Содержание к диссертации
Введение
Глава I. ОПРОСНЫЕ КОММУНИКАЦИИ В ПЕРСОНАЛЬНОМ ИНТЕРВЬЮ 22
1. Интервью как форма социальной интеракции 22
2. Самопрезентационные стратегии опрашиваемых 29
3. Эффект интервьюера, его основные формы и проявления 50
4. Концептуальные модели эффекта интервьюера 56
Глава II. ВЛИЯНИЕ ИНТЕРВЬЮЕРА НА РЕЗУЛЬТАТЫ ИНТЕРВЬЮ 68
1. Эффект интервьюера: опыт количественной оценки 68
2. Влияние социально-демографических характеристик интервьюера на ответы респондентов 85
3. Психологические характеристики интервьюеров и вербальное поведение респондентов 100
4. Стиль интервьюирования и результаты интервью ПО
5. Эффект ожиданий интервьюера 126
6. Объяснительные модели эффекта интервьюера 146
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 165
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 173
ПРИЛОЖЕНИЯ 190
- Интервью как форма социальной интеракции
- Самопрезентационные стратегии опрашиваемых
- Эффект интервьюера: опыт количественной оценки
Введение к работе
Актуальность темы диссертации. Несмотря на растущую популярность «альтернативных» стратегий сбора данных, персональное интервью сегодня по-прежнему остается главным источником эмпирической информации для многих исследователей, работающих в различных областях социологической науки. Между тем «королевский» статус данного метода отнюдь не означает его безупречности и универсальности. В последние годы ученые и практикующие социологи все чаще выражают свою обеспокоенность по поводу недостаточной валидности и надежности результатов, получаемых посредством интервью. Проблема качества опросных данных находится сегодня в фокусе повышенного исследовательского внимания и интереса.
Анализируя эту проблему, Р. Гроувз выделяет две основные группы ошибок, негативно влияющих на результаты интервью. Первые, по его мнению, вытекают из природы выборочного метода и его многочисленных ограничений; вторые коренятся в самом процессе наблюдения. Ошибки наблюдения, в свою очередь, включают четыре категории и связаны с различными «реактивными эффектами»: респондента, интервьюера, инструмента и метода [122, р. 11-12].
Некоторые авторы считают, что смещения, связанные с влиянием интервьюеров, на самом деле настолько «скромны» и «тривиальны», что им вряд ли стоит уделять серьезное внимание [85, р. 55-56; 188]. Однако данный взгляд кажется нам чрезмерно оптимистичным. Тот факт, что наблюдаемые в исследовании эффекты интервьюера часто не достигают высоких статистических значений, еще не означает элиминации проблемы. Скромные эмпирические оценки, пишут в этой связи Э. Сингер и Л. Конке-Агуирре, «не должны создавать ложного впечатления безопасности», защищенности интервью от ошибок и искажений [184, р. 258]. Даже слабые эффекты интервьюера, подчеркивает В. Дийкстра, «могут повлиять на результаты исследования драматическим образом» [104, р. 331].
Между тем в повседневной исследовательской практике эта опасность часто игнорируется. Многие исследователи, отмечают Дж. Рейнеке и П. Шмидт, исходят, как правило, из неявного допущения, что эффекта интервьюера не существует. Однако не только в случае с устрашающими вопросами, но и во многих
других ситуациях, по их мнению, данный источник ошибки существенно влияет на объясненную дисперсию изучаемых переменных и валидность проводимых измерений [167, р. 220]. По данным экспериментального исследования Р. Туранжо, различия между интервьюерами в телефонном интервью «увеличили дисперсию выборочных оценок примерно на 50%». В персональном интервью, продолжает автор, этот показатель может оказаться намного выше [193, р. 251].
Вместе с тем важно иметь в виду и еще одно обстоятельство. Смещения, квалифицируемые как эффект интервьюера, носят не случайный, а систематический характер и не подчиняются закону взаимопогашения при увеличении числа опрашивающих [193, р. 251]. Переходя в таблицы сопряженности, они неизбежно искажают характер корреляций между переменными, усиливая или ослабляя наблюдаемые взаимосвязи. В этих условиях задача социологов, как указывал в свое время Э. Блэйр, состоит в том, чтобы эффективно управлять эффектом интервьюера, используя в интересах исследования его позитивные последствия и контролируя негативные [83, р. 257].
Таким образом, актуальность темы диссертации обусловлена рядом обстоятельств.
Во-первых, реальной угрозой искажения опросных данных в связи с влиянием опрашивающих.
Во-вторых, необходимостью осуществления систематического контроля со стороны исследователей за величиной и направленностью возникающих смещений.
В-третьих, слабой изученностью данной проблемы и, как следствие, - отсутствием в отечественной социологической практике надежных и эффективных методик по предотвращению и нейтрализации ошибок, связанных с интервьюером.
В-четвертых, насущной потребностью в разработке теоретико-методологических и методических основ управления эффектом интервьюера, механизмами его возникновения и функционирования.
Степень разработанности проблемы. Проблема эффекта интервьюера не является новой для мировой социологии. Еще на заре становления массовых оп
росов социальные исследователи выражали тревогу по поводу ошибок, привносимых опрашивающими в результаты интервью. Однако до конца 1920-х - начала 1930-х годов этот вид ошибок не был предметом специального анализа и осмысления. Первым научным исследованием на эту тему можно, по-видимому, считать работу С. Раиса, опубликованную в 1929 г. [168]. В ней автор, пожалуй, впервые наглядно продемонстрировал опасность смещений, вызываемых личностью интервьюера, и привлек внимание к необходимости их нейтрализации.
С этого момента и до настоящего времени в западной социологии можно отчетливо наблюдать три яркие вспышки исследовательского внимания и интереса к данной теме.
Первая пришлась на 1940-50-е годы и была вызвана бурным развитием массовых опросов в предшествующие два десятилетия и оформлением методологии социологических исследований в относительно самостоятельную отрасль научного знания. В этот период вышли многие десятки публикаций, посвященные эффекту интервьюера, однако наиболее известными и до сих пор часто цитируемыми являются работы Д. Каца (1942 г.), П. Махаланобиса (1946 г.), Дж. Стока и Дж. Хочстима (1951 г.), П. Фридмана (1942 г.), Р. Хансона и Э. Маркс (1958 г.) и, конечно же, Г. Хаймана и его коллег (1954 г.).
Д. Кац, пожалуй, первым обратил внимание на то, что не только объективные, но и субъективные характеристики интервьюеров (их мнения, установки и ожидания) влияют на поведение респондентов и обусловливают конформный характер их ответов [143]. Р. Хансон и Э. Маркс, опираясь на материалы переписей населения, попытались выявить типы вопросов, повышающих вероятность смещений «по вине» интервьюеров [126]. П. Махаланобис, по словам Д.М. Рогозина, в отличие от своих предшественников, «смог объединить разрозненные гипотезы в целостную методическую программу» и дал комплексный анализ эффекта интервьюера [54, с. 101].
