Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Научный язык литературного корееведения: проблемы соотношения восточной и русско-европейской литературоведческой терминологии
1.1. Советское и российское корееведение 39-66
1.2. Методология корейской критики и литературоведения 66-109
Глава II. Основные черты своеобразия корейской словесности на фоне близких и далеких литератур 110-156
Глава III. Наиболее «престижные» метод и жанр в национальном варианте
3.1. Корейский «реализм» как предмет национального литературоведения 158-195
3.2. Возникновение эпической поэмы 195-223
Глава IV. Проблемы текстологии и авторства русских переводов из корейской литературы 224-249
Глава V. Стих русских переводов из корейской классической поэзии 250-334
Литература к I части диссертации 335-350
Часть вторая. Литературный процесс в Корее конца XIX - первой половины XX века и опыт модернизации ее поэзии
Глава VI. Просветительская поэзия и движение за новую литературу синмунхак ундон
6.1. Возникновение жанра чханга 351-361
6.2. Характеристика формы чханга 361-372
6.3. Творчество Чхве Нам Сона и возникновение «новой поэзии» синси 373-386
6.4. Становление содержания и форм синси в поэзии Чхве Нам Сона 386-400
Глава VII. Роль литературных журналов и поэтических объединений в становлении модернизированной национальной поэзии
7.1. «Вестник западной литературы и искусства» (1918-1919) 401-420
7.2. Декадентство: поэзия Чу Ё Хана и деятельность группы «Творчество» 420-434
7.3. Романтизм после декадентства: группа «Белый прилив» 434-450
Глава VIII. Движение за возрождение традиционных корейских жанров и «новая поэзия»
8.1. Возникновение «современных» минё 451-464
8.2. Сиджо в 1920–1940-х годах 464-475
8.3. Фольклорные мотивы в творчестве Ким Со Воля 475-484
8.4. Восточная философская традиция в лирике Хан Ён Уна 485-494
Глава IX. Направления в национальной поэзии 30-х годов
9.1. Романтизм 1930-х: творчество группы «Поэзия» 495-513
9.2. Символистская поэзия группы «Сэнмён» 513-527
9.3. Поэзия корейских модернистов 527-536
9.4. Сюрреалистическая поэзия Ли Сана 536-550
Глава X Движение к истокам: переосмысление традиции в корейской поэзии
10.1. Патриотическая лирика Ли Юк Са 551-555
10.2. Христианские идеи в поэзии Юн Дон Чжу 555-560
10.3. Традиционные мотивы в поэзии группы «Голубой олень» 561-583
Заключение 584-622
Литература ко II части диссертации 623-630
Приложение 631-837
- Советское и российское корееведение
- Возникновение жанра чханга
- Восточная философская традиция в лирике Хан Ён Уна
- Традиционные мотивы в поэзии группы «Голубой олень»
Советское и российское корееведение
Теория литературы есть прежде всего специфический язык литературоведения, его терминология, хотя, конечно, эта научная дисциплина к терминологии не сводится: в литературе немало явлений, определяемых разными терминами или характеризуемых описательно. В других случаях один термин применяется к разным явлениям, что делает его уже не совсем термином, так как в идеале термин должен быть однозначным. Вполне логично составитель одного из последних больших литературоведческих словарей (2001) А.Н. Николюкин назвал его «Литературоведческой энциклопедией терминов и понятий». Понятие гораздо шире термина. Нужно ли изобретать новые термины, когда литературные явления не имеют ёмких обозначений? Д.С. Лихачев видел тут три далеко не равноценные возможности: «Если ученый создает сотни новых терминов – он разрушает науку, десятки – поддерживает ее, два- три – двигает науку вперед» («Мысли о науке» [Лихачев, 2006:117]).
