Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Философские основы хронотопического моделирования цивилизационной динамики 25
1.1. Категории «пространства» и «времени» в теории цивилизаций и эвристические возможности хронотопического моделирования цивилизационных процессов 26
1.2. Экзистенциальные и дискурсивные основания разнообразия локально-антропоморфных хронотопов 53
1.3. Хронотопические аспекты социокультурной интеграции и преодоления замкнутости микропорядков 71
1.4. Стохастичность процессов выстраивания смысловых порядков в динамике цивилизаций (философские аспекты) 91
Глава 2. Модусы хронотопической модели российской культуры 104
.2.1. «Гетерогенная онтология» и дискретность локально-антропоморфных хронотопов в российской культуре 105
2.2. Соотношение мирских и сакральных порядков: духовные способы снятия дискретности локально-антропоморфных хронотопов 120
* 2.3. Цивилизационный масштаб хронотопической модели: специфика цивилизационной интеграции российской культуры 129
2.4. Осмысление глобального пространства-времени в российской культуре 146
2.5. Антиномичность модусов хронотопической модели российской культуры 155
Глава 3. Хронотопическое моделирование цивилизационной динамики российской культуры 172
3.1. Хронотопы дезорганизации: смысловое пространство цивилизационной регуляции в условиях хаоса 172
3.2. Циклично-волновой характер цивилизационной динамики: хронотопический аспект184
3.3. Хронотопы обновления: диалектика самобытного и заимствованного 204
3.4. Раскол и снятие противоречий: возможности самобытной модернизации 223
Глава 4. Хронотопическая модель российской цивилизации в контексте социокультурной трансформации рубежа XX-XXI вв 240
4.1. Дифференциация и автономизация локально-антропоморфных хронотопов 240
4.2. Трансформация хронотопических контекстов в условиях перехода от традиционности к модерну и постмодерну 255
4.3. Сакральные хронотопы в современной России 274
4.4. Хронотопическое определение процессов переходности и возможности цивилизационной интеграции 285
Заключение 301
Список литературы 306
- Категории «пространства» и «времени» в теории цивилизаций и эвристические возможности хронотопического моделирования цивилизационных процессов
- «Гетерогенная онтология» и дискретность локально-антропоморфных хронотопов в российской культуре
- Хронотопы дезорганизации: смысловое пространство цивилизационной регуляции в условиях хаоса
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В последние десятилетия российская культура столкнулась с целым рядом сложнейших вызовов. Эти вызовы связаны с беспрецедентными темпами и уровнем социокультурной дифференциации, развитием процессов глобализации, усилением инокультурного влияния и последствиями неорганичных проектов модернизации. Все эти факторы ставят российскую культуру перед угрозой смены идентичности. В условиях социокультурного перехода и распада устоявшейся картины мира, доминировавшей в российской культуре, наблюдаются существенные разрывы в представлениях о культурном пространстве и времени. Это находит свое проявление, в частности, в резком сужении пространства идентичности до узколокального уровня (кланового, корпоративного, этноцентричного и т.п.) при одновременном усилении глобального мышления. В восприятии культурного времени наблюдаются тенденции разрушения смыслового единства между прошлым, настоящим и будущим, а также усиление различий в глубине осознания времени и характера происходящих в России изменений.
Необходимость изучения глубинных процессов, протекающих в российской культуре, особенностей её динамики, возможных пределов и последствий инокультурного влияния, специфики цивилизационного устроения России в контексте культурного влияния Востока и Запада приобретают особую актуальность в начале третьего тысячелетия, когда темпы социокультурных изменений становятся беспрецедентно высокими. В то же время масштабность социокультурных перемен не отменяет влияние традиционализма, который нередко напоминает о себе самым неожиданным образом.
Осмысление этих процессов дает основание полагать, что для более глубокого понимания оснований цивилизационной интеграции первостепенное значение имеет рассмотрение вопросов смыслового освоения пространства и
времени в динамике российской культуры. Представления о пространстве и времени лежат в основе любой картины мира, поэтому исследование специфических для российской культуры особенностей конституирования хронотопических контекстов позволит более адекватно описывать как современное состояние культуры, так и возможные перспективы социокультурной динамики.
Расширение хронотопической проблематики в рамках цивилизационных исследований способствовало бы углублению эвристических возможностей культурно-исторического подхода в теории цивилизаций. Хронотопическое моделирование цивилизационнои динамики российской культуры позволит найти новые подходы к описанию смысловых контекстов цивилизационных процессов, выявлению в российской культуре устойчивого и изменчивого, общего и особенного. Изучение хронотопических представлений разных масштабов и уровней способствует дополнению и уточнению существующих в современной теории цивилизаций положений о соотношении в цивилизационнои регуляции центральных и периферийных элементов, большой и малой традиций. В практическом отношении это расширяет возможности выстраивания более эффективной интеграционной политики, направленной на преодоление этнической и культурной замкнутости различных локальных сообществ, поддержание цивилизационного единства, обретение новых идентичностей в ситуации постмодернистских вызовов, а также вызовов, связанных с процессами глобализации и локализации.
Проблемы исследования пространственно-временных оснований культурной картины мира применительно к российской культуре приобретают дополнительную остроту, связанную с ее пограничным положением в цивилизационно-культурном пространстве Восток-Запад. В пространственном отношении пограничность российской культуры всегда была источником угрозы сложнейших геополитических сдвигов (в том числе и в смысловом отношении, проявлявшемся в разворачивании ценностных основ культуры в западническом или ориенталистском направлении). Временной аспект
пограничности связан с драматичными сменами застойного и мобилизационного времени, реформаторских волн и консервативных откатов. Существенное значение имеет более глубокое осмысление характерной для российской культуры дискретности пространства-времени. Эта дискретность проявляется как в пространственной неоднородности, выраженной в этнической, религиозной, культурной гетерогенности, так и в разрывах исторического времени, связанных с богатым историческим опытом переживания периодического «крушения традиций». Эти и другие особенности хронотопических представлений значительно повышают актуальность проблемы пространственно-временной стабилизации культурной картины мира, тем более, что речь идет о ситуации социокультурного перехода.
Процессы переходности диктуют собственную логику цивилизационной динамике, осложняя поиск ответов на вызовы современности, повышая меру дезорганизации культуры и общества. Проблемы перехода и хаоса становятся в настоящее время предметом специальных исследований, ведущихся в рамках различных научных дисциплин и направлений, в том числе и на основе формирующейся постнеклассической парадигмы мышления и в рамках синергетического подхода. Исследование характера проявления стохастических хронотопов дезорганизации будет способствовать выявлению специфических для российской культуры возможностей самоорганизации, преодоления хаоса и путей выстраивания нового порядка.
Выявление хронотопических особенностей российской культуры и цивилизации приобретает особую значимость в условиях радикального изменения представлений о пространстве и времени, связанного с глобализацией. Приведет ли глобализация к окончательному размыванию культурной самобытности России или российская культура сможет войти в процессы глобализации, сохранив свою специфику, это во многом будет зависеть от реализации продуманной государственной политики, основанной на глубоком знании российской культуры, в том числе ее хронотопических оснований.