Достижения в области статистической науки и ее применения к практике массовых опросов дали мощный импульс дальнейшему развитию методологии измерения обсуждаемых эффектов [188]. Именно благодаря статистическим методам декомпозиции общей дисперсии опросных переменных, подчеркивает
Р. Туранжо, многие авторы от П. Махаланобиса до Г. Хаймана смогли доказать, что интервьюеры во многих случаях являются главным источником вариабельности оценок, получаемых в опросных исследованиях [193, р. 250].
В знаменитой работе Г. Хаймана, У. Кобба, Дж. Фельдмана, К. Харта и К. Стембера [136] были представлены результаты исследовательского проекта, выполненного под эгидой Национального исследовательского Совета и Совета по исследованиям в области социальных наук и специально посвященного интервьюеру как источнику ошибок в опросах общественного мнения. Авторы, акцентировав внимание на смещающих эффектах ожиданий опрашивающих, показали, что разные интервьюеры часто получают различающиеся ответы, являются основным «генератором» наблюдаемой вариабельности и вносят решающий вклад в появление ошибок в опросных исследованиях. Заслуга Г. Хаймана и его соавторов состоит также в том, что они впервые попытались ответить на целый ряд очень серьезных и важных в практическом отношении вопросов: «Влияет ли личное мнение интервьюера на ответ респондента? Какие особенности осознанного или неосознанного поведения интервьюеров порождают смещения? Зависят ли эти смещения от личностных характеристик интервьюера?» и другие. Результаты этого проекта, пишут С. Садмен, Н. Брэдбери и Н. Шварц, социологи расценили тогда как исчерпывающие, а потому углубленные исследования подобных эффектов на некоторое время были приостановлены [58 с. 19]. Тем не менее, работы этого периода во многом предопределили общие методологические контуры всех последующих изысканий в данной области на многие десятилетия вперед.
Второй значительный всплеск интереса к обсуждаемой проблеме относится к 1970-м - началу 1980-х годов. Как отмечали в свое время Э. Сингер, М. Франкел и М. Глассман, эффекты интервьюера в социологических опросах после длительного периода относительного забвения вновь начинают привлекать к себе растущее внимание исследователей [183, р. 68]. Возрождение интереса к данной теме было стимулировано результатами ряда статистических исследований, выполненных применительно к изучаемой области X. Блэйлоком [84], Л. Кишем [143], К. О Мюрчетаем [159], И. Феллеги [111], С. Серлем [179] и др., а
также плодотворной дискуссией, развернувшейся в самом конце 1960-х гг. на страницах журнала «Public Opinion Quarterly» и инициированной известными ныне полемическими работами Дж. Уильямса [201; 202], К. Уэйс [199; 200], Б.С. Доренвенд, Дж. Коломботоса и Б.П. Доренвенда [106; 107].
В этот период был накоплен огромный исследовательский материал, составивший базу для многих последующих проектов, сложились основные концептуальные подходы к пониманию и объяснению эффекта интервьюера, предприняты попытки обобщения закономерностей его возникновения. Благодаря исследовательским усилиям В. Дийкстры [103; 104], Р. Гроувза и Л. Магилави [125], Дж. Фримана и Э. Батлера [118] и других авторов были созданы и отработаны эффективные экспериментальные дизайны для изучения эффектов интервьюера. В работах С. Садмана, Н. Брэдберна [189], Э. Блэйра [83], К. Такера [195], Э. Сингер и Л. Конке-Агуирре [184] и др. предложены методические и организационные схемы проведения исследований. Этими же авторами была разработана методология статистической оценки масштабов эффекта интервьюера, базирующаяся на процедурах дисперсионного и регрессионного анализа.
Повышенное внимание в этот период социологи уделяли выявлению и тестированию различных факторов, связанных с личностью интервьюера и, в частности, исследованию влияния пола, возраста, социального статуса, расы, интонации интервьюера и т.д. на ответы респондентов [146, р. 68; 191, р. 25; 78; 158; 198]. Тогда же начинает складываться и направление, связанное с изучением влияния стиля интервьюирования на результаты интервью [121; 129; 201]. Вместе с тем, как справедливо отмечали в 1986 г. Р. Гроувз и Л. Магилави, исследователям эффекта интервьюера явно не достает надежных теоретических моделей, которые позволили бы объяснить природу и механизмы возникновения данного феномена [125, р. 259].
С конца 1980-х гг. наблюдается некоторый спад исследовательской активности в данной сфере, продлившийся примерно десятилетие. Не случайно, что специалисты в этот период отмечают отсутствие прогресса в исследованиях эффекта интервьюера [167, р. 221]. Однако уже со второй половины 1990-х гг. начинает постепенно набирать силу обратная тенденция. Анализ специальной ли
тературы, вышедшей по этой теме за последние пять лет, свидетельствует о наступлении новой (третьей) волны интереса к данной теме [87; 97; 99; 186]. Вместе с тем, в западной социологии по-прежнему отсутствуют труды, касающиеся влияния психологических характеристик опрашивающих на поведение респондентов.
В отечественной социологии традиция экспериментального изучения суггестивной роли интервьюера только начинает формироваться. Специальные методические исследования по данной проблеме в нашей стране долгое время не проводились. Во многих известных обобщающих трудах по методологии и методике социологических исследований эта тема либо вообще не проблематизируется [1; 19], либо освещается крайне скупо, поверхностно и фрагментарно с опорой на отдельные сведения, заимствованные из зарубежных источников. Систематические описания эффекта интервьюера, его масштабов и интенсивности, основных форм и проявлений в нашей социологической литературе практически отсутствуют. Трудно найти и работы, в которых были бы сделаны попытки серьезного осмысления источников и механизмов его возникновения.
В результате сегодня в российской социологии нет методик измерения ошибок, связанных с интервьюером, редко можно встретить и сколь-нибудь внятные практические советы по их предотвращению и контролю. Нынешнее состояние дел в данной области отмечено тем же недостатком, который, по оценке Дж. Стока и Дж. Хочстима, был характерен для западной социологической практики начала 1950-х гг. Многие исследователи, писали эти авторы, с опаской смотрят на эффект интервьюера, но при этом почти ничего не делают для того, чтобы измерить связанные с ним ошибки в результатах интервью [188, р. 323].