В отношении к терминологии сказываются те или иные научные и национально-культурные традиции. Например, едва ли не главный романтик мировой литературы Байрон не знал, что является таковым: слово «романтизм», как и «роман», тогда осознавалось этимологически связанным с романскими народами, поэтому в Англии, соперничавшей с Францией, данный термин был зафиксирован «Оксфордским словарем» лишь в 1844 г., правда, ранее, в 1831-м, употреблялся Т. Карлейлем [Уэллек и Уоррен, 1978:282], но все равно через семь лет после смерти автора «Путешествия Чайльд-Гарольда». Не приняла Англия и общеевропейский термин «роман», предпочла ему другой – «новел», в остальной Европе применяемый к малому жанру – новелле, но все же приняв термин «ромэнс» по отношению не к новоевропейскому роману, а к приключенческому со свободой фантазии, ведущему свое происхождение от средневекового рыцарского. Польское литературоведение, возможно, отталкиваясь от российского, называет роман словом powie, а повесть – словом opowie; для обозначения реализма оно употребляет философский термин «позитивизм».
Нет единства и относительно происхождения не термина, а самого явления романа. М.М. Бахтин уверенно называл романами уже те произведения античности, к которым применялись определения drama, то есть действие, и drama historicon (действенная, или событийная, или – в новоевропейском словоупотреблении – сюжетная история). В.В. Кожинов при всем его «бахтинизме» утверждал, что античные и средневековые «романы» и роман в современном смысле слова – «скорее аналогичные, чем однородные, явления» (в античности были идиллические или комические повести,2 в средние века – «своеобразный жанр рыцарского эпоса в прозе»3). Роман как таковой, по Кожинову, «начинает формироваться лишь в конце эпохи Возрождения. Его зарождение связано с той новой художественной стихией, которая первоначально воплотилась в ренессансной новелле … . Р. явился эпосом частной жизни» [Кожинов, 2001:889], – заключал теоретик уже в духе Бахтина (точнее, Гегеля), не учитывая, что это определение, которое эффектно выглядит в отношении генезиса романа, вряд ли применимо, например, к роману историческому и даже философскому. А.Я. Эсалнек, называя «сущностным ядром романного жанра … господствующий здесь тип проблематики», вопрос о его генезисе решает не совсем так, как Кожинов, отождествляя во времени появление новеллы и начало эпохи Возрождения: после работ Бахтина «в ходе длительных споров о сроках происхождения романа наиболее убедительной оказалась точка зрения, согласно которой возникновение романа относится к раннему Возрождению, т.е. к XI – XIII векам» [Эсалнек, 1991:22]. Разумеется, не во всех странах. Например, Е.М. Мелетинский находил, что в Китае роман возник только в XVIII в. [Мелетинский, 1983:269].
Г.К. Косиков предупреждал от того, чтобы называть роман просто большой повествовательной формой и отождествлять его с большей частью литературы нового времени, 4 в которой немало и нероманической проблематики и нероманических конфликтов, может быть, теперь уже доминирующих. «Во всяком случае, разумно думать, что ситуация нового времени привела к появлению не одной, а целого ряда неизвестных ранее коллизий, давших рождение новым жанровым типам, которые нуждаются в выявлении и описании» [Косиков, 1993:47-48]. Т. е. для многих крупных прозаических жанров не хватает ни терминов, ни понятий. С.И. Кормилов, не отрицая того, что в России непереводные романы появились в 60-е годы XVIII в., считает, что вплоть до Чехова, который стал вмещать в малую форму практически целую жизнь протагониста, роман, повесть, рассказ и очерк различались не объемом (в XIX в. были «рассказы» больше повести и даже романа), а степенью литературности: роман, будучи по происхождению «несерьезным», развлекательным, откровенно условным жанром, после Достоевского и Толстого был признан максимально проблемным, серьезным и реалистичным; повесть изначально считалась ближе к реальной жизни, чем роман, и была как бы весомее более безыскусственного рассказа (ср. смысловые и стилистические оттенки глаголов рассказывать и повествовать), а самым безыскусственным жанром был очерк, т. е. – по смыслу – набросок, эскиз [Кормилов, 2017:509, 568-571]. Действительно, даже в 1920-е годы Д. Фурманов, не считавший своего «Чапаева» вполне художественным произведением, скромно назвал его «очерком» [Полонский, 1988:44], хотя по объему это повесть; советское же литературоведение превознесло опыт молодого автора в повествовательной прозе как роман.5
