Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. ЖИЛИЩЕ КАК ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ
1.1. Образ дома в культурно-философской традиции 16
I. Ii. Знаково-символическая природа крестьянского жилища 36
ГЛАВА II. ЗОДЧЕСТВО КАК ДУХОВНО-ПРОСТРАНСТВЕННЫЙ СПОСОБ ОРГАНИЗАЦИИИ ЖИЗНИ МОРДОВСКОГО ЭТНОСА
II. I. Эволюция жилища мордвы: культурно-исторический аспект 52
II II. Ритуальная практика освоения жилого пространства 70
II. III. Жилище как система пространственно-временных
Границ 103
II. I.V Семантика резного узорочья избы 132
Заключение 145
Библиография 151
Приложения 166
- Образ дома в культурно-философской традиции
- Эволюция жилища мордвы: культурно-исторический аспект
- Ритуальная практика освоения жилого пространства
Введение к работе
Актуальность темы. В современной гуманитарной мысли широко используется понятие «культурное пространство». К нему обращаются культурологи, философы, историки, писатели, этнографы, психологи и т. д. Оно имеет множество смыслов и ценностных значений. В центре культурного пространства всегда находится человек, от целенаправленной деятельности которого зависят не только настоящее, но и будущее культуры. Культурное пространство связано с представлением об освоенном и невоенном человеком мире. По меткому замечанию А. К. Байбурина «жилище - квинтэссенция освоенного человеком мира» [11. 3]. Даже этого определения достаточно для того, чтобы понять, насколько актуальна тема нашего исследования. Жилище - не только и не просто материальный объект, но и один из ключевых символов и наиболее ярких показателей культуры. Оно является своеобразным зеркалом, отражающим жизнь человека, мерилом его духовно-ценностного отношения к миру.
В отечественной науке при изучении жилища долгое время оставался невостребованным философско-культурологический аспект. Но получить целостное представление о функционировании объективизированных элементов культуры, обусловленных наличием жилища, невозможно без учета того скрытного внутреннего содержания, которое они несли в различные исторические периоды. Жилище как синтетический объект, связывающий материальные структуры и идеальные представления о мире, должно стать предметом комплексного рассмотрения в рамках культурологии.
В русле вышеописанного определяется многоаспектный научный подход к проблеме жилища, его трансформации и современного модифицирования. Эта проблема имеет выходы в различные области науки: психологию, этнографию и т. д. Однако, пожалуй, именно культурология в большей степени способна осуществить междисциплинарный синтез в диапазоне огромных эвристических возможностей.
Таким образом, актуальность исследования обусловлена
потребностью в комплексных междисциплинарных исследованиях жилища.
Степень разработанности проблемы. Анализ традиционного жилища как исторической категории, в развитии которой находит отражение культурная преемственность, возможен лишь на основе изучения и обобщения фактического материала. Неслучайно жилище является объектом всестороннего интереса представителей различных наук - историков и археологов, этнографов и географов, искусствоведов и социологов, и, в меньшей степени, этнологов и культурологов, применяющих свои специфические методы исследования и источники.
Специфика проблемы определяет характер ее теоретической проработки. Ограниченное число работ, непосредственно посвященных интересующей нас теме, не свидетельствует об отсутствии внимания к ней со стороны исследователей. Однако предметом их исследования становятся, как правило, лишь отдельные стороны этого явления. Поэтому, поиск адекватного контекста, языка и масштаба нашего исследования, и, соответственно, теоретических проработок, представляет не меньшую проблему, чем анализ эмпирического материала.
Можно выделить пять достаточно самостоятельных хронологических пластов литературы, затрагивающих данную проблему.
Первый пласт публикаций составляют наиболее ранние труды иностранных авторов, путешественников, дипломатов, посещавших территорию России в XVI - XVII вв. - Барберини, Н. Варнача, С. фон Герберштейна, Э. Зани, Лизека, С. Какаша, Т. Карлейля, М. Меховского, П. Петерея, Р. Ченслера.
Второй пласт литературы составляют работы второй половины XIX в. - этнографов Ф. Н. Берга, И. Я. Билибина, А. С. Машкина, В. Ненарокова, А. А. Ржевуского, И. А. Снегирева, В. Ф. Черемшанского, историка Ф. Ф. Лас-ковского, искусствоведов И. А. Голышева, Н. С. Чаева.
Третий пласт публикаций составляют работы конца XIX - начала XX вв. Здесь прежде всего необходимо выделить исследования этнографов И. Е. Забе-
лина, Г. Н. Потанина, Н. Ф. Сумцова, А. Н. Харузина, историков Л. В. Даля, М. В. Красовского; археологов Н. Беляшевского, А. Бобринского, В. А. Город-цова, И. Э. Грабаря, Н. Е. Макаренко, Н. И. Репникова, Д. И. Ровинского, В. В. Суслова, Н. В. Холостенко, искусствоведов М. А. Веневитинова, М. Д. Милеева и В. В. Стасова.
Четвертый пласт литературы составляют работы 1920 - 1930 гг., вплоть до начала Великой Отечественной войны. Это работы этнографов Д. К. Зеленина, Б. А. Куфтина; археологов А. Я. Брюсова, Н. Н. Воронина, Б. А. Грекова, П. П. Ефименко, М. А. Ильина, А. А. Мансурова, Н. П. Милонова; искусствоведов В. С. Воронова, М. П. Званцева, Н. Н. Соболева; историков Н. Я. Брунова, Р. И. Габе; этнолога М. И. Артамонова.
