Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Сочинения Мануила Палеолога как памятник поздневизантийской политической концепции 37
Глава 2 Императорская власть: сущность, атрибуты, способы осуществления и репрезентация 50
2.1 Исторические условия 50
2.2 Формирование образа императора-интеллектуала 59
2.3 Византийский император в сочинениях Мануила Палеолога 65
2.4 Императорская власть и (рШа 74
2.5 Текст как подарок в контексте филии 84
2.6 Эмоциональная связь и devotio 88
Глава 3. Византийское государство и идентичность его народа в представлении Мануила 93
3.1 Мануил Палеолог и теория «неоэллинизма» 99
3.2 «Патриотизм» в концепции Мануила 107
Глава 4. Отношение Мануила к другим странам и народам 119
4.1. Понятие «варвар» у Мануила 120
4.2 Турки и персы 123
4.3 Народы Западной Европы 125
4.4 Легендарные народы и культуры 130
Заключение 133
Список сокращений 143
Список литературы и источников 144
- Сочинения Мануила Палеолога как памятник поздневизантийской политической концепции
- Византийский император в сочинениях Мануила Палеолога
- «Патриотизм» в концепции Мануила
- Народы Западной Европы
Введение к работе
Актуальность темы. В последние годы в социальных науках наблюдается существенное оживление интереса к вопросам политической идеологии и ее эволюции. Такая тенденция вызвана гораздо более тесным, чем ранее, взаимодействием на мировой арене между обществами, придерживающимися совершенно различных позиций в понимании власти, государственности и форм международных отношений. Если в середине ХХ в. в западном мире велись дискуссии о «деидеологизации» и «конце идеологий», то сегодня появляются исследования, в которых изучение — как теоретическое, так и конкретно-историческое — политических идеологий выступает в качестве ключевой задачи.
Очевидно, развитие науки в этом направлении невозможно без тщательного изучения различных исторических вариантов политической идеологии. В этом отношении поздневизантийский период представляет особенное теоретическое и историческое значение, поскольку позволяет проследить процесс трансформации идеологии империи и зарождения нового типа политического мышления на заре нового времени.
Объектом исследования являются идеологические представления и политическая мысль поздневизантийского общества (1261—1453).
Предметом исследования является политическая концепция, представленная в сочинениях Мануила II Палеолога в историческом и идейном контексте. Под политической концепцией при этом понимается комплекс взглядов данного исторического лица на осуществление политики государством, общественными институтами и отдельными лицами.
Хронологические рамки исследования. Определяются периодом политической деятельности Мануила, охватывая период с 1390-х гг. до смерти императора в 1425 г.
Степень научной разработанности темы. Тема политической концепции Мануила Палеолога связана с тремя основными направлениями исследований: это исследования по политической истории его правления, исследования по истории поздневизантийских интеллектуалов и, наконец, исследования в области византийской политической мысли.
Политическая история правления Мануила II. Первым специальным исследованием периода правления Мануила II с привлечением его собственных работ является небольшая монография Ж. Берже де Ксивре. Главным достижением данной работы является введение в научный оборот значительной части сочинений Мануила, представленных в рукописи Parisinus graecus 3041. Данное исследование оставалось фактически единственным монографическим сочинением о Мануиле Палеологе на протяжении ста лет, до 1969 г., когда свет увидела монография Д. Баркера. Данная работа представляет более детальное описание политической деятельности Мануила Палеолога и основывается на большем количестве источников. Ко времени ее создания были подготовлены издания писем Мануила под редакцией Лёграна, а также вышли отдельные статьи и монография Дж. Денниса о периоде правления Мануила в Фессалонике. Особое значение в монографии Баркера имеет использование византийских актовых материалов, опубликованных Дёлгером и издание эпистул наставника и главного корреспондента Мануила Димитрия Кидониса Лёнерцем. Работа Баркера с ее подробным изложением событий политической истории и детальным научным аппаратом остается по сей день единственным специальным трудом по периоду правления Мануила Палеолога. В обобщающей главе «Мануил как император: некоторые выводы» автор характеристику приемов внешней и внутренней политики в контексте современной ситуации, однако особенности этих приемов не связываются им с теми или иными изменениями политической концепции. Внимание исследователей также уделялось поездке Мануила в Западную Европу, предпринятой в 1401—1403 гг. Отдельным сочинениям и письмам Мануила посвящены статьи Дж. Денниса, который также является автором просопографического исследования корреспонденции Мануила, включенного в ее издание.
Мануил Палеолог в контексте истории византийских интеллектуалов. Основы подходов к исследованию византийских интеллектуалов как феномена были заложены в 60-е гг. ХХ в. в статьях и монографиях И. Шевченко и А.П. Каждана. Основным принципом их подхода стало признание того, что «риторические тексты» византийских авторов являются информативным памятником своей эпохи, несмотря на особенности их формы. Несомненно, что это наблюдение в полной мере может быть отнесено к сочинениям Мануила Палеолога. В отечественной науке по отношению к поздневизантийскому периоду данный подход применялся в работах М.А. Поляковской, И.П. Медведева, а также Т.В. Кущ, которая в некоторых статьях обращается к корреспонденции Мануила Палеолога в качестве основного источника. Путем анализа особенностей интерпретации риторической топики данные исследователи раскрывают специфику различных явлений византийской действительности данного периода, а также используют риторические тексты для выявления просопографических сведений, политических и философских взглядов.