Научная проблема исследования. В современной теории и истории культуры накоплены существенные знания, связанные с отдельными аспектами проблематики культурного пространства и времени, в методологическом плане развивается хронотопический подход к исследованию культуры. В этих условиях существует необходимость философско-научного исследования целостной картины смыслового освоения пространства и времени в российской культуре, а также в реализации потенциала хронотопического подхода к исследованию цивилизационно-культурных процессов, происходящих в России.
Обоснование научной проблемы исследования обусловлено тем, что в настоящее время все более остро осознается проблема цивилизационно-культурной идентичности в условиях глобализации и локализации, размывания традиционных механизмов культурной идентичности, процессов переходности и социокультурного хаоса. В этой ситуации теоретико-методологические вопросы, связанные с соотношением самобытности и изменчивости российской культуры нуждаются в дальнейшей разработке. Применение хронотопического подхода позволило бы существенно расширить в методологическом и аналитическом аспектах возможности изучения специфики современных процессов социокультурного перехода.
С другой стороны, методологические основания изучения цивилизационной динамики во взаимосвязи с процессами, протекающими на микроуровне культуры и общества (проблема соотношения макро- и микроуровней) нуждается в дополнительном уточнении. Хронотопическое моделирование цивилизационно-культурных процессов позволяет описывать на теоретическом уровне соотношение гетерогенности и единства российской культуры в различных пространственно-временных масштабах.
Степень научной разработанности проблемы. При очевидной актуальности исследуемой нами проблемы и достаточно высокой проработанности ее отдельных аспектов она, тем не менее, в концептуальном плане остается мало изученной. Исследования, специально посвященные
хронотопическому моделированию цивилизационной динамики российской культуры, отсутствуют.
Ситуация осложняется таким состоянием теории цивилизации, которое каждый раз заново заставляет эксплицировать ее теоретические основания в условиях многозначности самого термина «цивилизация» и отсутствия единства в научном сообществе по самим основам теории цивилизаций.
Тем не менее к настоящему времени в рамках культурно-исторического подхода в теории цивилизаций были сформированы существенные теоретические, концептуальные и понятийные основания изучения динамики современных культур. Культурно-исторический подход в цивилизационных исследованиях восходит к концепции исторических циклов Дж. Вико, идеям культурного плюрализма И.Г.Гердера, эволюционизму О. Конта и Г. Спенсера, «философии жизни» А. Бергсона, В. Дильтея, Ф. Ницше и обоснован в трудах Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, П. Сорокина. Существенное теоретическое значение имеют работы современных исследователей цивилизаций Ф. Броделя, В. Каволиса, М. Мелко, М. Сингера, Э. Шилза, Ш.Эйзенштадта, Н. Элиаса, др. В своих работах они раскрыли вопросы взаимосвязи изменчивости и постоянства, модернизации и самобытности в динамике цивилизаций, роль в цивилизационных изменениях центральных и периферийных структур, соотношения в цивилизационном устроении сакральных и мирских, смысловых и институциональных порядков, большой и малой традиций, заложив тем самым теоретический фундамент современной цивилизационной теории.
При изучении хронотопических оснований цивилизационной динамики российской культуры важное методологическое значение имеют как классические, так и неклассические философские подходы, связанные с осмыслением пространства и времени. С точки зрения глубины философского обоснования сущности пространства и времени как представлений, лежащих в основе всех внешних созерцаний, наиболее значимым остается наследие И.Канта. Большой интерес представляют также фундаментальные
исследования пространства и времени, связанные с раскрытием проблемы субъективного переживания пространственно-временных связей в смыслообразующем потоке сознания (Э. Гуссерль), конечности «наличного бытия» человека и «временности присутствия» как способа бытия смертного в мире (М.Хайдеггер), «осевого времени» и соотношения прошлого, настоящего и будущего в осознании времени (К. Ясперс), противоречия между темпоральностью и ситуативностью человеческой экзистенции, с одной стороны, и отчужденным и подавляющим внешним временем, с другой (Ж.П.Сартр), смысловой наполненности времени-кайроса (П. Тиллих).
Существенное значение для понимания пространственных измерений социокультурной практики имеют исследования пространственной самоорганизации общества (Э. Дюркгейм) и социального пространства (П.Сорокин), а также способов закрепления неоднородности этого пространства через реализацию «символической власти» (П. Бурдье).
Глубокая разработка пространственно-временной проблематики нашла свое отражение также в работах А. Шюца (использование пространственных позиций в повседневной жизни), И.Хейзинги (значение образа будущего в восприятии настоящего), К. Манхейма (особенности восприятия времени в утопическом сознании), П. Бергера и Т. Лукмана (роль локуса «здесь-и-сейчас» в процессах конструирования социальной реальности), Э. Гидденса (пространственно-временной характер социального взаимодействия и структурации социальных практик), Н. Лумана (разработка категории «соприсутствия» в социальных взаимодействиях), Дж. Тернера (локализация интеракций на основе их пространственного распределения и подвижности), Р. Мертона (зависимость систем времени от социальной структуры), П. Штомпки (связь глубины осознания времени с уровнем и типом социокультурного развития), Ж.-Ф.Лиотара (пространственно-временная ограниченность и фрагментарность «языковых игр»), М. Кастельса (трансформация пространства-времени в связи с процессами глобализации), др. Особое направление исследования культурного пространства-времени связано с
изучением специфики освоения пространства и времени в различных культурах. В этом отношении интересны работы Дж.Фрезера, М. Элиаде и др.
Для целей нашего исследования особый интерес представляет теоретическое обоснование М.М. Бахтиным понятия «хронотопа», отражающего смысловое единство пространственно-временного континуума. В своих работах М.М. Бахтин показал роль хронотопической определенности в процессах смыслообразования1. В этом же ряду могут быть поставлены идеи Д.С. Лихачева об «эмансипации» художественного времени от реального , а также глубокие исследования А.Я. Гуревичем пространственно-временных представлений в культуре средневековой Европы3. Важную методологическую роль имеют идеи, высказанные B.C. Степиным и касающиеся значения ключевых категорий культуры (в том числе пространства и времени) в выстраивании категориальной модели мира, лежащей в основе той или иной культуры, ее фундаментальных мировоззренческих структур4. Среди работ, посвященных анализу пространства-времени как основы картины мира, можно назвать также фундаментальные исследования Ю.М.Лотмана, Б.В. Раушенбаха, П.Флоренского, др .
Категориям «пространства» и «времени» отводится важное место в
теории цивилизаций. Для любой цивилизации (если её рассматривать в русле
культурно-исторического подхода) характерны пространственно-временные
характеристики, отражающие глубокую взаимосвязь культуры с
соответствующим «месторазвитием» (П.Н. Савицкий) или ландшафтом (Л.Н. Гумилев), которая и задает пределы вариативности временных ритмов. В этом смысле, как показал А.С. Панарин, цивилизационная парадигма «реабилитирует» категорию пространства и противостоит стадиальным
1 См.: Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Эпос и роман.
СПб., 2000.
2 См.: Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1967.
3 См.: Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.
4 См.: Степин B.C. Философская антропология и философия науки. М., 1992.
5 См.: Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб, 2000; Раушенбах Б. Восприятие и перспективные изображения
пространства // Искусство и точные науки. М, 1979; Флоренский П. Обратная перспектива // Флоренский П.
Христианство и культура. М., 2001.; др.