Пятый пласт составляют работы послевоенного времени, и вплоть до наших дней. Среди них - труды этнографов Е. П. Бусыгина, Е. Э. Бломквист, О. А. Ганцкой, Л. Н. Чижиковой; археологов В. Г. Борисевича, Г. К. Вагнера, Е. И. Горюновой, П. И. Засурцева, М. Г. Рабиновича, В. И. Равдоникаса,
A. П. Смирнова, Ю. Н. Спегальского, А. А. Халикова, И. Г. Хныку; географов
B. С. Вавилова, С. А. Ковалева, Г. М. Лаппо; экономистов В. В. Бокшишевско-
го, Б. С. Хорева; историков Е. А. Ащепкова, Ф. К. Белинскиса, В. Л. Глазычева,
М. Д. Голубых, С. А. Дектерева, Л. Н. Жеребцова, С. Я. Забелло, И. С. Ивян-
ской, А. В. Иконникова, Б. Г. Калимуллина, И. В. Маковецкого, П. А. Максимо
ва; М. Г. Милославского, А. В. Ополовникова, К. И. Тихазе; Л. В. Тыдман; ис
кусствоведов П. Г. Богатырева, Н. А. Ковальчук, А. И. Скворцова.
Различные типы жилья в их социальном приложении и развитии: от традиционной избы и особняка до сталинских социальных экспериментов, «хрущоб» и брежневских «коробок» рассматриваются в статьях зарубежных и отечественных исследователей: М. Близнаковой, У. Брумфилд, А. Высоковского,
C. Коткина, В. Паперного, Д. Пэллот, Б. Рубл, Р. Эдельмана.
Жилище финно-угорских народов (карел, коми-зырян, коми-пермяков, марийцев, удмуртов и мордвы), издавна населяющих северо-западные и поволжские районы Европейской части России, стало объектом научного изучения
6 сравнительно поздно - с 80-х годов XIX в., хотя некоторые отрывочные
сведения о нем встречаются еще в дневниках путешественников и материалах первых академических экспедиций XVI - XVIII вв. (И. Г. Георги, С. фон Гер-берштейн, К. де Бруин, Н. К. Витсен, А. Дженкинсон, И. И. Лепёхин, П. С. Пал-лас, П. Перссон, Ф. Тьеполо, Ф. И. Страленберг) и трудах православных миссионеров второй половины XVIII в. (Иоанн Дамаскин). Значительную роль в исследовании поселений и жилищ мордвы сыграло созданное в 1845 г. Русское географическое общество. Весомый вклад в изучение быта и традиционных построек народов Поволжья и Приуралья XIX в. внесли ученые и писатели, священники и просто государственные служащие. В работах В. М. Бехтерева, Г. Е. Верещагина, А. И. Герцена, Н. Добротворского, М. А. Кастрена, Д. Н. Островского, Н. Г. Первухина, Н. Попова, А. Ф. Риттиха, Н. Рогова и других энтузиастов собран интереснейший материал по различным типам жилищ и поселений, строительным обычаям и связанным с ними обрядам местных народов.
Поселения и жилища мордвы XIX в. достаточно хорошо известны в литературе благодаря публикациям С. И. Архангельского, В. А. Ауновского, В. Н. Майнова, П. И. Мельникова-Печерского, А. Мартынова, епископа Мака-рия, Д. Л. Мордовцева, священника Н. Н. Н-лова, А. С. Примерова, Н. В. Про-зина, И. В. Селиванова, А. В. Терновского и др. Несомненно, приоритет систематизации и сравнительного анализа жилых построек принадлежит членам созданного в Гельсингфорсе в 1883 г. Финно-угорского общества (Suomalias-Ugriiainen Seura) А. О. Гейкелю и У. Г. Сирелиусу. В дореволюционной этнографии первым объемным этнографическим исследованием, посвященным жилищу финно-угорских народов, является монография Гейкеля «Ceremissen, Mordwinen, Esten und Finnen». Исследователь рассмотрел жилище мордвы в типологической связи с постройками марийцев, эстонцев и финнов, что позволило ему проследить развитие отдельных элементов материальной культуры фин-но-угров в целом.
В 1895 г. в «Этнографическом обозрении» была опубликована работа Н. Н. Харузина, появление которой автор мотивировал необходимостью довести до русских исследователей замечательный труд Гейкеля. «Очерки развития жилища у финнов» содержат, пожалуй, единственный анализ жилища мордвы в контексте представленной автором концепции эволюции современного финно-угорского жилища, которое, по мнению Харузина, является «продуктом долгого постепенного развития финнов, результатом взаимодействия собственного самостоятельного роста финского племени с одной стороны, и влияния на них соседей с другой» [175. 36 - 37].
Тот факт, что именно этнография стала первоначальной основой для изучения древнемордовского (как и в целом финно-угорского) жилища вполне очевиден. Сведения письменных источников по ранней истории мордвы крайне скудны и противоречивы, а подлинные остатки древних объектов не были известны вовсе. В конце XIX в. археологические исследования ограничивались раскопками погребальных памятников мордвы, а ее древние поселения и жилища оставались вне поля зрения исследователей. Метод ретроспекции хоть и применялся (А. О. Гейкель, И. Н. Смирнов и Н. Н. Харузин), но возможности его были весьма ограничены, прежде всего, по причине отсутствия надежной базы источников. Таким образом, в дооктябрьский период вопросы происхождения и генезиса древнейших типов жилища мордвы оставались нерешенными.
