Административно-правовое положение российских немцев на спецпоселении (1941 - 1955 гг.) Белковец Лариса Прокопьевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Теоретическая основа диссертации как историко-правового исследования - 45

1.1. К характеристике некоторых аспектов социалистического права. Политический режим в СССР в 1940-1950-е гг 45

1.2. Понятие «правовой режим» в теории права 58

1.3. Административно-правовой режим и специальный административно-правовой режим. Правовое положение (статус) личности 70

Глава 2. Принудительное переселение немцев на зауральские территории и его нормативно-правовое регулирование 83

2.1. Основные понятия: депортация, спецпоселение 83

2.2. Процедурные нормы переселения немцев на Восток 95

2.3. «Операция» НКВД по выселению немцев Поволжья 114

Глава 3. Правовое регулирование хозяйственного и социально-бытового обустройства спецпереселенцев в новых местах жительства 128

3.1. Регулирование приема и расселения в новых местах жительства 128

3.2. Организация хозяйственного устройства переселенцев. Обеспечение жильем 143

3.3. Нормативное регулирование возмещения материального ущерба за сданный скот, зерно, продукты питания 158

Глава 4. Регулирование трудовых отношений немцев в условиях спецпоселения 175

4.1. Первоначальное трудовое устройство переселенцев. Механизм повторных «трудовых» переселений 175

4.2. Нарымская эпопея поволжских немцев и начало введения режима спецпоселения 198

4.3. Мобилизации немцев в рабочие колонны 220

4.4. Сибирская «трудармия». Положение мобилизованных немцев 247

Глава 5. Правовое положение спецпереселенцев. Формирование режима спецпоселения 261

5.1. Изменение правового статуса немцев - граждан СССР.

Оформление режима спецпоселения. Первый этап (1941-1943 гг.) 261

5.2. Организация спецкомендатур. Постановление СНК СССР от 8.01.1945 «О правовом положении спецпереселенцев» 275

5.3. Ужесточение режима спецпоселения (1946-1949 гг.) 286

5.4. Система учета спецпоселенцев. Введение отчетности по спецпоселению в органах НКВД-МВД 299

5.5. Спецкомендатура МВД 313

Глава 6. Агентурно-оперативное обслуживание спецпереселенцев .... 330

6.1. Организация агентурно-оперативной работы 330

6.2. Значение агентурной работы для режима спецпоселения. «Расстрельные дела» 357

6.3. Соединение разрозненных семей. Борьба с побегами и дезертирством 371

6.4. Ослабление и ликвидация режима спецпоселения (1950-1955 гг.) 396

Заключение 419

Список использованных источников и литературы 430

Авторские публикации по теме исследования 463

Приложение 471

Список сокращений 478

• К характеристике некоторых аспектов социалистического права. Политический режим в СССР в 1940-1950-е гг
• Основные понятия: депортация, спецпоселение
• Регулирование приема и расселения в новых местах жительства
• Первоначальное трудовое устройство переселенцев. Механизм повторных «трудовых» переселений

Введение к работе

Актуальность темы исследования. Специальное поселение как явление политической истории России, с которым на протяжении тридцати лет (с 1929 по 1959 гг.) были связаны судьбы многих миллионов граждан советской страны, пока еще в значительной степени остается terra incognita. Начавшись в конце 1920-х гг. как «кулацкая ссылка», спецпоселение сыграло важную, пока еще трудно поддающуюся оценке, роль в жизни многих российских этносов: крымских татар, чеченцев, калмыков, ингушей, карачаевцев, этнических болгар, венгров, румын, финнов, других наций и народностей, проживавших в СССР. Одни попали на спецпоселение в годы Отечественной войны 1941-1945 гг. как «пособники фашизма» или как «представители государств», воевавших с СССР, другие (украинцы, латыши, литовцы, эстонцы, молдаване) - после войны как оказавшие сопротивление установлению советского строя, как «бандпособники» и «кулаки». Проживавшие до переселения большей частью в компактных поселениях, а автономных областях и республиках, они были рассеяны по обширным просторам Урала, Сибири, Казахстана и Средней Азии. Дисперсное проживание в условиях спецпоселения, особый административно-правовой режим с ограничением свободы передвижения, материальные и социальные трудности военного и послевоенного лихолетья, естественно, сказались на демографических процессах, повлияли на национальное самосознание, на лингвистический и культурно-бытовой комплексы переселенных народов.

Самым многочисленным из перемещенных в годы Великой Отечественной войны в Сибирь и Казахстан из европейской части СССР был этнос - российские немцы, утративший в результате переселения свою автономную государственность. Немцы оказались самым большим контингентом и в системе спецпоселения, составляя еще в конце 1940-х гг. более половины, а в 1950-е гг. почти половину от всей их численности.1 Вместе с другими народами немцы сыграли значительную роль в экономическом освоении малонаселенных зауральских регионов, внесли на трудовом фронте весомый вклад в победу в Отечественной войне и в послевоенное восстановление народного хозяйства страны.

Задача объективного исследования истории спецпоселения как составной части национальной политики советского государства в 1940-50-ее гг., несмотря на достигнутые уже отечественными учеными в последнее десятилетие некоторые позитивные результаты, все еще остается актуальной. Ибо не только забвение истории, но и ее субъективное освещение чревато непредсказуемыми последствиями. От того, насколько правомерными являются выводы в работах, посвященных столь сложной и щекотливой проблеме, зависит очень многое. Они не только помогают правильному прогнозу и определению направления дальнейшего развития российского общества и государственности, но являются залогом стабильности и межнационального согласия. Думается, что именно непродуманность, поспешность и скоропалительность некоторых поверхностных результатов такого рода исследований, написанных на злобу дня и отвечавших перестроечной конъюнктуре, в значительной степени, обусловили чрезвычайно низкую степень компетенции государства в решении национальных проблем, стали поводом обострения межнациональных отношений в СССР и распада державы. Последствия и противоречия, вызванные ими, Российская Федерация с трудом преодолевает до сего времени.

Главный пробел в исследовании этой проблемы, на взгляд диссертантки, как раз и заключается в том, что спецпоселение до сих пор не оценено с точки зрения права. Можно в десятках работ рассматривать положение депортированных народов в условиях спецпоселения в разных регионах страны, описывать объекты, использовавшие их труд, сетовать на трудности, которые они испытывали, оценивать материальные и моральные потери и т.п., но мы не получим позитивного результата, если не поймем, что представляет собой спецпоселение как правовой феномен. Ведь пока еще никто серьезно не исследовал вопрос о правовой природе режима спецпоселения, условиях и этапах его формирования и функционирования. Остается не изученным правовое положение различных «контингентов», в отношении которых вводились административно-правовые ограничения, перемены, которые имели место в правовом статусе личности в условиях ограничительного режима, соотношение их прав и обязанностей с правами и обязанностями населения, находящегося за пределами данного режима. Важно также восстановить истину в отношении той роли, которую сыграли в обеспечении режима спецпоселения обруганные с самых разных позиций силовые структуры, выяснить, как с их помощью регулировались трудовые и иные отношения этносов-спецпереселенцев и государства.

Гораздо лучше исследован в последнее десятилетие процесс принудительного перемещения этносов на зауральские территории, получивший название «депортации». Однако и он сводился, главным образом, к обнародованию неизвестных, ранее секретных документов, извлеченных из открывшихся в начале 1990-х гг. отечественных архивов, в основе которого лежало стремление как можно скорее осудить национальную политику тоталитарного режима, показать ее неправовой характер, обнажить все ее трагические последствия. При этом часто не учитывалась конкретно-историческая ситуация, приведшая к переселению народа, задачи, стоявшие перед руководством страны, возможности местных органов власти, принимавших и обустраивавших невольных переселенцев. Никак не связывалось положение переселенцев с экономическим и социальным положением населения в местах вселения, а потери, которые они понесли, с потерями и страданиями других этносов.

Цели и задачи исследования. Освещение с точки зрения права истории спецпоселения, изменения правового статуса подвергшихся депортации наций и народностей Советского Союза, процесса формирования и функционирования административно-правового режима спецпоселения, являются одной из актуальных задач изучения истории России и истории российского права. Оно позволит ответить на поставленные выше вопросы. Определенный вклад в решение этих задач в отношении отдельного этноса -российских немцев, - будем надеяться, внесет настоящая диссертация.

Для достижения указанных целей ставятся следующие основные задачи:

1. Выработать методологию историко-правового исследования столь специфической темы, которая заявлена в диссертации;

2. Дать теоретическое обоснование изучаемого режима и правового положения личности (и этноса) в его условиях с позиций теории государства и права, конституционного и административного права;

3. Определить существо понятий «депортация» и «спецпоселение» с позиций юридической науки, философии и истории;

4. Исследовать процесс принудительного переселения немцев на зауральские территории и его нормативно-правовое регулирование государством;

5. Показать, какое значение имело государственное регулирование приема и расселения спецпереселенцев в новых местах жительства и организация их хозяйственного устройства;

6. Изучить процесс регулирования трудовых отношений спецпереселенцев в годы Великой Отечественной войны и в период восстановления народного хозяйства в первое послевоенное десятилетие;

7. Рассмотреть правовое положение спецпереселенцев-немцев в условиях спецпоселения.

8. Выделить в структуре правового положения и подвергнуть анализу специальный административно-правовой режим спецпоселения с точки зрения его поэтапного формирования и функционирования.

9. Изучить составные элементы режима в лице учета спецконтингентов, введения отчетности в органах, курировавших спецпоселение, деятельности спецкомендатур;

10. Исследовать агентурно-оперативное обслуживание объекта режима спецпоселения, значение и итоги агентурной работы органов НКВД-МВД в целях его обеспечения;

11. Проследить процесс отмены специального административно- правового режима спецпоселения. Ответить на вопрос, являлась ли политика советского государства в отношении находившихся на спецпоселении народов преступлением геноцида?