Отсюда не следует, что возможна только национальная теория литературы. Объем прозаического произведения мог не быть жанровым признаком и в весьма далеких от русской литературах – японской или корейской. Как отмечал Н.И. Конрад в статье «Проблема реализма и литературы Востока» (1957), в японской «литературе XVII – XVIII вв., когда существовало множество различных направлений, произведения, создаваемые в плане какого-либо из этих направлений, получали точное обозначение: «комический роман» (коккэйбон), «сентиментальный роман» (ниндзёбон), «историческая пьеса» (дзидаймоно), «бытовая пьеса» (сэвамоно) и т.д. О таких обозначениях очень заботились книгоиздатели, помещавшие их на обложке, чтобы покупатель наперед знал, какую он книгу берет. И вот среди всех этих книг на прилавках книготорговцев того времени появились книжки с обозначением: укиёдзоси. Дзоси в составе этого сложного слова обозначало тогда произведение повествовательного жанра любого типа, т.е. и роман, и рассказ, и цикл рассказов – словом, нечто целое по замыслу, но реализованное в нескольких отдельных произведениях. Слово же укиё в этом наименовании значило «мир», «жизнь». Таким образом, весь термин укиёдзоси передается по-русски: «роман (рассказ) из жизни»» [Конрад, 1978:81]. Только полностью ли передается? Ведь на русском языке в отличие от японского слово «жизнь» почти не намекает на «мир». И перечисленные жанры для русского сознания отнюдь не являются «направленческими».
Однако в последнем случае величина произведения определенно не принадлежит к жанровым признакам, а термин «роман (рассказ) из жизни» как бы указывает на пониженную степень «литературности», но, конечно, совсем не на реалистический художественный метод.
Возникновение жанра чханга
Поэзия, возникшая на гребне просветительского движения и бытовавшая в период с 1896 по 1908 г., получила название чханга (хоровая песня) и представляла собой короткие стихотворения-песни. В этот период традиционные жанры сиджо, каса и др. под натиском чханга стали постепенно отходить на второй план. Появление чханга явилось важным шагом на пути перестройки культуры, связанным с переходом Кореи от средневековья к новому времени. Идеология просветителей была нацелена на разрушение традиционных и формирование новых общественных и культурных ценностей, воспитание гражданина, способного воспринять новые социальные и культурные идеи. Сочинением чханга занимались люди разных профессий, сословий, уровней образования. Как правило эти песни призывали к свободе, приобщению к достижениям науки и техники, они могли исполняться под музыку во время проведения различных собраний. Некоторые остались просто стихами и не пелись, а некоторым бытовали и как песни, и как стихи. Песни чханга постепенно обретали популярность, и поэзию, существовавшую до их появления, стали называть «старой корейской поэзией», а жанры, использовавшиеся до них, - традиционными. Новый поэтический жанр чханга сыграл роль переходной формы от старой корейской поэзии к подлинно новой.
Многие чханга бытовали в устной форме, и лишь небольшая их часть была опубликована. Впервые просветительские песни появились на страницах «Независимой газеты», что само по себе знаменательно. Периодика становится важным инструментом не только в деле популяризации свежих идей, но и в формировании иного типа читателя, с демократическими взглядами, что уже было явлением совершенно новым для Кореи. Вслед за «Независимой газетой» песни чханга печатали «Ежедневные новости Кореи», «Имперская газета», «Столичная газета», «Газета общества корейских студентов, обучающихся за границей», журналы «Западный друг», «Ночной гром», «Клуб “Корея”», «Ежемесячный журнал корейского академического общества», «Ежемесячный журнал северо-западного академического общества», «Журнал корейских исследований».