Исследования в области византийской политической мысли. В отечественной и в значительной степени в мировой византинистике проблему византийской политической мысли как феномена поставил Г.Э. Вальденберг. Его труд, созданный в 1920-е годы, был издан относительно недавно. Главным методологическим достижением данной работы является то, что автору удалось выйти за рамки литературного анализа текста, который привел многих исследователей к выводу о бессодержательности византийских текстов на политическую тематику. Одна из глав данной работы посвящена Мануилу Палеологу, однако автор ограничивается рассмотрением лишь одного сочинения византийского императора, делая вывод о том, что «[Мануил] заботится о красоте стиля, но идей у него почти нет». Такая оценка обусловлена в первую очередь довольно узкими границами политической литературы, устанавливаемыми Г. Вальденбергом. Из всех сочинений Мануила он рассматривает на предмет политической концепции лишь одно («Сто поучительных глав», относящееся к жанру «зерцал принцев»). Современные исследователи, однако, приходят к выводу о том, что политическая мысль была представлена в гораздо более широком спектре жанровых форм. На этой предпосылке основывается, в частности, Д. Ангелов, обращаясь в недавнем исследовании идеологии и политической мысли в Византии в 1204—1330-х гг. к широкому кругу источников, включающих и типично риторические и эпидейктические тексты. Хронологические рамки работы Д. Ангелова ограничивают область рассмотрения периодом, предшествующим периоду, исследуемому в данной работе, однако, она представляет собой методологически важный пример использования аналогичных источников для анализа политической идеологии.
К другому типу исследований византийской политической мысли относятся обобщающие работы, стремящиеся установить общие категории византийской политической идеологии на всем протяжении ее истории. К их числу в первую очередь необходимо отнести работы Э. Арвейлер и Х.-Г. Бека. Значимость данных работ состоит, прежде всего, в выработке понятийного аппарата и общих терминов, некоторые из которых активно используются и в настоящей диссертации (например, понятие «политической ортодоксии», сформулированное Х.-Г. Беком). Однако этот обобщающий подход обуславливает и ограничения, поскольку не учитывает особенностей исторической эволюции, значимость которой все настойчивее признается исследователями, в том числе, и в нашей стране. Например, если в обобщающем сборнике «Культура Византии VII—XII вв.» «система идеологических представлений» характеризуется Г.Г. Литавриным как наиболее традиционная сфера в общественной жизни империи и говорится о том, что вопреки изменяющейся социальной действительности «воззрения на происхождение, сущность и цели государственной власти — и прежде всего власти императора — оставались неизменными», то, делая выводы о развитии политической мысли в поздневизантийский период М.А. Поляковская и И.П. Медведев указывают на то, что «поздневизантийская политическая мысль на различных её уровнях… в целом отражала реальные импульсы общественной жизни». При характеристике ее особенностей, соавторы лишь упоминают о Мануиле Палеологе, уделяя внимание главным образом источникам других типов.
Отдельным аспектам византийской политической идеологии посвящены статьи И.С. Чичурова. В работе «Политическая идеология средневековья: Византия и Русь» автор не только рассматривает пути и характер рецепции византийских политических идей Московским государство, но предлагает собственную периодизацию развития политической мысли в самой Византии. Отмечая общую тенденцию к более аристократизированному пониманию власти с конца XI в. автор не указывает никаких особенностей, свойственных более позднему периоду. Данная работа является примером того, что и в зарубежной, и в отечественной науке проблемы византийской политической идеологии часто затрагивались в связи с развитием идеологии Московского государства. Особенное внимание при этом уделялось идеологеме «Москва — Третий Рим». Необходимо отметить, что исследования в этой области имеют лишь косвенное отношение к рассматриваемой теме, поскольку анализируют в большей степени не ее предмет (византийскую политическую идеологию), а ее рецепцию.
В последние годы также появились исследования, затрагивающие вопросы поздневизантийской идеологии в связи с исследованием философских течений эпохи и в первую очередь — поздневизантийского неоплатонизма, главным представителем которого был Георгий Гемист Плифон. Новейшая работа Н. Синиоссоглу уделяет еще большее внимание утопическим идеям данного автора, чем предшествующие работы Ф. Мазэ и И.П. Медведева. Данная проблематика имеет отношение к рассматриваемой теме, поскольку Мануил Палеолог рассматривался Плифоном как человек, способный осуществить описанные им принципы, однако, он этого не сделал, пытаясь выработать собственную консервативную концепцию. Некоторые её особенности при этом имеют отношение к тенденциям т.н. неоэллинизма, которые уже изучались исследователями. Также наследием классической культуры является и концепция ученой дружбы, занимающее важное место в политической концепции Мануила. Помимо указанных работ о византийских интеллектуалах к теме «филии» исследователи обращались как к элементу позднеримской идеологии, дипломатическому институту, этической категории, основанной на христианской этике, а также как к социокультурному феномену, присущему эллинству и отраженному в литературе. Различные стороны этого понятия находят отражение и в работах Мануила Палеолога.
Источниковая база исследования. Источниковая база данного исследования может быть разделена на две основные части. Первая из них включает сочинения Мануила Палеолога, разнообразные по форме и назначению. К их числу относятся его эпистулы, диалоги («Диалог с неким персом», «Диалог с императрицей-матерью о браке»), речи различных типов («Надгробное слово деспоту Пелопоннеса Феодору Палеологу», «Семь этико-политических речей»), «зерцало принцев» («Сто поучительных глав»), богословские трактаты и малые отдельные речи (включая этопеи). Перечисленные сочинения никогда не переводились на русский язык, некоторые из них не имеют современных критических изданий. Вторую группу источников составляют тексты поздневизантийского периода (включая Никейскую империю), затрагивающие вопросы политической теории. Их использование позволяет установить идейный контекст и показать формирование анализируемой политической концепции. Они включают в себя речи Никифора Влеммида, Георгия Акрополита, Фомы Магистра, Георгия Гемиста (Плифона), а также сатирический диалог «Путешествия Мазариса в Аид», созданный анонимным автором при дворе Мануила.