Предметом исследования является правовое положение отдельного контингента в условиях специального административно-правового режима спецпоселения, действовавшего под надзором особых органов, обладавших административной юрисдикцией и руководствовавшихся комплексом законодательно-директивной документации, практически закрытой для общества. Поскольку режим распространялся и на другие аналогичные контингенты, выводы исследования по данному предмету могут быть применимы и к ним.

Объект исследования - носитель режима в лице немецкого российского этноса - одного из самых многочисленных из перемещенных в годы войны на зауральские территории СССР народов, в современной исторической судьбе которого, трагически сплетенной с волей могущественного государства в экстремальном периоде его истории, спецпоселение сыграло едва ли не определяющую роль. Термин «этнос» в данном случае весьма условен, но он, на наш взгляд, вполне применим к объекту нашего исследования. Поскольку именно спецпоселение, вне зависимости от региона, где оно вводилось, объединило под одним режимом все категории немецкого населения СССР (городских и сельских жителей, украинских, крымских, закавказских, поволжских, сибирских немцев, католиков, лютеран, меннонитов), превратило его в единую национальную группу, заставило ее членов осознавать себя «немцами».

Историко-правовое исследование спецпоселения и правового положения граждан в условиях режима спецпоселения проводится в хронологических рамках 1941 - 1955 гг., то есть того времени, когда оно из особого административного режима для кулаков (зонированию территории проживания по социальному принципу) превратилось в специальный административно-правовой режим для отдельных народов (по национальному принципу). Учитывая тот факт, что более всего доступны для исследования были сибирские архивы, основное внимание в диссертации уделено Сибири. К тому же следует указать, что именно на территории Сибири (в Омской, Новосибирской, Кемеровской и Томской - после выделения двух последних из состава Новосибирской в 1943 и 1944 гг. -областях, Алтайского и Красноярского краев) располагались основные анклавы спецпоселенческих контингентов. На остальном пространстве Сибири и всего СССР численность спецпоселенцев, в том числе и немцев, не была столь значительной. С сибирскими областями могли тягаться в этом отношении только области Казахской ССР. Исключение составляет лишь трудармеискии период истории немцев, в который их «трудовое использование» осуществлялось и в регионах европейской части СССР, в том числе в индустриальных центрах Урала. Но здесь возможно использование результатов уже проведенных региональных исследований.

Степень разработанности проблемы. Поскольку в такой постановке проблема, поставленная в диссертации, не изучалась, речь может идти лишь о степени изученности темы в ее конкретно-историческом плане. В этом отношении необходимо отметить, что первыми проблемы советской национальной политики в связи с депортациями народов подняли зарубежные авторы, которые и ввели в научных оборот само понятие «депортация». В отличие от советских ученых, для которых на эту тему было наложено «табу», они могли изучать историю немцев в СССР сразу после окончания Второй мировой войны. Однако отсутствие доступа в российские архивы, крайне тенденциозная источниковая база большинства работ, основанных на воспоминаниях выехавших из СССР эмигрантов, не позволили создать обобщающую картину происшедшего. Работы зарубежных авторов долгое время носили фрагментарный характер, были наполнены разного рода сведениями легендарного характера. Они не выдерживают критики в отношении достоверности приведенного в них материала. Некоторым авторам, пережившим печальные события, был присущ к тому же некий обвинительный уклон, которому не должно быть места в научном исследовании. Обнаружилось также явное стремление преувеличить страдания и беды российского немецкого этноса, подать его историю как исключительную национальную трагедию.4

Среди работ зарубежных исследователей заслуживает быть отмеченной монография Л. де Йонга «Немецкая пятая колонна во Второй мировой войне»5, изданная в Чикаго в 1956 г. и опубликованная в СССР в 1958 г., в которой автор впервые показал несостоятельность обвинений российских немцев в шпионаже и терроризме, послуживших основанием для переселения. Американский историк в своей работе объяснил отсутствие в СССР «пятой колонны» в лице советских немцев их полной изоляцией от нацистской Германии, но при этом показал и полную незащищенность «этносов-иностранцев» в период войны в условиях любого политического режима.

В 1986-87 гг. была опубликована на английском и немецком языках монография Б.Пинкуса и И.Фляйшхауэр «Немцы в Советском Союзе», первый серьезный опыт исследования истории российских немцев в советской стране. История эта изображалась авторами как сплошная цепь репрессивных действий тоталитарного государства по отношению к немецкому этносу, нацеленных, по сути дела, на его физическое уничтожение. Депортация оценивалась как противоправный акт репрессивного характера, была предпринята попытка охарактеризовать географию расселения и ущемленный политико-правовой статус депортированных немцев. Однако, в силу ограниченности источников, и в первую очередь, недоступности нормативной базы депортации и спецпоселения, авторы не смогли создать объективную картину переселения и жизни немцев на спецпоселении.6

Большой фактический материал по истории российских немцев содержит издание Землячества российских немцев «Heimatbuch der Deutschen aus Russland» , выходящее с 1954 г. в Штуттгарте. Здесь собран подчас бесценный материал, извлеченный из воспоминаний, дневников и писем российских немцев, опубликованы научные и публицистические статьи.8

С этих изданий, с книг И.Фляйшхауэр, исследований Б.Пинкуса и Карла Штумпа, прочитанных и переведенных на русский язык, начинала в свое время изучение истории российских немцев автор настоящей диссертации. Появившиеся в последнее время в Германии исследования основываются теперь не только на воспоминаниях тех, кто попал под германскую оккупацию, эмигрировал из СССР. Кроме источников личного происхождения, изучаются документы из россиимкх архивов, появились их публикации, которые заполняют исторические лакуны в этнической истории российских немцев.9 Но решение историко-правовых проблем, задачи преодоления сложившихся в литературе стереотипов, требуют более тщательного изучения закрытой прежде нормативной документации российских государственных и ведомственных архивов.

Публицистические статьи и воспоминания о прожитом самих российских немцев появилась в СССР в ходе демократических преобразований конца 1980-х - начала 1990-х гг., вызвавших у общественности огромный интерес к прошлому своей страны. Уже 14 ноября 1989 г. впавший в перестроечную эйфорию Верховный Совет СССР принял Декларацию «О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечению их прав». Практика насильственных переселений народов в годы Великой Отечественной войны, о которой в Декларации вообще не упоминалось, оценивалась как «тяжелейшее преступление, противоречащее основам международного права, гуманистической природе социалистического строя»10. За этим последовали Постановление Верховного Совета СССР от 7 марта 1991 г. «Об отмене законодательных актов в связи с Декларацией...» и Закон РСФСР от 26 апреля 1991 г. «О реабилитации репрессированных народов», которыми были отменены все акты союзных, республиканских и местных органов и должностных лиц (кстати, тогда еще совершенно сокрытые в секретных фондах ведомственных архивов и никому не известные), принятые в отношении этих народов, которые заведомо были признаны "незаконными и преступными".11 Официальные извинения новой власти перед репрессированными советской властью народами носили, однако, сугубо политический характер. Материальных условий для подлинной реабилитации, восстановления нарушенных прав, утраченной государственности и возмещения имущественного ущерба создано не было. Более того, следует признать и популистский характер закона "О реабилитации репрессированных народов". Он пошел еще дальше Декларации и как бы приоткрыл шлюзы для всестороннего осуждения «политики клеветы и геноцида», проводившейся политическим режимом в СССР в отношении отдельных социальных и национальных групп населения и сопровождавшейся "насильственным переселением, упразднением национально-государственных образований, перекраиванием национально-территориальных границ, установлением режима террора и насилия в местах спецпоселения".

Избавляясь от стереотипов официальной историографии, пытаясь как можно быстрее заполнить белые пятна истории, журналисты и публицисты, общественные и политические деятели, частично и историки, занялись проблемами национальной политики и, выполняя социальный заказ общества, вместо белых пятен создали черные. Требуя восстановления исторической справедливости, полной реабилитации депортированных в годы войны народов, возвращения им всех долгов, многие авторы подхватили тезис о политике геноцида п ( не вдаваясь в содержание этого понятия) в СССР, нацеленной на их полное уничтожение, приведшей к огромным потерям во время переселения и потом на спецпоселении (у немцев до 40 %).13 Надо сказать, что публицистическая шумиха, яркие речи с высоких трибун форумов деятелей немецкого автономистского движения (особенно отличался на этом поприще Александр Дитц с его лозунгом о 15-летнем "уничтожении" немцев "в лагерях ГУЛАГа") во многом поспособствовали и эмиграции немцев, рвавшихся уехать из СССР - страны, совершившей по отношению к ним преступление геноцида, если не в Германию, то куда угодно, и появлению части тех проблем, которые до сего времени отягощают жизнь народов России (другие взялись за оружие).

Следует признать также, что в угоду политической конъюнктуре, не владея полноценной информацией о реалиях прошлого, российские правоведы стали характеризовать "высылки целых народов" и историю деятельности ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ как своеобразную цепь злоупотреблений властных структур, как проявления некомпетентности, халатности должностных лиц и, в конечном счете, как административный произвол.14 Конечно, право в СССР в указанные годы не являлось высшей ценностью, оно рассматривалось как производное государства, отождествлялось с законом, призванным стоять на страже завоеваний советской власти (диктатуры пролетариата. социалистической собственности, задач укрепления независимости и обороноспособности страны). Поэтому принуждение, применявшееся в СССР, в том числе и при помощи охранительных органов государства, должно рассматриваться как средство охраны своеобразного правопорядка, как метод государственной деятельности. Оно осуществлялось посредством юрисдикционных, правоприменительных актов. Юридические нормы советского права регулировали, какие меры, при каких условиях, в каком порядке и кем они могут применяться.15 Мы вернемся чуть позже к этой проблеме с позиций права.