Общее количество просветительских песен неизвестно, и лишь небольшая их толика, опубликованная в некоторых из этих изданий и дошедшая до наших дней, стала объектом исследований. Литературовед Сим Мён Хо ] 2. упоминает о 300 чханга, которые он насчитал в корейской периодике этих лет. На страницах «Независимой газеты», по его подсчету, было опубликовано 26 чханга [Сим Мён Хо,1985:41], но критик Пак Ыль Су 360 ЩШ в своей работе «Изучение корейской поэзии протеста просветительского периода» [Пак Ыль Су,1985:49] приводит список 27 чханга [см. Приложение].
Впервые с чханга русских читателей познакомила В.И. Иванова, которая перевела несколько песен. В статье «Поэзия позднего просветительства (конец XIX - начало ХХ в.» и в разделе «Зарождение новой корейской литературы» монографии «Новая проза Кореи» она дает краткую характеристику жанру чханга и знакомит читателей с «Песней патриотов», «Песней единения», «Песней учащихся» и «Песней демонстрантов». Она пишет: «Первой песней чханга стала «Песня патриотов», написанная провинциальным учителем Ли Ёну, опубликованная в «Независимой газете» в 1896 году. Это послужило основанием считать 1896 год - годом рождения новой поэзии» [Иванова, 1979:118]. Однако в списке, приведенном критиком Пак Ыль Су, первой чханга была «Песня без названия» Чхве Дон Сёна, которая появилась в «Независимой газете» 11 апреля 1896 г., между тем как «Патриотическая песня» Ли Ён У была опубликована почти на три месяца позже, 7 июля. Ниже приводится «Песня единения» Ли Чун Вона, напечатанная в «Независимой газете» 26 мая 1896 г. Текст этой песни на корейском языке приводится по книге Пак Ыль Су [Пак Ыль Су, 1985:52-53] в подстрочном переводе автора диссертации:
Просыпайтесь, просыпайтесь! Четыре столетия мы спали. Возродились многие страны, Весь мир - одна семья.
Старое, старое все ушло в прошлое,
«Верхами» и «низами» мир стал восприниматься одинаково.
Сила и богатство чужих [стран] выросли.
Не укрепив основ, не преодолеем нищету.
Смотря на тигра, [видят] также и собаку, Смотря на феникса, курицу рисуют. Если стремиться к цивилизации и процветанию, Надо на первое место поставить реальную жизнь.
Не надо [лишь] желать рыбу из пруда, Сплети сети и попытайся выловить ее! Попытайся объединиться с единомышленниками.
Определенное влияние на содержание чханга оказали христианские гимны. Религиозные песнопения стали обязательными в школах, организованных христианскими миссионерами. На первоначальном этапе, когда они исполнялись на английском языке, они бытовали в пределах учебных заведений. Лишь позднее, когда гимны были переведены на корейский язык, они стали доступны большему количеству людей.
С ростом числа христиан в стране постепенно увеличивался тираж и количество издаваемых сборников христианских гимнов чхансонга ШШШ.
Благодаря им за короткий период западные миссионеры смогли достичь больших успехов в деле продвижения христианства на Корейском полуострове. Если в первый сборник христианских песнопений «Гимны», изданный в 1892 г. под редакцией Джорджа Херберта, Джонса и Луизы Розвеллер, вошло 27 гимнов, то во второй сборник под редакцией Гороса Дж. Андервуда, изданный в 1894 г., - уже 114 гимнов. Третий сборник из 54 гимнов, вышедший под редакцией Г. Ли и Гиффорда в 1895 г., был распространен на севере Кореи [Paik L.George,1987:340-343]. В 1908 г. объединенный комитет пресвитерианской и методистской церквей выпустил «Сводный сборник гимнов». После этого христианские гимны обрели широкую популярность и стали доступны для корейцев практически повсеместно. В 1910 г. их тираж вырос почти до четверти миллиона.