прогрессистским концепциям, основанным на вере в возможность преодоления с течением времени любых пространственных различий (и описывающим исторический процесс в универсализирующих прогрессистских терминах противопоставления «модерна» и «архаики», «цивилизации» и «варварства» и т.п.). Каждая локальная цивилизация описывается как «хранитель» времени, которое отражает «вечные» и «неизменные» ценности и соответствующее данной цивилизации историческое самосознание, связывающее прошлое, настоящее и будущее. При этом, как показали, в частности, О. Шпенглер и В Шубарт6, каждая цивилизация демонстрирует характерное и свойственное только ей отношение ко времени.
Трансформация пространства и времени в цивилизационных процессах и современной культуре анализируется с различных позиций. Одна из важнейших проблем, находящихся в центре внимания исследователей, связана с восприятием пространства и времени в условиях глобализации и ситуации постмодерна. Заметную роль в изучении пространственно-временных аспектов социальной практики и культуры сыграли работы современных отечественных исследователей: А.А. Артемова, Э.Я. Баталова, А.А. Давыдова, Д.Н. Замятина, Т.Е. Зборовского, Н.И. Иконниковой, В.В. Ильина, В.Л. Каганского, Ю.Л. Качанова, А.Г. Кислова, В.Б. Кувалдина, Л.Н. Люблинской, СВ. Лепилина, Г.Т. Маргвелашвили, И.В. Мостовой, В.Н. Муравьева, А.И. Осипова, А.С. Панарина, В.К. Потемкина, А.Л. Симанова, А.П. Скорика, А.Ф. Филиппова, Н.А. Хренова, М.А. Чешкова, И.В. Шапко, М.Б. Ямпольского, др.7
6 См.: Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. Гештальт и действительность.
М., 1993; Шубарт В. Европа и душа Востока. М.,1997.
7 См: Артемов А.А. Социальное время. Проблемы изучения и использования. Новосибирск, 1987; Баталов Э.Я
Топология политических отношений // Полис. 1995. № 2; Давыдов А.А. Модель социального времени //
Социол. исслед. 1998. № 4; Замятин Д.Н. Феноменология географических образов // Социол. исслед. 2001. № 8;
Зборовский Г.Е. Пространство и время как формы социального бытия. Свердловск, 1974; Иконникова Н.И.
Время бытия человека: Генезис и структура. М., 1999; Ильин В.В., Панарин А.С. Философия политики. М.,
1994; Каганский В.Л. Ландшафт и культура// Общественные науки и современность. 1997. № 1, № 2; Кислов
А.Г., Шапко И.В. Социально-топологическое оправдание провинции // Социол. исслед. 2000. № 8; Кувалдин
В.Б. Глобализация: рождение мегаобщества // Постиндустриальный мир и Россия. М., 2001; Люблинская Л.П.,
Лепилин СВ. Флософские проблемы времени в контексте междисциплинарных исследований. М., 2002;
Маргвелашвили Г.Т. Сюжетное время и время экзистенции. Тбилиси, 1976; Мостовая И.В., Скорик А.П.
Архетипы и ориентиры российской ментальности // Полис. 1995. № 4; Муравьев В.Н. Овладение временем.
(Сбрник). М., 1998; Осипов А.И. Пространство и время как категории мировоззрения и регуляторы
практической деятельности. Минск, 1989; Потемкин В.К., Симанов А.Л. Пространство в структуре мира.
Существенное теоретико-методологическое значение для разработки проблем пространственно-временных факторов социодинамики российской культуры имеет циклично-волновой подход к исследованию социокультурных процессов. Формирование этого подхода в России восходит к трудам В.И. Вернадского8, А.Л. Чижевского9, М.И. Туган-Барановского10, Н.Д.
1 1 t 'J
Кондратьева , П.А. Сорокина , др. Ими были сформулированы идеи циклично-волновой динамики различных процессов, происходящих в природе и обществе. В частности, выявлены взаимосвязь циклов солнечной активности и социальных процессов, циклы развития научной мысли, циклы, наблюдающиеся в духовной сфере, волны экономической конъюнктуры, смены социокультурного строя, цикличные колебания процессов социальной мобильности и социальной стратификации.
Культурно-исторический подход к исследованию цивилизаций изначально формировался на основе идей циклизма (Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер, др.)13. У Ф. Броделя исторический процесс предстает как циклично развивающийся в пространстве и во времени. Он описывает краткосрочные, среднесрочные и долгосрочные циклы, проявляющиеся в экономической, политической сферах, демографии, общественном сознании, искусстве, моде, преступности14.
Циклично-волновой подход позволяет вести исследование социокультурной динамики как во временном, так и в пространственном аспектах. Если понятие «цикла» акцентирует взаимосвязь и временную
Новосибирск, 1990; Пространство и время в современной социологической теории / Под ред. Ю.Л. Качанова. М., 2000; Филиппов А.Ф. Социология и космос // Социо-Логос. Социология. Антропология. Метафизика. Вып.1. Общество и сферы смысла. М., 1991; Хренов Н.А. Культура в эпоху социального хаоса. М., 2002.; Чешков М.А. К интегральному видению глобализации // Постиндустриальный мир и Россия. М., 2001; Ямпольский М.Б. Наблюдатель. Очерки истории видения. М., 2000.
8 См.: Вернадский В.И. Труды по всеобщей истории науки. М., 1988.
9 См.: Чижевский А.Л. Земное эхо солнечных бурь. М., 1973.
10 См.: Туган-Барановский М.И. Промышленные кризисы в современной Англии, их причины и ближайшие
влияния на народную жизнь. СПб., 1894.
" См.: Кондратьев Н.Д. Избранные сочинения. М., 1993.
12 См. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.
13 См.: Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991; Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой
истории. Т. 1. Гештальт и действительность. М., 1993.
14 См.: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. Т. 3. Время мира. М.,
1992.
последовательность изменений, то понятие «волны» связано прежде всего с описанием изменений, распространяющихся в пространстве. Концепт «волны» является наиболее эвристичным в описании динамики российской культуры, где пространственный фактор имеет решающее значение. Пространственная неравномерность динамики цивилизационного устроения российской культуры осмысливалась в различных аспектах: в культурном (тема традиций и новаторства), социальном (тема модернизированной элиты и традиционных слоев), политическом (тема власть и народ) и культурно-географическом (тема столицы и провинции).
Циклично-волновой поход активно применяется в отечественных цивилизационных исследованиях15, большой интерес представляет использование этого подхода в изучении опыта российской модернизации16. В настоящее время циклично-волновая проблематика разрабатывается представителями различных отраслей знания в широком междисциплинарном поле исследования процессов, происходящих в природе и обществе.
В последнее десятилетие особую актуальность приобретают исследования феномена переходности в российской культуре. Эти исследования развиваются в двух основных направлениях: первое связано с более 'глубоким осмыслением процессов переходности в современной России, второе выражено в сравнительном изучении различных переходных ситуаций в истории России и выявлении устойчивых особенностей социокультурного перехода, характерных для российской культуры. Среди наиболее интересных работ в этом плане следует назвать исследования бинарности и инверсионного маятникообразного характера переходности (А.С. Ахиезер), специфики переходности в ситуации постмодерна (И.П. Ильин), механизмов повторяемости в российской культуре (И.В. Кондаков), процессов
15 См. напр.: Панарин А.С. Россия в циклах мировой истории. М., 1999; Яковец Ю.В. История цивилизаций.