Лишь в последние 2-3 года появились первые отечественные работы, основанные на результатах специальных методических исследований и экспериментов. В статье Д.М. Рогозина предпринята интересная попытка оценить влияние интервьюеров на качество опросных данных [54]. Однако главное внимание автор уделяет здесь лишь эффектам, возникающим в связи с нарушениями полевым персоналом установленных правил и процедур интервьюирования, оставляя тем самым за рамками обсуждения менее очевидные и трудно контролируемые сме
щения, вызываемые объективными и субъективными характеристиками интервьюеров. Анализу эффектов этого рода посвящена, в частности, работа А.Ю.Мягкова, Д.А.Проскуриной и О.А. Егоровой [43]. Однако обе указанные публикации базируются на результатах телефонных опросов, а персональные интервью, за редким исключением, по-прежнему остаются вне поля зрения исследователей.
Цель диссертации состоит в том, чтобы исследовать природу, источники и механизмы возникновения эффектов интервьюера и на этой основе разработать систему мер по минимизации связанных с ними смещений.
В соответствии с поставленной целью в диссертации решались следующие основные задачи:
1. Выяснить характер и специфику опросных коммуникаций в персональном интервью, проанализировать поведенческие стратегии респондентов.
2. Систематизировать основные теоретические подходы к пониманию эффекта интервьюера, существующие в современной социологической литературе, определить круг его эмпирических форм и проявлений.
3. Оценить масштабы эффекта интервьюера и его возможные последствия для качества опросных данных.
4. Исследовать природу тендерных, возрастных и социально-статусных эффектов в персональном интервью.
5. Проанализировать степень влияния индивидуальных психологических характеристик интервьюеров на ответы респондентов.
6. Исследовать влияние стиля интервьюирования на результаты интервью. Дать сравнительную оценку профессионального и интерперсонального стиля поведения интервьюера с точки зрения качества опросных данных.
7. Проверить существование эффекта ожиданий опрашивающих. Выяснить социально-психологический механизм их ретрансляции в процессе интервью.
8. Провести эмпирическую проверку моделей социальной дистанции и социальной желательности, оценить их объяснительные способности и эвристический потенциал.
Объект исследования - эффект интервьюера в персональном интервью.
Предмет исследования - масштабы эффекта интервьюера, его основные формы и опосредующие факторы, источники и механизмы возникновения.
Теоретико-методологическая база исследования. Диссертация выполнена в рамках традиции экспериментального изучения эффектов интервьюера, возникшей в мировой социологии в 1940-50-е годы благодаря трудам Д. Каца, П. Махаланобиса, П. Фридмана, Г. Хаймана, С. Стока и Дж. Хочстима, Ф. Стэнтона и К. Бэйкера и получившей дальнейшее продолжение в работах Э.Блэйра, В. Дийкстры, Р. Гроувза и Л. Магилави, Б. Доренвенд, Э. Сингер, М. Франкела и М. Глассмана, Дж. Фримана и Э. Батлера, Ф. Эсбенсена и С. Менарда и др. В отечественной социологии эта традиция воспринята и в последние годы развивается в исследованиях А.Ю. Мягкова, Г.А. Погосяна, Д.М. Рогозина, Т.Л. Стацевич и др.
Исследуя характер и специфику социальных отношений в персональном интервью, ролевые позиции его участников, а также поведенческие стратегии респондентов, мы опирались на принципы коммуникативного подхода к пониманию данного метода, развиваемые в работах Ч. Эткина и С. Чаффи [74], И.А. Бутенко [9; 10], А.С. Готлиб [18], А.А. Давыдова [20], Б.З. Докторова [22], В.Ф.Журавлева [23], И.В. Журавлевой [24], О.М. Масловой [32], С. Садмана, Н. Брэдберна и Н. Шварца [57; 58], Л. Сухман и Б. Джордан [190] и других известных социологов.
Анализируя природу, источники и механизмы возникновения эффектов интервьюера, мы использовали объяснительные возможности моделей социальной атрибуции и социальной дистанции, первоначально предложенных Б. С. Доренвенд, Дж. Коломботосом, Б. П. Доренвендом [106; 107], Дж. Уильямсом [201; 202], К. Уэйс [199; 200] и поддерживаемых сегодня Р. Гроувзом и Н. Фульц [124], Р. Дэйли и Р. Клаусом [97], Э. Кейн и Л. Макаули [141], Дж. Катания и Д. Бинсон [108], М. Пэдфилд и Я. Проктером [161] и др.
Объяснения эффектов интервьюера базируются также на идеях и положениях, сформулированных в рамках теорий ингратиации, социальной желательности, самоконтроля и конформности, развиваемых Дж. Дэвисом и Р. Бейкером [98], Д. Паулюсом и Д. Рейдом [164], Дж. Рейнеке и П. Шмидтом [167], Л. Хадди с соавторами [192], Дж. Смитом и др. [186].
При опенке масштабов эффекта интервьюера мы опирались на методологию дисперсионного анализа, принципы применения которого к изучению данной проблемы были детально разработаны и тщательно апробированы Р. Гроувзом и Л. Магилави [125], В.Дийкстрой [103; 104], Л. Кишем [144], П. Кампанелли и К. О Мюрчетем [90], С. Салманом и Н. Брэдберном [189], Э. Блэйром [83], К. Такером [195] и другими исследователями.
При подготовке и проведении исследований весьма ценными для нас были общие идеи и принципы социологической методологии, разработанные в трудах Г.М. Андреевой [3; 30], Г.С.Батыгина [4; 5], И.Ф. Девятко [21], В.Б.Моина [33], Е.С. Петренко и Т.М.Ярошенко [48], В.О.Рукавишникова [56 ], В.ЭШляпентоха [67], В.А. Ядова и В.В. Семеновой [68], а также методические схемы и экспериментальные дизайны, предложенные в работах Т.Джонсона [71], У.Джонсона и Дж. Деламатера [140], А.Ю. Мягкова [34; 36] и др. авторов.
При разработке вопросников и формулировании вопросов мы использовали некоторые сюжеты и темы, предложенные для обсуждения с респондентами в исследованиях Дж. Бермана, Г. Маккомбса и Р. Боруха [81], Т. Маккэй и Я. Макаллистера [150], Л. Хадди, Дж. Биллига, Дж. Брациодиеты и др. [192].
В процессе статистико-математической обработки и анализа полученных результатов мы руководстовались методическими советами и рекомендациями, изложенными в работах В.В.Глинского и В.Г. Ионина [15], Е.В.Сидоренко [59], Г.Г. Татаровой [63], Ю.Н. Толстовой [64].
В работе с программно-аналитическим комплексом SPSS нами использовались алгоритмы, описанные в учебно-методических пособиях А.В. Бойкова и А.О. Крыштановского [6], А. Бююля и П. Цёфеля [И], Н.И. Ростегаевой [56], В.В. Пациорковского, Л.Д. Дершема, А.И. Петровой, В.В. Пациорковской [46,47].
Эмпирическая база исследования. Работа основывается на материалах трех специальных методических исследований, проведенных автором в г. Иваново в период 2002-2004 гг. под руководством доктора социологических наук, профессора А.Ю. Мягкова.