Христианские гимны закладывали у корейцев основы иной духовной системы и религиозного сознания, такие как концепция сотворения мира, понятия о аде и рае и др. Они стали постепенно проникать в сознание корейцев, меняя их картину мира и традиционные представления. Приобщение к христианству давало возможность корейцу ощутить себя личностью, обладающей правом на самостоятельное суждение и поступки, а просветительские идеи подвигли к творчеству и к проявлению активной гражданской позиции.
Восточная философская традиция в лирике Хан Ён Уна
Буддийский монах Хан Ён Ун Ь- (псевдонимы Ючхон -! и Манхэ ЧЇЧ, был поэтом, философом и общественным деятелем.
В историю корейской литературы он вошел как выдающийся поэт и автор знаменитого стихотворения «Молчание возлюбленной» (1926) из одноименного сборника. На первый взгляд, это элегическое стихотворение о любви. Поэт называет так понимаемую любовь по-корейски У «ним» Любимая, Любимый («ним» не имеет категорию рода). В его поэзии этот образ - и возлюбленная поэта, и воплощение всего многогранного мира, и внутренняя идеальная красота. Справедливость, Истина, Свобода, Родина, Будда - все принимает у Хан Ён Уна облик «ним». В его стихотворении «Молчание возлюбленной» У ЩЦ Любимая - это Родина и Свобода. В нем проявляется главная черта его поэзии - склонность к философскому обобщению, тяготение к многозначности, многоплановости образов. Написанное в стиле романтической элегии, это стихотворение отражает заветную мечту корейцев - обретение свободы. Расставание с любимой - это и разлука с родиной, которая сейчас молча страдает. Ее прекрасный образ предстает сквозь восторженный взгляд влюбленного юноши, который преисполнен возвышенной и чистой любви к ней. «Разлука с Любимой - это начало большой и стойкой любви», - писал поэт, подчеркивая свою твердую веру в возвращение независимости родины [Иванова,1988:126]. Чувство любви и образ любви становятся ключевой темой не только сборника «Молчание возлюбленной», но и всей поэзии Хан Ён Уна.
В стихотворении «Я не знаю» Ш г Ч&ЩЗ- Хан Ён Ун, выражая свои трепетные чувства к родине, называет ее поэтическим именем «павлония». Павлония - высокое, ветвистое дерево, которое по-корейски называется «одон». В традиционной поэзии образы павлонии и ее падающих листьев символизировали осеннее одиночество, печаль, безвозвратно ушедшее время [The Silence of …,1985:326]. По преданию, на это дерево садилась птица феникс, оттого его часто называют «дерево феникса». Второе значение образа павлонии связано с древней корейской традицией. Издавна, когда в семье рождалась девочка, сажали юные деревца павлонии, а затем, спустя годы, когда дочь становилась невестой и наступало время свадьбы, его срубали и делали из него приданое – шкафы, подставки для зеркал и т.д.:
Чьи следы– та листва павлонии, что медленно падает в безветренную погоду, грациозно зависая в воздухе? Чье лицо – кусок голубого неба, выглядывающего украдкой сквозь черные облака, гонимые западным ветром, после мрачных, затяжных дождей? Чье дыхание – неповторимое благоуханье, рожденное среди зеленых мхов, в глуши лесов, по сизым, замшелым, уже не цветущим деревьям, простираясь к старинной башне, поднимается ввысь, к безмолвному небу? Чьи преданья – журчащие сказы из уст, что хлынули из неведомого источника и потрясли камни до основания? Чьи стихи – вечерняя заря, окрашивающая любовью заходящее солнце, ступая по безграничному морю пятою, похожей на лотос, и нежными, как яшма, руками лаская бескрайнее небо? Угольки, отгорая, снова становятся маслом.
Ах, для кого этот слабый фонарь бодрствует днем и ночью неиссякаемым пламенем в моем сердце? Я не знаю. [Изложение современной….,1999:606]
Корейские и зарубежные критики, исследуя творчество Хан Ён Уна, часто проводят параллели с поэзией Р. Тагора, который неоднократно посещал Японию в 1916, 1924 и 1929 гг., где читал лекции о литературе. В 1924 г. он с такой же миссией посетил Китай. Антиколониальные взгляды Тагора и его пацифистская деятельность находили поддержку у корейцев. Тагор проявлял большой интерес к Корее, и живо интересовался положением в стране и тяжело переживал утрату ее независимости. Свои чувства и мысли он выразил в стихотворении «Обращение к Корее» (1929).