М., 1997; Яковец Ю.В. Циклы и кризисы XXI века: цивилизационный аспект. Доклад на юбилейной сессии
РАЕН. М, 2000; др.
16 См. напр.: Опыт российских модернизаций XVIII - XX века. М., 2000; Пантин В.И., Лапкин В.В. Волны
политической модернизации в истории России (К обсуждению гипотезы) // Полис, 1998. № 2; Ланцов С.А.
Российский исторический опыт в свете концепций политической модернизации // Полис, 2001. № 3; др.
переходности в контексте субкультур и конкурентной борьбы различных картин мира (К.Б. Соколов), распада и смены картин мира, кризиса индивидуальной и коллективной идентичности, проявления феномена «двойничества», активизации мифа и архетипа в ситуации перехода (Н.А.Хренов), активизации эсхатологических переживаний (И.Г. Яковенко), др. аспектов переходности.
Существенные эвристические возможности в исследовании
социокультурного перехода и ситуации хаоса открываются в связи с развитием
ф синергетическои парадигмы мышления, фундаментальные принципы которой
был изложены в работах И. Пригожина и И. Стенгерс, Г. Хакена, а также С.П.Курдюмова, Н.Н. Моисеева и др. Проблемы «взрывного развития» культуры в концептуальном плане были глубоко проработаны Ю.М. Лотманом. Возможности и пределы синергетическои парадигмы в исследованиях культуры продемонстрированы в работах О.Н. Астафьевой,
Е.Н. Князевой, B.C. Степина и др.
Значительный теоретико-методологический вклад в развитие философско-культурных и культурно-антропологических исследований, изучение специфики российской культуры связан с трудами современных отечественных ученых: Г.А. Аванесовой, С.С. Аверинцева, Л.П. Воронковой, Г.Д. Гачева, B.C. Глаголева, В.К. Егорова, Б.С. Ерасова, Н.Н. Зарубиной, М.В. Ильина, И.В. Кондакова, М.А. Маслина, В.М. Межуева, Ф.И. Минюшева, А.А. Оганова, А.С. Панарина, Г.М. Пономаревой, О.А. Сергеевой, В.А. Тишкова, А.Я. Флиера, В.Л. Цымбурского, Ю.В. Яковца, др.
В то же время хронотопические исследования цивилизационных процессов и динамики российской культуры, несмотря на свою актуальность, не стали предметом специального рассмотрения ни в философском, ни в культурологическом, ни в социологическом ракурсах. Не разработаны эти вопросы и в рамках культурно-исторического направления теории
цивилизаций. Это обстоятельство определило проблемное поле настоящего
исследования, его смысл и содержание.
Предмет и объект исследования.
В качестве объекта исследования выделяется динамика российской культуры с точки зрения ее цивилизационного устроения, выраженного в воспроизводстве, сохранении и изменении характерных для российской культуры сверхлокальных ценностей в сочетании с обширным комплексом практических и духовных знаний и разработанными символическими системами, способствующими преодолению локальной замкнутости первичных сообществ.
Предметом исследования является специфика смыслового освоения пространства и времени, которая рассматривается как основа конструирования и изменения общекультурной картины мира в процессе цивилизационной динамики российской культуры.
Целью исследования является философско-культурное обоснование хронотопической модели, позволяющей описывать цивилизационную динамику российской культуры через сложный процесс объективации культурной картины мира, сопровождающийся сменой периодов с прогнозируемыми параметрами развития этапами переходных состояний.
Основные задачи исследования. Реализация поставленной цели предполагает обращение как к фундаментальным общетеоретическим концепциям философии и теории культуры, так и к теориям среднего уровня (в частности, теориям модернизации, социокультурной стратификации и мобильности, др.), а также к эмпирическому знанию, связанному с анализом ключевых аспектов истории и современного состояния российской культуры. В этой связи в диссертационном исследовании решаются следующие исследовательские задачи:
выявление эвристической значимости категорий «пространства» и «времени»;
обоснование философских и методологических оснований хронотопического моделирования цивилизационно-культурных процессов;
- реконструкция и анализ специфики хронотопической модели
российской культуры и основных модусов ее объективации;
исследование особенностей хронотопической модели в контексте характерного для российской культуры соотношения мирских и сакральных порядков;
рассмотрение хронотопической модели российской культуры через призму циклично-волновой динамики цивилизационных процессов и соотношения изменчивости и устойчивости хронотопических контекстов;
выявление специфики хронотопических контекстов, характерных для ситуации переходности и социокультурного хаоса;
- анализ возможностей применения хронотопического подхода к
исследованию социокультурной трансформации современной России и
возможностей цивилизационной интеграции российской культуры;
- исследование характерных для российской культуры хронотопических
контекстов глобализации и локализации, процессов перехода от
традиционности к модерну и постмодерну;
Рабочая гипотеза:
Специфика цивилизационного процесса в России определяется гетерогенностью российской культуры и исторически сложившейся традицией компенсации социокультурной дифференцированности и дискретности микроуровня культуры и общества за счет усиления духовных факторов поддержания цивилизационного единства и частичной замены собственно цивилизационных механизмов регуляции государственными институтами.
В цивилизационной динамике российской культуры могут быть выявлены волны стабильного детерминированного развития (порядка) и социокультурной нестабильности (хаоса). Эта макродинамика цивилизационного уровня связана с процессами, происходящими на микроуровне культуры. Периоды хаоса сопровождаются усилением социокультурной дифференцированности и повышением социальной мобильности, что ведет к существенным нарушениям беспроблемности
восприятия доминирующей культурной картины мира. В эти периоды размывается единство и целостность хронотопических контекстов цивилизационно-культурной идентичности. Выход из нестабильного состояния в истории российской культуры, как правило, был связан с различными формами закрепления микроуровня культуры и общества, основанного на обновленных смысловых и институциональных порядках.
3. Социокультурная трансформация российского общества в конце XX в. привела к радикальным изменениям логики цивилизационного процесса в условиях глобализации и локализации, качественного возрастания влияния информационного фактора. Эти процессы существенно снижают возможность выхода из состояния социально-политической нестабильности на основе прежних стереотипов закрепления культуры и общества. Новый цикл устойчивого цивилизационного развития российской культуры возможен на основе поиска иных, более гибких моделей стабилизации, не связанных с усилением контроля за социальной мобильностью и возрождением жесткого универсализма ценностно-смысловых доминант цивилизационного процесса.
Методологическая основа исследования. Методологической основой исследования выступают фундаментальные положения, выработанные мировой и отечественной философской мыслью применительно к исследованию социокультурных процессов, прежде всего духовных явлений. Учитывая многоаспектность предмета исследования, потребовалось обращение к разнородному теоретическому материалу.
В процессе исследования автор опирался на классическое философское наследие и, в частности, на содержащиеся в трудах И. Канта, Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, М. Бахтина, К. Юнга, К. Ясперса, П. Тиллиха и др. положения, позволяющие рассматривать пространство и время как фундментальные формы означивания человеческого опыта. В немалой степени исходные принципы исследования определялись под влиянием феноменологической и герменевтической традиций философского мышления, связанных с соответствующими интерпретативными способами и «понимающей»
парадигмой в гуманитарном знании. Названные методологические ориентиры связаны с тем, что предметное поле диссертационного исследования ограничено лишь смысловыми аспектами освоения пространства и времени в российской культуре, а иные формы освоения пространства и времени (в том числе материально-технологические или инструментальные), несмотря на свою значимость, выходят за его рамки.