Думается, что пришло время разобраться, наконец, с тем, как было на самом деле, исходя из реалий сохранившихся документов, и попытаться преодолеть некоторые стереотипы, сложившиеся в последнее десятилетие. Мы слишком вольно манипулировали страшными в своей сути словами: «геноцид», «уничтожение народа», «убийство народа», заслуженно и не совсем проклинали сталинский режим за репрессии, дискриминацию, унижение национального достоинства. И если произносимые в публицистическом пылу конца 1980-х - начала 1990-х гг. утверждения подобного рода имели определенное оправдание, то теперь, по прошествии времени, когда почти 2,5 миллиона российских немцев обрели свою историческую родину, а оставшиеся (считается, что еще не менее 2,5 миллионов, хотя на самом деле около 800 тыс. человек) - свою культурно-национальную автономию, в известной мере удовлетворившую политические амбиции отдельных руководителей общественного движения, пришла пора снизить накал борьбы. Время для появления брошюры под названием «Убить народ»16 уже прошло. Ее многоуважаемый автор все еще ищет ответ на вопрос «почему, вопреки всем законам логики и интересам Российского государства, вот уже шестьдесят лет (!) продолжается процесс последовательного убийства народа, давшего России так много?» Возможно, ответ на один из вопросов, поставленных в его книге, - почему российские немцы так и не добились восстановления своей государственности,- как раз и заключается в той непримиримой мощи, с какой наиболее активные представители «неубитого» народа потребовали в начале 1990-х гг. восстановления исторической справедливости.

С начала 1990-х гг. началось рассекречивание части закрытых прежде советских архивов, и перед исследователями, в действительности, открылась невиданная прежде картина, заставившая их заняться переосмыслением отечественной истории. Надо признать, что в условиях своеобразного кризиса, в котором оказалась историческая наука, в том числе и история права, в переходном от социализма к капитализму периоде, первыми ощутили поддержку, прежде всего, материального характера, исследователи истории и культуры российских немцев. На деньги германского и отчасти российского правительств они получили возможность проводить конференции разных уровней, обсуждать назревшие проблемы, издавать сборники статей и документальных материалов. В результате история немцев в России оказалась в 1990-е гг. гораздо более «продвинутой», чем, скажем, история других этносов. Произошел также некий перевес в исследованиях в сторону изучения внутренней политики тоталитарного государства, истории массовых репрессий, национальных депортаций, ГУЛАГа, то есть тех тем, которые прежде были закрыты для изучения.17 В эти годы сложился круг исследователей, для которых немецкая тема стала главной темой их научной работы (А.А.Герман, Н.Вашкау, Р.Бикметов, О. Гербер, В.И.Бруль, А.А.Шадт, Л.Бургарт, А. Курочкин, И.Шульга и др.). Началось фронтальное обследование центральных и местных архивов, из которых были извлечены и обнародованы многочисленные документы о трагической судьбе российских немцев. В местах компактного проживания немцев стали проводиться этнографические и социологические исследования. История депортаций, массовых репрессий и спецпоселения стала под указанным углом зрения обсуждаться в диссертационных работах и монографиях специалистов-историков. К сожалению, правоведы не включились тогда в исследование правового режима и правового статуса спецпереселенцев, что, возможно, ввело бы эти исследования в научное русло и избавило бы их от налета публицистичности.

Большую работу по извлечению из секретных советских, партийных и ведомственных архивов документальных источников и их изданию проделал в эти годы Н.Ф. Бугай. Именно он ввел в оборот известный уже из зарубежной литературы термин «депортация», применение которого в отношении народов, не переселявшихся за пределы государства, следует признать не совсем корректным. Он рассматривал депортации как противоправное, экономически неэффективное мероприятие, повлекшее за собой масштабные демографические и культурные потери. В своих трудах Бугай частично затронул и историю спецпоселения, что касалось, прежде всего, трудового использования депортированных народов.18

Своеобразное начало исследованию проблем депортации и спецпоселения положили статьи В.Н. Земскова с их статистическими обзорами по документам ГУЛАГа НКВД СССР. В них впервые были охарактеризованы категории подвергшихся переселению и находившихся на спецпоселении «контингентов», приведена краткая статистика основных этапов ликвидации системы. 19 Эти статистические материалы, в которых содержатся и многочисленные данные о немецком контингенте, вошли в опубликованную недавно монографию. Земсков попрежнему придерживается идеи о «сталинском варианте ликвидации в перспективе малых народов», близком к «маоистскому варианту» (политика китаизации национальных меньшинств), но в то же время имевшем ряд черт, «свойственных для гитлеровского варианта» (поголовного физического истребления еврейского и цыганского национальных меньшинств). Депортации народов, - пишет он, - служили цели ускорения ассимиляционных процессов в советском обществе, но и ликвидации в перспективе этих народов, как за счет их ассимиляции в более крупных этнических массивах (?), так и «частично за счет завуалированного геноцида (?) и ослабления их биологического потенциала, что достигалось многократным превышением смертности над рождаемостью при насильственном переселении (?) и в первые годы жизни на спецпоселении» . Вопросы возникают один за другим. К сожалению, в монографии на них ответа нет.

Ряд работ, претендующих на звание монографии, где так или иначе затрагивались проблемы депортации и спецпоселения немцев, появился уже в первой половине 1990-х гг. Самой серьезной, на наш взгляд, является работа А.А.Германа «Немецкая автономия на Волге», во второй части которой освещена история ликвидации АССР немцев Поволжья и как заключительный ее этап депортация поволжских немцев. Впервые здесь была приведена статистика НКВД о количестве и размещении депортированных немцев в регионах Сибири и Казахстана. Идя вслед за Ионгом, Герман немало страниц посвятил своеобразной реабилитации немцев от обвинений Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г. в измене родине.21

Депортации и спецпоселению российских немцев посвящена вторая часть монографии «Немцы в Западной Сибири» В.И. Бруля. Как «первая ласточка» она заслуживает всяческого уважения, тем более что автор пытался привлечь к исследованию разнообразный фактический материал. Он одним из первых начал собирать и публиковать воспоминания спецпереселенцев - сибиряков. Но широко поставленная проблематика и неглубокая проработка архивов, поспешность, следы которой явно просматриваются в этой работе, не позволили ему реализовать претензии на полноту их освещения и в должной мере осуществить задуманное.22 В последующих статьях автор попытался расширить проблематику своих исследований с выходом на историю других этносов и их правового положения в условиях спецпоселения. И все же следует признать, что В.И. Бруль не избавился от некоего обвинительного тона, в котором он продолжает разрабатывать проблему депортации и спецпоселения, что неизбежно ведет к передержкам и голословным утверждениям.24

Сдвинулась в эти годы с мертвой точки и история трудовой армии российских немцев, что произошло благодаря диссертационному исследованию «Трудармейские формирования из граждан СССР немецкой национальности в годы Великой Отечественной войны (1941 - 1945 гг.)» А.Н. Курочкина. Диссертант впервые рассматривал ее как совокупность элементов военной организации, производственной сферы и лагерного режима содержания. Однако в исследовании не нашлось места тем категориям мобилизованных немцев, которые использовались в годы войны вне системы ГУЛАГа НКВД, что делает нарисованную им картину не полной. Материалы диссертации вошли в состав монографии, опубликованной в соавторстве с А.А. Германом , значительная часть которой повторяет описанную прежде историю депортации. Некоторые утверждения авторов, к примеру, о том, что большая часть трудармейцев -немцев использовалась в Сибири, а не в европейской части СССР, вызывают возражения. Недостаточно изученной представляется нормативная и в целом документальная база «трудовой армии». Впрочем, пробелы объясняются, вероятно, слишком большой скупостью и краткостью изложения имеющегося в распоряжении исследователей материала.

История депортаций и спецпоселения немцев нередко затрагивалась в докладах участников ежегодной Российско-Германской научной конференции, вводивших в научный оборот новые архивные материалы.

Особого упоминания заслуживает также единственная пока работа о спецпоселении Л.А. Бургарт "Немцы в Восточном Казахстане в 1941 - 1956 гг.: депортация и жизнь в условиях спецпоселения". На примере Восточно-Казахстанской области в ней анализируется хозяйственно-экономическое положение депортированных немцев, политический статус, демографические изменения в их среде, отношение к ним местного населения и руководства. Но Л.А. Бургарт начинает историю немецкого спецпоселения с 1945 г. - времени юридического оформления статуса спецпереселенцев, что заметно сужает фактические рамки специального режима, историю которого все же следует начинать с 1941 г.27

Особо следует отметить выход в 2001 г. материалов 7-й Международной научной конференции, проведенной в Москве в октябре 2000 г., целиком посвященной истории немцев в СССР в годы Великой Отечественной войны и в первое послевоенное десятилетие. Благодаря конференциям и открывшейся в связи с ними возможностью опубликования результатов своих «штудий», круг исследователей немецкой темы заметно расширился. К сожалению, не всегда можно говорить о высоком качестве проведенных исследований. Некоторые имена, привлеченные к исследованию в силу коньюнктурности темы, так и остались именами «бабочек-однодневок». Опубликовав анонс нескольких архивных документов, они сошли со сцены. Тем приятнее последовательность в приверженности к теме таких историков, как И.В. Нам,29 И.В.Черказьянова,30 Т.Н. Плохотнюк. Следует признать, однако, что и в теме «Немцы в СССР в 1941-1955 гг.», в особенности, что касается концепции и теоретического подхода к событиям, в последнее время не произошло настоящих открытий, и выход материалов конференции 2000 г. практически не повлиял на концепцию и содержание уже подготовленной настоящей диссертации. Исключение составляет богатый материал из региональных архивов, введенный в научный оборот в этом издании, который помог автору расширить географию спецпоселения, в большей степени, чем это было сделано в монографии, выйти за пределы сибирского региона..