Знакомство корейцев с творчеством Тагора началось с выходом книги «Жизнь Тагора – великого поэта мира, гуманиста и философа» в 1916 г. Проза, поэзия, драматургия и публицистика Тагора стали издаваться в Корее с 1917 г. Большую роль в популяризации его произведений в стране сыграла переводческая деятельность известного поэта Ким Ока (Ансо). Им были переведены стихи из сборников «Гитанджали» («Жертвенные песни») и «Залетные птицы», стихотворения «Садовник», «Песни изгнанника» и другие. Хан Ён Ун, как и многие корейцы, искренне восхищался личностью и поэзией Р.Тагора, в его стихотворении, посвященном индийскому поэту, есть такие строки:
Ах! Мой друг!
Когда я прочел Ваши стихи Чувство стыда так подавило меня, Что не было слов.
«После прочтения стихотворения «Садовник»»
[Хан Ён Ун,1970:162]
Хан Ён Уна и Тагора сближает единое представление о духовной основе мира, которая является Абсолютом, универсальной душой, обладающей сознанием и составляющей основу бытия. Р. Тагор определяет ее как Бога, Брахмана, Верховную личность – «Джибон дебота». Он характеризует свое представление о божественном следующим образом: «Бог существует во всем, и в то же время это все не составляет бога... Божество нельзя постичь как что-то конкретное или олицетворенное, потому что оно “без имени и формы”» [Гостеева,1985:73-74]. Он писал: «Я погружаюсь в пучину форм в надежде найти совершеннейшую жемчужину бесформенного» [там же].
В своих религиозно-философских произведениях Хан Ён Ун пытается раскрыть природу подлинного бытия мира и личности, выразить отношения между человеком и Буддой, человеком и миром феноменов, отношения человека с самим собой. Будда, который появляется в образе «ним» – Любимого, не отделен от природы и человека какой-то линией, не облачен в некие определенные очертания, образы, формы, напротив, он существует и проявляет себя во всех предметах и явлениях природы, в сути самой человеческой жизни. Е.В. Завадская отмечала, излагая это мировоззрение: «Единое как Абсолют, явленный в своей двуединой сущности, в которой все возникает, пребывает и прекращается, охватывает все феномены – пространственную и временную формы, солнце, луну, звезды и всю тьму вещей на земле» [Завадская, 1977:30]. И потому так сильна тяга человека к тому, чтобы обнаружить следы и знаки божественного в окружающей действительности. Абстрактные философские представления о «Великом смысле», к которому ведет «истинное знание», о «бескорыстном служении» воплощены в стихотворениях «Тайна» ЩШ, «Всюду» 0\ ЩЕ[ «Оборотная сторона» У ЫВ:
Молчание - Ваш голос?
Хотя сейчас Вы не поете, но мелодия Вашей песни
отчетливо слышна. Значит Ваш, голос - молчание.
«Темнота» - это Ваше лицо?
Хотя я закрываю свои глаза, но я вижу
Ваше лицо так ясно.
Значит Ваше, лицо - темнота.
«Свет» - это Ваша тень?
После захода луны
Ваша тень светится в темном окне.
Ваша тень - это свет.
«Оборотная сторона»
[Хан Ён Ун,1991:42]
Традиционные мотивы в поэзии группы «Голубой олень»
После окончания войны корейские литераторы начали активную деятельность по возрождению и сохранению своего национального наследия.