Базовое исследование проводилось в марте-апреле 2004 г. и носило многоцелевой характер. В нем мы планировали выяснить существование эффекта ин тервьюера в персональном интервью, оценить его масштабы и влияние на качество опросных данных, уточнить основные формы и эмпирические проявления, объяснить социально-психологическую природу и механизмы возникновения, а также провести эмпирическую проверку адекватности ряда теоретических моделей, получивших наибольшее распространение в современной социологии. Решение этих задач необходимо для выработки мер по совершенствованию работы с интервьюерами и предотвращению смещений.
Интервьюеры и респонденты. В проведении полевых исследований участвовали 24 интервьюера: 12 мужчин и столько же женщин. По возрасту они представляли две равные по численности «контрольные» группы: 18-20 лет и 43-57 лет. Среди опрашивающих были студенты (12 чел.), ИТР (4 чел.), представители непроизводственной интеллигенции (6 чел.) и служащие (2 чел.). Соотношение лиц со средним и высшим образованием в общем массиве интервьюеров было равным и составило 50:50. Имели опыт полевой работы (от года до трех лет) 14 чел., остальные участвовали в проведении социологических опросов впервые. Каждому интервьюеру было поручено провести по 12-13 интервью в режиме faceo-face, а также выполнить ряд дополнительных исследовательских процедур Опросы проводились среди взрослого населения г. Иваново. Использовалась комбинированная (квотно-случайная) многоступенчатая выборка с маршрутной рандомизацией. Единицами отбора на первой ступени выступали улицы в различных микрорайонах города. На второй интервьюеры, следуя по заранее заданному маршруту, отбирали дома по стандартной схеме. Далее отбору подлежали квартиры (семьи). Сотрудникам было предписано обращаться в каждую четвертую квартиру (начиная с первой) в многоквартирных домах или в каждую вторую в малоквартирных. И, наконец, на завершающей ступени производился отбор конкретных людей, подходивших под квотные задания. При этом репрезентировались пол и возраст респондентов. Всего в общей сложности было получено 300 завершенных интервью, полностью соответствующих заданным критериям. В соответствии с рекомендациями, имеющимися в специальной литературе [104, р. 318; 118, р. 80; 90, р. 61], закрепление опрашиваемых за интервьюерами
осуществлялось случайным путем. Все опросы проходили по месту жительства респондентов.
Методический инструментарий. Для сбора эмпирических данных использовалось несколько различных вопросников.
Первый (основной) предназначался респондентам и предполагал получение ответов в режиме персонального интервью. Он насчитывал 40 вопросов, сгруппированных в 3 основных блока, и представлял собой тематический омнибус. Первый блок состоял из 19 относительно нейтральных вопросов, направленных на выяснение тендерных установок респондентов. Второй блок содержал 16 вопросов сенситивного характера (9 аттитьюдных и 7 поведенческих), которые касались весьма деликатных и даже интимных сторон жизни людей: сексуального поведения, злоупотребления алкоголем, супружеской измены, уклонения от налогов, употребления наркотиков и др. Выбор сенситивной проблематики в качестве базовой был неслучайным. В данном случае мы исходили из предположения
0 том, что общение на столь деликатные темы сделает эффект интервьюера более выраженным и легко наблюдаемым, что в свою очередь даст возможность исследовать его проявления более детально.1 В заключительной части интервью фиксировались пол, возраст, род занятий, образование и материальное положение опрашиваемых (прил. I).
Второй вопросник предлагался респондентам для самостоятельного заполнения сразу по окончании основного интервью. Анкета состояла из 11 вопросов, ориентированных на получение оценочной информации об особенностях восприятия испытуемыми некоторых индивидуальных характеристик интервьюеров (их демографических, статусных признаков, стиля интервьюирования и т.п.), а также 15-пунктной L-шкалы из опросника MMPI, предназначенной для измерения склонности индивидов к социальной желательности [37, с. 118, 127-128; 60, с. 142, 144-192] (прил. II).
Третья анкета использовалась для фиксации предварительных ожиданий интервьюеров. Она заполнялась кандидатами на участие в исследовании в период инструктивно-тренировочных сессий. В ней мы выясняли, что сами интер
вьюеры думают по поводу будущих интервью и тех вопросов, которые им предстояло задавать незнакомым людям, как они оценивают потенциальный уровень неответов и отказов респондентов от участия в опросах, а также возможную степень искренности отвечающих при обсуждении нейтральных и сенситивных тем (прил. III).
И, наконец, для измерения ряда индивидуальных психологических особенностей опрашивающих все интервьюеры до начала полевой работы отвечали на вопросы нескольких личностных тестов. С этой целью использовались: тест Г. Айзенка на экстраверсию, интроверсию и нейротизм [51, с. 20-27], экспресс-диагностический вопросник на эмпатию [51, с. 31-36], личностный дифференциал Г. Айзенка [2, с. 61-85], шкала социальных способностей Д. Сильверы [182, р. 319], тест коммуникативной установки В. Бойко [62, с. 679-690], а также уже упоминавшаяся L-шкала из MMPI.
В конце каждого интервью интервьюеры фиксировали время, затраченное на беседу с респондентом. Это было необходимо для верификации гипотезы о взаимосвязи между продолжительностью интервью и качеством полевой работы. Кроме того, в исследовании фиксировалась также переменная, характеризующая наличие или отсутствие у интервьюеров опыта в проведении социологических опросов. С этой точки зрения все полевые работники были поделены на две группы: опытных и новичков.
Кроме того, для «внешнего» контроля эффекта интервьюера параллельно с интервью нами был проведен еще один опрос, по тому же самому вопроснику, но в форме индивидуального анкетирования (ЛК300). Респонденты отбирались по описанной выше схеме. Выборочная совокупность по своей социально-демографической структуре аналогична той, с которой мы работали в персональном интервью. Результаты обоих исследований, выполненных посредством разных опросных процедур, использовались в режиме сравнительного анализа с целью измерения интенсивности ответных смещений, обусловленных присутствием интервьюера.
Еще одно (третье) исследование было предпринято в марте-апреле 2002 г. и носило вспомогательный характер. Оно проводилось с целью выявления психо
логических характеристик интервьюеров (и, в частности, особенностей их темперамента) и выяснения способности опрашиваемых к их правильной идентификации. Респонденты, отобранные по ранее описанной схеме (Л/=100), сначала отвечали на вопросы небольшой анкеты, посвященной телевидению, в режиме персонального интервью, а затем, общаясь с другим интервьюером, должны были оценить индивидуальные личностные качества своего первоначального собеседника но определенному набору индикаторов. В качестве объектов оценивания выступали 4 интервьюера, специально отобранные нами в качестве типичных представителей известных типов темперамента по результатам предварительного тестирования полевых сотрудников (N=32), представляющих опросную сеть кафедры социологии ИГЭУ. Отнесение интервьюеров к тем или иным психологическим типам производилось на основе методики, предложенной Е.В. Бондаревской и СВ. Кульневичем [7, с. 450-467]. В ходе анализа полученных данных оценки респондентов сравнивались с «объективными» характеристиками опрашивающих.