Необходимо отметить также большой вклад в изучение истории репрессий, ГУЛАГА, военнопленных и «трудовой армии» в 1940-1950-е гг. уральских32 и сибирских историков33, среди которых выделяются "ХА. диссертационное и иные исследования В.М.Кириллова , кандидатские диссертации Г.Я.Маламуда35, Р.С. Бикметова36,. А.А.Шадта37. Для диссертантов теоретическую основу их работ на этом этапе накопления исторических знаний, по признанию самих авторов, составляло «сегодняшнее определение репрессий в законодательных документах по реабилитации» , но в них был введен в научный оборот огромный эмпирический материал, позволяющий идущим следом подняться до уровня обобщений и концептуального осмысления проблемы с позиций права.

Методологическая основа исследования включает в себя комплекс современных методов научного познания общественных процессов, как общенаучных (исторический, метод системного анализа и синтеза, восхождения от абстрактного к конкретному, логического, конкретно- социологического и типологического методов), так и специальных правовых и исторических методов (компаративного или метода сравнительного правоведения, историко-юридического, системного, статистического, ретроспекции). Использование указанных методов позволяет провести исследование правового положения объекта исследования в условиях специального административно-правового режима с учетом его исторического развития и в то же время сосредоточиться на основных правовых характеристиках этого специфического явления, показать процесс и основные этапы его становления и развития, внутреннее строение его основных структур.

При исследовании юридических фактов, которыми представлена история права, в числе самых важных ученые называют метод исторической преемственности в изучении развития институтов и явлений государства и права. Его применение подтверждает замечательный вывод, сделанный известным историком права, что все государственные и правовые явления вырастают из предшествующих и трансформируются в будущие формы. Существует тесная «связь времен», и ничто не возникает на голом месте39. Это позволяет рассматривать все явления в единой исторической перспективе. Даже революционные потрясения, нередко прерывавшие эту связь и, казалось бы, навсегда свергавшие ранее существовавшие системы политических, правовых, экономических, религиозных и других общественных институтов и ценностей в пользу неких новых, нередко надуманных систем, не смогли уничтожить эту преемственность. Мы наблюдаем действие этого принципа и в суровой советской действительности 1940—5 0-х гг.

Наибольший эффект в историко-правовом исследовании достигается с помощью сравнительно-исторического и историко-юридического методов исследования юридических фактов прошлого. Многообразные события и явления, которыми представлена правовая история разных стран и народов, должны быть осмыслены в сравнении и во взаимосвязи. При этом, применяя принцип аналогии, можно выявить неизвестное (в силу разных причин, в том числе из-за недоступности источников права, многочисленных «табу», наложенных на исследования) у одних народов на основе известного у других. Этот метод помогает выявить общие закономерности в развитии, государственных и правовых институтов, форм деятельности у разных народов, на разных территориях и в разные исторические периоды. Для нас он имел значение при определении понятия «депортация» как явления правовой жизни, присущее разным народам и странам при любых политических режимах.

Компаративный метод использовался при сравнительном анализе конституционно-правовых норм, регулирующих однородные сферы общественных отношений, как в различных странах, так и на различных этапах развития отечественной правовой системы (взаимоотношения разных уровней государственных и партийных органов власти в СССР и практика их функционирования). Специальные историко-правовые методы (фронтальное исследование опубликованных и неопубликованных источников, ретроспекции, актуализации) также являются важным инструментом изучения правовых явлений и фактов, позволяющим достичь высокого уровня абстракции при оформлении обобщающих умозаключений и выводов. С их помощью возможна выработка новых подходов к определению этапов становления специального административно-правового режима, сравнение между собой их содержания и степени воздействия на объект правового регулирования.

В диссертации использовался также системный метод исследования, применяемый в социальных науках. Он позволяет расчленять исследовательский объект на группы, рассматривая его как определенным образом заданную систему функций индивидов, составляющих данную группу, с одной стороны, а с другой, выделить определенные сферы общественной жизни (экономика, политика, нравственность и т.п.) которые выступают как глобальные,, относящиеся к любому уровню социальной организации.. В жизнедеятельности каждого уровня или сферы социальной системы можно выделить некоторую относительно устойчивую группу ценностей, выступающую либо в виде совокупности норм и идеалов, принятых в данной социальной системе и общих для нее, либо как совокупность ценностей в узком смысле, то есть тех ценностей, которые определяют общую ориентацию жизнедеятельности человека40. Этот метод позволил выявить понятийные средства, разработать аппарат описания важнейших характеристик системного объекта и т.п., рассмотреть институты режима и правового статуса изучаемого объекта как составные части таких правовых отраслей, как теория права и административное право, и как составную часть советской правовой системы в целом.

Статистический метод научного исследования, использование количественных показателей, помогали эффективному анализу степени воздействия нормативных правовых актов на общественные процессы, в частности, воздействие специального режима на контролируемый им этнос. Метод ретроспекции позволяет при изучении прошлого идти от явлений и юридических фактов, хорошо известных в качестве характеризующих современное развитие, к тем, которые им предшествовали, но остались неизвестными в силу скудости первоисточников. Историк права, изучая более поздние законодательные нормы, восстанавливает и более ранние правовые традиции, которые никогда не возникают на голом месте и не исчезают без следа. Особенно это касается агентурно-оперативного обслуживания спецпереселенцев, бывшего составной частью правового режима спецпоселения, разобраться с которым помогает современное законодательство об оперативно-розыскной деятельности.

Сегодня право воспринимается преимущественно как масса законодательных, административных и судебных правил, процедур и технических приемов, действующих в данной стране. Ценных рекомендаций,, как писать историю права, по сути дела нет. Другое дело, когда речь заходит о теоретико-правовом исследовании, когда на выручку ученым приходит разработанная теоретиками целая система методов познания41. Она во многом применима и к другим отраслям права. Скажем, важно само понимание метода, которое дают теоретики, как «подхода к изучаемым явлениям и процессам» и как «планомерный путь.. .установления истины». Не открытие фактов представляет самую большую трудность во всех высших отраслях знания, «а открытие верного метода, согласно которому законы и факты могут быть установлены»42.

Мы же имеем дело лишь с превосходными образцами историко-правового исследования, представленными в трудах наших предшественников, таких, как М.Ф. Владимирский-Буданов43 или СВ. Юшков 44 И в учебниках по истории государства и права перестали освещаться вопросы методологии и методики такого исследования. Историки права поэтому ориентируются, прежде всего, на общую методологию исторического исследования. Взгляд же на историю, сопровождающий указанное восприятие права, ограничивается скорее взглядом на текущую политику и некоторые правовые ценности. Этот взгляд слишком узок, он не дает возможности эффективно исследовать право не только историкам, но и другим представителям общественных дисциплин. Отношение к праву всего лишь как к господствующим нормам, процедурам и приемам при обращении к истории представляет мало интереса для общества или для гуманитариев. Очевидно, что историки права должны придерживаться также одного из самых важных для историко-правового исследования принципов научного познания -принципа историзма. Он требует, чтобы каждое явление рассматривалось в историческом контексте, в непосредственной связи с данными конкретными условиями исторической реальности. Историк права должен стремиться к тому, чтобы ответить на вопрос «как было» (говоря словами известного немецкого методолога и «великого» историка XIX в. Леопольда фон Ранке, "wie es eigentlich gewesen sein"). «Это не означает, что важны только подробности или что они важны только сами по себе. Напротив, это значит, что подробности, частности важны, когда мы видим в них отражение универсальных реалий, как в капле воды отражается небо»45.

Все правовые учреждения и процедуры, правовые ценности, правовые понятия и правила имеют историческое измерение. Все эти элементы имеют смысл, который частично является производным от их истории. Недостаточно пытаться интерпретировать и объяснять правовое правило (или понятие, ценность, учреждение) сугубо с помощью логики, политики или справедливости. Чтобы преуспеть, надо обратиться и к тем обстоятельствам, которые породили его, и к тем событиям, которые влияли на него со временем. Догматический метод, политический метод, метод справедливости всегда следует дополнять историческим методом интерпретации46.

Еще определеннее высказал свое мнение об историческом подходе как методологическому средству исследования проблемы действия права известный методолог В.И.Гойман. Он полагает, что использование исторического подхода позволяет «максимально учесть опыт, аспекты новизны и преемственности в современных подходах к проблематике, глубоко разобраться в ее состоянии и наметить пути радикального решения. Реализация исторического подхода предполагает исследование генезиса в развитии проблемы в теоретическом и практическом аспектах»47..

В историко-правовом исследовании должно обязательно присутствовать описание, повествование (narratio), в противном случае оно утрачивает свою специфику. Историк права обязан проследить, как явление возникло, какие этапы в своем развитии прошло и во что, в конечном счете, трансформировалось. Для нашей темы это было очень важно, поскольку, как считают теоретики права, установление правовых режимов всегда связано с определенными условиями. Именно условия военного времени и острая необходимость восстановления разрушенного войной хозяйства заставили государство ввести особый правовой режим деятельности государственных органов, организаций и должностных лиц, допускающий установление отдельных ограничений конституционных прав и свобод, а также возложение дополнительных обязанностей. Специальный административно-правовой режим спецпоселения стал «адекватной формой деятельности государства в «нестандартных», экстраординарных ситуациях».48

Очевидно также, что историк права обязан рассматривать и учитывать не только законодательную и управленческую деятельность, прецеденты, но и действие обычая, которое во все времена имело место и просматривалось, прежде всего, «в свете права справедливости, определяемой как разум или совесть». «Обычай и право справедливости в той же мере являются правом, что и статуты и решения»49. Применительно к исследуемой проблеме необходимо с уверенностью утверждать, что в условиях сталинского тоталитаризма такое право подчас играло в жизни гораздо более важную роль, нежели все суровые правила и предписания. Оно помогает нам оценить право в позитивном смысле, ибо право вообще получает свой смысл и авторитет от прошлой истории того народа, которому принадлежит, от обычаев этого народа, от его исторических ценностей.