Именно эти цели преследовали Чо Чжи Хун, Пак Мок Воль, Пак Ту Чжин, которые в 1946 г. выпустили стихотворный сборник под названием «Голубой олень» («Чхоннок»). Поэты в своих произведениях стремятся вернуться к истокам, воспроизвести подлинный дух традиционной поэзии в современном звучании. Название «Голубой олень», трансформированное заглавие стихотворения Пак Мок Воля «Голубая косуля» («Чхон нору»), несло в себе глубокий смысл. Символика оленя в культурах Дальнего Востока имеет древние корни, он выступает как сакральное животное, причастное небу и миру бессмертных [Жданова,1998:126]. Образ «Голубого оленя» символизировал чистоту и естественность, то есть те ценности, которые постепенно утрачивались в современном корейском обществе.
Главное место в творчестве названных поэтов занимает природа, выступающая мерилом высших ценностей, материальной субстанцией прекрасного, возвышенного, воплощением гармонии. Поэтическое воспевание красот родного края преследует и цель приближения человека к естественной чистоте и простоте природы. По представлениям поэтов, она давала примеры нравственного и физического возрождения, указывала единственно верный путь совершенствования современного общества, укрепления его нравственных законов. Она олицетворяла и храм, где человек мог найти уединение и покой, убежав от действительности с ее тяготами, борьбой и житейской прозой. В своей лирике поэты воспевают красоту не только многовековых памятников, исторических мест, зелень холмов и голубизну озер, но и пытаются внушить корейцам чувство ответственности перед природой, желание сохранить ее для потомков.
Поэзия «Голубого оленя» продолжила лучшие образцы пейзажной лирики, которая была популярна в классической поэзии, особенно в так называемой поэзии канхо мунхак &2-тгЩ (рек и озер), возникшей в XV-XVI вв.
Основной мотив поэзии канхо - уход человека в природу. Поэты этой школы стали выразителями настроений той части чиновничества и тех просвещенных людей, которые были глубоко разочарованы современным обществом. Бесполезные междоусобные конфликты различных дворянских кланов на почве борьбы за власть и влияние, бессмысленные человеческие жертвы в этой борьбе, обострение социальных проблем заставляли их бежать от коллизий общества. Они отвергали власть, знатность, чины, богатство и призывали своих современников к сближению с природой, к простой мирной жизни. С такими призывами выступали поэты Ли Хван (Тхеве) 0\Ш (1501-1570) в стихотворении «Вернулся в горы», Юн Сон До !. (1587-1642) в стихотворениях «Пять друзей» ШЖЖ, «В горах» 1фтЙ и «Времена года рыбака» )Й Н0Ж. В поэзии Ким Су Чжана (Ногаджо) 7А г (1690 - ок.1770) звучит резкое осуждение светской мишуры, фальшивой жизни высшего общества. Противопоставление знатности и богатству благородной бедности и спокойной жизни представляется безусловным проявлением бунта против образа жизни высшего сословия - дворянства: «Молю одержимых любовью к чинам», «Соседи справа под скалой живут…», «Ты облако лазурное лелеешь…». Как мы уже отмечали, словосочетание «лазурное облако» в корейской поэзии употребляется в значении карьеры; «белоснежное облако» означает жизнь среди природы [Корейская классическая….,1956:249]. Наряду с обличением социального зла излюбленной темой поэтов канхо становится описание самой природы и жизни отшельника. Пейзаж отличается особой изысканностью, живописностью, тонким лиризмом. Особенно ярко это проявляется в цикле трехстиший Юн Сон До. Эти трехстишия поэт объединил единой темой и развивал ее уже как бы в последующих подтемах. Так, например, в сиджо «Пять друзей» поэт посвящает каждому другу отдельное сиджо и дает им следующие названия-обозначения: речка, камень, сосна, луна, бамбук.