Методология работы. Методологической основой данного исследования послужили как общенаучные (общелогические, теоретические), так и специальные междисциплинарные методы исследования, а в качестве основных принципов — принципы объективности и историзма. К общелогическим методам исследования относится анализ, синтез, индукция, дедукция и аналогия. К теоретическим — абстрагирование (выделение общих свойств и отношений изучаемого предмета), обобщение и систематизация. Исследование политической концепции также предусматривает использование системного подхода: различные ее составляющие рассматриваются в неразрывном соединении с целым. Сама рассматриваемая система (политическая концепция) при этом изучается как сложный и противоречивый объект, который, в свою очередь, входит в состав более сложных систем. К специально-научным методам исследования, применяемым в данной работе, относятся сравнительно-исторический, историко-генетический и историко-ретроспективный. Специальные методы анализа включают синхронный и диахронный анализ, позволяющие одновременно определить место изучаемой политической концепции в историческом контексте и выявить ее особенности среди прочих концепций, существовавших в данный исторический период. Кроме этого, для работы с источниками применялся комплекс специальных междисциплинарных методов, направленных на реконструкцию исторических фактов: определение регистра текста и влияние его на терминологию, трактовка тех или иных терминов в контексте топики и жанровых требований.
Цели и задачи исследования. Целью данной работы является исследование и формулирование поздневизантийской политической концепции в том виде, в котором она представлена в сочинениях Мануила II Палеолога. Для достижения этой цели предполагается решить следующие задачи:
-
Установить происхождение, основные атрибуты и исторический контекст потестарной модели «философа на троне», представленной Мануилом.
-
Определить основные атрибуты императорской власти в рамках политической концепции Мануила.
-
Определить способы осуществления власти императором, его отношение к элите и отношения между интеллектуалами как корпорацией и императором.
-
Определить и описать взгляды Мануила II на государство и его народ.
-
Определить отношение автора к другим народам и культурам, выявить черты образа «другого» в рамках политической концепции и в данном историческом контексте.
Научная новизна. Новизна предмета исследования данной работы состоит в том, что политическая концепция Мануила Палеолога не являлась ранее предметом специального научного исследования как в отечественной, так и в зарубежной науке. Проблематика данной работы связана с малоизученной областью поздневизантийской политической мысли. Для изучения этого предмета используется новый круг источников, состоящий из риторических сочинений, которые не привлекались ранее для систематического анализа политической концепции данного автора и не включены в полной мере в имеющиеся работы по поздневизантийской политической мысли. Для работы с этими источниками привлекается набор специальных методов, которые начали осваиваться исследователями лишь недавно (анализ топики, выявление коммуникативного аспекта риторических сочинений) и не применялись к данным источникам. Использование новых методов и аспектов рассмотрения позволяет сделать новые выводы об особенностях политической концепции Мануила Палеолога и добавить новые и существенные штрихи к пониманию поздневизантийской политической мысли и идеологии в целом.
Основные положения, выносимые на защиту.
1. Сочинения Мануила Палеолога могут быть охарактеризованы как «риторические» в том смысле, что они следуют определенному набору требований, традиционно предъявляемым к византийским текстам «высокого стиля». Однако, несмотря на их зачастую неделовой характер они содержат значительное количество элементов политического мышления и идеологии.
2. В вопросах, относящихся к политической идеологии, Мануил демонстрирует определенную гибкость подхода к топике. В некоторых случаях он использует общие места для достижения вполне конкретных результатов, что открывает для нас систему политических взглядов, характерных для его времени и среды.
3. Мануил не прибегает к идее универсальной империи в своих сочинениях (в том числе, полемических), не отвергая её открыто, подобно некоторым другим византийским авторам, он представляет развитие государств как циклический процесс и разобщает идеи богоугодности и политического процветания.
4. Концепция императорской власти Мануила является результатом эволюции типа «императора-интеллектуала», которую можно проследить со времен никейской империи.
5. В работах Мануила находит отражение новый «патриотизм» «гражданского» типа, подразумевающий идентификацию групп по признаку их происхождения из определенного города и их ответственность за происходящие в нем события.
6. Мануил демонстрирует также значительные отличия в восприятии народов Западной Европы по сравнению с авторами предшествующих периодов. Используемая им терминология по отношению к народам Западной Европы говорит о значительной дифференциации в их восприятии (он полностью отказывается от обобщающего термина «франки»), что соответствует определенным изменениям как во внутренней идеологии империи, так и отражает происходящие в регионе геополитические процессы.
Теоретическая и практическая значимость. Результаты данного исследования могут быть использованы для дальнейшего исследования истории поздневизантийской политической мысли и истории византийской государственности на позднем этапе её существования, а также при подготовке соответствующих разделов в курсе истории средних веков и специальных курсов по истории византийской политической мысли, литературе Византии, политической истории Византийской империи эпохи Палеологов.
Апробация научных результатов. Основные результаты и выводы данного исследования были представлены в докладах на конференциях различных уровней: международных —Международный конгресс византинистов (София, 2011), Международные конференции аспирантов-византинистов (Оксфорд, 2010, 2012), всероссийских — всероссийская конференция молодых ученых «Образы прошлого» (Воронеж, 2009), Чтения памяти С.И. Архангельского (Нижний Новгород, 2010) и региональных — XIII Нижегородская сессия молодых ученых (Татинец, 2008), Добролюбовские чтения (Нижний Новгород, 2008). Результаты исследования отражены в 9 публикациях (в том числе в одном издании, входящим в список рекомендованных ВАК) общим объемом 2 п.л., из которых автору принадлежат 2 п.л.
Соответствие паспорту специальности. Проблематика и выводы диссертации соответствуют паспорту специальности 07.00.03 – всеобщая история (средние века), а именно п. 13 «Власть в истории. История государства и его институтов. Государство и общество. Сфера политики и политических отношений. История политической культуры. Государство, политика и человек», а также п. 20 «История общественной мысли. Интеллектуальная история».
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка источников и литературы.