В исследовании истории спецпоселения автор исходил из соображений о праве человека на жизнь и свободу, на этические ценности, справедливость, нравственность - смыслов, без осознания которых невозможно продуктивное существование современного общества. Любой народ или отдельный человек имеет право на национальное самоопределение, свободу выбора места жительства, работы, образования и государства, стоящего на страже указанных прав. Применительно к нашей теме сказанное означает, что необходимо оценивать действия государственной власти не только с позиций политической и экономической целесообразности, их соответствия или не соответствия юридическим нормам, но и с общечеловеческих позиций, с точки зрения соблюдения прав человека и гражданина. Однако сделать это довольно сложно, когда речь идет о государстве с антидемократическим режимом. Тем не менее, разве можно утверждать, что в советское время и даже в условиях сталинского тоталитаризма эти смыслы не действовали? Разве не руководствовались люди, хотя бы на уровне подсознания, в процессе жизнедеятельности, привычными христианскими заповедями: не убий, не укради, не возлюби жену ближнего твоего...?

Кроме признания того факта, что право справедливости, конечно же действовало и в нашей стране в те суровые годы, следует подчеркнуть еще одно обстоятельство. Правовой нигилизм, присущий марксизму-ленинизму (предложения об упразднении и права, и юристов, или, в крайнем случае, о резком ограничении их значения как явлений ненужных и вредных для общества, выдвигавшиеся в 20-30-е гг в СССР, и под его влиянием в других странах Запада), стал осуждаться и преодолеваться именно в конце 30-х гг. После введения в действие новой демократической Конституции СССР 1936 г. советское государство стало менять свое политическое лицо. Но к характеристике политического режима СССР в исследуемое время, чтобы не отягощать введения к диссертации, у которого своя конкретная цель, мы вернемся в первой главе.

Не оправдывая многих деяний политического режима в СССР, автор диссертации хотела бы призвать ученых к отказу от чисто умозрительных логических схем, когда речь идет о необходимости наполнить их реальным содержанием, в том числе и с обращением к конкретной истории. История должна воспитывать политиков, ученых, служителей муз, укреплять нравственные устои общества. Она, как утверждали наши историки прошлого, есть «зерцало человеческих действий, по которому о всех приключениях нынешних и будущих времен, смотря на прошедшие, рассуждать можно»50.

В своей исследовательской практике автор монографий всегда придерживалась также правила, воспитанного методологической и источниковедческой школой Томского государственного университета в лице ее замечательных учителей, профессоров Зои Яковлевны Бояршиновой, Бориса Георгиевича Могильницкого и других, что ни одно утверждение, ни один вывод, ни одно положение не должны прозвучать, не будучи подкреплены основательным фундаментом свидетельств, извлеченных из источников и осмысленных в их взаимосвязи и взаимозависимости. Должность историка требует соблюдать правило: «быть верным истине, беспристрастным и скромным». Нельзя поддаваться ошибке, способной свести на нет поиск истины историком, которую рождает «тщеславие нации», не любящей распространяться о темных сторонах своей истории, а наоборот, склонной изображать ее в наиболее выгодном для себя свете51, чем мы так долго грешили. Но историку «следует также воздерживаться от поношения» и «не писать ничего такого, что принесет бесчестие его народу у других народов». Так учил мудрый российский историограф ХУШ в. Миллер, который признавал, что такое положение, хотя и находится «не в полном соответствии с основным историческим законом, который предписан Цицероном» (историк - искатель истины - Л.Б.), но вполне основательно, если соотнести его с «нынешними обстоятельствами» . «Нынешние обстоятельства» в нашем государстве, переживающем столь сложный, переходный к демократии период своей истории, в еще большей степени требуют соблюдения этого положения, чем во времена Миллера. В несоблюдении этого правила, пожалуй, наши современные историки нагрешили гораздо больше своих предшественников.

Источниковая база исследования. В основание исследования положены, главным образом, нормативные правовые источники, законы и подзаконные нормативные акты, директивная и делопроизводственная документация, статистический материал, извлеченный из архивов. Изучение архивов, в том числе ведомственных (МВД и ФСБ), было начато автором еще в начале 1990-х гг., когда они хотя бы частично приоткрыли свои секретные фонды. Центральное место принадлежит документам из Государственного архива Российской Федерации в Москве, часть которых, вместе с материалами из других центральных архивов, была опубликована в 1990-е гг., что заметно облегчило усилия исследователей по их поиску. Начало было положено сборником «История российских немцев в документах», составленным В.А. Ауманом и В.Г. Чеботаревой 53. Почин был подхвачен Н.Ф. Бугаем, а затем и издателями документов регионального характера.54

В ходе работы над диссертацией были изучены материалы Новосибирских архивов: Государственного архива Новосибирской области (ГАНО), в котором сосредоточен теперь и бывший партийный архив, и архива Управления МВД, где хранятся документы (отчеты, докладные записки, спецсообщения Отдела спецпоселений УНКВД/МВД, коллекция нормативной документации: постановления правительства, приказы, директивы, циркуляры, распоряжения, инструкции органов, курировавших спецпоселение (НКВД/МВД). Автор выражает также благодарность своему ученику, к.и.н., А.А.Шадту, за предоставленные материалы из других сибирских архивов, в том числе Алтайского края (ГААК, ЦХАФАК), Красноярского края (ГАКК, ЦХИДНИКК) и Омской области (ЦДНИИОО). Значительная часть использованных материалов вводится в научный оборот впервые. Характеристике некоторых фондов посвящены отдельные статьи.55

Для правопонимания периода 20-30-х гг., как считает Ю.А Тихомиров, было характерно сугубо нормативное понимание права как правил поведения, установленных государством. Оно было закреплено в итоговых решениях Совещания по вопросам науки Советского государства и права в 1938 г. Предвоенные годы развития отечественной науки административного права характеризовались более строгим вычленением ее предмета и составных правовых институтов. Во многом такой подход объяснялся новой системой и классификацией государственных органов по новой Конституции СССР 1936 г. и конституциям союзных и автономных республик. Исполнительно-распорядительные органы рассматривались как самостоятельные органы государственного управления, «отделенные», но и подотчетные советам всех уровней как единой системе органов государственной власти, Закон четко отграничивался от подзаконных актов.

Военный период истории нашей страны подтвердил возможность органов управления быстро и маневренно перестраиваться. Жесткая централизация управления, дисциплина и порядок были слагаемыми воено-тыловой деятельности аппарата управления. И этот опыт весьма поучителен56. Считаю эту характеристику важной при анализе источников (форм) права, положенных в основание диссертации.

Источники права в СССР в указанном периоде, если рассматривать их как формы внешнего выражения и закрепления правовых норм, можно подразделить на законы, указы, постановления и распоряжения, приказы и инструкции. Высшей юридической силой по отношению к другим нормативным актам обладали законы, принятые высшим органом государственной власти - Верховным Советом СССР и Верховными Советами союзных и автономных республик. На практике таких актов, имевших самую высокую степень легитимности, было немного, поскольку первый Верховный Совет в СССР был созван на основании Конституции СССР 1936 г. в результате выборов в 1937 г., а последующий только в 1947 г. Законы носили, как правило, декларативный характер, а их применение требовало издания многочисленной документации подзаконного характера. Переселения народов, их правовой статус и правовой статус личности в условиях спецпоселения определялись указами Президиума Верховного Совета СССР, постановлениями правительства. Президиум ВС СССР был органом, которому Конституция СССР (ст. 49, п. "б"), помимо толкования действующих законов, предписывала издание актов нормативного характера в виде указов. После утверждения на сессии указ превращался в закон. «На практике,- как уже отмечал В.М.Курицын,- утверждение указов стало число формальной процедурой, поскольку указы утверждались без обсуждения по докладу секретаря Президиума Верховного Совета СССР. Аналогичный порядок существовал и во всех союзных и автономных республиках».57 В военные и послевоенные годы, в виду отсутствия высшего органа власти, указы Президиума ВС в течение длительного времени де-факто регулировали важнейшие общественные отношения в государстве. Поэтому юристы - практики 1950-х гг. расценивали, к примеру, Указ Президиума ВС СССР о выселении немцев Поволжья от 28 августа 1941 г. в качестве закона.

Из большинства регионов СССР немцы и другие народы переселялись на основании постановлений Государственного Комитета Обороны (ГКО) СССР (создан во главе со И.В.Сталиным 30.06.1941 г., упразднен 4. 09. 1945 г.). Это был высший чрезвычайный государственный орган, обладавший всей полнотой властных полномочий в период Великой Отечественной войны. Статус органа определял юридическую силу его нормативных правовых актов, которые принимались в упрощенном ускоренном порядке и имели силу закона. Такой же характер в первые годы войны имели постановления военных советов фронтов, в соответствии с которыми осуществлялось выселение немцев из прифронтовой полосы.

Самый обширный пласт документов, послуживших источниковой базой настоящего исследования, представлен актами органов государственного управления СССР, к которым относились Совет Народных Комиссаров СССР (с 1946 г. Совет Министров СССР), народные комиссариаты (с 1946 г. министерства), их территориальные управления (в частности, УНКВД/УМВД) и органы государственной администрации на местах (исполнительные комитеты республиканских, областных (краевых), районных советов депутатов трудящихся). Согласно ст. 64 Конституции СССР 1936 г. СНК и наркоматы характеризовались как исполнительные и распорядительные органы государственной власти. Они издавали постановления и распоряжения (СНК), приказы и инструкции (народные комиссариаты), которые обладали всеми признаками актов государственной со администрации. Согласно авторитетному мнению Д.Н.Бахраха таковыми можно считать акты, которые: а) принимаются органом государственной администрации, являются правовой формой исполнительной распорядительной деятельности; б) носят подзаконный характер (ст. 66 Конституции 1936 г. устанавливала право СНК издавать постановления и распоряжения лишь на основе и во исполнение законов, а ст. 72 - вводила то же правило в отношении приказов и инструкций наркоматов); в) носят официальный характер, то есть издаются уполномоченными на то органами или уполномоченными лицами при исполнении служебных обязанностей (те же самые статьи Конституции определяли и указанные выше виды актов государственной администрации);59 г) опираются на властные полномочия его автора и являются односторонним властным волеизъявлением; д) их принятие требует соблюдения определенных процедур (в нашем случае это были наименование органа, дата и номер акта, указания степени его секретности, подписи должностных лиц).