В первые годы советской власти эта проблема решалась главным образом в русле этнографических исследований. В конце 20-х годов выходит работа А. А. Гераклитова о мордовских «зимницах». Но главное, начинаются археологические раскопки древних памятников - городищ и селищ, в процессе которых открывается новый, чрезвычайно важный и ранее совершенно неведомый источник для изучения жилища мордвы - остатки самих жилых построек. Этот источник впервые был использован для исследования древних поселений и жилища мордвы Е. И. Горюновой.
По-настоящему систематический и организованный характер изучение жилища приобретает в 60 - 70-е годы XX в. Характерной чертой этого периода
можно назвать обращение к проблеме мордовского народного жилища не только этнографов, но и историков, архитекторов, искусствоведов. В это время выходят монографические исследования и публикации В. А. Балашова, В. И. Белицер, Н. П. Макушина о поселениях и народном жилище мордвы. Авторы, собрав и систематизировав обширный этнографический материал в различных районах проживания мордвы, дали типологическую характеристику поселений и жилищ мордвы Среднего Поволжья и частично Приуралья, определили ареалы их отдельных типов, и в заключение предприняли попытку дать характеристику общего и особенного в жилищах мордвы и русских. Привлечение письменных источников позволило авторам выявить общие принципы, закономерности и тенденции формирования жилища мордвы в XVII - XIX вв.
Дальнейшую разработку этнокультурный аспект проблемы получил в работах В. Ф. Вавилина, предложившего в 80-х годах XX в. подробную типологическую классификацию сельских поселений и жилища мордвы. Поставив перед собой задачу выявления архитектурно-художественных достоинств народных построек мордвы, исследователь обращается к истокам традиционного зодчества этноса. Вавилиным дан детальный анализ основных архиетктурно-конструктивных, планировочных, декоративных и композиционных особенностей сельских поселений, крестьянских усадеб и хозяйственных построек этнических групп мордвы - мокши и эрзи. Поднимаются вопросы творческого использования традиций народного зодчества в современной сельской архитектуре и создания архитектурно-этнографического музея под открытым небом.
В конце 90-х годов XX в. исследователями истории архитектуры В. Б. Ма-хаевым и А. И. Меркуловым была предпринята попытка охарактеризовать общее и частное в городском и сельском жилище мордовского края конца XVII -начала XX вв., выстроена типология, проанализированы декоративное оформления и экстерьер жилища.
В 2001 году публикуется работа А. С. Лузгина о промысловой деятельности крестьян мордовского края во второй половине XIX - начале XX вв. Поселения
и жилища мордовского края XIX - начала XX вв. рассматриваются автором в тесной взаимосвязи с характером промысловых занятий.
Тем не менее, одно из перспективных направлений в изучении жилища - семиотический аспект - остается неизученным.
Автором диссертации впервые предпринята попытка философско-культурологического анализа жилища с привлечением данных истории, этнографии и фольклористики.
Гипотеза научного исследования. Жилище мордвы моделирует локально-общую семейную общину, совмещая языческое и христианское начала. Его суть выражена в системе внешне-внутренних границ, организующих и регламентирующих общение внутри семьи, а также важнейшие жизненные циклы и связь с внешним миром. Жилище мокши и эрзи связано с ритуализированными формами освоения («очеловечивания»), пространства-времени. Семантика резного декора жилища мордвы представлена орнаментом, узорами, украшениями, восходящими к истокам древнеславянской и финно-угорской языческой культуры, а также набором элементов из русской городской и помещичьей культуры, несущим главным образом эстетическую функцию.
Личный вклад диссертанта. Проведено типологическое сопоставление архитектурного облика и внутренней планировки мокшанского и эрзянского жилища с русской избой. Доказано, что в конце XIX в. по архитектурному облику и внутренней планировке эрзянское жилище стало фактически подобным русской избе, тогда как мокшанское сохранило ряд архаических черт. На основании собранного в 2001 - 2002 гг. в 15 районах республики Мордовия полевого материала доказано, что в ритуальной практике строительства и заселения жилища до сих пор устойчиво сохраняются некоторые реликты древней строительной обрядности мордвы, хотя первоначальный смысл ее утрачен.
Объектом исследования является жилище как важнейшая универсалия человеческой культуры.
Предметом исследования выступают эволюция и семантика жилища мордвы.
Целью диссертационного исследования является рассмотрение
жилища как феномена культуры, для чего выдвигается ряд основных задач:
рассмотреть образ дома в культурно-философской традиции с помощыс анализа трудов античных, зарубежных и отечественных мыслителей;
представить крестьянское жилище как многотекстовое образование;
определить характерные типы жилища мордвы, сложившиеся под влиянием русского крестьянского домостроительства и на основе местных традиций;
проследить ритуально-строительную практику освоения жилого пространства, выделяемого из природного окружения;
систематизировать пространственные границы крестьянского жилища, связанные с важнейшими жизненными циклами;
проанализировать семантические особенности резного узорочья мордовской избы на материале рисунков А. О. Гейкеля.
Хронологические рамки исследования охватывают главным образом конеи XIX - начало XX в.
Территориально-географические рамки исследования в основном ограничиваются пределами Мордовии.
Источниковой базой исследования является комплекс материалов, в котором можно выделить три основные группы: 1) письменные, 2) фольклорные, 3) полевые, собранные диссертантом в ходе поездок по Атяшевскому, Большебе-резниковскому, Большеигнатовскому, Дубенскому, Ельниковскому, Инсарско-му, Ичалковскому, Ковылкинскому, Кочкуровскому, Краснослободскому, Лям-бирскому, Ромодановскому, Рузаевскому, Старошайговскому и Чамзинскому районам Мордовии в течение 2001 - 2002 гг.