В поэзии канхо значительное место занимает патриотическая тема. Особенно отчетливо она звучит в стихотворении «В ночь лунную на острове Хансан» M\U і""І т 1"… легендарного военачальника Ли Сун Сина OITT-LJ (1544-1598), сражавшегося против японских захватчиков на море, и в стихотворении «Погибни Наньпа» Ким Сам Хёна 7А ± (конец XVII начало XVIII в.). Как отмечал известный кореевед А.А. Холодович, «пейзажная лирика «озерной школы» была глубоко патриотичной, прививала любовь к родной природе, к ее красотам» [там же:10]. Именно эти черты канхо и заимствовали поэты «Голубого оленя», творчество которых имеет ярко выраженную философскую, патриотическую и гражданскую направленность. Одним из самых ярких представителей этой группы был замечательный поэт Чо Чжи Хун , настоящее имя которого Дон Тхак ЩЩ ЖД (1920-?). Его дебют в поэзии состоялся в 1939 г., когда по рекомендации Чон Чжи Ёна его стихотворения «Платье старого покроя» Л# & и «Феникс» HW r были опубликованы в журнале «Сочинения». В 1946-м в свет вышли сборники его стихов «Дождь в горах» Ши «Стихи Голубого оленя»
Произведения Чо Чжи Хуна несут на себе печать традиций, национальных обычаев, преданий, легенд. Именно эту особенность его лирики, которая говорит о неразрывной связи его творчества с историей и культурой Кореи, мы видим в стихотворении «Феникс». Картина упадка некогда блестящего дворца раскрывает горькие думы и переживания Чо Чжи Хуна о порабощенной родине. Королевский дворец, символизировавший величие и могущество корейского государства в прошлом, сейчас безлюден и пуст. Не слышен звон подвесок, не видны украшения многочисленной благородной знати и красавиц, некогда толпившихся во дворце. Покрытый паутиной трон говорит о том, что никто сейчас не правит государством. Вместо дракона, который в дальневосточной мифологии был символом королевской власти, ее незыблемости, к трону прикручены фениксы. Образ птицы феникс придавал этому стихотворению глубоко символическое звучание. Так, например, в древних преданиях фениксами назывались птицы фэнхуан, которые воспринимались как необычайные и волшебные существа. О них говорили так: «Фениксы, когда хотят - едят и пьют, когда хотят - поют и танцуют. Стоит им появиться на земле, как в Поднебесной наступает мир и спокойствие» [Юань Кэ,1987:119]. В стихотворении Чо Чжи Хуна фениксы когда-то пели, то есть государство процветало и люди жили счастливо. Но сейчас, когда оно низвергнуто и растоптано иноземцами, даже они бы заплакали, обратившись к небу, если бы утратили свою гордость и достоинство. Эти образы, с одной стороны, свидетельствуют о литературной преемственности, к которой тяготел Чо Чжи Хун, а с другой, культурный код этих образов значительно расширял и углублял содержание стихотворения как мифологическим, так и общекультурным аспектами. Они наиболее точно и емко позволили Чо Чжи Хуну показать исторический контекст, выразить свое отношение к социальному бытию, передать кризисное состояние современника. Обращение в прошлое для характеристики настоящего было свойственно традиции. Известно, что в переломные и трагические моменты истории поэты часто использовали прием исторических реминисценций, выражая тем самым свое критическое отношение к современной действительности. Например, в поэме «Квандон пёльгок» Чон Чхоль (1532-1599) вспоминает о славном Кун Е, основателе государства, и об идеальном правителе Хвеяна и мечтает о том, чтобы возродить прекрасные порядки седой старины [Ицкова,1973:217]. Стихотворение «Феникс» несколько выделяется из общего ряда его лирики, в которой больше ощущается не только влияние корейской классической поэзии, но и его «дзэнское» мировосприятие. К таким произведениям Чо Чжи Хуна относятся «Рукава с прилипшими лепестками» ЇЖ#, «Листья травы» #й &Q, «Опадающие цветы» Ш, «Путник» Lp.L-, «Когда я играю на флейте» ЩЩШ ШЇЇ, «Проводы в дорогу» Шт, «Дождь на плантации бананов» М, «Ритмы гостя» Щ%-, «Домик в горах» \\\Ш созданным в 1942-1944 гг. Эти стихотворения передают размышления поэта-буддиста о бытии и о человеке, его представления о красоте и гармонии, которые сложились благодаря традициям классической литературы и культуры.