Методы сбора данных: 1. Персональное стандартизированное интервью по месту жительства респондентов. 2. Индивидуальное очное анкетирование. 3. Полевое тестирование на предмет выявления личностных характеристик респондентов и интервьюеров. 4. Методы теоретической рефлексии и концептуализации при работе с научными источниками.
Аналитические процедуры: 1. Одномерный однофакторный и многофакторный дисперсионный анализ, опирающийся на модель «случайного эффекта» ANOVA, с использованием стандартного F-теста Фишера, коэффициентов детерминации R2 и со1 для оценки дисперсионных компонентов, связанных с тестируемыми факторами. 2. Корреляционный анализ с применением -теста и коэффициентов корреляции, релевантных уровню измерения коррелируемых переменных. 3. Статистический критерий р - углового преобразования Фишера для определения значимости различий между процентными долями качественных признаков. 4. Одновыборочный /-тест Стьюдента и тест Дункана для сравнения средних значений количественных переменных в двух и более независимых подвыборках. 5. Методи
ка суммарных оценок для построения шкал гуттмановского типа при формировании искусственных переменных и построении суммарных индексов.
Достоверность результатов методических исследований и экспериментов обеспечивалась: использованием статистически значимых объемов и релевантных моделей выборки; применением предварительно апробированного инструментария; корректными методами статистико-математической обработки и анализа данных в программно-аналитическом комплексе SPSS; внешней валидиза-цией полученных результатов на основе сравнения с данными других аналогичных исследований.
Научная новизна работы заключается в следующем:
1. Эффект интервьюера рассматривается комплексно, в широком спектре самых различных его форм и эмпирических проявлений, и не ограничивается, как это обычно бывает, лишь ответными смещениями. Исследовано влияние опрашивающих на результативность контактов с респондентами, количество пропущенных вопросов, уровень отвечаемости, общую продолжительность интервью, регрессию поведения, достоверность ответов испытуемых на деликатные вопросы исследования и другие аспекты качества опросных коммуникаций.
2. Дана количественная оценка эффектов интервьюера. На основе дисперсионного анализа измерен вклад фактора «интервьюер» в общую дисперсию различных переменных: отказов от сотрудничества, неответов, уклончивых и неопределенных реакций, а также ответов на вопросы, различающиеся по своему содержанию, типу и степени сенситивности.
3. Выявлены и описаны тендерные, возрастные и социально-статусные эффекты интервьюера, исследованы социально атрибутивные механизмы их возникновения.
4. Зафиксированы социально-психологические характеристики интервьюеров, оказывающие наибольшее смещающее воздействие.
5. Проведен сравнительный анализ эффективности двух основынх стилей интервьюирования - профессионального и интерперсонального («раппорта»). Измерена степень их влияния на результаты интервью. Предложен комбиниро
ванный исследовательский дизайн, способствующий большей гибкости стандартизированного интервью.
6. Исследована роль предварительных ожиданий интервьюеров и их воздействие на ответы респондентов. Описан и проанализирован эффект «сбывающихся пророчеств». Выявлен комплекс латентных переменных, опосредующих взаимосвязь между характером экспектаций опрашивающих и ответными смещениями. Предложена когнитивная схема, объясняющая процесс ретрансляции ожиданий интервьюеров.
7. Осуществлена эмпирическая верификация моделей «социальной дистанции» и «управления впечатлением». Дана сравнительная оценка их предик-тивной способности и объяснительного потенциала.
8. Доказано существование эмпирической взаимосвязи между обсуждаемыми эффектами и самопрезентационными стратегиями респондентов. Раскрыты источники и механизмы возникновения смещений, вызываемых интервьюером.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
1. Эффект интервьюера не ограничивается лишь совокупностью ответных смещений. Он представляет собой значительно более широкий комплекс реакций респондентов на объективные и субъективные характеристики опрашивающих и проявляется в увеличении количества отказов от участия в исследовании, росте числа неответов, снижении уровня информативности собираемых сведений, а также в усилении социально желательных и диссимулятивных тенденций отвечающих.
2. Смещения, связанные с интервьюером, отнюдь не столь скромны и безобидны, как иногда считается. Вклад тестируемого фактора в общую дисперсию опросных переменных может достигать 40% и более, что во много раз превышает средние показатели, характерные для зарубежной исследовательской практики.
3. G точки зрения источников и механизмов возникновения следует различать два типа эффектов интервьюера - прямые и опосредованные. Если первые связаны с отступлениями опрашивающих от установленных правил и процедур интервьюирования, а также с ошибками в интерпретации услышанного ответа, то
вторые - с коммуникативной природой интервью и влиянием социально-демографических, психологических и поведенческих особенностей интервьюеров на процесс формирования ответов респондентами. Эффекты, вызываемые ингратиацией и самопрезентационными механизмами, неочевидны, а потому более опасны.
4. Установки и ожидания интервьюеров - опасный и трудноконтролируе- мый источник систематических смещений в результатах интервью. Респонденты в ходе опросов демонстрируют те образцы поведения, которые ожидают от них опрашивающие, а интервьюеры, в свою очередь, воспроизводят свои собственные пророчества. Социальная желательность и самопрезентация выполняют роль важнейших опосредующих переменных в механизме, «запускающем» эффект ожиданий. Интервьюеры с пессимистическими ожиданиями являются группой повышенного риска.
5. Личностно ориентированный стиль общения с респондентами («rapport») более эффективен по сравнению с профессиональным (нейтральным) при проведении исследований по деликатной проблематике. Установление эмоционально близких отношений с опрашиваемыми ведет к оптимизации длительности интервью, значительному сокращению числа отказов, пропусков, а также к повышению достоверности ответов на вопросы, касающиеся социально неодоб- ряемых форм поведения и отношения к девиациям. Хотя при изучении других проблем, а также в тематических омнибусах вполне уместным мог бы быть комбинированный стилистический дизайн исследования.
6. Взаимосвязь между социальной дистанцией и величиной смещений, связанных с интервьюером, носит нелинейный характер. Коммуникативные диады (респондент-интервьюер), сформированные по принципу полной социальной гомогенности / гетерогенности, актуализируют потребность в управлении имиджем и в равной мере опасны для качества опросных данных. Оптимальной следует считать среднюю дистанцию, умеренно сочетающую сходства и различия между участниками интервью.