К письменным источникам относятся записки иностранных авторов, путешественников, дипломатов, посещавших территорию Поволжья в XVI - XVIII вв. - К. де Бруин, Н. К. Витсен, И. Г. Георги, С. фон Герберштейн, А. Дженкинсон, И. И. Лепёхин, П. С. Паллас, П. Перссон, Ф. И. Страленберг, Ф. Тьеполо. К числу немногих работ первой половины XIX в. относится публикация С. И. Архангельского о строениях и занятиях мордвы, а также очерк
11 «Мордва» писателя И. В. Селиванова, дающий широкую картину жизни и
быта мордвы деревни Малое Маресево (современный Чамзинский район Мордовии). Во второй половине XIX в. появляется большое количество литературы, посвященной описанию жилища мордвы - В. А. Ауновского, В. Н. Майнова, П. И. Мельникова-Печерского, А. Мартынова, епископа Макария, Д. Л. Мордовцева, священника Н. Н. Н-лова, А. С. Примерова, Н. В. Прозина. И. В. Селиванова, А. В. Терновского и др.
Особую ценность для нашего исследования представляет работа «Ceremissen, Mordwinen, Esten und Finnen» этнографа, исследователя культуры финно-угорских народов, профессора А. О. Гейкеля, фрагменты которой были переведены диссертантом с немецкого языка на русский.
Среди фольклорных источников особо отметим материалы, собранные Т. П. Девяткиной, М. Е. Евсевьевым, М. Г. Имярековым, К. Т. Самородовым, И. Н. Смирновым и др.
В полевых материалах, собранных диссертантом в ходе поездок по республике Мордовия, представлена реликтовая строительная обрядность, дошедшая до наших дней.
Теоретико-методологическая база исследования. Теоретической базой исследования послужили работы А. К. Байбурина, А. А. Гагаева и П. А. Гагаева. Г. Д. Гачева, М. С. Кагана, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, Б. А. Рыбакова. О. Шпенглера.
В диссертации использованы следующие методы:
знаково-семиотический подход к культуре как к тексту, в рамках которого рассматривается и текст жилища;
иптегративный метод в изучении крестьянского жилища позволяет представить в единстве материального и духовного начал;
метод реконструкции идеально-материального образа мордовского жилища по сохранившимся описаниям и иллюстрациям дореволюционных источников;
метод сравнительного анализа для сопоставления облика жилища русских и мордвы;
метод интерпретации содержательной стороны декоративных украшений мордовского жилища.
Новизна исследования определяется:
философско-культурологическим анализом жилища;
уточнением типологии русской крестьянского жилища Поволжского региона;
всесторонним анализом структуры и функции крестьянского жилища мордвы как многосложного текста и как целостной системы в социальном бытовании этнонациональной культуры;
обращением к крестьянскому жилищу мордвы как реалии действительности в культурологическом аспекте, а также характером и конкретностью материала исследования;
введением в научный обиход до настоящего времени не публиковавшихся материалов и источников;
выявлением характерных типологических особенностей жилища мордвы-эрзи и мокши;
анализом семантики резного декора жилища мордвы на основании иллюстраций дореволюционных источников.
Положения, выносимые на защиту:
1. Жилище является культурным феноменом, интегрирующим идеальные представления о мире и наиболее значимых жизненных циклах бытия человека. Образ дома - один из наиболее значимых и часто повторяющихся в культурно-философской традиции (античной, средневековой, зарубежной, отечественной). Представления об образе жилища трансформировались, наполнялись новым содержанием, попадая в контекст определенной эпохи и культуры. В структуре традиционного русского жилища (избы) просматриваются такие черты национального менталитета, как беспредельность и безграничность.
Изба представляет собой множество текстов (мифологический, ритуально-обрядовый, декоративный, ансамблевый). Понятие «текст жилища», являющееся производным от универсальной категории «текст культуры», позволяет провести целостный анализ избы как явления культуры и его знаково-символической природы. Данный текст представлен текстом материального объекта и текстом нематериальным (внеположным). Первый непосредственен и повествует о социальных, религиозных, хозяйственных аспектах жизни коллектива. Второй содержится в текстах иной субстанциональной природы, выступающих е роли метатекстов по отношению к нему: данные языка (и, в первую очередь, терминология), обряды, фольклор, мифология.
На протяжении XVIII - XIX вв. существовало несколько типов мокшанского и эрзянского жилища: 1) четырехстенная рубленая изба с архаичной планировкой, ведущая свое начало от землянок, 2) двухкамерные постройки, различавшиеся по плану, внутреннему устройству и расположению в уличной застройке, 3) трехкамерная постройка, включавшая архаичную избу (куд), сени1, расположенные по продольной оси дома и вторую, устроенную по русскому образцу, или так называемую голландскую, фактически представлявшую собой горницу , избу, 4) односрубная четырехстенная изба, которая включала, как правило, квадратную в плане клеть и небольшие сени и по своему облику и внутренней планировке была подобной русской избе среднерусских губерний и Поволжья.
Процесс строительства жилища у мордвы и русских, проживающих на территории мордовского края, имел много общих черт как в технологии, так и в обрядово-ритуальной практике. Одновременно с этим у мордвы в большей мере присутствовали языческие реликты, особенно ярко проявлявшиеся в процессе заселения и обживання жилища в связи с постоян-
СЕНИ, сенки, сенцы - входное помещение, обычно неотапливаемое, расположенное между
ГОРНИЦА - 1. Комната (первоначально в верхнем этаже). 2. Чистая половина крестьянско-
клетями в избе или хоромах и между отдельными палатами в каменном здании. 2 ГОРНИЦ/ го жилища.