Кроме того, существенное значение имело обращение к теоретическим положениям, сложившимся в рамках культурно-исторического подхода к исследованию цивилизаций. Эти положения восходят к концепции исторических циклов Дж. Вико, идеям культурного плюрализма И.Г. Гердера, эволюционизму О. Конта и Г. Спенсера, «философии жизни» А. Бергсона, В. Дильтея, а также к трудам Н.Я. Данилевского, М. Вебера, О Шпенглера, А. Тойнби, П.А. Сорокина и работам более современных исследователей Э. Шилза, Н. Элиаса, Ш. Эйзенштадта и др. В рамках культурно-исторического подхода к исследованию цивилизаций сформировалась существенная концептуально-понятийная основа, позволяющая описывать динамику локальных цивилизаций через призму -культурной специфики и духовно-символического комплекса.
При изучении динамического аспекта обозначенного в диссертации круга проблем большое значение имело обращение к теоретическим положениям описания социокультурной динамики, сложившимся в рамках синергетической парадигмы, а также циклично-волнового подхода.
По своему предметному полю исследование носит комплексный междисциплинарный характер. В его основу положены методологические принципы, разрабатывавшиеся в рамках таких областей гуманитарного знания, как философия, теория и история культуры, социология, семиотика, аксиология. На этой междисциплинарной основе в исследовании реализуется системный подход, связанный с рядом гносеологических принципов, позволяющих выявить и концептуализировать в изучаемом объекте и предмете системообразующие признаки, которые могут быть положены в основу
теоретической модели исследуемых явлений и процессов. Такое
моделирование в процессе исследования осуществляется в постоянном соотнесении концептуализированных положений с анализом эмпирических данных, что позволяет контролировать эвристическую значимость сформулированных теоретических положений. Этому способствует опора на принципы структурно-функционального анализа, систематического описания, аналитических сопоставлений, единства абстрактного и конкретного, исторического и логического.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Цивилизационная динамика российской культуры может
рассматриваться как сложный процесс смены периодов относительно
устойчивого развития состояниями переходности и социокультурного хаоса.
Эта динамика связана с процессами, происходящими в духовно-символическом
комплексе цивилизационного устроения российской культуры, которые могут
быть описаны через смену этапов конструирования и доминирования некой
надлокальной общекультурной картины мира периодами размывания единых
представлений и конкурентной борьбы различных картин мира. В связи с тем,
что любая картина мира основана на характерных для неё пространственно-
временных представлениях, в исследовании выдвигается положение о
возможности и эвристической значимости хронотопического моделирования
цивилизационной динамики российской культуры.
2. Динамика цивилизационного устроения российской культуры может
быть достаточно полно описана при условии концептуализации соотношения
между макродинамикой и локальными процессами, протекающими на
микроуровне культуры и общества. В этой связи в исследовании
обосновывается роль масштабов пространства и времени в построении
хронотопической модели этой динамики. Обоснование соотношения и
взаимосвязи между хронотопическими представлениями, относящимися к
каждому из выделенных четырех масштабов пространства-времени (локально-
антропоморфному, сакральному, собственно цивилизационному и
глобальному), позволяет найти дополнительные эвристические возможности исследования проблем сохранения цивилизационной идентичности в условиях процессов как глобализации, так и усиления роли локальных представлений этноцентричного, кланового, сектантского, культурного (субкультурного и контркультурного) характера.
С другой стороны, хронотопическая модель динамики цивилизационного устроения российской культуры должна быть описана в контексте диалектики изменчивости и постоянства ключевых хронотопических контекстов, которые концептуализированы в модусах хронотопической модели. В диссертационном исследовании раскрывается проявление в социокультурной динамике следующих модусов: разнообразия и универсализма, дискретности и непрерывности, циклизма и линейности, открытости и закрытости, укорененности и номадичности, фрактальности и дезорганизации. Антиномичность модусов хронотопической модели является отражением бинарности российской культуры. Проявление той или иной стороны названных антиномий может носить инверсионный характер и определяется, в частности, соотношением порядка и хаоса в процессах цивилизационной динамики российской культуры. Выдвигаемые положения согласуются с уже известными и хорошо проработанными тезисами о сущностных особенностях российской культуры, её бинарности, расколотости и инверсионном характере социокультурной динамики России.
3. Сконструированная на основе анализа сущностных черт российской культуры и специфики ее цивилизационного устроения хронотопическая модель позволяет описывать процессы переходности в российской культуре через специфику проявления тех или иных модусов хронотопической модели. В частности, процессы переходности описываются через проявление модусов разнообразия, дискретности, номадичности. Спецификой хронотопической модели цивилизационного устройства российской культуры является ее фрактальный характер, связанный с воспроизведением подобных представлений в различных пространственно-временных масштабах (в
частности, это проявляется в перенесении локальных, в том числе семейных, представлений на восприятие устройства «большого» общества). Процессы переходности в российской культуре связаны, как правило, с активизацией локального уровня и разрушением фрактального порядка, характерного для культурной картины мира.
Анализ хронотопических контекстов, характерных для российской культуры, позволяет найти дополнительные возможности описания соотношения самобытности и неорганичности в практике российской модернизации. Выявление специфики взаимодействия между линейно-прогрессистскими хронотопами модернизации и цикличными хронотопами локально-антропоморфного уровня (в том числе структур повседневности) способствует более эффективному осмыслению линий конфликтогенной напряженности, которые порождаются в периоды активизации политики модернизации. Выявление хронотопических аспектов модернизации открывает также возможности для уточнения причин и характера «откатных» волн модернизации, связанных с потребностью в синхронизации основных процессов, происходящих в различных сферах и на разных уровнях культуры.
Анализ соотношения устойчивого и изменчивого, глубинного и поверхностного в хронотопической модели российской культуры позволяет более гибко и адекватно описывать основные социокультурные тенденции, наблюдающиеся в России на рубеже XX-XXI вв. В настоящее время Россия оказалась перед вызовом, связанным с размыванием доминировавшей общекультурной (надлокальной) картины мира и активизацией локально-антропоморфных хронотопических контекстов в условиях проявляющейся тенденции автономизации локальных миров (в том числе миров различных этнических культур, молодежных субкультур, отдаленных малых населенных пунктов, закрытых корпораций экономического характера, религиозных сект и т.п.). Одновременно наблюдается размывание традиционных хронотопических контекстов в условиях глобализации и перехода к модерну и постмодерну, что выдвигает перед российской культурой принципиально новые по сложности и
характеру вызовы. Поиск ответов на вызовы современности возможен лишь на основе переинтерпретации существующего, хотя и ослабленного, комплекса цивилизационно-культурной идентичности. Смена цивилизационно-культурной идентичности в условиях пограничности России в цивилизационно-культурном пространстве Восток-Запад может обернуться опасностью драматичных социокультурных расколов и внутренних конфликтов.
Новизна диссертационного исследования.
