы»57. Конечно, видевшийся Наполеону блок европейских государств должен был объединить страны со сходным политическим, экономическим, социальным устройством, отражающим, в свою очередь, формы власти Французской империи. Это, по его мнению, должно было стать не только залогом успешной борьбы с Англией, но и основой процветания Европы. Даже на смертном одре Наполеон не раз обращался к этой мысли. Отодвинуть назревшее объединение - это значило, по его мнению, ввергнуть европей соские страны в долгую бесполезную борьбу друг с другом .

К 1812 г. Наполеон видел границы этой будущей европейской федерации достаточно четко. Документ, обнаруженный русскими войсками в 1813 г. в бумагах поверенного в делах Франции в Берлине г-на Лефедюра, и идеи которого подтверждаются другой документацией, ясно определял эти рамки. В документе говорилось, что Наполеон должен был стать главой Европейской континентальной конфедерации. Это могло стать возможным при соблюдении ряда международных условий, а именно: конфедерация признает полную свободу и независимость во всех сферах (административной, военной и коммерческой) оставшихся за ее пределами стран; признает и гарантирует независимость шведской, датской и турец кой монархий; признает факт независимости внешней политики США; будет достигнута универсальность для всех стран коммерческих отношений на суше и на море, а также будут признаны все захваты, сделанные как Францией, так и Великобританией после 1809 г. Для достижения компромисса на этой основе со странами, не входящими в Европейскую конфедерацию, предусматривалась широкая система компенсаций. Реализация этих положений, при военном доминировании Франции, по мысли составителя документа, должна была привести к росту коммерции, процветанию и ликвидации войн. О России в этой системе документ умалчивал59. Хотя происхождение документа неизвестно, но главные его положения достаточно четко укладываются в контекст общих настроений Наполеона как в начале 1813 г., так ив 1812 г. Россия должна быть вытеснена из большой европейской политики и уж конечно, не могла быть включена в наполеоновскую конфедерацию или федерацию. «Всякий мог ясно видеть, что Россия была слишком сильна, чтобы войти в новую, преобразованную систему Европы, стержнем которой была Франция». «Мне должно было вытеснить Россию из Европы, чтобы она не нарушала единства моей системы, и дать этому новому политическому разделению довольно сильные границы, чтобы противустоять могуществу российской державы», - так позже интерпретировал планы Наполеона в 1812 г. Жомини . Более того, борьба с Россией и русскими мыслилась как важнейший фактор сплочения остальных народов континента. «...Я поведу за собой всю Европу», - сказал Наполеон Ж.Фуше, экс-министру полиции, перед походом в Россию1 . «...Я шел на Россию во главе остальной Европы, - говорил он на Св.Елене. - Начало было популярным, дело было европейским. Это было последнее усилие, которое оставалось сделать Франции... Россия была последним ресурсом Англии. Всеобщий мир был в России, и успех предприятия был несомненен» . Эта идея оказалась близка многим солдатам Франции в день Бородина. «...Солдаты, офицеры, генералы, - все соперничали в отваге и храбрости, - писал жене из Москвы Ж.П.М.Барье, командир батальона 17-го линейного полка 1-го корпуса Даву, 24 сентября 1812 г. - Это выглядело так, словно вся Европа обрушилась в тот день своей колоссальной мощью» на Россию, «которая примерно 12 или 15 лет угрожала вторжени-ем в наши провинции» .

Солдатская честь и солдатская дружба

«Французский солдат, - говорил Наполеон, - заинтересован побе-дить в сражении более, чем русский офицер...» " Не берясь оспаривать Наполеона, все же заметим, что честь - понятие многогранное, различное в понимании генерала и солдата, да к тому же меняющееся от эпохи к эпохе.

По нашему глубокому убеждению, честь бойцов Великой армии имела двух «родителей». Первым была Революция, раскрепостившая национальный дух Франции, вторым «родителем» была Власть в лице Наполеона, пытавшаяся контролировать и использовать пробудившуюся энергию ради воплощения ее в институтах нового государства и общества. При этом Наполеон выступал во многом как наследник эпохи Просвещения и века Разума, пытаясь создать глубоко продуманное и рационально-организованное общество во Франции и во всей Европе. И в этом плане нельзя не пройти мимо той взаимосвязи, которая существовала между идейно-политическими коллизиями, духом эпохи и эстетическими пристрастиями людей. Традиции классицизма, воплотившиеся в начале XIX в. в принципах и эстетике ампира, как нельзя лучше отвечали стоявшим перед Наполеоном политическим задачам. Но очевидна была и обратная зависимость: принципы взаимодействия власти и общества во Франции, воплощенные в образе Первой империи, и контуры Единой наполеоновской Европы были не чем иным, как воплощением основ мировоззрения и эстетики классицизма.