ным обращением к местным божествам (Куд-ава эрзяиск.,
Юрт-ава мокшанск. и др.). Выделяются три основных этапа строительства: 1) предварительный (выбор места, материала и времени), 2) собственно возведение жилища, 3) заселение и обживание пространства, выделенного из природного окружения. Каждый из названных этапов сопровождался особыми обрядами, призванными установить регламентированную связь с реальным и потусторонним мирами и упорядочить внутреннее пространство, предназначенное для проживания семьи.
Важнейшие элементы жилища, обеспечивающие статус дома, «делающие жилище собственно жилищем», наряду со специальными и инструментальными функциями обладают функцией границы. Эта функция присуща не только собственно границам (стенам, крыше, полу и т. п.), но и так называемым локативам (печь, стол и др.). С граничной функцией значимых элементов жилища связано приписываемое им в системе народных представлений экстраконструктивное содержание. Выделяется несколько типов границ: внешние, отделяющие обитателей дома от природного мира; внутренние, фиксирующие социальные роли жильцов и важнейшие жизненные циклы; символические, разделяющие мир живых и потусторонний мир.
В символике резного узорочья жилища мордвы в последней четверти XIX в. отчетливо прослеживается наличие характерных украшений, выполняющих эстетическую и магическую функции. Роль последней с течением времени ослабевала. Наиболее распространенными были солярные, водные и земные знаки, представленные в виде геометрических фигур (треугольник, ромб, квадрат, розетка), вертикальных и горизонтальных линий, зигзагов. У мордвы практически отсутствует христианская символика. Орнаментика жилища мокшан и эрзян представляла собой синтез реликтов финно-угорской и древнеславянской языческой культуры, в котором отражен комплекс космогонических представлений и магических
заклинаний, а также набор элементов из русской городской
и помещичьей культуры, несущий главным образом эстетическую функцию. Практическая ценность исследования. Актуальность темы исследования позволяет использовать материалы и выводы диссертации в общих и специальных курсах по философии культуры, культурологии, истории мордовского края, при написании обобщающих трудов по истории мордвы.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования были отражены в публикациях автора, в сборниках кафедры культурологии МГУ им Н. П. Огарева «Феникс» и «DUSCURSUS» (2002 - 2005).
Структура работы. Исследование состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка и приложений. Содержание работы изложено на 195 страницах. Библиографический список включает 175 источников.
Образ дома в культурно-философской традиции
Первые опыты теоретического осмысления жилища как феномена культуры и составной части архитектуры восходят к античной философско-эстетической традиции. Греческие мыслители обращались к данной проблеме в контексте проблемы соотношения архитектуры и природы, искусства и природы. Например, взгляд на культуру как на органическое продолжение природы рельефно выступает в суждениях Демокрита об искусстве. Согласно его теории архитектура, как и все искусство, есть «подражание» природе. При этом искусство как деятельность, порождающая художественные произведения, у Демокрита еще не отделяется от данного понятия в гораздо более широком смысле - в приложении к технике, ремеслу, приемам ухода за растениями в сельском хозяйстве и т. д. Во всех названных «искусствах» мыслитель видит подражание тому, что человек находит для себя полезного в деятельности животных. Об этом, ссылаясь на Демокрита, сообщает Плутарх: «Смешно, пожалуй, что мы превозносим переимчивость животных, когда мы сами научились от них, как это показывает Демокрит, самым важным вещам: путем подражания мы научились от паука ткачеству и штопке, от ласточки - постройке домов, от певчих птиц - лебедя и соловья - пению» [82. 352 курсив наш - М. С].
Сократ, обращаясь к вещам, имеющим не только эстетическую ценность, но и практическое назначение, указывал, что одни и те же дома прекрасны и целесообразны. В его рассуждениях о соответствии формы жилья назначению отчетливо виден утилитарно-эстетический подход к архитектуре. Он восклицает: «...куда хозяину во все времена года бывает приятнее укрыться и где всего безопаснее и прекраснее помещать вещи, то и будет по справедливости самое приятное и прекрасное жилище» [73. 82].
Аристотель, пытаясь разрешить центральную проблему своего главного фи 17
лософского труда «Физика» - учения о сущем и сущности, для иллюстрацир единства материи и формы часто обращается к строительному искусству. Дом например, выступает одновременно и как материя, и как форма: когда мы гово рим о кирпичах, бревнах, камнях, из которых он сделан, то имеем дело с мате рией дома; когда же определяем назначение дома как укрытие от ветра, дожде? и жары, то говорим о форме дома [5. 374]. Аристотель отмечает, что «...до\ потому становится таким-то, что такова его форма, а не потому он таков, чтс возникает так-то. Ведь возникновение происходит ради сущности вещи, а ш сущность ради возникновения»; «Формою я называю чтойность каждой вещи \ первую сущность» [1. 60]. Еще одна его мысль касается соотношения полезности (утилитарности) и истинности в связи с ее оценкой плотником и геометром «Действительно, по-разному занимается прямым углом плотник и геометр, -утверждает Аристотель, - ибо первому [он нужен] с такой [точностью], кака полезна для дела, а второму [нужно знать] его суть или качества, ибо он зритель истины» [4. 65]. Данное суждение отражает одну из познавательных практик: практику различения. Цель второй заключается в установлении пути дл соединения деятельности одного и другого: геометр - зритель истины обязак был не только созерцать, но и сотворить истинное как плотник.