В отличие от современных актов нормативные акты органов советской администрации не требовали обязательного опубликования, более того, большинство их носило секретный характер и не предназначалось для широкого круга не только советских граждан - объектов управления, но и для большинства государственных служащих. В этих условиях закон терял свою юридическую силу. Ведь как справедливо отмечал в свое время академик В.С.Нерсесянц, «надлежащее обнаружение закона во вне и общедоступное осведомление о нем являются необходимыми составными частями и чртами того, что называется официальным законом государства: без этого нет и самого закона как такового»60.

Секретность является важным средством обеспечения государственной безопасности, однако, до известных пределов. Режим секретности может быть использован для ограничения демократических институтов и усиления власти государственного аппарата. Засекречивание Д.Н.Бахрах называет "любимым лакомством" бюрократии: чем больше секретности, тем больше власть чиновников, возможность манипулировать массами, скрывать истинные результаты своей деятельности. Засекречивание деятельности советской администрации и, прежде всего, силовых ведомств, было столь чрезмерным, что породило мифы о вседозволенности, безответственности и беззаконности всех их действий. На деле, конечно же, все было не так.

Наконец, еще один признак, выделяемый административистами, это то, что акты государственной администрации влекут юридические последствия, то есть устанавливают, изменяют и отменяют нормы права, (в нашем случае это постановления СНК, приказы народных комммйсаров, постановления исполкомов), либо приводят к возникновению, изменению и прекращению правоотношений, служат юридическими фактами61 (это распоряжения СНК и инструкции НКВД/МВД). На практике существовали также и нормативные распоряжения и инструкции, каковой, к примеру, была "Инструкция для комендантов спецкомендатур МВД по работе среди выселенцев -спецпереселенцев" от 3 июня 1949 г. Как уже верно было подмечено В.М. Курицыным, управленческий аппарат успешно оттеснял на второй план представительные органы государственной власти в СССР, и «сам законодательствовал, издавая многочисленные приказы, инструкции и т.д., имевшие фактически силу закона, хотя формально они являлись подзаконными актами».62

Такой же характер носили и постановления комитетов Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), как правило, предварявшие аналогичные решения органов государственной власти и управления. Уже с середины 1930-х гг. получили широкое распространение в качестве своеобразного источника права совместные постановления ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР. С формальной точки зрения они должны рассматриваться как подзаконные акты, но в реальной жизни им придавалась подчас «наивысшая юридическая сила».63 Более того, и отдельные постановления ЦК ВКП(б) имели общеобязательную силу для всех государственных органов и учреждений и общественных организаций. В соответствии с Конституцией 1936 г. ВКП(б), хотя сама и считалась общественной организацией, получила согласно ст. 126 значение «передового отряда трудящихся в борьбе за укрепление и развитие социалистического строя» и превратилась в «руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных» (курсив мой - Л.Б.).64 На местах значение постановлений партийных комитетов также превосходило юридическую силу актов исполнительных комитетов советов, поскольку в них содержались не простые рекомендации, а прямые предписания администрации в отношении дальнейших действий.

Автором изучен большой массив документов - актов государственной администрации на местах вселения немцев и спецпоселения. Это постановления, решения, циркуляры областных и краевых комитетов ВКП (б)) и исполнительных комитетов советов, принятые во исполнение правительственных решений и обращенные к местным районным властям, производственникам, управленцам. Обл. и крайисполкомы, являясь органами государственной власти на подведомственной территории, фактически выполняли указания партийных органов, акты которых первичны по отношению к актам исполкомов. Бюро обкомов и крайкомов партии принимали тогда даже такого характера постановления, как о снабжении переселенцев теплой одеждой и обувью, не говоря уже о том, что с них начиналось решение проблем хозяйственного и трудового устройства переселенцев. Регулятивные функции заставляли партийные органы заниматься контролем за подготовкой районов к приему переселенцев, указывать на недостатки, связанные с несвоевременным размещением переселенных немцев, наказывать нерадивых исполнителей. В них можно наблюдать проведение в жизнь образчиков идеологии того времени, которая проявлялась в требованиях «не допускать национальной дискриминации при приеме немцев на работу», рассматривать их как эвакуированных с полным набором всех принадлежащих советским гражданам прав.

Как правило, постановления «О расселении, хозяйственном и трудовом устройстве немцев республики Немцев Поволжья» с планами конкретных мероприятий и постановкой задач перед разного рода субъектами регулирования, принимались на так называемых «суженых заседаниях» обкома-крайкома ВКП (б) и обл-крайисполкома, на которые приглашались руководители предприятий и организаций области (края). Именно эти постановления становились руководством к действию для районных и иных властей при обустройстве немцев-переселенцев (количественные задания, подготовка транспортных средств и жилья, включая вопросы предполагаемого кредитования его строительства, отпуск средств на питание в пути следования, обеспечение землей, скотом, зерном, продовольствием и т.п.).

Как генерирующий управленческие идеи и формы центр обком (крайком) требовал от всех своих подчиненных органов разного рода информацию о ходе операции по приему и обустройству переселенцев. Сюда стекались количественные данные о прибывших эшелонах, количестве семей, разделении их членов по полу и возрасту, наличии трудоспособных, членов партии и комсомола, на которых можно было опереться при проведении столь масштабных работ. В оргинструкторском отделе, к примеру, собирались и фиксировались, в том числе и исходящие от органов НКВД, сведения о настроениях переселенцев, их положительные и отрицательные высказывания о присходящем. Думается, что целью этого сбора являлось не только стремление субъекта права разобраться с инакомыслящими, но по возможности сделать процесс обустройства более отвечающим потребностям объекта управления.

Главным органом для самих переселенцев, регулирующим их насущные потребности и нужды, стали в это время переселенческие отделы обл-крайисполкомов, впоследствии реорганизованные в отделы хозяйственного устройства эвакуированного населения при управлениях эвакуации населения. Именно этот отдел, что весьма показательно, если говорить об отношении власти к депортированному этносу, занимался всем кругом вопросов, связанных с его обустройством в новых местах: учетом, размещением, продовольственным обеспечением, поиском отставших от эшелонов и пропавших без вести, устройством на работу по специальности и т.п. Был образован институт уполномоченных и инспекторов по эвакуации, под опекой которых и находились на первых порах переселенцы-немцы. Самые первые акты этого административного органа вообще причисляли немцев к эвакуированным на общих основаниях, только потом, после вмешательства НКВД, отдавшего соответствующие распоряжения, немцев стали подавать в общих отчетах отдельной строкой. Впоследствии большинство распорядительных функций этого отдела по отношению к немцам перешли к другим органам: земельным отделам, сельхозбанку, структурам НКВД. Но весь первый период пребывания немцев за Уралом, на сибирской земле, в частности, может быть прослежен именно по материалам этого отдела.

Поскольку акты директивного характера зачастую дают информацию лишь о благих намерениях властей, для уяснения вопроса о том., что конкретно делалось, чтобы облегчить людям тяготы переселения, полезно использовать особый вид делопроизводственной ведомственной документации, представленной разного рода отчетами, направлявшимися снизу в адрес вышестоящих органов управления и содержащими обширную информацию о выполнении конкретных функций и отдельных предписаний. У отчетов богатое видовое разнообразие.. Здесь и доклады, и докладные записки из районных комитетов ВКП(б), райисполкомов, управлений и районных отделов (РО) НКВД, милиции и прокуратуры, поступавшие в вышестоящие партийные и советские органы.

Наибольшее значение для исследования имела отчетная документация органов НКВД/МВД (справки, спецсообщения и докладные записки), дававшую наиболее полную и достоверную информацию о происходящем. Кстати, должна подчернуть, что на это обстоятельство -наиболее компетентный анализ состояния дел на местах именно в «компетентных органах», мною было обращено внимание еще при исследовании национальной политики в сибирской деревне в 1930-е гг. 65 Однако более подробный анализ отчетных документов УНКВ/МВД будет дан далее в тексте диссертации, в разделе о системе учета спецпереселенцев и о введении отчетности по спецпоселению в органах НКВД-МВД. Здесь следует только подчеркнуть, что особую ценность для исследователя имеют оригиналы отчетных документов, хранящиеся в ГАРФе, в Москве, в архиве бывшего Отдела спецпереселений (спецпоселений), нежели их копии, сохранившиеся в архивах на местах. На многих документах сохранились замечания на полях высокого начальства, заместителей наркома (министра) внутренних дел, самого наркома Л.П. Берии (министра С.Н. Круглова), сделанные красным или синим карандашом. Они фиксировали реакцию руководства на описываемое в отчетах состояние дел на местах и, как выясняется в дальнейшем, могли стать своеобразным руководством к действию по отношению к тем лицам или тем событиям, о которых шла речь в документе. Недовольство деятельностью подчиненных, зафиксированное на полях документа, могло стать причиной силового воздействия на них по служебной линии: понижения в должности, ареста, увольнения из органов.

Из материалов учета (он был весьма многообразным) наибольший интерес представляют личные дела спецпереселенцев, в которых, начиная с 1949 г., аккумулировалась практически вся информация о состоящем на учете в спецкомендатуре лице. В дело вкладывались подробные анкеты (до 21 пункта), отражавшие все основные биографические характеристики состоящего на учете лица, в том числе его отношений с властью (судимость, проживание на оккупированной территории, за границей, в плену и т.п). Анкета дополнялась собственноручно (или комендантом) заполненной автобиографией спецпоселенца, справкой, представлявшей собой основание введенного режима (категория спецпоселенца: «выселенный», «местный», «мобилизованный», «репатриированный»). Каждая такая справка заканчивалась выдержкой из Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 г. о том, что спецпоселенец «оставлен навечно в местах обязательного поселения без права возврата к прежнему месту жительства».