В диссертационном исследовании в концептуальном плане рассмотрены хронотопические контексты цивилизационнои динамики российской культуры. Реконструирована и обоснована хронотопическая модель динамики российской культуры, связанная с описанием цивилизационных процессов через призму различных пространственно-временных масштабов конструирования культурной картины мира и проявления модусов хронотопической модели в зависимости от смены различных фаз циклично-волновой динамики цивилизационных процессов.
Выявлена эвристическая ценность анализа хронотопических представлений при описании взаимосвязи между макропроцессами и процессами, происходящими на микроуровне культуры и общества.
3. С учетом уникальности современной ситуации, переживаемой
российской культурой, осуществлен анализ хронотопических оснований
описания процессов переходности, социокультурного хаоса и дезорганизации.
4. Осмыслено хронотопическое содержание процессов модернизации, их
волнообразного характера, а также их содержания в контексте волн
вестернизации и ориентализации в цивилизационном развитии российской
культуры.
5. На основании сконструированной хронотопической модели
цивилизационнои динамики российской культуры осуществлен анализ
основных тенденций, наблюдающихся в современной российской культуре. В
проективно-гипотетическом плане выдвинуты тезисы, связанные с
перспективами цивилизационной динамики в контексте выявленных циклов и волн.
Теоретическая значимость исследования. В диссертационном исследовании рассмотрены методологические принципы хронотопического подхода в сочетании с анализом значимости категорий «пространства» и «времени» в теоретической конструкции цивилизации. В этой связи теоретическая значимость исследования состоит в обосновании эвристических возможностей хронотопического моделирования в рамках культурно-исторического подхода в теории цивилизаций.
Практическая значимость исследования.
1. Теоретические положения, выдвинутые в ходе обоснования
хронотопического моделирования цивилизационного развития российской
культуры, а также сам научно-методологический и аналитический подход,
реализованный в исследовании, могут быть применены при разработке общих
и частных проблем российской цивилизации и культуры, в том числе при
исследовании причин конфликтного потенциала в условиях реализации тех или
иных реформаторских программ.
Разработанный категориальный аппарат позволяет перевести анализ проблем модернизации, глобализации, локального культурного развития на уровень модельных представлений, отражающих сущность динамики российской цивилизации.
Теоретические выводы и обобщения, сделанные в диссертационном исследовании могут быть использованы для выработки практических программ, направленных на социокультурную стабилизацию и развитие культурного потенциала в региональном масштабе, а также для экспертизы различных инновационных проектов, в том числе при заимствовании некоторых инокультурных технологий.
Теоретические обобщения и эмпирический материал, содержащийся в диссертации, могут быть использованы при разработке базовых и элективных
курсов по философии культуры, теории цивилизаций, социальной (культурной) антропологии в высшей школе.
Апробация исследования.
Основные результаты исследования изложены в монографиях и публикациях, а также докладывались на Международной научной конференции «Санкт-Петербург в диалоге цивилизаций и культур Востока и Запада» (Санкт-Петербург, 2003), IV Международной Кондратьевской конференции «Диалог и взаимодействие цивилизаций Востока и Запада: альтернативы на XXI век» (Москва, 2001 г.), Международном научном симпозиуме, посвященном 110-летию со дня рождения Н.Д. Кондратьева «Научное наследие Н.Д. Кондратьева в контексте развития российской и мировой социально-экономической мысли» (Иваново, 2002 г.), Научной конференции «Ломоносовские чтения» (МГУ им. М.В. Ломоносова, 2003 г.), Научной конференции «Социальная антропология на пороге XXI века» (Москва, 1997 г.), Международной научно-практической конференции «Женщины славянских народов на рубеже XXI века» (Брянск, 1999 г.).
Отдельные результаты исследования внедрены в учебный процесс и используются в преподавании курсов философии, социологии, теории управления, основ социального прогнозирования в Брянском филиале Орловской региональной академии государственной службы, а также включены в содержание разработанных учебных пособий.
Диссертация была обсуждена и рекомендована для защиты на заседании кафедры культурологии ИППК МГУ им. М.В. Ломоносова.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав (семнадцати параграфов), заключения и библиографического списка. Целесообразность предлагаемой структуры объясняется необходимостью последовательного решения исследовательских задач и логикой достижения поставленной цели.
Категории «пространства» и «времени» в теории цивилизаций и эвристические возможности хронотопического моделирования цивилизационных процессов
Цивилизационный подход в настоящее время является одним из наиболее распространенных и эвристичных направлений, позволяющих описывать сложную многофакторную динамику современных обществ. Вместе с тем, несмотря на значительный объем работ по цивилизационной проблематике и существенные методологические прорывы, в литературе не сложилось единого понимания по вопросу критериев определения понятия «цивилизация»1. Нередко высказывается мнение о размытости термина «цивилизация» и его эвристической нецелесообразности в связи с недостаточной ясностью соотношения понятий «цивилизация» и «культура», «цивилизация» и «государство», «цивилизация» и «религия», «цивилизация» и «общественно-экономическая формация» и т.п. Жесткое противопоставление понятий «культура» и «цивилизация», например, сводит последнюю к социально-государственным структурам, что неизбежно приводит к выводу об избыточности термина «цивилизация» по отношению к понятию «государство». Та же судьба постигает теоретическую конструкцию цивилизации, если ее выстраивать на общности культуры, или конфессиональной общности, но на этот раз избыточность определяется уже по отношению к другим понятиям. С другой стороны, анализируя концепцию столкновения цивилизаций С. Хантингтона, A.M. Салмин пишет, что ни один
1 См. напр.: Егоров В.К. Культура и «цивилизационные единицы» истории. // Диалог и взаимодействие цивилизаций Востока и Запада: альтернативы на XXI век. М., 2001. С. 29. из перечисленных Хантингтоном факторов цивилизационного устройства (язык, история, религия, обычаи, институты, субъективная самоидентификация) сам по себе не мог стать «основой устойчивой политической интеграции социо-экономических систем настолько крупных, чтобы заслуживать название цивилизаций», а само «конструирование цивилизаций на основании совокупности этих, некоторых других или даже всех шести, перечисленных Хантингтоном» признаков выглядит «не особенно убедительным». Более того, A.M. Салмин считает, что сама теоретическая конструкция цивилизаций поразительно напоминает «сталинские нации с их когда-то общеизвестными, а теперь многими забытыми «признаками»: общностью языка, территории, экономической жизни и «психического склада, проявляющегося в общности культуры». Обе эти конструкции, как указывает Салмин, «обладают таким общим достоинством, как теоретическая очевидность, и таким же общим недостатком, как эмпирическая неуловимость» .
Однако перечисленные сложности употребления понятия «цивилизация» свидетельствуют не столько о слабости теоретических оснований цивилизационной теории, сколько о необходимости постоянно эксплицировать эти основания в научных дискуссиях.
В связи с этим прежде всего следует отметить, что существует не так уж много подходов, сложившихся в теории цивилизаций, и вариантов употребления самого термина «цивилизация», теоретическое обозрение и типология которых не только возможна, но и была проведена Б.С. Ерасовым3. Определяя собственную позицию в научном дискурсе цивилизационной теории, он отмечал преимущество культурно-исторического подхода, по сравнению с комплексно-многофакторными определениями цивилизаций (первый связан с признанием структурообразующим фактором тех высоких культур, на основе которых складываются цивилизационные связи и институты, а второй - с выяснением соотношения и взаимодействия основных компонентов социальной жизнедеятельности).