Римский архитектор Витрувий рассматривает проблему происхождения архитектуры. Его интересует то, «откуда установились начала зданий и каким образом они развивались и дошли мало-помалу до теперешнего совершенства): [31. 64]. Он перечисляет образцы первоначальных жилищ: шалаши из зеленых ветвей, пещеры, вырытые в горах, и убежища из глины и веток, подобные гнездам ласточек: здесь человек воспроизводит два строительных принципа, подсмотренных им в естественных природных условиях: плетение и заполнение пустот. Данные принципы остаются главными и при описании Витрувием создания сооружений из дерева: на концы каждого из двух параллельно уложенных стволов попеременно укладывали два других ствола, а образовавшиеся при этом пустоты в ширину ствола заполняли щепками и глиной; таким же образом устраивались и скаты крыши. Следующий шаг в развитии конструктивной основы здания, по Витрувию, - массив стены из кирпичей или каменных блоков. Еще об одном кардинальном шаге - введении каркаса, но уже не плетневого, а стоечно-балочного и не имеющего аналогов в природе, Витрувий умалчивает.
В Средневековье с его теологической направленностью осмысление дома происходило иначе: мир представлялся как творение Бога, передавшего в силу акта творения творческую способность и человеку. Бог мыслился, прежде всего, как Мастер с непременным свойством всякого мастера быть Страстотерпцем, претерпевающим от своего создания, в силу того, что последнее, сотворенное свободной волей, также наделено свободной волей, не всегда совпадающей с волей Творца. Поэтому человек также полагался мастером.
Встреча свободных воль требовала содеятельности по мироустройству - в противном случае была бы очевидна божественная ограниченность. Бог-Творец, Художник, Геометр, Архитектор, Плотник - разнообразные статусы Бога-Мастера, взаимопредполагающие друг друга. Поэтому искусство и делание в Средние века в пределе суть тождество. Это и было технэ. Бытие плотником означало такое владение художественным мастерством, связанным с воображением и творческой активностью, что только оно и полагало мир благим, позволившим Творцу увидеть, что «он хорош». Это божественное качество по акту творения передавалось и человеку, который рассматривался не просто как прах и тлен, но и в качестве (а иногда и исключительно в качестве) художника или мастера, который и сам есть орудие (в руках Бога), и обладает орудиями для созидания.
Магическая сущность мастера имела, по крайней мере, два следствия. Строительство дома, понятого как мироустроение, было замыслом любого делания (умения). Строить дом (храм, виллу, поместье, жилье) означало творить мир, т. е. быть подобным Богу. Строить, создавать нечто - это второе следствие, - значит, создавать шедевр, требуемый от любого ремесленника любого цеха при его попытке стать мастером: творить мир в его уникальности и особо-сти, т. е. уподобиться Богу на иной манер. Вышеуказанный факт особенно очевиден в двух текстах: документе конца VIII в. (ок. 800 г.), изданного при Карле Великом, «Капитулярий о поместьях», и в многочисленных комментариях к Библии. «Капитулярий» был законом о поместьях, принадлежащих королевской семье, предназначенным для живущих в них людей. Не вдаваясь в подробности описания порядка и особенностей жизни в них (продуктов питания, животных, домашней утвари и т. д.), обратим внимание на интересные в аспекте рассматриваемой нами темы моменты.
Эволюция жилища мордвы: культурно-исторический аспект
В середине XIX - начале XX вв. территория Мордовии входила в состав главным образом центрально-черноземных (Пензенской, Тамбовской) и поволжских (Симбирской и, отчасти, Нижегородской) губерний. Ближайшими соседями мордвы были русские. Это соседство оказывало на мордовское население весьма значительное влияние, что выражалось в заимствовании из русской домостроительной культуры древнейших художественных и строительных традиций, внутреннего плана и устройства жилища, а также в соответствующей терминологии. Эрзяне, проживавшие в экономически развитых Нижегородской и Симбирской губерниях, оказались в сфере подобного воздействия. В центрально-черноземных губерниях, где наряду с русскими жили преимущественно мокшане, этот процесс протекал медленнее и не столь активно вследствие лесистости территорий, на которых находились мокшанские селения, их удаленности от крупных городов и важнейших путей сообщения. И. Н. Смирнов выделял северные уезды Пензенской губернии (Краснослободский, Наровчат-ский и Инсарский) как наименее подверженные влиянию русской культуры. К числу ускорявших его факторов он относит: 1) пребывание в русском окружении и активное овладение мордвой русским языком; 2) истребление лесов, приводившее к исчезновению традиционных национальных молений; 3) малоземелье, вынуждавшее мужчин уходить в отход за Волгу и в Астрахань и забывать старые обычаи; 4) развитие начального образования [135. 111]. Проведенный нами анализ показывает, что втягивание названных территорий в орбиту капиталистических отношений в конце XIX в. сопровождалось нивелированием самобытных архаичных черт, присущих крестьянским постройкам мордвы и постепенным вытеснением их русскими заимствованиями.
Интересный фактический материал накоплен по вопросам, связанным с традиционными способами организации жилого пространства у мордвы. С начала 20-х г. XX в. неоднократно предпринимались попытки подведения его под классификацию отечественных этнографов Е. Н. Бломквист и О. А. Ганцкой. На основе особенностей внутренней планировки жилого помещения русского крестьянского жилища, критериями которой послужили три признака: расположение печи, переднего угла и направления, в котором повернуто устье печи. Доминантной точкой отсчета является вход в жилище. «В середине XIX в на европейской территории расселения русского народа четко выделяются четыре типа внутренней планировки жилого дома: северо-среднерусский, восточный южнорусский, западный южнорусский и западнорусский» [127. 138]. Откликом на заявления об отсутствии единого его типа стали высказывания Д. К. Зеленина об «однородности» указанного разнообразия. В начале XX в. М. В. Красов-ский отметил идентичность южно-, северо- и среднерусских изб [70. 35].