В личных делах хранились отобранные у спецпоселенцов расписки, отражающие ту законодательную базу спецпоселения, которая им была известна, и об обязательстве исполнения которой они расписывались. Тут фигурируют 4 нормативных акта, имевших для них силу закона: Постановление СНК СССР от 8 января 1945 г. «О правовом положении спецпереселенцев», которое, судя по датам в расписках, было объявлено им лишь после выхода Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 г. о бессрочном режиме и о 20 годах каторжных работ за побег с места поселения. Две последние расписки связаны уже с введением послаблений режима и его отменой в 1950-е гг. Все это позволяет делать вывод о строгом режиме секретности для спецпоселения, о сути которого не знало не только окружающее спецпоселенцев «правовое» население, но и они сами. Для понимания того, как осуществлялся режим на практике, важны содержащиеся в делах регистрационные листы (учетные карточки), словесные портреты, заявления об изменениях в семье, об отлучках, выездах с места поселения, жалобы на действия хозяйственников (увольнениях, выселениях из домов, других «ущемлениях законных прав» и т.п.).

Личные дела спецпереселенцев, таким образом, являются важным источником не только как отражение судьбы отдельного человека, судьбы этноса66, но и как характеризующие режим спецпоселения. К сожалению, эти дела в большинстве регионов России хранятся до сих пор в закрытых для исследователей архивах местных управлений МВД.

С середины 80-х гг. появились публикации воспоминаний бывших спецпереселенцев67, в том числе в немецкоязычных газетах: «Нойес Лебен», «Цайтунг фюр Дих» и др., отдельными сборниками стали выходить письма, дневники и другие материалы личного происхождения.68 Воспоминания самих участников событий, являясь весьма субъективным видом исторических источников, требуют к себе осторожного, критического отношения. Однако они дают возможность, при всей своей субъективности, выявить их отношение к происходящему и степень влияния специального режима на менталитет переживших спецпоселение. Ддя нашего исследования, посвященного режиму, этот вид исторического источника также сыграл свою роль.

Изученные источники, как извлеченные из архивов самим автором настоящего исследования, так и открытые и опубликованные другими учеными, составили достаточный базис для исследования, отвечающего требованиям объективности. Если все же читатель найдет в нем места, в которых, возможно, сказалась некоторая излишняя увлеченность автора предметом своего исследования, пусть простит ей это увлечение, помня о том, что научный поиск — это всегда диалектика гносеологического и эмоционального69. Пафос нашего исследования направлен на то, чтобы воссоздать обобщающую картину немецкого спецпоселения в СССР не в отрыве от объективной действительности, его породившей, а на ее фоне и в непосредственной связи с ней. Эта картина по возможности должна хотя бы приблизиться к истине. Прекратим проклинать наше прошлое, ибо проклятия ничего не созидают, они лишь будят рознь и ожесточают сердце. У науки другая цель: исследования, и прежде всего, в столь щекотливой области, каковой являются национальные отношения, отношения государства и этносов, должны способствовать прогнозированию перспектив их дальнейшего развития, выработке приемлемых способов разрешения межнациональных противоречий и преодоления межнациональной розни. «Изучение прошлого спасет общество», неотвратимо движущееся в будущее. Но оно это делает как бы идя задом наперед, обратив свой взор в прошлое. Оливер Кромвель сказал, демонстрируя уважение к традиции в эпоху кризиса: «Никогда человек не достигает столь высокого удела, когда он не знает, куда идет». Путь в будущее освещает прошлое.

К характеристике некоторых аспектов социалистического права. Политический режим в СССР в 1940-1950-е гг

Теоретическую основу диссертации составили труды российских и зарубежных специалистов в области теории и истории права, конституционного и административного права, государствоведения, истории, философии, политологии. Особое значение имели для нас труды в области исследования правовых и специальных административно-правовых режимов, правового статуса граждан, политических режимов и государственной администрации, ее органов и служащих, форм и методов деятельности. Обращение к ним было для автора диссертации весьма поучительным. Право в социалистическом обществе в исследуемое время понималось как возведенная в закон воля рабочего класса и руководимых им трудящихся (государственная воля), содержание которой определяется условиями их материального существования», как система общеобязательных норм, установленных и санкционированных государством и призванных содействовать закреплению общественного порядка, способствующих развитию социалистического общества». Соблюдение норм социалистического права, как считалось, обеспечивалось убеждением и сознательностью общества трудящихся, а также «аппаратом государственного принуждения, применяемого в целях обезвреживания контрреволюционных и иных особо опасных элементов, перевоспитания правонарушителей»71. Государственная воля считалась главным правовым регулятором общественных отношений, которому придавалось значение «социально-классового нормативного регулятора»72.

Однако, в постперестроечной России правоведы резко изменили свое отношение к социалистическому праву, которое было обругано, заклеймено как ненаучное, на него навесили всевозможные ярлыки и попытались о нем забыть. Было признано, что действие права предполагает только свободную личность, располагающую правами и свободами, имеющую юридические и фактические предпосылки для их реализации. Поскольку советские конституции декларировали только формальные права, признавая личность своеобразным «винтиком» политического механизма, они по сути «исключали свободное распоряжением правовым инструментарием». «Правовая (а точнее внеправовая среда) подавляла личность, требовала от нее проявления активности в ограниченном правовом пространстве»73.

Выяснилось также, что при социализме происходила «явная подмена правовых принципов», «отказ от демократического развития, от цивилизованных форм организации жизнедеятельности общества», право было «отстранено» и на смену ему пришли регуляторы из арсенала диктаторского режима, «правом признавалось исключительно то, что исходило от государства и основывалось на его принудительной силе». Все это породило неприязненное отношение к праву как инструменту устрашения, «сформировало особый тип личности, невосприимчивый к праву, не умеющий и не желающий использовать правовые средства для достижения цели»74. В СССР сохранялась лишь видимость присутствия права, поскольку функционировали законные органы, суд, конституция с формально декларируемыми правами и свободами, служившими лишь декорациями для данного строя, а на самом деле свидетельствовавшие не о действии, а о бездействии права, господстве произвола.

Было признано также, что марксистско-ленинская доктрина, на которой строилась политика советского государства, «исходила не из автономии личности, а из определяющего характера социальной среды, приоритета классовых, коллективных интересов». Отсюда - принижение значимости и ответственности самой личности, игнорирование ее индивидуальности, подчеркивание всесилия и определяющей роли государства. «Вся политика была направлена на тотальную социализацию человека, при которой он, однако, не только не ощущал своего рабского состояния, но под влиянием массированной пропаганды чувствовал себя «хозяином жизни» . Для реализации политических прав, провозглашенных Конституцией СССР 1936 г., в стране не было почвы, «господствовало показное единомыслие и поклонение авторитету вождя»76.

Кажется, однако, что наша юридическая наука, пройдя этот своеобразный этап в отношении к праву прошлого77, успешно преодолевает изъяны такого подхода, сутью которого является не объяснение, а голое отрицание. Истина не в восхвалении, но и не в отрицании, она лежит где-то посередине. Отрадно, что в трудах правоведов, появившихся в конце 1990-х -начале 2000-х годов, «перемена в оценках социалистического права» была признана «резкой и даже поспешной», и теперь рубеж между двумя периодами в истории отечественного права уже не выглядит такой пропастью.

Основные понятия: депортация, спецпоселение

Термин «депортация» применительно к акциям выселения народов в СССР был введен в научный оборот западными историками и до недавнего времени в России вообще не употреблялся.142 В советской правовой науке «депортацию» не считали юридической категорией, а относили к изобретениям буржуазного права. «Депортация - от латинского deportatio, -изгнание, в буржуазной стране принудительное выселение судом или в административном порядке лица, признанного социально опасным из места его постоянного жительства и поселение его в новом месте с ограничением свободы передвижения»,143 - так определяла это явление Большая Советская энциклопедия 1952 г. издания. В нормативно-правовых актах, являвшихся основанием для проведения акций, они назывались «переселением», а в документах силовых ведомств, его проводивших - докладных записках на имя И.В. Сталина наркома ВД Л.П. Берии, донесениях с мест, о них отчитывались как о проведении «особого государственного задания», «особого правительственного мероприятия, охватывающего контингент по национальным признакам» или по «признакам повышенной политической активности». Н.Ф.Бугай называл депортациями все принудительные перемещения внутри страны отдельных групп населения и целых народов (в том числе и русского), проводившихся советской властью, видевшей в них «одну из мер по ослаблению конфликтов между властью и народами, в первую очередь, между разными народами - во вторую». Ее считали также, полагал он, «эффективным средством ослабления криминогенной обстановки в регионах и разрешения межнациональных споров»146.

Еще в конце 1980-х гг. отечественные правоведы понимали под депортацией принудительное перемещение лица за пределы государства. Депортация, как считали авторы Политического словаря, применяется по отношению к иностранцам и апатридам, находящимся на территории государства без соответствующего разрешения, и к другим категориям «нежелательных лиц»147. Депортации, в действительности, возникли как «особые виды ссылки», применявшиеся в 18-19 вв. по уголовному законодательству ряда стран и состоявшие в высылке за пределы континентальной территории политически неблагонадежных и вообще «подозрительных» лиц. Правоведы отличали ее от «транспортации», применявшейся, в частности, во Франции в качестве комплексного наказания в виде каторжных работ со ссылкой в заокеанские территории, и от ирелегации как дополнительного наказания в виде ссылки, применявшегося к рецидивистам после отбытия ими наказания в тюрьмах метрополии.. Но после падения советского режима и открытия многих «неприятных» страниц отечественной истории, в том числе, принудительных переселений народов, юристы, в угоду политической конъюнктуре, распространили это понятие и на внутреннюю территорию страны. «В широком смысле, - читаем в Юридическом словаре 1999 г. издания, - под Д. понимается принудительная высылка лица или целой категории лиц в др. государство или в др. местность, обычно - под конвоем. Д. нередко применяется в отношении иностранных граждан или лиц без гражданства, незаконно въехавших в то или иное государство. В период массовых репрессий 1920-1940-х гг. Д. подверглись многие народы СССР».