7. Социальная дистанция и самопрезентация - главные источники возникновения смещений, связанных с интервьюером. Их совместное (скоррелирован
ное) влияние на опросные статистики является причиной большинства ошибок в результатах интервью. Обе эти переменные вместе ответственны за 61-87% объясненной дисперсии ответов респондентов на аттитьюдные и поведенческие вопросы сенситивного характера.
Научная и практическая значимость работы. Концептуальный анализ исследуемой проблемы позволяет глубже понять природу эффектов интервьюера, существенно расширить традиционные представления о границах и формах их существования, уточнить источники и механизмы возникновения, а потому может быть использован для дальнейшей научной разработки данной темы.
Методики измерения эффектов интервьюера, предложенные и апробированные в диссертации, могут применяться социологами для контроля и количественной оценки смещений в результатах интервью, что, в свою очередь, будет способствовать повышению качества опросных данных.
Знание источников и механизмов возникновения эффектов, связанных с интервьюером, создает важные предпосылки для их успешного прогнозирования и предотвращения (минимизации) возможных смещений.
Анализ различных факторов, опосредующих влияние интервьюера (социально-демографических характеристик опрашивающих, их индивидуальных психологических черт и особенностей, установок и экспектаций, стиля интервьюирования и др.), позволяет создать научную базу для выработки надежных средств их нейтрализации, открывает новые возможности для дальнейшего совершенствования методики и процедуры персонального интервью.
Широкое внедрение разработанных автором методических рекомендаций в практическую деятельность социологических служб могло бы способствовать качественному улучшению работы по подбору и профессиональной подготовке полевого персонала, нахождению наиболее оптимальных форм организации коммуникативного процесса в ходе интервью.
Теоретические и методические материалы диссертации могут найти применение в учебном процессе по подготовке профессиональных социологов и, в частности, при разработке и чтении курсов лекций, проведении семинарских и практических занятий по методологии и методике социологических исследований, другим
дисциплинам методолого-методического цикла, а также при написании учебных и методических пособий для студентов и социологов-исследователей.
Апробация работы. Основные положения, идеи и выводы диссертации докладывались автором на 12 научных и научно-практических конференциях разного уровня, в том числе на 6 международных, 2 всероссийских и 4 региональных.
Международные конференции: «VIII Бенардосовские чтения» (секция социально-гуманитарных наук, г.Иваново, июнь 1997 г.), «Актуальные проблемы химии и химической технологии» (секция социально-гуманитарных наук, г.Иваново, октябрь 1999г.), «Гендерные исследования в гуманитарных науках: современные подходы» (г. Иваново, сентябрь 2000 г.), «Молодая наука - XXI веку» (г.Иваново, апрель 2001 г.), «Гендерные исследования и тендерное образование в высшей школе» (г. Иваново, июнь 2002 г.), «XI Бенардосовские чтения» (секция социально-гуманитарных наук, г. Иваново, июнь 2003 г.).
Всероссийские конференции: «XIII Уральские социологические чтения» (г. Екатерибург, сентябрь 2001 г.), «Молодая наука в классическом университете» (г. Иваново, апрель 2002 г.).
Региональные конференции: «Современное состояние, проблемы и перспективы развития российской экономики: Вторые Кондратьевские чтения» (г. Иваново, сентябрь 1998 г.), «Социокультурная динамика России: II социологические чтения» (г.Иваново, декабрь 1998г.), «Современное состояние, проблемы и перспективы развития российской экономики: Третьи Кондратьевские чтения» (г. Иваново, декабрь 2000 г.), «Современное состояние, проблемы и перспективы развития российского общества: Пятые Кондратьевские чтения» (г. Иваново, май 2004 г.).
Результаты диссертационного исследования апробировались в лекционных курсах, прочитанных автором в 1997-2005 гг. для студентов специальностей «социология», «менеджмент» и «маркетинг» Ивановского государственного энергетического университета по дисциплинам: «Методология и методика социологических исследований», «Методика и техника социологических исследо
ваний», «Введение в социологию», а также в процессе руководства студенческими курсовыми и дипломными работами.
Материалы диссертации обсуждались на заседаниях кафедры социологии Ивановского государственного энергетического университета, а также на методологическом семинаре сектора социологии знания Института социологии РАН.
По проблемам, обсуждаемым в диссертационной работе, автором опубликованы 22 печатных труда, в том числе 1 глава в учебном пособии (гриф УМО по социологии), 4 статьи в научных журналах («Социологический журнал», «Социология: 4 М», «Вестник Ивановского государственного энергетического университета», «Вестник Тамбовского государственного университета»), 5 статей в сборниках научных трудов и 12 тезисов докладов и выступлений на различных научных конференциях. Общий объем публикаций автора по теме диссертации (авторский вклад) составляет 5,2 п.л.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, объединяющих 10 параграфов, заключения, списка литературы и приложений. Общий объем работы - 197 страниц, в том числе 172 страницы - основной текст и 17 страниц - библиография, включающая 204 наименования (из них 136 - на иностранных языках). К диссертации приплетены три приложения объемом 8 страниц. Текст работы содержит 49 таблиц, 6 рисунков и 3 формулы.
Интервью как форма социальной интеракции
Личное интервью, независимо от степени его стандартизации, отмечают Л. Сухман и Б. Джордан, - это лингвистическое и «глубоко интеракциональное событие» [190, р. 232, 241, 242]. Между тем, опросное общение по-разному воспринимается его участниками: социологом, респондентом и интервьюером. Для социолога опрос является, прежде всего, научным методом, инструментом познания, то есть получения сведений о социальном мире. И.А. Бутенко, в частности, отмечает, что «определение опроса как средства сбора данных отражает односторонне видение этого процесса - лишь видение с точки зрения социолога. Оно затемняет то обстоятельство, что в нем участвует не только один человек - социолог, но и респонденты, видящие опрос иначе» [10, с. 10].
Трактовка процесса интервьюирования в рамках инструментального подхода предполагает рассмотрение респондента в качестве источника, «выдающего» информацию, хранящуюся у него в готовом виде, интервьюера - в качестве беспристрастного оператора по фиксации этой информации, а сам процесс интервьюирования - в качестве метода сбора эмпирических данных. При этом общение в ходе интервью предстает как вид отношения между исследователем и респондентом, являющихся субъектом и объектом познания, как вид взаимодействия, посредством которого осуществляется сбор информации [49, с. 26]. Подобная стратегия неявно предполагает социологическую информацию «как заранее уже существующую в готовом виде у индивидов, а деятельность социолога как манипулирование, по возможности, максимально нейтральным инструментом с целью извлечения этой информации в наименее искаженном виде» [23, с. 91]
«Субъект-объектное» отношение основывается на жестком разведении воспринимающего (познающего) и воспринимаемого (познаваемого) объектов, то есть субъекта, с одной стороны, и субъекта, превращенного в объект, с другой. Однако совершенно очевидно, что объект восприятия не может оставаться безучастным к факту восприятия, так же как и субъект. В этом контексте вполне правомерным оказывается описание интервью в терминах модели Т. Ньюкомба, согласно которой интервью имеет трехкомпонентную структуру, состоящую из респондента (А), интервьюера (В) и предмета изучения (X), где респондент вовлекается во взаимодействие с интервьюером относительно предмета обсуждения [74, р. 71]. При этом стратегии интервьюера и респондента несколько расходятся. Стратегия интервьюера - честность и открытость, но цель при этом - извлечение информации. Он видит свою роль в том, чтобы задавать вопросы, не комментируя ответы респондента. Респондент же - сторонник несколько иного стиля. Кроме того, что он предпринимает честные попытки предоставить информацию, он еще видит в этом действе некую «сделку», а потому при выборе тех или иных стратегий своего поведения ищет для себя определенные «выгоды» [74, р.72]. Все это не дает права исследователю рассматривать респондента просто как «информатора», а его ответ - как нечто заранее заготовленное, поскольку подобные просчеты могут привести к серьезным искажениям итоговых данных.