Восточный южнорусский тип избы бытовал в первой половине XIX в. у мордвы-мокши Спасского, Темниковского уездов Тамбовской губернии, Ин-сарского, Краснослободского, Наровчатского уездов Пензенской губернии и у мордвы-эрзи южных уездов Нижегородской губернии [28. 59]. Как указывает В. Н. Белицер, он встречался и на более северной территории - у коми-зырян. Его истоки восходят к жилищам, обнаруженным на Пронском городище, датируемом XI - XIII в. Белицер полагает, что происхождение его у мокшан связано с более ранним жилищем - землянкой или полуземлянкой, в которую свет проникал только через дверь [17. 168]. В противовес этому В. А. Балашов пишет, что «возникновение мокшанской избы с южнорусской планировкой является результатом многовековых контактов мордовских и славянских племен» [12. 68 - 69]. К. И. Козлова, отмечая схожее расположение печи в избах мордвы-мокши и соседнего русского населения Мещерского края, признает это результатом воздействия на русских местного финно-язычного населения [69. 61]. Западный южнорусский и западнорусский планы были распро странены во второй половине XIX в. у мокши западных районов [28. 86 - 87]. Местное население считало западный вариант исконно мордовским и предпочитало его остальным как наиболее удобный [17. 168]. По мнению Белицер, западнорусский план проник на территорию Мордовии сравнительно недавно, вместе с притоком русских [там же].
Северно-среднерусский тип преобладал в конце XIX - начале XIX вв. у мордвы-эрзи. У мокши он бытовал, наряду с южнорусским и западнорусским, в западных районах, но использовался значительно реже [17. 168].
В. Н. Белицер и В. Ф. Вавилин отмечают, что все четыре типа жилища при имеющихся различиях обнаруживают сходную тенденцию расположения переднего угла по диагонали от печи [17. 168; 28. 35]. Таким образом, данный признак не относится к числу дифференцирующих и является избыточным. Следовательно, реальный различительный признак - направление устья печи относительно входа. Именно он дает четыре варианта планировки.
В начале 1980-х гг. А. К. Байбурин предложил классифицировать крестьянское жилище, приняв за общую линию отсчета диагональ печь - красный угол как своеобразную ось его ориентации. Семиотическая ценность диагонали была во многом определена противопоставлением «языческому» центру жилища -печи второго его центра, «христианского», «красного» или «божьего» угла, что стало «своего рода материальным воплощением русского двоеверия в структуре жилища» [11. 130]. Позиция Байбурина требует уточнения, поскольку находившиеся в красном углу объекты не только имели сугубо христианскую символику, но и отражали архаический комплекс представлений дохристианского периода. Об этом писал, в частности, Б. А. Рыбаков, исследовавший орнаментацию киотов икон Русского севера и Украины: «... расположенная в красном углу божница XIX - начала XX в. с ее набором икон оказалась ярким примером двоеверия, сосуществования церковных изображений, заимствованных тысячу лет тому назад, с древними символами, идущими из значительно более глубоких пластов времени. Если бы мы убрали бы из такого киота диссонирующие с ним иконы, то оставшаяся символическая орнаментика, вышитые набожники с языческими богинями были бы вполне пригодны для размещения в божнице древнего «кутного бога», «беса хороможителя» - домового» [130. 498]. Столы в красном углу украшались трехгранно-выемчатой резьбой, символика которой связана с древними языческими верованиями и магическими заклинаниями.
Ритуальная практика освоения жилого пространства
Ритуальная практика, сопровождающая строительство, относится к разряду внеположных текстов жилища, дающих важную информацию о его сущности и образе в культурном сознании этноса. Оправданное «семиологическое» понимание строительства не в узком техническом смысле, а как одного из многочисленных процессов, итогом которых мыслилось установление порядка, организации, предполагает жесткую взаимосвязь его с ритуально-мифологическими схемами, обосновывавшими и воспроизводившими идеи глобального космического порядка.
Всякий ритуал был призван обеспечить максимально устойчивые связи между организацией жизни коллектива и космическим порядком. Степень реализации этой функции зависела от соблюдения ряда условий. Особое значение придавалось выбору места и времени совершения ритуала. Максимальный эффект был достижим лишь в единственной, наиболее сакральной пространственно-временной точке, определяемой как «центр мира», ибо именно здесь в мифологическое время была разыграна «космическая драма творения мира. Существенным являлось умение установить такой момент, «когда профаническая длительность времени разрывается, время останавливается и возникает то, что было в начале» [144. 114].
Для ритуалов, воспроизводивших схемы создания различного рода культурных объектов (утвари, орудий труда, одежды, жилища и т. п.), не менее важным оказывался выбор материала, «тождественного» тому, из которого был создан «первый образец» данной вещи. «То, что было вызвано к бытию в акте творения, - отмечает В. Н. Топоров, - может и должно воспроизводиться в ритуале, так как только это воспроизведение гарантирует безопасность и процветание коллектива» [144. 114]. Это объясняет ритуальную практику предварительного периода, которая включала два этапа. На первом определялись реальные параметры места, времени, материала, учитывались объективные свойства и практическая целесообразность их выбора; на втором все, что вошло в категорию потенциально «пригодного», подвергалось дополнительной проверке, мотивированной логикой соответствия сакральным образцам. Другими словами, выбициальных структурах, в словесных поэтических образах и языке, возможно, в ряде особенностей психики» [11. 27].