Однако Революция породила и романтизм, с одной стороны, как идейную и эстетическую реакцию на ее попытки основать всеобщее царство Разума, с другой - как воплощение духовной стихии самой Революции. Это уникальное переплетение столь противоречивых идейных, политических и эстетических начал придало наполеоновской эпохе неповторимое своеобразие. Поэтому и в людях Великой армии мы видим то тщеславие, смешанное с властолюбием и кичливой гордостью по отношению ко «всем остальным», то бурные всплески рыцарской энергии, благородства и неукротимой романтики. Встречались среди них и удивительные проявления вечных человеческих качеств - высокой морали и тихого благородства. Крупнейший французский историк XIX в. Мишле, еще заставший в живых многих ветеранов Великой армии, с удивительной теплотой писал о них: «Я знал также солдат, людей без особого образования, которые своею кротостью, мягкостью нрава, нравственными качествами были, пожалуй, достойнее многих знаменитостей». «Армия, великая духом, - утверждал он, -сохраняла еще свою иллюзию, свою веру в то, что она оружие революции» и лелеяла мысли о свободе других народов. «Наполеон сам боялся этой великои страсти своей армии» .

Действительно, стоит помнить о том, что большинство офицеров 1812 г. начали службу еще в 1790 - 1794 гг., пройдя все ступени от волонтера революционной армии или ее рекрута. Эти люди вносили особую атмосферу в жизнь своих частей. Таким, например, был полковник Груань, командир 48-го линейного полка. Несмотря на сильнейшую болезнь, которая после Смоленска заставляла его передвигаться только на носилках, он не покидал своего полка. В пылу сражения 7 сентября офицеры убеждали его: «Полковник! Вам нельзя идти далее. Вы сделали более, нежели Вам предписывает долг...» Но Груань был непреклонен: «Успокойтесь! Вы забываете, что мой полк в деле против неприятеля. Если вы не хотите по-слать за лошадью, я велю нести себя четырем солдатам» . Другой полковник-ветеран из дивизии Разу (предположительно - Бодюэн), которого 7 сентября несли на ружьях в тыл с раздробленной рукой, счел своим долгом указать дорогу неизвестным ему лейтенантам вюртембергской дивизии. «Хотя он был в полусознании, - вспоминал один из этих офицеров лейтенант Зукков, - у него была раздроблена рука, но он между тем дал нам указание: "Значительно правее, мои друзья!"»375. Эта же «великая страсть», оставшаяся от армии революции, заставляла солдат и офицеров 1812г. наивно-искренне, без тени корысти и мелкого честолюбия, писать после Бородина домой своим родным о том, как генерал, маршал или сам император с похвалой отозвались о их части. «Эта похвала, - писал лейтенант Ж.-А.Леюше, - стоит больше всего на свете» .

Подобное чувство чести, проникнутое бескорыстием, проявлялось и в нефранцузских частях. Вечером 7 сентября Лоссберг почувствовал себя совершенно счастливым, когда «сегодняшние боевые товарищи тут же, на поле битвы, провозгласили тост за мое здоровье», «ибо в такой день, где ряды наши так сильно поредели от смерти, никто, конечно, не был способен на низкопоклонство» .

Неотделимой от чести, о которой мы сейчас пишем, была и солдатская дружба. Многих солдат Великой армии, воевавших в России, разыскивали письма их боевых друзей и товарищей, оказавшихся в других уголках Европы. Среди них было много писем из Испанской армии . Но вот удивительная вещь: 6 сентября, перед страшной битвой, встречи со своими старыми друзьями, служившими в других полках, искали только немецкие офицеры! По крайней мере, ни один французский мемуарист или автор дневника не описывает такого факта. Зато все немецкие авторы как один повествуют об этих встречах, пронизанных чувством романтической сентиментальности.

Вечером 6 сентября вестфалец капитан Моргенштайн разыскал полковника 2-го кирасирского полка Кромма, с которым служил ранее в брауншвейгской армии. «Мы не видели друг друга годы, и наша радость при встрече была великой», - напишет Моргенштайн позже. Они провели вместе весь вечер. «...Время прошло так быстро, и была уже поздняя ночь, когда мы расстались, и каждый пожелал другому всего наилучшего в той дьявольской работе, которая нас ожидала завтра, и чтобы мы снова смогли встретиться в добром здравии завтра вечером» . В те же самые минуты прощался со своим другом главным хирургом Кёльрейтером врач Роос. Когда несколькими часами ранее они встретились, то первыми словами Кёльрейтера были: «Тебе нужно есть и пить; возьми из того, что есть у меня» . О подобной встрече написали и Лоссберг, беседовавший с фон Гильзой, командиром вестфальского кирасирского полка в 4-м кавалерийском корпусе, лейтенант Зукков, встретившийся с лейтенантом д Альтроком, вместе с которым ранее был на вюртембергской службе , и др.