Сочинения Мануила Палеолога как памятник поздневизантийской политической концепции
Комплекс источников, использованный в данной работе может быть разделен на две части: сочинения Мануила II Палеолога и сочинения других авторов (историографические, риторические, философские), которые позволяют рассмотреть первую группу источников в историческом и культурном аспекте.
Мануил II является одним из наиболее плодовитых византийских авторов поздневизантийского периода. Несмотря на внимание, уделяемое его работам, не все они на сегодняшний день опубликованы, и не для всех существует полноценная научная редакция. В число его работ входят эпистулы, диалоги, гимнография, «зерцало принцев» и речи различных типов. Как и многие другие византийские интеллектуалы этого периода, автор сам уделял значительное внимание их переписыванию и «публикации», поэтому историки располагают если не всем, написанным им, то очень значительной частью.
Эпистулы Мануила Палеолога. Особую роль в корпусе сочинений Мануила играют эпистулы\. Их особенностью является, в частности, то, что они создавались на протяжении по крайней мере 40 лет и таким образом охватывают большую часть общественной жизни Мануила. Их главным изданием на сегодняшний день является критическое издание Д. Денниса, в которое входит 68 писем. Они адресованы людям различного социального статуса — от обычных монахов до высших византийских чиновников и представителей знати того времени. Самым частым адресатом является Димитрий Кидонис, который является автором самой значительной эпистолярной коллекции среди византийских интеллектуалов. Некоторые из писем Мануила Палеолога являются риторическими упражнениями. Письма изучались в качестве исторического источника по политической истории этого периода, а также как уникальный в своем роде источник по истории византийской культуры и ментальности.
В известных на сегодняшний день письмах Мануила значатся имена 28 корреспондентов. Имеющиеся просопографические данные о них собраны в значительной степени самим Дж. Деннисом в вводной части к публикации писем. При анализе данного источника нужно иметь в виду несколько его особенностей.
Во-первых, составляющие коллекцию 68 писем являются лишь избранными фрагментами переписки, которая должна быть гораздо более обширной. Ни одна из сохранившихся рукописей не содержит всю коллекцию писем в полном составе, что говорит о том, что самим автором она не осмыслялась как некое завершенное, закрытое произведение. Об избирательном характере сборника писем говорит и то, что большинству корреспондентов в коллекции адресовано лишь по одному письму, когда как их содержание предполагает предшествующую историю переписки. Кроме того, наиболее частый корреспондент, Димитрий Кидонис, которому Мануил адресовал 20 писем (в сборнике Дж. Денниса), в своей коллекции имеет 80 писем Мануилу (из 450, которые составляют самую обширную византийскую коллекцию писем). Несмотря на то, что сам Мануил в одном из писем упоминает о том, что не имеет возможности отвечать на каждое письмо и что некоторые его корреспонденты проявляют настойчивость отправляя одно письмо за другим, необходимо предположить, что не все письма, написанные Кидонису вошли в данный сборник. Установить принцип составления данного сборника вполне определенно не представляется возможным. Скорее всего, в его основе лежало личное предпочтение автора, основанное на литературных качествах каждого из писем. Мануил, судя по всему, переписывал письма перед отправкой в специальный «библион», в котором оставались чистые страницы для последующих писем, однако большая часть коллекции, по которой была выполнена публикация Дж. Денниса, была переписана единовременно. О самоличном переписывании писем в книгу, содержащую чистые листы для будущих писем упоминает сам автор1. При этом некоторые письма он считал нужным сохранять в памяти. Возможно, описание таких действий со стороны императора было скорее топосом, и перепиской занимались писцы, однако император не был чужд собственноручного письма, о чем свидетельствуют обширные поправки в парижском кодексе. Люди, принадлежащие к его интеллектуальному кругу и имеющие социальный вес писали очень много, о чем свидетельствуют, например, рукописи, выполненные рукой Исидора (впоследствие митрополита Киевского), служившего при Мануиле. Кодекс Parsinus graecus 3041 содержит, наряду с другими сочинениями автора, письма, написанные рукой каллиграфа со вставленными в пропуски после обрыва последней строки предшествующего письма именами получателей, по всей видимости, выполненные рукой автора. Единообразие употребления некоторых терминов, которые варьируются в других работах автора, на протяжении всех 40 лет переписки ставит вопрос о «выравнивании» стиля при переписывании.
Во-вторых, о многих адресатах исследователи могут узнать только из писем, сведения которых крайне неконкретны и обобщены. Если для некоторых писем можно найти «ответы» в коллекциях адресатов, то для большинства остальных их получение адресатом и вообще предназначенность для пересылки является скорее допущением, особенно учитывая то, что наряду с письмами в коллекции присутствуют, например, этопеи (речи от лица другого человека) и письма абстрактным лицам.
Эти особенности, однако, не обесценивают данный исторический источник. Сам процесс обмена письмами такого рода между императором и его подданными различного уровня не может подвергаться сомнению.
Для данной работы письма важны как один из инструментов консолидации элиты и поддержки эмоциональной связи с её различными представителями. Переписка помогает нам получить представление о состоянии т.н. «панегирической культуры», роли «филии» и способах обеспечения единства между представителями различных социальных групп. Для такого типа правителя, как Мануил, переписка являлась без сомнения эффективным политическим инструментом, и в ней раскрываются существенные аспекты его политической концепции.
Ценность данного источника во многом обусловлена характером имеющихся в распоряжении исследователей рукописей. Наиболее важной из них по праву считается рукопись Национальной библиотеки Франции Parisinus graecus 3041. Она содержит основную часть работ Мануила, некоторые из которых по-прежнему не изданы. Ценность данной рукописи состоит в том, что она в огромном изобилии содержит поправки, которые по общему согласию исследователей являются авторскими. Письма в данной рукописи имеют одну особенность оформления, которая не отмечалась до этого исследователями: сами тексты писем выполнены каллиграфически, по всей видимости, рукой профессионального копииста, когда как имена адресатов вписаны характерным вольным почерком автора со сложными сокращениями имен, вписанными в небольшие промежутки в конце последней строки каждого предыдущего письма. Основным доводом в пользу того, что данная рукопись представляет собой авторизованную копию с авторскими маргиналиями и различного рода исправлениями, является личный, творческий характер данных записей. Данная точка зрения принимается издателями всех текстов, входящих в состав данной рукописи, начиная с Жюля Берже де Ксивре .