Вся совокупность деревьев может быть приведена в некоторую систему с помощью классификационных процедур. Изучение различных знаковых систем, и в первую очередь естественного языка, фольклора, мифологии, ранних форм искусства, позволяет обнаружить наборы абстрактных и конкретных классификаторов, с помощью которых человек ориентируется в окружающем мире. Среди них выделяются общие для всех систем - так называемые универсальные оппозиции: свой / чужой, верх / низ, мужской / женский, живой / мертвый и др. «Существование ограниченного набора универсальных оппозиций в знаковых системах ... приводит к мысли о том, что человеку вообще присуща классифицирующая деятельность универсального характера. Целью или результатом ... является самосознание, создание модели мира. С другой стороны, можно говорить о том, что модель мира определяет набор оппозиций. Процесс классификации в значительной степени автоматизирован и совершается на подсознательном уровне» [163. 242]. В рассматриваемых ниже ситуациях выбора деревьев и места для строительства классификация как бы выводится из подсознания в сознание.
Механизм различения действовал по принципу: запрет - разрешение, причем система запретов была определяющей. Для строительства дома нельзя было использовать так называемые «священные» деревья. Ими считались одиночные деревья, выросшие на могиле. Данная группа деревьев приобретала названный статус ввиду сакральности этого места. О подобных деревьях существуют многочисленные предания как у русских, так и у мордвы. Для нас представляют интерес предания, относящиеся к концу XIX - началу XX вв., зафиксированные мордовским этнографом М. Е. Евсевьевым, например, о «прощенных» липах, росших в окрестностях г. Троицк Краснослободского уезда Пензенской губернии (на месте, где волки растерзали девушек-сестер), которые «...по понятиям мордвы, обладали чудесным свойством отвращать гнев раздраженных богов и получать от них прощение» [44. 355], и которые никто не решался тронуть [44. 357].
Мотив дерева на могиле встречается в устно-поэтическом творчестве мордвы, в частности в волшебно-фантастических сказках и преданиях («Девушка-березка» и «Падчерица»). К нему близка легенда «Оцю пичесь» («Большая сосна») о девушке, проклятой отцом за свою любовь и превращенной в сосну. При попытке срубить сосну из ствола начинала течь кровь [228. 41 - 42].
Кроме того, существовали целые рощи, которые наделяли окружающее пространство своей сакральностыо. У мордвы это рощи с необыкновенно старыми и высокими деревьями. Их почитание как священных обусловлено расположением на особых культовых местах, культовых центрах, где проводились моления (озксы). В самом центре рощи стояло священное дерево. Перед началом моления у его корней совершалось жертвоприношение. В рощах запрещалось не только рубить деревья, но даже ломать их ветви [158. 112].
М. Е. Евсевьев приводит интересные примеры почитания деревьев: моление алашань озкс (моление о лошадях) в эрзя-мордовском селе Кардафлей Горо-дищенского уезда Пензенской губернии, совершавшееся у корней сваленной бурей сосны [44. 372 - 373]; моления в мокша-мордовском с. Волгапино Крас-нослободского уезда у старой дуплистой липы с обращенными к богу Шкаю просьбами об урожае хлебов и размножении скота [103. 201].
По сообщению Смирнова, в конце XIX в. возле мордовского села Сабаново Чембарского уезда Пензенской губернии у одиночного дуба проводилось специальное моление бабань каша (бабья каша), обращенное к богу дуба Тум-пазу, богу земли Мастыр-пазу, а также другим богам. «Мордва была убеждена, что неминуемая смерть грозит всякому, кто отважился бы ударить дерево топором» [135. 225].
Негативной разновидностью являлись так называемые нечистые деревья, к которым мордва традиционно причисляла осину и ель, на что указывает Евсевьев, а также, по данным А. С. Лузгина, «нечистыми» считались у мордвы также деревья, упавшие от удара молнии [81. 61]. Их также запрещалось употреблять при строительстве, как и поваленные ветром, т. е. умершие естественной, стихийной смертью: в противном случае «семье будет тяжело» [154.256].
Кроме признаков, обладающих широкими ассоциативными полями и являющихся универсальными, абстрактными классификаторами, функционировал ряд более частных и менее распространенных. Нами (М. С.) зафиксирована сохранявшаяся у русских горожан примета, согласно которой использование в строительных целях бревна с дуплом приводит к несчастью . Эти признаки мотивируют запреты применять дерево именно при строительстве дома, а не вообще, для любых целей, - отсюда их частный характер.
К специфическим следует отнести запрет на рубку деревьев, растущих на перекрестках дорог («нечистых») у мордвы Заволжья [105. 51]. Как показывают исследования Смирнова, Н. Ф. Мокшина, а также некоторые произведения мордовского устно-поэтического творчества, перекрестки дорог (э. ки рашко, м. ки рашка) отчетливо связываются с пребыванием там предков, разного рода божеств - покровителей воды или земли (Ведь-авы, Каная, Мастор-авы). Кроме того, в прошлом перекрестки служили одним из мест погребения людей, умерших преждевременной или неестественной смертью и внушавших особый страх мордве - самоубийц, «опойцев» [103. 78].
Мы полагаем, что эти деревья наделялись такими же свойствами, как и «буйные» деревья русских крестьян Вологодской губернии, «стояросовые» -белорусов, сербские «сьеновит», «прокудливая» береза коми и т. п., которые описаны Д. К. Зелениным [57]. Сходными могли представляться и последствия их вырубки.