Хотя французские офицеры и солдаты испытывали менее сентиментальные чувства дружбы по отношению к своим товарищам, но чувства эти были, вероятно, не менее глубокими. Об этом говорят письма. Вот, к примеру, суб-лейтенант 12-го линейного, ветеран 93-го года Дав (Dauve) пишет на родину о том, что 7 сентября его товарищ по полку и земляк сержант Пьер Вашеро (Vacherot) «погиб, о чем я очень сожалею». «В день битвы я искал Вашеро, чтобы попытаться помочь ему, но это было бесполезно, так как рана была смертельной - пуля попала в голову, так что трудно было узнать, и я долго был опечален... Если увидишь его родителей, - пишет сержант неизвестному лицу, - передай от меня поклон и скажи, что эта печальная новость вызвала сожаление многих его братьев по оружию»382. «В этом деле я потерял много добрых товарищей», - с чувством горечи пишет о сражении 7 сентября лейтенант 25-го линейного П.-А.Паради . Те же чувства угадываются в письмах генералов и маршалов. 6 ноября, во время страшного отступления, на биваке возле Смоленска М.Дюма напишет жене о последней встрече ночью после сражения со своим младшим другом генералом Ж.-Л.Ромёфом: «Я сказал ему последнее прощай, пройдя после битвы и найдя дом, где я обнял его за 3 часа перед его смертью» .

Первый бой за батарею Раевского

В ночь после взятия Шевардинского редута шел холодный мелкий дождь, дул резкий ветер. Французы почувствовали осень. «Мы отдыхали после усталости дня, под шум порывистого ветра и сильного холодного дождя», - писал Лабом . Огни русских костров, которые виднелись впереди, казались многим французам (Лабому, Ложье, Сегюру, Брандту и др.) огромным амфитеатром, придавая русским позициям «почти волшебный вид» (Лабом). Наполеоновские солдаты с завистью смотрели на эти огни, представляя себе сытный ужин, тепло и уют, которыми наслаждался противник. Сами французские войска «стекались в беспорядке на незнакомые места, где не было ничего приготовлено» (Сегюр); особенно в центре и на левом фланге чувствовался острый недостаток в топливе для костров. Костры дымили и отбрасывали «во мраке лишь бледный отсвет» (Ложье). Одни солдаты «стараются как-нибудь устроить себе шалаши из листвы, так как погода суровая. Другие сидят вокруг котлов и присматривают за своим скромным ужином. Те, у кого есть ржаная мука, готовят род теста, который зовут... пульта. Около ночи начинает накрапывать мелкий холодный дождь при сильном ветре: очень скоро наш лагерь становится сплошной топью», - писал Ложье из 4-го армейского корпуса .

Бивак 1-го армейского корпуса был не менее суров. Мало того что его солдаты провели ночь среди убитых и раненных в бою за Шевардинский редут, они были вынуждены сохранять готовность в любую минуту схватить оружие и вступить в бой с неприятелем. Не меньшие тяготы испытывала резервная кавалерия. Тирион, старший вахмистр 2-го кирасирского полка из 1-го корпуса Нансути, повествует, как вечером 5-го их дивизия оттеснила русских кирасир, заставив их очистить опушку леса (видимо, Утицкого либо какой-то близлежащей к нему рощи). В этом лесу 9-й шеволежерский выставил главный караул, выдвинув вперед свои посты. Где-то рядом с 9-м шеволежерским разместился и 2-й кирасирский. «.. .Что это был за печальный бивак. Ничего для лошадей, ничего для людей, голая, бесплодная равнина, никаких селений и неприятель впереди и кругом нас!..»

Вечером 5 сентября в 8 часов вечера, когда уже совсем стемнело, к западу от д.Валуево установили палатку императора. Рядом была раскинута палатка Бертье. Палатки «тотчас же осветились огнями, которые зажглись вокруг». Часть чинов Главного штаба и квартиры расположились в оставшихся строениях Валуева .

В ту ночь одна мысль снедала всю французскую армию, от императора до солдата: уйдут ли русские снова, отказавшись от решительного сражения, как это было уже много раз - под Витебском, Смоленском, Ва-лутиной горой, либо примут бой. «Мы были в таком положении, когда встал вопрос - либо завоевать, либо погибнуть. И эта мысль придавала всем столько храбрости, что, несмотря на силу русской армии и их непреодолимые укрепления, каждый смотрел на наше вступление в Москву как на необходимость. Хотя наша усталость вызывала непреодолимое желание спать, среди нас были однако такие люди, возбужденные желанием славы, что экзальтация сделала их невосприимчивыми к отдыху», - писал Лабом . «Сколько разных тревог было пережито в ту ночь! - восклицает Сегюр. -Солдаты и офицеры готовили оружие, чистили амуницию, боролись с холодом и голодом...»