В тексте самих писем неоднократно упоминается о том, что автор пишет их своей рукой . При этом, собственноручное письмо было настолько привычно для Мануила, что в одном из писем он упоминает о том, что по приезде во Францию, его рука «рука сама (агУгоцято«;) поспешила записать то, что лучше передать на словах, чем в письмах»2. С данной рукописи с учетом сделанных поправок была выполнена копию, вошедшая в состав Barberinus graecus 219 датируемой началом XV в. Примечательной для данной темы особенностью рукописи является то, как сравнительно пышно она украшена. По всей видимости, данный манускрипт был своего рода «публикацией» работ Мануила и предназначался в качестве подарка.
По меньшей мере 5 других известных рукописей содержат те или иные фрагменты сочинений Мануила и отдельные письма .
«Диалоги с неким персом». Наиболее значительным по объему сочинением Мануила является серия диалогов «с неким персом»4, которые были написаны около 1399 г., но, по всей видимости, основаны на более раннем опыте полемики с одним или несколькими представителями турецкой знати. Диспуты разворачивались, скорее всего, во время пребывания Мануила в качестве заложника в Анкаре зимой 1391 г. Помимо собственно спора о вере в них затрагиваются многие смежные этические и исторические вопросы.
Византийский император в сочинениях Мануила Палеолога
Как отмечалось выше, византийская модель власти представляет собой целый комплекс идей, происходящих из разных исторических эпох, обществ и этических систем. В соответствии с этим в работах Мануила образ византийского императора представлен составным. Репрезентация императорской власти, её оснований и необходимых качеств императора зависят напрямую от типа того или иного текста. Однако, все эти аспекты в своей совокупности и составляют концепцию императорской власти. Существенная роль парадокса для византийского мышления выделялась исследователями поэтики византийских текстов. В приложении к политической концепции это означает, что сочетание сразу нескольких дискурсов в её рамках не представлялись Мануилу и другим авторам эпохи противоречием истине. У каждого из дискурсов, как у чисто «риторических», так и более точно отражаюших действительность, были свои собственные функции.
Ни одно из сочинений не рассматривает фигуру императора системно. В «Ста поучительных главах» Мануил касается главным образом вопросов этики, сводя воедино разнообразные подобающие случаю общие места, что справедливо признает в упомянутой работе еще В. Вальденберг. Из «Надгробного слова», которое представляет собой развернутый энкомий правителю Пелопоннеса Феодору Палеологу, родному брату Мануила, мы можем почерпнуть информацию о том, из чего, по мнению Мануила, состоял императорский virtus, какие личные качества санкционировали императорскую власть. При этом в данном сочинении перед нами разворачивается образ императора-полководца, который обладает разнообразными составляющими римской доблести в большей степени, чем другие и в равной степени — образ славного отпрыска «рода императоров». Совсем иначе переход власти к императору представляется в диалоге «О браке», в котором женитьба рассматривается как необходимое условие для появления и воспитания наследников, которые бы приняли власть от отца без потрясений и борьбы. И, наконец, в письмах византийский император нам представляется как «глава дискурса» и источник «софии» на земле. В силу этой особенности, концепция императорской власти Мануила не может рассматриваться как нечто целостное и непротиворечивое. Скорее, это несколько связанных между собой концепций, в рамках которых разворачивается логическая система тех или иных сочинений в зависимости от целей автора и требований жанра.
«Римский дискурс» в работах Мануила представлен главным образом в «Надгробном слове Феодору Палеологу». Особое внимание в нем уделяется превосходству Феодора в соревнования и различных воинских навыках, а в части энкомия, которая отводилось прославлению предков подчеркивается, что он прославился благодаря собственным достоинствам, а не благодаря предкам или месту, откуда он произошел . Он превосходит (тжєруїкаю) своих товарищей в атлетике . Мануил постоянно подчеркивает эмоциональную связь с братом. Находясь в тюрьме он утешает себя тем, что представляет Феодора «получающим награды, увенчиваемым лавром, объявляемым победителем, превозносимым выше всех в соревнованиях... потому что побеждать в каждом соревновании, в котором победителю вручают венец, было тем, к чему он имел стремление с детства и для чего он заботился о физическом состоянии и силе». К соревновательным преимуществам относятся не только атлетические и военные качества, но и владение риторическим искусством, которое определяется как искусство убеждения, используемое и в политических целях: своими словом он мог обуздать даже скифов1.