Специфика социологического опроса состоит в том, он реализуется на трех уровня коммуникации.
1. Институциональный (социетальный) уровень. Респонденты воспринимают интервьюеров (анкетеров) как представителей социальных институтов (власти, науки, отдельных ведомств и т.д.), в то время как интервьюеры видят в респондентах представителей народа, массы, носителей определенного социального статуса, представителей ведомств, институтов семьи, образования и др. 2. Межгрупповой (социально-психологический) уровень. Интервьюер (анкетер) и респондент идентифицируют себя и своего партнера с множеством ролевых позиций, норм и санкций группового характера.
3. Межперсональный (психологический) уровень. Интервьюер (анкетер) и респондент общаются и воспринимают друг друга непосредственно на полевом этапе как уникальные индивидуальности во всем многообразии психологических характеристик и особенностей [31, с. 41]
Таким образом, опросная ситуация предполагает взаимодействие между различными субъектами интервью: 1. Опосредованно участвующие в опросе субъекты: социолог, управленческие структуры - органы местной и государственной власти, референтные группы респондентов с разным уровнем образования, с разной степенью активности и т.д. 2. Непосредственные участники диалоговой ситуации: респондент и интервьюер [32, с. 14]. В конечном счете «субъект-субъектные» отношения реализуются как бы «внутри» отношений типа «субъект-объект» [49, с. 21].
Социологическое интервью отличается от обычной беседы следующими особенностями.
1. Целенаправленность [49, с. 45]. Интервью характеризуется высокой степенью стандартизации, а потому направлено, в первую очередь, не на диалоговое общение, а на получение информации. Выбор темы в интервью устанавливается отсутствующим третьим лицом - социологом, и может быть не связан с интересами участников опроса. Некоторые авторы называют это явление «навязыванием проблематики» [8, с. 166] и полагают его одним из наиболее опасных эффектов при изучении общественного мнения.
2. Асимметричность [9, с. 27]. В противоположность симметричному общению, в ходе которого оба партнера являются активными субъектами, попеременно выступают в роли источника и адресата сообщения и имеют четкую обратную связь, особенность интервью заключается в строгой дифференциации ролей между интервьюером и респондентом. Интервьюеру отводится ведущая роль инициатора в организации и проведении беседы, респондент же выступает в роли ведомого, в роли источника информации. В их отношениях существует определенного рода необратимость, что как раз и отражает специфику опроса как вида общения [30, с. 119].
3. Как минимум двойная опосредованность интервью - вопросником и личностью интервьюера [9, с. 30] - ставит социолога перед необходимостью обращать внимание на звенья, опосредующие его контакт с респондентом.
4. Массовый характер общения. В ходе интервью, в отличие от обычной беседы, общение социолога и респондента не персонифицировано, респондент как личность неизвестен исследователю [9, с. 28-29]. Кроме того, во время опроса реализуется оппозиция «респондент-организация»: респондент, помимо обычного общения с интервьюером, в одиночку противостоит организации, которую представляет его собеседник, не зная толком ни направлений будущего использования ответов, ни лиц, которым эти ответы нужны [28, с. 51-53].
Чтобы получилось диалоговое общение, интервьюеру в процессе опроса приходится рассматривать респондентов не просто в качестве источника информации, а как личностей, включенных в общественные связи и отношения с остальными людьми. Обычный человек, соглашаясь ответить на вопросы интервьюера, вступая в «искусственное» взаимодействие, стремится минимизировать эту «искусственность», свести ситуацию «вопрос-ответ» к обыденному общению.
Самопрезентационные стратегии опрашиваемых
В современной западной психологии принято выделять две основные стратегии самопрезентации: «утверждающую» (assertive) и «оборонительную» (defensive) [176, р. 612].
Утверждающую стратегию определяют как поведение респондента, нацеленное на создание индивидуальной идентичности в глазах других людей. Оборонительная характеризует такие действия человека, которые направлены на сохранение позитивного образа, либо на снижение негативного впечатления о нем у других [176, р. 612].
В эту же схему вписывается подход Р. Аркина, предлагающего различать в рамках самопрезентационного поведения стратегии «покорности» (acquisitive) и «защиты» (protective). Первая, направленная на поиск социального одобрения, аналогична утверждающей; вторая же представляет собой осторожное поведение респондента, нацеленное на то, чтобы избежать неодобрения, и включает в себя скромные самоописания, использование неуверенных выражений, вплоть до самоуничижения, а также сокращение частоты социального взаимодействия [176, р. 612].
Таким образом, это деление не противоречит традиционному активно-пассивному измерению, широко используемому в психологии для классификации различных форм поведения. Действительно, стандартные стратегии самопрезентации в итоге сводятся к двум моделям - активное (утверждающее) поведение респондента, характеризующееся стремлением поднять престиж в глазах других через преувеличение своих достоинств, и пассивное (защитно-оборонительное), предполагающее скромные самоописания и защиту. То есть, по сути дела, следует различать две формы поведения, которые демонстрируют респонденты - стремление выглядеть хорошо и стремление не выглядеть плохо (см. подр.:[25]).
Вместе с тем, по мнению немецкого психолога А. Шютц, необходимо пересмотреть стандартную классификацию самопрезентации. Она полагает, что, учитывая все аспекты самопрезентации, следует дополнить ее еще двумя характеристиками и, соответственно, выделить еще две стратегии — агрессивную (offensive) и защитную, но не доходящую до обороны (protective). Именно такое деление позволит, по мнению А. Шютц, расширить континуум самопрезентации от пассивного, консервативного поведения до прямого ухода от общения, абсолютной агрессии.