Поздно вечером 5 сентября, когда бой за редут был уже закончен, император, по свидетельствам Коленкура, Сегюра и Раппа, приказал произвести рекогносцировки и отдал предварительные приказы на сражение утром следующего дня8. Но уверенности в том, что «ему придется начать атаку завтра утром», у Наполеона не было. Русская армия могла ночью сняться и уйти, чего очень опасались во французской армии . С одной стороны, опыт и проницательность говорили Наполеону, что русские обязательно должны дать решающее сражение под Москвой и что недавно назначенный главнокомандующим Кутузов с неизбежностью должен был на это пойти. Упорство русских, с которым они защищали Шевардинский редут, всего-навсего только передовое укрепление, казалось, это доказывало. Но полной уверенности у Наполеона не было - он боялся, что к утру призрак русской армии вновь растает. Вполне реальной была возможность того, что Кутузов вообще сдаст Москву без боя. Тогда поход на Москву, несмотря на важный политический результат в виде падения русской столицы, с военной точки зрения был бы значительно обесценен. Исход всей войны с Россией оказался бы под угрозой.

Той ночью в палатке Наполеона дежурил генерал-адъютант Ж.Рапп10. Позже события тех дней и ночей, которые предшествовали сражению, сольются в памяти Раппа воедино и обрастут явными неточностями". Но общее настроение императора Рапп передал, без сомнения, верно. Наполеон спал мало, погруженный в состояние нервного ожидания. Под утро, чтобы согреться, он потребовал пуншу. Испытывая потребность в разговоре и найдя собеседника в лице Раппа, он, размышляя вслух о русском командовании, о трудностях, с которыми столкнулась Великая армия, о том, что «счастье самая настоящая куртизанка», попытался убедить прежде всего самого себя в несомненном успехе предстоящего сражения .

Как Наполеон предполагал действовать утром 6 сентября в случае атаки? Прямых указаний на этот счет нет. Поэтому мы вынуждены обратиться вначале к расположению французских войск в ночь с 5 на 6 сентября, чтобы определить наиболее возможный вариант действий Наполеона. Левый фланг составлял 4-й армейский корпус. Как известно, 5 сентября, двигаясь вдоль дороги из с.Грязь, он вышел на пространство в виду с.Бородино. 13-я пехотная дивизия разместилась севернее дороги, ведущей из Грязи, 14-я - южнее, возможно, перекрывая саму дорогу. Правый фланг 14-й дивизии был примерно в полукилометре от Большой Смоленской дороги. За порядками пехотных дивизий расположилась пешая и конная Итальянская гвардия, а еще значительно северо-западнее - кавалерийская дивизия Орнано (три легкокавалерийские бригады - 13, 21 и 22-я). Квартира вице-короля в ночь с 5-го на 6-е была в расположении Итальянской гвардии .

Фэн относит к 5 сентября достопамятный эпизод, когда разведка кавалерии Орнано, перейдя, вероятно р.Войну, приблизилась к впадению Колочи в р.Москву («la riviere de Moscou, la Moskowa!»). Напоив своих лошадей (мы сомневаемся, что они напоили их водой из самой р.Москвы, скорее, из какого-то ее притока), солдаты возвратились к главным силам и поспешили сообщить о своем открытии (Фэн). Предстоящее сражение получило у французов название «Битва при Москве-реке».

Южнее вице-короля, перекрывая Большую Смоленскую дорогу, стала 3-я дивизия Жерара, так и не перейдя Колочь. Только два батальона 7-го легкого полка расположились возле реки для связи с войсками 1-й дивизии, которая была на правом берегу Колочи, занимая часть довольно обширного леса1 .

Еще днем 5 сентября французы стали сооружать через Колочь временные мосты (с их помощью переправлялись части Компана, а возможно, и Фриана). Поздно вечером и ночью эти мосты, вероятно, укрепили, а также соорудили один-два новых 5.

Похожие диссертации на Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

Великая армия Наполеона на Березине: событие - памятьПостникова, Алёна Александровна

Приграничные сражения Красной армии в начале Великой Отечественной войныФедюнин, Владимир Валерьевич

Военнопленные армии Наполеона в Поволжье и Приуралье в 1812-1814 гг.Хомченко Сергей Назарович

Боевые действия частей и соединений фронтовой авиации при вводе танковых армий в сражение (прорыв) и развитии ими успеха в оперативной глубине (по опыту наступательных операций третьего периода Великой Отечественной войны)Дьячук, Александр Юрьевич