Мысль об «избрании сильнейшего», однако, связывается Мануилом и с происхождением. Важность преемства власти особо выделяется Мануилом. Феодор по самому происхождению был император, происходил «по непрерывной линии от благородных императоров» , выдающихся людей прекрасных достоинств. Они действуют благородно не для вида (как, видимо, многочисленные политические соперники не «императорского происхождения»), но воплощают в самой своей жизни высокие добродетели, направляют империю, служат государству и выступают мудрейшими правителями на благо своих подданных. От прочих сильных мира сего их отличает то, что они действуют «более подобно отцам, чем хозяевам» и предпочитают божественную помощь любой другой . Мануил показывает, что настоящие добродетели связаны также со знатностью и древностью рода. Добродетель ставится им выше удачи. Феодор называется отцом, другом, учителем, подателем благ, защитникам, правителем, врачом, пастырем, кормчим своим подданным. По другим источникам этого периода (в частности, по сатирическому диалогу «Мазарис») нам известно, что современники из числа сторонников Мануила, очень ожесточенно воспринимали противостояние знатных людей императорской власти в Пелопоннесе, которое проявилось, в частности во время знаменитой кампании Мануила по строительству (или восстановлению) стены через Истм. Таким образом, что обосновывая превосходство Феодора как по происхождению, так и по личным качествам в римском архаическом духе, Мануил решает вполне современную задачу утверждение «законной» власти. В этом случае сформулированная Д. Ангеловым дихотомия между собственно политической мыслью и чистой риторикой не является столь очевидной. Под набором общих мест и архаичными темами скрывается довольно ясная цель утверждения неоспоримого превосходства Феодора среди всех прочих оспаривающих власть Палеологов лиц. Составить более определенное представление о назначении данного текста представляется затруднительным, потому что у нас нет более подробных сведений об обстоятельствах его произнесения, чем те которые имеются в начале самой речи. В качестве адресатов в начале речи указывается неопределенный круг лиц, подданных Феодора, к которым Мануил прибыл по прошествии некоторого времени после его смерти.
Наконец, к этому прибавляются и черты образцового христианина. Феодор во всем полагается на божественную волю, предваряет любое дело молитвой и проявляет милосердие к «благородным людям», которые не сдержали клятвы и предали его. Несмотря на то, что такого рода энкомий изобилует в целом традиционными элементами образа и добродетели, Феодор представляется не «божественным василевсом», а скорее благородным рыцарем, служащим своему народу по божественной воле и хранящий ценности рода. Мануил, посещая Пелопоннес по этому поводу, с ностальгией вспоминает о том, как Феодор «скакал по этой земле направляясь на охоту или в сражение»\.
Противоречие между двумя моделями virtus а в византийской политической идеологии —личной и связанной с благородным происхождением — уже отмечалось исследователями . Оно не является исключительным для данного периода. Появление средневековой аристократии в Византии обычно относят ко второй половине VIII в., когда в источниках появляется важный маркер этого процесса — родовые имена (фамилии) . Например, «Тактика» Льва VI (886—912) предписывает назначать стратегами «добродетельных, благородных и состоятельных людей» и одновременно содержит морализирующий пассаж о том, что благородство должно определяться не по древности рода, а по личным достоинствам и достижениям. Кроме того, автор трактата указывает, что стратеги, не имеющие славных предков, лучше справляются с возложенными на них обязанностями, поскольку они стремятся компенсировать своими достижениями свое скромное происхождение . Г. Острогорский указывает, что появление критерия происхождения особенно заметно при сравнении с одним из непосредственных источников автора «Тактика» — «Стратегикона» Псевдо-Маврикия, в котором в качестве требований к военачальнику указываются лишь христианские добродетели 4 . Для данного исследователя соединение принципов «бесклассового» общества с принципами нового мышления в «Тактика» говорит о переходном характере самого общества, где новые порядки вступали в противоречие с топикой, установленной в прошлом. Сочинения Мануила, таким образом, показывают, что данное противоречие не было уникальным для VIII-ІХвв., НО в полной мере представлено и в источниках самого позднего периода.
«Патриотизм» в концепции Мануила
В строгом смысле термин «патриотизм» по отношению к рассматриваемой эпохи является анахронизмом, поскольку был введен в употребление лишь в XVIII в. Однако, если определить его как преданность к отечеству (натрии) в широком смысле, то его можно рассматривать как традиционную нравственную ценность, заимствованную Византией от Древнего Рима. Мотивы любви к отчеству и тоски по нему в отъезде в целом традиционные для византийской литературы, и в этом смысле его можно использовать и в отношении рассматриваемого комплекса источников.
Смысл рассмотрения вопроса о патриотизме Мануила состоит в том, что в период коренных изменений, которые произошли на политической арене в поздневизантийское время, содержание этого термина было как для самих представителей византийского общества, так и для исследователей проблемным вопросом. В особенности сложен он был для византийских интеллектуалов, многие из которых стали трактовать его в довольно космополитическом ключе. Сама неопределенность пределов государства и состава его населения подталкивает к уточнению смысла этого понятия, без которого сложно представить ценностные основы политической концепции.
Есть основания полагать, что для большинства населения византийских территорий того времени понятие патриотизма совпадало с понятием православия. Это обстоятельство выходило на первый план каждый раз при попытках заключения унии с Римом. Например, участник собора 1274 г. Георгий Метохит писал: «Вместо борьбы на словах, вместо опровергающих доказательств, мы, послы, все время слышим только одно: вы стали франками! Неужели мы, выступающие за унию, должны назваться сторонниками другого народа, а не патриотами Византии?»1.
Однако, Мануила окружали люди думающие иначе. Его самый частый корреспондент и учитель Димитрий Кидонис в полной мере испытал на себе последствия этого разрыва между мнением большинства и собственными убеждениями. Он был одним из тех, кто стремился не только к церковной унии с Западом, но и к отказу от идеологии универсальной власти византийского императора. Доказательству того, что в этом состоит истинное благо для родины, посвящено целое его сочинение «Апология». В нем он обращает оружие риторики в обратном направлении: против официальных восхвалений Константинополя, которые находились, по его мнению, в ужасающем противоречии с реальностью, против доктрины об универсальной власти византийского императора, а также против провозглашаемого принципа симфонии церковной и светской власти, замечая, что в реальности патриарх не может совершить ни малейшего самостоятельного шага без воли императора. Опровергает он и деление мира на эллинов и варваров. Существование сочинений такого рода говорит о том, что в ближайшем окружении Мануила находились люди, которые обладали способностью к очень здравой рефлексии и прекрасно понимали разницу в видении мира и общества между Западом и Востоком.