В настоящей работе мы будем ориентироваться именно на теоретическую конструкцию цивилизации, сложившуюся в рамках культурно-исторического подхода. Этот подход формируется в тесной связи с развитием философии культуры и философии истории, в рамках которых изучались духовные факторы, лежащие в основе устроения крупномасштабных человеческих общностей. В рамках культурно-исторического подхода наиболее устойчивый статус и обоснование в теоретической мысли термин «цивилизация» получил при употреблении его в следующем значении: «Социокультурная общность, формируемая на основе универсальных, т.е. сверхлокальных, ценностей, получающих выражение в мировых религиях, системах морали, права, искусства. Эти ценности сочетаются с обширным комплексом практических и духовных знаний и разработанными символическими системами, способствующими преодолению локальной замкнутости первичных коллективов»4.
В русле культурно-исторического подхода сложились вполне ясные представления о соотношении цивилизационного устройства и государственных институтов, религии, культуры, этнических и национальных факторов, что снимает обозначенную выше терминологическую неясность. Культурно-исторический подход в теории цивилизаций нередко подвергается критике за «культуроцентризм» и отождествление понятий «цивилизация» и «культура». Однако «культуроцентризм» здесь связан с выделением статуса «высокой культуры», большой традиции, духовного ядра как самозначимой основы цивилизационных процессов и общей системы социальной регуляции. Это вовсе не «отменяет» тех различий между культурой и цивилизацией, которые сложились в современном научном дискурсе5, а культурно-историческое изучение цивилизаций, как было показано основоположниками цивилизационного подхода, связано с анализом многофакторности цивилизационной динамики. Различение понятий цивилизации и культуры необходимо для осмысления интегрирующего потенциала цивилизации, которая может соединять в себе многообразные культурные традиции, развивающиеся в рамках противоречивой, но целостной цивилизационной системы, основанной на общем духовном комплексе - центральном смысловом ядре. В то же время, жесткое противопоставление цивилизации и культуры (в той традиции, которая восходит к О.Шпенглеру) представляется неоправданным, поскольку любая цивилизация была не только порождена той или иной культурой, но и основывается на соответствующих культурных особенностях. Так, возникновение техногенной цивилизации стало возможно лишь на основе уникальных (а не универсальных) особенностей западной культуры (в том числе, связанных с разделением веры и разума, которое начиная с эпохи Просвещения трансформируется в безусловную веру во всесилие разума и возможность количественного измерения всех вещей). «Если мы полностью отрицаем какой-либо культурный смысл современной цивилизации (как бы безотрадно не выглядели её отдельные проявления), -пишет В.М. Межуев, - если мы сталкиваем цивилизацию в непримиримом конфликте с культурой, то тогда, желая избежать утопизма, мы автоматически подписываем культуре смертный приговор, обрекаем её на неизбежный конец. Собственно, так и сделал О. Шпенглер в своем «Закате Европы», а вместе ним и все те, кто любит культуру не за то, чем она является сегодня, а за то, чем она была вчера»
«Гетерогенная онтология» и дискретность локально-антропоморфных хронотопов в российской культуре
Российская цивилизация изначально зарождалась как сложная гетерогенная целостность, объединившая различные культурные традиции, которые исторически восходят к трем хозяйственно-технологическим регионам: земледельческому, скотоводческому и промысловому, трем типам образа жизни: оседлому, кочевому и бродячему1, а также имеют различные религиозные основания. Гетерогенность российской цивилизации изначально была связана со славяно-финно-угорским и славяно-тюркским синтезами, которые протекали неравномерно в различных регионах. Часть народов растворилась в русско-славянской среде, а часть сохраняет весь комплекс культурной самобытности, что определяет этническое многообразие современной России. Цивилизационный синтез в России осуществлялся не по принципу «плавильного котла», а в режиме сложного мультикультурного диалога, в котором каждая малая культурная традиция участвует во взаимодействии с другими, сохраняя основы своей самобытности . Если в центральных, северо-западных и северных землях России социокультурный синтез шел активно (хотя и активный синтез не снимал все социокультурные различия), то на периферии межэтническое взаимодействие вело к консервации культурных различий. Исследователи выделяют регионы активного, умеренного и незначительного типов культурного синтеза3. Это говорит о разнообразной степени и глубине заимствования в различных регионах. В районах сплошного расселения этносов, например, сохраняется значительное этническое разнообразие. В современной России встречаются также и культуры родо-племенного или архаического типа, характерные для немногочисленных и дисперсно живущих народов Севера и Сибири. Этинароды сохраняют традиционные промыслы и социальную организацию, находящуюся на уровне родо-племенных связей4. Интересно, что среди жителей различных регионов Россия до сих пор представляется как нечто, существующее где-то, но не здесь. Даже среди жителей Сибири и Дальнего Востока, а тем более среди жителей автономий, можно встретить разговорное «это там у вас, в России». В этом отношении в «Слове о полку Игореве» интересно понятие «шеломянь», которое обозначает некий разделительный хребет внутри Руси, а Русь всегда «за шеломянем еси»5.
С гетерогенностью принципов цивилизационной регуляции во многом связана и особенность характерного для российской культуры хронотопа. Разбросанность пригодных для земледелия участков земли, их гидрографическая изолированность, естественная пересеченность непроходимыми чащами и болотами определяло дискретный, «островной» характер расселения. «Вследствие образования путем славяно-российской колонизации среди финской и других инородческих племен, вследствие векового стремления к земской особенности и самобытности, - отмечал А.П.Щапов, - областные общины естественно получали разнообразную этнографическую организацию и составность. В этом отношении основная идея физиологической истории великорусского народа есть идея последовательного историко-этнографического областного самообразования, разнообразной местной организации, постепенного нарождения, нарастания великорусской народности посредством принятия в состав ее в различных областях различных инородческих элементов»6. Широкое пространство, покрытое сетью речных путей, идущих в разные стороны, изначально содействовало широкому расселению восточных славян. Но это расселение происходило, по словам М.К.Любавского, «группами островков среди моря лесов, болот и озер»7. Эта особенность определяла означивание пространства как дискретного, прерывного, дифференцированного на «свое» и «чужое», «неизвестное», «опасное». Издавна для человека «своим» была та земля, на которой он жил, и люди, которые его окружали - его род, община. Его земля была его миром, который он знал и обустраивал. За пределами этого мира -страшный, непонятный и опасный хаос. Именно там помещались все разрушительные и враждебные силы, оттуда приходили болезнь и смерть, путешествие туда - это всегда опасный подвиг, который является основным сюжетным мотивом былинного эпоса и русских народных сказок. Ксенофобия, враждебное и боязливое отношение к другому миру является стойким качеством, широко представленным и в современном массовом сознании.
Дискретность и граничность локально-антропоморфных хронотопов нашли свое отражение в своеобразной «гетерогенной онтологии»8, основанной на принципе противопоставления «своего» и «чужого». Деятельность в рамках гетерогенной онтологии связана с постоянной сменой ритма, повышенным разнообразием, преодолением различных преград, поскольку все пространство пересечено границами, связанными с оврагами и чащами, населенными разнообразными монстрами и мифическими существами. Это создает дополнительную экстремальность, которая воплощается в образах опасных и длительных путешествий, совершаемых былинными героями или персонажами русских сказок. Географические условия жизни на евразийских просторах России требовали огромных затрат на преодоление расстояний. Бросок-переход от одного урочища к другому пролегает через опасное, грозящее бедой пространство. В русской былинной мифологии этот путь связывается с действием враждебных сил, преградами, наводимыми различными мифическими персонажами.