Таким образом, термин «депортация», приняв политизированный смысл, приобрел права гражданства и был распространен на все «насильственные переселения народов и национальностей». Более того, термин «депортация» стали применять и в отношении крестьянства, подвергшегося высылке в северные и восточные регионы СССР в период коллективизации (1929-1933 гг.), хотя известные специалисты в этой области, В.П. Данилов и С.А., Красильников, видели в ней «экстраординарную акцию, которая не подпадала под классические черты ссылки в силу трех обстоятельств: крестьяне ссылались семьями; сроки пребывания на поселении не были определены; трудоспособные спецпереселенцы обязывались работать»

Регулирование приема и расселения в новых местах жительства

В то время как на местах выселения шла подготовка к эвакуации немцев, в местностях, предназначенных для их поселения, уже обсуждались вопросы по подготовке их приема и размещения. В соответствии с вышеуказанным планом немцы направлялись в Красноярский и Алтайский края, Новосибирскую и Омскую области, а также в Казахскую ССР. Расселение и хозяйственное устройство возлагалось на обл-крайисполкомы и обкомы (крайкомы) ВКП(б). Уже 30 августа 1941 г. руководство Новосибирской области на совместном совещании с секретарями районных и городских комитетов партии подняло вопрос о скором размещении немцев Поволжья, о подготовке для них жилья и рабочих мест. Был разработан план организационных мероприятий по приему и расселению переселенцев и назначены ответственные за все виды предстоящих работ . Аналогичные совещания руководители краев и областей провели с представителями заинтересованных ведомств, которым предстояло решать практические вопросы размещения и трудоустройства депортированных. На совещаниях создавались рабочие комиссии из представителей органов власти, ведомств и организаций. 1 сентября Новосибирский ОК ВКП (б), как и другие обкомы и крайкомы партии, принял Постановление об организации приема и расселении немцев Поволжья. На железнодорожных станциях оборудовались медицинские и санитарные пункты, готовился транспорт, который колхозы и другие учреждения должны были подать к станциям разгрузки. На разгрузочные пункты направлялись коммунисты из партийного и советского актива для организации разъяснительной работы и оперативные работники НКВД для «своевременной подготовки к приему эшелонов». Были назначены ответственные за организацию всех работ: в Красноярском крае - нач. УНКВД майор ГБ Семенов, от НКВД СССР -майор ГБ Быков; в Алтайском крае - майор ГБ Волошенко и нач. 1 отдела НКВД СССР капитан ГБ Лангфанг; в Омской обл. - нач. УНКВД капитан ГБ Захаров и зам. нач. следственной части НКВД СССР лейтенант Кушнарев; в Новосибирской обл. - нач. УНКВД капитан ГБ Ковшук и от НКВД СССР майор ГБ Шанов.269 По мере прибытия эшелонов вступал в действие план перевозок переселенцев железнодорожным и водным транспортом внутри краев и областей, с учетом быстрейшего продвижения переселенцев к местам вселения и наименьшего использования гужевого транспорта в связи с разгаром уборочной кампании и хлебопоставок.

2 сентября НКВД (Чернышев) в "целях обеспечения жильем переселенцев из Поволжья" предложил СНК передать неиспользованные фонды на строительные материалы, выделенные Переселенческому управлению при СНК СССР на 1941 г., в те края и области, которые ожидали невольных переселенцев. Все, имеющиеся в этих регионах строительные материалы также следовало «полностью» обратить на ремонт и строительство жилья для немецких переселенцев.270 Как были израсходованы эти средства, достигли ли они своих получателей, об этом, к сожалению, никаких упоминаний в архивах обнаружить не удалось. Части их, вероятно, предстояло стать объектом «нецелевого» использования.

Согласно постановлению Омского ОК ВКП (б) от 1 сентября 1941 г.. расселение прибывающих немцев должно было проводиться в помещения переселенческого фонда, в пустующие строения, а также путем подселения в дома и квартиры местных жителей. Планировалось и строительство домов силами самих переселенцев. Городских жителей намечалось расселять в райцентрах и городах, исключая областной центр Омск271.

Местные власти (райисполкомы и сельсоветы) должны были организовать прием переселяемых на станциях разгрузки и доставку их до места вселения. Разрешалось для этих целей мобилизовать нужное количество транспорта местных организаций и колхозов. Облтогротделу предписывалось организовать питание на станциях разгрузки и в пути следования, а облздравотделу - соответствующее медобслуживание. Облзаготзерно следовало обеспечить выдачу прибывающим по квитанциям хлеба и других продуктов в соответствии с тем их количеством, которое было сдано переселенцами заготовительным организациям на местах выселения. Выдача скота на обменные квитанции должна была состояться в течение 1941-42 гг. В местах расселения местным органам власти рекомендовалось провести массово-разъяснительную работу по созданию нормальных условий для приема и размещения переселенцев. Для организации работ в районы предполагаемого расселения немцев из областных и краевых центров были командированы руководители, главной задачей которых была подготовка жилья.

Первоначальное трудовое устройство переселенцев. Механизм повторных «трудовых» переселений

Определяющее воздействие на экономику зауральских территорий, в том числе и Западной Сибири, оказали мобилизации трудоспособного населения в Красную Армию. В ходе Великой Отечественной войны в Сибири значительно уменьшилось число людей трудоспособного возраста, особенно занятых в колхозном производстве (на 36 %) , что не могло не вызвать острой потребности в рабочей силе. Спецпереселенцы-немцы могли в определенной мере решить проблему нехватки трудовых ресурсов. Можно предполагать, что недостаток квалифицированных кадров в Сибири стал одной из причин, побудивших советское правительство пойти на крупномасштабную депортацию немцев, а в дальнейшем, на их принудительную трудовую мобилизацию.

Образовательный уровень и степень квалификации немцев-переселенцев в сравнении с местным населением были достаточно высоки. Они могли найти достойное применение и в сельском хозяйстве, и в промышленности. По данным Г. Люфта на 1937 год только в сельском хозяйстве республики Немцев Поволжья было занято: трактористов - 12 744, комбайнеров - 1668, водителей - 92, трактористов-механизаторов — 347, агрономов, ветврачей, зоотехников, мелиораторов, землеустроителей - 1137. Всего в республике насчитывалось свыше 20 тыс. человек квалифицированных технических кадров, занятых только в сельском хозяйстве. Руководство сибирских регионов также пыталось найти возможность применения специалистов в соответствии с их квалификацией. Но необходимость расселения немцев в сельской местности в соответствии с указаниями вышестоящих организаций внесла свои коррективы. Практически все прибывшее население, в том числе и жители городов и райцентров, независимо от прежнего места работы и квалификации, было направлено в сельскую местность.

Решения областных и краевых партийных и советских органов обязывали секретарей райкомов ВКП (б) и председателей райисполкомов на первых порах "включить всех немцев-переселенцев на работу в колхозы на общих основаниях с коренными колхозниками". Рядовых членов расформированных немецких колхозов следовало принять в местные колхозы, а специалистов сельского хозяйства (агрономов, зоотехников, ветеринаров, механиков, счетоводов) привлечь к работе в МТС, в районные земельные управления. Другие специалисты (врачи, бухгалтеры, педагоги, инженерно-технические работники) могли «путем индивидуального отбора» использоваться «в соответствующих предприятиях и учреждениях районов». На всех специалистов, не занятых в районах по специальности, предлагалось представить в облисполком списки с подробным указанием их предыдущей трудовой деятельности, образования, стажа работы и т.п. Их трудоустройством должны были заниматься областные власти, используя их, прежде всего, на предприятиях местной кооперативной, лесной и угольной промышленности.

Трудовое устройство немцев было возложено на райисполкомы "через земельные органы". По сведениям из регионов они сразу же приступили к работе . Все трудоспособные переселенцы были привлечены к уборке урожая, в первую очередь, трактористы и комбайнеры, которые получили работу практически на 2-3 день после приезда. В НСО осенью 1941 г. в рабочем состоянии находилось 6279 комбайнов, которые до приезда немцев скосили всего 144000 га, в то время как простыми машинами и вручную было скошено 471000 га. Немцы сумели выправить ситуацию, близкую к критической. Уборка в области шла вяло, бюро ОК ВКП (б) пришлось в срочном порядке обсуждать «указание тов. Сталина о неудовлетворительном» ее ходе в НСО, полученное 5 сентября 1941 г. и принимать меры.

Вскоре в ответ на запросы обкома и облисполкома о наличии и составе трудоспособных немцев из районов стали поступать материалы, свидетельствующие о том, что некоторые из них получили явно превышающее потребности количество квалифицированных специалистов. Особенно «повезло» Ояшинскому району, в который были направлены 2346 выселенцев из города Саратова. Здесь насчитывалось 1300 человек трудоспособных, из которых 574, т.е. около 44%, имели ту или иную специальность. Это были работники народного образования (66), медицины (47), искусства (14), пищевой промышленности (60), сельского хозяйства (12), механизаторы (28), инженеры (23), техники (33), пятеро юристов и значительное число специалистов других профессий. Ясно, что для большинства из них Ояшинский район мог быть лишь местом кратковременного пребывания. Но поработать в колхозе в первые месяцы своего присутствия на сибирской земле пришлось даже специалистам высшей квалификации и обладателям специфических профессий, как научным работникам, художникам, артистам и даже профессорам.

Похожие диссертации на Административно-правовое положение российских немцев на спецпоселении (1941 - 1955 гг.)

Спецпоселение российских немцев в Сибири, 1941-1955 гг.Шадт Александр Александрович