Другой, своеобразный, вид патриотизма демонстрирует Георгий Гемист (Плифон). Этот философ из Мистры, сочинения которого были большей частью уничтожены как еретические, всегда занимал особое место в теориях неоэллинизма. Замбелиос, к примеру, называет его «последним византийцем и первым неоэллином»1. Большое внимание ему уделяется также в контексте так называемого «византийского гуманизма». Однако, некоторые исследователи гораздо более сдержанно относятся к его фактическому влиянию на мысль эпохи. В числе преемников его взглядов на исторический процесс и место эллинов в мире можно назвать одного из поствизантийских историков Лаоника Халкокондила, который начинал карьеру при Мануиле II, служил на Пелопоннесе и был учеником «философа из Мистры».
В «Речи к императору Мануилу о положении Пелопоннеса» Плифон излагает теорию о главенствующем положении Пелопоннеса среди прочих территории страны по причине того, что она была первой заселена эллинами: «Всеми признается, что Пелопоннеса изо всех... областей является первой и самой выдающейся областью греков... Даже для того великого города на Босфоре, который теперь является Ващей столицей, эта область справедливо может быть названа матерью, так как Византий прежде населяли греки дорийцы, дорийцы же, конечно, [происходили] из Пелопоннеса. Когда же из италийского Рима туда была послана блестящая колония, и в результате этого Византий значительно вырос, новые пришельцы не были чужды пелопоннесцам, ибо потомки Энея и сабиняне равными частями населяли Рим. Сабиняне же происходили из Пелепоннеса и были спартанцами»1.
Плифон предлагает коренным образом изменить всю существующую экономическую и политическую систему страны, принимая за основу воспринимаемые им древние обычаи. Рекомендуемые меры включают в себя разделение общества на военнослужащих и «илотов», обеспечивающих их повседневные потребности, упразднение каких-либо расходов на лиц, «ведущих духовный образ жизни» (Плифон совершенно не использует христианскую терминологию), а также отказ от роскоши (в частности, тканей и платья, ввозимых из-за границы). Критическое отношение к импорту товаров, воспринимаемых как традиционно византийские (например, шелка) высказывают и другие авторы палеологовского периода - в частности, Никифор Григора . При этом Плифон категорически заявляет о том, что все те, кто считают такой план не выполнимым могут доказать, что описанный порядок не является наилучшим. В завершение Плифон предлагает императору поручить ему осуществление такого рода реформ.
Таким образом, патриотизм, который демонстрирует Георгий Гемист также, как и у Димитрия Кидониса, связан в значительной степени с разрывом с «политической ортодоксией». Его концепция государственности очень прагматична, четко очерчена как этнически, так и географически. Сам язык его посланий во многом является манифестом: он не использует христианские категории (за исключением последнего пожелания «пусть Бог направит тебя на это прекрасное для всех решение»), прибегает к античным терминам («илоты», «политы»). Это вполне объяснимо учитывая то, что Плифон также является автором неоязыческого трактата, за который его учение и было осуждено Церковью, а труды уничтожены.
Нам не известно, как именно Мануил отреагировал на послание Шифона и был ли он с ним знаком. Однако, есть основания предполагать, что люди, окружавшие Мануила в Константинополе были настроены крайне скептически по отношению к пелопоннессцам и, вопреки устремлениям таких деятелей, как Плифон как раз считали их изменникам патриотическим идеалам. Например, именно такая позиция обозначена весьма отчетливо в сатирическом диалоге, созданном в период правления Мануила, известном как «Мазарис». Анонимный автор диалога принадлежал к ближайшему окружению Мануила. Путешествуя в аид, он встречается с высшими византийскими чиновниками, которые страдают там за свои преступления и пороки. В разговорах с ними, а также в следующих за диалогом «Письмах Михаилу Голоболу» он затрагивает многие проблемные для Константинополя вопросы, в полной мере реализуя вседозволенность избранного жанра. Так, в письме датированном 21 сентября 1415 г. автор описывает его «впечатления о Пелопоннесе». В первую очередь отмечается этническое разнообразие полуострова, которая с точки зрения автора является негативным признаком. Он называет «семь народностей, которые можно выделить на слух по звучанию их речи»: лакедемоняне, италийцы, пелопоннесцы, стлавины, иллирийцы, египтяне и иудеи. При этом несмотря на священный характер числа семь автор замечает, что по отношению к жителям Пелопоннеса оно является нечистым, потому что все эти жители не составляют единого народа и единого государства. Эта пестрота культур и этносов, согласно автору «Мазариса», заставляет все эти народы соединять свои пороки с пороками других, поэтому «одни в Пелопоннесе избрали себе образцом для подражания тщеславие, лживость, страсть к клевете и наветам... другие — властолюбие» и т.д1. В диалоге один из обитателей айда отправляет главного героя в Морею «набивать брюхо мясом, оливками, мукой, нектаром. окороками, праздничной панафинейской похлебкой» . Не меньше автора раздражает и то, что люди на Пелопоннесе говорят «по-варварски, отчаянно коверкая слова», а лаконцы уже зовутся «цаконцами» .
Народы Западной Европы
Как упоминалось выше, Мануил был единственным со времен Константина Великого византийским императором, который достиг западных пределов экумены, побывав на Британских островах. Его длительное пребывание в Западной Европе, сам стиль политики определили особое место западноевропейских народов в политической концепции.
В этой связи большой интерес представляют два упоминания западноевропейских монархов в письмах Мануила. Их имена, однако, можно установить лишь по контексту, поскольку они не упомянуты, что весьма характерно для писем. Соблюдая традицию, Мануил стремится избежать излишней конкретики и особенно использования иноязычных слов1. В письме 37 речь идет о французском монархе Карле VI (Возлюбленном) (1368—1422), которого Мануил называет 6 ац7гротато(; рт 2, что являлось традиционным наименованием для западноевропейских монархов. Он выражает благодарность за многочисленные услуги, которые были ему оказаны в «Галатии» (Франции) и указывает, что король питает «дружбу» к Мануилу (cpMav тгрод гцш ;)3. Традиция употребления различных терминов для различных правителей имеет длительную историю. Термин рт по отношению к западноевропейским правителям предписывается употреблять еще в Константином Багрянородным, также при этом франкские короли должны именоваться «сыновьями».