При непосредственном обмене информацией в коммуникационной паре респондент - интервьюер вербальное поведение отвечающего может реализовы-ваться посредством одной из трех моделей самопрезентации, предложенных Дж. Катания и его коллегами: модели социальной желательности, угрозы и самораскрытия [108, р. 345] . Модель самораскрытия
Она является центральной во взаимодействии интервьюера и респондента, а потому более изученной. Под самораскрытием обычно понимается то, что человек говорит сам относительно себя. Самопрезентация же - это то, как люди представляют себя для других. Обе концепции предполагают существование «истинного себя» (true-self). Честное самораскрытие, или правильная, точная самопрезентация может быть названа презентацией «истинного себя», или честной презентацией. Причем понятие «истинного себя» является здесь релятивным. То есть, люди могут стараться отвечать абсолютно правдиво, но при этом, тем не менее, ошибаться из-за возникающих трудностей, связанных с памятью, в силу психологических механизмов и эмоционального опыта, которые препятствуют получению доступа к прошлому или неумышленно искажают представление человека о прошлом. Подобные типы искажений являются непреднамеренными или попавшими на уровень когнитивной обработки, а потому недоступными простой и немедленной проверке. А потому правомерным представляется использование терминов «честное самораскрытие» и «точная самопрезентация» в отношении сознательного изложения истины.
Самораскрытие обычно рассматривается в контексте взаимных экспектаций собеседников, их интеракций в настоящем и ожиданий относительно интеракций в будущем. Однако, в отличие от большинства социальных обменов, ситуация интервью асимметрична с точки зрения обмена информацией. Поэтому большинство стандартных правил обычного диалога здесь не применимы. Так, в обычном разговоре самораскрытие одного из собеседников предполагает одновременное раскрытие другого. В интервью же, напротив, запрещается какое бы то ни было обнаружение своего мнения со стороны интервьюера, чтобы избежать влияния на респондентов. Более того, ожидания со стороны респондента относительно возможных в будущем взаимодействий с интервьюером, как правило, минимальны.
Эффект интервьюера: опыт количественной оценки
В настоящее время имеется много специальных работ, посвященных эффекту интервьюера. Однако его масштабы и последствия в литературе оцениваются по-разному. Большинство авторов рассматривают интервьюера как наиболее «слабое звено» в цепи социологического исследования [44, с. 37-38], опасный источник систематических смещений в ответах респондентов [92, р. 32-35; 50, с. 165], фактор, несущий в себе повышенную угрозу достоверности опросных данных [18, с. 48, 299], а потому чреватый нарушениями валидности производимых измерений [167, р. 238-344]. Начиная с ранних работ, посвященных данной проблеме, принято считать, что смещения, вызываемые полевым персоналом, обладают ничуть не меньшим разрушительным потенциалом, чем сверхнормативные ошибки выборки [188, р. 323]. Даже слабые эффекты интервьюера «могут повлиять на результаты исследования драматическим образом» [116, р. 87; 118, р. 128].
Одни авторы связывают наблюдаемые эффекты с «неправильными действиями» интервьюеров, с отступлениями от установленных правил и процедур интервьюирования [18, с. 48-49; 54, с. 98-102; 17. с. 91-92], другие - с различными объективными и субъективными характеристиками полевых работников [87; 98; 99; 152]. Между тем, как было показано еще в исследованиях 1970-х гг., нарушения инструкций и регламентов - далеко не единственный и, возможно, не самый опасный источник смещений, связанных с интервьюером. Отступления от предписанных стандартов, отмечает Э. Блэйр, в исследовательской практике действительно встречаются очень часто, но они ни коим образом не сказывается на общих результатах интервью (см.: [85, р. 50]).
С другой стороны, авторы ряда специальных оценочных исследований считают весьма сомнительным вывод о внушительных размерах и драматических последствиях эффекта интервьюера. В работе Р. Хансона и Э. Маркса, например, было обнаружено, что в персональном интервью лишь 5% общей дисперсии ответов объясняется вариабельностью интервьюеров [126]. Л. Киш в своем известном исследовании показал, что коэффициенты, использованные в качестве измерителей влияния интервьюера, для разных вопросов, касавшихся трудовых установок промышленных рабочих, варьировали в диапазоне от 0 до 5% при среднем значении, равном 2% [144]. Судя по данным Дж. Фезера, максимальные оценки измеряемого эффекта, полученные по блоку вопросов о здоровье респондентов, оказались в пределах 3%, а средняя находилась на уровне 0,6% (см.: [125, р. 253]). По сообщению Дж. Фримана и Э. Батлера, вариация в результатах опроса, обусловленная «вмешательством» интервьюера, составила примерно 4% [118, р. 86-87].
Н. Брэдбери и С. Садман с соавторами также показали, что масштабы «возмущающего» влияния интервьюера на качество ответов на самом деле значительно скромнее, чем обычно считается. Даже по сенситивным вопросам они не превышают 2-7% в зависимости от способа измерения [85; 189, р. 55-56]. Полученные данные позволили авторам заключить, что смещения, связанные с интервьюерами, настолько малы, что во многих практических ситуациях их вполне можно проигнорировать [85, р. 63, 171].
В телефонных интервью в принципе наблюдается аналогичная картина. Судя по сообщениям ряда авторов, оценки исследуемого эффекта здесь варьируют от 0,4 до 4,0% и могут быть признаны «очень низкими» [125, р. 253-254; 195, р. 92-93; 183, р. 68].
Если в западной социологии имеется давняя традиция в изучении эффекта интервьюера, то в нашей стране публикации на эту тему крайне редки. Экспериментальные работы по измерению влияния опрашивающих на результаты интервью никогда прежде не проводились. Тревоги и опасения, связанные с интервьюером, обычно базируются не на конкретных исследовательских данных, а на чисто теоретических (вероятностных) предположениях. Учитывая эти обстоятельства, в ходе нашего исследования мы попытались дать количественную оценку эффекта интервьюера и определить степень его влияния на опросные данные.
Следует заметить также, что мы не предпринимали каких-либо специальных предварительных усилий и мер для минимизации эффекта интервьюера (проводился лишь традиционный инструктаж и короткий тренинг), поскольку хотели знать, какими могут быть и чаще всего бывают его масштабы в самом обычном исследовании, весьма типичном для российской социологической практики.
Измерительные подходы. Поскольку в статистическом смысле эффект интервьюера характеризует «ту долю общей дисперсии..., которая может быть приписана различиям между интервьюерами» [118, р. 79; 103, р. 179], то для его измерения нами использовались процедуры одномерного однофакторного дисперсионного анализа, опирающегося на модель случайного эффекта ANOVA. Оценка дисперсионного компонента, связанного с интервьюером, производилась с помощью коэффициента интраклассовой корреляции р кт, впервые предложенного Л. Кишем в 1962 г. [144] и с тех пор используемого практически во всех работах, посвященных данной теме [125, р. 252; 118, р. 83; 133, р. 302].