Хронотопы дезорганизации: смысловое пространство цивилизационной регуляции в условиях хаоса
Как было показано в предыдущей главе, хронотопическая модель российской цивилизации может быть описана как сложная многоуровневая конструкция, характеризующаяся антиномичными признаками. Антиномичность сущностных черт хронотопической модели во многом определяет амбивалентность и динамичность различных точек смыслового пространства, целостность которого, основанная на единстве многообразия смыслов, периодически разрушается, открывая простор случайным факторам, расшатывающим устоявшиеся цепочки связей. Российская цивилизация несколько раз в своей истории переживала волны дезорганизации - «смутные времена», которые «отменяли» сложившиеся смысловые и институциональные порядки, взрывая любые смысловые основания поддержания стабильности.
Исследователь крестьянской культуры, русский писатель Г.Успенский в своих произведениях описывал высокие нравственные качества крестьян, их трудолюбие и приверженность устойчивым традициям. Писателя удивляло, что те же самые крестьяне, освобождаясь от крепостной зависимости, в условиях бурного промышленного развития и изменения традиционных общинных отношений превращались в пьяниц и мошенников, лентяев и преступников. Он замечал, что стоит только вынуть из полной и гармоничной жизни крестьянина хоть песчинку, и уже образуется пустота1. Это наблюдение Г.Успенского весьма симптоматично. Крестьянский мир был основан на глубокой цельности, обеспечивающейся традиционной крестьянской культурой, ее духовно-нравственными основами. Устройство локальной жизни традиционной России было таково, что любое ее изменение, разрушение каких-либо ее элементов оборачивалось взрывом разноуровневых механизмов регуляции и мотивации. Действительно, в годы революции помещичьи усадьбы грабили и жгли именно те крестьяне, которые еще за несколько десятилетий до этого были не только самой надежной опорой существовавшего порядка, но и стабилизирующей силой всей социокультурной системы России. Распространенное объяснение подобных перемен неспособностью русского народа к свободе, его потребностью в постоянной опеке со стороны патерналистских институтов представляется поверхностным и недостаточным.
Рассматривая модусы хронотопической модели российской цивилизации, мы указывали на антиномичность фрактальности и дезорганизации. Действительно, анализ трех больших волн дестабилизации (смута начала XVII в., революционная волна начала XX в. и кризис конца XX в.) позволяет сделать вывод о том, что каждый раз социокультурная дезорганизация была связана с разрушением фрактальных смысловых порядков. Основными причинами такого разрушения оказывалось резкое повышение подвижности локальной жизни, расшатывание основ локальной солидарности и размывание целостности локальных миров.
Смутным временам в истории России, как правило, предшествуют события и процессы, приводящие в движение весь локальный уровень, который удерживает и интегрирует общество на разных этапах его истории. В эти периоды общество теряет свою цельность, в нем сталкиваются «обломки» различных локальных структур, некоторые из которых в определенные моменты способны бурно реставрировать собственные представления о целостности, запуская процессы архаизации, а другие, изменяясь до неузнаваемости, встраиваются в новые структуры.
Смута начала XVII в., например, завершала собой длительную эпоху нарастания переселенческого движения населения, которое после ухода от монголо-татарской опасности на север, в верховья Волги, вновь устремилось на юг. Если в XIV - XV столетиях земли южнее бывшей Орловской губернии практически опустели, то с середины XV в. начинается обратное движение населения на юг, сопровождаемое и планомерной борьбой Москвы со степью. Во второй половине XVI в. драматичные события в центре России сделали стремление населения на юг еще более интенсивным. Часть сорвавшегося с места населения превращалась в разбойничьи банды, которые затем будут поддерживать восстание Болотникова и лжецаревичей. Еще Иван III наказывал казнить тех, «кто ослушается и пойдет самодурью на Дон в молодечество». Но удержать переселенческое движение не удалось: пересекая обширнейшие степи «заполяне» объединялись в шайки, жили грабежом и долго еще служили центром притяжения беглых крестьян. В своих «Очерках по истории русской культуры» П.Н.Милюков приводил данные, свидетельствующие, что в первые годы XVII в. только в украйные города сошло более 20 тысяч способных носить оружие2.
Нарастание революционной волны в начале XX в. также завершало собой развивавшиеся на протяжении десятилетий процессы, подрывавшие устои локальной жизни. Одним из таких процессов, как и накануне Смуты начала XVII в., было резкое увеличение переселенческого движения. После отмены крепостного права из центральных черноземных губерний потоки переселенцев направились в Сибирь. Число переселенцев в Сибирь до 1880-х гг. не превышало 2 тыс. человек в год, но в начале 1890-х гг. оно возросло до 50 тыс., а затем еще более увеличилось. В сложившейся обстановке министр внутренних дел граф Толстой отверг предложение специально созданной «Переселенческой комиссии» о признании права каждого сельского обывателя на свободный переход на новые места, а в 1892 г. переселения были запрещены. Тем не менее правительство оказалось неспособным удержать это движение. Несмотря на запрет, в том же 1892 г. количество переселенцев составило 84 тыс., а в следующем году - 61 тыс. человек. К концу века число переселенцев уже превысило 200 тыс. человек в год, а в 1908 г. в Сибирь направилось почти 759 тыс. человек. С созданием в 1896 году Переселенческого Управления при Министерстве внутренних дел правительство стало осуществлять более продуманную переселенческую политику. В результате доля самовольных переселений упала с 78% в 1894 г. до 36% в 1896 г., однако через год она вновь возросла до 44%3. Несмотря на все усилия, поставить движение народа под контроль так и не удалось. Одновременно мощные переселенческие потоки шли в направлении южных степей и Предкавказья.
Переселенческое движение - лишь одна из форм трансформации локальной жизни значительной части населения в период, предшествовавший закату Российской империи. Другой, не менее масштабный, процесс был связан с промышленным подъемом и урбанизацией. При значительном увеличении численности городского населения доля в нем сельских сословий (крестьян и «инородцев») возросла с 20% в 1858 г. до 43% в 1897 г.4 В условиях первой мировой войны в России сформировался еще один подвижный слой - солдаты. Все эти процессы оборачивались. массовым психологическим дискомфортом, маргинализацией общества. Период традиционной размеренной жизни вновь сменился динамичными временами, когда люди переходили из одной социальной группы в другую, и нередко не один раз в течение жизни. Отход значительных масс от устойчивых локальных систем, как и накануне смуты начала XVII в., сопровождался падением нравов, ростом преступности, бессмысленной жестокостью и духовной опустошенностью.
Радикальным переменам, начавшимся в России в последние десятилетия XX. в., также предшествовали периоды слома доминирующих типов локальности, выразившиеся в качественном изменении процессов урбанизации, размывании принципов советского коллективизма и партийной системы, скреплявшей первичные малые коллективы в единую систему регуляции и контроля. В новых социально-экономических условиях расширенные возможности частной деятельности и частичной занятости создали целый социальный слой, живущий вне устойчивых локальных сообществ.