В следующем письме, написанном в Лондоне и адресованном также Мануилу Хрисолоре, император помещает небольшой энкомий королю Англии Генриху IV (Болингброку) (1366-1413). Более других добродетелей и происхождения Мануил выделяет его ум и вновь способность поддерживать друзей. Как и в предыдущем случае, император указывает на почести, оказываемые ему и дружбу, которая не уступает почестям4. Характерно и определение, которое он дает самому государству — «6 TTJC; Bpsxaviaq pf xfjc; \XEjdXr\q, ще; бєитєрск;, ax; av єїтгаї щ, О!КООЦЄУТІ9 («реке Британии, Великой, второй, можно сказать, экумены») . Поскольку в данном случае под «первой экуменой» подразумевается Римская империя, данное высказывание Мануила является широчайшим жестом с точки зрения «политической ортодоксии».
Несмотря на, в целом, очень оптимистичное настроение письма (что также, как было сказано выше, являлось частью канона), Мануил переоценил «филию», проявленную западноевропейскими монархами, поддержка которых оказалась в целом довольно ограниченной. Вполне вероятно, что в данном случае имело место и несовпадение «культурного кода» — для Мануила почести, оказываемые ему в Париже и Лондоне были знаком «филии», которая подразумевала более заинтересованную позицию со стороны королей. С другой стороны свою роль сыграл и очень неудачный момент визита, когда оба монарха были погружены во внутренние дела своих государств.
Другим маркером изменений в политической концепции в области отношений с западноевропейскими государствами является изменение в употреблении одного из самых распространенных терминов, которым население Западной Европы обозначалось в более ранних византийских текстах — Фрйууог (Фрбуког). Термин «франки» был одним из терминов, который в византийское время от обозначения конкретного народа (например, в титуле Юстиниана) превратился параллельно в культурно-исторический тип (подобно «скифам»). Уже Анна Комнина употребляет его в наравне с общим термином «латиняне». В этой роли он часто имел пейоративные коннотации, сближающие его со значением слова «варвар», но с более определенным географическим смыслом. С другой стороны, франки всё-таки занимали в византийской системе международных отношений привилегированное положение в сравнении с прочими соседями империи. Особенно ясно это выражено в De administrando imperio Константина VII Багрянородного (945-959), где он высказывается против династических браков ромеев с представителями других народов, и «в особенности с иноверцами и некрещеными», за исключением «отдельных франков». В качестве основания для такого исключительного отношения к ним он упоминает то, что из них вышел «великий муж, святой Константин» и родственные связи византийских императоров\.
Мануил, как и некоторые другие авторы палеологовского периода, совсем не употребляет термина «франки» ни в одном из своих сочинений. Западноевропейцы в его работах дифференцируются: «галаты», «британцы», «испанцы» и «италы». Такое решительное прекращение употребления данного термина, который в то же время употребляется, например, в хрониках, может объясняться двумя причинами. Во-первых, Мануил не желал вкладывать унизительный культурный смысл при именовании народов, на правителей которых он возлагал столь большие надежды, от помощи которых зависел и пытался убедить в необходимости решительной западной дипломатии своих подданных. Во-вторых, недифференцированный термин «франки» мог оказаться неудобным по причине его общего и неопределенного характера. Мануил общался лично с представителями западноевропейских народов продолжительное время, и поэтому обобщающий, семантически негативный термин был для него неудобен. Единственный раз Мануил употребляет слово с корнем «франк» только в фамильном имени «Франкопулос», которое согласно просопографическому лексикону Э. Траппа и др. являлось сравнительно распространенным среди лиц, сведения о которых дошли до нас от этого периода (всего 38 персоналий)2.
Однако, как уже было сказано, данный термин употреблялся в других сочинениях этой же эпохи. В «малых хрониках», относящихся к этому же периоду, «Франкия» и «франки» употребляется множество раз для именования Франции. Кроме того, в положительном смысле «франки» воспринимаются даже в одном из «онирокритиконов» (сонников) составленных для Мануила или от его имени (перевод заглавия допускает оба варианта). Явление во сне «людей во франкской одежде» трактовалось в нем следующим образом: «Франкские одежды обозначают наибольшую свободу и являют собой свободу, так же как франки, татары, турки, индийцы, скифы означают свободу»\. Этот мотив «свободы» перекликается с общей тенденцией изображать некоторые «варварские» общества в несколько утопических тонах, о чем было сказано выше.
Характерно то, что в отличие от термина «франки», употребление другого распространенного и фактически синонимичного ему во времена Мануила и ранее термин «латиняне» не претерпевает значительных изменений. По замечанию А. Каждана собирательный смысл по отношению ко всем народам Западной Европы он приобрел в XI в. (самый ранний документ — 1054 г.), тогда же когда византийцы начали воспринимать эту часть мир как единое пространство2. До этого историки либо не включают данный регион в рамки своего повествования, либо дифференцируют различные западноевропейские народы, о которых упоминают .
Употребление Мануилом данного термина очень неравномерно: практически все случаи употребления относятся к «Надгоробному слову брату Феод ору». В письмах оно употребляется в значении «западноевропеец» лишь единожды, в составе риторического оборота, в котором Мануил хотел показать разнообразие людей, которые приходят к нему со своими проблемами: «здесь [у дверей] стоят латинянин, перс, гражданин, иностранец, а также и монах, каждый требующий для себя чего-то своего и кричащий, что с ним обращаются несправедливо» \ В привычном смысле термин «латинянин» употребляется и в «Диалоге о браке»2.
